СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ИНВЕНТАРЬ ВЕЩЕЙ И ТОВАРОВ ГРЕЧЕСКОГО КУПЦА НИКОЛАЯ ИЗ БУХАРЕСТА, ПРИВЕЗЕННЫХ ВО ЛЬВОВ “EX MOSCHOUIA” В 1595 г.

В последнее время историки искусства обратили внимание на распространение в Московской Руси XVI-XVII вв. памятников греческого и южнославянского искусства, привозимых многочисленными церковными посольствами, прибывавшими к московскому двору с целью получения милостыни ¹. Как оказалось, московские источники зафиксировали широкую картину этого интереснейшего явления, всестороннее изучение которого на уровне как письменных свидетельств, так и упоминаемых ими уцелевших памятников — одна из интереснейших и увлекательнейших исследовательских задач.

Однако этот издавна известный исторический факт, естественно, имеет “обратную сторону”, ибо не подлежит сомнению, что так же, как на территорию Московского государства в немалом количестве проникали образцы зарубежного искусства, так и произведения местных мастеров не менее часто вывозились за пределы государства. Но сведения о вывозе намного реже оседали в комплексах московских письменных источников, в силу чего соответствующий аспект внешних контактов русской художественной культуры до сих пор не только не привлекал должного внимания, но и фактически почти оставался вне поля зрения исследователей. По этому поводу специальная литература давала лишь отдельные факты, в первую очередь касающиеся деятельности на украинских землях московских иконописцев XVII в. ² К числу наиболее неожиданных среди них относятся сведения о путешествии по западноукраинским землям в 1689 г. живописца Герасима из Москвы “со товарищи”, т.е. во главе артели мастеров, зафиксированных в Бородах и Перемышле ³ (ныне на территории Польши), а также деятельность в Вилянуве, в окрестностях Варшавы, и в самой Варшаве не отмеченного в обнаруженных источниках русского (“moskal malarz”) происхождения Михаила Самбулата ⁴.

Не подлежит сомнению, что отдельные памятники художественной культуры попадали за границу с иностранцами, посещавшими Московское государство. Пожалуй, самым ярким примером этого пути является хорошо известный копенгагенский портрет Ивана IV Грозного. Естественно, не уезжали с пустыми руками участники упоминавшихся многочисленных посольств. В качестве конкретного показательного примера может быть упомянута недавно опубликованная икона избранных святых, увезенная из Москвы известным церковным и культурным деятелем рубежа XVI-XVII вв. Арсением Элассонским и подаренная им в скит святой Анны на Афоне ⁵.

Не подлежит сомнению, что в числе лиц, увозивших за границу памятники художественной культуры, были также купцы ⁶. Несколько сохранившихся на львовском грунте примеров контактов такого рода представителей львовской среды без сведений по интересующему нас вопросу в беглом изложении ввел в научный оборот в середине прошлого века Иван Крипякевич ⁷. Хотя они являются только отдельными изолированными примерами из немалого объема разнородных сведений, сохранившихся среди архивных материалов львовского происхождения начиная с 1582 г., когда такие данные впервые появились в документах побывавшего в Москве львовского купца греческого происхождения Саввы Федоровича ⁸.

К числу особенно интересных ранних львовских свидетельств, касающихся художественного экспорта из Московского государства, относится составленное во Львове 12 июля 1595 г. и сохранившееся среди актов совета присяжных описание имущества проживавшего в Бухаресте греческого купца [435] Николая возвращавшегося “ex Moschouia” — второй и последний такой документ, сохранившийся в делах львовского городского архива XVI в. ⁹ (после приведенных сведений относительно львовянина Саввы Федоровича). Насколько можно догадываться, это был один из тех предприимчивых греков, которые вели оживленную торговлю как на территории тогдашнего Польско-Литовского государства, так и через него — во владениях московского царя, несмотря на “трудный” опыт польско-московских отношений второй половины XVI в. Не исключено, что он повлиял на судьбу бухарестского купца, ибо публикуемый инвентарь появился при весьма неблагоприятных для него обстоятельствах. К сожалению, все наши сведения по этому поводу пока ограничиваются скупой информацией преамбулы к списку инвентаря и его кратким заключением. Судя по ним, Николай был как-то связан с каменец-подольским каштеляном Якубом Претвичем, приближен им к королевскому двору и, насколько можно догадываться, именно для него вез указанные в инвентаре драгоценные меха. Причины возникшего конфликта в описи не раскрыты, однако находящиеся в опечатанном его личной печатью “московском” сундуке из коры вещи и товары, были опечатаны также печатью войтовского правления и отосланы королю, а сам он посажен в городскую тюрьму.

Содержание означенного сундука, естественно, не было особенно обильным. Нет сомнения, что он составлял только часть вещей бухарестского купца, попавшую в поле зрения львовских властей из-за какого-то неизвестного нам конфликта. Опись открывает традиционный московский товар — соболиные шкурки в количестве 99, к которым додано 10 шкурок куницы, тулуп из кусков соболиного меха и шуба из шкур горностая.

Наряду с этим ценным купеческим товаром в перечне фигурирует также несколько позиций, относящихся к области искусства и художественной культуры. На первом месте среди них значатся три небольших образка без указания их сюжетов. Они, несомненно, представляют получившие к тому времени немалое распространение в художественной практике мастеров русского искусства небольшие иконы на самые разнообразные темы. Относительно размеров необходимо подчеркнуть, что львовские описания конца XVI-XVII вв. нередко отмечают именно небольшие иконы, подчеркивая это употребляемым для их обозначения в большинстве случаев термином “obrazki” ¹⁰. Публикуемый инвентарь дает первый зафиксированный во Львове пример такого рода.

Следующую, хотя и не столь интересную позицию из области художественной культуры представляют названные в перечне шесть дюжин костяных четок. Именно костяная иконка упомянута и среди имущества львовского купца Саввы Федоровича. Больше изделий из кости “московского” происхождения во львовских инвентарях XVII в. не отмечено ¹¹.

Следующий пример относится к области художественного шитья и фиксирует четыре платка, “шитых разным шелком”. Несомненно, речь идет о вещах бытового назначения, хотя и парадного характера. Такие вещи на львовском грунте фиксируются редко — с первой половины XVII в.; ныне можно указать еще только один “платок, шитый золотом, русский” в перечне вещей магната Николая Остророга, отданных под залог его слугой-шляхтичем (1644) ¹².

Но самой интересной позицией описания, несомненно, является указанный далее “obrazek papirowy moskiewski”, обозначающий — в общепринятой терминологии делопроизводства львовской канцелярии — гравюру. Таким образом, среди вещей, привезенных во Львов бухарестским купцом, находилась гравюра, отпечатанная, по определению составителей инвентаря, в Московском государстве. Хотя ко времени рассматриваемой описи книгопечатание в Москве насчитывало уже пятый десяток лет, неразрывно связанное с ним издание гравюр в литературе до сих пор в отношении столь раннего времени не отмечалось. Более того, в отличие от западноевропейской практики, где издание отдельных графических листов предшествовало книгопечатанию, в Москве (как и на Украине) они выступали в обратной взаимосвязи и даже книжная гравюра на первом этапе развития книгопечатания была явлением редким. Установлено, что планируя издать библейские тексты по образцу европейских иллюстрированных Библий, Иван Федоров обращался к вроцлавскому граверу Блазиусу Эбишу ¹³. Иллюстрации львовского издания Апостола 1574 г. для него делал краковский резчик Вендель [436] Шарфенберг ¹⁴. В украинском книгопечатании отдельные графические листы ныне известны только с 20-х годов XVII в. ¹⁵ Такой контекст делает приведенное упоминание предполагаемой “московской гравюры”, изданной не позже 1595 г., совершенной загадкой. Тем не менее это позиция, заслуживающая самого пристального внимания со стороны специалистов.

Последние “московские” позиции описи — деревянные ложка и миска — не добавляют ничего существенного и принципиально важного к рассмотренным сведениям.

Дальнейшая судьба греческого купца из Бухареста нам не известна. Но не исключено, что в архивных материалах отложились еще какие-то сведения о нем, ожидающие своего счастливого случая. Однако уже сейчас данные инвентаря могут быть использованы в полном объеме.

Публикуемое описание вещей бухарестского купца при всей своей скромности, все же является интересным источником сведений об одном из путей проникновения памятников русской художественной культуры за пределы исторического региона своего бытования. Более того, оно указывает на все еще мало известную важную роль купцов в их распространении. Опись свидетельствует о том, что купеческие поездки тоже сыграли свою роль в том, что начиная с XVI в. памятники русского искусства все активнее появляются на Балканах, занимая прочное место в их художественной культуре. Несомненно, пути их проникновения были достаточно разнообразными. Однако публикуемый документ касается именно тех вещей, которые сравнительно реже попадали в поле зрения исследователей, ввиду чего до сих пор не заняли своего естественного места в системе представлений о все более разраставшейся разветвленной системе внешних художественных контактов Московского государства в начале Нового времени.

(Во Львове, 1595, июля 12)

Inuentariums rerum Nicolai Graeci.

Coram officio spect[abi]lis et honoratorum. Casparis Przezdziecki proconsulis, Martini Rottendorf locum ordinary aduocati tenentis, Friderici Galli et Tomae Karcz, juratorum scabinorum leopol[ie]n[sium], constitutus personaliter prouidus Nicolaus graecus de Bukorest, ciuitatis Moldaviae, nuper ex Moschouia iuxta assertionem ipsius Leopolim veniens, et per iuratum ciuitatis interpretem f[ama]tum Stanislaum Wilczek, ciuem leopolien[sem] eidem officio denunciatus, propter instantiam mag[nifi]ci d[omini] Jacobi Pretwic, castellani camenecen[sis], trembowlienq[ue] et[ceterae] capitanei, quam in extradendo sibi eod[em] aduena et ipso ad sac[rae] reg[iae] m[aes]t[a]tem secum deducendo maximam facrebat res et merces secum Leopolim adductas eidem officio commonstrauit. Quas off[ici]um inuentauit et conscripsit. Que eiusmodi generis erant.

Naprzod sobolczow dziewiecdziesiat у dziewiec.

Kun dziesiec.

Kozuszek s sztuk sobolowych.

Futro popielicze.

Sztuczka szobolcowa у do tego kasek maty sobolczowy.

Obrazkow trzi moskiewskych.

Woreczek korzenia zielia iakiegos.

Czteri blaszane latemie.

It(em) paciorkow koscianych tuzinow szesc.

It(em) chusteczki cztery moskiewskie wyszywane rozmaithym iedwabiem.

It(em) tyczka (sic!) drewniana moskiewska.

It(em) para ostrozek.

It(em) obrazek papirowy moskiewski.

It(em) dwa kawalcze iuchtu czerwonego.

It(em) miska drewniana moskiewska.

Quas quid[em] res et merces sic inuentatas et conscriptas idem Nicolaus graecus in suum scrinium corticeum moschouiticum reposuit quod ipse sui proprio sigillo obsignauit. Officiu[m] quoq[ue] praefatum sigillo aduocat[um] leopol[ie]n[sium] hocidem scrinium muniuit et res in eos contentas ad sui informationem a sac[rae] reg[iae] m[aies]tatem importand[um] eodem graeco in carceribus publicis detento in praetorio sub suo sequestra reliquit.

Перевод

К правлению высокородных и честных Каспера Пшездецкого, советника, и Мартина Ротендорфа, занимающего место войта, Фридриха Галли и Томаша Карча, присяжных львовских лавников, лично прибыл предусмотрительный Николай грек из Бухареста, молдавского города, прибывший недавно, по его объявлению, из Московии, через городского возного славного Станислава Вильчка приглашенный дать показания, вследствие требования вельможного пана Якуба Претвича, Каменецкого каштеляна, теребовльского и прочее старосты, который извне к себе его призвал и сам к его королевскому величеству ввел и приблизил, представил указанному правлению вещи и товары, привезенные во Львов, которые правление заинвентаризировало и списало. Который (инвентарь. — В. А.) был следующим.

В перевую очередь соболей девяносто девять.

Кун десять.

Тулупчик из кусков соболиных.

Шуба горностаевая.

Кусок соболиный и к тому кусок малый соболиный.

Образка три московских.

Мешочек корней зелья какого-то.

Четыре лампы жестяных. [438]

Также четок костяных дюжин шесть.

Также четыре платочка московских, шитых разным шелком.

Также ложка деревянная московская.

Также пара острожек.

Также образок бумажный московский.

Также два куска сафьяна красного.

Также миска деревянная московская.

Которые вещи и товары, указанным образом исчисленные и переписанные, упомянутый Николай грек в свой московский сундук из коры поместил, который сам собственной печатью запечатал. Упомянутое правление Львовскую войтовскую печать к указанному сундуку привесило и вещи, в нем находящиеся, к его королевскому величеству отправило, помянутого грека в публичную тюрьму в ратуше поместило, сохраняя под своим арестом.

ЦГИА Украины. Львов. Ф. 52. Оп. 2. Ед. хр. 346. С. 220-222.

Комментарии

1. Пятницкий Ю. Л. Один из путей проникновения памятников балканского искусства в Россию // Древнерусское искусство. Балканы. Русь. С.-Петербург, 1995. С. 229-240.

2. Новейший, хотя и не полный подбор соответствующих сведений привел во втором издании своего словаря украинских художников Павел Жолтовский: Жолтовський П. М. Словник художникiв, що працювали на Українi в XIV-XVIII ст. // Його ж. Художне життя на Українi в XVI-XVIII ст. Київ, 1983. С. 109-178.

3. Александрович В. С. Путешествие Герасима из Москвы по Западной Украине и Михаил Самбулат в Вилянуве (Два эпизода из деятельности русских художников за границей на рубеже XVII-XVIII вв.) // Памятники культуры: Новые открытия. Ежегодник 1998. Москва, 1999. С. 270-271.

4. Там же. С. 271-275.

5. Treasures of Mount Athos. Thessaloniki, 1997. N 2.98.

6. Попутно отметим, что по результатам новейших исследований, по всей видимости именно в качестве купца в начале XVII в. “на территории Московского государства” неоднократно бывал известный Львовский художник армянского происхождения Симон Богушович (не ранее 1575-1648): Александрович В. Архівні матеріали до російського епізоду в біографії львівського маляра вірменського походження Симона Богушовича // Український археографічний щорічник. Нова серія. Вип. 1 (Український археографічний збірник. Т. 4). Київ, 1992. С. 211-219; Його ж. Малярі вірменського походження у Львові перед серединою XVII ст. // Марра Mundi. Збірник наукових праць на пошану Ярослава Дашкевича з нагоди його 70-річчя. Львів; Київ; Нью-Йорк, 1996. С. 544-545; Його ж. Симон Богушович. Історія і легенда в біографиїї львівського маляра першоі половини XVII століття // Вісник Львівського університету. Серія історична. Львів, 1997. Вип. 32. С. 54 — 70. Вновь обнаруженные архивные материалы заставили отсеять как беспочвенный вымысел красочно расписанную в литературе версию деятельности армянского мастера в Москве в окружении не то “Лжедмитрия”, не то его тестя — сандомирского воеводы Ежи Мнишка. Наиболее подробно эта легенда изложена: Gebarowicz М. Poczatki malarstwa historycznego w Polsce (Studia z historii sztuki. T. XXXVIII). Wroclaw; Warszawa; Krakdw; Gdansk, 1981. 8. 122-136, 153-157. Беспочвенными оказались и все построенные на ней атрибуции (среди “бесспорных произведений” С. Богушовича числились работы XIX в.!). К сожалению, “легенда Симона Богушовича” нашла себе место даже в новейшем фундаментальном всеобщем словаре художников: Cugaszyan G. Bogusz, arm. Maler-Fam. 1573-1644 in Lwow // Saur Allgemeines Kunstlerlexikon. Munchen; Leipzig, 1996. Bd. 12. S. 275.

7. Крип’якевич І. Зв’язки Західної Україні з Росією до середини XVII ст. Київ, 1953. С. 18-19.

8. Во внесенном в актовые книги городского совета его завещании упомянута “tabliczka moskiewska maluska obras Panny Mary kosciana troche sribrem oprawiona”. (ЦГИА Украины. Львов. Ф. 52. Оп. 2. Ед. хр. 18. С. 958). Приведенный оборот документа указывает, что львовский купец был обладателем “миниатюрной иконки Богоматери” московской работы, исполненной в технике резьбы в кости и оправленной в серебро. В посмертном описании имущества она фигурирует как “moskiewska tabliczka maluska sribrem oprawiona kosciana obras Panny Marye” (Там же. Ед. xp. 337. С. 64).

9. ЦГИА Украины. Львов. Ф. 52. Оп. 2. Ед. хр. 346. С. 220-222.

10. Там же. Ед. хр. 35. С. 1585; Ед. хр. 48. С. 1517; Ед. хр. 55. С. 1360; Ед. хр. 526. С. 222.

11. Только в составленном в 1651 г. посмертном описании имущества армянского священика Христофора Глушковича (его сестра была замужем за упомянутым львовским армянским художником С. Богушовичем. См.: Александрович В. Малярi вiрменського походження... С. 547-548; Йога ж. Симон Богушович... С. 66) кроме “двух образов московских в серебре” и “двух образов московских без серебра” указан также “образ резанный московский один” (ЦГИА Украины. Львов. Ф. 52. Оп. 2. Ед. хр. 529. С. 510).

12. ЦГИА Украины. Львов. Ф. 9. Оп. 1. Ед. хр. 828. С. 314 (“Chustka zlotem szyta rosyjska”).

13. Исаевич Я. Д. Новый документ об Иване Федорове// Федоровские чтения 1978. М., 1981. С. 5-13.

14. Birkenmajer A. Kto ilustrowat najstarszy druk stowiariski, wydany we Lwowie // Congres international des Bibliothecaires et des Amies des Livres. Prague, 1928. T. 2. P. 54.

15. Запаско Я., Iсаевич Я. Пам’ятки книжкового мистецтва. Каталог стародрукiв, виданих на Українi. Книга перша (1574-1700). № 152. Львiв, 1981.