СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ОБ ОДНОЙ «ОШИБКЕ» АРХИВИСТОВ XVIII ВЕКА

(ЛЖЕДМИТРИЙ II И ВОПРОС О КРЕСТЬЯНСКОМ ВЫХОДЕ)

В Центральном государственном архиве древних актов в фонде Приказа Тайных дел (Разряд XXVII) под № 27 хранится жалованная грамота Лжедмитрия II, данная им 7 марта 1608 г. в г. Орле «иноземцу литовского города Гомья (Гомеля.— В. К.) Власу Устинову за ево к нам службу и родение» на вотчину в Рославльском уезде «и со крестьяны и з захребетники» за собственноручною подписью самозванца латинскими буквами: Dmitr Саr. К ней прикреплена на белом шнуре большая печать из красного воска с изображением двуглавого орла.

На особом листке, приложенном к грамоте, почерком второй половины XVIII в. написано: «№ 9 по реэстру. Старинная подложная грамота самозванца Дмитрия. Отдана при резолюции в 1758 году июля 1 дня, а резолюция состоялась в том же году майя 26 дня. И оная хранитца с прочими во входящей книге под № 17-м». Возможно, что именно в связи с этой квалификацией грамоты архивистами XVIII в. как подложной мимо нее прошли все исследователи «смуты» и она осталась неизвестной в науке.

Однако рассмотрение как внешних палеографических признаков, так и содержания грамоты не позволяет усомниться в ее подлинности. Грамота написана на польской бумаге с водяным знаком, аналогичным помещенному у И. Каманина под №. 561 за 1608-1612 гг. ¹ С близким по форме водяным знаком встречаемся мы в грамоте Лжедмитрия II Иль-мурзе Юсупову от 22 августа 1610 г. на его владения в Романовском уезде, ставшей недавно предметом специального исследования в статье И. И. Смирнова ². То же самое можно сказать и о подписях и печатях обеих грамот. Разница здесь лишь в том, что печать на грамоте Иль-мурзе Юсупову привешена на красном шнуре и сохранилась несравненно хуже, чем на грамоте Власу Устинову.

Подпись на нашей грамоте тождественна подписи самозванца на его письме Юрию Мнишку от 27 января 1608 г., писанном также на Орле и отделенном от нее сроком немногим более месяца ³.

Формуляр ее аналогичен формуляру жалованной грамоты Иль-мурзе Юсупову. Обе грамоты начинаются дословно совпадающим, выспренным, [235] отдающим церковным витийством титулом самозванца, призванным обосновать его притязания на царский престол. Одинаковы и те формулы, в которых определяются права обоих вотчинников на крестьян, населяющих их владения. Отличие наблюдается лишь в больших судебных и податных привилегиях Юсупову, как более родовитому и крупному землевладельцу, в обещании записать его грамоту, составленную в селе Коломенском под Москвой, в вотчинные книги Поместного приказа в Москве, когда самозванец займет царский престол, о чем в Орле, едва перейдя русскую границу, говорить, конечно, было преждевременно. Кроме того, в грамоте Власа Устинова, данной вскоре после вторжения самозванца в Россию из Литвы, по сравнению с грамотой Юсупову встречаются отдельные белорусизмы.

Но если жалованная грамота Власу Устинову не вызывает сомнений в своей подлинности ни по форме, ни по содержанию, то как же тогда могла появиться во второй половине XVIII в. архивная запись о ее подложности? Ответ, очевидно, надо искать не в недостатке профессиональных знаний у тогдашних архивистов (этих знаний не только у архивистов XVIII в., но даже в более раннее время вполне хватило бы на то, чтобы отличить поддельную жалованную грамоту от подлинной), а в их верноподданнических чувствах. Указание старинной описи на подложность грамоты Лжедмитрия II Власу Устинову представляется нам не чем иным, как выражением отрицательного отношения старых архивистов к одиозной фигуре Лжедмитрия II, который не был, подобно Лжедмитрию I, коронован на царство. По их представлениям, он не имел права выдавать жалованных грамот, так что любая его грамота, с этой точки зрения, являлась подложной.

Как известно, все земельные пожалования Лжедмитрия II были ликвидированы указом от 10 июля 1623 г. ⁴ Этот акт правительства Михаила Федоровича объясняет, почему сохранилось так мало подлинных жалованных грамот Лжедмитрия II. Грамоты второго самозванца, в отличие от грамот первого, не принимались во внимание в последующее время правительственными органами при удостоверении владельческих прав феодалов на их поместья и вотчины. Такие грамоты могли даже скомпрометировать их обладателей, поэтому землевладельцы не стремились эти грамоты хранить. Две из трех известных в настоящее время подлинных жалованных грамот Лжедмитрия хранились в архиве Приказа Тайных дел и в фамильном архиве князей Юсуповых отнюдь не для каких-то практических целей. Их сохраняли как своеобразный курьез, редкость, единичные образцы деятельности «тушинского вора», бесславно канувшего в вечность ⁵.

И. И. Смирнов, ставя перед собой задачу привлечь внимание иследователей к жалованной грамоте Лжедмитрия II Иль-мурзе Юсупову от 22 августа 1610 г., справедливо указывает в своей статье на то значение, которая эта грамота имеет для изучения закрепостительной политики второго самозванца ⁶. Еще больший интерес в этом плане, на наш взгляд, представляет публикуемая жалованная грамота Лжедмитрия II Власу [236] Устинову от 7 марта 1608 г. Являясь наиболее ранней из известных жалованных грамот Лжедмитрия II, она дает возможность представить отношение второго самозванца к вопросу о крестьянском выходе на начальном этапе его авантюры, спустя всего несколько месяцев после вторжения в Россию.

Крепостническое законодательство 80—90-х годов XVI в., кульминационным пунктом которого был указ 1592-1593 гг. о запрещении крестьянского выхода в общегосударственном масштабе и учреждении новых писцовых книг в качестве юридического основания крестьянской крепости, оформило в основных чертах крепостное право в России. Однако через восемь лет Борис Годунов в обстановке страшного голода и начавшегося массового антифеодального движения вынужден был пойти на временное нарушение этого указа, изданного при его активном участии. В 1601 —1602 гг. был частично разрешен выход для крестьян мелких и средних провинциальных помещиков и вотчинников. Это привело вскоре к невероятной запутанности крепостнических отношений, к многочисленным тяжбам и нарушениям закона, так как для одних крестьян, получивших право выхода, запись в писцовые книги закрепощающее значение потеряла, а для других, не получивших этого права, продолжала сохраняться. Лжедмитрий I пытался ликвидировать эту половинчатость и противоречивость законодательства Бориса Годунова, включив в подготовлявшийся Сводный Судебный ст. 88 о крестьянском отказе, что означало полное и безусловное восстановление права крестьянского выхода.

Однако он был низложен и убит боярскими и дворянскими заговорщиками еще до того, как крестьяне смогли воспользоваться плодами его законодательной деятельности, носившей ярко выраженный характер социальной демагогии ⁷. В. Шуйский пошел по пути решительного подтверждения закрепостительного указа 1592-1593 гг., положив его в основу Соборного Уложения 9 марта 1607 г. и изменив урочные лета до пятнадцати. Тем самым были признаны недействительными отношения между крестьянами и землевладельцами, возникшие в результате применения указов Бориса Годунова 1601 и 1602 гг., а также закона Лжедмитрия I от 1 февраля 1606 г.

В то же время восставшие крестьяне и холопы с И. И. Болотниковым и «царевичем» Петром во главе выступили с оружием в руках против крепостничества. Хотя они и потерпели поражение, их борьба помешала осуществлению Соборного Уложения 9 марта 1607 г. на практике.

Лжедмитрий II, вступивший в Россию летом 1607 г., когда осада Тулы была в разгаре, но «тульские сидельцы» не теряли надежды на победу, казалось, должен был как-то считаться с отношением к крестьянскому вопросу тех, к кому он шел на помощь. Между тем этот авантюрист, тесно связанный с польскими панами и шляхтой, убежденными крепостниками, с самого начала встал на крепостнические позиции. До нас дошла отдельная грамота (от 28 августа 1607 г.) на поместье с крестьянами (которые перечисляются в ней поименно), переданное по распоряжению Лжедмитрия II в Рославльском уезде городовым приказчиком Астафеем Селивановым вдове помещика Константина Маслова: «Лета 7115 году августа в 28 ден. По государеве цареве и великого князя Дмитрея Ивановича всеа Руси грамоте и по приказу аколничава и воеводы князя Дмитрея Васильевича Масальского, какова к нему государева грамота прислона в Рословль за подписью государева дияка Другова Тимофеевича Рындина, Рославской городовой приказщик Астафей Селиванав, взяв с собою старост и целовальников, старосту посадцкова Тимоху Абливкина, приехав в Рославский уезд, отказал Костянтиновской жане Маслова Офимье... [237] деревню Астанковичи на речки на Рыгащи, а в ней дворов крестьянских...» ⁸ На эту отдельную ссылалась вдова в своем челобитье на имя самозванца в 1608-1609 гг., когда писала: «Да твое ж царьскоя жалованья мужа моего выслуга деревня Останковичи». Из челобитья Лжедмитрию II игуменьи Путивльского Николаевского монастыря Марфы с сестрами о выдаче им жалованной грамоты на село Холопково в Новгород-Северском уезде мы узнаем о предыдущих челобитных монахинь, обращавшихся с просьбой о хлебном жалованье к самозванцу в Путивль и Стародуб, что позволяет отнести их челобитные к 1607 г. Самозванец удовлетворял их просьбы, но на местах хлеба монахиням не давали. «И как ты, государь, был на Орле, — пишет игуменья Марфа, — и мы, нищие, опять били челом тобе, государю, об том же манастырском строенье и о хлебе; и ты, государь, нас, нищих своих богомолиц, для своего царьского величества и многолетнего здравья, пожаловал в дом Николы чюдотворца Можайского в Ноугородцком уезде селца Холопково со всякими угодьи, в вотчину... и на то, государь, селцо Холопково дали мне нищей с сестрами грамоту твою царскую, а не вотчиную, за закрытого печатью, с Дворца, в Путимль к воеводе Ивану Игнатьевичю к Вилитову да городовому приказщику к Жедене к Милюкову и выборным людям Сергею Онтыкову с товарыщи» ⁹. Конрад Буссов сообщает в своих записках, что при движении Лжедмитрия II весной 1608 г. от Орла к Волхову на его сторону перешло много князей, бояр и немцев, которым он «тотчас же дал земли и крестьян (курсив мой. — В. К.) больше, чем они до этого имели» ¹⁰.

Как видно из отдельной грамоты от 28 августа 1607 г., раздачу земель и крестьян Лжедмитрий II практиковал уже летом 1607 г. У него был специальный дьяк Д. Т. Рындин, ведавший этим делом, а немногим позднее в документах упоминается Дворец, откуда выдавались от его имени жалованные грамоты.

Грамота Власу Устинову тем и ценна, что позволяет конкретно представить, на каких условиях производились эти пожалования, какие права получали землевладельцы в отношении крестьян, населявших их владения. Здесь сказано: «И по сей нашей жалаванай грамате крестьянам и захребетникам иноземца литвина Власа во всем слушети, пашню на него пахати, и доходы всякия платити. Да крестьянам из-за Власа за бояр наших, и за воевод, и за князей, и за дворян, и за детей боярских, и за патриарха, и за митрополитов, и за владык не выходити никому, [и] из-за Власа крестьян не вывозити. А которые крестьяне из-за Власа учнут выходити или хто-нибудь учнет вывазити, и боярам нашим, и воеводам, и всяким нашим приказным людем тех крестьян сыскивати, а сыскав, велеть жити за Власом по-прежнему».

Этот формуляр свидетельствует о том, что уже в начало своего похода на Москву Лжедмитрий II выступал противником крестьянского выхода и сторонником государственного сыска беглых. На этих же крепостнических позициях оставался, второй самозванец, как это следует из его грамоты Иль-мурзе Юсупову, и в 1610 г., накануне распада тушинского лагеря ¹¹. В дальнейшем с точно таким же формуляром мы встречаемся [238] в двух грамотах Сигизмунда III французскому наемнику капитану Маржерету ¹². Трудно сказать, где был выработан этот формуляр — в Поместном приказе при Василии Шуйском, после издания Соборного Уложения от 9 марта 1607 г., или в среде приказных Лжедмитрия II. С вводом в научный оборот грамоты Власу Устинову становится ясно, что формуляр существовал задолго до известного договора московских бояр с Сигизмундом III от 17 августа 1610 г. и отражал чаяния и устремления служилых людей, заинтересованных в безусловном запрещении крестьянского выхода ¹³.

Нам хотелось бы указать на некоторую близость второй части этого формуляра о сыске и возвращении беглецов с формуляром жалованных грамот Бориса Годунова конца 90-х годов XVI — начала XVII в.

Так, в жалованной грамоте властям Московского Успенского собора от 24 декабря 1598 г. содержится следующее предписание: «Кто из них крестьяне от обиды и продажи разбежатца за меня царя и великого князя, или за князей, или за бояр, или в охотники ямские запишутца и им своих крестьян вывести к себе» ¹⁴. Аналогичное требование находим и в жалованной грамоте Московскому Архангельскому собору, данной 20 июня 1601 г.: «А которые их сел и деревень крестьяне придут жить бегая в наши дворцовые села, или за бояр, или за монастыри, или в охотники ямские, или в слободы, и протопопу з братьею тех крестьян вывозит к себе» ¹⁵.

Рассматриваемый нами формуляр жалованных грамот Лжедмитрия II является продолжением и развитием в новых условиях формуляра грамот Бориса Годунова. В нем конкретизируются лица, к которым могли перебежать крестьяне. Большая роль в борьбе с побегами отводится представителям государственной администрации, совсем в духе Соборного Уложения 9 марта 1607 г. Появляется запрещение о крестьянском выходе. В жалованных грамотах Бориса Годунова об этом не было никакой необходимости говорить, потому что издавались они в условиях повсеместного запрещения выхода указом 1592-1593 г., когда о его восстановлении правительство и не помышляло. Однако после указов 1601-1602 гг., память о которых долго хранилась в народе, и Василий Шуйский, и Лжедмитрий II, и Сигизмунд III, и деятели первого земского ополчения вынуждены были в своих приговорах, договорах, законах и актах специально оговаривать безусловность и повсеместность запрещения выхода.

Запрещая крестьянский выход и учитывая тем самым в какой-то мере печальный опыт первого самозванца, Лжедмитрий II в то же время стремился отмежеваться и от восстания И. И. Болотникова. В грамоте Романа Ружинского, одного из главных заправил в стане самозванца, написанной под Орлом 14 апреля 1608 г., проводится резкая граница между восстанием И. И. Болотникова и движением Лжедмитрия II. Грамота свидетельствует об отрицательном отношении польских феодалов к восстанию Болотникова и об отсутствии их в его войсках. Призывая царских воевод князей В. В. Голицына и И. С. Куракина примкнуть к Лжедмитрию II и подчеркивая свое благородное, «рыцарское» происхождение, роднящее его с русскими князьями, к которым он обращался с посланием, Роман Ружинский риторически вопрошал. «Да и о том вам великим бояром и воеводам разсудить себе: которые воры были преж сего назывались в Путивле и на Туле царевичами, бывал ли к ним кто наш полской [239] или литовской хоти один человек служить (курсив мой.— В. К.). А ныне, проведав подлинно про государя вашего прироженного Московского великого государя царя и великого князя Дмитрия Ивановича всеа Руси, не токма что мы, а вся Полская и Литовская земля идет служить государю вашему царю и великому князю Дмитрею Ивановичу всеа Русии» ¹⁶. В другой грамоте из Орла к жителям Смоленска от 14[24] апреля Лжедмитрий II, пространно обосновывая свои притязания на царский престол, делая нападки на других самозванцев и туманно обещая пожаловать всех, кто будет переходить на его сторону, тем, что у них «и на разуме нет», обходил, однако, социальные вопросы молчанием ¹⁷.

Но как же быть тогда с широко известным в исторической литературе известием В. Н. Татищева о том, что Лжедмитрий II обещал примкнувшим к нему крестьянам и холопам свободу, из-за чего в городах увеличилось число казаков: «Стоя в Орле, посылал (Лжедмитрий II. — В. К.) от себя по всем городам грамоты с великими обещании милостей, междо прочим всем крестьянем и холопам прежнюю вольность, которую у них царь Борис отнял, и тем почитай весь простой народ к себе привлек, и через то во всех городех паки казаков из холопей и крестьян намножнилось и в каждом городе поделали своих атаманов» ¹⁸.

Обращение к черновику «Истории царя В. И. Шуйского» показало, что в этом месте В. Н. Татищев ссылается на Петрея, который, как установлено, восходит к Конраду Буссову ¹⁹. У Буссова читаем: «Димитрий приказал объявить повсюду, где были владения князей и бояр, перешедших к Шуйскому, чтобы холопы пришли к нему, присягнули и получили от него поместья своих господ, а если там остались господские дочки, то пусть холопы возьмут их себе в жены и служат ему. Вот так-то многие нищие холопы стали дворянами, и к тому же богатыми и могущественными, тогда как их господам в Москве пришлось голодать» ²⁰. Последние слова об умножении числа казаков по городам приведены В. Н. Татищевым без ссылки, так что источник их пока неизвестен. Не исключено, что они принадлежат самому историку и явились результатом осмысления им известия Петрея (К. Буссова), так же как, по-видимому, принадлежит В. Н. Татищеву и указание на отнятие вольности у крестьян и холопов царем Борисом, отсутствующее у Петрея.

Итак, исходя из известия Конрада Буссова, можно лишь заключить, что на волю Лжедмитрием II отпускались холопы тех господ, которые продолжали служить В. Шуйскому и считались «изменниками». Но с подобными случаями приходится сталкиваться и в царствование Бориса Годунова, хотя, если верить А. Палицыну, тот не всегда давал им отпускные. Лжедмитрий I, распуская дворы изменников, как это следует из боярского приговора от 25 февраля 1608 г., обычно выдавал отпущенным на волю холопам отпускные из Приказа Холопьего суда: «Да государю и царю и великому князю Василию Ивановичю всеа Русии били челом дворяне и дети боярские, которые были от Ростриги в опале, а люди их отпущены на волю и отпускные им ис Приказу Холопья Суда даны: и дворяне и дети боярские на тех отпущеных своих людех ищут холопства по старым крепостям. И бояре по сей статье приговорили тем отпускным, которые даваны при Ростриге, верить, а у которых отпускных нет, тех имати и по крепостям их отдавати старым их боярем» ²¹. Царь В. Шуйский не только утверждал законность этих действий Лжедмитрия I, но [240] и сам отпускал на волю холопов «изменников», сражавшихся на стороне И. И. Болотникова. Так, 6 января 1608 г. била челом в службу «женка Марья Васильева дочь, Тимофеева жена», которая при записи в кабальные книги сказала, что она «жилица бывала князя Григорья Шаховского». Ее кабала была записана в Новгородские книги, чем признано ее законное право на перемену владельца ²².

Новостью в действиях Лжедмитрия II по сравнению с предшественниками было то, что он не просто отпускал холопов «изменников» на волю и давал им отпускные, но и передавал им поместья бывших господ. Однако приведенные выше факты о раздаче самозванцем поместий и вотчин дворянам при условии запрещения крестьянского выхода заставляют видеть в этих действиях не что иное, как социальную демагогию.

В связи со всем оказанным возникает вопрос: не являлось ли разочарование И. И. Болотникова в «царе Дмитрии», о котором сообщает в своих записках Конрад Буссов ²³, разочарованием в действиях конкретного Лжедмитрия II, начавшего сразу же после перехода русской границы проводить закрепостительную политику и не спешившего на выручку осажденной Тулы, что, безусловно, самым отрицательным образом должно было сказаться на стойкости защитников этого города?

ТЕКСТ

7 марта 1608 г.— Жалованная грамота Лжедмитрия II Власу Устинову на вотчину в Рославльском уезде.

Се аз, царь и великий князь Дмитрий Иванович всеа Русии, Московский облости великого великого величества самодержец и вседержитель Российского государства, царь и великий князь богом хранимый, и богом избранный, и богом подчтянный, и богом дарованный, и богом помазанный и надо всеми ордами превознесен вторым Израилевым уподобись покровением десницаю вышняго, единый подсолношный крестьянский царь, и многих государств государь и обладатель.

Мы, великий государь, царь и великий князь Дмитрей Иванович всеа Русии, пожаловали есмя иноземца литовского города Гомья Власа Устинова за ево к нам службу и роденья в Рословском уезде в вотчину селищем Коптевым да деревенкою Бохаровскою и со крестьяны, и з захребетники, и з бортными ухожьи, и с лесами, и с реками, и с озеры, и з рыбными ловлями, и з бобровыми гоны, и з [з]веринами, [и] с тони, и со вспуды, и с перевеси, и со всякими угодьи.

И по сей нашей жалованай грамате крестьянам и захребетникам иноземца литвина Власа во всем слушети, пашню на него пахати, и доходы всякия платити. Да крестьянам из-за Власа за бояр наших, и за воевод, и за князей, и за дворян, и за детей боярских, и за патриарха, и за митрополитов, и за владык не выходити никому, [и] из-за Власа крестьян не вывозити. А которые крестьяне из-за Власа учнут выхадити или хто-нибудь учнет вывазити, и боярам нашим, и воеводом, и всяким нашим приказным людем тех крестьян сыскивати, а сыскав велеть жити за Власом по-прежнему.

Писон[а] ся наша жалованная грамота нашего царьского величества на нашем стону на Орле лета 7116-го году марта в 7 день.

Dmitr Car.

Печать красного воска с двуглавым орлом на белом шнуре.

На об.: Царь и великий князь Дмитрей Иванович всеа Русии.

ЦГАДА, ф. Приказа Тайных дел (разряд XXVII), № 27.

Комментарии

1. См. И. Каманін, О. Вітвіцька. Водяні знаки на папері українських документів XVI і XVII вв. (1566-1651). Київ, 1923, стр. 14, 64.

2. И. И. Смирнов. К характеристике политики Лжедмитрия II по крестьянскому вопросу. «Вопросы социально-экономической истории и источниковедения периода феодализма в России». Сб. статей к 70-летию А. А. Новосельского. М., 1961, стр. 43-49.

3. Собрание государственных грамот и договоров, ч. II. М., 1819. № 156, стр. 327-328; Центральный государственный архив древних актов (далее — ЦГАДА), ф. 149, Дела о самозванцах, 1608 г., д. № 56.

4. А. И. Копанев. Указная книга Поместного приказа. Памятники русского права (далее — ПРП), вып. 5. М., 1959, стр. 435-438, 488-489.

5. Третья подлинная жалованная грамота Лжедмитрия II гостю Алексею Семенову сыну Хозину, данная в январе 1609 г. «за его к нам службу и радение и терпение и за его к нам дачю за восмьдесят за восмь рублев и за два алтына», находится в Уваровском собрании Государственного исторического музея (ф. 17, № 41/23). В грамоте говорится: «Велели есмя ему и его сыну и племянником и его людем в Московском государстве и во Пскове и в-Ыванегороде и во всех городах на Москве всякими товары торговати безданно и безпошлинно до его Олексеева живота». Далее следует подробное перечисление податных и судебных привилегий, предоставленных А. С. Хозину самозванцем, в частности «от посадских людей велел отверстать во всяких податях и городовых росходех».

6. И. И. Смирнов. Указ. соч., стр. 46-48.

7. В. И. Корецкий. Восстановление Юрьева дня в России Лжедмитрием I. «Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы. 1960 г.». Киев, 1962, стр. 118-130.

8. «Чтения в обществе истории и древностей российских», кн. II. М., 1916, стр. 74-75.

9. Дополнения к Актам историческим, т. I. СПб., 1846, № 156, стр. 269-270.

10. Конрад Буссов. Московская хроника, 1584-1613. М.-Л., 1961, стр. 119.

11. Сохранилась в списке жалованная грамота Лжедмитрия II инокине Александре, жене Ивана Ивановича, от 9 декабря 1608 г. на вотчину в Суздальском уезде, но в ней употреблен обычный формуляр послушных и ввозных грамот: «а крестьянок того села Лопатничи и села Быкова и деревень царицы старицы Александры во всем слушать и пашня на нее пахати, и доходы ей денежные и хлебные и медвеные и всякие доходы платить, чем вас царица старица Александра изоброчит». Акты исторические, т. ІІ. СПб., 1841, № 111.

12. Акты, относящие к истории Западной России, т. IV. СПб., 1851, № 183-184, стр. 409-410.

13. Сборник русского исторического общества, т. 142. М., 1913, стр. 107.

14. Г. Н. Шмелев. Из истории Московского Успенского собора. М., 1908. Приложения, стр. 159.

15. ЦГАДА, ф. Поместный приказ, Московский уезд, стб. 32968, ч. I, л. 325.

16. Русская историческая библиотека, т. 2. СПб., 1875, № 93, стб. 119.

17. Сборник князя Оболенского. М., 1838, № 9, стр. 4-5.

18. ЦГАДА, Портфели Миллера, Портф. № 150, ч. 14, д. № 7, л. 14 об.

19. И. И. Смирнов. Конрад Буссов и его хроника. В кн.: Конрад Буссов. Московская хроника 1584-1613, стр. 7, прим. № 1.

20. Конрад Буссов. Указ. соч., стр. 149.

21. ПРП, вып. 4. М., 1956, стр. 378.

22. ЦГАДА. ф. Новгородская приказная изба, записная кабальная книга № 19. лл. 134-134 об.

23. Конрад Буссов. Указ. соч., стр. 146.