СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

Донесение князя Александра Полубенского

Русский перевод донесения Полубенского доставлен для напечатания в Трудах Съезда Н. Ф. Белишевским, которому принадлежит честь открытия этого памятника. Постановив издать польский оригинал донесения редакция Трудов съезда имела в виду дать возможность исследователям судить самостоятельно о неясных местах памятника. Благодаря вниманию г. управляющего Варшавской казенной палатой редакция получила возможность изготовить список с польского текста и пользоваться оригиналом при ведении корректуры, причем особое внимание было посвящено собственным именам, личным и географическим, на неясность которых указывал переводчик. Польский оригинал писан на двенадцати страницах в лист, красивым и очень мелким, в начале рукописи чрезвычайно побледневшим, почерком. Водяной знак бумаги один: доволно большой гербовый щит, по четырем углам которого буквы, вверху - S и С, внизу А и G. Над щитом посредине опрокинут, рогами вниз, небольшой полумесяц; щит разделен прямым крестом на четыре части, в которых изображены: вверху слева - розетка о пяти круглых лепестках, справа - плоский с высокими носом и ручкой ковш или, быть может, челн; внизу слева - крест в подкове, обращенной концами вверх, справа - завиток, напоминающий сомкнутые клещи - в роде латинского P или S, писанного с петлей вверху (см. ниже). Знак как и почерк рукописи, относится кажется к концу XVI века. К этому времени относится подобный водяной знак, изданный Лихачевым в его новом труде «Палеографическое значение бумажных водяных знаков» таб. 384, № 2735. Дошедшей до нас польский текст памятника есть копия с подлинной рукописи Полубенского, о содержании которой говорит помещаемое ниже предисловие переводчика.

Донесение князя Полубенского, писанное им в форме дневника, предназначалось для панов рады, ближайшим образом для подскарбия земского и должно было служить оправдательным документом в расходах, которые пришлось Полубенскому сделать из доходов староств Вольмарского и Зегевольдского, бывших в его держанье (Литов. Метр., кн. Судн. дел LIII, л. 133, 137; Записей L, л. 250 и др.), на выкуп из плена. Полубенский считал себя в праве употребить на свой выкуп доходы скарба, так как попал в плен не по своей воле. Поэтому вместо обычных отчетов старост по управлению староствами он и представил приехавшим ревизорам скарба («дозорщики» или податные инспекторы, проверявшие на месте и [118] устанавливавшие «пожитки» королевских имений) свое донесение о собственном плене и сопряженных с ним расходах. По тогдашнему обычаю в своем донесении Полубенский рассказал многое, что прямо и не относилось к делу, но что могло быть интересным для короля и панов рады.

Польский язык рукописи не всюду одинаков. Кроме провинциализмов западнорусского происхождения, довольно обычных для старинного польского документа подобного происхождения и проскальзывающих во всех частях текста, в изложении речей Грозного (под 1 августа, 1 и 11 сентября), наблюдается местами стечение русизмов совершенно необычных, из которых иные являются также в западнорусской окраске, главным образом с выражением, дзеканья и с передачей звука г чрез h; bili czolom вм. -lem, przyssol вм. przyszedl, rozhliadac вм. rozgladac, chociel, chcial, wosmi lat вм. osmiu lat, da solhali вм. ale'zawiedli или oszukali, Kroliewne Katerine вм. Katarzyne, za mienie вм. za mnie, niedruha вм. nieprzyjaciela, mnoiu вм. mna, chociel вм. chcial, po tot czas вм. po ten czas или po ow czas, Litowskiej ziemlj вм. Litowskiej ziemi, dzielaiec = 3-e л. ед. ч. "делает" (вм. robi или czyni) с белорусским окончанием -ць, muzykami = muzykami вм. chlopami, dosazaiuc = "досаждают", sie sprzeciwiac = "противятся". Boh karaiecs = "карает", za nieprawdu вм. -wde, predkowi вм. przodkowie. Bieluiu Wodu вм. Biala Wode, Swietoho вм. Swietego, z Rozstrihoiu вм. -trzyga, czudnomu Mikolieвм. Sw. Mikolajowi, tut вм. tu или tutaj, нe говоря уже о постоянном пропуске связки при 1-м лице прошедшего времени и употреблении слов (напр. оісzуzna в смысле «вотчина», а не «родина»).

Нет прямого основания думать, чтобы подлинное донесение Полубенского все было писано подобным польско-русским языком и позднее выправлено польским переписчиком, сохранявшим необычные русизмы умышленно лишь в речах Грозного. Некоторые из приведенных русизмов представляют сознательные искажения польских слов на русский лад. Вероятно потому, что уже сам Полубенский, стараясь излагать по-польски свое донесение, пожелал придать более русскую окраску именно речам московского царя. Ломанный язык неизбежно должен был явиться в западнорусской окраске под пером лица, знакомого близко только с этой разновидностью русской речи. Но по общему складу многие фразы этих речей Грозного имеют вид подлинных слов говорившего, записанных по памяти автором донесения.

(Абзац посвященный особенностям публикации польского текста, выпущен, т.к. сам параллельный польский текст донесения опущен. Thietmar. 2009)

Русский перевод

При просмотре документов «Старопольского» отдела архивов бывшего Финансового управления Царства Польского (при Варшавской казенной палате), заключающего в себе архив Скарба Коронного Речи Посполитой, среди различных счетов, встретился документ совершенно иного характера. Озаглавлен он «Sрrаwа Jegomosci Раnа Nоwоgrockiego w Kiesi, dо nas Rewizorow W. К. Моsсі dоnіеsiona» (Отд. III, кн. 5, лл. 942-947). Документ этот представляет из себя, по-видимому, копию, писан одной рукой, по форме имеет вид дневника; год не обозначен, но, судя по содержанию, можно точно определить время описываемых событий: это - 1577 год.

Дневник дает нам несколько фактов из той полувековой борьбы, которая возникла из-за наследия, оставленного Ливонским орденом, истощившим к тому времени все свои жизненные силы. Претенденты на лакомый кусок явились с разных сторон: тут мы находим Швецию, Данию, Польшу и, наконец, Московское государство. Для последнего тот или другой исход борьбы имел громадное значение. Иоанн Грозный прекрасно сознавал это: не о «вотчине» шло тут дело; не о расширении территориальных владений, хотя и это отчасти имелось в виду, - весь центр тяжести переносился к открытому морю, к возможности свободных сношений с Западом, необходимость более близкого знакомства с которым сознавалась нерядовыми людьми того времени и, между ними - самим грозным царем. Борьба кончилась неудачей для Московского государства. Стремление стать твердой ногой на побережье Балтийского моря осуществилось гораздо позже.

Дневник описывает последние успехи московского оружия на территории Ливонии. После безуспешной осады Ревеля, в начале 1577 г., сам царь, во главе громадного войска, двинулся из Новгорода в Польскую Ливонию. В то же самое время действовал против поляков и «король-прожектор» (По выражению г. Форстена, см. Балтийский вопрос, т. I, стр. 541) Магнус, затеявший уже интригу против Иоанна Грозного. Защищать польские владения был назначен вместе с Радзивиллом кн. Александр Полубенский.

Перу последнего и принадлежит дневник. Сообщаем несколько биографических данных о Полубенском, пользуясь книгой г. Вольфа (Wоlf, Kniaziowe litowsko ruscy, стр. 376-377; отрывочные сведения о Пол. у Карамзина, Соловьева (VI, 271, - говорится о князьях Пол.), Форстена (I, 487 - здесь П. назван Полобенцким)). Князь Александр Иванович [130] Полубенский происходил из видного литовско-русского рода; известия о нем имеются с 1546 г.; в 1549 г. он заступал место отца своего в должности «sprawzу» воев. новогродского; во время войны в Инфлянтах П., сделанный помощником гетмана Радзивилла, одержал победу над русскими под Венденом (Кесью) и Мариенбургом; воевал Полубевский в Инфлянтах ещё в 1564 г.; указом короля, от 25 дек. 1576 г., был призван вместе с Радзивиллом к обороне Инфлянт; в 1586 г. П. был сделан каштеляном Новогродским; умер в первых годах XVII века.

Дневник касается именно деятельности Полубенского, как защитника Польской Ливонии во время последнего похода Иоанна Грозного. Польские гарнизоны в городах были незначительны, нуждались в помощи; дневник и начинается перечислением день за днем, сколько раз из Вольмара, где Полубенский был старостою, были посылаемы письма с просьбой о помощи к королю, к литовским каштелянам и даже к жителям Риги. Король Стефан Баторий был под Данцигом, не присылал подкреплений, и Вольмар был взят Магнусом. К этому времени подоспел Иоанн Грозный с войском, потребовал выдачи Полубенского, что Магнус и должен был сделать. Полубенский находился при московском войске вплоть до возвращения его назад с похода; «там, говорит Полубенский, я видел все дела, и войско и присмотрелся к порядкам его»; все, что видел и слышал, он постарался потом занести в свой дневник.

Дневник начинается 24-м мая, заканчивается 10-м октября; написан он неравномерно, так напр., в нем пропущен весь июнь месяц (хотя, быть может, мы имеем здесь дело с ошибкой), в августе находим рассказ только под 1-м числом и т. п.

Вследствие того, что дневник был, вероятно, писан по памяти, и быть может отчасти по вине переписчика, изложение дневника не всегда связно, смысла некоторых выражений трудно докопаться, особенно же затруднено чтение собственных имен (поэтому мы при переводах в большинстве случаев оставляли их так, как они есть).

Но, несмотря на все это, дневник Полубенского дает нам некоторые подробности о ходе событий этого периода Ливонской войны, а в тех местах, где рассказ идет о приемах и речах Иоанна Грозного, которые Полубенский передает по-видимому довольно точно, сохраняя иногда даже русские выражения, дневник является очень интересным; правда, речи по содержанию очень схожи с другими, известными уже, но и то немногое новое, что есть, привносит и свою долю в характеристику той замечательной личности, какою был Иоанн Грозный.

Предоставляя более подробный разбор дневника лицам, специально занимающимся историей этого периода, ограничиваемся приведением перевода.

Н. Беляшевский. [131]

Донесение каштеляна Новогродского в Кеси, представленное нам, ревизорам Его Королевской Милости.

24 мая, в праздничный день, я вместе со старостами и ротмистрами давал знать королю его милости о неприятеле, на что король ответил, обещая послать на помощь татар, которых не послал; затем и остальные люди выехали; об этом покажу письма.

30 мая все мы через Стабронского отправили к королю и к каштелянам другие письма, на что каштелян виленский ответил: «Король не дал ни людей ни войска, а я также не имею чем вас спасать».

6 июня, третий раз, мы послали из Румборка Адама Подвинского, который был у короля, помощи однако не получил и не привез нам никаких известей.

10 июня, четвертый раз, послали мы Дембинского в Волковыйск на сейм, там только насмехались над этим, а неприятель уже воевал Инфлянтскую землю.

11 июня, пятый раз, Ждана хлопца послали мы к каштеляну виленскому, в Ковно и к королю, давая знать о неприятеле; и подлинно, войско из Пскова движется на войну; каштелян виленский прислал мне другое письмо о том, что король не дал ни людей ни войска.

12 июня под Трикат пришло 20 тысяч войска с Трубецким; с ними мы имели каждый день стычки под Трикатом, а я сам выезжал к мызе Врангелево, достал языков и через Мезенского отослал их к каштеляну Виленскому.

14 июня посаль к королю Давида Левоша, давая знать, что уже войско (неприятельское) воевало возле Триката, жгло возле Вольмара, Смильтина, Румборка, а под Кесью неприятель расположился лагерем; тогда же принесли и ответное письмо от великого князя (московского); король отписал, что из-за дел под Гданском не может так быстро дать помощи.

Шестнадцатый (здесь конечно описка, следует - шестой) раз послали Андрея к королю под Гданск который сам видел войско под Вольмаром и Трыкатом, король отослал к каштеляну виленскому, к каштелянам литовским и к пану подчашему, но тех не было.

20 июня секретаря Винка (с известием) о всех нуждах посылали, давая знать, что сам московский глава (glowa) движется с орудиями, и сделали список по имени всем воеводам, какие в какой рати были, и какие именно пушки имели с собой.

26 июня посылали Петра Стабровского к королю и к панам раде, уведомляя, что сам Московский (князь) движется с пушками, берет замки; с ним мы уже несколько раз имели стычки и брали немало пленных, от которых получали сведения. Но им при дворе и у панов рады не поверили и помощи не прислали. Петр Стабровский записал это в книги, в доказательство чего есть и выпись его заявления. [132]

Девятый раз, Крыванского, секретаря, посылали к королю и к панам советникам, извещая, что Кесь взята немцами вследствие измены Магнуса, и наши перебиты.

Десятый раз, Иванка хлопца посылали к королю и панам (советникам), прося о спасении и помощи, так как вся Инфлянтская земля и каштеланы Инфлянтские присягнули и предались Магнусу. Просили помощи у князя Курляндского и у жителей Риги, но получить ее не могли.

Одиннадцатый раз, посылал Янка к королю и к панам раде, извещая об измене (жителей Вольмара?), явные письменные ответы которых отослали панам раде.

Двенадцатый раз, послал Герцыка с письмами, давая знать, что не можем дольше держаться против Московского (князя) и Магнуса, этого посланца поймали на дороге.

Затем ездил Подбельской, давая знать, что в Вольмаре перехватывали письма мои к королю и к панам раде.

27 июня Вольмарские мещане, уговорившись с Магнусом, обещали ему передать город, и вскоре затем обложили меня в замке из города. Последний раз посылал я к королю и к панам раде, (извещая), что без выручки и помощи держаться не можем. А перед этим Магнус присылал, письма, чтобы я ехал к нему, присылал и послов - начальника и ротмистра с ним Гомля Иоанна Анрепа, которого мои ранили, а другой был пойман; он был в тюрьме у меня в городе, но затем, когда я послал его к королю, немцы отбили его на дороге.

28 июня мещане Вольмарские, изменив, отворивши ночью город, впустили до рассвета Магнусовых солдат, слуг моих побили, так как Магнусовых немцев разом ворвалось в город 170 конных; слуг моих убили 46, да кроме того 10 Смильтинских солдат; командиром над теми людьми был Бесман, немец.

Потом, 29 го, стреляли по замку с костела и с домов; на другой день ночью, приступивши к штурму, ворота и калитку зажгли, поломали в окнах решетки, проломали стены и силой вломились в замок; в это время было убито 50 человек, и я сам был ранен, когда разорвало орудие. Тогда же начальник с Магнусовыми солдатами, ворвавшись через окно в клеть, взял и меня на слово, затем спустили меня по веревке со стены за крепость, после того как я дал слово, и сейчас же повели на постоялый двор и, оценивши, отдали Генриху Бесману, командиру. Слуг, которых поймали живыми, оценивали; некоторых я выкупил у немцев под расписку. На следующий день начальник хотел, чтобы я приказал передавать замки, чего я не сделал, находись в плену; ибо взяли и меня, и слуг, и мое имущество.

30 июня, в четверг, повели меня в железных оковах к Магнусу, в это время сзади меня нагнала москва, которой под Румборком было 20 тысяч; тогда же меня чуть было не убили немцы; а москва уже обложила Румборк, Трикат и Смильтин.

31 июня прислал Магнус своих советников Генриха Бесмана, Адена Гофа, каштеляна Брабека, чтобы я сам себя оценил и передал ему замки, чего я сделать не захотел. В это же время приехал к Магнусу от великого князя воевода Баим Баенков, чтобы меня, как пленника, отослали к великому князю, из-за чего вышли [133] немалые пререкания, так как, давши мне слово не сдержали его, иначе и быть не могло: в присутствии каштелянов, начальников и ротмистров сам Магнус отдал меня в руки того посла, при этом были: каштелян Брабек, Аденгоф и мещане, которые, посадивши меня на воз препроводили под конвоем в сто конных в Скуин, близь Орляго, в стан великого князя; был и толмачь Магнуса Каспер.

1 августа утром великий князь расставил все вооруженное войско кругом и приказал привести меня, и посреди войска, имея возле себя совет, спросил меня: христианин ли я? Затем стал высчитывать свой род от Августа кесаря, начавши от Рюрика Руса, 14 поколений, говорил, что Рус был братом Пруса, который заложил Мальборк, Гданск, Торунъ; что Святослав, сын Игоря; добыл землю Инфлянскую и в честь своего имени основал Юрьев и владел землей Инфлянтской что Александр Нивский (siс) побил немцев под Чудским озером, Ворон-Камень добыл; что князь Дмитрий Дольский (siс) разбил Мамая под Доном; что отцу его и ему Инфлянты дань давали и держались договора, как Новгородским воеводам челом били; что он сам саблей своих холопов Инфлянты и Курлянты воевал, что король Август не по праву вступил в остальную часть этой земли; что наступил раздел этой земли шведами, и теперь Ревель у шведа. «А я пришел добыть и осмотреть мою вотчину; всему положил начало Иероним Ходкевич и сын его Ян: ворвался в землю и завладел замками. Под Кесью, в 60-м году, на воевод на Крупского послал и тебя, Полубенский, ты клыка Мещерского (siс), поймал и затем замками завладел. Также под мои замки приходили с войском Николай Радзивилл, Иероним и Григорий Ходкевичи, землю Ливонскую и мои замки полонили, Таурус взяли, а я у них за то Полоцк взял. А о земле Инфлянской с Августом мира не имел и между послами уговоров не было». Затем сказал мне: «Кто тебе велел находиться в моей земле, в замках?» Я отвечал, что 18 лет служу моему королю в этой земле, охраняя его замки. Потом сказал: «Государь твой писал к тебе», и показал письмо из Гданска, писаное по-латыни, в котором король пишет: «Я занят Гданском, но писал к панам литовским, чтобы тебе помогали, дали помощь и оборону». А я этого и хотел. Я отвечал, что король и каштеляны полагались на договор и не ожидали войны в Инфлянтах, затем я говорил, что не знаю, каким способом (duchem), с твоего ли ведома, Магнус путем измены, владеет землей и замками, и не знаю, чьим именем, или сам по себе; что силой штурма взял меня, имущество мое забрал, заграбил, меня самого оценивал, слуг моих продавал, - неизвестно, кто из вас господин в той земле. Я сказал, что король мой не ожидал этой войны, а если я и защищался, то поступал как следует, верно тем служа своему государю. Просил его, чтобы обходился со мной, как с человеком рыцарского достоинства. Потом (он), переговорив с боярами, сказал: «Я дарую тебе жизнь и прикажу позаботиться о тебе». Спрашивал меня, почему я так слаб и оборван. Я ответил, что нездоров, избит и ранен, и что видят меня ограбленного. Он приказал мне представить письменно, сколько забрано слуг моих и вещей. Давши подводу, приказал мне ехать за его ратью: там я видел все дела и войско и присмотрелся к порядкам его. [134]

1 сентября (он) расположился обозом в семи верстах от Кеси, приказал снова привести меня, спрашивал, знал ли я заодно с Магнусом о той измене, которую учинил (Магнус) против него, и не был ли я в соглашении с ним. Я к этому непричастен, мне не было поручено входить с ним в соглашение; показал ему письмо, которое он взял, где каштелян виленский пишет, чтобы я не соглашался на немецкие предложения и на их уговоры и в соглашении с ними не был. Я с Магнусом не сговаривался, в доказательство чего есть и письма его. Потом (в. князь) говорил, как у него, в молодых летах, а именно, когда ему было три года, умер отец, а когда было восемь - мать. «В то время Сигизмунд король, Стародуб, Гомель, Радогощ, Почап добыл, Северскую область опустошил, а я все это у него отобрал и взял в свое владение; как потом наступили войны, которые и по сей час продолжаются по вине изменников моих; неправедное кровопролитие совершил Юрий Николаев Радзивилл с Ходкевичами и со всей силой литовской; потом сбежал Крупский (siс), приходил на Великие Луки, сжег монастырь, землю опустошил; ляхи приходили под Красное; все это усмиривши, (я) хотел хорошо жить с братом до самой смерти; мы отпускали друг другу пленных; а после смерти брата моего Августа паны литовские присылали Михаила Гарабурду, желая избрать меня или сына моего государем, да обманули, как и ранее королевну Катерину обещали (отдать) за меня, а потом за моего холопа, недруга отдали, а меня обманули; затем брата нашего Генриха избрали; я хотел жить с ним в мире; когда же вы его не удержали и государя у себя не имели, я мира не нарушал, я и по тот час литовской земли не трогал; а ливонских замков всегда добивался, и мира о них не чинил; а теперь вы избрали себе господаря, польским королем и великим кн. литовским, Стефана; и присылали к нам о договоре, и мы сказали, чтобы послы его были у нас, а их нет и до сего часу; а с Литвой до этого времени я был в мире; татары у вас Подолие завоевали, людей вывели много; а я здесь в вотчине моей замки ливонские взял. А теперь государь ваш [как] со своими мужиками поступает, которые ему досаждают и противятся; это вас Бог карает за ваше лютерство и за неправду, что вы в моей вотчине сидите не по праву; известно, что предки мои по Белую Воду владели при Владимире Святом, который крестил русскую землю».

Я просил его о милосердии и советников его о заступничестве; обещал так: «Что пристойно – сделаю», и отдал меня на попечение приставу Борису Петровичу Благому.

И перед этим послал Богдана Бельского с 20 тысячами людей к Вольмару, так как немцы заперлись в городе и в крепости, приказав добывать их штурмом; город и замок сдали на условиях, защищались мало; в то время (вел. кн.) приказал казнить 200 Магнусовых немцев, иных взяли в поле.

В воскресенье сам приехал к Кеси, приказал явиться к себе Магнусу с его советом; Магнус сначала послал своего советника - Алиеса Иоанн Андрыпа... (пропуск в рукописи) бить челом великому князю; его (вел. князь) избил палкой (biczem). Они заперлись в Кеси; приказал взять Магнуса сам двенадцатого; этот до тех пор стоял перед ним на коленях, пока тот не обещал даровать ему жизнь, [135] говоря: «Знаю, что изменил». В замке заперлись: командир Генрих Бесман и каштелян Динабургский Коршель, бурмистр, надворная шляхта - больше 300 человек, да к тому же немало и мещан-латышей. Москва вломилась в город, силой взяли всех мещан и имущество; в этот день добывали передние укрепления замка.

Потом, 2 сентября, пробили брешь в переднем укреплении, а ночью немцы сами сожгли конюшни, дома и башни, лошадей своих поубивали, передние укрепления уступили москве. Того же дня установили несколько пушек у латышского костела, другие спереди, несколько картаунов со стороны мельницы, выбили несколько частей стены наружного укрепления (zamek okolny), стены, столбы и своды поломали.

3 сентября пробощ Жуковский с другими вышел просить о милосердии, - приказал обезглавить. Того же дня. Петра Осифа, который сдался королю, посадили на кол, брата его обезглавили. Стрельбой разбили стены в башне, в замке вышли съестные припасы, отвели им воду, зажгли мост и ворота: (осажденные) сами бросались с крепости.

4 сентября, утром, командир Бесман, каштеляны и других очень много - несколько сот, взойдя на «Мастерскую» башню, подложили 6 бочек пороху; когда его зажгли, то более важных лиц выбросило в пруд; забравши их оттуда, посадили на кол; в замке женщины сами себя убивали, бросали серебро в огонь. Когда вломились в замок, без милости город и замок грабили, убивали латышей, мужчин и женщин.

5 сентября, выведши на площадь 800 немцев, приказал их обезглавить, на что сам великий князь смотрел, обступивши их кругом; того же дня слуги мои, которые найдены живыми, были приведены Богданом Яковлевичем, великий князь приказал позвать меня к себе в шатер совещаний, подарил меня этими слугами, дал их мне и приставил к ним стражу.

6 сентября тронулся к Кеси, ночевал в двух милях, направляясь к Румборку.

7 сентября подступили к Румборку, там с замка беспрерывно шла стрельба, (делали) вылазки, поймали и побили очёнь много москвы во все эти дни, когда тащили пушки к Румборку; их придвинули к костелу от сажалок, от злотника (?), сделали шанцы, окопы; также и в Румборке до тех пор стреляли и защищались, пока хватило сил.

8-го, в субботу, им приказано быть в обозе; писали письма московским письмом, чтобы не стреляли, так как без помощи они удержаться не могут, иначе их возьмут силой штурмом, да и начальники их в плену; чтобы больше не сопротивлялись; приказали мне руку приложить; за этим наблюдал Трубецкой Никита Романович, Василий Щелканов, Нагбы Офонасий; если будут сопротивляться, то не останется камня на камне.

9-го, в воскресенье, взяли Румборк, обобравши ротмистров со слугами, так как сначала было приказано стать в воротах Давидовичовых (u bramy Dawidowiczowy).

10-го взяли Трикат, также окруживши пушками и войсками; писано в Смилтин от великого князя, туда ездил товарищ Млодавского Рокицкий, по [136] приказанию московских воевод; взяли (Трикат) силой, окруживши орудиям, пушками и войском; в Румборке оставался три дня, отправил под Кризборк 30 тысяч людей, а к Ревелю 20 тысяч.

11 сентября приказал мне, ротмистрам и служилым кавалеристам (towarzyszem) быть у него; расселись на лавках в шатрах у советников, у которых было по обеим сторонам 56 особ, сам с сыном посредине. Приказал мне, ротмистрам и служилым кавалеристам войти и челом бить и здесь снова сказал речь: «что Господь Бог возвысил род от племени тех избранных от немцев князей, по имени Рурыка, Сынеуша и Триора, которые с родом своим пришли в русские земли; как они размножились в своем княжении; Святослав Юрий, получив власть над землями на востоке и на севере, покорил и Ливонскую и Чудскую земли; как Владимир взял Корсунь у царя городецкого (pod czarem Grodeckjm) и женился на сестре их и крестил русскую землю; он владел всеми русскими землями от моря Черного (Alspontu) до моря Ледовитого. После него род его распространился: великие князья, которые были с князем Димитрием на побоище Мамаевом. Эти все княжества, которыми я владею, прадед мой под свою власть и могущество покорил. А землю Инфлянтскую я огнем и мечом карал, как холопов моих; а брату нашему славной памяти не годилось вступать - вошел в отчину мою, когда овдовела Инфлянтская земля была без государя. А паны ваши прислали Михаила Гарабурду, желая избрать государем меня или сына моего; вследствие этого я щадил, и от того времени до настоящего часа ждал возвращения земли через послов ваших. И ожидал послов во время Генриха короля, и когда брата нашего Максимилиана избрали королем, я хотел хорошо с ним жить, совершить раздел землям и водам, стоять за кровь христианскую против поганых и защищать. И ваш избранный господарь Стефан, король польский и великий князь литовский хотел своих послов слать я их ожидал в Москве и в Пскове; а теперь я пришел осмотреть. свою землю, как мою отчину, в которой вы сидели, и, желая христианской жизни, пошлю письма к вашему господарю и вам дарую жизнь. А ты Александр, совершал частые кровопролития, нападая на юрьевские города, людей моих обижал и Изборск с изменниками моими Разстригою, Тетериным и Сарыхозиным взял; но Бог тебе не помог, за то, что ты чудному Миколе глаза колол, церкви ограбил, имущество их отнимал и огнем жег».

Я сказал, что не я, а рыцарство, которое было со мной в войске.

Спрашивал меня: «Что ты за христианин, что, войдя, не клянешься образу?»

Я ответил, что отвык, у нас этого нет в обычае; приказал мне перекреститься, если умею, что принужден был сделать.

Затем велел у него хлеб есть; нам приказано было выйти, а потом меня снова позвали к нему; спрашивал нас, какие суммы мы имели на тех замках. Должны были сказать.

Потом садился за стол: сам с сыном посредине, на конце стола князь Семен Тверской дал сиденья (stoliec dal) двум царевичам по правой и по левой руке. Шейдяков на месте Бельского, выше князей, бояр и нас уланов, а нам троим [137] мне, Млодавскому и Косу, приказал поставить сиденья напротив себя; других слуг и служилых кавалеристов с приставом посадили на землю, посредине шатра. Там прежде всего всем нам дан был хлеб от великого князя, за который мы челом били, потом по кубку земского (местного, домашнего) вина, а после по чарке водки; затем носили кушанья: сначала лебедя, которого показав разрезали и подали ему: он передавал всем, а мне послал блюдо, Млодавскому начинку, а Косу кур, с шафраном, и сказал мне: «Я тут в Инфлянтской земле лебедей нашел»; затем говорил, чтобы я позаботился для него о породистых лошадях и о хороших конях (генетах); подавали от него ковши с медом, часто потом играла музыка; бубны, трубы, зурны - как у скоморохов. Потом привели 50 немцев; спрашивал, что бы с ними сделать и пожаловал тем своих дворян, что одних велел посадить на кол, других изрубить; между нашими нашли одного москвитянина, который служил Умару (Umarowi), и этого посадили на кол. Потом каждому подавал своей рукой ковши и отпускал нас, а Млодавского оставил за голову Шоловцева, говоря, что не выпустит его, пока не будет приведен Шоловцев. Просили отпустить (Млодавского) под росписку, но он не хотел.

15 сентября завтракал (вел. кн.) в дороге и говорил мне: «Я 12 недель жил в Инфлянтской земле, осматривая мою вотчину; тебе дам письма, и ты своим послам и панам раде говори, чтобы ехали, не мешкая; я с государем вашим заключу договор об Инфлянтской земле, как пристойно будет.

16-го двинулся с войском и ночевал против Льварка (в ?) Гевлевом замке в бору, и против Триката за рекой Гавью; там всех пленных привели ко мне, и велели им идти за передней ратью, сторожа нас сзади и спереди. В эти дни вещи мои, что были взяты: золото и серебро, т.е. цепи, сабли, седла, збрую, мультаны, шитые серебром, миски, тарелки, кубки, чарки, военные снаряды сносили к великому князю: оружие и вещи он сам оценивал; все это было взято в казну: а Магнусу за ограбление приказал дать 100 рублей. А что было взято из замков от ротмистров, десятников, драбов и слуг - кони, збруи, военные снаряды, платье, серебро, оружие, - все это было сложено на особые возы с каждого замка, и сделавши в радном намете список всему этому, представили князю; и по всем немецким замкам искали и, что было золота и серебра, все это отобрали в казну. Немцев и латышей продавали.

17 сентября ночевал на Валках, в Плетенберковой мызе. Тех пленных, что были со мной, гнали как скот за передней ратью.

18 сентября ночевал при дубраве на полях, каждый сторожа свое место.

19 сентября в Рандохе, в разрушенном замке, пленным дано немного хлеба.

20-го – у высокого моста, также на полях.

21-го - в миле от Дерпта, проезжал с приведенными в порядок ратями.

22-го, когда въезжал в Дерпт, звонили во всех церквях, владыка, монахи, попы встречали его с крестами; там устраивал пиры для бояр, воевод и детей боярских, там давал им подарки. В Дерпте жил четыре дня, творил суд людям, везде устанавливал орудия. Ночевал за Эмбахом, в двух милях от Дерпта; другой ночлег был у Чудского озера. [138]

24-го - у плавучего моста.

25-го - на границе Инфлянт и Пскова.

26-го - у Черной реки.

27-го - в полумиле от Печер.

28-го молился Богу в Печерах, а сначала послал провизию в монастырь, в котором сам жил три дня, делая приношение.

29-го ночевал в Селище.

30-го - у Вдоха монастыря; там повернул нас направо к Красному и дал письма: одно к королю, другое к каштеляну Виленскому, третье к князю Крупскому, четвертое к Танбе, пятое к Тетерину.

1 октября ночевал на Овине; было привезено другое письмо.

2-го - в Овсищах.

3-го - в Равах.

4-го - в Красном, под крепостью, которая кругом осыпана землей, и вода возле нея.

5то и 6-го - в Опочке; возле этой крепости речка Рублена, вода с двух сторон.

7-го - у святого Юрия ни Селищах.

8-го - у Щедрого монастыря.

9-го ночевал под Себежем; крепость там расположена на воде мост, почти в достаточной мере крепко устроен, башни и орудия по бокам. Там же нас нагнал гонец от великого князя и сказал, чтобы наши послы спешили к св. Николаю, и если не будут, то непременно начнет войну, к которой приказано готовиться, и всем детям боярским жалованье роздал.

10-го ночевали в Миенштоке, на границе; там нас везли 6 миль в лодках, и там же пристава, которые провожали нас, вернулись, не давши ни проводников ни возов, да к тому же переправа через воду была длинная и трудная, мы переправились на плотах, и тут немало наших утонуло; а больных, которых также было немало, мы принуждены были оставить в пуще, ибо дороги не было. Блуждая, их немало умерло от голода. Мы направились влево над рекой Свольной без провианта, при большом голоде, от которого немало больных умерло еще в их стране; мы остальные в пуще питалась ягодами, пока не дошли до Дрисских сел.

Прежде чем он меня отпустил, я принужден был оценить себя: меня оценили в 16 тысяч злотых, да к этому еще прибавил (вел. кн.), чтобы я этот выкуп послал ему не весь наличными деньгами, а лошадьми, щитами, шишаками и другим оружием; все это я, с ведома короля и панов рады, сделал, эти выкупные предметы ему послал, а остаток доплатил деньгами.

Все это я описал правдиво и в достаточной мере; прошу моих милостивых панов, чтобы этому была дана вера.

Собственноручная подпись каштеляна Новогродского: Александр Полубенский.