Приведенная ниже реляция была опубликована Денисом Зубрицким ¹ в «Хронике города Львова» на стр. 311-317 по рукописи ставропигиальной библиотеки с приписанием авторства МарцинуГросвайеру, тогдашнему бургомистру города. Ошибочность этого утверждения, а поздее догадка, что приведенный Зубрицким текст является всего лишь извлечением из реляции, склоняет нас к повторной публикации этого важного источника в полном объеме, по тексту, который уже использовал уже Юзефович ² для своей «Истории Львовской архиепархии». Он хранится в томе 53 актов райцевских городского архива, на стр. 1569-1578 под названием «Письмо, или первая осада города Львова года божьего тысяча шестьсот сорок восьмого». Сокращенная копия этой реляции хранится также в библиотеке Оссолинских, рукопись I.189 стр. 157-162 под названием «Письмо от львовских властей об осаде Львова Хмельницким с казаками и татарами, написанное в 1648 в дни с 5 по 26 октября». То, что это правительственная реляция — не вызывает сомнений, но Гросвайер не мог ее составить. Скорее всего ее автор, как видно из стиля повествования, был участником посольства города к Хмельницкому в которое из Совета избраны Анджей Вахлович, из присяжных Самуэль Казимир Кушевич, из армян Кшиштоф Захнович, из русинов Павел Лавришевич, из поспольства регент Анджей Чехович. Гросвайер не принимал участия в посольстве, а следовательно не может считаться автором. Им является упомянутый С. К. Кушевич (ум. 1672), мещанин широкой эрудиции, что доказывает его рукопись, хранящаяся в библиотеке Оссолинских I.2346 стр. 34-42, где текст упомянутой реляции идентичен с текстом реляции из городского архива:

Уже известно всей Короне, как Их Милости Паны Региментарии ³ войска коронного и Их Милости Паны Комиссары Речи Посполитой ⁴ съехавшись тут после разгрома лишили нас практически всего достатка, пообещав за него (отданого добровольно, в качестве сбережений республики) защитить город от наступающего врага. Наконец, в пятый день октября месяца (это был понедельник) неожиданно покинули нас со всем войском,получив тайные известия, что и татары уже в округе и войска запорожские с артиллерией на подходе. Выехав на тракт столкнулись с ордой, которая была уже на полях львовских, о чем мы, однако, не знали. Их Милости счастливо пробились сквозь орду и ушли к Замостью, предварительно с поля оповестив нас посредством капитана драгунов краковского воеводства пана Анджея Циковского (которого на смех назначили к обороне города с отрядом в шестьдесят человек) о близкой опасности. Мы сразу же выстрелили из пушек несколько десятков раз, оповещая врага, что нам известно о нем, а было это перед самым вечером. Ночью ожидали мы какого-нибудь удара и из-за этого провели всю ночь без сна на валах, что не удивительно в пору войны. Не наступал враг этой ночью, спалив лишь село Брюховичи, в миле от Львова, вырезав стариков ⁵, а остальных забрав в неволю и счастливы были те, кто погиб.

Утром (6 октября) вместе с восходом под самым городом показалась орда с намерением напасть на предместья с разных направлений, но жители предместий отстреливались, положив немало врагов. Стреляли и из орудий, как из городских, так и из замковых по тем, которые по холмам показывались и немалые потери терпели враги, между которыми смертельно был ранен племянник самого Тугай-бея ⁶. Провели мы этот день счастливо по воле Господа Добродетеля нашего и воодушевило это нас против неприятеля. Наступила ночь, а неприятель все села, лежащие в округе Львова, со всеми гумнами и имуществом предал огню.

К утру среды (7 октября)у трактов снова начались стычки с татарами, однако их сдерживали мужественные жители предместий посредством стрельбы и другого ручного оружия, отгоняя и поражая неприятеля. В этот день Тугай-бей два раза присылал из Збоиск (это село, расположенное под самым Львовом) в город, желая, чтобы Его Милость Пан Сенявский ⁷, староста львовский к нему послал для переговоров, подразумевая, что тот в это время был во Львове. Слуги Его Милости, которые находились в нашем замке, написали письмо Тугай-бею, оповестив его об отсутствии своего господина, но при этом обещая, что за оказанную ему честь он отблагодарит и слово свое сдержит. Ночью под Львовом снова показались большие огни и мы сделали вывод, что татары подожгли один из близлежащих городков, но потом оказалось, что на подходе был лагерь войска запорожского.

В четверг (8 октября) к утру стал Хмельницкий со всем своим войском с тридцатью пятью полковниками (которого было двести тысяч с учетом пятнадцати тысяч румелийцев турецкого войска и валашский полк, как сообщали пленники под пытками) на Волчьей горе, Кроме бесчисленной черни, которая бесцеремонно расположилась по всей округе. Снова наступали татары по тракту, но и на сей раз не получили желанного, подпалив две пасеки с домами. В этот же день, расположив казацкую и татарскую стражу по холмам (дабы избежать любого нападения) объезжал город Хмельницкий на белом коне, высматривая место, пригодное для штурма, под лошадь которого ударило ядро, выпущенное нарочно из города — как позднее он сам нашим послам рассказывал. Потом спустилась ночь, весьма для нас беспокойная. Жители предместей уже не могли оборонять тракты от татар и казаков из-за большой опасности и были вынуждены отойти и посему наполнился город поспольством из предместий, которые частично от нехватки продовольствия (поскольку ушли как были), частично от холода и непогоды везде по улицам гибли и по сей день по несколько десятков гибнут ежедневно.

В пятницу (9 октября) уже огромной силой и неисчислимым множеством казаки овладели предместьями и из монастырей, камениц, из дворов и из домов (в которых засели) наносили урон нашим, которые были на валах. В то время, когда на площади сообщили, что неприятель уже овладел галицкими воротами, то старики с малыми детьми подняли крик по городу и отступив от своих домов прятались в храмах, желая умереть от вражеской руки среди святынь. Мужчины, однако, отважно оборонялись на валах и башнях, нанося немалый урон неприятелю. И, в конце-концов, пришло к тому, что мы решили поджечь предместья, пообещав солидную награду тому, кто бы это сделал. В этом вопросе мы следовали решению Его Милости Пана Кшиштофа Арцишевского ⁸, генерала коронной артиллерии. Нашлись такие, которые около двадцать первого часа заложили огонь в разных местах, а тот, набрав силы, все дома охватил со всех сторон и в пепел превратил, а неприятель был вынужден из огня отступать. В лазарете 119 человек беспощадно вырезали и в монастыре Марии Магдалены несколько десятков, в госпитале св. Станислава 30, не считая тех, кто в домах, которые были не в состоянии уйти, а на последок в церкви св. Юра немало мужчин убили через окна, приставив к ним лестницы, стреляя в людей словно в зубров, а затем, взяв церковь, татары пленили стариков, поскольку они были греческой религии. Совершив это, там расположился полковник Гловацкий ⁹ со своим полком. Ночь была спокойной, но огонь, вследствие ветра распространился на город и вселил в нас страх и беспокойство. Однако, познали мы милость Господа Бога, Добродетеля нашего, который нам внезапно послал большой дождь, который все крыши немало намочил.

В субботу (10 октября) неприятель очень сильно порывался к высокому замку, а особенно полк Кривоноса ¹⁰, который расположился на Тарновце вместе с больным и раненым полковником. От них успешно отстреливались и немало убито, однако, взойдя на гору они начали делать подкоп под самую стену замка. Но помог Господь Бог, так как и оттуда неприятель отступил, осознавая свое значительное поражение, а нам в тот день настигло большое потрясение — чернь и казаки в поле, по указке неких людей греческой религии из краковского предместье, перешедших к казакам, перерезали трубы, поставлявшие в город воду. Эта вода, находившаяся между стенами, из-за невнимательности нашей стражи была перекопана ночью, посредством нескольких предателей. Заметили мы это в воскресенье утром и к удивлению неприятеля задержали воду, завалив рвы. Однако, нуждались мы в воде колодезной и было вокруг нее немало криков и очередей из различных людей. Той же ночью сами казаки, заметив, что ветер дует в сторону города, подожгли несколько домов в предместьях, которые еще пребывали в целости и были мы в большой опасности, но и здесь явно познали особую божью милость.

В воскресенье (11 октября) целый день и на замок и на валы хотели влезть и взять их, имея для этого 12 возов лестниц. Замок оборонялся упорно, запасшись для этого ночью пулями и порохом из королевского арсенала и наши на валах самоотверженно давали отпор. Хвала Господу Богу, что нашим вселил смелость в сердца, что не смотря на угрозу смерти прыгали с валов и нападали на предместья. Казаков стреляли, били, а убитых раздевали и, не только неприятелей, но и нас самих, которые этих смельчаков сильно боялись. Прокрались казаки в монастыри предместий окопами между крепостных стен, но и оттуда со стыдом вынуждены были отступать с пленными (в монастыре кармелитов гарнчарских 15 монахов и другого поспольства 388 замучив, монаха одного по прозвищу Конвиш из Моравии отдали в неволю татарам) и если бы нашелся кто, чтоб с тылу ударить — одержал бы знатную победу, но нас Речь Посполитая так сильно забыла, что наименьшей подмоги с того времени, к превеликой нашей печали и удивлению не дала. Несмотря на то, что на первые известия о смерти короля, светлой памяти Владислава IV ¹¹ обратить внимание на нас одним среди первых и в наибольшей опасности оборонять нас пообещали. Но, возвращаюсь к тому, на чем остановился. Хмельницкий, видя отвагу города и нас всех, готовых к смерти, написал нам по русски, пригрозив последним штурмом. Напоминал, чтоб русь в церквях позакрывалась, а мы, чтоб князя Вишневецкого ¹² и Пана хорунжего коронного ¹³ и всех недобитых выдали. Ответили ему, что не упомянутых панов, ни недобитых в городе нет, что сами себя обороняем ради веры и присяги нашей, которую Речи Посполитой давали. А затем просили, чтоб христианского кровопролития не жаждал, которой уже достаточно безвинно пролито в ходе этой войны. На следующий день снова написал по польски, высказав нам доверия в том пункте, что князя и недобитых в городе нет, но требовал выдачи всех жидов, которые причина той войны, поскольку дали денег на найм армии против войска запорожского. Дали мы ответ, что жидов выдать не можем по двум причинам. Первая, что не нашими подданными они являются, но короля и Речи Посполитой. Вторая, что с нами наравне все тяготы и лишения несут, будучи готовыми умереть и с нами и за нас. Посылал к нам снова Хмельницкий письмо, посредством священника Теодора Радкевича, исповедника, капеллана и шурина своего, чтобы мы для царя татарского ¹⁴ (который в тот день подошел ко Львову с ордой), султана Калги ¹⁵, Тугай-бея, царька и для всей орды готовили 200 тыс. червонных злотых, угрожая нам и приводя в пример погибель других городов. В ответ на письмо Хмельницкого ничего подробно не ответив, просили мы, чтобы послам нашим письмо охранное дал, которые бы с ним устно могли в должной мере. Задержав в городе упомянутого священника, послали мы с письмом нашим к войску запорожскому с городским трубачом ксендза, каноника Анджея Гукля Мокрского ¹⁶, который был с Хмельницким в приятельских отношениях и он нам получил охранное письмо, беспрепятственно к нам возвратившись. Собрав тогда все сословия городские, в присутствие панов шляхты, которая в то время во Львове пребывала, в присутствие двух почтенных капитулов и в присутствие всех орденов, послов промеж себя к войску запорожскому и татарскому не мешкая назначили, отложив заблуждения о каких бы то ни было различиях. Из Совета Анджея Вахловича, из присяжных Самуэля Кушевича, из армян Кшиштофа Захновича, из греков Павла Лаврышевича, из поспольства Анджея Чеховича регента, при которых немало молодежи, как католической, так и армянской поехало. Ехали послы в самые предместья, на пожарища, попрощавшись с приятелями своими и родственниками, думая, что их бесправно Хмельницкий пленит, как поступил недавно с паном Чарнецким ¹⁷ и другими посланниками. Провели нас от самых ворот городских два есаула аж до самого тракта, лежащего за костелом св. Петра, где слева расположилось огромное количество татар, а справа — Хмельницкий, совместно с Тугай-беем. Сошли мы с коней, оставив одного полковника Евстафия, поехали мы к Лысенцам (в миле от Львова), став в лагере неприятельском, проезжая огромное количество полков татарских и казацких и пленных христианских с жалостью в сердце наблюдая. Было это в тринадцатый день, октября месяца. Были допущены к Хмельницкому, приняты с охотой и по человечески, посажены были за столом около него, угощены водкой. Искренне обратились к нему, чтобы с почтением отнесся к столичному городу русскому и к нам, жолнеров которых уже в край уничтожил. В ответ на наши речи заплакал и изложил нам все обиды, которые и он сам претерпел и войско запорожское от разных лиц, в особенности от Его Милости Пана Хорунжего коронного и названной суммы выкупа и от названной суммы выкупа не хотел отказываться ни в коем случае, рассказывая, что не имел чем платить ордам татарским, призванным для его нужд и на полковников своих ссылался. В конце-концов велел нам вернуться к Евстафию и там ждать его с окончательным ответом. Ехали назад, примечая артиллерию казацкую и расположенное в полях громадное воинство. Остановился затем Хмельницкий у Робертовой пасеки, где два часа с Тугай-беем разговаривал, а мы тоже с полковниками и другими урядниками в ставке Хмельницкого о разных вещах говорили. Рассказывали нам к превеликой радости своей, как без какого-либо столкновения войско коронное под Пилявцами бежало, как достатки большие в обозе нашем нашли, одних возов 6460 счетом, как булаву княжича Его Милости Доминика ¹⁸, лежащую в карете нашли, которую нам тотчас показывали. Большая булава позолоченная, инкрустированная туркусами и ясписами, одной ценой только в 100 твердых талеров, по подсчетам наших армян. Рассказывали нам, что готовы себе на помощь призвать в грядущей войне турецкого султана и решились на то, чтобы князя Его Милость Вишневецкого достать, где бы он ни был, хоть в самом Гданьске и на него всю вину возлагали, что мир не был заключен. Говорили нам, что прийдя к Висле будут готовить чайки и будут плыть ими под Варшаву и дальше, если не будут удовлетворены. Въехал затем на двор Хмельницкий, на встречу которому вышли все полковники, которые с нами вместе сидели и нам приказали выходить. Прежде всего в избу вошел Тугай-бей с Калгой и Пири-агой (который нас поприветствовал рукопожатием), а после него Хмельницким со своими полковниками. У всех них в руках были позолоченные булавы, инкрустированные камнями. Сели они за столом, пропустив пред собой татар. Затем Хмельницкий через войскового переводчика переводил Тугай-бею причины нашего приезда, которого Хмельницкий ко всем переговорам допускал по своей воле. Тот грозно к нам обратился, что мы молодцов его потрепали, обещая нам за это отомстить. Сказал, что как бы глубоко мы в землю не закапывались, — все равно нас найдет и за обиды свои отомстит, вспомнив при этом Его Милость Пана Сенявского, который ему дань не давал. Наш переводчик, Кшиштоф Захнович, напрямую Тугай-бею отвечал, что сколько бы татар не погибло от наших рук — это все самозащита, право на которую дано от рождения каждому человеку, а прошлые речи и месть оставим на суд Господа Бога. Оскалил тогда зубы Тугай-бей в ответ на те слова. В тот час же отказались мы обсуждать Его Милость Пана Сенявского, вокруг слов которого встал спор и которые являлись препятствием для дальнейшего продолжения переговоров, веры которым Тугай-бей не имел. После разных речей и переговоров сошлись на том, чтобы ему определенную сумму, как деньгами, так и разными товарами должны будем выложить, на что мы вынуждены были пойти, помня выражение мудрых политиков: "Как ради величия души подобает пренебрегать злом, которое ты можешь отвратить, так по праву следует дорожить тем, чего тебе не хватает" (Курсивом выделено написанное по-латински. Thietmar. 2016). При удобном случае, опишу причины, которые нас подтолкнули к подобным итогам переговоров. На тот момент они были лучшими из возможных. На просмотр товаров поехал с нами вместе полковник Петр Гловацкий и Пири-ага татарин с несколькими другими сопровождающими, которые затем жили в городе две недели, пока собиралась денежная сумма и разные товары, упомянутые выше. Стоит помнить, что все это время, пока происходили все эти вещи, постоянные атаки неприятельские на город и замок продолжались, да настолько, что полк Кривоноса овладел высоким замком (который без необходимости и в спешке пан буркграф ¹⁹ 14 октября, а затем пан Рыбинский, поручик каптуровый на следующий день, то есть 15 октября с пехотой оставили), вырезав сверх тысячи людей обеих полов и всех возрастов. В это время приехали к Хмельницкому послы от московского царя ²⁰ и от Ракоци ²¹, жаждя помощи против польского королевства и короны, которых отправил с тем, признав первенство крови королевской, а именно королевичу Его Милости Казимиру (который, как мне кажется был поддержан всеми сторонами). В это же время возили к Хмельницкому серебро, как городское, так и церковное, с согласия всей громады и духовенства, деньги и товары, которые принимал лично Тугай-бей, дотошно проверяя вес и ценность, а с нашими послами то учтиво, то грубо поступая. Стоит вспомнить, что около того времени к Хмельницкому приехал поп из-под Крехова и отдал ему письмо от креховчан с крестиком деревянным в нашем присутствии, призывая и приглашая Хмельницкого в Крехов. Поцелова крестик, Хмельницкий письма при нас читать не хотел, отругав попа, что он в таком деле так неосторожно поступил. После попа пришел один молодчик, который был послан от Хмельницкого в Варшаву для выяснения фактов происходящего там и неосторожно изложил суть своего посольства (рассказав о большом несогласии в Сейме). Хмельницкий и его отругал и из избы он был выведен. В те дни захватили татары варшавского посыльного, который направлялся с письмами во Львов. Он был связан и передан орде, а письма отдали Хмельницкому, которые он, распечатав, прочитал. Одно был от Его милости пана архиепископа львовского к пану Гайдеру ²², написанное весьма неосторожно и было отправлено обратно. Пришло в это время известие, что хоругвь пана Барановского, выехав из Замостья на подъезд к Львову, вся попала в руки врагу. В то время, когда мы ежедневно у Хмельницкого вели переговоры о нашей безопасности, то некоторые законники, невнимательные и недалекие, шляхту и мещан против нас настроили, якобы мы вели речь с казаками не о общей безопасности, а о нашей личной и были мы после этого в большой опасности со стороны разнузданной черни. Его милость Пан Арцишевский еле-еле сильными доводами их привел к послушанию, а сам в это время растолковал суть нашего большого дела, показав нашу невиновность. В бытность нашу у Хмельницкого, видели мы, как Тугай-бей за душу убитого шурина своего службу служил, употребляя молитвы по типу наших, бормоча что-то и руки и глаза неоднократно к небу вознося.

23 октября отступил Калга-султан со своей ордой к Каменцу, со всем полоном и добычей, а орда Тугай-бея двинулась к Замостью.

24 октября Хмельницкий приказал выстрелить двадцать раз из своих орудий, якобы на прощание, но на самом деле хотел проверить наводку орудий на город (как об этом говорили сами казаки, бывшие в городе). Одно ядро ударило в каменицу Его милости князя архиепископа львовского, а второе в каменицу жидовскую, а третье прлетело мимо башни на ратуше, на которой я в то время не без риска находился, наблюдая как в этот день начали выдвигаться полки неприятельские, что и на следующий день было, то есть 25 октября. Дома разные, которые остались еще попалила чернь немало, как днем, так и ночью — как по своей воле, так и по приказу Хмельницкого, который потом есаулов и атаманов рассылал, дабы пресечь своеволие. Но перед нами возражал, что не по его приказу предместья львовские сожжены, возлагая причину и вину на нас самих.

В понедельник утром (это было 26 октября) сам Хмельницкий с артиллерией отступил к Замостью, оставив нам в гарнизоне Захария Хмельницкого ²³, троюродного брата своего и несколько других при нем.

После его отступления, утром, то есть 27 октября, справили молебен в костеле метрополичьем, благодаря Господа Бога, что нас вызволил по милости своей, под пение «Te Deum laudamus» ²⁴.

3 ноября справили мы молебен на ратуше, в избе райцевской, моля Бога о защите на грядущие времена нашего Совета, размещенного здесь, и Духом своим святым вдохновлял на процветание при столь сложных условиях.

4 ноября в костеле Отцов Францисканцев прошла проповедь, под молитвы, возносимые поспольством, бывшем на валах и пение «Te Deum laudamus». Несмотря на это, есть еще немало казацких войск на расстоянии нескольких миль от Львова, из-за которых ни мы из города выезжать, ни к нам приезжать люди с провизией не могут (поскольку весь скот был истреблен огнем неприятельским), а поэтому находимся в осаде, как и ранее.

Др. Александр Чоловский ²⁵

Комментарии

1. Зубрицкий, Денис Иванович (1777-1862) — украинский и российский историк, этнограф, архивист. Член-корреспондент Петербургской академии наук (1855).

2. Юзефович, Ян Томаш (1662-1728) — каноник львовской капитулы, хронист.

3. Временно исполняющие обязанности гетманов (на тот момент сандомирский воевода, князь Владислав Доминик Заславский-Острожский, подчаший великий коронный Николай Остророг и коронный хорунжий, князь Александр Конецпольский).

4. Военные советники при региментариях.

5. В оригинале: plec bialoglowska (белоголовый/седовласый пол)– дословно непереводимое словосочетание, под которым подразумеваются старики.

6. Аргин Доган Тугай бей (ок. 1601-1651) — перекопский бей.

7. Сенявский, Адам Иероним (1623/4 — 1650) — с 1648 староста львовский.

8. Арцишевский, Кшиштоф (1592-1656) — с 1646 генерал коронной артиллерии.

9. Речь идет о Головацком, Петре (?-?) — казацком ичнянском полковнике.

10. Кривонос, Максим (ок. 1600-1648) — казацкий полковник лисянский.

11. Владислав IV Ваза (1595-1648) — король Польши и великий князь литовский (1632-1648), титулярный король шведский (1632-1648) и титулярный царь московский (1610-1634).

12. Речь идет о Вишневецком, Иеремии Михале Корибуте (1612-1651) — князь, с 1646 — воевода русский.

13. Речь идет об Конецпольском, Александре (1620-1659) — князь, с 1641 — хорунжий великий коронный.

14. Речь идет о Исляме ІІІ Гирее (1604-1654) — крымский хан с 1644 г.

15. Речь идет о Кырым Гирее (ум. 1651) — брат Исляма ІІІ Гирея, калга с 1644 г.

16. Мокрский, Анджей Гонцель (ум. 1649) — польский педагог, иезуит. Вероятно, обучал Б. Хмельницкого.

17. Чарнецкий, Стефан (ок. 1599-1665) — в 1648 — ротмистр казацкой хоругви и поручик гусарской. Направленный в качестве посланника в казацкий лагерь под Желтыми Водами (май 1648) был задержан и отдан в плен татарам.

18. Речь идет о Заславском-Острожском, Владиславе Доминике (1618-1656) — князь, с 1645 — сандомирский воевода.

19. Речь идет о Братковском, Яне (?-?) — бургграф Высокого замка.

20. Речь идет об Алексее Михайловиче (1629-1676) — царь с 1645 г.

21. Речь идет о Дьерде II Ракоци (1621-1660) — трансильванский князь с 1648 г.

22. Речь идет о Кросновском, Николае (ок. 1590-1653) — архиепископ львовский с 1645 г.

23. Хмельницкий, Захарий (?-?) — казацкий полковник, родственник Б. Хмельницкого.

24. С лат.: «Тебя, Бога, хвалим» — христианский гимн, авторство которого приписывают св. Амвросию Медиоланскому.

25. Чоловский, Александр (1865-1944) — польский историк, архивист. С 1891 — руководитель городского архива Львова, а в 1906-1939 — директор городских музеев.

© сетевая версия - Тhietmar. 2017
© перевод с польск., комментарии - Горб Е. С. 2017
© дизайн - Войтехович А. 2001