-

ЯН ХРИЗОСТОМ ПАССЕК

ЗАПИСКИ

ЗАПИСКИ ПАСЕКА.

Pamietniki Paska, zа czsow Pazowania Zana Kazimierza, Mickata Kоrybuta i Zana III, wyda ne z reropisma pozez Е. Baczynskiego. Drugie wydanie Pozn: 1837. Deutsch von ..tenzel. Bresleu 1838.

Записки эти интересны в высшей степени не только для Археолога или Антиквария, но для каждого образованного человека, желающего полюбоваться на дорогую старину, на обычаи и семейную жизнь предков, на ход тогдашних дел, за которыми наблюдали не дипломат и не государственный муж, а простой гражданин и солдат. Мы, Русские, найдем в них много любопытного для нас самих: в этих Записках есть много самых мелочных, но дорогих для нас подробностей о Польской войне при Царе Алексее Михайловиче, в 1660 и 1661 годах. Видишь перед собою полки Московские, нашу рейтарию, Козаков с их пиками и ногайками, Башкирцов с луками и стрелами, — видишь богатые бобровые или осыпанные жемчугами шапки Бояр, бердыши и самопалы Стрелецкой рати, — узнаешь в лицо тогдашних военачальников; Хованского, Долгорукого, Шереметева, — знакомишься с тогдашним способом ведения войны, с гуляй-городами или рогатинами, которые тут называет Пасек гультай-городами ¹, (hultay-gorody). [619]

Автор этих Записок, Ян Хризостом Пасек, родился в Раве, от благородных родителей, воспитывался в тамошней Иезуитской школе, и потом вступил в войско, под начальство знаменитого Стефана Чарнецкого. Пасек был во многих сражениях, в войнах против Венгерского Магната Ракоция, Шведов и Русских или Москалей, как везде он честит нас. В несчастной междоусобной войне, которую вел против Короля Литовский Магнат Князь Любомирский, Пасек оставался верным законному Монарху. В последние годы государствования Яна Казимира, Пасек оставил военную службу, поселился в тогдашнем Равском Воеводстве, заседал на нескольких Сеймиках в должности Земского сборщика податей, кричал громче прочих liberum veto, ссорился с шляхтой и рубился за каждое слово, как прилично истому шляхцицу. На Равском Сеймике его избрали Маршалком рыцарского круга (Marszalkiem kola rycerskiego). Почти в тоже время женился он на одной вдове, Лонцкой по покойному мужу, пустился в торговлю, и возил ежегодно хлеб в Данциг. Короли Ян Казимир и Собесский знали его лично и жаловали. Надобно полагать, что Пан Пасек переселился к праху отцов около 1690 года; записки его прекращаются за два года до смерти, т. е. до 1688 года. Вот краткая биография этого замечательного беллетриста того времени.

Записки Пасека оживлены духом простосердечия, веселости и какой-то остроты, какого-то врожденного юмора. Помираешь со смеху, читая некоторые строки, особенно описания иностранных земель и тамошних обычаев, на которые он смотрел глазами ревностного Католика и Польского шляхтича того времени. Для образца слога и юмора мы приведем несколько отрывков из занимательной болтовни его. Как Шляхтиц и помещик не без состояния, он мог считаться очень воспитанным, очень любезным и ловким кавалером. Видно, что он бегло говорил по Латыни и знал в совершенстве древнюю историю и красноречие — альфу и омегу тогдашнего ученого образования. Слог его чист, иногда кудряв, и читается везде гладко.

Приведем его описание наших послов, которых ему велено было сопровождать именным повелением Короля Яна Казимира. [620]

«Там отдавали ему визит Царские послы; выезжали на санях, лежа в них как в постели. У них уж такой обычай, и в санях им не стелят для сиденья как у нас, а кладут перины, на которых они растягиваются во всю длину, так что видишь одну бороду. И простой народ следует у них такому же обычаю: если стлать нечего, так постелет тряпки и лежит на них, лишь бы не отстать от моды. После аудиенции Воевода наш пригласил Послов к обозовому ² столу. Они согласились. За обедом запивали препорядочно и еще хвалились друг перед другом, что вкусно ели и пили. Тогда я сказал им: «видите мой Гетман не приказывал вам кланяться ему в ноги, как вы мне; вам и без того здесь хорошо и вы сами не нахвалитесь».

«Горелка у Москалей чем больше смердит, тем и лучше. Это скверное простое вино, которое и понюхать гадко, не только отведать, они пьют с таким вкусом, как будто самую лучшую специю; пьют — да еще похваливают. Есть у них подле столицы особенный город, в котором живут Англичане, у которых, как у людей политичных, есть всякого роду напитки. Когда Москали собираются на посольство, то и берут у них этих напитков, т. е. вин, водок и портеру, который они зовут романеею, но сами не пьют их, а только других потчуют. Так делал и Пан стольник, себе наливал всегда из особенной фляшки и мне из особенной. Сначала я подумал, что он пил лучшее вино, а мне давал похуже, но я ничего не говорил ему на это, а только подумал про себя: экие они грубияны! Потом когда мы познакомились покороче и пришли до дружеской конфиденции, случилось однажды, что Стольник налил себе сначала и выпил, потом взял со стола другую фляшку, и начал наливать мне. В это время я схватил прежнюю, — поднес ее к губам, — глядь! а это их смердячая горелка. Увидя это, Стольник бросился на меня, и начал вырывать у меня из рук эту фляшку. Тогда я ему в ответ: «я думал сначала, что ты сам пьешь лучшее вино, а теперь вижу, что ты большой политик, когда наливаешь мне лучшего, а [621] себе похуже. Ему стало очень стыдно, что я узнал, какую пил он сивуху, но с того времени он уже не скрывал передо мной своей страсти, и, бывало при мне кричит хлопцу своему: «Машюшка! подай-ка государева винца!» — подаст ему, а он, лык-лык и другой, да еще облизнется, а от этой сивухи коза закричала бы, еслиб ей насильно лили ее в горло».

Видно, что наши предки не были вовсе нечувствительными к прелестям прекрасного пола. Неопровергаемое подтверждение слов наших представляют записки Пасека. Так, е одном месте он говорит: «а шляхтянки разоделись в пух, — та хороша, та еще лучше, а иная насилу шла: так много было на ней золотых нарядов. Не диво что Москали дёрма дрались в эту крепость».

Любовь к своим Государям была отличительною чертою доброго Русского народа. Как часто доходила она до самоотвержения. По этому предмету Пасек рассказывает следующий анекдот.

«В числе наших охотников был один хлопец, который умел дразнишь Москалей и ловить их в западню. Бывало они кричат: «Царь! Царь!», а хлопец подскочит к ним, закричит во все горло: ваш Царь такой и такой! и пустится бежать от них, а они за ним, когда целым десятком, когда и больше. Хлопец наш всегда знатно удирал от них на своей бахмаше, и выпроводивши их в след за собою в чистое поле, наводил на нашу засаду. Тут мы выскакивали, секли их, рубили и брали живьем. Довольно того, если скажу, что при помощи нашего хлопца, мы послали своему воеводе до тридцати языков. Часто хлопец наш, бывало, подъедет к ним, и скажет им что придет ему в голову об их Царе, а они придут в такую ярость, что бросятся на него очертя голову: произнести всуе имя царское у них считается таким же грехом, как произнести всуе имя Божеское. Много с ними шуток выделывал наш хлопец. Гонятся, бывало, за ним до самого леса: так им хотелось поймать его. А уж поймай они, так содрали бы с него кожу с живого за все оскорбления, которые он причинял им». —

В записках своих Пасек знакомит нас со многими современными ему историческими лицами. Эти лица [622] движутся перед глазами нашими и говорят живым языком, как актеры на сцене. Шутник и остряк, господин Пасек смотрит на них с свойственным ему юмором, и от этого они чрезвычайно интересны. Как военный Офицер, Пасек чрезвычайно любезен с дамами и большой волокита. Тогдашнее общество, как и искони в веки, в такой рыцарской стране, какова Польша, оживлялось дамами. Ловкостью их и любезностью не нахвалится сам Пасек.

В числе многих лиц, приведенных им в своих записках, нельзя не посмеяться над Каштеляном Закрочимским, полусумашедшим чудаком, которого странности удивляли тогда едва ли не целую Польшу. Местечко Седлец, нынче главный город бывшего Подляского воеводства, в 1660 году было собственностию Имосьти Пана Каштеляна Закрочимского. К нему принадлежало «как приставство», как сказано в записках, три прихода весьма убогой шляхты. В это число входила деревня Стршала (по Русски: стрела) ³, и была резиденциею Имосьти Пани Каштелянши.

Все Седлецкие угодья принадлежали ей, а не мужу. Сам Каштелян отличался особенными странностями. Он жил в своих поместьях, верстах в 50 от Седлец, и только изредка приезжал к жене. Видно супруги не были Филемоном и Бавкидою в домашнем быту своем, но это, однакож, не должно бросать тени на кондуит Каштелянши, о которой автор записок везде отзывается с особенным уважением. «Это была благородная, почтенная и весьма веселая дама», говорит он. Детей, кроме одной дочери и наследницы они не имели. — Заметно, что господин Офицер, Ян Пасек, у которого, как у большой части Г-д Офицеров на белом свете, было больше блестящих надежд, чем блестящего металла, увивался около Панны Каштелянши, но к сожалению безуспешно, [623] потому что Панна вскоре вышла замуж за Подкомаржица Сандомержского, Олесиньского. Таким образом наш волокита вместо огромного Майонтка ⁴ наследницы увидел себя по-прежнему на скудном жалованье, которое давала ему Посполитая Речь. Каждый праздник», — говорит далее Пан Пасек — «эта почтенная госпожа приглашала через меня всю нашу компанию (роту) на карты и на танцы. Музыка у ней была своя. У Каштелянши собиралось множество барышень (nadwornych paniew), которые все были из хороших фамилий и с богатым приданым. Майонтек нашей молодой хозяйки, Панны-дочки, доходил до нескольких сот тысяч злотых, и потому-то прежде всех начал ухаживать за нею и строить ей куры тогдашний Каневский Староста Степан Чарнецкий. Другою причиною такой конкурренции были советы самого Воеводы, его дяди, который нарочно прислал из лагеря племянника вместе со множеством других волокит. Не смотря на его пышность и богатство, ему что-то не посчастливилось. Уже видно на то была воля Божия! Говорили мне, что Пан Староста немножко пересолил своим лагерным тоном и полковыми ухватками (humorem, marsem). В том же году Панна пошла замуж за Сандомержского Подкоморжица».

Из этого легко- можем заметить, что знаменитый дядюшка Каневского Старосты был столько же неловок в искусстве сватать, сколько ловок в искустве водить полки к победе. Никакая стратегическая ошибка не могла бы сравниться с тою, какую он сделал, приславши с своим рубашным племянничком честную компанию ловких волокит. Надобно полагать, что племянничик бредил одними ученьями и разводами, потому что история не представляет нам его вторым томом дядюшки.

Седлецкие окрестности, стало быть, издревле были знамениты своими забавами и веселостями — любимыми упражнениями Гг. Офицеров всех веков и народов. Разговорившись об этом любопытном предмете, мы и забыли упомянуть о том, что привело в Седлецкие окрестности Пана Пасека, господина Поручика и кавалера XVII столетия. [624]

«Только что пришли мы на Подлясье, как рать Московская пошла на утек, дефилируя с Трубецким и Турским около Кобрыня и Бржесьця (Кобрина и Бреста). Тут прибыл к нашему Воеводе Королевский ординарец с приказанием расположить войска на Подлясской границе, по поводу наступающих праздников Великой-Ночи ⁵. Велено было стать в помещичьих усадьбах и жить на ласке, т. е. довольствоваться тем что дадут. Королевские и духовные поместья были до того истощены и раззорены неприятельским и Литовским войском, что ни коим образом не могли продовольствовать нашего».

Пан Пасек, как видно, исправлял должность квартермистра и следственно препорядочно набивал себе карман. «Меня говорит он, и Пана Лаврентия Рудзеньского, того самого, который после ходил под знаменем в нашем полку, послали расписывать квартиры во всем Седлецком приставстве. Вот мы и поехали. Нас везде принимали отлично. Литвины, которые перед нами здесь стояли, так устрашили и упокорили шляхту, что она скорее похожа была на хлопов. Приехали мы туда на середокрестной неделе. Прежде всего с честию отдали мы визит самой Еймости Пани Каштелянше, которая жила не далеко от города в поместья своем Стршале. Сам Каштелян жил где-то далеко. Вместе они никогда не жили, потому что Каштелян был немного помешан, да и кроме того Седлецкие угодья принадлежали ей, урожденной Водыньской. Нас превозносили все под небеса, говоря, что жолнержи Пана Чарнецкого—Ангелы, а Литвины— черти. Я выбрал для себя деревню Стршалу, по просьбе самой Пани Каштелянши. Эта почтенная Пани не только приказала давать мне всегда хлеба в волю, но даже позволила жить у нее так долго, пока не тронется вся хоругевь ⁶. Деревня эта, как я говорил, была не далеко от города, и мы получали оттуда все что бы нам ни [625] понадобилось для коней и челяди. Один я всегда ел и пил в Панском доме, среда архишумной беседы, как в раю».

Оставя в этом архишумном раю Пана Яна Пасека, приведем преоригиналъное описание визита сумашедшего Каштеляна.

«Каштелян никогда не смеялся. Слуги, бывшие у него по нескольку лет, рассказывали, что никогда не видали его смеющимся. К жене он иногда приезжал, но ночевать у ней никогда не оставался. Приедет, бывало, — пообедает, отъужинает и едет в глухую ночь к себе домой, за четыре мили. Говорил он иногда дельно, а иногда городил чуть. Приехал он однажды к жене во время обеда. Сидело нас в то время за столом четыре товарищества ⁷. Когда нам дали знать, что его мость приехал, я сказал Каштелянше: «Вельможная пани, пойдемте встречать». А она отвечала: «не надобно; он этого не стоит». Тут вошел в комнату Пан Каштелян, с обычными покорностию и смирением, держа перед глазами свою шапку с молитвами (эти молитвы всегда пришивал он к своей шапке). По дошедши к Кастелянше, он стал перед ней на колени, и она, как бискуп ⁸, сжала ему руками голову. Уж такая была заведенция, и он до тех пор не встал бы на ноги, пока бы она ему этого не сделала. Подле Ей-мосьти сидел товарищ наш Пан Косьцюшкевичь, Волынец, особа весьма почтенная, худая, высокая, с бородой по пояс. Вставши, Каштелян обратился к нему и сказал: «бью челом, мосьци-гетман!» A Косьщошкевичь отвечал: «бью челом, мосьци Крулю!» и оба пожали друг другу руки. Потом он спросил: «Егомость Пан Писек здесь?» — Здесь, — покорный слуга вельможного Пана и добродзея! отозвался я, вставши. Тут он подал мне руку и продолжал: «я сей час догадался, что Вацпан должен быть здесь, когда мне сказали, что Пан молодец. А я приехал сюда за тем, чтоб поблагодарить Вацпана, [626] за то, что Вацпан оберегает здесь мою жену». Тогда я отвечал ему: «не употреблю во зло чести — быть протектором Еймосьци и всех подданных вельможного Пана, во всем моем приставстве!» — Так нужно; — так Бог приказал!» — отвечал он.

Разсказы Пасека о чужих краях, особенно о Дании, где он долго стоял, так наивны, что мы не можем не привести нашим читателям маленький образчик... Тогда 6-ти-тысячный корпус Чарнецкого действовал вместе с Датчанами и Голландцами против Шведов.

«Я уже говорил, что волков в этой стороне вовсе нет. Здесь такой закон, что если где нибудь увидят волка, то должны выходить на него всем миром, как в городах, так и в деревнях. И должны они того волка гнать до тех пор, покамест не уморят его или не утопят. А если поймают, то не сдирая с него шкуры, вешают его на дереве или на высокой виселице, на железном крючке, и висит он до тех пор, пока не останутся от него одни кости. Не только расплодиться, да и переночевать волку негде. А если и забредет к ним когда, так только с одной стороны, по длинной косе, которая идет между двумя морями, а с прочих сторон нигде ему нет и приступу, потому что с одной стороны обтекает эту землю Балтийское море, а с другой Океан. Разве-еслиб серый плут нанял в Гданьске у Пана президента корабль и на нем бы приехал, заплативши хорошенько за провоз».

Мы окончим наши выписки описанием Датчанок:

«Народ там красивый (в Дании). Женщины у них гладкие и белые; наряжаются чудно. Как городские, так и деревенские, носят деревянные черевики, — и когда ходят по мостовой, то производят такой стук, что голосу человеческого не расслушаешь. Богатые же дамы носят такие же черевики, как и наши Польки, — только в аффектах с нашими Польками им не сравняться. С первого разу они покажутся весьма скромными и стыдливыми, но как посидишь с ними, да скажешь несколько слов, то они в тебя влюбятся по уши, так что и скрыть этого не умеют. Готовы отречься от богатого приданого, от родного отца и матери, и бежать с тобой хоть на край [627] света. Кровати их вдвигаются в стены, как шкафы, а перин стелят ужасное множество. Спят совсем без рубашек, так как мать на свет родила — и нисколько не стыдятся этого. Раздеваются они одна перед другой, даже и гостя не стыдятся, еслиб он тут случился. Снимают платье при огне, сначала чулки, а потом и рубашку, и вешают все это на вешалках. Тут запирают они двери и загасивши свечу, входят спать в те шкафы. Когда мы им говорили, что так делать не годится, что у нас и жена при муже так не делает, они отвечали, что не почитают себе этого за стыд, и что не годится стыдиться собственных своих членов, созданных Господом Богом. На то же, зачем они спят нагие, они возражали нам, что надобно отдохнуть рубашке и прочему платью, что довольно для них было и дня носки, и что кроме того зачем вместе с ними брать с собой на ночлег блох и клопов, которые не дадут им спать. — Наши хлопцы делали с ними разные штуки и шалости, — однакож не переходили границ приличия….».

На этом мы остановимся. В другое время поговорим побольше о такой интересной книге. Целью статьи нашей было искреннее желание представить любознательности читателей новый материал, готовый вознаградить труды того, кто решится за него приняться. Мы уверены, что один раз возбужденное любопытство читателя найдет себе и возможность и случай прочесть прекрасный памятник родной нам Польско-Славянской старины, и следственно приобресть без всякого труда то, что для нас кажется не совсем легким.

Сергей Победоносцев.

Комментарии

1. От слова haltai, удалец, проказник, негодяй.

2. Лагерному.

3. Это место в записках имело для меня особенный интерес. В бытность мою в Польше, я с капральством моим занимал эту деревню. Совершенно знакомые окрестности Седдец были для меня самым лучшим комментарием и путеводителем в тех местах, около которых, 200 лет тому назад, кружился господин Пасек.

4. Maiatek, состояние, имение.

5. Так называется у Поляков Святая Неделя.

6. Хоругевь, хоругвь, ckoragiew, — знамя. Известно, что в то время Польская драгония или кавалерия и рейтария или пехота делились на хоругви. Каждая хоругвь имела своего хорунжего chorazego, что-то в роде нашего Ротмистра или Капитана.

7. Towaizystwo. Под этим именем надобно разуметь сословие, звание касту, по давнему обычаю Польских Магнатов — допускать к столу своему множество дворской шляхты или нахлебников. За столом садились по порядку, т. е, по старшинству лет, или по благородству и заслуге предков.

8. Епископ, Архиереи.

Текст воспроизведен по изданию: Записки Пасека // Москвитянин, № 2. 1842