По поводу одного из источников Смутного времени.

О пожаловании «деревнишек».

У двух наших историков: С. М. Соловьева («История России», т. VIII, стр. 960) и у И. Е. Забелина («Минин и Пожарский», стр. 228) некоторые события Смутного времени, как: приверженность к вновь избранному царю Владиславу князя Ф. И. Мстиславского 1. назначение Федора Андронова в казначеи и наконец пожалование вотчинами от Сигизмунда царицы Марфы, Салтыковых Вас. Яковл. Щелкалова и др. основаны на одном и том же источнике-документе Литовской Метрике, напечатанном в т. IV «Актов, относящихся к истории Западной России», под № 183 (на страницах 320-427) под таким заголовком:

«Жалованные и другие грамоты Польск. короля Сигизмунда Московским сановникам, дворянам, детям боярским и др. лицам на отчины и поместья, чины, денежные и хлебные оклады, дворы и пр., по случаю избрания Владислава на Моск. царский престол».

Соловьев и Забелин, между прочим, говорят, что за получение от Сигизмунда вотчин бояре были даже склонны видеть на Русском престоле самого его, готовясь целовать крест не сыну [46] уже, а отцу. Оба историка, на основании указанного выше источника, передают, что и боярин Федор Иванович Шереметев также униженно челобитничал о деревнишках.

Уже при первом знакомстве с печатным изданием, на которое ссылаются Соловьев и Забелин, меня в нем поразила какая-то деланность содержания и отсутствие твердой исторической почвы. Заметка же в конце издания, что «статьи писаны разными писцами, без соблюдения хронологического порядка, иногда, небрежно и с ошибками», тогда как в самом издании хронология была тщательно проведена, а небрежностей и ошибок почти не указано, наконец отнесение всего документа к «Актам Западной России», когда он принадлежит целиком Московскому царству, следовательно ему место в « Актах исторических» или «Дополнениях» к ним,– все эти данные зародили во мне недоверие к печатному изданию.

По сделанной ссылке, я нашел в Москов. Архиве Министерства Юстиции подлинный документ, напечатанный в IV т. «Актов Зап. России» под № 183. Он хранится в Литовской Метрике в отделе Переписей под № 14 и составляет конец огромной книги, количеством в 931 листа, начинаясь в ней лишь с 751 листа. Вся же книга, в общем своим объеме, большею частно, наполнена отрывками разных делопроизводств Польско-Литовского государства, большею частию черновиками бумаг. Документ о деревнишках, расположенный в книге на листах 751–931, не составляет исключения: он весь перепутан и хронологически и по содержанию. Самое же главное, в нем нет ни одной подлинной жалованной грамоты: есть или их копии, или лишь записи краткие, в виде реестров. Некоторые статьи зачеркнуты совсем, другие имеют следы их исправления, в третьих пробелы тех селений, которые даны, в четвертых, наоборот, пробелы лиц, которым «деревнишки» даются, некоторые статьи записаны в реестр вдвойне. Одним словом, нет никакого сомнения, что весь документ, напечатанный под № 183 в «Актах», является черновиком того, что он должен представлять, и при том черновиком плохим, потому что, кроме указанных сейчас недочетов, он писан различными [47] скорописями: то польскою, то белорусскою, то в меньшинстве русскою, и в такой странной иногда последовательности, что белорусское письмо на одном и том же месте продолжается польским и – наоборот.

Расположение статей в подлиннике совершенно спутанное, беспорядочное. Хронология в печатном издании сделана собственная,– в подлиннике ее нет: начало там относится к 1611 г., потом 1612 г., далее –1610 г, и оканчивается подлинник (л. 931) 9 января 1611 г. В средине его идуте два акта, или вернее две копии, не имеющие никакого отношения к деревнишкам, это позднейшее послание от Станислава Жолкевского, Николая Даниловича и Александра Гонсевского, относящееся к 17 июля 1614 г., и два списка с грамот царя Феодора Ивановича 10 мая 1585 г. об обмене бывшего от Батория гонца Лукаша Сапеги на гонца к королю Ивана Всеволожского. Оба эти документа не помещены в печатном издании IV т. Актов Зап. России и об них не сделано никакой оговорки.

Заголовок к акту, помещенному под № 183, составлен редакцией; первая часть его основывается на некоторых заголовках в подлиннике, например: «Петиции Московские в Вильне пшиданей окладу поместнаго и денежнаго» (л. 751) и т. п. Вторая же часть заголовка, что деревни даны «по случаю избрания Владислава», сделана редакцией произвольно и не соответствует положению дела, так как вопрос о наделении поместьями и вотчинами, составлявшими всегда одну из главных основ тогдашней русской жизни, в эпоху Смутного времени настолько осложнился, что, по моему мнению, заслуживает специального исторического исследования: «по случаю» – здесь не причем.

Поэтому прежде, чем перейти к внутреннему изучению документа, бросим взгляд на постановку дела о новерстаиии поместьями в России в начале XVII века, как оно шло по сохранившимся в Архиве документами В известные сроки особо назначенные от Разрядного приказа лица ездили по разным городам и описывали в особые списки, называвшиеся «десятнями», всех служилых людей, стольников, стряпчих, детей боярских и жильцов, с указанием, сколько каждому по его службе было поместья – [48] четвертей земли и денежнаго оклада. Одновременно записывались «новики» и недоросли из детей служилых людей, которые «в службу приспели».

Из этого последнего разряда молодежь определялась в первый ранг служилой лестницы в «жильцы» и «дети боярские», а, спустя год или два, они уже «испомещались поместьями», и порядок дачи им земли-чети пашни состоял в том, что каждое новое лицо подавало в Разрядный приказ на имя государя челобитную с просьбою о поверстании его поместьем, по примеру других. В Разряде же наводилась «например» справка, сколько из Поместнаго приказа назначалось четвертей подобным лицам ранее, и после этого составлялось решение Разряда, что «Государь пожаловал такого-то, велел поверстать его поместьем – столькими то четьми». Разряд сообщать о сем Поместному приказу, а последний от себя посылал также особых лиц в уезд, они на месте «отказывали» вновь испомещенному назначенное ему количество земли. Точно такой же порядок дачи поместий и вотчин практиковался и в отношении всех высших чинов тогдашней служебной лестницы, не исключая и бояр, при всех назначениях денежных и поместных окладов. Служилое сословие чрезвычайно чутко следило за назначением ему «жалованья», этот вопрос занимал их не менее «местничества». Поэтому и Правительство делало все, чтобы решать его справедливо, с крайнею осторожностию. Отголоски этой осторожности остались в выражениях: «перешло сверх» или «не дошло до поместнаго оклада» стольких то чети, т. е. когда в натуре при отрезке земли какому-либо служилому человеку неудобно было кусок отделять или прибавлять, тогда эту разницу переводили на деньги.

С конца царствования Годунова, т. е. приблизительно с 1605 и вплоть до избрания Владислава –17 августа 1610 года, на протяжении 5 лет, правильное испомещение поместьями и вотчинами прекратилось, потому что державные власти чрезвычайно быстро менялись в течение этого времени; Москва два года была в осаде от Тушинского вора, и оба Приказа Разрядный и Поместный, находясь также в столнце, фактически не могли исполнять своей работы по всем земельным дачам. Совершенно естественно, что [49] с выбором Владислава, положение которого, как сына короля, было весьма высокое для сознания русских служилых людей, и с относительным успокоением населения, деловая сторона мобилизации поместий, так долго не имевшая своего законного, а главное – мирного течения, тотчас же заговорила о себе.

Как же ответили король Сигизмунд и вновь избранный царь Владислав, а вернее их ближайший заправила канцлер Лев Сапега, на удовлетворение первейшей потребности служилого русского сословия?

На этот вопрос, очень интересный ответ дают черновые статьи, напечатанные в «Актах» под № 183. Они указывают прямо, что осадив Смоленск, Сигизмунд в дальнейшем хотел завоевать Московское государство с низложением, конечно, царя Шуйского, потому что при начале осады в тогдашнее время, когда Василий царствовал на Москве, а претендент на царский престол – вор стоял в Тушине, Сигизмунд с 22 февраля 1610 года начинает давать жалованные грамоты на поместья и вотчины тем служилым русским людям, которые, имея свои земли в ближайшем соседстве к Смоленску, хотели заручиться заступлением от разгрома его воинскнх людей, в уездах Дорогобужском, Смоленском и других. Но уже первая грамота, данная Сигизмундом сыну боярскому Томилу Дмитриевичу Засецкому 22 февраля 1610 г., указывает намерения короля: «ласково его принявши, яко сам добровольне под оборону нашу поддался, ознаймуем, что мает он маетности его держати таким же правом, яко до сего часу держал». В одной из следующих копий, с грамоты 2 марта 1610 г. князю Ивану Леонтьеву Шаховскому о принятии его, по его челобитью «в службу нашу господарскую, что он нам и сыну нашему королевичу Владиславу крест целовал», делается прибавка, что «мает он свои отчизны вечностью держати, яко за передних господарей Московских было». Дальше распоряжения Сигизмунда не ограничиваются Дорогобужским и Смоленским уездами, а распространяются даже на внутренние русские уезды, даже Московский, даже на двор в Москве за Никитскими воротами (дьяку Апраксину LIV),– и все в то время, когда Шуйский царствует на Москве, когда о кандидатуре Владислава нет еще никакой речи. [50]

Таких записей разным лицам на поместья и вотчины, до избрания Владислава в цари, т. е. до 17 августа 1610 г., в книге Литовской Метрики значится 193 и в этом числе – пять копий с грамот от имени Сигизмунда о поместьях, изложены не родным русским языком, а литовским наречием, составлены не по сложившейся форме царских русских грамот, а совершенно своеобразно и уже, конечно, о подготовительных работах для составления текста грамот из Приказов Разрядного и Поместного нет и следа.

С избрания Владислава 17 августа до конца 1610 года, за все то время, когда искренно ждали его прибытия в Москву, в рассматриваемом мною подлинном документе, как и следовадо ожидать, самое большое количество записей на поместья и вотчины, именно 557, а по сохранившимся в них нескольким копиям с грамот видно, что не смотря на то, что Владислав был уже русским царем, грамоты писались по прежнему от имени Сигизмунда. Но уже содержание статей не исключительное о землях, а самое разнообразное: жизнь требовала от законной власти законного решения. Здесь и назначения в воеводы, здесь и распоряжение о беспошлинной торговле; вдовам даются помесгья их мужей на прожиток, брянчане, приехавшие под Смоленск с послами, обращаются с просьбами об укреплении за ними их старых поместий. Здесь же делается запись и «Федору Ивановичу Шереметеву на отчизну его прародительскую на Рязани село Спасово с деревнями и деревеньки Сенькино и Доркино» (25 ноября 1610 г., ст. 581), т. е. он законно законным правительством утверждается в родовой вотчине.

Но 1 января следующаго 1611 года количество записей падает в сильнейшей степени; с этого числа до 16 мая включительно их всего 23, а с 17 мая того же 1611 г. до 8 августа 1612 г., т. е. более чем за год, нет ни одной записи. С 8 же августа и до 28 декабря 1612 г. появляются опять записи, но очень незначительное количество – всего 35. Общее количество всех записей или статей в книге равняется 808 2. [51]

И в самый обильный разгар записей, т. е. с 17 августа 1610 до 1 января 1611 г., судя по копиям нескольких грамот, содержание их излагалось тем же инородческим языком, чуждым русскому человеку, и по прежнему – без всяких следов предварительной работы Приказов Разрядного и Поместного. Сигизмунд сделал двойную ошибву: он не отпустил Владислава в Москву и не окружил себя бытовой русской обстановкой, необходимой русскому правителю: он хотел достичь цели по праву сильного, по своей воле и своему замышлению, по своему обычаю, не приняв, может быть намеренно, во внимание сложившийся веками уклад московского государства, и проиграл дело.

Судя по некоторым копиям с грамот Сигизмунда, видно, что, с избрания Владислава и при наладившихся сношениях с московскими боярами, вопросы о поместьях король большею частию вершил самолично, взяв их в свои руки и не обращаясь к посредству Приказов Разрядного и Поместного. Эта постановка повела в тому, что короля стали обманывать, в таком случае он уже обращался в содействию «бояр Федора Ивановича Мстиславского с товарищи». Изнанка королевской деятельности Сигизмунда о «деревнишках», как она принималась в России, видна из его же копии с грамоты 10 ноября 1610 года боярам, что Сигизмунд, по челобитью Тимофея Грязнова – самому королю под Смоленском о справе за ним поместья, бывшего Петра Дашкова и названного Грязновым его вотчиною, дал Грязнову грамоту на держание этою вотчиною. Потом королю стало известно, что эта отчизна николи Грязновской не была. «А мы господарь ни у кого без суда и без вины не хотим вотчин и поместий отнимати, приказуем вам боярам, чтобы вы поместье помененного Петра Дашкова ему «привернули и по прежнему им владети велели» (ст. 486). В другой же ближайшей копии с грамоты Сигизмунда боярам прямо говорится, что «мы вашему Московскому обычаю не сведомы» (ст. 481).

В это-то время, когда по-видимому ощущается потребность в знании «Московского обычая», между записями в подлиннике [52] на листах 793–799 появляется русская современная скоропись, вероятно здесь появляется русский подьячий, но им написана лишь одна копия послушной грамоты от Сигизмунда «Московского господарства гостем, торговым и всяким людям», от 26 ноября 1610 г. (ст. 611), а потом все записи в подлиннике чередуются то белорусским, то польским письмом; русский писец исчезает, запись о даче поместий в количестве падает, достигая, как сказано выше, в течение 4 1/2 месяцев с 1 января до 17 мая, всего лишь 23 статей, тогда как в первые месяцы по избрании Владислава, за такое же количество времени, их было 557, а с 17 мая 1611 г. запись совсем прекращается до 8 августа 1612 года.

С начала 1611 года русские уже, по-видимому, убедплись, что путем избрания Владислава не достигнуто водворение в государстве порядка, 19 марта 1611 г. произошла первая резня русских с поляками, в которой прославился и был ранен Пожарский; в первых числах апреля ополчения под командою Ляпунова, Заруцкого и Трубецкого окружили Москву, где хозяйничали поляки под начальством Гонсевского и Струся, взяли их некоторые укрепления в Белом и Китае городе. Насколько плохи были дела польские здесь, настолько же они не радовали Сигизмунда и под Смоленском, который он все продолжал осаждать и еще не взял.

В это-то тяжелое для Сигизмунда время, в числе вышеуказанных 23 записей, значится копия с грамоты от короля боярину Федору Ивановичу Шереметеву, написанная белорусскою скорописью и помеченная 4 мая 1611 г., что он «бил господарю челом – пожаловали де его поместьем Мосальского 1000 четвертей, и тем де ему с людьми прожити не мошно, а опричь того за ним поместья нет нигде: и нам бы пожаловати его, дати ему в Суздальском уезде Корсаковскую волость, где пашни 2000 четвертей и денежных доходов 1000 рублев. И мы видя, что многие люди нам изменили, а Федор Иванович нам прямит, пожаловали его тою Корсаковскою волостью с людьми, крестьяны, с пашнею и денежным доходом» (ст. 762).

Смысл этой грамоты ясен, что раз началось быстрое [53] отпадение от Сигизмунда и Владислава, Король, а вернее канцлер Сапега, бросались найти средство, чтобы чем-нибудь вернуть прошлое, и обратились к тем же «деревнишкам». Для уменьшавшейся русской толпы около Сигизмунда под Смоленском нужно было бросить «людскую молвку», что остающиеся верными Королю щедро награждаются; для того, чтобы эта реклама вышла сильнее, нужно было огласить чье-нибудь громкое имя: выбрали Ф. И. Шереметева.

Но и самая грамота по существу с начала и до конца была, по моему мнению, подтасовкой. Во-первых нельзя допустить, чтобы такой умный боярин, как Ф. И., в такое тревожное время, зная отлично о положении польского дела под Москвою и под Смоленском, стал бы челобитничать о поместье. Во-вторых, не мог же он лгать, что ему прожить не можно, потому что еще поместья за ним нигде нет, когда какие-нибудь полгода пазад, 25 ноября 1610 г. тот же король утвердил его в отчизне прародительской – селе Спасове и деревнях Сенькине и Доркине, в Рязанском уезде. В-третьих, в челобитных вообще не указывалось, сколько поместье приносить доходу деньгами. Наконец, и самое главное: мною были просмотрены все писцовые книги не только по Суздальскому, но и по всем остальным уездам Владимирской губернии, и нигде Корсаковской волости на лицо не оказалось, как не оказалось ее и в позднейшем печатном издании – «Списках населенных мест России», издания Централ. Статист. Комитета,– также во всей Владимирской губ. 3

Таким образом, на грамоте Шереметева Король обратился к приему, который проделали перед ним некоторые русские: там обманывали его, а тут он сам прибегнул к тому же самому средству 4. [54]

Такого же «рекламного» характера, мало отвечающего истине, в подлиннике копия с грамоты французскому капитану Якову Маржерету 15 мая 1611 г. на погосты на Двине (ст. 768) и боярину Михаилу Федоровичу Нагому 7 апреля 1611 года: «повернути ему и отдати всякие истинные животы и деньги», тогда как перед тем этот же Нагой везде именовался «изменником». Мало вероятною кажется такое пожалование гораздо ранее – 30 марта 1610 г. Никите Воронцову-Вельяминову волостей Заболотья, Понизовской и Васютинской в Галичском уезде, которые в течение всего XVII века, как видно по архивным документам, состояли в общем составе «черных» волостей.

В это же время, когда делается запись грамот Ф. И. Шереметеву, Нагому и Маржерету, когда польские шансы круто повернулись в дурную сторону, в копиях грамот Сигизмунд, кроме себя, прибавляет уже: «и сын наш наияснейший Великий господарь Владислав Жигимонтович, царь и великий князь всея Руси», делая позже и еще оговорку, которой прежде не делалось и с которой следоваю бы ему начать: «А как мы, великий господарь, по Божией милости будем на Москве на своим царском престоле, и такому-то поместье справится на Москве в Поместном Приказе, сыскав по книгам… и по дачам».

После более чем годового перерыва, с 8 августа 1612 г. в книге Литовской Метрики вновь появляются статьи о деревнишках, но уже не записи, а все копии с грамот Сигизмунда с Владиславом. По-видимому они уже стали дорожить значением этих актов, оставляя их в деле целиком в списках. Всех таких копий с 8 августа по 28 декабря 1612 года – до последнего листа и окончания книги – 34, все они, за исключением только двух, касаются поместий и вотчин, близких к Псковскому уезду, все они имеют характер заступничества перед королем за земли от третьего вора Сидорки, пребывавшего в Пскове, подобно тому, как за тем же заступничеством прибегали к Королю ближайшие помещики в 1610 г., когда он стоял под [55] Смоленском. Просьбы же к нему из Москвы о поместьях совершенно прекратились.

Из всестороннего изучения подлинного документа о деревнишках, напечатанного не достаточно научно в IV т. «Актов к истории Зап. России», прихожу к такому заключению, что сгущать исторические краски на основании этого документа никак нельзя. А такт, как он служит источником для изложения очень важных событий Смутного времени, то не только ко всему документу, но к каждой его статье должна быть приложена самая тщательная критическая проверка, после которой только и можно считаться с его содержанием. В документе некоторые статьи несомненно верны, другие искажены, третьи перепутаны, иногда обе стороны хотели провести друг друга, и последствием таких сложных и неискренних отношений явился настоящий черновой документ, нуждающийся в самой детальной разработке.

Когда настоящая статья была отдана уже в печать, в книге за 1911 г. «Чтений Императорского Общества истории и древностей Российских при Московском университете» появился труд Л. М. Сухотина – «Земельные пожалования в Московском государстве при царе Владиславе 1610 – 1611 г.г.».

Хотя г. Сухотин работал по другим материалам, главным образом по делам Поместного приказа 1611 года, сохранившимся в столбцах в Москов. Главном Архиве Министерства Иностранных Дел, как раз в 46 челобитных передающим обрядную форму назначения поместий и вотчин, но в своих выводах он близок к моим. – «Следует, мне кажется, полагать,– говорит г. Сухотин,– что большинство пожалований Сигизмундовых или дававшихся в Москве имело лишь условное значение; эти пожалования должны были бы (курсив автора) получить осуществление в случае торжества Сигизмундова. За теми или другими лицами числились или зачислялись по дачам в Поместном приказе вотчины и поместья, но лица эти фактически ими не владели» (стр. XXVIII).

Делал обстоятельный разбор материала, проливающего на предмет много нового, г. Сухотин в одном случае, к сожалению, следует прежнему взгляду, не получающемуся от изучения его же [56] материалов, повторяя известные слова Хронографа, что «седмочисленные бояре всю власть русской земли предали в руки литовских воевод» (стр. XIII). В подстрочном примечании в первой странице настоящей статьи мною приведено сведение из материалов, собранных г. Веселовским, что члены Семибоярщины были в Кремле в неволе, а глава их князь Ф. И. Мстиславский – даже избит. На основании этого известия и изучения источников, как прежних, так и новых, следует для восстановления истины сказать, что «литовские воеводы от седмочисленных бояр захватили власть насильством»; держа же большинство их в неволе и в то же время злоупотребляя их именем, литовские временщики ввели даже в заблуждение и автора Хронографа, отразившееся впоследствии в трудах позднейших русских историков.

И. С. Беляев.


Комментарии

1. В недавно напечатанных С. Б. Веселовским «Актах Подмосковных ополчений и земских соборов 1611–1613 г.» (Чтения Имп. Общества ист. и древн. Росс, при Моск. унив. кн. за 1911 г.) боярин Ф. И. Мстисиавский по выходе вместе с Струсем из Кремля показал (стр. 97), что «они были в городе неволею, многие сидели за приставы, его князя Федора Ив. Мстиславского литовские люди били чеканы, и голова у него во многих местех избита». Вот каким образом обращались с одним из «приверженцев» короля Владислава кн. Ф. И. Мстиславским, про любовь которого к Королю и его сыну так льстиво излагается в некоторых актах разбираемого дела.

2. Конечно, это число, с первого взгляда бросающееся в глаза, слишком не значительно для назначения земель по всем уездам государства за 5 лет, когда, следовательно, на каждый год приходилось немного более 150 дач земельных. Позднее же при царе Михаиле было более 1000 пожалований за год.

3. Пропуск во всех земельных документах такой обширной области, если бы она существовала в действительности, невозможен, так как, переводя на нашу меру, площадь Корсаковской волости – 2000 чети равнялась 3000 десятинам.

4. Что пожалование Ф. И. Шереметеву Корсаковской волости от Сигизмунда было, по-видимому, простой «шумихой», видно также из статьи Л. М. Сухотина, основанной на иных источниках, чем наша работа: «Земельные пожалования в Московском государстве при царе Владиславе 1610–1611 г.» (Чтения Имп. Общ. ист. и древн. Росс. при Моск. унив. кн. 1911 года). Указывая (стр. XXXI) на поместье Ф. И. Шереметева в 3000 чети (из них 1000 поместье Мосальского, а 2000 Корсаковская волость), г. Сухотин говорит, что «по данным выписки 1613 г. поместья за ним не состояло».

Текст воспроизведен по изданию: По поводу одного из источников Смутного времени. О пожаловании «деревнишек» // Старина и новизна, Книга 17. 1914

© текст - Шереметев С. Д. 1914
© сетевая версия - Тhietmar. 2015
© OCR - Андреев-Попович И. 2015
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Старина и новизна. 1914