СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

АМАБЛЬ ЖУРДЕН

ПЕРСИЯ

ИЛИ ОПИСАНИЕ УПРАВЛЕНИЯ, ВЕРОВАНИЙ И ЛИТЕРАТУРЫ ЭТОЙ ИМПЕРИИ

LA PERSE OU TABLEAU DE GOUVERNEMENT, DE LA RELIGION ET DE LA LITTERATURE DE CETTE EMPIRE

О языке Персидском и словесности

(Продолжение.)

Династия Саманидов, коей многие Государи любили покровительствовать наукам и людям с дарованиями, дала Персидской словесности ход, которой при следовавших Монархах ускорялся час от часу более. Шахи, Принцы, Емиры, даже правители городов держали при себе стихотворцев, долженствовавших прославлять из добродетели, воспевать громкие их подвиги и предавать бессмертию имена своих покровителей. Может быть не столько любовь к словесности управляла их щедростию, сколько гордость и желание приобресть славное имя. Как бы то ни было, но должно признаться, что жители Востока более всех других народов трогаются прелестями Поезии и красноречия, более всех уважают людей обладающих сими неоцененными дарами. [285] Шах Махмут, из фамилии Газневидов, сей великий завоеватель и слишком ревностный защитник веры, лишь только вступил на престол, тотчас призвал ко Двору своему знаменитейших ученых мужей своего времени. Абу-Рихан-Альбируни, Алфарабий, Абур-Хаир, славнейшие ученые и стихотворцы соделались украшением трона. История говорит, что сей Государь имел при себе до четырех сот стихотворцев, над коими начальником поставил он Анзария, отличнейшего поета, воспевавшего подвиги своего покровителя. Все стихотворцы и ученые люди в Государстве должны были представлять свои сочинения Анзарию (Анзарий умер в 431 году Егиры, или 1040 году от Р. Х. Он сочинил оду, состоящую из ста восьмидесяти двустиший, в которой описал все подвиги Султана. Слава и богатства его были чрезвычайно велики. Журд.), которой уже доносил об них Султану. В то же почти время процветали Адгайри и Аседи-Туси, учитель Персидского Гомера.

Но знаменитейший из всех великих людей сего времени неоспоримо есть тот бессмертный Фердусий, которому Персияне одолжены своею древнею Историею, в стихи переложенною. [286]

Непроницаемый мрак покрывает историю книги, служившей основанием сему произведению Фердусиева таланта. Персидские писатели несогласны о начале и времени сочинения Шах-Намега. Вероятно, что Персы еще до нашествия Аравитян имели свои исторические сочинения, что сии сочинения после были собраны, и что ими-то руководствовался Фердусий при составлении своего Шах-Намега.

Как бы то ни было, многие Государи тщетно старались о переложении в стихи сей Истории. Стихотворец Дакики, которому еще от Саманидов сделано было сие лестное препоручение, успел только начать свою работу. Махмут, желая возбудить благородную ревность в стихотворцах, предложил им трудится для получения награды, и увенчал Анзария за какое-то сочинение, нам известное. Азеди, котрому неоднакратно препоручаемо было переложение в стихи Шах-Намега, извинялся перед Султаном своими летами и слабостию дарований. Наконец выступил на поприще Фердусий, и в орлином своем парении торжествуя над соперниками, составил бессмертную Поему, которую многие, увлеченные более восторгом нежели истиною, равняют произведениям Гомера и Виргилия. [287]

Фердусий был сын одного работника, или садовника в Тусе, городе Корассанском, по имени Гассана. Отец его назван был Фердусием от того, что имел надзор над прелестным садом Фердевс - то есть раем. Вообще все народы любят украшать рождение великих мужей каким нибудь чудом. Есть предание, будто во время рождения Фердусия отцу его приснилось, что младенец, обратившись к востоку, закричал, и голос его повторился во всех странах о крестных. Пораженный сим видением он тотчас пересказал его одному весьма искусному толкователю снов, которой предвестил будущую славу его сына, прибавив к тому, что стихотворные дарования новорожденного будут предметом удивления всего мира. - Такое истолкование очень естественно. Поезия тогда вела к почестям. И Мнизарх, вопрошавший Аполлонова оракула о рождении своего сына, получил такой же ответ: "Счастливый Мнизарх! небо обещает тебе сына; мир будет наполнен его славою и с радостными восклицаниями возложит на него венец священный!"

Быв притесняем от правителя города Туса, Фердусий отправился в Газнах для принесения жалобы на обидчика. [288]

Он жил там, не получая никакого удовлетворения; а поелику был беден, то начал писать стихи, и ими доставал себе пропитание. Фердусию удалось получить доступ к стихотворцу Анзарию; он пришел в рубище, но своим умом возбудил удивление в предстоящих. Ему предложены были самые трудные стихи; и дарования Фердусиевы явились в новом блеске: тогда Анзарий принял его в свое общество. В сие время Махмут принуждал стихотворцев своего Двора переложить в стихи Шах-Намега. Никто из них нечувствовал себя способным к такому делу; но Фердусий немедленно принял на себя столь важное препоручение. Махмут, пленял некоторыми стихами, сочиненными Фердусием в честь его, назначил поету жилище в своих чертогах, и приказал выдать ему все, в чем он будет иметь надобность.

Фердусий провел четыре года в Газнахе, занимаясь своим переложением, и потом жил столько же времени в Тусе, своей отчизне. Наконец представил Махмуту четыре части своей Поемы, совершенно окончанные. Махмут ими был очень доволен, и Фердусий продолжал свой труд с постоянною ревностию, нередко получая новые знаки [289] благосклонности Государя. Поет был совершенно счастливым; как вдруг один сильной придворной решился погубить Фердусия за то, что сей отказался воспевать его подвиги. Злодей обвинял его в приверженности к секте Карматов. Сия хитрость имела успех, потому что Махмут держался учения Суннитов и объявил себя врагом всех тех, которые были не одного с ним мнения. Сколько Фердусий ни старался оправдаться, но его не слушали; он впал в немилость и даже опасался, чтобы ненависть Государя не привела в опасность его жизни. Окончив другую часть своей Истории, он представил ее Махмуту. Вместо наград ему обещанных он получил только 60,000 драхм. В горести и негодовании принял он деньги и тотчас пошел в бани, отдал 20,000 их надзирателю, другие 20,000 нищим. Потом, доставши список с Шах-Намега, поднесенного им Махмуту, он присоединил к нему ядовитую сатиру, в коей излил все негодование против столь недостойного поступка Султанова. Ета сатира есть прекраснейшее из Персидских сочинений в сем роде (См. Вестн. Евр. 1815 № 10 стр. 89-92 ). [290]

Махмут, прочитавши стихи, воспылал неизъяснимым гневом. Сей великий Государь, покоривший обширные страны своей власти, должен был терпеть оскорбление от садовничьего сына. Многолюдные армии его не могли подать никакой помощи противу ударов, нанесенных его славе. Он повелел сыскать Фердусия, и наказать за такую дерзость; но Фердусия ненаходили, а сатира в короткое время рассеялась по всему государству и врезалась в памяти подданных.

Между тем Фердусий скрывался в Газнехе четыре месяца, откуда перешел в Герат, а потом в Тусу; тут простившись с родными и отечеством, он удалился в Ростемдар. Правитель сего города принял его благосклонно и предложил имя Махмута из своей сатиры. Фердусий согласился, и приехал обратно в Тусу, где провел остальные дни свои в забвении и неизвестности. Он умер в 411 году Егиры или в 1026 от Р. Х.

Цари сменялись другими; новые династии являлись на места прежних; труды человеческие уступали силе времени; политический вид Персии был изменяем неоднократно; язык принял различные [291] впечатления от всего случившегося: но Фердусий, и теперь еще юный, еще прекрасный, живет в памяти всего Востока; слава его, ярким блеском сияющая, стоит непоколебима, посреди многообразных развалин, подобная пирамидам, коих неразрушаемая огромность утомила всесокрушающее время. Какими же средствами таланта приобретена такая слава? Высокостию ли мыслей, богатством ли изображений, величием ли понятий, прелестию ли слога? Или Шах-Намег уподобляется тем памятникам, которых главное достоинство составляет одна древность, и которые предохранило от разрушения беспрерывное удивление, освященное многими веками?

Г. В. Джонес, которого блистательное воображение равнялось обширным познаниям, и которой не столько руководствовался благоразумною критикою, сколько увлекался исступленною любовию к словесности, которою он во всю жизнь занимался - Джонес ставит Шах-Намега на ряду с поемами Гомеровыми. Г.ж Скот-Варинг, Английский путешественник, известный по разнообразной и обширной своей учености, отдавая справедливость Шах-Намегу, весьма далек от того, чтобы равнять ету поему [292]   произведениям Царя древних стихотворцев - и его мнение достойно вероятия. Вот он:

"Я думаю, что несправедливо дают Шах-Намегу название поемы епической. Ета Поема содержит в себе три тысячи семь сот лет. Хотя критика и не определила времени для епического действия, но, кажется, оно недолжно простираться столь далеко. Притом Шах-Намег есть более Поема историческая, как Луканова Фарсалия, нежели епическая, как на примере Енеида или Илиада. Ее можно назвать историческою Поемою, украшенною вымыслами басни.

Кажется, что стихотворец мало обращал внимания на нравственностью. И что он только хотел украсить происшествия, дошедшие до него по преданиям, или почерпнутые им в сочинении Гебров. Повествования его запутаны и перемешаны; их неиначе понимать можно, как обняв целую Поему; одни епизоды пересекаются другими; мир следует за войною, потом опять начинается война; веки текут, но в продолжении Поемы непримечается никакой перемены, один и тот же Государь сопротивляется войском Персидским, один и тот же герой ведет последних к славе. [293] Характер Нестора важен в своих последствиях. Красноречие сего мудреца Гомерова, его опытность, приобретенная многими летами, дают ему чудесное право прекращать раздоры Греческих Военачальников; но к чему служат у Фердусия долговечность Зала и Рустема, когда все люди с ними в етом сходны."

Фердусий избрал такой предмет, которой необходимо долженствовал нравиться его одноземцам. При его жизни в Персии находились многие фамилии, кои, не смотря на принятый ими Исмизм, всегда гордились благородным своим происхождением и прочитали себя потомками самых древних фамилий Персидских. Одни выводили свое начало от героев Систанских, от рода Заля и Рустема, другие от Государей Фарезских, многие от владетелей Мазендерана или иных провинций, лежащих по берегамкаспийского моря; и небыло ни одной Музульманской династии, которая не почитала бы своим предком какого нибудь Шаха из рода Сасанидов. Теперь можно судить, с каким восторгом взирали они на Поему, прославлявшую подвиги, на коих они основывали свое благородство, и передавшую их имена и предков их [294]  векам отдаленнейшим. Шах-Намег для Персиян сделался тем же, чем некогда для Греков были поемы Гомеровы - то есть архивами, в которых каждая фамилия искала истории своих прародителей.

Шах-Намег имеет и другое достоинство общее с Илиадою и Одиссеей. Фердусий, сочиняя свою Поему, черпал известия из первых источников. Ему известны были многие творения, или писанные на древнем Персидском языке, или недавно переведенные с наречия Сиссанидов. Сии книги после утратились, и Шах-Намег пережил их. Поелику же качества материалов, употребленных Фердусием, были неизвестны, то писатели новейших веков, предпринимая начертание древней Персидской Истории, по необходимости прибегают к сей одной Поеме, и никаких свидетельств не принимают кроме в ней заключающихся. Таким образом Шах-Намег включен историками в число подлинных сочинений.

Обширность Шах-Намега возбудила удивление, равное восторгу, вдыхаемому предметом сей поемы. До того времени стихотворцы писали одни оды для [295] прославление добродетелей или знаменитых подвигов какого нибудь Государя, но почти никогда не отваживались сочинять стихотворения, столь огромные. Тщетно Государи Сасанидские, тщетно Саманиды выдумали планы о сочинении отечественной истории в стихах, чтобы она легче вкоренялась в памяти. Стихотворцы всегда извинялись безмерностию труда. Но Фердусий, надеясь на свои силы, взялся за дело, и после тридцатилетней работы выдал в свет Поему, из 120,000 стихов состоящую!

Может быть и другие причины, коих мы не можем знать, равно способствовали славе Шах-Намега; может быть слог столь простой ныне, ВТО время имел такие красоты, такие прелести, коих не может приметить вкус Европейца; может быть воображение Фердусиево произвело большую часть стихотворных вымыслов, наполняющих Историю двух первых династий; даже может быть сами Персы придали великое достоинство книге за то, что в ней очень мало употреблено слов Арабских, и что язык отечественной сохранялся там в чистоте неповрежденной.

Кому не известны древние рапсодисты, выучивавшие отрывки из Гомера [296] приходившие всю Грецию, любившую слушать оные. Одни воспевали храбрость Диомедову, другие прощание Андромахи, некоторые смерть Патрокла, смерть Гектора и проч. Фердусий испытал ту же участь. Даже и в нынешние времена некоторого рода шуты ходят по городам и селениям и читают или представляют в действии разные епизоды из Шах-Намега! Народ, пленяющийся повествованиями, ласкающимися его гордости, воспоминая о подвигах героев древности, теснится вокруг своих рапсодистов, слушает с жадностию и сие удовольствие предпочитает всякому другому.

Журдень.