Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

НОСКОВ И.

Доклад поручика И. Носкова князю А. С. Меншикову о состоянии Персии

(1827 г.).

«/Л. 1/ Взгляд на нынешнее состояние Персии относительно политического и военного ее положения.

Рассматривая с одной стороны предприятие Персии, ознаменованное внезапным вторжением войск ее в наши пределы, а с другой внутренние ее способы, которые в случае неудачи, могли бы обеспечить ее к выдержанию упорной войны, нетрудно заметить, что предприятие сие основано было, не на соображениях предусмотрительной политики, но на временном исступлении, возбужденном частными выгодами некоторых из Правительственных лиц. Первая неудача принудившая Персидские войска оставить занятые ими пределы наши и из наступательной войны вести оборонительную в собственных своих областях, обнаружила ясно, что возникший разрыв не мог быть совместен ни с желанием Шаха, ни с духом народа, ниже с самыми способами, необходимыми для продолжения войны.

/Л. 1 об./ Судя по существующему в Персии Монархическому правлению, должно бы думать, что воля Шаха во всех предприятиях есть неограниченная; однакож несмотря на сие, оная часто бывает останавливаема властью фанатизма, существующего в народе и всегда в нем возбуждаемого Муллами Магометова исповедания, действующими из личных выгод. Таким образом Царствующий ныне Шах, который по миролюбивым свойствам своим, желал бы наслаждаться спокойствием, вынужден был против своего желания предпринять настоящую войну, что видеть можно из письма его к Аббас-Мирзе, писанного до начатия оной, коего содержание сообщено мне Князем Мелико, племянником главного Евнуха Шаха, Манучар Хана, который будучи Русским подданным, часто посещал меня в Тегеране и столько был искренен, что на верность доставляемых мне сведений можно было полагаться. Письмо сие следующего содержания: «Зачем (пишет Шах к Аббас-Мирзе) хочешь ты расторгнуть мое спокойствие и счастье наших подданных, открывая войну /Л. 2/ сильной Российской Державе, которая несколько уже лет сохраняет утвержденную мною с нею связь. Взгляни на других народов, нам сопредельных и сравни их с Русскими, всегда мирными соседями нашими. Алчные грабители Туркменцы ищут только случаев наносить нам вред: собственность отнята, святый закон поруган, – жены и дети посрамлены и проданы бездушным на поругание. Я уже стар, пред закатом дней моих ищу тишины и не желаю видеть несчастия подданных моих. Повремени – может быть скоро наступит время, когда я закрою глаза, тогда представится тебе полная свобода искать лучшего. Сын мой! (прибавляет он) укроти огненное стремление твое; уступи в пылкости своей доброму совету опытного старца, отца твоего. Не обольщайся будущим; оно неверно; ибо никому неведомо». Сказанное Шахом в Гареме, по осмотре им, установленной мною во дворце его хрустальной кровати, подтверждает то же самое. «Сейчас (говорит он) восхищался я подарком, присланным мне от Императора Российского; но какими глазами /Л. 2 об./ должен был я взирать на столь убедительное доказательство Его ко мне приязни, когда против желаний моих расторгнут дружественный союз Наш!».

Фанатическое исступление, возбужденное в народе Сеидом Кербелайским Магметом, было пружиною умысла, принятого одним из Министров Персидского двора Алаяр-Ханом, склонившим верховного сего Муллу на свою сторону, для спасения своего от предстоявшей ему гибели. Сей последний с Кораном в руках начал проповедывать войну; взволновал народ и двинувшись с толпою подведомственных ему поборников Магометова поучения, предстал к Шаху с требованием разрыва с Россиею, грозя в случае несогласия, разрешить народ от повиновения к нему. Аббас-Мирза, Наследник Шахова Престола, скрывавший с давнего времени неприязненные чувства к России, полагаясь с самонадеянностью на силу устрояемых им войск, в исступлении своем, явился готовым содействовать в вероломном сем намерении. Жадные и обычные к грабежам /Л. 3/ кочевые народы, подведомственные Алаяр-Хану, без затруднения все поднялись, будучи притом увлекаемы обещаниями добыч, надеждами варварского стремления их.

Дело при Шамхоре и второе при Елисаветполе, дали почувствовать всем заблуждение их. Разбитые и прогнанные в шесть раз меньшею силою Персидские войска толпами бежали с своими предводителями и влекомые до того энтузиазмом на мнимые победы, разбежались и отказались от повиновения. В Тегеран сотнями возвращались оставлявшие лагерь, так что из всей Армии, простиравшейся при начале неприязненных действий до 60-ти тысяч, в непродолжительное время уменьшилось до 10-ти тысяч. Равным образом, из имевшегося при Шахе охранного его войска, находившегося с ним в городе Агаре, состоявшего из 10-ти тысяч, едва осталось при нем до 4-х тысяч регулярной его пехоты, 8-ми Артиллерийских орудий и до 100 замбуреков; /Л. 3 об./ кавалерия же вся разбежалась, исключая нескольких сот Гуламов, его телохранителей. Несбывшиеся предвещания Сеида, обольстившего народ, поселили к нему недоверие – и ропот гласно начал распространяться. Жители Тегерана, от коих Правительство старалось скрывать неблагоприятные обстоятельства, узнав об оных и исполнившись неудовольствия, приняли было намерение писать к Шаху, чтобы он искал средств к прекращению войны с Русскими. Гилянская провинция, бывшая до начатия еще войны недовольна Правителями своими, обременявшими ее непомерными налогами и оказывавшая нередко дух к возмущению, пользуясь настоящим случаем, отказалась от платежа податей за прошлый год; Шах хотя и отправил было любимца своего Манучар-Хана для приведения оной к повиновению, но страшась опаснейших последствий от строгих мер, остановил исполнение сего.

/Л. 4/ Таким образом, Персия после первой неудачи, будучи угрожаема с разных сторон, увидела себя весьма в затруднительном положении. Шах, столько же как и Аббас-Мирза трепетали, ожидая преследования и выступления войск наших чрез Аракс.

Приостановление военных движений с нашей стороны, вывело Шаха из отчаянного положения, а наступление вскоре после того зимы, несколько успокоило его. С сего времени, он единственно начал помышлять о средствах к миру. Возвращение его в Тегеран, последовавшее 1-го Ноября, не было целью, как разнесся слух, нового набора войск; но дабы удалясь от сына своего, действовавшего противу его желаний, и коим он начинал уже быть недовольным, мог свободнее следовать внушению собственному и стараться о изыскании средств к прекращению войны. Впрочем, естьли бы намерение его и согласно было с упомянутым слухом, то оно осталось бы /Л. 4 об./ безуспешно. Народ и разбежавшееся войско, кричали противу войны; строгих же и насильственных мер, при столь стесненных обстоятельствах, он не мог предпринять.

Желаниям шаха немало содействовал прибывший вслед за ним из Тавриза Англинский посланник Магдональд, который представя полученное им из Константинополя известие об окончившихся против ожидания Тегеранского двора, в нашу пользу переговорах с Оттоманскою портою в Акермане, легко убедил его поспешить отправлением в Тифлис Персидского чиновника к тамошнему начальству, для предварения, о желании его отправить ко Двору Императорскому полномочного посланника. В то же самое время, смерть Кербелайского Сеида, последовавшая 13-го Ноября в городе Казбине, на пути его в Тегеран, и обрадовавшая недовольных возбужденною им войною, равно как и самого Шаха, /Л. 5/ дала более свободы действовать согласно с принятым им намерением – и жители Тегерана с удовольствием узнали о приготовлениях отправить посланника к Российскому двору. Сколь искренно желал шах прекращения войны, в такой мере Аббас-Мирза, готов был противиться сему; но вынужденный крайностью, видя себя без войск, и лишенный способов к продолжению оной, должен был покориться строгому закону необходимости и согласиться с волею отца.

Между тем, в Тегеране возобновились снова слухи, приведшие в уныние Шаха и народ. Сказывали, что часть нашей Армии, находившейся близ Турецкой границы, прибыла Черным морем в Грузию; что в Астрахани приуготовляется множество военных судов; что все купеческие взяты для военного снаряжения и что эскадра наша явилась уже у Гилянских и Мазандаранских берегов. Опасение Персиян беспрестанно увеличивалось, так что заговорили о вывозе из Тегерана Шахских /Л. 5 об./ сокровищ. Деятельность для приведения себя хотя несколько в оборонительное состояние, начавшаяся в Тегеране еще до возвращения Шаха, увеличилась. Поспешали поправлением городской стены, равно как и окружающей Шахов дворец внутри города, очищением рвов, водопроводов, словом, принялись за все меры, какие страх мог внушить, дабы сколько-нибудь обезопасить себя в случае приближения Российских войск. Все находившиеся в городе полевые орудия, числом до 32-х разного калибра, начиная с 3-х до 12-ти фунтового, включая и 8-мь прибывших с Шахом из Агара, вывезены были на дворцовую площадь. Сверх сего, на оной с давнего времени стоят двадцать восемь пушек огромного калибра, в Царствование еще Шаха Надыра от Голландцев полученные. Они весьма в дурном положении и едва держатся на полусгнивших лафетах.

Тегеранский двор, побуждаемый неблагоприятными слухами, старался /Л. 6/ к скорейшему приведению в исполнение намерения Шаха, хотя и не совсем был уверен в успехе оного. Он хорошо чувствовал великость вины своей и не мог льстить себя выгодным миром. Слышно было, что Шах в то время готов был даже согласиться на уступку всего пространства по реку Аракс и со всем сим страшился, что Россия не почтет еще себя удовлетворенною.

Опасение Шаха и прямое намерение прекратить войну, видеть можно из слов, сказанных им мне в присудствии Министров его, при втором моем представлении. Шах, обласкав меня, как и в первый раз, изъяснял сожаление свое о последовавшем против желаний его разрыве с Россиею. Когда я благодарил его, за освобождение 250-ти пленных наших солдат, отданных мне в виде подарка, то он сказал, «Это послужит доказательством Государю вашему, сколько я вами доволен и сколь я далек от мыслей вести вражду с Россиею». /Л. 6 об./ Наконец заключил: «Представьте Его Императорскому Величеству, любезнейшему моему брату, что я всегда искренно и свято хотел сохранить союз, утвержденный знаменитым Его предшественником и братом Александром; что никогда не имел намерения учинить разрыв (и указывая на придворных, продолжал). В сие нещастье вовлечен я моими подданными, которые из собственных видов, действовали таким образом и только нанесли мне вред. Я прошу Бога, чтобы прекратил распрю и неприятности между нами последовавшие и соединил бы наши сердца на общее благо двух Держав».

В таком положении были дела в Тегеране, когда Правитель Хоросанской провинции, сын шаха, Гассан-Али Мирза, на коего Персияне возлагают большие надежды, по личной его и находящегося у него войска храбрости, окончивший незадолго пред сим щастливо поход свой в Герат и не могший /Л. 7/ следовательно участвовать пособием своим противу России, видя затруднительное положение своего отца и желая показать ему усердие свое, прислал к нему гонца, с предложением в помощь 20-ти тысяч своего войска. Шах, не давши ему никакого разрешения, отправил его в Тавриз к Аббас-Мирзе. В это же самое время выехал, посланный с бумагами от Шаха в Тифлис Мирза-Магмет-Али, племянник Министра, Управляющего Иностранными делами, Мирзы Абул-Гассан-Хана, назначенного к будущему в Россию посольству. Ему поручены были, для сопровождения, освобожденные Шахом пленные наши солдаты.

На пути моем из Тегерана в Тавриз, встречал я везде одни изъявления искреннего желания мира. Слухи о переходе в Карадаг чрез Аракс отряда нашего, под командою Генерал-Лейтенанта Князя Мадатова, достигшие в Тавриз 2-го Генваря, повергли жителей оного в ужас и казалось, должны были /Л. 7 об./ истребить все надежды Шаха. Ужас постепенно возрастал с приближением отряда к городу Агару. В Тавризе войска было тогда не более 500 человек регулярной пехоты и едва на третий день собралось несколько батальонов, квартировавших в городах Мараге, Маренде и окрестных селениях. Собранные батальоны сии решительно отказались идти навстречу Русским, говоря, что это на явную гибель; в случае же понуждения, грозили бросить оружие при первой встрече с неприятелем. Никто не знал, как велик отряд наш; слухи носились, что он состоял из 20-ти тысяч; какого же именно войска, не было известно. Говорили также, что еще другой отряд под командою Генерал-Лейтенанта Котляревского, вслед за сим выступит на город Ленкоран. Персияне не могут забыть побед, одержанных над ними сим Генералом в последнюю кампанию и страшатся слышать имя его. Часть форштата, прилежащего к городской /Л. 8/ стене, по повелению Аббас-Мирзы, к большому неудовольствию жителей, была сломана; у всех Армян, живущих в городе, отобрано всякого рода оружие и запрещено выходить из своих домов; улицы ведущие к ним были завалены. Пищу подавали им чрез стены. Аббас-Мирза имел намерение защищаться. Народ формально противился сему, отзываясь, что не хочет быть жертвою такого безрассудства. Часть оного, предводительствуемая Муллою Мирзой Юсуфом и другими, намеревалась даже идти навстречу Князю Мадатову, для поднесения ключей города, коль скоро он приблизится на некоторое расстояние. Все неминуемо ожидали этого – и Тавриз сдался бы без сопротивления.

Положение города Ардебиля было еще бедственнее. Когда приблизился к нему отряд наш на два перехода, то комендант крепости Скандер-Хан, устрашенный опасностью, оставил оную и бежал. Гарнизон, /Л. 8 об./ состоявший тогда из нескольких только десятков Туфенгчи, последовал примеру своего начальника.

Аббас-Мирза был в отчаянии, тем более, что и собственная его особа находилась в опасности, будучи нетерпим народом, явно оказывавшим ему свое неудовольствие. Несколько дней он не выходил из внутренности своего дворца, окруженного сильною стражею. Будучи в столь критических обстоятельствах, он писал к Шаху в Тегеран, прося помощи и получил следующий ответ: «Сын мой! Ты не хотел послушать меня; не хотел следовать советам опытного отца твоего: ввел меня и себя в бедственное положение. Теперь чего требуешь от меня? Не ожидай ни советов, ни помощи. – Я не в состоянии уже их подать тебе; делай что хочешь».

Англинская Миссия находилась в сие время не менее в затруднительном положении, /Л. 9/ быв вынужденною к категорическому объяснению с Аббас-Мирзою – в Диване, куда офицеры Миссии сей, приглашены были для совещания, как поступить в настоящих трудных обстоятельствах. Аббас-Мирза требовал определить решительно время, в которое присланы будут офицеры Индейской компании, пред сим ему обещанные. Столь стесненное с одной стороны предложение Аббас-Мирзы, а с другой осторожность Англинской Миссии, ожидавшей, как и все, скорого прибытия в Тавриз Русских войск, вынудили оную объявить Дивану, что недавно получено ею от своего Правительства повеление, не вмешиваться в настоящие дела Персии и избегать подать какой-либо повод России к малейшему неудовольствию. Возвратясь из Дивана, Миссия готовилась на другой день оставить Тавриз и в то же время отправить письмо к Генерал-Лейтенанту Князю Мадатову, прося его, по вступлении в город сохранить дом, принадлежащий Англинскому Посольству. Полученное вслед за сим известие, об отступлении его отряда, остановило исполнение сего намерения.

/Л. 9 об./ Англичане весьма жалели на вынужденное поведение свое. Впрочем, ошибка сия может легко быть исправлена там, где всякого рода затруднения решаются посредством денег. Вследствие формального объявления Миссии, касательно полученного ею повеления от своего Правительства, Англинские Офицеры, занимавшиеся обучением Персидских войск, получили приказание от посланника, прекратить таковые занятия. Незадолго пред сим, по случаю отданного Аббас-Мирзою повеления, остановить в городе Миане, дальнейшее следование освобожденных Шахом пленных солдат наших, равно как и посланного из Тегерана с бумагами в Тифлис Мирзу, Англинский Посланник отправил с курьером в Константинополь копии всех бумаг, с тем, чтобы оные пересланы были в С. Петербург.

По отступлении от города Агара, отряда Князя Мадатова, прибыли из Сальмаса, местопребывания бывшего Царевича Грузинского Александра, с трудом /Л. 10/ набранные две тысячи нерегулярной пехоты, из наемных Армян, Несториан и частью Персиян, большая половина коих и отправлена в Эривань, основываясь на том мнении, что экспедиция Князя Мадатова была ни что иное, как диверсия, учиненная для привлечения всей силы на один пункт; между тем, как Главнокомандующий Грузиею Генерал от Инфантерии Ермолов готовился, как полагали они, выступить с 30-ти тысячным корпусом на Эривань. Страшные для Персиян таковые слухи с каждым днем более распространялись.

С сего времени деятельность Аббас-Мирзы начала возобновляться. Присланный от Шаха к нему гонец, Гассан-Али Мирзы, отправлен обратно в Хоросан с просьбою, о поспешном исполнении сделанного предложения. Необходимость заставила Аббас-Мирзу согласиться на оное, хотя по существующей между сими братьями вражде, полагать было можно, что он на таковую крайность не решится. /Л. 10 об./ Казбинский Правитель Аллага-Мирза спешил новым набором своей конницы, которая в числе семи тысяч готовилась уже было выступить по дороге к городу Зенгяну; в то время, как Абдулла-Мирза Зенгянский Шах-Зада, двинулся с 3-мя тысячами к городу Ардебилю. Между тем, достигшее в Тегеран известие о приближении к Тавризу отряда наших войск, взволновало жителей оного и заставило Шаха поспешить отправлением в Испаган курьера к любимцу своему Косров-хану, прежнему правителю Гилянской области, с повелением явиться к нему на помощь. Регулярные Батальоны Персидской пехоты Аббас-Мирзы начали соединяться в Тавризе, при учении которых сам он лично находился ежедневно, и из коих два, отправлены были в Ардебиль. Приведение в устройство Артиллерии и присмотр за литьем новых пушек, поручено было Итальянцу Бернарди, находившемуся некогда во французской службе. В лаборатории заготовляли /Л. 11/ военные снаряды. Начали запасать провиант и устраивать в Тавризе магазейн, до того времени не существовавший. К Нахичеванскому Хану послано от Аббас-Мирзы повеление, заняться бдительным надзором за производимую починкою крепости Аббас-Абада, лежащей при реке Араксс. Мне сказывали, что и в оной производилось заготовление провианта и военных снарядов.

В таком положении дел оставил я Тавриз 1-го Февраля. Пред отъездом моим, я был вторично представлен Аббас-Мирзе, у коего находился в то время и Англинский Посланник. Он продержал меня довольно долго, изъясняя мнимые им причины, побудившие Персидское правительство к неприязненным действиям в отношении России; говорил о несправедливом якобы занятии нами берегов Гокчи и о невнимании будто бы правительства нашего к неоднократно-деланным с их стороны представлениям, как о сем, так и о других предметах; /Л. 11 об./ после сего продолжал: «Если Государю Императору угодно иметь в виду покорить Персию, так как Англичане поступили с Индиею, то мы, зная могущество и силу Его Державы, не сомневаемся в возможности такового намерения; но спрашиваем, согласно ли это будет со справедливостью?». После сего, я не мог не изъясниться, и потому представил: что отправленное в прошедшем году Российское посольство к Персидскому двору служит убедительным доказательством миролюбия Государя Императора и что нельзя почитать несправедливыми действий, предпринятых Россиею к защите собственных областей. Аббас-Мирза ответствовал на сие только, что со временем откроется истинная причина всему; наконец заключил тем, чтобы я донес Его Сиятельству Графу Карлу Васильевичу Нессельроде о желании и готовности его представиться лично Государю Императору или отправить одного из братьев своих, для объяснения всего, что доныне кажется сокрытым в неизвестности.

/Л. 12/ Англинский посланник, коего покровительству я весьма много обязан, в трудных обстоятельствах пребывания моего в Персии, дал мне по просьбе моей одного из находившихся при его Миссии сержанта для сопровождения моего до границы.

Аббас-Мирза с трудом согласился на сие, отзываясь, что это может подать повод Русскому Правительству к мнению, что без такового содействия Англичан я мог бы подвергнуться опасности. Таким образом, отправился я из Тавриза, по назначению Аббас-Мирзы на Эривань, с прибывшим пред сим из города Мианы упомянутым уже Мирзой-Магмед-Али. Посланный с нами Мегмандар имел, как узнал я после, письменное повеление к Сардарю Эриванскому, чтобы он отправил меня на границу без малейшего задержания, снабдив для безопасности достаточным конвоем и притом старался бы отвратить все случаи, которые могли бы причинить мне какое-либо беспокойство; дальнейшее же следование, данного мне Англинским посланником /Л. 12 об./ Сержанта остановить; естьли можно ему будет на сие согласить меня, не требуя однакож того настоятельно.

В проезд мой чрез Эривань видно было в нем то же движение, какое производилось в Тавризе. Сверх находящихся в крепости 3-х батальонов регулярной пехоты и нескольких сот каджаров, собственно именуемых Шахскою стражею, у коих хранятся всегда ключи города, готовилось еще земское войско, коего пехота состояла частью из армян, населяющих Эриванское Ханство. Мне сказывали, что в крепости находится 18-ть полевых орудий и столько же почти еще крепостных; я однакож не заметил на стенах ни одной. Провианта заготовлено в крепости, как слыхал я, для 3-х тысячного гарнизона на полугодовое время. При всем страхе, возбужденном в Персиянах настоящими обстоятельствами, Эривань в мнении их, есть столь сильная защита, что никакая сила не в состоянии овладеть оным. /Л. 13/ Крепость сия не испытала еще действий осадных орудий – и это самое возвышает ее в мнении народном.

Во все время пребывания моего в Персии, не слышно было, чтобы в Гилянской и Мазандаранской провинциях делались какие-либо военные приготовления. До начатия войны, весь берег сих областей был обнажен от всякой обороны. Во всей Гилянской области нет ни одной крепости, и со стороны моря, вход в оную открыт совершенно. Леса, коими она преизобилует, составляют природную и единственную ее защиту. Областное войско состоит большею частью из Земской пехоты и не в состоянии противупоставить большого препятствия десанту. В Зинзилях нет никакого укрепления, однакож находится там 7-мь Артиллерийских орудий и принадлежащая к ним команда, состоящая из 60-ти человек разного сброда людей; ими начальствует Персиянин Хан, не имеющий ни малейшего понятия по сей части. В сей-то Артиллерийской /Л. 13 об./ команде заключается вся оборона Зинзилей. Несколько орудий 12-ти фунтового калибра могли бы легко заставить замолчать не грозную сию Артиллерию и открыть свободный путь на берег. К тому же еще и между жителями сего места найдутся такие, которые не захотят долго упорствовать Русским и даже станут способствовать к занятию сего важного, по многим отношениям, пункта.

Оканчивая сим краткое изложение настоящего состояния Персии, не излишним считаю присовокупить, что хотя Персидским Правительством и изыскиваются способы к своему защищению, но оные не могут предохранить ее от важных потерь, в случае продолжения войны. Ибо 1-е, Шах, позволив вовлечь себя в столь неравную войну, при первой неудаче старается изыскивать способы к прекращению ее. Недостаток же твердой решимости в таком лице, которое соединяет в себе все силы Государства, /Л. 14/ ослабляет предприимчивость других и приводит их в уныние и страх. 2-е, Аббас-Мирза сын Шаха, ослабив любовь к себе своего отца и навлекший на себя нерасположение народа, должен искать средств к поддержанию своему единственно в самом себе и в малом числе своих приверженцов. 3-е, Министры Персидского двора, кои наименованы на особом листе у сего приложенном, разделены на две партии, из коих содействовавшая к вероломному разрыву союза, после первой неудачи упала. Алаяр-Хан, зять Шаха, стараясь найти средство к своему спасению в войне, обратил громы ее на самого себя. 4-е, Народ приведенный Муллою Кербелайским в исступление, начал выходить из ослепления, дух его переменился, везде возникает общий ропот, сильно обнаруживающийся. Мулла, подстрекавший народ и одушевлявший его ложными прорицаниями, более не существует; он умер – и поборники его замолчали. 5-е, Армия, которая при настоящих обстоятельствах не может быть многочисленна, /Л. 14 об./ состоит большею частью из нерегулярных войск, которые при первой встрече с неприятелем, хотя и обнаруживают в себе дух храбрости, но малейшая потеря приводит их в отчаяние; страх гонит, они бросают оружие и рассеиваются безвозвратно. Регулярное же войско, устроенное по-образцу Европейскому, есть ново и составляет слабую еще опору. 6-е, Повсеместный недостаток продовольствия и неудобства собирать, а более еще перевозить провиант, затрудняет Армию в ее движениях. И наконец 7-е, Военные укрепления, по малочисленности своей и несовершенному устройству, составляют слабую ограду пределов. Быстрое движение и упорный натиск, достаточны заставить гарнизоны их положить оружие.

По всем таковым отношениям судить можно, что спасение Персии, в настоящем ее положении, зависит единственно от великодушного мира.

Корпуса Топографов Поручик Носков.

/Л. 15/ Министры Персидского Двора.

1) Моат-Амир-Довле (по имени Мирза-Абдул Вагаб) испытанный шахом в приверженности к нему; человек умный, праведный, ищет пользы своего Государя; имеет влияние на дела с иностранными державами.

2) Мирза-Абул-Гассан-Хан, бывший неоднократно посланником в России и других Европейских Державах. Он управляет Министерством иностранных дел и кажется располагает действиями своими сообразно политике Англинского Правительства, от коего получает ежегодно по две тысячи томанов.

Оба сии Министра всегда были противны войне с Россиею, хотя может быть и не одним чувством движимые.

3) Ассефут-Довле (Алаяр-Хан) главный виновник разрыва с Россиею, из собственных видов своих; пришел у Шаха /Л. 15 об./ в немилость, потерял все прежнее могущество, удержав только один титул; обвинен в похищении Государственной казны, имение его по повелению Шаха отобрано, лишен управления Шахским войском и кочевыми племенами, порученными ныне меньшему брату Аббас-Мирзы, управляющему городом Тегераном Али-Шах-Мирзе.

4) Салар-ат-Довле (Гассан-Хан) весьма мало имеет влияния на дела Государственные и находится при Шахе в роде Адъютанта; то же и

5) Амин-ат-Довле (Абдулла-Хан) сын незадолго пред сим умершего любимца Шахова Гаджи-Магмет-Гуссейн-Хана, славившегося в Персии своим богатством.

6) Каймакам (Мирза-Абул-Гассан) находится при Аббас-Мирзе. Незадолго пред сим был у него в большой немилости и лишился всего своего имущества. /Л. 16/ Аббас-Мирза не желав иметь его при себе, отправил в Тегеран к Шаху. Ныне опять возвратился в Тавриз и кажется поднялся на прежнюю степень. Человек тонкий и вообще, как говорят, наследовал качествами своего отца, коего место ныне занимает. Большой друг Алаяр-Хану и Сардарю Эриванскому.

К числу особ окружающих Шаха и имеющих большое на него влияние, причесть должно Манучар-Хана, Главного Евнуха Шахова гарема, пользующегося особенною доверенностью любимой жены Шаховой, именуемой Таджи-Довле. Живя в доме Англинского посланника, я имел случай узнать достоверно, что всякое дело, как бы оно сомнительно ни было, коль скоро при посредничестве сего Евнуха примет дорогу чрез гарем, то всегда оканчивается у Шаха с желаемым успехом. Постигшие тайну сию, употребляют оную в свою пользу.

Корпуса Топографов Поручик Носков».

РГВИА. Ф. 446. Оп. 1. Д. 3.

Текст воспроизведен по рукописи.

© подготовка текста - Нечитайлов М. В. 2013
© сетевая версия - Тhietmar. 2013
© дизайн - Войтехович А. 2001