-

Письма русского из Персии Н. М.

Издание М. Д. Ольхина, две части. С.-П.-Б. 1844 в 18-ю д. л. 315 и 334 стр.

Нельзя не благодарить Г. Н. М., за издание Писем о Персии, о которой, равно как и о всей Азии, на Русском языке писано, до сих пор, очень мало.

Г. Н. М., Русский Офицер, пробыл в Персии с Мая 1839 по Октябрь 1840 года, и в тридцати двух письмах описывает все виденное и слышанное им в продолжении этого времени. — В такой любопытной и так мало известной, как Персия, стране было на что посмотреть. — Не должно однакоже считать Персию очень заманчивым, [125] богатым государством, почти земным раем. Автор именно предостерегает от этого.

«Персия, говорит он, еще до сих пор пользуется «какою-то классическою славою у нас в Европе; ее считают богатою, а народ ее воинственным; ставят ее в главе восточной роскоши и делают, наконец, из этой страны какую-то блестящую картину! Такие впечатления заброшены в Европу давно, вместе с шалями, коврами Персидскими, и со славою Шаха Надира. Европа до сих пор смотрит на Персию с точки любостяжания! но все это мечта. Персия кажется издали действительно блестящею; но этот блеск, есть блеск какой нибудь горы на солнце: издали чудятся на ней и золото и алмазы, а подойдешь ближе — увидишь одну слюду» (ч. I. с. 57).

Про Персию, судя по виденному и сообщаемому Г. Н. М., можно сказать: земля сия велика и обильна, но порядка в ней нет. Природа роскошна, но народ в нищете; его угнетает всякий, кто хочет и может. Право сильного — есть единственно действительное право. Правительство безмолвствует. Восточная лень проникла во все и все губит. — Города мало по малу обращаются в развалины.

Первый замечательный город, встретившийся автору, — был Тавриз или Тебриз — «Любопытно для Европейца въехать в первый раз в восточный город: все так необыкновенно в своей пестроте, все так занимательно в своем разнообразии, что глаз не знает на чем остановиться! Грязные, кривые улицы наполнены толпами народа; пышность с бедностью, опрятность с нечистотою, неприличие с чванством так перемешаны, что эта суетящаяся толпа представляет любопытнейшую картину Фламандской школы. Домов не видишь, стены скрывают их; разговаривать с кем-нибудь почти нет возможности, шум толпы — все заглушает! разбросанные по бокам лавки товаров и ремесл, разнообразием своим, обращают улицу в ковчег искусства! Тут видишь полу нагих хлебопеков, (они [126] обнажены с плеч по пояс), встречаешь полуобнаженных нищих, крикунов дервишей, лентяев ослов, которых (ые) иногда не видно (ы) под ношею, и едва заметно (ы) под седоком; тебя толкают отвсюду и конные и пешие, и терпеливые верблюды, и несносные лошаки; на тебя плещут помоями, бросают сор, льют воду, и все это нечаянно, и за все это сердиться не должно.... Словом, перед тобой такой хаос, что на первый раз ты не можешь отдать себе отчета, где ты…. Но чтобы предостеречься от всяких неприятностей, которым подвергаешься среди толпы, то, когда едешь или идешь по городу, тебя окружают всегда твои слуги, — одни идут впереди и толкают без пощады в стороны все, что встречается на дороге; другие идут с боков, и опять толкают все, приближаемое к тебе любопытством; и наконец остальная свита слуг следует за тобою сзади, чтобы тебе не пришлось в свою очередь пострадать от толчков едущего за тобою, и вместе с тем посматривают, чтобы у твоей собственности не оторвали какого-нибудь кусочка, который, охотник до чужого, счел бы лишним для тебя и не лишним для себя« (стр. 17 и 18 Ч. I).

Из Тебриза через деревню Туркменчай, знаменитую миром, в ней заключенным, и через хребет гор Кафлан-ку, Г. Н. М. приехал в столицу Персии, Тегеран, побывав в Заигане, Султании, бывшей когда то обширным городом, и Казбане, столице до Аббаса великого, а теперь пустеющем и разрушающемся городке. — «Лето провел автор в десяти верстах от Тегерана, в летнем лагере Арговании, где наш посланник представил его первому Министру Хаджи Мирзе-Агаси и Шаху.

«Хаджи стар; ему 65 лет; но он еще бодр: говорит с большою живостию, внимателен к рассказам других и сам чрезвычайно разговорчив. — Черные блестящие, выразительные глаза, Римский нос, смуглый цвет худощавого лица и небольшая редкая бородка, — выражают в целом что то любопытное; глубокие морщины [127] свидетельствуют о его минувших страстях, беглые глаза о его хитром уме, а переменчивый разговор о его уклончивом характере и не глубоких познаниях. — Хаджи был простой Мулла, школьный учитель и астролог; строгою жизнию своею и происками, он обратил на себя внимание приверженцев Фехт Али-Шаха, деда ныне царствующего Магомета Шаха, попал в наследники последнего, когда он был еще Принцем, завладел его умом и его доверенностью, и участвовал потом в заговоре против Каймакама, первого Министра Фехт-Али-Шаха, занимавшего эту должность и при начале царствования нынешнего Шаха; старался о низвержении Каймакама, и когда тот был, по повелению Магомета-Шаха, задушен, Хаджи сделался первым Министром! Власть его теперь неограничена! (стр. 127, 128).

«Шах принял нас в саду, в круглой киоске, устланной кашемирскими шалями: перед дверьми сада, от которых тянулась длинная аллея вплоть до киоска, возвышалась, в роде ширмы, небольшая стена; зайдя за нее мы увидели перед собою шагах в пятидесяти Магомет-Шаха, сидевшего в возвышенной киоске на молу, поджав ноги, по восточному обыкновению. Сделав несколько шагов, мы остановились и, в знак поклона, приложили правые руки к шляпам; пройдя половину расстояния, мы опять остановились и повторили тоже; третий наш поклон был у самой киоски, куда мы тотчас и вошли, не сняв шляп, но скинув колоши у порога комнаты. — Возле Шаха, на коврах, лежали два пистолета и сабля; перед ним стояла чернильница и разбросано было несколько бумаг (стр. 130). Магомет-Шах имеет приятную наружность: лицо полное, белое, с прекрасными, выразительными, черными, блестящими глазами и густою окладистою бородою; рост средний; черты лица приятны и не имеют ничего сурового, хотя однако же эта суровость часто проявляется в его характере! (стр. 132). У Шаха нам не подавали ни кальянов, ни шербетов; кажется, этой чести не удостоивается никто, кроме его первого Министра (стр. 133). «Любопытно смотреть на Персианина, разговаривающего с [128] Шахом, когда его Величество сидит в своем дворце у окна во втором этаже, а имеющий счастье беседовать с тенью Аллаха, стоит чуть-чуть не на средине большего двора, — и говорит разумеется крича как можно громче, и прислушиваясь как можно внимательнее, чтобы в свою очередь не проронить ни одного слова, сказанного Шахом, который вообще говорит очень скоро и очень невнятно, так что с непривычки понимать его довольно трудно» (стр. 225 и 226).

В Тегеране автор пробыл более года и успел многое узнать и увидать. Письма его об этом времени с 8-го по 24 письмо наполнены презанимательными подробностями о самом городе, о нынешнем Шахе и его правлении, об образе жизни, нравах, увеселениях Персиян, об учреждениях в Персии, податях, войске, законах, образовании, искусствах и религии, и других не менее любопытных предметах.

Г. Н. М. хвалит благочестие Персиан — набожность их истинную, непритворную, отчасти гостеприимство; но вообще отзывается о них не с большою похвалою, замечая в характере их, кроме главного качества — Азиатской лени, которая отчасти, есть следствие нестерпимого зноя, — смесь противоположностей: раболепства и наглости, благородства и коварства, щедрости и сребролюбия, великодушие и низости — и всегдашнюю готовность обмануть.

В деле образования Персы не далеко ушли, и не удивительно; — воспитание их ограничивается у простолюдинов выучкою чтению и письму, а знатные вытверживают, кроме того у несколько молитв и толкований из Корана. Духовенство отличается и здесь, как всегда и везде у народов, находящихся на первой ступени просвещения, своими познаниями. — Персияне большие говоруны, и потому язык их практически очень обработан; слова льются музыкальною струею.

Персиянин делит свою жизнь между кальяном и одалисками, иногда разнообразя се охотою, которую также должно поместить в число его удовольствий. [129]

Что касается до главного, необходимого удовольствия Персиан, — кальяна — Автор испытал его вполне, благодаря обычаю предлагать его всегда, везде и всем. Звание Европейца и счастье способствовали ему познакомиться и с таинственною стороною жизни Персиан — с их женами. — Женщины редко, по уверению Автора, закрываются от Европейцев своими непроницаемыми покрывалами, если вблизи нет туземцев, евнухов или старух; вероятно не закрываются не потому только, что перед «Ференгами» не грешно открываться, но и от врожденного всему прекрасному полу желания нравиться и прельщать. За городом большая часть Персианок, особенно из вросшего народа, ходит без покрывал. — Судьба до того благоприятствовала Автору в отношении к женщинам, что однажды, в Мае месяце, на дачу к нему явился посол от жены одного из Принцев крови, с просьбою позволить ей приехать с гаремом в его сад. — Он конечно позволил, но объявил, что по болезни не может выехать из дому. — На другой день, поутру приехало к нему двенадцать женщин в пестрых чадрах, под покрывалами. Они расположились в саду на коврах и подушках, принесенных евнухами, пили чай, ели завтрак, присланные им хозяином, а потом, выслав евнухов — сняли чадры и покрывала и остались в коротеньких, до бедр, архалуках, с самыми узкими рукавами и спереди совершенно открытыми, и в бесконечно широких шальварах имевших вид юбок. Автор все время был зорким наблюдателем. Все его гостьи были хороши. Сначала они скромничали, прятались в розовые кусты, когда он выходил на галлерею, но прятались так, чтобы их можно было видеть; потом стали бегать по саду, рвали цветы, убирали ими голову с большим кокетством, и как будто невзначай мелькали беспрестанно перед дверьми его обсерватории.

Под вечер они так привыкли, если можно так выразиться, к своему хозяину, что три из числа приехавших вошли с служанками к нему осмотреть его дом, и даже вступили с ним в разговор. Все были под покрывалами. [130]

— «Неужели вам не жарко под этими покрывалами? спросил я, говорит Н. М., у всех трех.

— «Очень жарко», отвечала одна; «несносно» — отвечала другая; «скучно» — отвечала третья. —

«Ежели вам жарко, вам несносно, а вам скучно возразил я, то за чем вы их не снимете, хоть здесь; ведь у нас женщины никогда не закрываются».

— «Мы это слышали, — отвечала та, которой было скучно, — но только не верим»....

«У вас все женщины хороши? спросила другая, которой было жарко; сколько у вас жен».

— «У меня нет ни одной, а по нашему закону я могу иметь только одну».

— «И у каждого мужчины может быть только одна жена?»

— «Да, одна».

— «Ах, как счастливы ваши жены!» (стр. 54, ч, 2).

Еще несколько времени разговаривал Автор с своими знакомыми незнакомками; наконец перед уходом они, все три вместе, быстро приподняли покрывала и исчезли.

Отсылая любопытствующих узнать более подробностей, как об этом занимательном предмете, так и обо всех других, описанных Автором — к книге Г. Н. М., мы проследим путь, по которому он возвратился в Россию.

Из Тегерана через г. Кум, вместилище гробниц, Фатимы, дочери Магомета, Автор приехал в Кашань, столицу черных скорпионов, ужаление которых очень опасно. — Почти изжаренный, искусанный комарами и измученный докуками нищих, добрался Автор до Испагана, и пробыл в нем несколько дней. Этот город, бывшая столица Персии, имел при Аббасе до 4000 домов, теперь наберется их едва до 400 — все остальные развалины. — Посмотрев на 120-ти саженный мост и великолепные дворцы, потолкавшись на базарах, побывав на колеблющихся (от ветхости, а не от искусства строителя, как уверяют Персиане) колоннах и в мануфактурах, Автор отправился в Гульпчейган, из него в Гамадан, [131] по мнению Г. Н. М., древнюю Екбатану, а оттуда в знакомый уже ему Загаан и наконец Тавриз, выехав из которого, простился с Персиею. А мы в свою очередь прощаемся здесь с Г. Н. М., снова благодаря его за удовольствие, доставленное нам его книгою.

Текст воспроизведен по изданию: Письма русского из Персии Н. М. // Москвитянин, № 4. 1844