СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

«Превосходнейший князь...»:

к истории переписки князя Н. Б. Юсупова и профессора Л. K. Валькенара

О раннем периоде жизни Н. Б. Юсупова, особенно о тех ее сторонах, которые не имеют непосредственного отношения к истории художественного коллекционирования и театра, мы знаем очень мало. Так, почти неизвестной остается фигура Юсупова как знатока классической литературы: круг его знакомств в ученой среде, жанровые и персональные вкусы и предпочтения, состав соответствующей коллекции в личной библиотеке. Публикуемая в настоящем издании статья Е. В. Дружининой об отношениях Н. Б. Юсупова и Л. К. Валькенара открывает эту важную тему и, разумеется, как всегда бывает в случае с ключевыми проблемами, не исчерпывает всего материала ¹.

Настоящая публикация родилась из работы с гербовым экслибрисом Н. Б. Юсупова. Попытки датировать время его создания и использования ² заставили нас обратиться к другим ранним изображениям юсуповского герба, в том числе к подготовленному Валькенаром изданию сочинений Феокрита, Биона и Мосха ³, начинавшемуся развернутым обращением [474] составителя к Юсупову и заставкой, основной частью которой был герб адресата. Вступительный текст и по объему и по содержанию выходил за рамки обычного в таких случаях краткого посвящения, и нам показалось важным получить его перевод, который с лихвой оправдал наши ожидания. Перед нами полноценное письмо, и оно служит важным дополнением к тому эпистолярию, который публикует наша коллега.

Публикуемое обращение уже привлекало внимание исследователей. Так, в 1866 г. известный московский филолог-латинист Алексей Михайлович Кубарев опубликовал в одной из своих статей перевод половины текста ⁴, попутно обратив внимание на некоторые свидетельства современников, подтверждавшие значительную эрудицию Юсупова в области классической литературы ⁵. Однако его перевод был максимально ориентирован на нормы русского литературного языка середины XIX в. без внимания к особенностям авторской риторики, которые в эрудитской среде всегда имеют знаковый характер. Поэтому в настоящем, полном переводе была сделана попытка по мере возможности их передать. Текст оригинала публикуется с сохранением использованных в нем выделений курсивом и его пространственного расположения.

Ссылки на переводы античных авторов даны по следующим изданиям:

Гораций — Гораций. Оды. Эподы. Сатиры. Послания / Пер. под ред. М. Гаспарова. М.: Художественная литература, 1970.

Петроний и Персии. — Римская сатира. Пер. с лат. / Сост. и научная подготовка текста М. Гаспарова; предисл. В. Дурова; комментарий А. Гаврилова, М. Гаспарова, И. Ковалевой и др. М.: Художественная литература, 1989.

Порций Лицин — Хрестоматия по ранней римской литературе / Сост. К. П. Полонской и Л. П. Поняевой. 2-е изд. М., 2000.

Феокрит — Феокрит. Мосх. Бион. Идиллии и эпиграммы. Пер. М. Е. Грабарь-Пассек. М., 1958.

ILLVSTRISSIMO PRINCIPI DE YOVSSOVPOFF

S. P. D.

L. С. VALCKENAER.

Non inexspectatum accipis, Humanissime Princeps, cum Bionis & Moschi reliquiis, Theocritum, qualem desiderasti, nullis oneratum adnotationibus, ante publicato meliorem tamen; quo quidem, ex itinere per nobilissimas Europae regiones, ad varii generis homines spectandos utiliter suscepto, in patriam reduci nullum gratius donum a me poterat offerri. [475]

Accepto novo libello laetus, opinor, redibis in istius temporis memoriam, quod ego Tecum Leidae Theocritea legens, Homeri, Sophoclis, Euripidis, similiumque carmina, iucundissimum me fateor exegisse, cuiusque temporis saepe scribis magna Те cum deleclatione recordari. Atque ego, Nobilissime Princeps, hunc libellum parandum censui, quo quidquid a me commissum esset culpae expiarem: nam probe memini, cum nobiscum esses, & paulo ante ferias aestivas Tuum mihi desiderium indicares exemplaria Graeca mecum isthac mox aestate versandi, qua liber ab omnibus aliis esses curis, quam multa dixerim in isto primo congressu, cur proximis saltern mensibus excusatus abirem: rure mihi Musisque vivere, atque otio per aliquot saltern dierum hebdomadas frui quotannis cupientem qua es comitate facilis mox excusasti; utque mihi morem gereres, multo diutius hie haesisti, quam facturus ante videbaris. Huius vera instituti primique adeo colloquii me postea puduit, cum mihi innotuisses tanquam Princeps communis & civilis, & velut specimen humanitatis ac modestiae. Has ego literas pet annos septem & triginta professus in duabus harum regionum Academiis iuvenilia variorum ingenia, quorundam etiam expertus nobilissima, Tui tamen simile pertinax studium in nullo deprehenderam; neque etiam credideram, inter Tui ordinis homines reperiri, qui his adeo caperetur veterum literarum elegantus. Quum hue venisses, & praepostero more graviora primum ac severiora tractasses, ubi Romanae maiestatis Graiarumque Venerum amor pectus percusserat, nullis aequalium iocis, quos Muscovica nive iudicabas frigidiores, neque aliorum consiliis a proposito Те passus es abstrahi: sed qua es modestia rem successuram primum diffidebas; tentasti tamen; &, blandiente profectu, Uteris, quarum cognoscendarum flagranti commovebaris cupiditate, atque huic uni curae tanto studio tamque severa lege totus invigilasti, ut egregios brevi tempore feceris progressus, multis pudorem incusseris, operaeque iam tuleris pretium; qui Parisiis, per Italiam, atque alibi terrarum, dum verus laudator Graecae lustrares antiquitatis monumenta, Codicesque scriptos perita manu versares in Bibliothecis, harum custodibus, qui quidem iudices essent idonei, Graece & Latine eruditus hac aetate Princeps fueris admirationi. Academici Parisini, ad praecedentis seculi eruditorum popularium gloriam properantis, & multos exemplo moventis, Villoisoni Uteris, laudum Tuarum plenis, vehementer me delectatum, qui homines resque nosti humanas, non valde miraberis. Sed me, qui laudibus istis mirifice faveo, Tuumque in has literas incredibile studium facio sane permagni, me tamen longe magis commoverunt recta in Те indoles; mores ab omni arrogantia alieni; nudae, quam exseris animi candore, veritatis amor; quodque perpaucis inest

incoctum generoso pectus honesto.

Tuque adeo mihi visus es Theocriti

Pan epe alaqeia peplasmenon ek DioV ernoV.

Hoc etiam magnum ego duxi, quod per plures menses vix diem intermisisti, quin horas aliquot mecum familiariter exegeris, meaque unius colloquia aequalium circulis anteposueris. Non itaque mirum videbitur, si dixero, cum hinc in Angliam primum proficiscereris, mihi quoque discessisse Те desideratissimum. [476]

Collegeram iam ante, quae Theocriteis expoliendis, Bionis & Moschi carminibus praeterea illustrandis possent inservire. Sed, quod has literas tractantibus evenire solet, alio traductus, atque in historia Graeciae Xenophontea illustranda occupatior, hos Poetas spectantia tanquam leviora, inter chartas perituras reiecta, nunquam fortasse contexuissem. His turn retractatis parare coepi libel lum, qui Illustri nomini inscriptus quanti Те facerem declararet, quique, ob Theocriti meritum duraturus etiam in veniens aevum, Russi Principis nomen atque in has literas studium ad posteritatem propagaret. Quaeque adeo nuncr accipis expolita Theocriti ceterorumque carmina, ad Rhenum in Batavis mecum lecta, domi releges, Princeps, sat scio, iucundissime; qui has scriptis veterum impressas elegantias longe anteponis Gallicis, cum suis plerisque Scriptoribus pereuntibus, aut Lingua certe mutata perituris, chartis, quarum plerarumque exiguus Tibi valor videbatur interiores scrutari literas volenti, quarumque iam ante Те ceperat satietas, quam ad nos venires. Terris nunc Tuis Penatibusque redditus, ad artes etiam liberales tractandas aptissimis Popularibus novum praebebis exemplum, Praestantissime Princeps, quo iuvenes e Russia primarii, Tua relegentes vestigia, concitabuntur ad idem stadium, sive apud nos, seu alibi terrarum, animose decurrendum: atque hoc Tui quoque causa efficere conaberis antiquitatis amator, ut maior sit delectatio, si habueris, cui admirationem sentienti possis significare. Praeterea, si quid mea vota valebunt, potente suasu perficies, ut, praeter Geometras, Mechanicos, Physicos, etiam ex quibusvis Europae regionibus evocentur Petropolin sermones utriusque Linguae docti viri; qui scholas aperiant, in quibus scriptores antiqui de meliori luto factis iuvenibus explanentur; aut hi saltern ab enarratoribus istis, si quis ita vocare velit, concitentur ad honestum antiquitatis amorem; ut huius etiam generis excolantur ingenia; atque hae artes liberales & Musicae in imperio latissime patente magis quam ante foveantur. Serae quidem ex Graecia, ubi erant educatae cultaeque, tandem tamen Musae Romam quoque venerunt:

Romanis accidisse fateor, quod ex elegantiarum Graecarum cultu Cato Maior praeviderat eventurum, quodque pro morum ille severitate indignabatur; sed in hac qua versamur scena ea de ra secundum veterum Persarum legem fateberis esse iudicandum: bona & mala, illinc orta civitatibus, librae lancibus hinc atque inde si imponas, longe gravior lanx commodorum propendere nostro utriusque iudicio videbitur. Ex renatis in Italia Latinis Graecisque literis id unum si tantum ortum esset boni, ut homines per tot secula caligine pressi turn demum coeperint ad istam rationis lucem oculos erigere, nos quidem illud ambo permagnum existimaremus. Hoc vero amabili telo quae vestratem plebem occupavit domari potent supersritio; artibus ingenuis si quid his inest feritatis emollietur; & gerendae reipublicae vera ratio Sapientibus inter vos magis magisque patenet. Tu vero, quando rebus eris tractandis, Princeps, admotus, mares aminos [477] habenti Imperatrici Augustissimae sententiam facile adprobabis Theocriti, cuius partem Academiae Batavae foribus inscriptam laudabas,

Mousawn ge malista tiein ierouV upojhtaV

Ek Moisan agaqon kleoV ercetai anqrwpoisi

Veteres autem Russicae gentis Heroas ex obscuris Annalibus laudaturo versus occines Horatii,

Quidquid etiam horum evenerit, Tu certe, Princeps, quotiescunque illud abs Те commode fieri potent & sine ostentatione, quam odisti, Tu

Fastidiosam desere copiam,

veteresque amicos, quorum cum inter nos versareris notitiam, hie atque alibi ingentem Tibi numerum comparasti, longeque maiorem brevi videris paraturus, eo studio frequenter revise, ut illinc reipublicae colligas gerendae profutura, atque omnibus Tu quoque sis documento, quanti sit historicos veteres, oratores, & poetas sua Lingua audivisse loquentes, & illinc usui futura sibi seposuisse. Tuis tandem ex Sorore Nepotibus, ad Batavos Venturis, veram viam praemonstrabis qua possint ad ingenii culturam pervenire:

Tibi det Deus propria ut habeas quaecumque exoptes bona. Ita vale, Princeps optime, meque Tuum, quod facis, ama. Scribebam Lugduni in Batavis Pridie Kal. Maj. (I)I)CCLXXIX.

Перевод

Сиятельнейшему князю Юсупову Л. К. Валькенар желает здравствовать.

Не вопреки ожиданию получишь Ты ныне того Феокрита, которого хотел иметь, с прибавлением того, что осталось от Биона и Мосха; без бремени примечаний, но, однако ж, лучшего, нежели напечатанный ранее ⁶; и мне невозможно было бы преподнести более достойный подарок тому, кто возвращается в своё отечество из путешествия по знатнейшим странам Европы, предпринятого не без великой пользы с целью повидать разного роду людей.

Получив сию новую книжицу, ты, как я полагаю с удовольствием перенесешься памятью в те времена, когда я с Тобою в Лейдене, читая Феокритовы творения, равно как и произведения Гомера, Софокла, Еврипида, находил в том — признаюсь — величайшую приятность; и Ты же мне [478] пишешь, что вспоминаешь о сем времени с великим наслаждением. И я, благороднейший Князь, положил себе выпустить оную книжицу, дабы искупить совершённый мною проступок: ведь я хорошо помню, как, находясь в нашем обществе, Ты, незадолго до летних вакаций, изъявил мне желание, чтобы тем же летом, вскоре, когда будешь свободен от всех прочих забот, пролистать со мною греческие книги, и я подробно объяснил при сей первой встрече, почему мне надлежало, на ближайшие по крайней мере месяцы, просить Твоего позволения удалиться, и по своей любезности Ты с готовностью отпустил меня пожить в деревне для себя и для Муз, наслаждаясь досугом по крайней мере несколько недель, — таково мое ежегодное желанье — и, дабы мне угодить, ты находился здесь много дольше, нежели ранее, как мне казалось, ты собирался это делать. И вот мне пришлось весьма устыдиться того моего обычая и той первой беседы нашей, когда после ты стал мне известен как Князь доступный и любезный, настоящий образец скромности и человечности. Я, преподавая эту словесность в течение тридцати семи лет в двух Университетах сих провинций ⁷, познакомился с большим числом даровитых юношей и некоторые из них были высочайшего достоинства, но столь стойкой ревности, подобной Твоей, я не встречал ни в ком; да и не верил, чтоб мог найтись человек твоего звания, который бы так пленился сими красотами древней словесности. Когда Ты прибыл сюда и начал весьма странным образом свою работу с труднейшего и более серьезного, сраженный в сердце своем любовью к римскому величию и греческому изяществу, не позволяя ни шуткам сверстников, которые казались тебе более холодными, нежели снега Московии, ни чьим-либо советам совлечь Тебя с избранного пути; но — с присущей тебе скромностью — ты сперва отчаялся в своих успехах; однако ж попыток своих не оставил, и, ободренный первыми успехами, ты с такой ревностью и с таким самозабвением весь отдался единственному занятию — изучению словесности, познакомиться с которою у тебя было столь сильное желание, что в краткое время сделал великие успехи, посрамил многих и уже начал пожинать плоды своих трудов; и когда в Париже, по всей Италии и в иных странах, ты — истинный любитель и знаток — рассматривал памятники греческой древности, опытной рукой листая в библиотеках греческие рукописи, у хранителей их — а они в сем деле верные судьи — вызывал ты восхищение тем, что в наше время князья могут иметь такую греческую и латинскую образованность. Ты, знаток людей и дел человеческих, не будешь слишком удивляться тому, что парижский академик Виллуазон⁸, стремящийся к славе самых знаменитых [479] эрудитов прошедшего века и многим служащий примером, весьма обрадовал меня своим письмом, полным похвал Тебе. Но меня, кому весьма приятны сии похвалы и ценящего Твою невероятною ревность к сей словесности, — меня куда больше тронули Твой прямой характер, нравы, далекие от какой-либо наглости, и любовь к нагой истине, которую ты проявляешь с неподдельной искренностью; и то, что свойственно столь немногим, —

И благородство души, и честное искренне сердце ⁹
Ты мне кажешься этим Феокритовым отпрыском —
Выкован весь ты из правды, как следует отпрыску Зевса ¹⁰.

Большую цену придаю я и тому, что в течение многих месяцев ты едва ли пропустил день, чтоб не провести нескольких часов в общении со мной, и беседу со мной одним предпочитал кружкам сверстников. Таким образом, никто не удивится, если я скажу, что, когда ты в первый раз отправился отсюда в Англию, то и мне тебя очень не хватало.

Я и раньше занимался сбором сведений, которые могли бы послужить исправлению стихов Феокрита, а кроме того — объяснению Бионовых и Мосховых. Но, как часто происходит с теми, кто занимается сей словесностью, будучи вынужден двинуться в другом направлении и основательно заняться объяснением Греческой истории Ксенофонта ¹¹, все, что касалось этих поэтов, я отбросил как неважное, поместив среди ненужных бумаг, и, возможно, никогда бы не окончил сего предмета. Но, передумав тогда, я приступил к подготовке книжицы, которая, будучи посвящена сиятельному имени, показала бы, сколь Ты для меня дорог, и которая, коль скоро благодаря Феокритовым заслугам ей суждена жизнь и в следующем веке, прославила бы имя русского Князя и его рвение в занятиях сей словесностью на будущие времена. А те исправленные стихи Феокрита и прочих, прочтенные со мною на берегу Рейна в Голландии, которые ты получаешь теперь, дома — знаю точно — Ты, Князь, перечтешь их с удовольствием; Ты весьма предпочитаешь сие изящество, запечатленное в писаниях древних, французским сочинениям, погибающим по большей части вместе со своими авторами или имеющим погибнуть при изменении языка; по большей части Ты не усматривал в них большой ценности, желая познакомиться со словесностью более глубокой, и пресытился ими еще до того, как прибыл к нам. Вернувшись в свою страну и к родным пенатам, Ты, великолепнейший [480] Князь, будешь всегда служить примером своим способным к тому согражданам для занятий свободными искусствами, привлекая отборнейших из русской молодежи по Твоим следам на сие поприще, по коему они ревностно устремятся либо у нас, либо в какой иной стране; а это Ты — любитель древностей — попытаешься сделать и для себя, чтоб удовольствие было больше, когда Ты, восхищаясь чем-либо, будешь иметь возможность поделиться своим восхищением с ценителем. Кроме того, если чего-то будут стоить мои молитвы, твоего влияния достанет убедить, чтобы, кроме геометров, механиков, физиков, в Петербург созвали из каких угодно стран Европы мужей, ученых в обоих языках ¹²; с тем, чтобы они основали школы, где будут объяснять древних писателей юношам, созданным из глины лучшего качества ¹³; и чтобы по крайней мере те юноши, от сих истолкователей, если можно их так назвать, загорелись высокой любовью к древности, — чтобы также могли растить и дарования сего рода — и чтобы эти свободные и мусические искусства были покровительствуемы более, нежели раньше, в столь пространной империи. Хотя Музы и поздно пришли из Греции, где их вскормили и почитали, в Рим, — однако ж пришли.

При второй войне Пунийской окрыленною стопой
К воинам спустилась Муза, к диким Ромула сынам... ¹⁴

Признаю: с римлянами случилось то, что предвидел Катон Старший от погружения в греческую утонченность и чем тот возмущался по суровости нрава ¹⁵; но на той сцене, где мы действуем, ты сам сознаешься, что нужно судить по древнему персидскому закону: если положить на две чаши весов блага и несчастья, проистекающие отсюда государствам, то по нашему обоюдному суждению много тяжелее будет та чаша, на которой будут лежать преимущества. Если бы из возрождения в Италии латинской и греческой словесности проистекло только то благо, что люди, в течение многих веков жившие во тьме, только тогда начали обращать свои взоры к сему свету разума, мы оба сочли бы, что это дорогого стоит. Ведь этим изящным оружием можно укротить предрассудки, овладевшие вашим народом; благородные искусства смягчат дикость, уж какая в нем есть, а вашим мудрецам будет все шире и шире открыт истинный способ управления государством. Ты же, Князь, когда будешь призван к делам, легко оправдаешь в глазах Августейшей [481] Императрицы, имеющей мужественный дух, сентенцию Феокрита; ее часть, начертанную на дверях Академии Голландской, ты некогда хвалил:

Всех превыше ценить толкователей Муз вдохновенных ¹⁶:
Людям от Муз лишь одних посылается добрая слава ¹⁷.

Тому, кто собирается прославить древних героев русского племени из темных летописей, ты напомнишь эти стихи Горация:

Немало храбрых до Агамемнона
На свете жило, вечный, однако, мрак
Гнетет их всех, без слез, в забвеньи:
Вещего не дал им рок поэта ¹⁸.

Что бы ни случилось, ты, Князь, всегда, когда сможешь сделать это с легкостью и без притворства, столь Тебе отвратительного, —

Покинь же роскошь ты ненавистную.... ¹⁹

и со старыми друзьями, с которыми ты познакомился, когда был у нас, и которых ты здесь и в иных местах приобрел несметное множество, а вскоре, как представляется, приобретешь и куда больше, вновь встречайся ради пользы для дел государственных, а сам же Ты в глазах всех примером своим доказал, сколь важно обращаться к тому, что говорят на своем языке древние историки, ораторы и поэты, и извлекать отсюда то, что может оказаться полезным. Своим же племянникам по сестре, которым предстоит прибыть в Голландию ²⁰, ты покажешь истинный путь, следуя коим они смогут воспитать свой ум:

...пусть отдаст он поэзии юность,
Чтобы с веселой душой вкушать от струи Меонийской ²¹.

Тебе же пусть Господь те блага даст, какие только хочется ²². Итак, прощай, превосходнейший Князь, и люби меня, преданного тебе, — что ты и делаешь.

Лейден, 30 апреля 1779 г.

Перевод А. И. Любжина и А. И. Солопова

Комментарии

1. Так, укажем, к примеру, на рукопись сочинения Валькенара De analogia ling[uae] graecae, вывезенную в 1930 г. в числе нескольких десятков манускриптов из юсуповской библиотеки Архангельского в московское Древлехранилище (РГАДА. Ф. 188. Рукописное собрание ЦГАДА. Оп. 1. № 608).

2. Боленко К. Г. Владельческие книжные знаки Н. Б. Юсупова-старшего (1751-1831) (в печати).

3. Theocriti, Bionis, et Moschi Carmina bucolica. Graece et latine... — Lugduni Batavorum, 1779. В библиотеке Н. Б. Юсупова имеется два экземпляра этой книги (ГМУА OPK. Инв. № PK-8847 и PK-6105).

4. Кубарев А. Московский публичный музей и библиотека // Чтения в обществе истории и древностей российских. М., 1866. Кн. 2. Разд. V (Смесь). С. 156-157. Статья выходила также отдельным оттиском с самостоятельной пагинацией (вырезку фрагмента с текстом посвящения Юсупову см.: РГАДА. Ф. 1290 (Юсуповы). Оп. 2. №2167. Л. 3-5).

5. Там же. С. 165, 158.

6. Вероятно, имеется в виду издание: Theocriti decern Eidyllia, latinis pleraque numeris a C.A. Wetstenio reddita, in usum auditorum cum notis edidit, ejusdemque Adoniazusas uberioribus adnotationibus instruxit L.C. Valckenaer. Lugduni Batavorum: Apud J. Le Mair, 1773.

7. Официально Нидерланды назывались Соединенными провинциями.

8. Виллуазон, Жан Батист Гаспар д'Ансс де (1750-1805) — эллинист, филолог, профессору Коллеж де Франс, член Французского института (1802).

9. Перевод Ф. Петровского. Персий, sat. II, 74 (зд. и далее источники цитат определены А.И. Любжиным).

10. Перевод М. Грабарь-Пассек. Феокрит, VII, 44.

11. Еще до знакомства с Юсуповым Валькенар участвовал в комментировании записок Ксенофонта о Сократе (Xenophontis Memorabilium Socratis dictorum libri IV... — Lugduni Batavorum, 1772). Однако сведениями об издании Истории Греции Ксенофонта с комментариями Валькенара мы не располагаем.

12. Ср.: Ноr., carm. III, 8, 5.

13. Ср.: Iuv., sat. XIV, 35.

14. Перевод M.JI. Гаспарова. Порций Лицин, frg. 1 Morel.

15. Марк Порций Катон (Старший); 234-149 гг. до н.э., римский политический деятель и писатель. В 155 г. до н. э. потребовал удаления из Рима представителей «философского посольства» Афин, опасаясь разлагающего влияния их учений (прежде всего академика-скептика Карнеада) на нравы римской молодежи.

16. Источник первого стиха обнаружить не удалось (перевод наш. — А. Л.).

17. Перевод М. Грабарь-Пассек. Феокрит, XVI, 58.

18. Перевод Н. С. Гинцбурга. Гораций, IV, 9, 25-28.

19. Перевод Н. С. Гинцбурга. Гораций, III, 29, 9.

20. Речь идет о племянниках Н. Б. Юсупова, сыновьях его сестры Елизаветы и Андрея Михайловича Голицына, умерших в 1770 г. Подробнее об их поездке в Голландию см. статью Е.В. Дружининой в настоящем издании, а также: Берелович В. Образовательные стратегии русских аристократов. Воспитание сирот Голицыных (1782- 1790) // Европейское Просвещение и цивилизация России / Под ред. С.Я. Карпа и С.А. Мезина. М., 2004. С. 321-329.

21. Перевод Б. Ярхо. Петроний, sat. 5,1,11-12.

22. Афраний, 358 Ribbeck.