-

РАББАН САУМА

ИСТОРИЯ МАР ЯБАЛАХИ III И РАББАН САУМЫ

Из истории христианства в Персии

(1281-1317).

(Окончание; см. апрель.)

Царь же, успокоив гнев эмира подарками, отправился из Марага и через несколько дней прибыл в Тавриз. Католикос, переодевшись, под видом слуги присоединился к Гайтону. Наконец, в Тавриз прибыл новый хан-Газан (5-го Октября 1295 г. — D’Ohsson. L’Hist. des Mong. IV, 144, 153.). Католикос скрывался у царя в течении 7 дней, пока тот не пошел к хану и не сообщил ему об этом деле. После этого, католикос, по настоянию Гайтона, отправился к хану, сопровождаемый несколькими бедными детьми, приставленными к нему царем в виду того, что домашняя прислуга его разбежалась. Хан Газан не знал католикоса лично, а потому, ответив на его приветствие, спросил его: «Откуда ты и как тебя зовут?» Католикос ответил ему и на этом закончился разговор. Когда он вышел от хана, то весь дрожал, боясь главным образом, за судьбу христиан. Однако, Ангел Утешитель напомнил ему, что его «постигло искушение не иное, как человеческое» (I послан. к коринф., 10, 13.). Он повторял про себя: «О, кто даст голове моей воду и глазам моим — источник слез! Я плакал бы день и ночь о пораженных дщери народа моего!» (Пр. Иеремии, 9, 1.) Между тем, стало холодно и ханская ставка была пересена в Муган, на зимнюю стоянку. Проклятый Науруз находился в Тавризе. Католикос без всяких средств, без верховой лошади, без вьючного скота возвратился в Марага. Он прожил там несколько дней, как вдруг снова прибыли люди, разыскивающие его, [983] и с большим трудом ему удалось избежать их рук. Тою же зимою он отправил в ставку одного из своих учеников, чтобы объяснить хану все происшедшее и тем повлиять на отмену приказов, но ученику пришлось оттуда, ничего не добившись, спасаться бегством: не нашлось никого, кто бы пожелал взяться за дело христиан, кто бы хоть сжалился над угнетенными. Ученик с трудом выскользнул из рук одного вероотступника, принявшего ислам. После Рождественских праздников 1295 г. по Р. Хр., в воскресенье пришли люди от проклятого Науруза. «Отдай нам, католикос, говорили они 10000 динаров, которые ты получил от хана Кейхату; вот "тамга" (См. Dulaurier. Fragments relatifs aux Mongols. — Journal, Asiat. avril, mai 1858, p. 432.) (т. е. снабженное печатью письмо), в котором эмир требует их возвращения». Между тем, резиденция католикоса давно уже была разграблена и слуги все разбежались; католикос оставался один в руках этих монголов-мусульман. Ученики и епископы бежали: страх овладел всеми. Католикос предложил схватившим его отдать им деревню, но они не хотели брать ничего, кроме золота. В виду того, что они грозили избить его, он занял деньги и вручил им вечером, в воскресенье 20000 динаров. Некоторые из его учеников, после долгих колебаний с его стороны, уговорили его бежать. Ночью, когда запели петухи, они вывели католикоса из его заключения чрез маленькое слуховое окно, размер которого не позволял даже и думать, что из него можно бежать хотя бы ребенку: Таким образом, католикос бежал. На заре монголы были весьма изумлены и не знали, что им делать. Они боялись, что кто-нибудь приидет и спросит у них отчета в том, что они сделали с католикосом; не видя его, пришедший может сказать: «Вы погубили его!» Боясь этого, они тотчас оставили город и отправились в Багдад. Но едва они ушли, как от Науруза прибыл другой посланный, человек весьма жестокий, в сопровождении одного христианина, принявшего ислам. Они принесли новый приказ: заставить католикоса уплатить еще 36000 динаров. В виду того, что католикос скрылся, они схватили некоторых учеников и подвергли их ужасным пыткам; они их вешали головой [984] вниз но время небывалого мороза и снега и пр. Едва-едва соединенными усилиями всего города удалось вырвать несчастных из рук мучителей за 16000 денаров. Католикос со всеми своими спутниками скрывался в частных домах: лишь только становилось известным его пребывание в одном доме, как он тотчас отправлялся в другой, и так продолжалось до праздника Воскресенья Христова (25 Марта 1296 г. по Р. Хр.). Когда солнце зашло в созвездии Овна и мир немного оживился, католикос послал одного монаха в Муган, к хану Газану. Этот монах, прибыв в ставку, первым делом побывал у всех эмиров: они и ввели его к хану, которому он в точности передал слава католикоса: «Твой трон, о хан, благославен! Да утвердится он во веки и да укрепится навсегда за потомством твоим!» Хан спросил «А почему же католикос не явился лично к нам?» — «В виду того, ответил монах, что он находится в жестокой тревоге. Он был повешен головою вниз и жестоко избит; и вот лишь по причине еще свежих ран и мучений он не мог прийдти изъявить свою преданность хану; вот по какой причине он прислал меня повергнуть к стопам твоим его пожелания. Но, государь, когда ты в добром здравии прибудешь в Тавриз, то католикос больной или здоровый, а приидет приветствовать тебя!» Эти слова пришлись хану по сердцу и он пожаловал католикосу следующий указ: во-первых, поголовная подать с христиан взиматься не должна; во-вторых, никто из них не должен и не может быть принуждаем отступать от своей веры; в-третьих — всякий обязан обходиться с католикосом согласно установившемуся обычаю; католикос может действовать сообразно с своим званием, он должен войти во владение своим престолом и удержать свой жезл правления и свое влияние во всей провинции. Затем, по всей стране был обнародовал еще другой указ: все эмиры и войска обязаны возвратить все то, что было силой захвачено у католикоса и у епископов. Кроме всего этого, хан пожаловал католикосу, 5000 динаров и при этом, сказал; «они послужат католикосу пособием до того времени, пока он не прийдет к нам лично!» Христос не покидает своей церкви, Он — [985] утешение тех, чье сердце печально, Он спасает смиренных духом, Он прибежище и помощь несчастным во дни скорби! Бог обратил сердце царя к своему народу «ибо сердце царя — в руке Господа, как потоки вод: куда захочет, Он направляет его!» (Притчи Соломон., 21, 1.) В области Арбелы церкви были опустошены, к областях Тавриза и Хамадана они были совершенно разрушены; в городе и области Моссула — церкви до основания были сравнены с землею; в Багдаде же церкви были выкуплены несколькими тысячами дариков; одна лишь церковь, выстроенная в этом городе католикосом Макикой (Умер 18 апреля 1265 г. Assemani, t. III. р. I, p. p. 620, № 80.), предшественником католикоса Денхи, по приказу хана Хулагу и его жены христианки Докуз-Хатун, была отнята мусульманами вместе с жилищем патриарха и дворцом, который раньше принадлежал халифам. (Когда Хулагу, предок нынешних ханов, взял и разграбил Багдад, то он отдал этот дворец католикосу Мар-Макике для того, что бы на этом месте постоянно возносились молитвы за него и за его потомство). Мусульмане, не удовольствовались взятием церкви и резиденции католикоса, они еще заставили вынести оттуда прах католикосов (Макики и Денхи. См. Амру, цитируемого Assem. Bibl. Or. II. 455.), епископов, монахов и всех погребенных там верующих. Все это произошло по приказу Науруза. Когда монах возвратился к католикосу и принес ему декреты и рассказал о расположении к нему хана и эмиров, то двери резиденции были открыты, католикос взошел на свой престол и собрал свою рассеянную паству. В этот день прочли в Диване указы, повелевающие возвратить католикосу все отнятое у него. Таким образом, католикос получил необходимую сумму, что бы представиться хану Газану в Уган, летней стоянке близь Тавриза. Он вышел из Марага в месяц Тамуз 1607 г. греч. лет. (Июль 1296 г. по Р. Хр.), который в этом году приходился в месяц Рамадан (мусульм. название месяца). Два дня спустя, он явился к хану, который приказал, согласно обычаю, зажечь ладон. Он усадил католикоса по правую руку, приказал подать вино и подарил ему чашу. О большими почестями были приняты и епископы из его свиты. Однако [986] ненависть все увеличивалась в сердцах врагов, которые не переставали строить козни и обо всем уведомлять проклятого Науруза. Зиму 1296-1297 г. по Р. Хр. хан проводил в Багдаде, а католикос оставался в Марага. Между тем прибыл в Марага некий Шенак-эт-Тимур и стал распространять слухи, что у него есть указ, по которому всякий кто не отступится от христианства — будет предан смерти. Слыша это, мусульмане начали волноваться и, наконец, рассвирепев, бросились к резиденции католикоса и снова совершенно ее разграбили. Дело происходило в среду, во время поста. Когда же выяснилось, что этот человек действовал по собственному почину, руководствуясь личной своей злобой и ненавистью к христианам, то эмиры и знать города Марага решили собраться в следующее воскресенье, учинить суд и возвратить все расхищенные драгоценности. В резиденции находились большие сокровища и много драгоценных вещей: напр. золотая печать, пожалованная великим ханом Мункэ (1251-1259 г. по Р. Хр.), тиара, присланная Папой, еще одна печать (серебряная), которую подарил католикосу покойный хан Аргун, и мн. др. Когда мусульмане были приведены на суд и принесли розги для наказания виновных, то все они сразу начали кричать, схватили камни и преследовали эмиров и судей до их жилища; всякий христианин, попавшийся им в руки, был высечен и избить без жалости. Наконец, они бросились в резиденцию, разрушили все здания и стали бросать камни в монахов и учеников. Один из учеников, увидя это, тоже начал бросать в них камни и некоторых поразил; тогда мусульмане рассвирепели еще больше и один из них, добравшись до этого ученика, ударом меча отрубил ему голову и сбросил ее с террасы. Монахи стали бросаться тогда вниз и многие разбились. Один из этих фанатиков, видя, что монахи спасаются, схватил меч и убил одного из них. Христиане попрятались по своим жилищам.

Сокровищница церкви Мар-Георгия, выстроенной Раббан-Саумой, была открыта и все, что там находилось и уцелело от первого погрома, было разграблено; даже медные и железные сосуды, ковры, ящики с разными запасами и те были расхищены. Однако, грабеж, этот спас [987] саму церковь от разрушения: они имели это намерение, но увлекшись грабежом, очевидно, позабыли. Католикоса скрыла в своем доме ханша Бургасин-Аргай (Трудно установить эту личность: очевидно, речь идет о какой-то всеми известной ханше, ибо автор называет прямо ее имя, без всяких объяснений, без прибавления, столь ему обычного, местоимения «некий, какой-то». Выть может, здесь разумеется жена хана Газана — Булган или Булуган, а, возможно, это упоминается вдова хана Аргуна — Урук-Хатун, которую дальше наш автор называет Аргау-Хатун. О последней известно, что она была христианкой (см. стр. 23), (см. стр. 30).), у которой нашли убежище и епископы. Спустя 5 дней после этих событий мусульмане удалились в место, называемое Шакату (Быть может, деревушка Шекудан, между Марага и Тавризом.), а оттуда — скрылись в горах Сиях-Кух. Около этого времени из Багдада в Хамадан прибыл хан (См. D’Ohsson IV, 172.); неподалеку от этого города он принял католикоса.

Увидя его и услышав об обрушившихся на него несчастьях, хан сжалился и дал ему грамоту (охранную?); кроме того он отправил гонца с приказом от своего имени схватить, заключить в темницу и нещадно бить жителей Марага, пока они не возвратят награбленного и не отстроят разрушенных церквей. После многих усилий, удалось возвратить католикосу лишь незначительную часть разграбленного; остальное было неразыскано. Однако, несчастья на этом не закончились: страшные бедствия постигли христиан, населявших цитадель Арбелы (Древн. Арбаилу — «град четырех божеств» — где процветал культ Истар.), при чем арабы и курды хотели разрушить церковь, выстроенную в этой цитадели в 1268 г. по Р. Хр. католикосом Мар-Денхой. Началось с того, что несколько христианских солдат гарнизона, принадлежащих к племени горцев, случайно поразили стрелой одного знатного мусульманина. Следствием этого была страшная вражда с обеих сторон; мало-помалу эта вражда и ненависть возрасла до того, что перешла в правильное сражение и мост цитадели был отрезан. Надо заметить, что развитие этих событий произошло не случайно; оно явилось следствием задуманного Наурузом восстания против хана, [988] для чего он отправился в Хорасан и окружил себя союзниками и приверженцами со всех сторон. В то время, когда арабы осаждали цитадель Арбелы, были захвачены брат, жена и дети Науруза и по приказу хана Газана казнены во время Великого поста 1297 г. по Р. Хр. Мятеж еще более усилился. Ханские войска усиленно старались схватить Науруза. В ото время продолжалась осада Арбельской цитадели; мусульмане стали устраивать возле нее осадные машины, строили тараны и баллисты, усиленно готовились к штурму. Им удалось захватить архиепископа Арбелы, по имени Авраама, и несколько человек из проповедников из мирян. Одни из них были убиты, другие проданы за большие деньги. Наибольшее участие в этой осаде принимали монголы, приверженцы Науруза, и курды различных племен, но стекалось сюда и много простого народа, чтобы пограбить христиан: грабежи, убийства, насилия — были ужасны. Так продолжалось от 10 февраля по 14 сентября 1297 г по Р. Хр. Между тем, войска хана Газана, предводительствуемые великим эмиром, окружили Науруза в одной крепости. Жители этой крепости хитростью схватили его, заковали и в таком виде выдали ханским войскам. Ему тотчас отрубили голову и отправили ее хану. Посланный, везший ее, прибыл 25 августа этого же года к хану, находившемуся неподалеку от Ала-Дага, в месте, называемом Шарб-ханэ (Или, по другому чтению, Шараф-ханэ.).

В ханской ставке ходили упорные слухи о виновности арбельских христиан; говорили, что они убили много арабов, что они восстали против правительства, что, встречая мусульманина, они беспощадно предавали его смерти и т. д. Эти слухи вскоре дошли до хана, который хотя и стал мусульманином, однако все же благоволил к христианам. Католикос в это время скитался в Ала-Даге, не зная, где преклонить свою голову. Хан послал к нему двух своих приближенных: хаджи Рашид-ад-дина (Знаменитый персидский историк — автор большого труда — «Djamaut-Tewarich».) и эмира Тармада (Таремтан?). Они сказали католикосу: «Хан дал приказ. Пусть католикос выслушает его повеление!» Католикос ответил: «Кто же станет противиться его приказаниям?» [989] «Хан приказал, сказали они, следующее: если бы хан вывел христиан из цитадели и дал бы им земли, и воду, и жилища, если бы он запретил вредить им, если бы избавил их от всех тягостных налогов, то это удовлетворило бы тебя? Ныне вражда между арабами и сирийцами сильно возросла; оставить все в нынешнее положение — невозможно, ибо это угрожает государству тяжкими бедствиями; если не устранить это бедствие, то легко могут появиться и другие. Что скажет по поводу этого ханского намерения католикос?» Когда Мар-Яб’алаха услышал это, то глаза его наполнились слезами и он, задыхаясь, оказал им в ответ: «Я выслушал приказ моего господина; конечно, никто не смеет уклоняться от его исполнения или изменять его. Но, когда я вспоминаю о том, что произошло со мною и христианами, то мне кажется, что и небо и земля содрогаются от рыданий. Вы спрашиваете у меня ответа на приказ хана? Вот мой ответ: я имел резиденцию в Багдаде с церковью и земельною собственностью — ее у меня отняли! Церковь и резиденция в Марага — разрушены и все в них расхищено! В Тавризе, как вам известно, я сам с трудом ускользнул из рук смерти. Церковь и резиденция в Тавризе в настоящее время представляют собою равнину, все имущество разграблено. Наконец, была еще церковь и резиденция моя в Хамадане — но теперь невозможно указать и на следы их. Остается резиденция и цитадель Арбелы, занятая сотнею жителей. Уж не хотите ли вы и их разграбить? Но для чего же тогда и жизнь моя? Пусть хан прикажет мне возвратиться на Восток, откуда я пришел, или пойти окончить дни мои в стране франков». Услышав это, посланные были тронуты и на их глазах показались слезы. Они тотчас же ушли и, прийдя к хану, в точности передали слова католикоса. Хан приказал не изгонять христиан из цитадели и, если у них чувствуется недостаток в жизненных припасах, то снабжать их ими и течении зимы на счет Дивана до тех пор, пока не будет в состоянии войско прийти им на помощь. После многих затруднений и бесконечного пути, эдикт этот появился и были назначены идти в Арбелу посланные, чтобы освободить христиан. Католикос отправил с ними епископа, полагая, что при его посредничестве легче [990] будет прийдти к обоюдному соглашению. Епископ и посланные ханом прибыли в Арбелу 14 сентября 1297 г. Мост в цитадель был восстановлен и они вошли туда. После долгих усилий им удалось примирить христиан и арабов. Издержки, которые пали на католикоса и христиан равнялись 10.000 динаров, не считая того, что было дано резиденцией оказавшим содействие эмирам; это составило еще 1.500 динаров. Мирный договор арабов был подписан их главой, со стороны же христиан подписался их архиепископ; один эмир отнес и представил эти два документа хану. Тотчас же появился новый указ, отдающий цитадель для жительства христианам и дающий, им право потребовать назад все похищенное. Однако мусульмане не переставали искать случая повредить христианам. И вот пришел некий Наср-ад-дин к хану и выпросил эдикт, обязывающий христиан платить поголовную подать и носить особые пояса при выходе на улицу. Эти меры для христиан оказались весьма гибельными и много их было убито в Багдаде. Взимание подати скорее походило на грабеж, а когда они выходили на улицу, то их оскорбляли и подымали на смех: «Посмотрите, несчастные, на кого вы похожи с этими поясами». Мучители не забыли ни одного из оскорблений, ни одного из мучений, которому они могли бы их подвергнуть. В эту зиму католикос отравился вместе с ханом на зимнюю стоянку в Муган, а когда зима прошла, то с ним же прибыл в Тавриз и провел лето в ханской ставке. Он надеялся таким путем постепенно достичь наибольшего влияния и милости у хана и тем помочь своей церкви. В это время хан издал указ, по которому он жаловал Мар-Яб’алахе большую печать, подобную печати у него похищенной и даже носящую те же знаки, а также «сукор», т. е. зонтик. Католикос отправился провести зиму 1298-1299 г. по Р. Хр. в цитадель Арбелы, жителей которой он не видел уже около 5 лет. Когда прошла зима, он снова отправился к хану в Уган, а оттуда, с разрешения хана, пошел в Марага, где и провел лето. В октябре 1299 г. он с ханом Газаном снова отправился в области Арбелы и Мосула. Хан намеревался идти в Сирию и Палестину и овладеть этими землями, а католикос решил провести зиму в Арбеле, где он и занялся собиранием [991] суммы, необходимой для окончания заложенного им уже монастыря. Наконец, возвратился из похода в Палестину хан: он разбил войска этой страны, разграбил ее, перебил много людей и привел с собою пленных. Католикос присоединился к нему по пути и сопровождал его в Адербейджан. В сентябре 1300 г., к великой радости христиан, хан Газан навестил католикоса в Марага и прожил у него 3 дня. Когда хан, еще более расположенный к христианам, уехал оттуда, направляясь на зиму — 1300-1301 г. — в область Арбелы и Мосула, то католикос поехал провожать его до Синджара, а на зиму приехал в Арбелу. Когда хан снова возвращался, то католикос опять поехал с ним. Во время пути, курды залегли в засаде, чтобы напасть на католикоса и, когда он проезжал мимо них, они выпустили в него стрелы и одна из них легко ранила его в палец. Хан страшно разгневался и поклялся всеми своими клятвами, что отомстит курдам. Добравшись до Марага, католикос пришел в монастырь св. Иоанна Крестителя, который он основал, и привел с собою туда собранных им монахов. Он намеревался окончить его постройку, что ему вполне и удалось: постройка во всей своей красе, во всем своем великолепии была закончена. Слова бессильны, чтобы передать все величие, все великолепие этого монастыря; все было в нем совершенство: здания, порталы, стены, лестницы, сделанные из тесанного камня... Даже местоположение монастыря — поразительно красиво и величественно! Занавеси в алтаре, на раках, в ризнице, покровы для церковных сосудов поражают своею роскошью: все они сделаны из различных тканей, смешанных с чистым золотом. Вокруг монастыря идет терраса. Воды, при помощи каналов, протекают около всех монашеских келий и выносят наружу все отбросы. В этот монастырь католикос перенес свой престол, в нем же происходит большая часть рукоположений, здесь конфирмуется большая часть церковных постановлений и правил. В этом монастыре, хотя и выстроенном во имя св. Иоанна Крестителя, собрано огромное количество мощей; эти св. мощи расположены там в известном порядке, одни подле других. Длина церковных нефов вместе с алтарем — 60 локтей. Хоры, алтарь и сокровищница в этом храме — весьма обширны; купол [992] над алтарем снаружи весь покрыт зелеными глазурованными черепицами и увенчан крестом. Вот имена святых, мощи которых находились в монастыре: Благословенная Мария, Матерь Господня — маленький кусочек покрывала с ее головы, который был принесен покойным Раббан-Саумой из стран франков: Иоанн Креститель, св. апостолы Петр и Павел, апостол Фома, апостолы и евангелисты стран Востока — Георгий, Мар-Аддай и Мар-Мари, Мар-Стефан, св. мученик Кириак и с ним еще 40 мучеников, Мар-Симеон-Бар-Саббаэ, Иоанн из Дайлома. Мар-Сергий, св. Вакх, Мар-Шалита, Мар-Саба, Мар-Хеннан-ишо, Мар-Самуил, Мар-Иаков, Мар-Селиба, Мар-Ишо-Сабран, мученик Елисей, св. дочь Мануэ, Шамуна и ее сыновья. Католикос освятил церковь и положил (последний?) камень алтаря в день праздника Креста Господня, 13 Илуля 1612 г. Греч. лет. (14 сентября 1301 г. по Р. Хр.). Верующие собрались в этот день освящения со всего Адербайджана и принесли дары и десятину своих доходов. Католикос дал большой пир, на который пригласил людей всех вероисповеданий; каждому из них он подарил по чаше. Он благословил всех подобно царю Соломону, благословившему народ Господень после окончания большого храма. Общая сумма расходов по постройке этого монастыря составляет почти 420.000 динаров.

Епископам, монахам, плотникам, мастерам, вообще всем, кто принимал участие в постройке, католикос подарил одежды, сообразно положению и работе каждого. К этому монастырю была приписана деревня к востоку от Марага, называемая Дахби и которую католикос купил за 11000 динаров; все доходы с нее, равно как и с других имуществ, напр., с садов, виноградников, огородов, с пахотной земли и пр., шли в пользу этого монастыря. Яб’алаха назвал его «Малка д’умрэ», г. е. «Царь монастырей». Окончив монастырь и освятив его, католикос отправился в Тавриз, к хану Газану, принявшему его с большим почетом; он спросил его о постройке. Когда католикос сказал, что она совершенно закончена, то хан был весьма обрадован. Католикос благословил его в присутствии окружающих. Зимою хан отправился в [993] Муган, а Яб’алахе разрешил провести зиму в новом монастыре. Когда зима миновала и хан возвратился из Мугана, католикос посетил его снова и ото свидание было наиболее сердечно и радостно. Хан указал ему почетное место по правую руку и пожаловал ему различные дары, как напр., «пайдзе» с инициалами и драгоценные царские одеяния. Поблагодарив хана, он, по пути в Багдад, зашел в Арбелу; это было в 1302 г. Уже давно, почти 9 лет, не был Яб’алаха в Багдаде и теперь, получив от хана разрешение, он поспешил туда. Он вышел из Арбелы в пятницу после праздника Рождества и прибыл в Багдад накануне Крещения (1303 г.) День этого праздника он провел в монастыре Дарат-Румайэ Чрез 20 дней он покинул Багдад и отправился в Хилах (около Вавилона), чтобы повидаться с ханом, к которому и явился в день монгольского «Белого праздника» (Описание этого праздника Marco Polo — chapitre LXXXVII; и у Банзарова в его «Черной вере».). Хан весьма радостно его принял, расспрашивая о делах и между прочим сказал, что снова собирается идти в Палестину, чтоб завоевать ее. Прожив несколько дней у хана, католикос попрощался с ним и возвратился в Багдад. Хан подарил ему 5 кусков драгоценных тканей и удовлетворил все его просьбы. Газан-хан пошел в Палестину, а католикос — в Багдад, где и поселился в монастыре Дарат-Румайэ. Проведя там остаток зимы, 10 Низана (Апрель 1303 г.) он вышел из своего патриаршего города Багдада и направился в Адербейджан, а 13 Яра (Май 1303 г.) прибыл в Марага, в новый монастырь. 10 Хазирана (Июнь 1303 г.) в этот монастырь прибыль хан, которого католикос принял с большою пышностью; он дал большой пир в честь хана, князей, эмиров и вельмож государства. Хан выказывал католикосу большое расположение и надел на него плащ с собственных плеч. Заночевав в монастыре, хан ночью увидел во сне трех ангелов, стоящих над ним; один из них был в красной одежде, два других — в блестящей зеленой. Они утешали его и обещали ему, что он исцелится от болей в пятках, которыми он сильно [994] мучался. На утро хан подарил Яб’алахе присланный ему в знак уважения римским Папой крест из чистого золота, украшенный драгоценными камнями, в котором находилась частица животворящего древа Креста Господня. Он рассказал окружающим свой сон и открыто принял, что его исцеление произошло благодаря святости этого места. Пробыв в монастыре еще день, хан отправился в Уган. 20 Июня того же года он послал католикосу в подарок чудную лошадь, на которой ездил сам, и почетное платье; гонцу же повелел осведомиться о здоровье католикоса. Затем, в августе того же года, он отправил ему хрустальные и эмалевые вазы, расписанные золотом. В ноябре, в то время, когда хан был в Тавризе, католикос отправился на зиму в цитадель Арбелы. После праздника Воскресенья Христова (1304 г.), великий эмир, правитель области Диарбекира, навестил католикоса и они вместе отправились в монастырь в Марага, куда и прибыли в канун праздника Пятидесятницы. Спустя 5 дней, пришла печальная весть: скончался хан Газан. Он умер в день Пятидесятницы, под вечер, в окрестностях Сехенда (К востоку от оз. Урмия.). Все жители его обширного государства облеклись в траур; прах его был перевезен в г. Тавриз и погребен неподалеку от него (См. D’Ohsson, Hist. des Mongols — t. IV, 272-273.). После его смерти власть взяли в свои руки великие эмиры и во время их правления порядок нигде не нарушался. Они послали за единокровным братом покойного — Улчжейту, который в это время находился в Хорасане. 12 Тамуза (июль — 1304 г.) он был провозглашен ханом. Когда он был еще ребенком, во времена отца его Аргуна, то он проживал в Марага и часто навещал католикоса со своею матерью Аргау-Хатун, которая была христианкой. Он и католикос питали друг к другу большое расположение. Когда Улчжейту взошел на престол, то католикос очень обрадовался и подумал про себя: «он будет оказывать церкви покровительство еще большее, чем его отец и брат». Но оказалось совершенно иначе. Хан давно позабыл о прошедшем и, став мусульманином, относился к христианам даже с некоторою ненавистью. Католикос посетил его [995] два раза и хан обошелся с ним весьма почтительно, но далеко не сердечно: это была лишь простая вежливость. Покровительствовал хан только мусульманам; он им раздавал подарки, почести, давал в их пользу указы, разрешал строить мечети и пр. Мусульманам удалось внушить хану мысль овладеть монастырем, выстроенным католикосом, и преобразовать в мечеть церковь в Тавризе. Однако им это не удалось: за христиан вступился дядя хана со стороны матери, по имени Иринджин. Зиму 1304-1305 г. католикос провел в Ушнухе. Там он едва ускользнул из рук своих врагов и отправился в свой монастырь (В Марага, куда прибыл 16 мая, в канун Пятидесятницы.): из него он пошел в Уган, а затем сопровождал хана в Тавриз и всеми силами старался улучшить положение церкви. Наконец, ему удалось получить ханскую грамоту и он возвратился в свой монастырь; на зиму он пошел в Арбелу, и прибыв туда в начале 1617 (Октябрь 1305 г. по Р. Хр.), тотчас же приступил к постройке резиденции, которую благополучно довел до конца и роскошно украсил. В начале мая 1306 г. по Р. Хр. он снова пошел в свой монастырь. Узнав, что хан стал взимать с христиан поголовную подать, он тотчас пошел к нему в Уган, но ничего не добился. В то время хан начал строить на границе области Казвина город, который назвал Султаниэ; он собрал в это место мастеров со всех частей своего государства и приказал возвести такие великолепные постройки, что даже трудно описать. Между тем, дела католикоса расстроились и он прибыл в Арбелу, где и провел зиму 1618 г. (1306-1307 г. по Р. Хр.) Греч. лет., лето и зиму 1619 г. В мае 1308 г., он отправился в Адербейджан и посетил хана в Угане, где с ним обошлись, согласно обычаю, с большим уважением. Хан отправился на охоту и прибыл в монастырь, выстроенный католикосом. Монахи вышли ему на встречу и торжественно ввели его в монастырь. Он навестил келию настоятеля и тот ему очень понравился. Хан расспрашивал его о христианском учении и ответы настоятеля ему доставили большое удовольствие. Он вошел в резиденцию католикоса, сел на трон, призвал монахов и беседовал с ними; он пожаловал [996] им о кусков драгоценных тканей и, когда настоятель напомнил ему о поголовной подати, то он разрешил не брать ее с христиан. Он не причинил монастырю никаких расходов. На другой день, когда хан уже уехал, католикос, узнав о его посещении, поспешно прибыл в монастырь и был весьма огорчен, не застав хана. Он поспешил к хану в сопровождении епископов и настоятеля монастыря и присоединился к нему на берегу реки, называемой по-монгольски Джагату, а по персидски Вакья-руд (Она впадает и оз. Урмия, к югу от Марага.) Католикос был встречен с большим почтением и получил грамоту, запрещающую на всем протяжении его государства взимать поголовную подать с епископов, монахов, священников и диаконов. После этого, хан еще раз посетил монастырь; позднее он пригласил католикоса в Тавриз и подарил ему верхового мула и почетную одежду; затем он разрешил католикосу провести зиму в его монастыре, а сам отправился в Уган. Мар-Яб’алаха провел в этом монастыре зиму и лето 1620 г. (1308-1309 г. по Р. Хр.). Вскоре хан отдал католикосу всю поголовную подать Арбелы. В ноябре 1309 г. католикос отправился в цитадель Арбелы, но по пути серьезно заболел и был приговорен к смерти; однако, Господь наш поднял его от одра болезни и он торжественно въехал в Арбелу. Между тем, среди племен горцев (Многие из них были христиане.) возникли серьезные несогласия. Некоторые из них явились к хану с жалобой на их эмира Зейн-ад-дина-Балу, которому было поручено раздавать жалованье отряду в 3000 человек. Хан сильно разгневался на него и приказал заключить его на год в темницу. В то же время хан послал в цитадель Арбелы одного весьма хитрого и жестокого мусульманина, по имени Наср; случай для последнего представлялся весьма удобный, чтобы выполнить тот план, который он пытался осуществить еще в 1297 г. Нужно заметить, что все мусульмане, начиная от самых простых и кончая эмирами, правителями и советниками, давно уже соединили все усилия, чтобы отобрать у христиан цитадель Арбелы и погубить ее жителей. Следует также заметить, что жители цитадели давно уже забыли и презрели заповеди Господни и [997] оставили путь истинного христианства; исправить или наставить их было совершенно невозможно. Ненависть и злоба овладела их сердцами, они всячески обижали, притесняли и вредили друг другу, совершенно забыли о Боге и творили беззакония. Однако, все дальнейшие события были лишь путем Промысла Божия; жители Арбелы были ожесточены и лишены помощи Божией для того, чтобы они узнали свойства Провидения и тайны Его Высочайшей Природы; это было сделано для того, чтобы и весь мир поучился этому и узнал это; все это подобно тому, что в древности сказал Господь: «Я ожесточу сердце Фараона и покажу славу Мою на фараоне и на всем войске его» (Исход, 14, 4. 17.). Итак, Наср, о котором мы упоминали выше, пришел в цитадель и вошел в одну башню у ворот; оттуда он не выходил и тайно выписывал оружие, припасы и солдат. Затем, он дал знать в ханский лагерь, что эти люди мятежники и враги хана из за своего эмира, посаженного в темницу (Напомним, что гарнизон Арбельской цитадели состоял из солдат-горцев, бывших христианами.). Жители Арабелы не могли никоим образом повредить ему: за него стоял весь народ, а они, христиане, были разъединены и враждовали друг с другом; они все более и более теряли рассудок и все более и более погрязали во всевозможных пороках, ибо так судил Господь!

Наконец, пришли послы от хана и сказали: «Ну, христиане, выходите из цитадели!» Они, однако, не повиновались и решили сопротивляться. Увидя это и поняв, что замыслы их начинают осуществляться, мусульмане были весьма обрадованы. Хан послал тогда к Арбеле эмира Сути, находившегося в то время в области Диарбекира. И брата вышеупомянутого Насра — хаджи Дильканди. Он предписал, чтобы горцы и вообще все жители цитадели должны ее покинуть, в противном случае, приказывал осадить цитадель и взять ее при помощи ханских войск. Католикос же, бывший в милости при дворе, и все христиане с ним не верили, чтобы мог быть издан такой указ против цитадели, в которой он находился.

На основании этого они не приняли никаких мер, даже не послали хану донесения о происходящем и погрузились [998] в сон небрежности. Вдруг разразились события, даже возможности которых они не допускали. В среду 9 Адара того же года (Правильнее — 11 Адара, (Март 1310 г. по Р. Хр.).), во время поста, сын вышеупомянутого эмира в сопровождении трех генералов отправился к католикосу, чтобы передать ему приказ о том, чтобы он вместе с христианами вышли из цитадели; он угрожал католикосу, что в случае неповиновения он будет заключен в темницу. На другой день — в четверг — его, действительно, вывели силою и с этого момента ужас и стенания воцарились в цитадели. Католикоса отвели в монастырь Мар-Михаила Tap ’эль. Эмир Сути посетил его в сопровождении многих военноначальников и выказал ему много внимания. Он и раньше нередко навещал католикоса и был с ним в дружеских отношениях еще во времена покойного хана Газана Он сказал ему: «Приказ хана заключается в том, чтобы горцы вышли из цитадели и их место заняли другие. Пошли одного из своих приближенных, чтобы убедить их выйти оттуда; тебя, ведь, они не ослушаются!» На другое утро, в пятницу, католикос послал эмиру Сути в подарок быков, баранов и вино, а последний отдарил католикоса, согласно монгольскому обычаю, чашей, а кроме того — прекрасной лошадью. Между тем, хаджи Дильканди, шейх Мухаммед, правитель Арбелы, и его брат Ахмед всеми силами восстановляли его против христиан и католикоса; но эмир, принимая во внимание подарки католикоса, не слушал их. Наконец, католикос послал одного из епископов, по имени Мар-Абд-Ишо, епископа Таниты, а эмир — одного из военноначальников — Сати-Бага, — с той целью, чтобы посоветовать жителям цитадели выйти оттуда; однако, ни их увещевания, ни советы, ни обещания не оказали никакого действия и они ушли, ничего не добившись, и возвратились к католикосу и эмиру в субботу 14 Адара (марта). Лишь только, эмир Сути узнал об этом, тотчас же пошел он к католикосу и сказал ему: «Оказывается, действительно, эти люди мятежники и враги правительства». Тогда католикос отправил второе посольство и лично написал им увещевание; в состав посланных им вошли: архиепископ Ишо-Сабран, затем вышеупомянутый [999] Мар-Абд-Ишо и монахи Раббан-Давид-Затворник и Раббан-Денха, настоятель монастыря Мар-Михаила. Они отправились ночью в субботу, на рассвете вошли в цитадель и, наконец, убедили жителей выйти. Тут-то сыграл свою роль Наср. Узнав об этом, он поднял на крыше башни условленный сигнал, по которому к нему явились жители города и изготовились к битве.

Несчастные же жители цитадели, увидя блестящие мечи и острые стрелы, которые стали пускать в них, бросились к воротам цитадели и вступили в бой, который продолжался с 4-х ч. дня до вечера и всю ночь; было убито 3 мусульманина и 12 христиан. Эмир Сути, полагая, что христиане, не желая выходить, сами вступили в бой, тотчас окружил цитадель войсками и силою повел с собою плачущего католикоса. Когда они прибыли к подножью цитадели, то все стали говорить католикосу, чтобы он запретил жителям цитадели готовиться к битве. Ночью с воскресенья на понедельник из цитадели удалось выбраться нескольким человекам; католикос вместе с ними и с несколькими епископами его свиты был задержан в качестве заложника. Утром, в понедельник, эмир Сути заставил католикоса отправить в цитадель приказ свой, чтобы они отпустили Насра. Он послал епископа Ишо-Сабрана и монаха Раббан-Давида. Когда мусульмане увидели их, то тотчас убили Раббан-Давида и избили Ишо-Сабрана, которому, однако, удалось избежать смерти и возвратиться назад. Между тем, войска мусульман и монголов начали строить апроши и различные машины, готовясь к штурму. Что касается христиан, живших в самом городе, то их, с момента подачи Насром рокового сигнала, стали беспощадно избивать на улицах и площадях; многие находили убежище в домах мусульман, но их находили, заставляли оттуда выходить и они все погибали. Молодые женщины-христианки были раздеты и их водили по улицам города; у беременных женщин вспаривали животы, убивали детей и все трупы бросали пред воротами цитадели; а сами в то же время послали сказать эмиру Сути: «Пошли, эмир, посмотреть, как христиане убивают мусульман и бросают их пред воротами цитадели!» Он по своей простоте, поверил им и, не расследовав дела, разрешил разрушить 4 церкви, находившиеся вне цитадели: одну — во [1000] имя мученика Ишо-Сабрана, другую — во имя Ман’иу (?), затем, якобитскую церковь во имя Богоматери и, наконец, армянскую; все было разрушено до основания. Для штурма эмир собирал войска отовсюду и привлек к этому и курдов. Христиане соседних деревень были принуждаемы давать средства для вооружения и пропитания этих войск. Наконец, начался ужасный штурм цитадели, который вели день и ночь с 4-х сторон сразу; погибло большое количество осажденных, из осаждающих же погибло много курдов и арабов; монголы близко не подходили и ограничивались пусканием стрел издалека. В это же время по всей области преследовали христиан; все они ходили, буквально, как помешанные, от страха смерти.

Католикоса держали весьма строго и он, не зная, что с ним может произойти даже через час, сильно страдал. Однако, ему представился случай написать архиепископу Арбелы, бежавшему в деревню Бет-Сайядэ; католикос писал ему: «Какую пользу приносит твое бегство, если ты сидишь в деревне и не идешь в ханскую ставку доложить о случившемся?» Два дня спустя эмир Сути и католикоса отправил под конвоем в Бет-Сайядэ. Архиепископ же в сопровождении одного юноши отправился в ставку в ту же ночь, в которую получил письмо от католикоса. В четыре дня он достиг Багдада, отправился в ставку и уведомил о том, что случилось с католикосом и христианами. Оказалось, что эмиры были в курсе дел, ибо эмир Сути еще раньше отправил туда донесение; кроме того, и католикос посылал туда гонца. Однако, все молчали: одни из боязни, другие — будучи сами причастны к этому делу. Когда же прибыл архиепископ и обо всем происшедшем рассказал пред всеми, то молчать было нельзя. Тотчас с гонцом к Сути был отправлен ханский указ следующего содержания: «Ты нам излагаешь события одним образом, а католикос — совершенно другим. Кому же из вас двоих мы должны верить и чьи действия мы должны одобрить?» Сути, получив этот указ, воспылал гневом. Он послал за католикосом и сказал ему: «Это ты так написал хану?» Католикос ответил: «Я ничего не писал; просто один местный архиепископ отправился замолвить слово в пользу и защиту своей эпархии и своего жилища». Тогда ему стали кричать: [1001] «Так заставь выйти этих бунтовщиков согласно указу хана или объяви их своим указом мятежниками!» Яб’алаха послал к жителям цитадели архиепископа Мосула и двух учеников резиденции, чтобы они убедили жителей выйти, но те побоялись исполнить это. Между ними были и настоящие мятежники и вот они, боясь за свою жизнь, и уговаривали других не выходить. Католикоса тогда стали осаждать требованиями дать документ, который можно было бы отправить к хану и который удостоверял бы, что в цитадели сидят бунтовщики. Некоторые из вышедших из цитадели, о которых мы упоминали выше, были частью перебиты, частью — проданы; у католикоса было отнято все имущество. Наконец, им удалось силою исторгнуть у него и у бывших при нем епископов необходимый им документ. В тот же день эмир послал хаджи Дильканди к хану. Однако, один из эмиров, Ассан (Иссен) (Хасан?) — Кутлук, не поверил ему и бранил и порицал его за дерзость; он отлично понимал, что этот документ исторгнут у католикоса силою. Он так разгневался, что даже хотел ударить хаджи Дилькандн, но тот увернулся. Ассан отправился с советниками к хану и изложил дело. Тогда хан издал эдикт, предписывающий восстановить мир и запрещающий наказывать виновных как с одной, так и с другой стороны и продолжать борьбу. Добиться этого указа было не легко и пришлось приложить много стараний и Ассану, и архиепископу. Эдикт этот был вручен ханским гонцам для доставки в Арбелу, и хаджи Дилькандн возвратился весьма смущенный. Два ученика резиденции сопровождали гонцов и, наконец, они прибыли с указом в Арбелу в пятницу «Исповедников» (Под именем «пятницы Исповедников» несториане и якобиты подразумевают пятницу, следующую тотчас за Пасхальной неделей, в которую они чтут память всех святых мучеников. В описываемом году — 1310 г. — эта пятница приходилась 24 апреля.). Тотчас же, сожженый раньше мост в цитадель был восстановлен и заключили мир. Дело этим, однако, не окончилось. Как мы уже упоминали, мусульмане дали Насру и его брату большие средства и они, подкупив посланных, убедили их подняться в цитадель. Но там им не оказали никакого уважения и почета и не поднесли подарков. [1002] Посланные озлобились, пожалели о заключении мира и стали угрожать сопровождавшим их юношам; один из них тогда бежал и скрылся в Бет-Сайядэ, где его, как ни искали, не могли найти. Они тогда схватили католикоса и сказали: «Жители Арбельской цитадели не выйдут из нее иначе, как по твоему приказу. Ступай же и выслушай указ хана!» Прибыв в Арбелу и прийдя к Сути, он яростно был аттакован мусульманами и вступил с ними в препирательства. Наконец, по соглашению с эмиром Сути, он снова повторил жителям цитадели приказ выйти. Они должны были поклясться на Евангелии, что не причинят ни какого зла Насру; последний должен был дать подобную же клятву и таким образом мир был бы восстановлен. Многие, действительно, вышли и дали требуемую клятву, но оставшиеся вдруг снова закрыли ворота цитадели, не желая выходить. Сути, увидав это, схватил всех вышедших и перебил их; кроме того, сильно был избит юноша, сопровождавший гонцов, и его едва мог спасти католикос.

Ученики резиденции и епископы свиты Яб‘алахи были совершенно ограблены. Католикосу же коварно предложили следующее: «Мы пойдем на площадь, что внизу цитадели, а ты со знатью городской ступай наверх, в цитадель, и таким образом мы предупредим избиение, пока не приидет распоряжение хана». Католикос, по простоте душевной, согласился и поднялся в цитадель, не подозревая западни, которую ему расставили мусульмане, добиваясь его смерти. В тот же день, к эмиру Сути прибыл из его области (Диарбекир.) гонец и сказал ему: «В твою область вступают войска из Палестины. Возможно, что, если ты замедлишь приходом, то твое семейство будет захвачено в плен». Тотчас же Сути отправился, несмотря на свою болезнь, со всеми своими войсками, оставив у цитадели лишь курдов. На другой день между двумя врагами возобновилась битва. Наконец, в цитадели стал ощущаться недостаток в припасах, появился голод. Всякий, кто выходил с целью бежать или добыть съестных припасов, без жалости был убиваем. Католикос и три сопровождавших его епископа тоже были затворены в цитадели без одежд, [1003] без постели, без пищи. Положение становилось все ужаснее и нигде не было человека, который протянул бы им руку помощи. Что же касается посланных, то они возвратились в ставку вместе с хажди Дильканди и доложили хану, что жители цитадели — мятежники, что католикос побуждает их к восстанию, что он взошел в цитадель при помощи подкупа и там открыл сокровищницы и роздал бунтовщикам золото; что он доставил в цитадель огромное количество пшеницы, оружие, тетивы для луков и машины, что он побуждает их готовиться к битве. Хан и его приближенные, услыхав это, пришли в ярость. Тотчас были изданы указы в количестве 13 экземпляров и разосланы эмирам: всем эмирам курдов, четырем эмирам монгольских ханских войск и правителю области Арбелы. Эти указы гласили: «если кто нибудь будет доставлять в цитадель съестные припасы или вообще снабжать ее чем бы то ни было, то его поместие будет разграблено; а если он владеет землями в области Арбелы, то его имущество будет конфисковано и отписано в собственность хана; кроме того, необходимо, в самом недалеком будущем организовать сильное нападение на цитадель во славу мусульманской веры». На имя же католикоса хан издал специальный указ, в котором говорил: «Мы, подобно отцам нашим, почитали тебя, чтобы возносил ты за нас свои молитвы; ты же стал теперь вести себя совершенно иначе; так знай же, что все, что случится с тобою, имеет свою причину в самом тебе, а не в нас!» Эти указы были вручены двум военноначальникам, врагам христиан, по имени Тоган и хаджи Дильканди, которые должны были их доставить в Арбелу. Между тем, архиепископ Арбелы находился в ставке еще 3 дня после того как отправились первые гонцы с двумя учениками резиденции для заключения мира. Решив уехать отсюда, он так размышлял: «Если жители цитадели и мусульмане заключат мир, то мое присутствие в ставке бесполезно; если же напротив, они станут продолжать враждебные действия, то я, все равно, ничего не могу предпринять без совета католикоса». Поэтому он поспешно отправился в путь и направился в дер. Бет-Сайядэ; прибыв туда, он узнал, что именно в этот день католикос вместе с епископами был уведен и заключен в [1004] цитадели, как мы об этом упоминали. Все христиане были погружены в печаль. Кроме того, все находились в полном неведении насчет того, что случится с ними и будут ли они, наконец, избавлены от преследовании. Архиепископ не знал, что делать: с одной стороны, он никоим образом не мог возвратиться в ставку, ибо дороги были отрезаны, а с другой стороны — он не находил возможным оставаться в резиденции в то время, как католикос и епископы были захвачены и притесняемы, а христиане подвергаемы мучениям. Ничего же не предпринимать — значило бы нарушить заповедь Христа, который сказал, что истинный пастырь — тот, кто из-за любви к ближнему отдает самого себя, презирает жизнь и переносит всякие мучения из-за любви ко Христу и к ближнему своему (Ср. Еванг. от Иоанна, 10.). Ободрившись таким размышлением и взяв с собою учеников, он вечером 6-го Яра того же года (Май, 1310 г.), вышел из дер. Бет-Сайядэ. Они шли день и ночь, шли чрез горы и равнины, чрез возвышенности и пропасти, полные ужаса и боясь козней врагов, шли не имея ни крова, ни съестных припасов. Наконец, чрез 10 дней они достигли города Хамадана, где, как они слышали, должен был находиться хан; но они опоздали: хан в этот же день уже уехал в столицу. Архиепископ и его спутники на другой же день отправились в Султаниэ. Прибыв в этот город, они узнали о ханских указах, данных Тогану и хаджи Дильканди, которые приготовлялись к отъезду в Арбелу. При этом известии, руки у них опустились, колени задрожали, глаза наполнились слезами. Они попросили совета у друзей католикоса и христиан и им был дан совет не щадить ни собственного имущества, ни имущества резиденции, ибо иначе и католикос и христиане погибнут, церкви будут разрушены и церковные земли — конфискованы. Архиепископ тотчас же взял необходимую сумму денег и отправился к одному эмиру, имевшему свободный доступ к хану. Эмир принял его с большим уважением, выслушал его и попросил, чтобы он составил собственноручно доклад для представления его хану и эмирам. Затем он представил архиепископа и его доклад эмиру Ассан-Кутлук, потом — [1005] начальнику писцов хаджи Са’ид-ад-дину и визирю Рашид-ад-дину (О них см. D’Ohsson-Hist. des Mongols etcet — t. IV pp. 482, 542-544.). Архиепископ изложил дело в следующих выражениях: «Его Высокопреосвященство католикос приветствует Вас и приказывает сказать Вам: Вы знаете, о эмиры, что уже прошло 35 лет, как я пришел с Востока, что я был Волей Божией посажен на этот престол, что я служил и благословлял 7 ханов в полном смирении и страхе Божьем; особенно же молился и благословлял я отца ныне здравствующего хана, покойного Аргуна, и его мать Ургу-Хатун, которая была христианкой. Я никого не обижал и никогда не стремился к богатству и власти и, если и получал дары, то тотчас же расходовал их на пользу церкви. Тогда я был молод, теперь — я старик; я не имею ни жены, ни детей, ни родителей, ни семьи. Могу ли я пытаться восставать против хана из-за любви к благам мира сего? Могу ли я иметь даже мысль чего-либо лишить хана? Но почему же дают веру словам врагов моих? Я не испытал от хана никакого зла; но даже, если бы, сохрани Бог, он и обошелся бы со мною плохо, то Евангелие, книга, учение которой я исповедую, повелела бы мне воздать ему добром за зло; там написано: «Молитесь за врагов ваших и благословляйте ненавидящих вас» (Cp. Еванг. от Матфея, 5, 44.). Я не могу уклоняться от того, что предписано мне Богом чрез Христа, ибо тот, кто преступает хотя одну заповедь, удаляет себя от Того, Кто постановил ее. Я прошу Вас, пусть хан, если он убежден в моей преступности, привлечет меня к своему суду и точно укажет мне мои преступления; тогда он будет невинен в моей крови. Не оставляйте меня в руках врагов моих». Таковы слова католикоса. Христиане, находящиеся в цитадели, говорят следующее: «Мы не мятежники против хана, но мы исполнены страха от присутствия наших врагов, курдов и арабов. Они убивают нас без сожаления и нет никого, кто бы сжалился над нами; мы не имеем никого, кто бы осведомил хана о том томлении, в котором мы находимся. Мы слуги и подданные хана; мы всегда аккуратно платили подати и поголовный налог. Если хан прикажет нам [1006] удалить от себя горцев, то мы бессильны это сделать; если же он прикажет, чтобы мы сами вышли из цитадели, то пусть он пришлет кого-нибудь освободить нас из рук наших мучителей и мы пойдем туда, куда он укажет; ведь мы остаемся и не выходим из цитадели не потому, что нам здесь нравится, а лишь по причине боязни арабов и курдов. Наши сыновья и дочери уведены в плен, большая часть из нас уже перебиты». Каждый из вас, о эмиры, отлично знает теперь все обстоятельства и я, архиепископ, ручаюсь за истину всего того, что я собственноручно вам описал». Эмиры приняли к сведению его слова и изложили их хану, который приказал, чтобы великий эмир Чобан ознакомился с этим делом и пригласил побеседовать архиепископа. Последний был приглашен, повторил все то, что он рассказал раньше, и присовокупил: «Это все, все наши бедствия произошли из-за тебя» (Эмир этот был, действительно, в сношениях с эмиром горцев, по имени Балу — см. стр. 24.). Чобан благосклонно выслушал архиепископа, не допустил хаджи Дильканди отправиться с указами в Арбелу, дал много обещаний и назначил других послов идти в Арбелу. Между тем, не дремал и хаджи Дильканди, а с ним и все мусульмане; они стали задаривать эмиров, военноначальников и войска. И сбылось следующее изречение: «Дар затемняет глаза мудрецов в их решениях». Все возвратились к тому, что было постановлено раньше. Они тайно схватили архиепископа и передали его Тогану для того, чтобы при его содействии удалось заставить католикоса и христиан выйти из цитадели; если же не удастся это, то для того, чтобы убить его. Ночью его вывели из города и отвели в соседние горы: и никто не знал ничего о нем.

Христиане были весьма удручены этим, а все ученики — разбежались. У архиепископа был младший брат, которому удалось ускользнуть из рук преследователей; он прибежал к эмиру Чобану и сказал ему: «Слуга великого эмира, архиепископ, который вчера приходил к эмиру беседовать по поводу Арбелы, силою и хитростью уведен в Арбелу». Эмир пришел в ярость. Он тотчас же отправил гонца и велел привести архиепископа, [1007] освободив его из рук мучителей; он ввел его потом к хану и архиепископ ему повторил все то, что говорил раньше. Хан дал приказ привести в ставку католикоса и вывести из цитадели христиан, не нанося им оскорблений. Затем он призвал Тогана, дал ему по этому поводу инструкции и приказал отправиться в Арбелу. Великий же эмир Чобан проводил архиепископа до его жилища. Он написал для него несколько писем, адресованных монгольским эмирам, осаждавшим цитадель, и зятю покойного хана Гулагу, предка всех ханов, эмиру Гайджаку (См. Howorth, History of the Mongols, t. III, p. 213.). В этих письмах он приказывал пригласить католикоса выйти из цитадели, как это предписал хан, а также вывести оттуда христиан, не нанося им никаких оскорблений. Он сказал посланному: «Если кто-либо подымет руку против христиан, то не принуждай их выходить». Затем он с почетом отпустил архиепископа, вверил его ханскому посланному и сказал ему: «Если арабы или курды не станут слушать этих приказов, то оставайся в цитадели с католикосом и христианами и уведомь об этом меня». Архиепископ и посланный прежде всего отправились к эмиру Гайджаку и представили ему письма от Чобана. Гайджак и жена его очень обрадовались этому благосклонному христианам указу. Эмир Гайджак тотчас же послал в цитадель еще сотню монгольских всадников, чтобы способствовать выполнению этих предписаний, а кроме того, написал 800 курдам-пехотинцам, которыми командовал, чтобы они содействовали тому же. За три дня до прибытия архиепископа и посланного, Тоган послал католикосу указ о его выходе из цитадели; католикос, повинуясь ханскому указу, вышел из цитадели в пятницу, 26-го Хазирана (Июнь, 1310 г.), вместе с епископами и священниками. Тогда Тоган стал его убеждать снова подняться в цитадель, чтобы уговорить выйти и христиан. По простоте своего сердца, он повиновался ему, поднялся туда и приказал христианам выходить; эти несчастные повиновались. Они вышли в субботу, утром со своими женами, сыновьями, дочерьми, в числе приблизительно 150 человек (не считая жен и детей), [1008] без оружия и совершенно покойно. Арабы, видя, что они выходят, ожесточились, обнажили мечи и безжалостно всех перебили, захватив жен и детей в плен. Предлогом этого избиения они выставляли то, что в них, якобы, из цитадели пускали стрелы. На самом же деле, они этим избиением хотели устрашить католикоса и помешать ему выйти из цитадели, чтобы этим доказать обвинение против него; они надеялись, что хан тогда разгневается и прикажет предать его и всех христиан смерти. Однако, католикос решился также выйти, презирая их мечи; он размышлял: «Оставаясь здесь, я все равно умру от голода и приобрету себе плохую славу; уж лучше я выйду. Если Господь Наш спасет меня, то это будет для меня большим торжеством; если же нет — то я готов во имя Христа принять мученический венец». Христиане пали к его ногам, плача и умоляя его не выходить, но он им ответил: «Ничто не может мне помешать выйти; но я никого не принуждаю идти со мною; впрочем, если кто пожелает разделить со мною мою участь, то я не стану тому препятствовать». И он ушел, а с ним — три епископа, несколько монахов, священников и учеников. Они спускались вдоль стены, идя около невинно убитых жертв. Католикос видел детей своих с распоротыми животами и внутренностями разбросанными по земле и никого не было, кто бы хоть позаботился об их погребении. Идя, он доверялся словам Тогана, считая его другом и не зная, что тот обманщик. Он мог бы тогда в сердце своем воскликнуть вместе с пророком: «Я воззвал к друзьям моим, но они обманули меня! Мои священники погибли из-за меня. Посмотри, о Боже, как удручен я, как потрясен! Мое сердце перевернулось внутри меня, ибо я преисполнен скорби! Извне все уничтожил меч, но и дома — тоже смерть. Слышны стенания мои и нет никого, кто бы утешил меня! Все враги узнали о несчастье моем и возрадовались, ибо Ты причинил это мне. О, пусть скорее наступит день, который Ты возвестил, в который их положение будет подобно моему. Порази их, как поразил меня за грехи мои; поступи с ними так, как поступил со мною в детях моих и в возлюбленных моих, ибо стенания мои обильны и сердце мое сокрушенно!» К католикосу, между тем, [1009] подошел, как ни и чем не бывало, улыбаясь, Тоган. Он проводил его в свою палатку, обошелся с ним с большим уважением и поднес ему на коленях кубок. Католикос сказал ему: «Вот каковы твои обещания! Так-то исполняется по отношению к нам ханский указ, который ты сам читал и в котором было приказано не подвергать притеснениям и не проливать крови тех, кто сойдет вниз!» Тоган возразил: — Да, но ведь из цитадели пускали стрелы и два человека были убиты». «Прекрасно, ответил ему католикос, тогда следовало предать смерти тех, кто стрелял, а не тех, кто выходит из цитадели, повинуясь приказу хана». Тоган замолчал. Между прочим, враждебные племена решили погубить католикоса, причем Тоган и Наср, брат Дильканди, действовали очень хитро, оставаясь в тени. В то время, архиепископ, бывший у эмира Гайджака, подумал и сказал ему: «Эмир, ты знаешь, что за человек Тоган! Он опередил нас и я боюсь, как бы он не сделал в Арбеле до нашего прибытия чего-нибудь дурного. Хорошо было бы, если бы эмир послал одного из своих людей и одного из спутников гонца, который со мною». Эмир согласился с ним и немедленно отправил двух указанных людей. Они прибыли в Арбелу под вечер, в субботу, после того, как произошло известное нам избиение. Прийдя и приветствовав католикоса и Тогана, они представили документ, писанный по приказу хана Чобаном. При этом известии Тоган и Наср страшно смутились, побледнели и стати говорить тихим голосом. Они не могли оправдываться, ибо прибывшие видели католикоса. При наступлении ночи, Наср и Тоган сели на лошадей и проводили его целую милю, после чего он отправился в деревню Амкава (Ныне — Айнкава, в 2 килом. к с.-в. от Арбелы. См. Cuinet — La Turquie d’Asie. Geographie administrative, t. II, p. 858.). Архиепископ и сопровождавший его гонец прибыли в Арбелу в воскресенье утром, 27 Хазирана (Правильнее, 28 Хазирана (июня).) и узнали о всем происшедшем. Они сильно опечалились, но их немного успокоило известие о спасении католикоса и епископов. Они тотчас разыскали его, показали ему приказ великого эмира и изложили ханские распоряжения по этому же поводу. Католикос был очень обрадован, благословил их, а также [1010] и эмира. На другой день к Тогану снова пришел гонец и просил у него разрешения войти к цитадель. Тоган стал отговаривать его: «Они убьют тебя, говорил он, ведь они бунтовщики». Но гонец настаивал, говоря: «Убьют они меня или оставят в живых, но я все равно должен подняться к ним». Тогда Тоган запретил отправлять с ним в цитадель какие-либо припасы. «Ты пришел, скачал он, освободить христиан, врагов нашей веры, врагов нашего народа. И вот, подобно тому, как христиане не повинуются приказам хана, так и мы не станем повиноваться приказу твоего эмира». Гонец, не слушая его, пошел в цитадель, показал христианам указ эмира и убедил их выйти. Все согласились. Тогда этот гонец вечером спустился с цитадели в сопровождении трех лиц: тотчас один из них был связан и умерщвлен, а два другие уведены в плен.

Тогда гонец пошел к католикосу, чтобы посоветоваться, что предпринять дальше. «Осаждающие, говорил он, многочисленны и сильны, а в цитадели нет припасов и на один день; мне же препятствуют доставить их туда. Если я заставлю выйти из цитадели оставшихся в ней, то их, конечно, схватят и убьют. Я совершенно беспомощен. Впрочем, у меня есть такой план: соединить своих людей и людей эмира Гайджака, состоявших из 100 всадников, и при их помощи прежде всего вывести женщин и детей и проводить их в деревни. Воины, я и люди, которые останутся при мне, пойдем ночью и постараемся то же спастись. Если же на нас нападут, то мы сразимся». — «Ты знаешь, что делать, ответил католикос, действуй по внушению Божию». Во вторник посланный снова вошел в цитадель, собрал вокруг себя жителей и беседовал с ними. Большая часть приняла его совет. Однако, пословица говорит: «и из доброй ветви выходит червяк». Некоторые обитатели цитадели уже были предателями и находились в сношениях с Наср-ад-дином; всякий день они посылали ему сообщения обо всем здесь происходящем. Когда они увидели, что большая часть решилась выйти, они уведомили его об этом. Наср тотчас же объявил, чтобы жители цитадели, исключая горцев, никому ничего не платили, не выходили бы оттуда и были бы покойны: горцы же должны платить за путевые [1011] издержки посланников хана и могут, если желают, оставить цитадель. Тотчас же среди жителей произошел раскол и горцы со своими семьями сошли к Насру: их допустили пойти в дер. Амкава, но на другой день схватили и осудили на смерть. С этого времени не осталось в цитадели ни начальника, ни советника, ни сведущих людей. Ханский посол один жил в резиденции католикоса, но вскоре ушел и он и оставил их совершенно без помощи. Наступило ужасное время; не было человека, который мог бы ободрить их, сорганизовать их, повести в бой. Вскоре появился голод. Пшеница, бывшая на исходе, продавалась по 8 динаров за фунт; нигде нельзя было найти соли; уже были съедены ослы, собаки, крысы (Буквально — «ихнеумоны», которые в древности в домах заменяли кошек; так объясняет это слово Р. Дюваль. Они очень распространены и в Египте и известны под названием «Фараоновых крыс».), не оставалось уже даже старых кож. Жители питались зернами хлопчатника («грумэ»). Вдовы протягивали руки и не было никого, кто бы утешил их; не могли даже рыть могил покойникам. Сироты умирали на мусорных кучах; некоторые из них падали замертво и высыхали в своих жилищах; другие сами бросались с валов и внизу их принимали мечами и рассекали на части. О как жестока казнь Твоя, о Боже! Жители плакали день и ночь и слезы катились у них по щекам, но не было им утешителя. Всюду раздавались стоны, все просили хлеба; глаза их были темны от слез. Дети спрашивали у своих матерей: «Где же хлеб? Где масло?», и словно раненные, падали от слабости и усталости. Всюду просили хлеба, но никто не мог им его дать. Те, которые прежде ели роскошно, теперь валялись на улицах; те, которые ходили в пурпуре, теперь спали на навозных кучах; их лица стали, чернее угля и они неузнаваемы; их кожа прилипла к костям, она высохла и стала как будто из дерева. Счастливы были те, которые погибли от меча. Женщины убивали и варили своих собственных детей и это было их пищей. Юноши и молодые девушки были покрыты позором. Все стали предметом насмешки для людей, ибо это Господь в гневе Своем так наказал их! Они могли бы с пророкам воскликнуть: «Наши грехи — обратились на нас; наша сила — [1012] ослаблена. Господь предал нас такой руке, против могущества которой мы бессильны. Справедливо, о Господи, наказаны мы! Слушайте, народы, и смотрите на нашу скорбь! Наши девы и юноши — в плену: наши мужи перебиты. Что мы можем сказать? Что наши священники обманули нас и не указывали нам на прегрешения наши? Сохрани Бог! Они увещевали нас, но мы не слушали; мы презирали их, мы дурно с ним обращались. Мы не имели жалости к нашим старцам, мы обижали вдов; мы преследовали бедняков. Наше беззаконие превосходило то, которое было в Иерусалиме, наша злоба превосходит злобу времен Ноя. И все это потому, что Господь исполняет все задуманное Им; Он исполнял слово Свое, как определил его с древних времен. Он нас ниспроверг! Он соединил вокруг нас врагов и все враги наши открыли уста свои против нас; они свистали и скрежетали зубами; они далеко продавали детей наших, они оскверняли и позорили в нашем присутствии дочерей наших. Они надругалися на глазах наших над женами нашими; они говорили: «Мы истребим вас!» Вот день, которого мы ждали: мы нашли его, мы видали его собственными глазами!» 1-го Тамуза 1621 г. по Греч. лет. (Июль, 1310 г. по Р. Хр.), в среду, в цитадель вошли мусульмане с Тоганом и Насром и овладели ею. Они убили всех, кого нашли в ней, не пощадили никого: все богатства были разграблены. Горцев, которые еще оставались там, они сбрасывали со стен и стоящие внизу приканчивали их мечами. Большую часть женщин и молодых девушек они продали или отдавали всякому встречному, или подносили в виде подарков. Словом, в один день они излили всю свою злобу, которая давно скрывалась в их сердцах. Но мы теперь вместе с пророком скажем: «Трепещите, жители Арбелы! Удар приближается также и к вам. Ведь Господь вспомнит, что сделано было с народом Его и как было разграблено достояние Его. Господь милостив лишь к тем, кто надеется на Него и кто ищет Его; удары Его будут преследовать вас и в гневе Своем Он погубит вас и сотрет нас с лица земли, ибо вы разрушили Его церкви и рассеяли овец стада Его. И все, кто бы ни проходил по дороге, будет бить вас, свистать, [1013] качать готовою и говорить: «Вот та Арбела, которую проклял Господь!» Католикос, епископы и монголы, посланные эмиром Гайджаком для охраны их, возвратились в дер. Бет-Сайядэ. Все были исполнены ужаса и глубокой скорби. Они собрали там золото, вручили его посланным эмира Чобана, сотне всадников эмира Гайджака и пришедшим с ними курдам и отправились в ханскую ставку 8-го Тамуза того же года (Июль, 1310 г.). Католикос посетил жену эмира Гайджака, которая обошлась с ним с большим уважением и послала одного из своих людей проводить его до самой ставки. По прибытии туда он тотчас отправился к великому эмиру Чобану, который принял его с подобающими почестями, а затем — пошел устраиваться в городе. Он навестил хана, благословил его, согласно обычаю, и поднес ему чашу; хан также отдарил его чашей; однако, ни один, ни другой не начал разговора. Католикос вышел после этого свидания очень опечаленный: он рассчитывал, если бы хан спросил его, довести до его сведения обо всем, что случилось с ним и его паствой. Еще месяц оставался он там, тщетно надеясь на перемену или на то, что кто-нибудь спросит его о происшедшем. Когда были приведены в порядок некоторые важные дела церкви, он возвратился в выстроенный им в Марага монастырь и решил никогда больше не возвращаться в ставку. «Я устал, говорил он, от службы монголам». Зиму 1310-1311 г. католикос провел в монастыре, а летом пошел в Тавриз, ибо узнал, что эмир Иринджин прибыл в этот город. Эмир обошелся с католикосом с большим почетом; он пожаловал ему разные подарки: равным образом — и жена его, дочь хана Ахмеда, сына покойного хана Гулагу. Она была в государстве в большем уважении, ибо ее дочь была замужем за ханом Улчжейту и считалась его первой женой. Этот эмир Иринджин и жена его дали католикосу в подарок 10,000 динаров и верховных лошадей. Кроме того, эмир пожертвовал церкви Св. мученика Мар-Шалиты, в которой был погребен его отец, мать и жены, большую деревню. Зиму 1311-1312 г. католикос провел в том же монастыре, где жил и летом. Наконец, советники доложили хану о [1014] бедственном положении католикоса и хан определил ему пенсию в размере 5000 динаров в год пожизненно. Кроме того, хан пожаловал ему деревни в области Багдада. Число архиепископов и епископов, рукоположенных католикосом до этого года достигло 65. Он прожил в монастыре, который был им выстроен, до 1629 г. по Греч. лет. и умер в ночь с субботы на воскресенье 15-го числа Тешри II (Ноябрь, 1317 г. по Р. Хр. По словам Амру — это было воскресенье. 13 ноября.) и там же был погребен. Да будет благословена его память! Да защитят нас молитвы католикоса Мар-Яб’алахи и Раббан-Саумы! Да защитят они и всю вселенную до конца дней ее, и святую церковь, и детей ее! И да будет Богу слава, честь и восхваление и поклонение во веки веков! Аминь. Аминь.

* * *

Таково содержание изданной Беджаном сирийской анонимной рукописи. Раскрыть этот аноним — трудно, даже невозможно, по крайней мере, в настоящее время (К сожалению, сам Беджан имел лишь копию этой рукописи, впоследствии исчезнувшей, и не мог определить ни времени, ни точного места ее написания и происхождения. Беджан в 1889 г. писал Дювалю, (см. Jouru. Asiat. — 1889 — VIII Serie, 13), что он имел письмо от М. Соломона из Курдистана, снявшего ему копию, в котором он пишет, что видел подобную рукопись в американск. миссии в Урмии, но Беджан не знает, тот ли этот манускрипт, с которого свята присланная ему копия, или другой.). Написана рукопись, по-видимому. в Адербейджане, вскоре по смерти Мар-Аб’алахи III.

Н. Ригана.

СПБ. — 1908.

Текст воспроизведен по изданию: Из истории христианства в Персии (1281-1317) // Христианское чтение, № 6-7. 1909