-

ЕЛИСЕЕВ А . В.

ГЕБРСКАЯ МОГИЛА

Верстах в 10-12 от Тегерана в стороне от большой дороги, идущей из политической столицы Персии в столицу ее религиозной жизни Мешхед, в месте диком, пустынном и необитаемом стоит знаменитая могила Гебрав-Кала Гебри. Высокая белая башня, как маяк, высится среди обнаженной каменной дебри; ее видно не только со всех возвышенностей, окружающих Тегеран, но даже с большой дороги, ведущей на Решт и Казван. Каждый мальчишка в Тегеране знает, что такое и где находится Кала-Гебри, много говорится о ней в городе и в окрестностях, но мало найдется таких любопытных Тегеранцев, которые побывали возле таинственной могилы гебров. Немного осталось гебров в Тегеране, но суровые поклонники огня, несмотря на свою малочисленность, пользуясь престижем древнего таинственного культа, сумели окружить таинственным ореолом не только самих себя, но и свою общую всем известную, но для всех недоступную могилу. Много разных сказок ходит о гебрах и об их полном мистерии культе, но еще больше легенд создано досужею фантазией Персиан по отношению к Гебрской могиле. Суеверный вообще Персианин, кощунствующий подчас над самим Аллахом, страшно боится чорта, от которого тщетно старается оберегать себя различными святыми амулетами, получившими освящение не только на могилах шейхов Имама Ризы, Абдуль-Азима и Непорочной Фатимы, но и на самой гробнице Магомета. Гебры, по мнению Персианина, забывшего о древней религии своих мудрых предков, те же поклонники шайтана; от них надо тоже [88] оберегаться талисманами, чтобы не оскверниться правоверному от одного взора на нечистую тварь. Презренная могила презренного народа оскорбляет одним своим существованием землю, принадлежащую возлюбленному Аллахом шииту, — истинный правоверный, гнушающийся всяким общением с идолопоклонниками, должен даже не смотреть на могилу проклятых, чтобы не согрешить и не лишиться милости пророка, оберегающего ревниво правоверных. Вот причина — почему в самом Тегеране все знают могилу Гебрав, но ничего не знают о ней...

Высокий интерес, возбуждаемый гебрами и всем тем, что относится до их таинственного культа, оригинальный способ погребения, небольшой риск предприятия и желание добыть несколько гебрских черепов, столь редких в музеях Европы, — все это заставляло меня во время продолжительного пребывания в Тегеране сделать попытку посещения Кала-Гебри. Счастливый случай помог мне выполнить вполне успешно эту не совсем безопасную экскурсию при условиях самых благоприятных.

Доктор Данилов, врач при нашей миссии в Тегеране, давно искал себе попутчика для посещения Гебрской могилы, и во мне, разумеется, нашел самого подходящего. При помощи ловкого и вполне преданного гуляма (Гулям или кавас — род телохранителя или конвойного из туземцев при миссии.) миссии, юркого расторопного Берса, главное препятствие — возможный секрет задумываемой экскурсии и добыча лестницы, необходимой для достижения могилы, были устранены совершенно. Гулям наш отправился с утра из Тегерана в ближайшую к Гебрской могиле персидскую деревеньку для того, чтобы там заранее добыть лестницу, а мы, сопровождаемые двумя отчаянными джигитами туркменской конной милиции, которые ехали со мною из Асхабада, выехали из Тегерана часа за три до заката солнца. Джигиты наши были вооружены с головы до ног, да и мы сами прихватили по револьверу на тот случай, еслибы нам пришлось быть застигнутыми Гебрами на могиле. Бывали, говорят, примеры, что фанатические поклонники огня растерзывали в куски чужеземца, застигнутого вблизи их таинственных кладбищ и заподозренного в нарушении покоя их общей могилы Предосторожности наши поэтому были очень не лишни, тем более, что Гебры приходят на свои могилы обыкновенно не по [89] одиночке, а гурьбой, и встреча с ними в таком пустынном и диком месте, как каменистая дебрь, окружающая Кала-Гебри, не могла считаться невозможною тем более, что Гебры уже были настороже.

Мы выбрали для своей экскурсии день, следующий за праздничным днем Гебров, в который эти последние имеют обыкновение посещать свои могилы, хоронить усопших и совершать различные таинственные обряды и молитвы над усыпальницей своих предков. Особенная осторожность была предписана гуляму, который и сам понимал важность сохранения в секрете нашей экскурсии, так как в случае открытия месть Гебров на него, как на Перса, могла обрушиться скорее, чем на защищенных высоком престижем русского имени самих виновников преступления или наших удалых джигитов.

Программа наша была выполнена вполне. Еще задолго до заката солнца мы прибыли к подножию Гебрской могилы; вместе с тем прибыл и гулям с лестницей, которую привезли два ослика из ближайшей деревни. Погонщик Перс, от которого вначале была скрыта цель найма лестниц, прибыв к страшной белой башне Кала-Гебри, только тут ужаснулся и раскаялся в своем участии в таком страшном для него деле, как посещение могилы проклятого и отверженного народа. Присутствие двух Русских и их конвойных успокоило несколько Перса на счет личной безопасности, и ему оставалось считаться только со своею совестью; но совесть всякого Перса очень податлива при виде презренного металла, так что несколько лишних кранов, обещанных нашему черводару, побороли скоро его нерешительность, и трусливый Перс, окончив сделку со своим страхом и совестью, усердно принялся помогать нашим джигитам и гуляму в снаряжении лестницы достаточной для того, чтобы штурмовать неприступную Кала-Гебри.

Верные своим древним заветам Авесты (Авеста, Зенд-авеста — книга жизни, библия Персов, составление которой приписывается Зороастру.) из многих обрядов, завещанных ею, сохранили всего более церемонии, относящиеся до погребения усопших и вечного их упокоения. Смерть, по учению мудрого Зороастра, была созданием не Ормузда — чистого светлого бога добра, а темного Аримана — олицетворения зла; все мертвое, поэтому, есть осквернение, нечистота, печать [90] Аримана, которой должен чуждаться поклонник светлого Ормузда. Почитатель бога Света и Огня обязан был очищать — не только самого себя, но и самую землю, оскверняемую прикосновением смерти — дыхания злого начала, Аримана. С большими предосторожностями поэтому как древний последователь Зороастра, так и современный Гебр, обращается с трупом, которым овладел Друкк Насус — дух смерти, исходящий от самого Аримана.

Трупы умерших животных обыкновенно сожигались, тогда как трупы людей погребались так, чтобы, по возможности, менее осквернялась чистота земли — супруги светлого Ормузда. "Самая могила Дахма (по словопроизводству «темный») устроилась совершенно особенным образом. Место для нее выбиралось уединенное, сухое, безлесное и возвышенное. Вода и растительность иначе могли бы оскверниться нечистотами трупа. Место предварительно освящалось приношением жертвы. Вырывалась земля и возводились стены; по четырем углам их и по всему пространству могилы вбивали столбы различной величины, которые служили к тому, чтобы поверхность дахмы возвышалась над землей и труп не мог касаться ее. Все здание дахмы действительно как бы висело в воздухе, не касаясь земли. С тою же целью пространство могилы выкладывалось камнями и затем воздвигались стены. В середине могилы делалось отверстие, прикрытое камнем, для того чтобы приходили духи для очищения трупа... Принесенный в такую могилу труп, совершенно обнаженный, клали так, чтобы лицо не было обращено к восходу солнца, которое служило символом Ормузда. В могиле устроилось, сверх того, отверстие, чтобы труп мог служить пищей собакам и птицам небесным. А чтобы при этом части терзаемого тела не могли попасть на дерево или в воду, он прикреплялся к своему месту за волосы или за ноги... Через пятьдесят лет подобная дахма должна быть совершенно разрушена... Только тогда, когда бренные останки были съедены животными или уже обратились во прах, можно было выравнять могилу. До этого времени она считалась местом сборища дэвов (злых духов). Это уравнение могилы, как места смерти и нечистоты, называлось уничтожением смерти и считалось одним из самых благочестивых дел... Тот, чье тело ранее других было съедено птицами и собаками, считался [91] счастливым и блаженным. Каждый месяц в день смерти по умершим читались молитвы и снова приносилась жертва..." (См. Хрисанф. Религии древнего мира. Часть I. стр. 587.)

Современные Гебры мало уклонились в своих погребальных обрядах от тех обычаев, которые были узаконены Зендавестой. Их кладбища дехмэ в принципе устраиваются точно так же, как и в глубокой древности, но угнетенное положение Гебров в самой родине их, Иране, заставляет их прибегать к некоторому видоизменению общего вида могилы. Лучший образец этого представляет описываемая нами Кала Гебри, служащая усыпальницей для небольшой колонии Гебров Тегерана.

Представьте себе обширную башню сажени три, четыре вышиной и саженей пять, шесть в диаметре, стоящую на скате обнаженной горы, усыпанной массой камней, расширяющуюся несколько к основанию и слегка суженную наверху. Башня эта, вымазанная белою краской, совершенно гладка, не имеет ни отверстия, ни входных дверей; единственное сообщение с открытою внутренностью ее производится при помощи привозимых для каждого случая лестниц. Тегеранские Гебры, боясь осквернения своей усыпальницы со стороны чужеземцев и магометан, предпочитают каждый раз, являясь на кладбище, везти с собою лестницу, чем предоставлять каждому любопытному легкий доступ к их дорогой могиле. Так как лестница должна быть довольно велика, то весьма трудно привезти ее незаметно к Кала Гебри, тем более, что Гебры стали гораздо более подозрительны за последнее время. Трупы умерших парсов не втаскиваются, как прежде, в особые входные двери, обращенные к Востоку, а подымаются при помощи помочей на стену, откуда и спускаются во внутренность могилы. Недоступна современная могила Гебров и для шакалов и собак; хотя пес и считался во времена Зендавесты животным чистым, наиболее близким к человеку, о котором Зороастр сказал, что "разумом собаки держится мир", тем не менее современные парсы только птиц небесных, как детей неба и солнца, — живых символов великого Ормузда, считают достойными пожирать трупы, то есть истреблять зло, вносимое в мир темным Ариманом. Для них — этих желанных помощников Ормузда в борьбе с нечистотой и мертвечиной, [92] оскверняющею мир, и оставляет современный Гебр совершенно открытыми только сверху могилы...

Хотя и быстро шли наши приготовления лестницы у подножие гебрской могилы, тем не менее мы беспокоились, так как солнце было уже очень низко на горизонте. Один из джигитов и Перс-черводар (погонщик) были высланы в сторону от могилы наблюдать за окрестностями и затем чтобы вблизи не появились неожиданно Гебры... Сложенной лестницы оказалось недостаточно; пришлось привязать к ней простую жердину и несколько поперечных перекладин. С помощью этого первобытного приспособления мы и полезли с доктором Даниловым по одиночке на штурм белой башни Кала Гебри. Джигит и гулем поддерживали внизу нашу шатающуюся лестницу, а мы с помощью самых невероятных гимнастических и эквилибристических приемов достигли островерхого края башни, на котором и расположились верхами, прежде чем опуститься вниз. Едва мы добрались до карниза, как изнутри башни словно из раскрытой могилы обдало нас зловонием разлагающихся трупов, и пред нашими глазами представилось самое потрясающее зрелище...

Последние лучи догорающего солнца еле скользили по белой внутренности открытой совершенно сверху башни, оставляя легкий полусвет на дне этой огромной могилы... Более десятка разлагающихся мертвецов смотрело на нас оттуда своими провалившимися глазами. Полусогнутые, полусидячие в лоскутьях грязных белых саванов со сложенными и откинутыми костями рук и ног, они как бы выходили из своих могил и наблюдали за живыми людьми, осмелившимися нарушать вечный сон мертвецов. Ближе всех к нам виднелся небольшой скрюченный труп женщины, длинные волосы которой, еще державшиеся на обнаженном черепе, были придавлены камнями словно для того, чтоб их не могли унести с собою птицы или ветер. Мы начали спускаться в эту открытую могилу... Недоступная снаружи, она внутри на восточной стороне имела каменные удобные сходы, по которым мы могли с удобством сойти вниз... Пред нами было подобие того парсийского кладбища дахмы, о котором мы дотоле только слыхали... Почти вся площадь, окруженная высокими белыми стенами, была занята отдельными гробничками или могилами. Они устроены были в виде прямоугольников, образованных выстоящими и обтесанными камнями [93] так что для каждого покойника образовывалось отдельное углубление, а вся площадь общей могилы представлялась сверху в виде ячеек сота или шахматной доски. Я насчитал более двух десятков этих гробничек, но далеко не все были заняты; некоторые из них были уже полуразрушены.

Устройство этих отдельных гробничек или locula было приспособлено не только для изолирования отдельных покойников, но и для возможного отделения их от соприкосновения с землей. То же самое делалось и в древних дахмах Зендавесты, где "каждое отдельно место для трупа отделялось от других на два дюйма и пространство между ними прокладывалось мастикой". Древние Зенды не облачали только свои трупы саванами и клали их совершенно обнаженными для того, чтобы сделать их доступнее всеочищающим лучам солнца Агурамадзы и птицам — его земным детям. Вороны, коршуны, а иногда орлы и ястреба посещают эти оригинальные кладбища и питаются приготовленною для них пищей, служа вместе с тем и помощниками человеку в борьбе с сеющим зло и нечистоту на земле Ариманом. Усопшие Гебрской могилы, посещенной нами, почти все укутанные в саваны, мешавшие похозяйничать воронам — обыкновенным посетителям могил, повидимому, не могли быть причислены к лику парсийских святых, потому что бренные тела их тлели медленно, а птицы мало пользовались ими. Разбросанные трупы тщетно видно ожидали посещения небесных гостей и терзаемые не посланниками Ормузда, а черными дэвами Аримана, представляли вид тяжелый не для одних поклонников Агурамадзы...

Четверть часа мы бродили по этому оригинальному кладбищу, изучая его во всех деталях и отыскивая наиболее сохранившиеся и препарированные черепа. Все поле Гебрской могилы было усеяно обломками черепов и длинных костей, разбросанных безо всякого порядка... Только на южной стороне у подножие стены была сложена куча попорченных черепов и останки изломанных костяков. У основания каменного свода мы нашли целую кучу тряпок, очевидно остатков саванов, прикрытых тяжелыми камнями. Мой товарищ кончиком палки шевельнул эту груду и из нее со страшным шипением вылезла черная змея, которая быстро вслед затем зарылась снова в грязную кучу тряпок. Змея была согнана со своего [94] гнездовья, и ожерелье небольших круглых мягких яиц ее, величиною с боб, свалилось к нашим ногам...

По середине могилы мы наткнулись на сооружения другого рода, то был небольшой колодезь, прикрытый таким тяжелым камнем, что мы еле могли его сдвинуть вдвоем. Глубины этого колодца мы измерить не могли, так как он до верху был наполнен совершенно высохшими человеческими костями, очевидно собранными с поверхности кладбища. Когда лучи солнца и небесные птицы-посланники Агурамадзы своими совокупными усилиями очистят нечистоту смерти, посланной на человека Ариманом, тогда останки его, очищенные от тления, могут быть отданы породившей человека земле. Другого такого же колодца, наполненного еще большим количеством костей, мы исследовать не могли, так как закрывавший его камень был слишком тяжел для нас двоих.

На югозападной стороне Гебрской могилы мы усмотрели род склепа, в который не преминули и проникнуть с зажженными свечами в руках. Какое-то неприятное чувство жуткости охватило меня, едва я успел вскочить туда на груду сухих костей, с треском рассыпавшихся под моею ногой. Склеп состоял из двух горниц: в первой — большей мы заметили ряд отдельных гробничек и в них трех довольно свежих покойников, закутанных с головой в белые саваны. Они еще сохранились настолько хорошо, что не сошла даже кожа на лицах одного из этих мертвецов, очевидно женщины с великолепными распущенными волосами, покрывавшими часть савана и лица; она казалось смотрела на нас своими впавшими глазами, приподнявшись на локти и слегка подавшись вперед головой. Двое других покойников с бритыми головами лежали с согнутыми в коленах ногами и закинутою назад под себя правою рукой. В этой полутемной усыпальнице было сыро и так душно, что свечи наши наплывали и едва горели, а зловоние настолько сильно, что требовалось все присутствие духа, чтоб не вернуться тотчас назад... Мы дошли однако до второй горницы склепа, отделенной от первой небольшою каменною перегородкой, идущею от пола; то была скорее не горница, а пещера, дополнявшая первую усыпальницу. Она вся была завалена черепами и остатками костяков; тут мы могли бы сделать хороший выбор антропологического материала, но присутствие черных змей, шелестевших между костями, не позволяло [95] хладнокровно заняться выбором коллекции. Я опасался не безосновательно и скорпионов, которые разбежались по сухим костям, едва я приподнял один из камней, составляющих преграду. Мы поспешили ретироваться и выйти на свежий воздух, тем более что огонь потухал, атмосфера была ужасающая, и испуганные летучие мыши, гнездившиеся в этом подземелье, летали бешено взад и вперед, чуть не ударяя мне в лицо; белые фуражки и светлые наши одеяния вероятно сильно действовали на них.

Когда мы вышли из склепа на открытый воздух, то при всей своей непривлекательности наружная поверхность могилы показалась нам живописною и не лишенною своей красоты после мрака, безмолвия и удушающей атмосферы внутренней усыпальницы. Я не знаю, какой смысл имеет погребение усопших в этой последней при таких условиях, что ни солнце, ни птицы не имеют возможности оказать великой услуги телу усопшего Гебра, очистив его от тления смерти, навеянной на него духом злобы и мрака, Ариманом.

Солнце уже заходило, когда мы закончили осмотр Гебрской могилы и собрались покидать ее. Последние краснорозовые лучи его играли еще на вершинах мрачных безжизненных скал, окружающих дахму современных Парсов. Лица усопших были обращены на запад, словно для того, чтобы провожать великого Митру взорами во время его победоносного шествия по голубому небосклону. Тяжелые тени падали на дно зияющей к небу могилы, еще белее казались саваны непогребенных мертвецов, еще страшнее их заплесневелые и покрытые тлением лица; они словно восставали из своих каменных гробов и тянулись кверху вслед за полосами догорающего света, покидающего их темную могилу. Поклонники света и огня и после смерти своей боятся темноты и безмолвия могилы, они лежат открыто лицами к небу, вперяя свои угасшие взоры туда, где в лучезарном сиянии катится солнце — Митра или высочайшая премудрость мира Агурамазда. Пока стоит на голубом небе сияющее светило дня — глаз Ормузда, победитель мрака, смерти и теней, до тех пор и безмолвная усыпальница Гебров является местом победоносной борьбы начала чистого и светлого с началом темным и злым. Едва померкнет лучезарное светило дня и светлые духи поднимутся в сияющие вечным светом чертоги Ормузда, как злые дэвы мрака и зла изойдут [96] из густой тьмы Душака (ада), овладеют землей и на темной могиле поклонников света соберутся полчища пайриков, друков, дэвов и других страшных приспешников Аримана. Жестокий воитель зла и враг души человеческой страшный Эсмо (Асмодей), демон смерти и разрушитель тел Астовидготус, демон сна Бюманшта, выдавливающий глаза спящих своими длинными руками, демон Апаоша, иссушающий землю, зловонный Несус — дух трупной нечистоты, демон разврата и волшебных чар Иаги, духи зимы, вожделения, зависти, духи болезней и скорбей человеческих — все соберутся над неочищенною еще могилой Гебра и начнут терзать трупы поклонников Агурамазды. Но не долго продолжается торжество мирового зла Аримана. Лишь в глухую полночь торжествует он свою полную победу над светом и добрыми духами Ормузда; и небо, и земля, и воды, и подземные вместилища тогда подвластны Ариману, мрачные дэвы тогда царят над миром и тщетно пытается бороться с ними поклонник Ормузда, возжигая яркие огни среди полночной темноты. Но крикнет первый петух, "провозвестник дня, предвкуситель света, предтеча солнца" и сметутся мрачные духи ночи... По темному небу пробегут розовые полоски света, золотые лучи восходящего солнца, как стрелы Ормузда, поражающие демонов, прорежут небесные выси — и скроются снова в густой мрак Душака — дэва ночи, приспешника Аримана. Снова начинается светлое царство Ормузда и снова ликуют души живых и мертвых поклонников Агурамазды.

Уже совсем потемнели мрачные громады гор, окружающих Кала-Гебри, когда мы, собрав несколько лучше сохранившихся черепов, начали свое отступление. Уложив черепа в хуржины (переметные сумки), которые спустили вниз нашему джигиту на веревке, мы благополучно спустились с белой стены, покинув могилу Гебров на исключительное пользование дэвов ночи. Лишь только тогда, когда почувствовали себя на вольном воздухе, вне стен душной могилы, мы успокоились совершенно и поздравили друг друга с успешным окончанием нашей не совсем обыкновенной экскурсии. Тайна нашего посещения Гебрской могилы была сохранена, потому что ни гуляму, ни тем более Персу, привезшему лестницу, из видов личной безопасности не было никакого интереса хвастаться своим участием в затее проезжего Москова. [97]

_____________________________________

Хотя большинство современных гебрских могил представляют вид башен подобных описанной Кала-Гебри, под Тегераном, тем не менее и доселе встречаются более простые и открытые могилы, более удовлетворяющие тем условиям, которые требуются поклонниками Ормузда от вечной усыпальницы усопшего. Одну из таких могил совершенно случайного происхождения мы встретили в горах недалеко от Мешхеда. К югу от святого города Хоросана пролегает большой караванный путь на священный город Гебров Иезд, где до сих пор живет самая большая колония огнепоклонников в Иране. По этой дороге часто проходят по торговым делам Парсы; одному из этих проезжих, по всей вероятности, и принадлежала воздушная могила одинокая, на которую мы наткнулись случайно.

Могила эта состояла из нескольких кольев, утвержденных при помощи камней так, что из них образовывался род козел, на которых покоился слои валежника, бурьяна и сухой травы. На этом воздушном помосте, совершенно отделенном от земли, в истлевшем саване с лицом, обращенным на запад, с ногами, слегка согнутыми в коленах, лежал полуразвалившийся скелет Гебра, умершего на дороге и погребенного товарищами но всем правилам, предписываемым Зендавестой. Могилы подобного рода встречаются в большом количестве во всех местностях, обитаемых Гебрами; особенно много встречается их возле ближних селений огнепоклонников не только в Иране, но в Индустане, где в настоящее время живет всего больше последователей Зороастра. При таком способе погребения труп умершего предоставлялся вполне влиянию стихий, и разрушение его шло гораздо совершеннее и скорее, чем в каменных могилах дехмэ. Лучи солнца — посланники Ормузда сжигали тление, небесные птицы помогали им в этом, а ветры горной пустыни развевали самый прах на зло сотворившему смерть Ариману. Разрушение такой могилы происходило естественно скорее, чем каменный дахмы, и тем легче достигалось очищение земли от трупной нечистоты и совершение самого благочестивого дела — уничтожение следов смерти, как то предписывалось в Вендидаде (Вендидад — часть Зендавесты, означающая вероучение Зороастра.).

Я помню живо то впечатление, которое охватило меня и весь наш небольшой караван, когда мы остановились пред этою [98] безвестною воздушною могилой... Лучи хоросанского солнца обливали ярким сиянием побелевший череп мертвеца, глазные впадины, очищенные от тления, смотрели прямо на зенит, легкий ветерок, проносившийся из пустыни, развевал складки савана и шелестил тихо совершенно высохшими костями, "прощены грехи его, думалось мне словами Вендидада, какие он, безвестный поклонник вечного солнца и огня, содеял мыслию, словом и делом; о нем не будут скорбеть небесные силы при входе его в небесное жилище". Долго еще помнились мне живо эта воздушная могила, ее полуистлевший мертвец, глядящий на солнце, шелестение сухих костей, и безмолвная пустыня, облежащая вокруг — такая же мертвая часть природы, так же попаляемая солнцем, обвеваемая ветрами и шелестящая своими раскаленными песками... пустыня тоже царство Аримана, думал древний Парс, и думал вполне справедливо...

_____________________________________

Счастливый случай помог мне несколько раз сходиться ближе с живыми огнепоклонниками... Немного их осталось в Персии-стране, бывшей родиной Зороастра, основателя симпатичного культа дуализма и как последствия его поклонения огню в природе и на домашнем очаге... Число Парсов, Гебров или Гвебров, как замечает остроумно один ученый, даже не входит в статистику народов Востока. Если справедливы показания европейских путешественников XVII и XVIII веков, число Гвебров лет двести тому назад не то было в X веке во время путешествия Ибн-Гаукаля, когда в каждой деревушке Ирана был храм в честь огня, были жрецы Ормузда и своя священная Зендавеста, в одной Персии доходило почти до полумиллиона душ. Христианство еще ранее чем ислам нанесло смертельный удар религии Зороастра; из позднейших исследований мы знаем, что несториане пронесли свое вероучение не только через весь Иран, но до самых отдаленных уголков Турана. По всей средней Азии теперь находятся следы этого древнего христианства, сломившего силу зендского вероучения, но в свою очередь поплатившегося вторжением в него теософии Востока. Расшатанный в своих основах закон Зороастра, требующий высокой телесной и духовной чистоты от своих последователей, разумеется, не мог выдержать борьбы с исламом — религией, смешанной из вероучения [99] монотеистов с языческими воззрениями, религией, столь пришедшеюся по вкусу разнузданному и развращенному сыну Востока, который давно тяготился высоким нравственным кодексом Зендавесты. Фанатизм ислама, покорившего не только физически, но и духовно все народы Востока, не удовольствовался полною победой над древнейшею религией Ирана, но, объявив ее презренным язычеством, достойным всякого гонения, с замечательною энергией принялся за ее искоренение. Гонения на парсизм — древнюю родную религию страны были настолько жестоки в Иране, что немногие остававшиеся верными ей поклонники Зороастра должны были или скрываться в неприступных местах, или бежать за пределы Персии... Гостеприимная Индия, вмещающая всевозможные культы, вместила и гонимых поклонников Ормузда. Этим обстоятельством и объясняется тот факт, что в настоящее время во всей Персии не насчитывается и десяти тысяч Парсов, тогда как в западной Индии, преимущественно в Бомбее, число их доходит еще более чем до 100 тысяч душ. Ислам, вытеснивший мечем и огнем учение Зороастра, вытеснил вместе с тем и настоящих Парсов — потомков древнего народа из Ирана.

Тип Гебра, как доказывают антропологические исследования, самый чистый тип Иранца; на Гебрах только и можно изучать угасающий тип настоящего Иранца; современные уже Персы также мало имеют общего с древними насельниками Ирана, как и Арабы в Египте с мудрыми Египтянами фараонов. Отношение Гебров к современным Персианам совершенно такое же как и отношение Коптов (потомков древних Египтян) к Арабам, составляющим главную массу населения Египта настоящего времени... Не современный выродок древнего славного народа Перс, а гонимый им Гебр, сохранивший чистоту древнего типа и религию своих предков, может презирать один другого, как неверного гяура, недостойного имени человека...

На пути из Нишапура в Себзевар я встретился впервые с небольшим караваном Гебров, ехавших из Тегерана в Иезд. Меня поразили с одной стороны симпатичный вид двух старейших членов этого каравана, а с другой — то незаслуженное презрение, с которым относились к ним многочисленные паломники — Персы, уже носившие почетную кличку [100] мешеди (Мешеди — человек, побывавший в Мешхеде, паломник Мешхеда.). Узнав, что презираемые путники принадлежат к Гебрам, я тотчас же пригласил двух заинтересовавших меня стариков к себе в гости и предложил им отведать русского чаю. Почтенных Гебров видимо очень обрадовало приглашение со стороны такого высокого путника, каким кажется в глазах Перса каждый Русский, а тем более облеченный какою-нибудь миссией. И в то время, когда я при помощи своего джигита-переводчика беседовал с Гебрами, толпа Персиян, негодовавших против такого предпочтения, оказанного "неверным" и проклятым, была, по моему приказанию, разогнана нагайками джигитов.

Немного я поговорил с почтенными стариками-огнепоклонниками, но и того немногого было достаточно для того, чтобы получить понятие об этом угнетенном, но симпатичном народе. — Почтенный сааб (господин), говорил мне старый Гебр, — напрасно нас считают безбожными язычниками мусульмане; у нас тоже есть Аллах тот же самый, что и у всех других людей; ему мы и творим молитвы... Не огонь — наш бог, как думают наши враги, не хотящие понимать мудрого учения, завещанного нам предками, а тот же предвечный, которому молится мусульманин, Еврей и христианин... Великий Хармуз (очевидно испорченный Агурамадза) смотрит на нас лучезарным солнцем с неба, его палящие лучи горят и в кострах земного огня... Христианин и мусульманин возжигают огни в своих храмах, зажигаем их и мы в честь и славу Хармуза, но не кострам и светильникам молимся мы...

С удивлением слушал я эту исповедь старого Гебра, и иные горизонты открывались предо мною. Мне яснее становилось миросозерцание древних поклонников огня, мне казалось, что я лучше и вернее постигал сущность их таинственного учения, которое извращено было многими исследователями в бессмысленный и исключительный культ огня, как бога и его проявление. Мне вспомнилось, как несколько лет тому назад в глубине Малой Азии среди массы сказаний и легенд, связанных с вероучением иезидов — таинственных поклонников дьявола, я доискался до той светлой мысли, которая дает иное более логическое и разумное освещение этому бессмысленному [101] на первый взгляд культу (См. мою статью "Среди поклонников дьявола". 1888 г., Сев. Вест.). В словах старого Гебра я слышал такое же откровение; принцип монотеизма высказывался довольно рельефно в определении сущности современного учения парсизма, быть может, и выродившегося, но за то более понятного и приближающегося к монотеизму. Как не был высшим божеством у иезидов дьявол, так точно у современных гебров стихии света и огня не являются настоящим богом, который мыслится стоящим далеко вне мира и его явлении. Позднейшее мое знакомство с принципами учения огнепоклонников еще более убедило меня в том, что они приблизились совершенно к монотеизму, что дуализм Зендавесты выпал из их катехизма, и что единый Ормузд, признаваемый высшим божеством, у современных Гебров получил свойства и значение мусульманского Аллаха. Нет сомнения, что на изменения основных веровании последователей Зороастра повлияло как христианство, так и ислам, но вследствие этого изменения нельзя считать современных Гебров такими дикими язычниками, какими могли считаться поклонники огня, но не почитатели единого бога. Катехизис современного Парса во многих отношениях даже выше мусульманского Корана, измененное вероучение Авесты по своим моральным принципам приближается даже к христианству... Вера в бессмертие, спасение через добрые дела, соблюдение чистоты души и тела, милосердие и любовь к ближнему — вот главные морали, проповедуемые катехизисом современного последователя Зендавесты.

(Окончание следует.)

А. Елисеев.

Текст воспроизведен по изданию: Гебрская могила // Русское обозрение, № 7. 1892