Второе путешествие Петра Великого в Голландию

Второе путешествие Петра Великого в Голландию

(Составляет окончание труда Схельтемы: “Петр Великий Император России, в Голландии и Заандаме в 1697 и 1717 гг.” переведенного и сообщенного А. С. Лацинским (“Русс. Стар.”, апрель 1916 г.))

Введение.

Причины и цели этого путешествия в такой степени облечены покровом политической тайны, что мы не решаемся раскрывать здесь полную их картину. Излагаемое нами ниже представляется нам наиболее близким к истине.

Искусный министр герцога голштинского барон Герц, перейдя на службу к королю шведскому Карлу XII, составил разнообразные и весьма обширные планы для спасения своего государя, положение которого, потрясенное предшествовавшими поражениями на театре войны, с каждым днем делалось все более и более тревожным и затруднительным, особенно в виду продолжавшихся военных действе против России. Много политических хитросплетений при разных дворах завязал этот ловкий дипломат, стараясь запутать в них Царя.

Герц вступил в переговоры с Куракиным, указывая ему на возможность для Царя приобрести Остзейское побережье со всеми на нем гаванями, если бы Царь был склонен заключить со Швециею мир за счет Дании.

Рассматривая положение вещей именно с этой точки зрения, представляется ясным как появление Петра у Копенгагена с значительным сухопутным корпусом [320] войск и многочисленным флотом, так и отсрочка высадки войск на берега Шонии и многие другие действия Петра. Но английское правительство сразу проникло в эти замыслы и предупредило короля Дании об опасности, которая угрожала не только острову Зеланду, но и самому королевскому дому. Это заставило датский двор быть настороже, — с тревогою смотрели на друга, так сильно вооружившегося — и все предложения, внушавшие какие-либо опасения, были решительно отклоняемы. Таким образом, Царь должен был отказаться от своего плана и отвести свои войска на Мекленбургскую территорию.

Это вмешательство английского двора естественно еще более усилило то охлаждение, которое уже некоторое время замечалось между Царем и английским королем. Одним из намеченных планов Герца было произвести в Англии революцию и восстановить на английском престоле дом Стюартов. Первый лейб-медик Царя Арескин, близкий родственник лорда Марра (Маrr), одного из главнейших якобитов (Приверженцы изгнанных в 1688 г. Стюартов), старался привлечь Царя на сторону претендента; кроме того, в интересах успеха дела важно было, чтобы Царь более сблизился с Франциею. Гаага была, в эту эпоху, cpeдoтoчиeм всех политических предприятий, как бы высшею школою для этого, также — биржею всей Европы; поэтому ни в ком не могло возбудить никакого подозрения то обстоятельство, что Петр задумал отправиться в этот город, чтобы лично удостовериться в точном положении дел и в истинных пользах своего государства.

Затем, мы думаем, что то тяготение, которое Петр всегда чувствовал к Голландии и которое как бы впиталось в его характер или, пожалуй, сделалось как бы его коньком, много содействовало тому, чтобы быстро покончить с какими-либо колебаниями, какие могли вызываться этим планом. Его встречи и сношения с голландскими морскими офицерами в Ревеле и Копенгагене снова пробудили в нем влечение к Голландии и если верно, как это рассказывали еще раньше заандамские плотники, что одним из самых пламенных желаний Царя было — пожить в Заандаме тою жизнью, как живут они, то желание Петра побывать еще раз в Амстердаме - объясняется легко. [321]

Любимая супруга Царя, Екатерина, должна была сопровождать его в поездке в Голландию и разделить с ним все удовольствия этого путешествия. Она находилась в это время в последней степени беременности, но это не внесло никаких изменений в путевой распорядок; она должна была разрешиться от бремени в его любимом Амстердаме — хотя один его ребенок должен был родиться в Голландии.

Путешествие из Копенгагена в Амстердам.

Можно полагать, что поездка в Голландию была решена Царем уже в сентябре месяце 1716 года. 29 октября он повелел своему послу в Голландии поставить в известность Их Высокомочия Генеральные Штаты о своем желании вновь посетить Голландию; вместе с этим Царь выражал особое свое желание — сохранить строжайшее инкогнито во время путешествия. Через два дня последовал ответ, что прибытие Его Царского Величества будет приятно.

Петр отправился из Копенгагена сухим путем в Любек. Проезжая медленно, в открытом экипаже, чрез Фредериксштадт, имевший голландский характер и потому, вероятно, ему особенно понравившийся, он рассматривал со вниманием, одну за другою, различные фабрики и мастерские, попадавшиеся ему на пути во время следования чрез этот город. Супруга Петра, оставленная им в Шверине, чрез несколько дней должна была присоединиться к нему в Голландии.

Царя сопровождала большая свита, из состава которой были поименованы следующие лица: канцлер граф Головкин, вице-канцлер барон Шафиров, тайный советник Петр Толстой, шталмейстер Димитрий Шепелев, путевой секретарь Иван Черкасов, генерал-адъютант Павел Ягужинский и граф Александр Румянцев и сверх того князья: Яков и Василий Долгорукие и Голицын, Бутурлина и друг.

В Гавельберге Царь имел свидание с прусским королем Фридрихом-Вильгельмом И. На сделанный Царю подарок, состоявший из роскошной яхты, немного времени тому назад построенной в Голландии, Царь отвечал предложением королю набрать в России пятьдесят [322] человек самого высокого роста, какого можно найти, и прислать их в Потсдам для королевской гвардии, формировавшейся из одних только великанов.

Из Гавельберга Петр отправился через Гамбург в Бремен. В последнем из этих городов, встретившем его как освободителя от ганноверского гарнизона, хотели приветствовать Царя различными увеселениями и фейерверком. Но Царь, узнав об этом, поспешно отправился в дальнейший свой путь в Голландию.

Он прибыл на территорию этого государства уже 11-го декабря (1716 г.), и его приезд сюда был настолько неожидан, что сделанные Голландскими Штатами распоряжения относительно приема его, последовавшие 10-го числа названного месяца, не могли еще быть приведены в исполнение.

Царский посол князь Куракин был так застигнут врасплох поспешным приездом Петра, что ни сам он, ни резидент Брандт, ни другие знатные русские лица не могли выехать навстречу Монарха дальше Амерсфоорта.

Депутация, назначенная голландским правительством, состояла из Арнольда Иооста ван-Кеппель, графа ван-Альбемарле, Геррита Гоофта, бургомистров городов Амстердама, Дордрехта и Дельфта и других лиц. Депутация эта должна была встретить Царя в Девентере, но и здесь ожидания все были обмануты. Где и когда им удалось приветствовать Царя — нам остается неизвестным; мы знаем только, что граф Альбемарле произнес речь, в изысканных выражениях, на голландском языке, на которую Петр ответил ему следующее: "Я благодарю Вас, граф, хотя я вас и не понял. Я учился моему голландскому языку у корабельных плотников, но языку, на котором вы говорите, я никогда не учился”.

Приезд Царя в Амстердам и пребывание в нем.

Желание Царя исполнилось, и он совершил свою поездку в полном incognito и без всяких торжественных встреч и церемоний. В Утрехте он нанял простой бечевник (В оригинале: “trekschuit” — составное слово, заключающее в себе два слова: trek — тащить и schuit — судно; отсюда произошло испорченное русское название трешкот (судно, ходящее бечевою) и на нем отправился в Амстердам, [323] куда и прибыл 29 декабря. Он остановился в доме своего резидента Брандта; здесь он и переночевал. На следующий день явились к нему с приветствиями бургомистры; они предложили Царю переехать в приготовленный для его жительства отель “Большой Дулен”. Петр принял бургомистров весьма благосклонно, но отклонил какие бы то ни было расходы, по его приему, на счет государства или города; Царь согласился только воспользоваться освобождением его от всех пошлин на съестные припасы, взимаемых государством и отдельными городами, относительно чего и состоялось дважды соглашение с его гофмейстером.

В этот же день резидентом Брандтом дан был Царю и его свите роскошный обед, на котором присутствовали также государственная комиссия и высшие представители городского управления. Сам хозяин лично прислуживал Царю за столом; но так как Петр слишком увлекся разговором с голландскою знатью, то Брандт решился сам напомнить о себе Царю и просить у него позволения принять и ему участие в обеде. Это позволение и было ему дано. По свидетельству Ноомена голландская знать вела беседу с Царем на таком изысканно-вежливом языке, что Петр не выдержал и сказал голландским барам: “будем разговаривать простым языком, на каком говорят у вас плотники”.

Во время этого обеда Царь попросил пива; когда ему подали его в стакане со всеми теми учтивостями, какие были в обычае того времени, он сказал: “я не охотник до французских комплиментов, — пусть мне дадут полную кружку пива”. Выпив из принесенной кружки изрядную порцию пива, он, смеясь, возвратил кружку обратно со словами: “ну вот, я мог выпить столько, сколько мне хотелось, и вы не узнали — много ли я выпил”. Отправляясь спать, он не пожелал также воспользоваться тою постелью, которая была для него приготовлена, но перенес подушки прямо на пол и в таком виде переночевал.

Вообще Петр чувствовал особое влечение к Амстердаму, и вторичное посещение им этого города доставляло ему нескрываемую радость.

Прибыв в Амстердам, Царь и теперь проявлял ту же беспокойную любознательность, какою он отличался и прежде. Рано утром он был уже на ногах и спешил отправиться, один или в сопровождении очень немногих [324] лиц, чтобы посетить знакомые ему части города или же те из них, которых он еще не видел совсем. При этом он весь отдавался тому, в чем он находил для себя или удовольствие или развлечение, и в таких случаях даже его министры не осмеливались мешать ему. Так, из боязни разгневать Царя, они принуждены были скрыть от него полученное ими сообщение о большом несчастье, случившемся на море у Ревеля, где, во время шторма, два судна погибли, а несколько других получили сильные повреждения, и это несчастье усугублялось еще тем, что одновременно были совершенно уничтожены все вновь воздвигнутая в порте сооружения.

21 декабря городское управление устроило в театре спектакль, на котором была разыграна знаменитая трагедия: “Гизбрех ван-Амстель”, а после спектакля был дан, в честь Царя, роскошный ужин: Петр остался доволен, но он еще с большим удовольствием отнесся к сделанному ему на другой день предложению осмотреть верфи адмиралтейства и ист-Индской компании, тем более, что предоставленные в его распоряжение яхты и буэра давали ему полную свободу носиться на парусах по всему заливу И.

Невероятно велико было стечение любопытного народа, отовсюду сбегавшегося, чтобы видеть Царя, о котором уже так много говорили. Городской администрации немалого труда стоило исполнить желание Царя — удалить толпу, тем более, что ни к каким насильственным мерам прибегать не хотели, а кроткие меры — не помогали.

10-го января 1717 г. прибыла в Везель Царица; за нею была отправлена заблаговременно одна из крупнейших придворных яхт, но только что Екатерина вступила, на следующий день, на борт яхты, как состояние ее здоровья принудило ее вновь перейти на берег, а 12-го — она разрешилась от бремени принцем, получившим при крещении имя Павла.

13-го января Царь, узнав от посланного Царицею пажа Маврина о радостном для него событии, тотчас же послал одного из своих дворян сообщить Генеральным Штатам о рождении у него сына и просить их быть восприемником новорожденного; но вскоре он получил печальное известие о том, что младенец скончался на второй день и что Царица тяжко больна.

Царь решил посетить своих прежних друзей и [325] знакомых. Своего лучшего друга и наставника, Витцена, он нашел прикованным старостью к одру болезни. Увидев профессора Рейша, Царь, приветствуя его пожатием руки, сказал: “вы по-прежнему для меня старый дорогой учитель”.

Кардинаала, Визелаара и ван-дер-Гейдена — уже не было в живых; ван-Дам находился в Гоорне, но ван-Реенен, ван-дер-Гейден (сын), Иоол Сил — еще здравствовали.

Для Царя по-прежнему самыми приятными местами для посещения оставались корабельные верфи Амстердама; если где-либо его встречали приветствием: “Добро пожаловать, Питер-баас”, то все черты его лица изображали нескрываемое удовольствие. Однажды, когда он подымался на одну из верфей, жена Питера Иооля обратилась к нему именно с таким приветствием. Царь тотчас же спросил ее: “как ты меня знаешь?” На что та ответила: “да вы 19 лет тому назад так часто бывали в нашем доме и кушали за нашим столом; я жена мастера Иооля”. Тут Царь узнал ее, обнял ее обеими руками, дружески поцеловал ее и тут же сам напросился к ней к обеду. Помощник мастера на верфи удостоился такого же ласкового обращения, когда уже сам явился к Царю и был им узнан.

Особенно Петру хотелось побывать в Заандаме и повидаться там со своими хорошими знакомыми Кальфами, о которых он расспрашивал у разных заандамских жителей, случайно встреченных им в Амстердаме, как у Питера Ип, судостроителя на одной из верфей, и у Томаса Иосиаса, сына бедной вдовы, у которой он когда-то пивал можжевеловку. Наконец, он уже совсем был готов ехать в Заандам на шлюпке, как поднялся очень свежий ветер, заставивший его вернуться назад. Вскоре затем Царь тяжко заболел.

Во время этой болезни в Амстердам прибыло несколько иностранных послов, на которых их государями было возложено выразить Царю их соболезнование.

Петр, в тех случаях, когда он не находил никакой возможности отделаться от этих посещений, принимал послов обыкновенно лежа в постели. Так именно, по рассказам, он принял барона ван-Геемса, министра германского императора в Гааге, которому было поручено передать Царю письмо от императора [326] касательно оставления русских войск на территории Мекленбурга.

Посол нашел Царя лежащим на канапе, без занавесей, и прикрытым одеялами до самого подбородка. Петр казался очень больным и крайне удрученным, что приписывалось также тоске по умершем сыне. Ван-Геемс оставался у Царя очень короткое время и получил от него в ответ только то, что его министры обсудят с ним это дело. Не видя никакого результата от первой аудиенции, посол стал добиваться новой аудиенции, которая и была ему разрешена. Хотя послу стоило большого труда устроить дело в желаемом направлении, тем не менее он остался очень доволен русскими министрами, в особенности Шафировым.

Болезнь Царя имела для него еще более досадное последствие. Он давно говорил о своем желании лично повидаться с Георгием I, королем Англии, который пробыл некоторое время в своих немецких владениях и теперь ожидался в Голландии на обратном пути в Лондон. Царю предстояло отправиться в Флаардинген, где король должен был перейти на корабль; но так как болезнь Петра не позволила ему лично отправиться на свидание с королем, то он послал к нему князя Куракина и графа Толстого. Прибыв незадолго до отхода яхты, они просили об аудиенции у короля, но им отказали в этом под предлогом, что свежий ветер и морской прилив не позволяли им медлить отъездом. Но весьма возможно, что истинною причиною такого неучтивого поступка со стороны английского короля была перехваченная, еще в январе, секретная переписка между шведскими министрами — графом Гиллембургом и Герцем, из которых первый был посланником в Лондоне, а после дней пребывал в Голландии. Обнаружение этой переписки сопровождалось не только заарестованием посла в Лондоне и Герца в Арнгэме, но и обнародованием полной корреспонденции обоих этих лиц. Это последнее было, конечно, весьма неприятно Царю, так как авторы переписки весьма подробно выяснили в ней те пути и способы, которыми им удалось привлечь Петра на свою сторону, и содействовать их планам и целям.

Как только Веселовский, весьма опытный резидент Царя в Лондоне, в то время отсутствовавший, получил, как и все прочие послы, копию этой корреспонденции, он [327] поспешил переслать ее своему Государю, а этот последний приказал тотчас же представить английскому правительству особый меморандума Этот меморандум имел главнейшею целью выразить то тягостное впечатление, какое, естественно, должно было произвести на Его Царское Величество опубликование означенных документов и в то же время развить соображения, которые могли бы уничтожить самые отдаленные подозрения в каком-либо соучастии в планах Герца. В этом документе заявлялось, что Царю вообще не были известны столь широкие планы Герца по отношению к Англии и что Царь даже отдаленно не намеревался оказывать какую-либо поддержку выполнению этих планов. Этот дипломатический инцидент наделал вначале много шуму. Мы, с своей стороны, склонны признать правдивость всех этих заверений, ибо мы думаем, что мы обязаны скорее верить им, чем отвергать, так как было бы в высшей степени неосторожно со стороны Царя — чрез своих делегатов говорить языком, который, в случае, если бы он оказался не соответствующим во всех своих частях, истине, вызвал бы в глазах всей Европы публичное неодобрение и в то же время разоблачение.

Царица едва только поправилась от своего недуга, как поспешила в Амстердам. Она прибыла сюда 13-го февраля. Теперь она могла удовлетворить свое, столь часто возбуждавшееся любопытство и видеть страну, которую ее супруг считал колыбелью своего величия.

Императрица Екатерина приехала в сопровождении многочисленной свиты. Известная фрейлина Анна Крамер и приобревший в позднейшей истории России столь большую известность — лейб-хирург Лесток — находились при ее особе. Царица была приветствована членами правительства и городской администрации.

В это именно время возникли некоторые неудовольствия между Царем и резидентом Брандтом, вследствие чего Царь перешел жить в дом Осипа Соловьева, весьма крупного русского негоцианта; он принужден быль очистить для Царя весь свой дом. Здесь остановилась и Царица по прибытии своем в Амстердам.

Причиною неудовольствия, возникшего между Царем и Брандтом, было, по всей вероятности, следующее: несколько лет тому назад Царь заказал чрез Брандта, в подарок Екатерине, миниатюрную модель [328] амстердамского дома со всеми принадлежностями, нужными в большом голландском домохозяйстве; модель эта, художественно исполненная, должна была дать Царице, полное представление о чистоте, удобствах и роскоши домашней голландской жизни. По поводу этой модели между Царем и Брандтом произошли недоразумения — и драгоценная вещь осталась в Голландии.

Посещение Петром Заандама.

Только 5-го марта Царь мог осуществить свое намерение — посетить Заандам. Рано утром, в сопровождении двух-трех князей и нескольких других лиц своей свиты, Царь явился в дом Корнелия Кальфа и тут же объявил о своем желании, чтобы его приняли запросто, по-купечески. Спустя некоторое время Кальф и его сын отправились с Царем, на яхте, вверх по Заану, к местечку Коог, при чем Царь занял место у руля.

Как и прежде, Царь повсюду проявлял страстное любопытство — все видеть и все подробно осмотреть. Кальф-отец постоянно сопровождал Царя в экскурсиях и сделал наблюдение, что Царь во многом изменился к лучшему. “Но, по выражении Ноомена, в нем все-таки сильно еще проглядывал облик прежнего плотника”.

После обеда Петр отправился испытывать особую лодку, купленную для него и только что доставленную на верфь; он остался очень доволен. После этого Петр посетил уже известную ему бумажную мельницу “Кок”, которую он подробно рассматривал с таким же жадным любопытством, как это делал и раньше. На, обратном пути он пошел по другой стороне Кокслоота, чтобы видеть фабрику крахмала, пробовал здесь подкисленную воду и крахмаль, заставляя это также делать и лиц сноси свиты, и в тоже время обращался с разными вопросами по интересовавшим его предметам.

Многими было замечено, что Царь в этот свой приезд в Голландию менее старался прятаться от людей, так, напр., возвращаясь из Заандама, он стоял на яхте на открытом месте, несмотря на то, что яхта была окружена множеством разных судов, переполненных любопытными. Он даже поворачивался из стороны в сторону, как будто хотел сказать: “глазейте на меня [329] сколько хотите”. Он был одеть в довольно простой кафтан, из серого драпа, с широким кожаным ремнем, к которому подвешена была сабля. Он носил короткий черный парик и грубую черную шляпу. После болезни он выглядел еще бледным; густые черные усы оттеняли его рот. По-прежнему он был быстр во всех своих движениях, и также замечалось в нем прежнее постоянное, какое-то беспокойное, движение в его пронизывающих глазах. Князья были в роскошных костюмах, в больших париках и в плащах из алого сукна.

Во вторник, 9-го того же месяца, Царь вновь приехал в Заандам, в сопровождена князя Куракина и еще трех других князей, а также нескольких других знатных русских особ и нескольких именитейших голландцев.

Императрица прибыла вcлед за Петром на другой яхте, также сопровождаемая придворными дамами и блестящею свитою. Кальф-отец пригласил своих высоких гостей присутствовать при спуске новопостроенного корабля и по этому случаю устроил роскошный обед у себя, а также и в доме своего сына.

Петр был одет в такой же простой костюм, как и в прошлый раз; но Царица и русские вельможи, казалось, хотели затмить эту крайнюю простоту необыкновенным великолепием своих нарядов. Екатерина, в особенности, блистала бриллиантами, жемчугом и золотыми украшениями, стоившими, по исчислению Ноомена, три бочки золота (Бочка золота — 100 тысяч талеров или флоринов).

Николай Кальф предложил провести своих высоких гостей, с их свитою, на бумажную фабрику под названием “Вальфиш” (Кит). Здесь все, заслуживавшее внимания, было подробно осмотрено. На обратном пути зашли к Томасу Иосиасу и, как было ему обещано, пили у него кофе.

Возвратясь в дом Кальфа, Петр узнал, что его прежний квартирный хозяин Геррит Кисть работаешь в соседней кузнице. Царь тотчас же послал за ним, чтобы вместе с ним отправиться на его прежнюю квартиру, но Кист отказался идти, говоря: “а какое мне дело до Царя, — он мне еще остался должен за квартиру”. [330] Петр, с одним из дворян, сам отправился за кузнецом и притащил его к домику на Кримпе. Он взобрался на верх, осмотрел место, где спал, также комнатку, где имел обыкновение молиться, и пробыл здесь часа полтора. Относительно его старого долга есть основание думать, что он уплатил его Кисту; по крайней мере, в потомстве этого после дня го сохранилось, в виде некоего предания, что Царь осчастливил своего старого хозяина подарком. — серебряным кубком.

Здесь еще раз Царь проявил свою наклонность подчинять своей воле — волю лиц, его окружавших. Один русский дворянин, сопровождавшей Петра в кузницу, испытывая некоторое отвращение к грязноватому помещению кузнеца, или же, может быть, страх перед разлетающимися, мириадами, огненными искрами, позволил себе выйти из кузницы раньше Царя. Тогда Петр призывает его обратно в кузницу и заставляет его здесь, при себе, сделать несколько ударов молотом по раскаленному железу.

За обедом Царь и Царица были приветствованы речью, сказанною пастором Герардом ван-Аальстом, на которую Петр отвечал весьма благосклонно. Обед сильно затянулся, и поэтому все общество поторопилось отправиться в дом Аальтье Валингиус, вдовы Аренда Клаассона Блюма, в том расчете, чтобы наблюдать спуск корабля; но уже много времени было потеряно, наступил морской отлив и спущенное судно засело в ил.

В виду этого Царь и Царица так поспешили своим отъездом, что многие лица, их сопровождавшие, не могли вернуться на яхтах и должны были искать другого способа возвращения домой.

Царица Екатерина своею приветливостью оставила приятное впечатление среди жителей Заандама. Ее наружность описывается так: невысокого роста, несколько дородная, но в то же время живая и любезная.

Поездка в Утрехт.

На следующий день Высоте Путешественники отправились на яхте в Утрехта, чтобы осмотреть все его достопримечательности. Между прочим, Царь долго оставался на башне кафедрального собора. При осмотре знаменитой фабрики шелковых материй, принадлежащей [331] ван-Моллему, чрезмерная страсть Петра все обследовать и все испытывать самому лично — едва не стоила ему жизни. Петр хотел испытать силу воды, вращающей колеса фабрики, и схватил руками большое колесо в то время, когда мельница была в полном ходу. Царь был тотчас подхвачен с пола и приподнять кверху, — один момент, и другое, вспомогательное, колесо втянуло бы его и, конечно, измололо бы на смерть. К счастью, один из рабочих настолько сохранил присутствие духа, что успел ухватиться за Царя и имел силы оттащить его от колеса. Это, столь дикое нападение на Царя, — как был истолкован поступок рабочего в первый момент происшествия, ибо никто не догадывался о причинах, вызвавших его, — произвело среди присутствующих лиц неописуемое смятение, но когда узнали о той опасности, которой подвергался Царь, и о той мужественной помощи, которая была оказана ему и которая спасла ему жизнь, — всеобщее оцепенение быстро перешло в бурную радость и ликование. Царь сердечно обнял своего избавителя; получил ли этот последний какую-либо награду — об этом сведений не имеется.

Произведенный этим инцидентом испуг нарушил общее веселое настроение и испортил то удовольствие, которое ожидалось от предпринятой поездки.

Пребывание в Гааге.

18-го марта Царь и Царица отправились на яхте в Гаагу и остановились в отеле русского посланника князя Куракина. 20-го марта они оповестили о своем прибытии президента Их Высокомочий. Немедля же г.г. Вельдерен, Лестевенон, пенсионарий Гейнзиус, ван-Гоорн, ван-Амеронген, ван-Айльва, Иссельмуден, Вихерс и секретарь Фагель были назначены, чтобы приветствовать Их Царские Величества и принести свои поздравления, что и было исполнено ими на следующий день с точным соблюдением обычного церемониала.

Первоназначенный из числа депутатов от Генеральных Штатов произнес торжественную речь на нидерландском языке, на которую Монарх ответил весьма любезно. В этот же день высокие гости были приветствованы также и другими государственными чинами, [332] иностранными министрами и высшим военным начальством.

Со стороны голландского правительства были употреблены все старания, чтобы предоставить Высоким гостям всевозможные удовольствия и развлечения, и дважды в честь их устраивались праздники в Зоргфлите (старинный загородный дом). Граф Альбемарле и Гам обыкновенно сопровождали Высоких гостей при осмотрах ими тех или других достопримечательностей. 27-го марта, при посещении ими дворцовых помещений — там собрались разные общества и учрежденья, чтобы встретить и приветствовать русских Царя и Царицу.

Государь долгое время оставался в Тревескамере с несколькими находившимися там членами Генеральных Штатов и был с ними очень приветлив. Оттуда он перешел в другой зал, где уже было приготовлено для него угощение.

После того граф Альбемарле и Гам сели вместе с Царем и князем Куракиным в закрытое судно, в котором они ездили с полчаса времени, чтобы сделать опыт совместно с одним изобретателем уверявшим, что он нашел способ определять долготу моря; в настоящее время изобретатель должен был открыть Царю свой секрет. Ничего не известно ни об этом открытии, ни о самых опытах, в чем именно они состояли, но известно только, что Царь чрезвычайно внимательно следил за опытом и, затем некоторыми своими вопросами привел самозванца-изобретателя в такое смущение, что этот последний принужден был, наконец, признаться, что он никогда не думал найти в Монархе такого отличного математика.

Царь с таким же интересом осматривал на даче “Ватерфлит”, близ Фоорбурга, водяную машину, изобретенную Яковом ван-Бримен.

Кроме деловых сношений с важнейшими министрами Голландии, Царь пожелал войти в сношения также с адмиралами Питерсоном и Вассенааром. Последний из них принимал Монарха у себя на собственной даче “Рейксдорп”, устроив здесь роскошное угощение.

О небольших экскурсиях Царя в Лейден, где он осмотрел все, что касается наук и искусств, а также в Дельфт и Гондшольредейк, где министр Пруссии Даниэль ван-Мейнерцгаген дал, в честь Монарха, большой [333] обед, — не имеется никаких подробностей. Вскоре затем Высокие гости отправились в Роттердам, где пробыли четверо суток и остались очень довольны приемом и тем почестями, которые были оказаны им как со стороны властей, так и со стороны населения. Здесь именно Царь, приняв решение ехать в Париж, расстался с Екатериною, которую предпочел не брать с собою во Францию как из нежелания подвергать ее каким-нибудь неприятностям при дворе вследствие незнатности ее происхождения, так и во избежание всех тягостей от придворного этикета, которому там, в те времена, придавали особое значение и который, по отношению к представительницам прекрасного пола, был еще требовательнее (Даваемое вслед за этим в книге Схельтемы и основанное на франц. печ. материалах описание поездки Петра Великого из Голландии во Францию мы не переводим здесь, как не имеющее ближайшего отношения к пребыванию Царя в Голландии. Ред.).

Возвращение Петра из Франции в Амстердам и пребывание в нем.

В Намюре Царь был встречен с большою торжественностью графом ван-Гомпеш, начальником значительная голландского гарнизона; здесь Государь оставался два дня.

Царь не скрывал своей радости, что снова, находился среди голландцев. В особенности он был доволен, что мог беседовать с высшими военноначальниками, которые, участвуя в войне за Испанское наследство, приобрели столько опыта и военной славы. Для него доставляло также особое удовольствие рассказывать им о тех сражениях и осадах, в которых он лично командовал своими войсками.

Губернатор распорядился устроить, в честь русского Царя, интересное состязание на ходулях, а также речную прогулку на шлюпках, которая доставила Петру особое удовольствие.

В Маастрихте Петр был также принять с большими почестями голландским губернатором. Здесь он долго беседовал с генералом ван-Гровестинсом, столь прославившимся как своим походом во Францию, так и своим талантом. [334]

Навстречу Царю были посланы яхты, на которых он спустился по Маасу; посетив большинство прибрежных городов, он оставил яхту в Граве и далее продолжал свое путешествие в обыкновенной двуместной коляске, с небольшою свитою, до Нимвегена. Сюда он прибыл уже к вечеру и остановился на постоялом дворе. Здесь он тотчас же потребовал себе яиц, кусок сыру и хлеба, и рано отправился на покой; его компаньоны по путешествию выпили две бутылки вина. Распорядились, чтобы дорожный экипаж был приготовлен к раннему утру. Уезжая на следующий день, Петр приказал своему гофмаршалу спросить хозяина гостиницы — сколько следует заплатить ему. “Сто дукатов”, последовал ответ. По свидетельству Штелина, на крайнее удивление со стороны гофмаршала, вызванное такою чрезмерною суммою, трактирщик отвечал: “я бы охотно заплатил не сотню, а тысячу, если бы сам был русским Царем”. По. другой же версии, у хозяина спросили: “разве яйца так редки здесь?”, на что получили в ответ: “не яйца редки, но конечно, императоры”. Но как бы ни было, — Царь приказал уплатить все сполна. Ворота конюшни были открыты, и Царь поспешил продолжать свой путь в Амстердам, куда он и вернулся в начале июля месяца.

Во время отсутствия Петра, Императрица оставалась в Голландии и проживала или в Амстердаме или в Гаарлемергоуте, где имел дачу упоминавшийся уже выше Соловьев.

Между тем, городское управление Амстердама прилагало всевозможное старание, чтобы доставить Императрице развлечение и чтобы она могла видеть все, что имелось в городе наиболее достопримечательного; 14-го мая, в честь ее, были устроены увеселительная прогулка на парусах, а также примерное морское сражение между Ньювендам и Шеллингвоуде; это последнее зрелище заслужило особое одобрение Царицы.

Обе эскадры состояли под начальством контр-адмиралов Боудаана и Граве. Императрица находилась на одной из самых больших яхт, на которой был поднят российский флаг. По окончании сражения обе эскадры соединились вместе около яхты Императрицы и сопровождали ее до самого города.

Петр, возвратившись из Франции, присоединился к Императрице и пробыл с нею несколько дней на той же [335] даче в Гаарлемергоуте. Жители соседних дач оказывали Высоким иностранцам самое широкое гостеприимство. В числе, разных празднеств, которые были устроены в честь их, празднество, устроенное Питером Коолаартом, щедрым супругом нашей славной поэтессы Елисаветы Гоофман, было если не одним из самых великолепных, то, во всяком случае, самым достопримечательным для истории голландской литературы, так как именно это празднество вдохновило нашу поэтессу написать лирическую поэму, прославившую и ее пол, и отечество.

Некоторое время Царь жил в Амстердаме тихою частною жизнью. Хотя нередко он и предпринимал прогулки по воде на своей новой яхте, построенной для него в предыдущем году и названной “Амстердам”, но он преследовал, в настоящее свое путешествие, совершенно другую цель, нежели в предыдущую поездку; он не ограничивался теперь только делом судостроения и торговли, но сильно интересовался также науками и искусствами и в особенности он часто посещал знаменитейших живописцев. Нередко он останавливался перед тою или другою картиною и целыми часами следил за работою художника; в это время он расспрашивал о манере писания картин как этого, так и других художников, при чем он обнаруживал тонкое понимание при оценке тех или других картин. В особенности много времени проводил он у своего учителя Сило, купил у него большую часть картин с морскими видами и дал им потом лучшие места в Петергофском дворце, а также в Голландском домике. Живописец Боонен был также очень любим Царем, который заказал художнику написать портреты как его и супруги своей, так и многих лиц своей свиты.

Царь посетил также художницу Генриетту ван-Пее, которая уже в то время пользовалась большою известностью благодаря своим превосходным миниатюрам. Ее работа так понравилась Царю, что он пригласил ее отправиться в Россию, обещая ей ежегодную пенсию в шесть тысяч гульденов, сверх того, что она могла бы заработать своею кистью. Она, с благодарностью, отказалась от этого выгодного предложения, указывая на то, что простота ее образа жизни и ее мирные привычки в [336] духе вероучений анабаптистов — не подойдут к шумной жизни двора.

Петр вполне согласился с этими доводами, а вместе с этим пожелал, чтобы художница нарисовала его портрет, но когда, в тоже время, он узнал, что ему придется для этого позировать раз двадцать и каждый раз, по меньшей мере, часа по два времени, то он принужден был отказаться от своего желания. Некоторые из свиты Петра оказались более терпеливыми и, в награду, получили великолепные образцы ее замечательного таланта (Эта художница, вышедшая впоследствии замуж за Вольтера, быть может более известна под именем Генриетты Вольтер).

Часто Царь посещал публичные распродажи картин, где он большею частью пользовался советами художника Кселя, швейцарца, особенно отличавшегося в изображении мертвой натуры (плоды, цветы и проч.). Этот художник был рекомендован Петру его старым знакомцем Сило и позже перешел на личную службу к Царю, вместе с ним отправившись в Россию. Этот Ксель ценился на дочери Марии Сибилла Мериан, и таким путем лучшие произведения этой знаменитой художницы перешли в руки Царя, который, впоследствии, в лицезрении этих шедевров находил для себя высокое наслаждение.

Так Царь положил, еще в то время, основание богатым собраниям картин, находящимся, в настоящее время, в Императорских дворцах; эти картины выбирались Царем большею частью из числа принадлежащих школам фламандской и голландской и носящих имена Рембрандта, Стеена Вувермана, Остаде и многих других; особенное же предпочтение он отдавал картинам Бакхейзена и ван-дер-Вельда с изображением разных морских судов и с морскими видами.

Царь озаботился также расширить свой естественноисторический кабинет, основания которого были положены им еще в первое его путешествие; приобретя ныне для этого кабинета очень значительное число новых предметов он сделал его известным среди европейских ученых по своим богатым и редким экземплярами

За сумму в 15 тысяч гульденов Петр приобрел большую коллекцию земноводных и морских животных; птиц, змей и насекомых, собранную с большим тщанием Альбертом Седа, с которым он очень сблизился. [337] За 30 тысяч гульденов Царь приобрел также знаменитый кабинет анатомических препаратов, принадлежавший профессору Рейшу и о котором было уже говорено выше, — на составление этого кабинета Рейш затратил более 50 лет. Так посчастливилось России, в то время еще нецивилизованной, получить в свое обладание те сокровища, которыми так долго с гордостью владела культурная Голландия; от всех этих сокровищ у нас осталось только воспоминание о них, сохранившееся в двух превосходных сборниках гравюр, в которых воспроизведены главнейшие предметы названного кабинета.

В заботах о просвещении в России, Царь обращался за советами к Витцену, Рейшу и другим ученым относительно тех книг, какие, по их мнению, было бы полезно перевести на русский язык, в результате чего было издание нескольких новых книг.

В это именно путешествие свое Петр обратил особое внимание на то, чтобы русские оставались не простыми зрителями искусств, но чтобы они усердно сами изучали их. С этою целью Петр отдал в учение к Сило и к другим художникам — Никитина, Матвеева, Сахарова, Меркурьева и нескольких других, а Земцева и Серонкина позже отправил в Италию, чтобы изучать строительное искусство.

Но посреди всех этих забот, Царь не забывал и о политических делах, и Амстердам сделался средоточием важнейших дипломатических переговоров. Между Царем и королем Англии не было никаких новых личных неудовольствий, но в то же время не было между ними и большого взаимного сближения. Английский король отправил в Амстердам своего чрезвычайного посла Норриса и своего постоянного представителя в Гааге — Витворфа с особым доверительным письмом. При первом свидании с министрами Царя представители английского короля поставили их в известность о том, что их монарх желает пребывать с Царем в мире и в добром согласии и что главная цель их прибытия — заключение коммерческого трактата.

Русские министры ответили на это, что прежде всего следует восстановить дружественный отношения между их повелителем и королем и заключить договор об обороне и о гарантии, и только уже после этого они могут приступить к обсуждению торгового договора между [338] означенными монархиями. Так как прежние переговоры были прерваны Англиею под ничтожным предлогом и так как Его Царское Величество, с своей стороны, склонен заключить дружественный трактат, то королевские послы должны заявить — уполномочены ли они на ведение таких переговоров. Послы ответили, что нет, но что они доложат об этом их повелителю. Вследствие этого они скоро вернулись в Англию с отзывным письмом, не заключив предполагавшегося трактата.

Что касается Генеральных Штатов, то они, с своей стороны, также прилагали сильнейшее старание к тому, чтобы извлечь из пребывания Царя в Голландии наивозможную пользу, и, в этих целях, имелось в виду заключить с Царем столь давно желаемый торговый трактат.

Стечение некоторых обстоятельств было причиною, что это желание осталось неосуществившимся и теперь, как и прежде. Кроме того, как кажется, личное присутствие Царя в Голландии привело даже к некоторым недоразумениям.

Изданные в Англии письма Герца и Гиллемборга были также переведены на голландский язык и изданы в Голландии. Это не понравилось Царю, и он приказал своему посланнику представить Генеральным Штатам особую меморию, в которой высказывалось неудовольствие Царя на то, что с ним не совещались перед изданием писем на голландском языке и что не было высказано никакого неодобрения по поводу тех выражений, которые должны бы быть неприятны Царю.

Ответ Генеральных Штатов был столь убедительный и столь почтительный, что этот инцидент не имел никаких последствий. В означенном ответе, главным образом, выяснялось, что голландский перевод был сделан с английского текста, который, в свою очередь, был обнародован по повелению парламента и в котором, по сравнению с оригинальными письмами, не было допущено ни малейшего отклонения даже в строках неприятных для самого английского правительства и что необоснованные утверждения и догадки, относящиеся к особе Его Царского Величества, должны быть признаваемы еще менее заслуживающими веры, чем такие же утверждения и догадки по отношению к королю Англии, и что, наконец, весь позор падает на шведских министров. [339]

Царь, благодаря неточным сведениям, обратился, чрез графа Альбемарле, к Голландским Штатам с ходатайством за некоего Николаас Муйс ван-Голи, приговоренного морским судом к тюремному заключению. Царь просил о смягчении наложенного наказания. Но Штаты отнеслись к этой просьбе Царя, как к попытке, — могущей иметь в будущем важные последствия, — к вмешательству Царя во внутренние дела Голландии, и потому, несмотря на крайнее нежелание отказать в чем-либо русскому Монарху, Генеральные Штаты были, все-таки, поставлены в необходимость отклонить его просьбу, что они единогласно и постановили.

Хотя этот отказ и был облечен в очень деликатную форму, но так как для Царя всякий отказ в просьбе являлся необычайною вещью, то можно было ожидать, что и этот отказ произведет на Петра сильное впечатление и что данный случай не будет поэтому легко забыт московским Самодержцем.

Быть может, именно благодаря этому случаю посредничество Генеральных Штатов в пользу города Данцига, на который Царем наложена была большая контрибуция, вызвало столь сильное неудовольствие Царя. Наконец, Царь проявил свой гнев по поводу образа действий Амстердамского адмиралтейства, освободившего часть груза шотландского корабля, который шел из Гетеборга в Англию и, будучи захвачен русским военным судном в Северном море, был приведен этим последним в Тексель.

Царь приказал отправить корабль в Англию, чтобы там дело могло быть разобрано судом, но груз уже был снят с корабля и самый корабль объявлен свободным. К этому последнему Царь отнесся весьма серьезно. Он приказал своему послу представить голландскому правительству меморию, и так как это правительство не могло решить вопроса тотчас же, то со стороны России последовала угроза наложить арест как на суда, так и на имущество голландцев, а также принять однородные меры и по отношению ко всем голландцам, пребывающим в России. Но скоро, однако, все мирно уладилось, и дело это не имело никаких последствий.

Эти и другие обстоятельства, в соединении с решительным намерением Царя пользоваться для торговли в России только судами, принадлежащими его подданным [340] и в связи с желанием Царя оказывать, в то же время, преимущественное покровительство тем нациям, которые до того времени не вели еще с Россией никакой морской торговли, — все это привело к тому, что надежды Голландии на заключение с Россией нового торгового трактата, — который, предоставляя голландцам особые привилегии, был бы выгоден для них, с каждым днем все более уменьшались.

При таком положении дела, для Голландии являлось особенно печальным то, что Франция и Пруссия были счастливее в этом отношении. Версальский Двор, отклонив политический союз с Россиею, оказался склонным заключить с нею коммерческий трактат. Для переговоров, по сему предмету, с царскими уполномоченными герцог-регент послал в Амстердам своих министров; к этим переговорам был допущен и прусский министр. В результате этого, 4-го мая, был заключен союзный и коммерческий трактат. При этом, между прочим, обязались содействовать сообща умиротворению Европы на началах Утрехтского и Баденского трактатов. Для ведения этого дела со стороны Царя были назначены: Головкин, Шафиров и Куракин.

Во второе свое путешествие в Голландию Царь был встречен здешним купечеством вообще далеко не так радушно, как в первое путешествие сюда. Убытки голландских купцов от перемещений торговли из Архангельска в Петербург и открытие в самой России большого числа фабрик и мастерских заведений — были особенно чувствительны для голландского купечества. Учреждение в Амстердаме российского торгового дома под фирмою “Соловьев”, на который российским Двором возлагались важнейшие поручения, также не могло не отразиться на голландской торговле, и к этому еще прибавилось повышение торговых пошлин в Лифляндии.

Кроме того, князь Меншиков, управлявший, в отсутствие Государя, делами в России, требовал от купцов, которые ввозили свои товары в Петербург по таможенному тарифу, установленному для этого города, чтобы они платили столько же, сколько они должны были бы платить в Архангельске, в прежние годы, а именно — в 1714, 1715 и 1716 гг. Голландский резидент де-Би донес своему правительству, что против несоглашавшихся на это принимались крутые меры и таких лиц вытаскивали из [341] их жилищ и держали в заключении до уплаты всех требуемых денег.

Вследствие такого донесения, голландское правительство обратилось к Царю, по возвращении его из Франции, с весьма серьезным протестом против такого "не имеющего названия” образа действий, но никакого удовлетворительного ответа ни по сему предмету, ни на повторенное предложение заключить торговый трактата во избежание, на будущее время, подобных недоразумений — не последовало от Царя.

Городское управление Амстердама, тем не менее, по-прежнему старалось угождать Царю и доставлять ему разный развлечения во время пребывания его в этом городе. Так, оно вторично устроило для него блестящее зрелище парусного соревнования и примерного морского сражения, — те именно развлечения, которые так соответствовали прирожденным наклонностям Царя. Действия, на этот раз происходили у маяка Дюргердам. Принцесса, вдова штадт-гальтера Фрисланда, сопровождала в этот день Царицу. Петр остался очень доволен этим зрелищем и даже оставил свою яхту и перешел на буэр, чтобы находиться ближе к канонаде и к энтер-дреку (Абордаж при помощи дреков (крюк, железная лапа)). Вечером весь флот направился на парусах к главному адмиралтейству и торжественно подошел к городу, представляя необыкновенно красивую картину.

Экскурсии в Гоорн, Тексель и др.

В августе месяце Царь посетил несколько городов северных голландских провинций. Когда-то Петр вызвал к себе в Амстердам своего старого учителя ван Дама, проживавшего тогда в Гоорне, а теперь Царь пожелал еще раз свидеться с ним, но уже на месте его постоянного жительства.

Петр выразил желание видеть останки похороненного в Гоорне морского героя, вице-адмирала Питера Флориссоона, убитого в морском сражении в Зунде, в 1659 г. Чтобы удовлетворить любопытство Царя, находившаяся в городском соборе, гробница названного вице-адмирала была вскрыта. Но такое любопытство имело своим последствием некоторые повреждения, причиненные на передней [342] стороне гробницы, именно той, на которой изображен морской бой.

При осмотре в Гоорне морских верфей собралась такая громадная толпа любопытных, что Царь, сильно разгневавшись, поспешил покинуть этот город.

Ничто не доставило Царю в этой поездке так много удовольствия, как обозрение Беемстера. Он не мог себе представить, чтобы эта плодородная почва могла создаться из-под моря; с величайшим интересом он расспрашивал о всем, что касалось осушки земли и проведения каналов. Деревня Рип особенно понравилась Царю своим богатством и торговлею; здесь он обратил еще внимание на крупную ловлю сельдей. На обратном пути пришлось опять проезжать чрез Беемстер, и Царь опять воздал дань упорству и труду наших предков.

Посещение Петром Текселя также доставило ему большое удовольствие. Как раз в это время вернулся в гавань ост-индский флот, совершивший весьма счастливо свой рейс. Радость и большое оживление, вызванные прибытием шестнадцати богато нагруженных судов, представили Царю и его супруге никогда невиданное ими зрелище. Депутация от владельцев этой компании, находившихся в это время на яхте в гавани, встретила Царя и Царицу и предложила им угощение на борте одного из возратившихся кораблей “Елисавета”, нагруженного пряностями и бакалеею. Царь, и здесь как и всюду в таких случаях, с большим интересом все подробно осматривал, обо всем расспрашивал.

По возвращении в Амстердам, Царь совершил еще поездку в Лоо, где он, сопутствуемый князем Куракиным, имел свидание с бароном Герцем, который представил ему более точные сведения относительно желания короля Швеции заключить с Царем мирный договор.

На обратном пути из Лоо Высокие Гости, сопровождаемые многими другими особами, были приняты Брандтом (Надо полагать, что то недоразумение между Царем и Брандтом, о котором было упомянуто выше, в это время уже не существовало. Это, между прочим, подтверждается тем, что Брандту впоследствии пожалован был чин статского советника и даже дворянское достоинство. Прим. автора.) в своем дачном помещении, называвшемся [343] “Петербург” и расположенному на берегу реки Вехт. Перед отъездом гостей Брандт устроил празднество, пышностью своею превзошедшее все, когда-либо виденное в Голландии у частных лиц.

В последние дни пребывания Царя в Амстердаме этот город казался превращенным в резиденцию Двора. Многие посланники и представители разных держав, находившиеся в Гааге, получили приказание от своих государей испросить у Царя отпускную аудиенцию, и каждый из них соперничал в блеске и в пышности.

Последнее посещение Царем Заандама.

30-го августа Царь еще раз приехал в Заандам, в сопровождении десяти лиц из своей свиты и одного священника. Он назвался в гости к Кальфу и опять с тем же условием, чтобы он был принять запросто по-купечески. Кальф пригласила к себе несколько лиц из знатнейших заандамским граждан. Перед обедом были осмотрены некоторые новые фабрили и заводы, в числе их — один плавильный завод латунных изделий, представивший для Царя особый интерес по новизне этого производства; посетили также фабрику для приготовления китового масла; наконец, осмотрели буэр, построенный по заказу Петра. Тут же был показан и тот бот, который хранился здесь в виду того, что в постройке его принимал участие сам Царь. Петр казался очень довольным и распорядился, чтобы бот этот был отправлен в Петербург. Он был весьма опечален, узнав впоследствии, что корабль, на который был погружен означенный бот, был захвачен шведами и приведен в Стокгольм, где этот бот и хранится весьма бережно до сего времени.

Затем Царь посетил молитвенный дом анабаптистов, носивший также название “Нового Дома”. Государь высказал Кальфу, который состоял учителем или проповедником в этой общине, свое желание послушать, как проповедуют в его церкви, прибавив при этом, что он не любит длинных проповедей. На это Кальф ответил, что он даст краткое резюме всех родов поучений. После этого, он взошел на кафедру и торжественно произнес: “старайтесь все хорошо мыслить, хорошо [344] говорить и хорошо поступать. Аминь”! Царь заметил, что он “никогда не слышал проповеди более краткой и более содержательной", и, обратясь к сопровождавшему его своему священнику, прибавил: “вот так именно должны бы и вы говорить проповеди; но у вас слишком много пустословия”.

Во время обеда Царь с большим благорасположением отзывался о Заандаме, говоря, что он нигде не встречал такой кипучей деятельности и так широко поставленной торговли. С особою задушевностью простился Царь со своими заандамскими друзьями. Он поцеловал каждого из них в лоб и каждому сказал: “прощайте! Бог с вами”.

Отъезд Царя из Амстердама и Голландии. Возвращение домой.

В Амстердаме Царь проявил такое же благорасположение к каждому из своих старых друзей. Он неоднократно навестил бургомистра Витцена, лежавшего на одре болезни, и присутствовал при его кончине, 10-го августа. Смерть этого человека, также как и смерть бургомистра Геррита Гоофта, последовавшая в это же время и также в Амстердаме, произвела на Царя глубокое впечатление, — по его собственным словам, он потерял двух лучших своих друзей в Голландии.

Последний вечер в Амстердаме Царь провел у корабельного плотника ван-Реенена. Перед уходом от него Государь сказал: “дай мне подходящий кусок дерева, — я сделаю из него нечто на память обо мне". Ему подали, что он требовал. Царь измерил все по циркулю, и при помощи тесла и долота смастерил маленькую и хорошенькую модель яхточки. Затем, Царь подарил ему одиннадцать монет с отчеканенным на них его изображением и, сверх того, сделал еще один более ценный подарок. При прощании Царь обнял и поцеловал его как друга.

31-го, августа комиссия из представителей от Генеральных Штатов и городского управления имела торжественную аудиенцию у Царя, отъезд которого назначен был 1-го сентября; но в этот день поднялся такой сильный шторм или, вернее, ураган, что отъезд представлялся [345] весьма опасным. Царь все-таки хотел непременно ехать, и потребовалось много труда, чтобы уговорить его не подвергать своей жизни опасности и отложить свой отъезд.

На следующий день, при пушечных салютах, Царь отбыл на яхте чрез Гаарлем и Гоуду, в Дортрехт; здесь он оставил Царицу, а сам отправился, на небольшом судне, в Берген-оп-Зоом, чтобы, на прощание с Голландиею, осмотреть эту крепость, — одно из замечательнейших произведений генерала Когоорна.

При возвращении в Дордрехт, Царю и Царице был оказан, со стороны городского управления, самый сердечный прием. Вскоре затем они отправились в дальнейшей путь, и, таким образом, Высокие Гости, вместе со своею свитою, проехав чрез Нимвеген к Клеве, 10-го сентября (1717 г.) покинули территорию Голландской республики.

В Везеле Царь простился с князем Куракиным, Нарышкиным и другими знатными русскими, которые должны были остаться в Голландии. На первого из них Царь возложил поручение выразить, от его имени, Генеральным Штатам удовольствие Государя за ту честь и дружество, которые были оказаны ему, со стороны республики, во время пребывания его в Голландии, — каковое поручение и было немедля исполнено князем Куракиным.

После этого Царь поспешил, прямым путем, отправиться в Россию, где его присутствие представлялось, в это время, крайне необходимым в виду побега за границу сына его — Цесаревича Алексея. Вскоре по прибытии Царя в Россию — началась тяжелая драма между отцом и сыном.

Сообщил А. С. Лацинский.

Текст воспроизведен по изданию: Второе путешествие Петра Великого в Голландию // Русская старина, № 6. 1916