Петр Великий Император России

в Голландии и в Заандаме в 1697 и 1717 гг.

(См. “Русская Старина”, январь 1916 г.)

Прибытие великого посольства на территорию Голландии и прием его.

Между тем, 25 июня в Гааге было подучено от Царя письмо к Генеральным Штатам Голландии и чрез прокурора передано государственному секретарю Фагелю. Бургомистрам города Амстердама было поручено перевести это послание, чтобы каждый был ознакомлен с его содержанием.

Чрез неделю последовал ответ Генеральных Штатов с извещением, что присылка посольства будет приятна Штатам и что оно будет принято со всеми теми почестями, которые обычно оказываются по отношению к посланникам великих держав.

Так как можно было предполагать, что посольство уже приближается к границам Голландии, то представлялось необходимым поспешить принятием мер как к встрече посольства, так и к устройству для него соответственная помещений, тем более, что это последнее представлялось довольно затруднительным в виду именно того, что в это время, по случаю мирных переговоров в Рисвике, в Гаагу понаехало очень много посланников других Дворов, а также большое число и других знатных иностранных особ. В эти времена существовать, в отношении приема и содержания иностранных послов, особо строгий этикет, которому придавалось при европейских дворах большое значение и который требовал крайней внимательности и [194] заботливости, чтобы, при приеме посла одного государя и оказаний ему требуемых, по сану его, почестей — не произошло какого-либо умаления достоинства по отношению к другим государям. В виду этого и в ожидании приезда московского посольства, старались возвеличить, насколько было возможно, блеск этого посольства, выдавая его за одно из самых внушительных, какие только когда-нибудь принимались Голландскою республикою. Благоразумие требовало не разглашать о личном присутствии в посольстве самого Царя; но зато озаботились распространить слух, что в посольство входят три вице-короля; так было истолковано звание губернаторов новгородского, сибирского и волховского (?).

Роскошный дворец графа Иогана Мориса, обычно называемый “домом принца Мориса” и предназначавшийся для приема посольству был в это время занят полномочными министрами великих держав, прибывшими в Голландию для заключения мирного договора, в виду этого секретарь генеральных штатов Розенбум нанял для русского посольства отель “Старый Дулен”, а из опасения, что одного этого здания будет мало для размещения такой значительный свиты, какая ожидается, к нему присоединили “Новый Дулен”.

Их Высокомочия (Голландские генеральные штаты), предвидя, что обычно отпускаемая на содержание посольств сумма будет недостаточна для покрытия чрезвычайных расходов, вызываемых приездом Царя, предложили Государственному Совету войти с представлением об ассигновании, на покрытие тех расходов, особого кредита, исчисленного ими в 100.0 гульденов.

На четырех членов генеральных штатов было возложено попечение о всем потребном для приема и содержан посольства. Вместе с тем заблаговременно было сделано сношение с государственным министром, которого просили собрать все сведения как относительно числа лиц, составляющих свиту, так и относительно предполагаемого времени прибытия посольства. Однако, ответы на эти вопросы, вследствие разделения посольства на две отдельных партии, а также вследствие необычного способа путешествования, были очень не полны и не точны. Но все-таки узнали, что члены посольства имеют намерение проехать к Везелю.

Гофмейстер двора Фридрих Гессельт ван-Динтер, к ведению которого относились встреча послов и устройство церемониала, получил приказание отправиться в Клеве с [195] несколькими конными нарочными и военными трубачами, чтобы приветствовать послов на границе государства. С четырьмя, богато расцвеченными национальными флагами, яхтами и множеством карет поджидал здесь гофмаршал прибытия посольства; но оно достигло границ только 21 августа; при громе пушечных салютов оно выехало в Нимвеген и было торжественно встречено. Отсюда посольство продолжало на яхтах свой путь в Гоуда, где послы выразили желание посетить Амстердам раньше, чем им дана будет аудиенция генеральными штатами.

Торжественный прием посольства в Амстердаме.

Бургомистры Амстердама, будучи уверены, что посольство посетит их город, и сознавая, насколько важно для этого города приобрести благорасположение Царя в виду той обширной торговли, которая в это время велась чрез амстердамцев с Московским Царством, еще раньше представляли Совету о желательности оказать посольству, из уважения к личному присутствию в нем Его Царского Величества, экстраординарные почести. 17-го августа совет дал полное свое согласие на это предложение, однако с условием, чтобы это не послужило, на будущие времена, прецедентом в отношении других посольств. И вот скоро начались большие приготовления.

26-го августа послы выехали на трех яхтах из Гоуда в Амстердам и были встречены у ворот Утрехтских бургомистрами и двумя государственными пенсионариями; все было сделано, чтобы составился блистательный кортеж.

Он открывался отрядом конных волонтеров, представлявших цвета амстердамского юношества; все молодые люди были одеты, — как это практиковалось и раньше, при торжественных вcтpечax высоких особ, — на собственные средства, в роскошнейшие костюмы. Фридрих Гессельт ван-Динтер, сидя в экипаже, запряженном четверкою лошадей и предшествуемом четырьмя трубачами, эскортировал посольство и всю его блестящую свиту. Четыре человека, в восточных костюмах, вооруженные луком и стрелами и сопровождаемые шестью трубачами, 14 русских дворян и 16 пажей ехали верхами впереди двух парадных карет посольства, окруженных 24 гайдуками в древнерусской одежде, с [196] серебряными топорами и большими саблями в серебряной оправе.

Лефорт и князь Меншиков заняли место в первой карете, а остальные послы — во второй карете. За ними следовал длинный ряд придворных служителей в красных ливреях с серебряными галунами. После того ехали кареты бургомистров, запряженный четверкою и предшествуемый городскими курьерами; около этих карет шла прислуга в ливреях; блистательный кортеж заканчивался более чем пятьюдесятью другими каретами, предназначенными как для посольской свиты, так и для усиления помпы.

Царь присоединился к посольству в качестве одного, из дворян при этом посольстве и занял место в одной из последних карет, решительно заявив желание сохранить полное инкогнито.

Длинные кафтаны русских бояр, у некоторых из них из золотой парчи, унизанной жемчугом, а у большинства — отороченные драгоценными мехами; их высокие шапки из лисьего меха, подобно их одежде и их кривым саблям, блестевшие жемчугом и драгоценными камнями, — весь этот блеск и это богатство не могли не вызывать всеобщего внимания и восхищения. И неудивительно, что желающих взглянуть на невиданную роскошь собралось несметное множество народу.

Послов повезли по лучшим кварталам города, по направлению к гостинице, носившей название “Отель для иностранных послов”. В виде почетной стражи было поставлено под оружие 16 рот национальной гвардии; пред самым 1 зданием, назначенным для посольства, расположен был почетный караул из чинов местного гарнизона. И в остальном ничего не было забыто или упущено, что могло сделать пpиятным пребывание в Амстердаме Царя и посольства.

На следующий день, после полудня, посольство посетило здание городской думы, где уже собрались бургомистры, чтобы принять гостей и показать им во всех деталях это чудное произведение голландской архитектуры.

Около 5 часов вечера отправились, с большим церемониалом, в 12-ти каретах, в театр, где в этот день давали чрезвычайное представление, по окончании которого дан был роскошный ужин. В нем приняли участие знатнейшие правительственный лица со своими супругами и дочерьми.

Театральный спектакль состоял из двух пьес: [197] “Волшебства Армиды” и комедии “Мнимый адвокат", с балетом в антракте.

Следующие два дня были употреблены посольством на посещение верфей и складов адмиралтейства и здания Ост-Индской компании, а также на прием членов этой компании. В четверг был дан от города послам и знатнейшим лицам из Свиты роскошный обед, во время которого играли трубы и литавры. Вечером все приглашенные отправились в Кольвенирс-Дулэн, чтобы присутствовать на великолепном фейерверке, который был устроен на Биннен-Аметеле, на особо приготовленном большом плоту, изображавшем громадный утес из черного мрамора. Центральною фигурою для фейерверка служила триумфальная арка, построенная по эскизам знаменитого голландского архитектора Стевена Веннекаля и украшенная Мушероном аллегорическими изображениями славы и величия российского Монарха.

Но хотя Царь, сохраняя полное инкогнито, и присутствовал лично на всех этих торжествах и во всех развлечениях, но скоро решил, что подобное препровождение времени никоим образом не соответствует существеннейшим целям его пребывания в Голландии.

Новые сношения Царя с бургомистром Витценом.

Одною из наиболее приятных для Петра встреч было, конечно, личное знакомство с Николаем Витценом, человеком, которому он был так много обязана, и в ранней юности, да и впоследствии.

Витцен, ко времени приезда Царя в Голландию, пользовался не только общим уважением со стороны своих сограждан за щедрую благотворительность его и за приветливый его характер, но его почитали и все друзья наук и коммерческих знаний как ревностнейшего покровителя всего того, что было важно для развития их; он поощрял молодых художников, оказывал им поддержку, возбуждал во всех энергию; он хлопотал о снаряжении больших и требовавших значительных расходов экспедиций с научными и коммерческими целями. Будучи членом высшего управления, он пользовался, в то же время, величайшим уважением за свою неизменную честность, строгую лояльность и высокую любовь к отечеству, вызывавшую уважение к нему одинаково всех партий, без различия их политического направления. [198]

Таким образом, с прибытием великого посольства, личные отношения Витцена к Царю и к России приобрели особую важность как в интересах общегосударственных, так и специально для его родного города Амстердама, и никто другой не был более расположен использовать эти благоприятные обстоятельства к благу своих сограждан.

Особая комиссия из членов генеральных штатов, на которую возложены были все хлопоты, сопряженные с приездом великого Московского посольства, уже в самом начале вошла в соглашение с Витценом и просила его, прежде всего, найти нужных, в виду этого приезда, русских переводчиков. Витцену уже и раньше приходилось оказывать Амстердаму разного рода услуги по сношению с русскими, напр., при улаживании тех или других недоразумений, возникавших, в предыдущее приезды русских, с некоторыми из знатных лиц, именно с теми, которые, отделившись от главного корпуса посольства, приезжали в Амстердам раньше других и требовали, чтобы их устроили в отношении помещения и содержания.

Теперь же, когда в Амстердаме находился сам Царь, естественно, что круг деятельности и забот Витцена еще более расширился. Мы полагаем, что имеем основания утверждать, что Петр, во время пребывания своего в Голландии, во многих действиях и поступках своих следовал добрым советам и указаниям Витцена; так, напр., удачно выполненное дело по отыскании опытных и знающих разные отрасли мастерства учителей, в которых нуждался Царь, — несомненно было совершено под руководством именно Витцена.

Сношения с Витценом были тем приятнее Царю, что личные занятия бургомистра так странно совпадали с главнейшими целями его путешествия в Голландию. Действительно, от кого он мог получить больше сведений относительно кораблестроения, как не у него, издавшего “Полную историю древнейшего и современного судостроения и судоуправления” (Произведение это вышло в свет в 1671 г. Прим. автора)? У кого он лучше мог удовлетворить свою любознательность в отношении мореплавания и торговли, как не у человека, разобравшего и издавшего в свет массу регламентов, касающегося лоцманского дела, морских аварий, берегового права и многих других вопросов по морскому делу; притом, этот же человек был обладателем замечательнейшей [199] коллекции разных предметов по машиностроению, касающихся как специально строения судов, так и постройки всевозможных фабрик; наконец, где он мог найти более благоприятный случай встретиться с людьми, богатыми научными знаниями в тех отраслях, которым они посвятили себя, как не у человека, пользовавшегося славою Мецената, всегда окруженного, или находившегося с ними в сношениях, учеными и художниками?

Петр нашел, кроме того, именно у Витцена, — в это время усердно продолжавшего собирать материал для пополнения и развития уже оцененного по достоинству капитального его труда: “Северная и восточная Татария”, — более научных сведений, касавшихся его собственного государства, чем где-либо у себя или за границею, в другом каком-либо научном сочинении. Вот почему и не удивительно, что Петр ни у кого другого не проводил время с большим удовольствием, чем у Витцена; высокая честность и просвещенность этого последнего привлекали к нему Царя и заставляли его уважать Витцена как лучшего своего учителя, преданнейшего друга и опытнейшего советника.

Петр на верфи Ост-Индской компании.

Петр не мог скрыть досады своей, что его намерение поселиться в Заандаме и работать там скрытно на корабельной верфи — окончилось неудачею; но он все-таки не хотел отказаться от своего желания поучиться практически кораблестроительству в качестве простого плотника, и так как Витцен в это время был одним из директоров Ост-Индской компании, то Петру незачем было далеко искать — и он обратился к Витцену, который и посоветовал Царю просить администрацию компании, чтобы ему отвели жилище на самой верфи, где он мог бы видеть сам всю работу по постройке нового галиота или фрегата с самого начала такой работы, и чрез это имел бы возможность изучить практически все то, что требуется для полной постройки судна.

29 августа переводчиком Царя ван-дер-Гульстом: от имени великого посольства, было доложено о таковом желании Петра чрезвычайному собранно директоров названной компании, которые с величайшею любезностью и дали на это свое согласие. Дом мастера канатного производства на Оостенбурге был признан наиболее пригодным для пребывания некоторой высокой [200] особы, как единственно назван был Царь в представленной директорам петиции; в то же время Петру было предоставлено на личное его усмотрите — построить ли фрегат в 100 или 130 фут длины. Витцену поручено было сговориться об этом с Царем.

Царь находился в этот день на торжественном обеде, когда ему сообщили не только о согласии на его просьбу, но и о назначении ему помещения на самой верфи; известие об этом доставило Петру большое удовольствие, и он не мог скрыть своей радости. С нетерпением он ждал окончания обеда и последовавших за них увеселительных зрелищ в виде роскошной иллюминации и громадного фейерверка, и едва только погасли последние искры этого фейерверка и замолкли громовые его удары, как Царь объявил о своем непременном желании отправиться немедля в Заандам, чтобы взять там свои вещи и инструменты, отвезти их на верфь и устроиться здесь чем раньше, тем лучше. Как ни упрашивали его русские вельможи и как ни убеждали его бургомистры не делать этого и не подвергаться опасности в виду ночной темноты — все было тщетно: Царь объявил, что он должен ехать в Заандам — чего бы это ни стоило.

Около 11 часов Царь отправился в путь и приблизительно в час ночи прибыл в Заандам. Рано утром он все уложил, перетащил на свою яхту и поехал обратно в Амстердаму никого не предупредив, даже хозяина, о своем отъезде. Поэтому городские власти Заандама продолжали еще некоторое время держать охрану на мостах Кримпа и только в субботу, наконец, она была снята отсюда.

Примерное морское сражение и прогулка на парусах по заливу И.

В воскресенье, 1-го сентября, городское управление Амстердама устроило своему высокому Гостю одно из великолепнейших зрелищ, какое мог дать один только Амстердам и какое могло всего больше соответствовать вкусам и наклонностям Государя, а именно — большую морскую прогулку на парусах и примерное морское сражение (морские маневры) на заливе И.

Это зрелище произвело на всех сильное впечатлите, и память о нем увековечена на знаменитой картине Яна Лейкена [201] передающей весьма реально главнейшие эпизоды примерного морского боя.

Уже начиная с субботы, стали приниматься разные подготовительный меры: не только обратились к всем владельцам специальных для прогулок судов с предложением присоединить свои яхты и бухты к городской флотилии Амстердама, но были собраны также и такие яхты, на которых могли быть размещены артиллерийские орудия, и, наконец, были взяты и другие суда разных видов, на которые досадили нисколько рот волонтеров из состава национальной гвардии Амстердама, волонтеры эти должны были поддерживать беспрерывный мушкерный огонь во все время морского сражения.

Устройство зрелища приморского боя было возложено на знаменитого адмирала Гиллеса Шея, который должен был руководить и всеми действиями на море. В субботу произведены были судовые маневры с сигнализациями, на которых присутствовал скрытно и Царь.

На следующий день, рано утром, флаг адмирала взвился на яхте стадгаудера флисландского, на борте которой находился и начальник эскадры — Шей. Была прекрасная погода, дул свежий ветер благоприятный для парусных судов; блогодаря всему этому, наплыв зрителей у плотины Бейкслот к Дургердаму и начиная от города до Зеебурга, а также на заливе И., с массою судов разнообразнейших типов, казавшихся как бы лесом из мачтовых дерев, украшенных флагами и вымпелами, был так громаден, что никогда еще ничего подобного не видели до сих пор в Амстердаме.

Царь находился вместе с членами посольства и бургомистрами на большой яхте Ост-Индской компании, на борте которой было приготовлено, на городской счет, роскошное угощение. Около полудня, яхта эта, богато убранная и сопровождаемая другими большими яхтами, подняла свои паруса и направилась к расположившейся уже перед Шеллингауде, в боевом порядке, флотилии судов и после того как эти последние приветствовали высокое общество многочисленными орудийными 4 выстрелами, началось примерное сражение на море: сначала произошла атака в линию, затем последовали отдельные бои между судами: абордаж, отступление, поражение, захват корабля и прочее, что могло дать полную картину морского сражения. Все это в такой степени понравилось Царю и увлекло его, что он перескочил с яхты на военное судно и все время направлял форштевень его в ту сторону, где, казалось, бой [202] шел ожесточеннее. Стрельба артиллерии, особенно с батарей на Кеервеере и с других городских батарей, была так оглушительна и беспрерывна, что, по свидетельству одного очевидца, слух и зрение — отказывались больше служить. Царь остался необыкновенно довольным.

Пребывание Царя на верфи.

Царю очень понравилось то помещение, которое было отведено ему на верфи; он поселился здесь с небольшою свитою, в числе которой находились князь Багратион, и, вероятно, также граф Петр Апраксин, впоследствии генерал-адмирал. Первый из них пользовался особым расположением Царя, вследствие того, что умел угождать ему и во всех действиях и поступках своих всегда сообразовался с волею и приказаниями Монарха. Обладая вражденным ему даром наблюдательности, он быстро усваивал и запоминал все технические термины по кораблестроению и мореплаванию и в скором времени сделался искусным и опытным моряком.

В первое время Царь пользовался столом от посольского Двора, но скоро это ему надоело и он завел свое собственное хозяйство. Привыкнув вставать рано, он не имел определенного времени для обеда, а садился за стол, когда чувствовал голод; тогда он сам разводил огонь и сам же готовил себе кушанье. Во всем он жил как простой корабельный плотник и любил, чтобы его называли Питером Тиммерманом (плотником) заандамским.

В 1754 г. жил еще один, вполне заслуживающей веры, командир, который рассказывал, что много раз видывал Царя работающим в обыкновенном рабочем костюме; когда случалось, что кто-нибудь подходил к нему, во время работы, чтобы поговорить с ним, то Царь, кладя топор у ног, присаживался, тут же, где-нибудь на обрубок дерева; однакож разговор не должен был слишком затягиваться, в противном случае — Царь обрывал беседу и возвращался к своей работе, снова берясь за топор.

Одно очень важное лицо, желая видеть Царя за работою, оставаясь сам не замеченным им, обратилось с этою целью к старшему мастеру. Этот обещал указать ему Царя, назвав его по имени. Несколько минут спустя, проходило несколько судовых рабочих, несших тяжелый обрубок дерева. Старший мастер спросил: “Питер Тиммерман [203] заандамский, почему ты не помогаешь нести?” Тотчас же Петр, повинуясь этому приказанию, подставил свое плечо под дерево и понес его куда было указано.

Ничто не настраивало его здесь и в Заандаме более благодушно, как то, если его называли просто Питер-баас V (мастер Петр); но зато он поворачивался спиною к тому, кто называл его “Ваше Величество” в то время, когда он был в костюме корабельного плотника.

В первые дни своего пребывания на верфи Царь получил из России письмо от патриарха; в своем ответе он, между прочим, написал патриарху, что, живя в Амстердаме, он точно следует данной Адаму заповеди Божией: “в поте лица твоего будешь снискивать хлеб твой”.

Учителя и наставники.

В виду желания Петра усовершенствоваться в изучении математики и штурманского искусства, а также в рисовании кораблей, Витцен рекомендовал ему лучших учителей. Таковыми были по первым двум предметам — Ян Альбертсоон ван-Дам, весьма сведущий человек, приобревший очень громкую известность многочисленными своими трудами о штурманском искусстве. Для обучения искусству корабельного рисования был приглашен Адам Сило, человек не имевший, кажется, себе равного по необыкновенному трудолюбию своему и влечению ко всевозможным искусствам и ремеслам. В рисовании кораблей и морских карт он строго держался законов математических, и так как всему тому, что он объяснял, он всегда готов был представить достаточные доказательства и никогда не отказывался отвечать ни на какие бы то ни было вопросы, то, понятно, что подобный учитель должен был особенно нравиться такому неутомимому в расспросах ученику, каким был Петр. Что касается до кораблестроения, то лучшими уроками для Царя служили ежедневные сношения его с такими знаменитыми строителями судов, как: Гендрик Якобсон Кардинаал, Якоб Теллисон ват-Реенен и Питер Поол, первые двое были родом из Заандама и заведывали адмиралтейскою верфью; а третий управлял верфью Ост-Индской компании, и все они пользовались репутациею блестящих деятелей каждый в своей сфере. Царь пользовался также уроками известного Якобсона Вейзеляра родом из Герлигена, в молодости своей [204] участвовавшего в знаменитой экспедиции адмирала Рейтера в Зунд и приобревшего славу великого строителя судов; благодаря своим познаниям и опытности, впоследствии он был приглашен Витценом на особую службу, где применение его практических, а равно и теоретических знаний принесло Витцену большую пользу при его работах по составлению трактата о судостроении. Витцен вверил ему также заведывание своим богатейшим кабинетом научных инструментов. Теперь он был уже в очень пожилых годах; однако же он сохранил полную свежесть своих сил; и Царь едва ли мог бы найти кого-либо другого, более ему полезного, для приобретения разных научных сведений. Сам Витцен, обычно очень занятый и обремененный служебными работами и потому в такой же степени бережливый в расходовали времени, в какой он был щедр в отношении денег, посвящал Царю каждый понедельник, обыкновенно проводя вместе с ним весь этот день.

Мы сообщаем здесь некоторый частные подробности с тою целью, чтобы показать, насколько не соответствуют действительности свидетельства тех историков, которые утверждают, будто бы Петр в течение 4 дней усвоил все, чему мог научить мастер Поол; что Царь тщетно требовал в чертежах своего учителя математических доказательств и что, наконец, не находя, будто бы, в Голландии удовлетворения своей жажде знания, он скоро стал сожалеть о предпринятом им далеком путешествии и о бесполезном для него пребывании в Голландии; и вот, к счастью своему, однажды, за обедом в доме негоцианта Теезинга, Царь, раздумывая об этом, встретил якобы одного англичанина, который и сообщил ему, как нечто для него новое, что в Англии математические науки положены в основание техники построения кораблей. Государь принял это сообщение к сведению. Вот это и вызвало, будто бы, поездку Царя в Англию, где он, в продолжение 4 месяцев изучив в совершенстве все, что ему было нужно, и закончил свое техническое образование. Но рассказывать подобный побасенки — не значить ли это одновременно и опровергать самый рассказ?

Царь желал также изучить и астрономию и высшую математику. В виду этого городское управление Амстердама не только распорядилось построить на одном из городских бастионов нечто в роде обсерваторий, но вызвало из Роттердама знаменитого физика и астронома Кристиана Гартуцкера. [205]

Царь отнесся к новому учителю с большим благорасположением и склонял его ехать в Россию, но отдаленность страны, большое различие нравов и обычаев, неопределенность самой поездки, наконец, затруднения, связанный с перемещением туда же и всей семьи, — все эти обстоятельства заставили названного ученого отказаться от выгодного предложения. За проезд свой, по особому вызову, в Амстердам и проживание в этом городе Гартцукер впоследствии был вознагражден из средств города.

В Заандаме.

Среди всех работ Царь не забыл своего любимого Заандама. Одною из первых его забот было принять необходимый меры, чтобы молодые люди, сопровождавшие посольство извлекли бы из своего пребывания за границею наивозможно большую пользу, — в соответствии с поставленными им целями.

Вследствие этого, 5-го сентября, в Заандам вернулись, из числа упомянутых выше молодых людей, три лица, а именно: Александр Меншиков и граф Головкин и третий, — несомненно состоявший в кровном родстве с Царем и потому — или князь Борис Куракин или Александр Нарышкин иди один из Лопухиных. Меншиков был откомандирован Государем к Герриту Янсу Штюрману для работ по деланию мачт; другие два — к Паулусу Тейвиссену для постройки ботов. Относительно третьего, здесь упоминаемого, лица, оставшегося менее выясненным, толмач сказал мастеру (Тейвиссену): “вы должны особенно хорошо обращаться с этим господином, ибо он знатная особа, — московский принц”. Меншиков, который знал по-голландски и слышал эти слова, не одобрил их, толмач же, в свою очередь, заметил: “это несколько не повредит, что будут знать о высоком положении этого господина: чем важнее он, тем лучше будут с ним обходиться”.

Сделав те и другие распоряжения, Царь, 8-го сентября, отправился лично в Заандам, куда он был вторично приглашен, чтобы присутствовать на спуске корабля. К этому времени озаботились распространить слух, что Государь отклонил приглашение на это торжество и лично не будет на нем; это было сделано в целях предупреждения большого скопления народа. [206]

Царь прибыл на собственной яхте и, остановившись у плотины с восточной стороны, осмотрел подробно весь аппарата для спуска, состоявшей из горизонтальных воротов и кабелей и других предметов, которые требовались для такой сложной, как спуск судна, операции. Так как в момент прибытия Царя еще хлопотали около кабестана, то Петр отправился в железную лавку и там купил, с немалою помехою от зевак, нужные ему инструменты, которые он и отнес сам на свою яхту.

Возвратясь затем к месту спуска судна, он еще раз осмотрел все с величайшим вниманием, но так как делавшиеся приготовлений казались ему слишком затянувшимися, то он быстро повернул к своей яхте, вскочил в нее, поднял паруса, схватил руль и, отвязав канат, поплыл, не дождавшись, таким образом, самого спуска корабля.

9-го сентября в Заандам прибыли, со своим имуществом, также и упомянутые выше русские молодые дворяне и тотчас же приступили к работе; двое из них, именно работавшие над постройкою ботов, вначале сильно жаловались на свои руки, не привычные к подобной работе. Но это продолжалось не долго. Третий из них, личность которого менее известна, заболел и в октябре месяце получил разрешение вернуться обратно в Россию.

Меншиков оказывал наибольшие успехи в работе. Однажды Царь посетил Меншикова на верфи, где этот последний работал; взяв из рук его инструмента, Царь приступил к работе и работал не хуже искуснейших мастеров. Позже Меншиков удостоился милости быть переведенным на работы вместе с Царем, на Амстердамскую верфь. Что касается Головина, то он оставался все время в Заандаме за исключением одного случая, когда он посетил своего брата, изучавшего в Утрехте искусство делать фейерверки.

Для русских в Заандаме был нанят дом на Винкепаде, в западной части города; дом этот назывался тогда, да называется еще и теперь, “Каменная камера” (Stecnen kamer"). Они жили здесь, по свидетельству Ноомена, весело и приятно, имея при сем не совсем опрятного повара, одного музыканта и священника.

Кажется, что в это время в Заандаме поселились для разных работа еще и другие русские знатного происхождения; помещением для них служил другой большой дом на Ост-Заандаме. Один из этих русских, работавших на верфи, [207] отличался особым усердием в работе, но когда только наступало время перерыва в работе, к нему тотчас же подходил его камердинер с кувшином воды, чтобы он мог умыть свои руки, а после этого — переодеться в соответственный его положению костюм.

Посещение Царем короля Вильгельма в Утрехте.

Штатгальтер Вильгельм III, король Англии, в это время находился в Голландии для заключения Рисвинского мирного договора. Было начало сентября, и король, проживая в Лео, между прочим, развлекался здесь также охотою на оленей. Царь выразил свое желание иметь свидание с этим знаменитым монархом. Было условлено, отказавшись от всякого придворного церемониала, обоим государям выехать навстречу один другому. Местом свидания назначен был Утрехт, отель “Туласт” (Toelast). Царь выехал 9-го сентября, в сопровождении Витцена и Лефорта. О каких либо взаимных переговорах Монархов во время этого свидания нам не известно ничего (Меерман в своем труде, озаглавленному “История Вильгельма III, Амстерд., 1703", заставляет Петра Великого говорить при этом случай длинные речи. Многими историками эти речи принимаются, как действительно сказанные Царем, но так как, с внешней стороны, эти речи представляются слишком напыщенными для Петра, а из содержания всего разговора Царя с Вильгельмом III вытекает, что главною целью поездки Царя было, будто бы, поднять короля против французов, то делается очевидным, что и весь разговор и самые речи Петра придуманы и вложены в его уста названным историком с целью, чтобы только подкрепить свои личные воззрения по данному вопросу. Прим. автора.). Судя по тому, что в память о нем была выбита особая медаль, можно предполагать, что свиданию этому придавалось важное значение, но, с другой стороны, самый выпуск медали в обращение был так незначителен, что об этой медали можно и не распространяться больше.

Гнев Царя против своих вельмож.

Едва только Царь успел вернуться в Амстердам, как он разразился гневом против некоего князя и еще против одного весьма важного лица, входивших в состав посольства. Эти господа позволили себе осуждать, в резких выражениях, некоторый действия Царя и даже давать ему [208] советы, как, напр., советовать ему реже показываться публично больше охранять свое достоинство и свое имя и блюсти свой сан. Это так разгневало Царя, что он приказал обоих заковать в цепи и держать их в посольском доме, намереваясь казнить их смертью, отрубив им головы.

Бургомистры представили ему, что подобное наказание ни в каком случае не может быть ни назначено, ни, тем более, приведено в исполнение как в самом городе Амстердаме, так и на всем протяжении голландской территории, и разными доводами старались убедить Государя отказаться от своего намерения и вернуть заключенным полную свободу, но они достигли только того, что Царь даровал им жизнь, но под условием, что один из них должен подвергнуться ссылке в Батавию, а другой — в Суринам.

Около этого же времени некто из духовных лиц, принадлежавших к свите посольства, был замечен в злоупотреблении вином; за это он был приговорен Царем к жестокому наказанию: он должен был вертеть колесо на одной из канатных фабрик. Здесь он долгое время работать и хотя испытывал сильную боль от непривычного занятия, он все-таки не получал прощения, — “ступай, ступай работать” — было ему в ответ на его просьбу о помиловании.

Осмотр Царем адмиралтейских судов. Второе парусное состязание.

Около этого же времени Царь выразил свое желание видеть маневры большого военного корабля, а также судно, стояшее на камелях (Спецыальные плоскодонные суда, подводившиеся под корабли для проводки этих последних чрез мель). Совет адмиралтейства поспешил пойти навстречу такому желанию Монарха и распорядился спустить на воду все нужные суда, чтобы Царь мог осмотреть все по своему желанию. В это же время на борту одного из судов был приготовлен для Царя и посольства роскошный обед. Залив огласился салютными выстрелами. Осмотр судов казалось, доставил Царю необыкновенное удовольствие, а поднятый на камели корабль осматривался им с таким особым интересом, как будто Царь предчувствовал уже тогда, как много пользы это остроумное голландское изобретение принесет ему впоследствии для его родного флота на Неве. [209]

Сделалось известным, что Царь охотно посмотрел бы еще раз на примерное морское сражение и состязание на парусных лодках; управление города извинилось за невозможность устроить первое из названных зрелищ, но, желая доставить Государю удовольствие, оно поручило комиссарам, заведующим частными яхтами, чтобы они побудили собственников этих яхт устроить парусное состязание, под адмиральским флагом в воскресенье 21 сентября. Это зрелище также весьма понравилось Царю. Число судов, участвовавших в этот день, было почти такое же, как и 1-го сентября, благодаря тому, что к местной флотилии присоединилось очень много яхт и буэров из Северной Голландии. Царь отправился на собственной яхте, а потом пересиль на яхту Ост-Индской компании, на которой находились Витиен и другие администраторы названной компании. Но так как число любопытных, прибывавших в залив и на своих лодках, все более и более увеличивалось, то Царь пришел в гневливое настроение, что причинило всем много огорчения. Вскоре после этого он вернулся на свою яхту.

Знакомство Царя с Гиллесом Шейем и Корнелием Крейсом.

Во время морского сражения или пребывания своего на военном корабле, или же во время парусного состязания Царь встретился с Гиллесом Шейем, бывшим в то время вице-адмиралом; это был морской герой, под руководством своего отца прошедший школу знаменитого Рейтера (Ruyter) и собственными геройскими подвигами поднявшей еще больше славу своих храбрых предков. Его опытность и честность не уступали его мужеству. Вот почему Царю было особенно приятно поближе узнать такого человека.

В течение той же недели Шей имел честь пригласить Государя и членов его посольства в свой дом, на Кольвениерсбургваль, где гостям предложен был роскошный обед. Позже они также неоднократно удостаивали его своим посещением. Царь, желая иметь у себя на службе человека, которому он спокойно мог бы доверить все морское дело: и устройство флота и главное управление им, вскоре стал склонять Шея перейти к нему на службу. Царь предложил ему высший чин адмирала, с содержанием, какое он сам пожелает; он обеспечивал ему производство пенсий в 25 [210] тысяч гульденов, его жене и детям в случае, если бы они пожелали остаться в Голландии; наконец, Царь обещал, что он сам будет хлопотать перед королем Вильгельмом об увольнении Шея из голландской службы с сохранением звания генерал-адмирала голландского флота; однако, как ни почетны были эти условия и хотя содержание по званию вице-адмирала в то время составляло только 24 сотни гульденов, но долг перед родиною, не позволявшей оставить службу отечеству, взял верх над всеми другими соображениями. И этот отказ отнюдь не уменьшил благорасположения к нему Царя; он с удовольствием принял поднесенный ему Шейем в дар несколько морских карт и планов и часто советовался с ним по разным вопросам морского дела, особенно в тех случаях, когда он искал среди голландцев искусных морских офицеров, чтобы пригласить их на службу в Россию.

Именно Шей и рекомендовал Царю Корнелия Крейса (Cruys), как человека способного и пригодного для того, чтобы вручить ему управление флотом. — Крейс, по одним сведениям, родился в Ставангере, в Норвегии, хотя, вероятно, был голландского происхождения; по другим сведениям — он родом из Голландии и из знатной семьи. С юных лет предназначенный своими родителями к морской службе, он рано достиг звания контр-адмирала, а в описываемую эпоху был экипаж-мейстером при адмиралтействе (инспектором материальной части во флоте) и в этом звании был близко знаком со всеми судовыми потребностями. Затем, будучи опытен во всех отраслях морского дела, а также искусен в морских картографических работах, он являлся именно таким человеком, в котором нуждался Царь; в виду этого и были употреблены все средства, чтобы склонить его перейти на службу в Россию. Но это стоило не малого труда, и только неоднократные соединенные усилия Шея, Витцена и других бургомистров Амстердама, — хорошо знавших действительные достоинства Крейса и в то же время сознававших большую пользу для их отечества, если, при настоящих обстоятельствах, у русского Царя будет находиться на службе именно голландец, — заставили Крейса согласиться на сделанное ему Царем предложение. Впоследствии мы будем иметь случай подробнее сообщить о личных качествах и заслугах Крейса по отношению к Российскому государству. [211]

Сношения Царя с Рейшем и другими учеными и художниками.

Витцен старался доставить Петру удобные случаи входить в сношения с голландскими учеными и художниками. В числе первых был Фридрих Рейш, профессор анатомии, пользовавшийся общим уважением. Он прославился в особенности своим искусством сохранять, посредством инъекции, различные части человеческого тела; его замечательный анатомический кабинета пользовался общей известностью и, как одна из величайших редкостей Голландия, посещался всеми приезжавшими в нее иностранцами. Когда Царь в первый раз увидел это необыкновенно богатое собрание, он был так поражен представившимся ему зрелищем, что остановился как бы зачарованный. Остановившись у трупика ребенка, сохранившегося так хорошо, что казалось, что ребенок еще жив и на лице его как бы играет еще улыбка, Петр не мог удержаться, чтобы не поцеловать малютку (Это был трупик девочки в возрасте от 3 до 4 лет. Прим. автора).

С большою неохотою покинул Царь кабинет Рейша, хотя и чувствовал себя утомленным от продолжительная осмотра и подробных расспросов. Позже он еще несколько раз посетил кабинет и этим еще более укрепилось дружеское общение Петра с проф. Рейшем, у которого он иногда оставался обедать. Часто он присутствовал на лекциях по анатомии и даже хотел брать у него специальные уроки, чтобы иметь возможность удовлетворить своей склонности к хирургическим операциям. Он находил очень полезным для себя сопутствовать профессору при его посещениях больных, но так как Царь ночевал обыкновенно в Посольском доме, смежном с больницею Св. Петра, то он должен был проходить в эту больницу по улице, где всегда собиралось много разных зевак. Царю это не нравилось и, по его просьбе, в стене, разделявшей оба здания, сделан был особый проход, следы которого сохранились и до настоящего времени.

17-го сентября Царь, в сопровождении профессора Рейша, посетил ботанический сад, где его встретили бургомистры и где ему было предложено угощение. С тем же Рейшем [212] Царь советывался относительно хирургов, которых он собирался пригласить в России как для службы реорганизуемой им сухопутной армии, так и во вновь созидаемом флоте.

Петр имел случай посетить знаменитый естественноисторический и художественный кабинет принадлежавший архитектору Симону Шейнвуту (Schynvoet). Царь имел продолжительную беседу с этим ученым относительно строительного искусства, и возможно, что именно эта беседа и повела к позднейшим сношениям с ним Царя как по поводу присылки к нему, для обучения, молодых дворян, так и по поводу вызова, чрез него, в Петербург опытных художников из числа бывших его учеников; по крайней мере, неоднократно наблюдалось, что выстроенные Петром дворцы и загородные дома носят на себе печать некоторой унылости и слишком большей перегруженности в орнаментацию, каковой характер построек свойствен вообще стилю этого, во многих других отношениях, отличного строителя.

Иоганна Куртен Блок, столь известная в искусстве вырезывания из бумаги различных фигур, также была осчастливлена царским посещением. При помощи обыкновенных ножниц она вырезала из бумаги портрет Царя настолько удачный, что вызвала своим искусством общее удивление и восхищение; поэты же Франциус, Моонен и Ноллет посвятили даже этому chex'oeuvre'y несколько своих стихотворений. Царь отнесся с большим одобрением к ее замечательному искусству и охотно исполнил ее просьбу — вписать в альбом свое имя.

Царю доставило большое удовольствие знакомство с двумя знаменитыми механиками ван-Гейденами, отцом и сыном, изобревшими, между прочим, особый пожарный аппарат, приводившийся в действие при помощи нагнетательного насоса. Заинтересованный изобретениями ван-Гейденов, Петр просиживал целыми часами на их фабрике, с большим интересом следя за работами на ней и в то же время удивляясь и восхищаясь глубоким изобретательным умом этих людей. Несмотря на усиленные просьбы Царя поехать с ним в Россию, привязанность ван-Гейденов к родине побудила их отказаться от самых выгодных условий. [213]

Поездка на реку Тексел.

В последних числах сентября Царь отправился на яхте, в сопровождена Витцена и некоторых других лиц, на реку Тексель. Перед этою поездкою он потребовал, чтобы его воля относительно осужденных им молодых дворян была в точности исполнена.

Во время этого путешествия, как и в других случаях, было замечено, что Царь охотно говорит об осаде Азова и о сопряженных с нею операциях. Сохраняются до сих пор, у одного амстердамского ученого, Якова Конинга, лист бумаги, на котором Царь собственною рукою искусно начертил карандашем положение города на берегах Дона и диспозицию турецких военных и продовольственных судов в устье этой реки, а также места, где Царь атаковал суда и овладел ими.

Здесь, на р. Текселе, Царь мог вполне предаться своему любимому развлечению — подробному осмотру судов, и для этого он не жалел ни времени, ни трудов.

Случилось, что именно в это время задул сильнейший норд-ост, благодаря которому, а также большому приливу воды в море, Царь имел удовольствие видеть возвращение домой, с богатейшим уловом, одного отделения гренландского китоловного флота (В этом году 112 китоловными судами было поймано 1.197 китов, давших 39.484 бочек жиру. Прим. автора); как только море стало немного спокойнее, Царь тотчас же отправился на борт пришедших судов и, несмотря на обычную для всех китоловных судов грязь, осматривал эти суда снизу до верху, в мельчайших подробностях, не уставая и в то же время расспрашивал о всем, относящемся до китоловного промысла.

Посещение Царем гренландских моряков в Заандаме.

Узнав, что некоторые китоловные суда вошли в Фоорзан, Царь пожелал еще раз осмотреть их и поэтому охотно принял приглашение Корнелия Кальфа приехать для этого в Заандам. Здесь было все подготовлено, чтобы облегчить Государю возможность полнее ознакомиться со всеми касающимся китоловного промысла. [214]

Особенно Царь остался доволен, когда одно из китоловных судов отчалило от берега и по команде: “бросай, бросай! а — на судне все уже было готово, как будто действительно дело шло о нападении на кита. Быстрота и строгий порядок, с которыми был проделан этот маневр, заслужили особое одобрение Петра. Он осмотрел также помещения, где производились все операции по вытапливании жира, по отделению китового уса и приготовлению клея и проч., — ничто не ускользнуло от его внимания.

Царь казался в эти дни особенно возбужденным и был в превосходном настроении духа. В Заандаме, куда он часто приезжал на своей яхте, он стал меньше избегать толпы, и все чаще и чаще имели случай его видеть и ближе ознакомиться с его наружным видом: он был высокого роста, крепкого телосложения и с пропорциональною талиею; его черные и густые брови давали его, несколько округленному, лицу выражение немного суровое, которое, однако, смягчалось оттенком добродушие. Он отличался быстротою в своих движениях, проворством и ловкостью в работе; поступь его была твердая, походка торопливая; все говорило в нем о небывалой, энергии и непреодолимой силе духа.

Приезд посольства в Гаагу и торжественный прием его здесь.

Приезд российского посольства ожидался в Гааге со дня на день. Еще в начале июля месяца для него было приготовлено помещение в гостинице “Дулен”; в то же время был сделан большой запас пищевых продуктов и разных вин. Первые из них, во избежание порчи, должны были ежедневно освежаться, что увеличивало, с каждым днем, ожидания приезда посольства, и самые расходы, а вместе с ними — увеличивались и недовольство хозяина гостиницы и жалобы его. Уже теперь можно было ожидать, что испрошенной на содержание посольства суммы окажется недостаточно, и это впоследствии, действительно, и подтвердилось.

Проживавшие в Амстердаме послы, казалось, были заняты более своими личными делами и разными развлечениями, чем тем делом, для которого они прибыли в Голландию, — так, они делали частые экскурсии в окрестные местности.

Правительство было очень озабочено таким положением вещей и делало, через своего гофмейстера, у Лефорта [215] неоднократные попытки, чтобы точно выяснить день приезда посольства в Гаагу. Члены этого посольства, в свою очередь, указали как на причину замедления, на то, что они, узнав о намерении голландского правительства устроить им в Гааге особо торжественный прием, в свою очередь желают прибыть в Гаагу во всем блеске, соответствующем их высокому рангу. Действительно, со стороны русских, было сделано несколько экстренных заказов, приуроченных к дню торжественного их въезда в Гаагу; так, было заказано: три роскошных парадных кареты, несколько новых блестящих костюмов и ливрей для свиты и для слуг и проч. (Полагают, что заказы эти потребовали расходов до 200 тысяч талеров. Прим. автора).

Наконец, день торжественного въезда был уже определенно назначен на 25 сентября, и таким образом прошло уже более 2 месяцев с того дня, который голландское правительство наметило первоначально для устройства торжественной встречи посольства в резиденции. Но и в назначенный день это торжество все-таки не могло состояться и было отсрочено еще на два дня.

Только 26-го сентября послы отправились водою, на яхте, в Фоорбург; здесь они, остановившись в гостинице “Лебедь”, переночевали, а на другой день — и обедали. Здесь же ими установлен был и церемониал шествия торжественного кортежа в Гаагу, сходный с церемониалом въезда своего в Амстердам, но на этот раз кортеж представлял еще более великолепия и был еще многочисленнее. Теперь в нем участвовало 40 человек азиата и казаков, одетых в национальные костюмы и вооруженных луками со стрелами и копьями; кроме того, еще присоединилось 32 гайдука. В таком порядке послы проследовали до Гоорнбруга, моста между Дельфтом и Гаагою, где их, по исстари заведенному обычаю, приветствовали двое лиц, — ван-дер-Дус и Беккер, — от имени Их Высокомочий Генеральных Штатов. Отсюда их сопровождали до Гааги в двух роскошных, запряженных каждая восьмеркою лошадей, придворных парадных каретах, из которых одна, совершенно новая, обращала на себя особое внимание своею дрогоценною отделкою. За этими каретами следовали парадные кареты послов и еще 14 других карет, запряженных по шести, по четыре и по две лошади. В таком порядке послы проследовали до предназначенного для них отеля на [216] Турноойвельде. Здесь их приветствовали восемь членов собрания Генеральных Штатов, а именно: ван-Эссен, Грунингс, Шаттер, ван-Гееке, ван-Домбург, ван-дер-Ваейен. Лемкер и Вихерс; все эти лица, кроме того, оставались с послами и во время роскошного ужина, предложенного гостям на государственный счет.

Еще в то время, когда только что устанавливался порядок шествия кортежа, возникло некоторое пререкание в виду того, что послы потребовали, чтобы кареты, в которых должны были следовать они, предшествовали бы каретам придворным, между тем как обычай требовал обратного порядка; но это несогласие скоро было улажено, также как и некоторые другие разногласия, возникшие позже, а именно — относительно расходов на содержание лиц, принадлежащих к свите, число каковых составляло в то время уже 160 человек, желали устроить так, чтобы каждый из них, на отпущенную ему авансом известную сумму, сам заботился о своем содержании, но таковой порядок найдено было возможным установить по отношению только к некоторым лицам из посольской свиты.

4-го октября послы обратились чрез своего секретаря и переводчика к президенту собрания Генеральных Штатов, прося его назначить им торжественную аудиенцию на следующий день и, в месте с этим, представили грамоту ad omnes populos, в которой были изложены все их титулы, принадлежащее им как полномочным послам Его Царского Величества. На просьбу об аудиенции последовало согласие и самая аудиенция была назначена, как об этом ходатайствовалось, на следующий день, т.-е. на 5-е октября, к полудню.

Первая аудиенция послам.

При приближении часа аудиенции трое лиц: ван-дер-Дус, ван-Берстейн, ван-дер-Ваейен и Слут отправились в каретах к отелю, занимаемому послами, чтобы взять их с собою и с тем же церемониалом, с каким они ввезены были в город, доставить их, провезя чрез лучшие кварталы столицы, к Бинненгофу; в кортеже особенно выделялся один из секретарей посольства, ехавший в придворной парадной карете и везший с собою вверительную грамоту, запечатанную большою государственною печатью; грамота эта была заключена в позолоченный ящик, обернутый в парчу; затем, несколько [217] лиц из кортежа несли на виду подарки от Царя и от каждого из послов; подарки эти состояли из богатейших соболиных шкур, общее число которых простиралось до 600, а ценность их превышала 10 тысяч гульденов.

Послов провели чрез большой зал к вновь выстроенному генеральному залу заседаний, так называемому “Тревес-камер", по сему торжественному случаю — в первый раз открытому. Послам чужестранных держав, как находившимся в Гааге в качестве постоянных представителей их, так и прибывшим в Голландию по случаю заключения мирного трактата (Рисвикского), а равным образом и некоторым другим лицам высокого положения, была предоставлена возможность присутствовать на этой аудиенции, а так как, в то же время, сюда прибыла и значительная часть депутатов, то назначенный зал едва был в состоянии вместить в себе всех лиц, составлявших свиту, русского посольства.

Послы начали с перечисления всех титулов, принадлежащих Царю, их повелителю; затем они приветствовали Их Высокомочия (Генеральные Штаты) с выражением им пожелания доброго здравия; все это было сказано на русском языке, а переводчикам переведено на голландский язык.

Иоган Беккер, бургомистр города Миддельбурга и временный президент провинции Зееланд, обратился к послам с вопросом о Царском здравии. На это отвечал ему Лефорт, который вместе с сим вручил свои вверительные грамоты, а также царский подарок, состоявший из разных дорогих мехов. Вверительные бумаги были прочитаны и переведены. В них указывалось, как на главную цель приезда посольства: укрепление взаимной приязни между обоими государствами, вступление в переговоры по разным общим вопросам, касающимся общественного блага и одинаково важным для всех христианских государству и, наконец, обсуждение отдельных вопросов, которые могут служить к взаимной пользе обоих договаривающихся государств.

За этим последовала речь Лефорта и Головина, в которой они, заверив Их Высокомочия в желании их Повелителя сохранять крепкую дружбу, вместе с тем доводили до сведения государственных чинов, что их Монарх ведет в настоящее время войну и имеет причины быть довольным успехами своего оружия, ибо он одерживаешь победы над неприятелем и завоевал обширную страну со многими городами, в числе которых находится знаменитая крепость [218] Азов. В заключение своей речи, они сказали, что, в целях закрепления взаимной дружбы между обоими государствами, они желают сделать ближайшие препозиции и потому просят высокое собрание соблаговолить назначить комиссию из своих членов, с которыми они могли бы войти в переговоры.

После того, как и эта речь была переведена на голландский язык, президент собрания, от имени Генеральных Штатов, засвидетельствовал, что Штаты преисполнены уважения к Особе Царя и что, в сознании большой важности для них дружбы с Царем, они питают самое искреннее желание закрепить эту дружбу еще более сильными узами. Президенту в то же время, заявил, что они с радостью встречают настоящее посольство и высокопочтенных лиц, составляющих его, а равно с благодарностью принимают предложенные им подарки; что они радуются успехам оружия Царя и желают ему увеличения его славы на блого его государству и его подданным и, наконец, что будет назначена комиссия для подробного обсуждения их предложения.

Эта декларация была также переведена, чем и закончилась аудиенция, в продолжение которой стояли с непокрытою головою, также как и все члены собрания. Затем послы, с соблюдением того же церемониала и сопровождаемые тремя делегатами Генеральных Штатов, были отвезены в занимаемый ими отель, где вскоре состоялся общий обед.

Лефорт, в других случаях ходивший всегда в общем европейском платье, на этот раз был одет в специально русский костюм, длинный кафтан из золотой парчи, отороченный драгоценным меxoм; при этом вся одежда, в особенности его шапка и сабля блистали драгоценными камнями. Все это — и оригинальный костюм, и блеск золота, при его надменной и представительной наружности, обратило на него внимание. Головин и Возницын были одеты в платье из черного атласа, богато украшенного жемчугом и драгоценными камнями. На груди они носили портрет Царя, а спину их украшал двуглавый орел. В современных журналах первый из них описывается человеком высокого роста, с красивым и необыкновенно приветливым лицом; двое других изображаются людьми крепкого телосложения и высокого роста; они считаются знатоками иностранных языков и обладающими светским лоском. [219]

Поездка Царя в Гаагу.

Царь сообщил Витцену и некоторым другим лицам о своем желании присутствовать на аудиенции, которая будет дана его послам, но при соблюдении, с его стороны, строжайшего инкогнито, и они не могли отказать ему в его просьбе — сопутствовать ему в этой поездке. Отъезд Царя из Амстердама был назначен на 4 число октября.

Во время этого переезда Петр обнаружил в большей степени, чем в других случаях, с одной стороны — свою крайнюю нетерпеливость все видеть и во всех мелочах осмотреть, а с другой — некоторые недостаток воспитания и культурности, и мы затруднились бы все передать в подробностях, если бы Ноомен не записал их, слыша из уст ван-дер-Гейдена, сына, слышавшего, в свою очередь, от самого Витцена, который рассказывал все это в Заандаме членам правительства. И так, полагаясь на достоверность и правдивость этих данных, мы не считаем себя в праве скрыть рассказ об этой поездке Петра, особенно характерной, и приводим из него следующее.

Бургомистр, в сопровождении двух лиц, поехал, в своей карете, за Царем. Этот последний хотел взять с собою своего карло (или шута), и сколько ему ни доказывали, что это слишком стеснить всех в карете, Петр не хотел отказаться от своего намерения и объявил, что, в таком случае, он посадить его к себе на колени. После этого пришлось взять карла с собою и приготовить место в карете.

Царь потребовал, чтобы ехали кругом всего города. Увидя здесь много мельниц, Царь, указывая то на одну из них, то на другую, постоянно спрашивал: “Тут что делают? А тут что?” Заметив одну мельницу, около которой не видно было никакого материала для работы, и узнав, что это шлифовальная мельница, Царь закричал: “Хочу ее видеть!” Остановили карету, но мельница оказалась запертою; послали за ключем; но так как его долго не могли найти, то поехали дальше.

На Гаарлемской дороге Царь увидел небольшую водочерпательную мельницу (для осушки лугов и проч.); когда он узнал о назначении этой мельницы, он снова потребовал остановиться, говоря: “хочу ее осмотреть!” Ему указали, что [220] кругом стоит болото и что он промочить свои ноги. Тем не менее, все-таки принуждены были остановиться. Он бегом направился к мельнице, но, сделав несколько шагов, он увидел так много воды, что, волею-невою, должен был повернуть назад, при чем, все-таки, изрядно промочил свои ноги.

Прибыв в Гаарлем, Царь потребовал и здесь, чтобы ехали не через город, а объехали бы его кругом; когда же Витцен объяснил ему, что это невозможно исполнить, Царь завернулся весь с головою в своп плащ и в таком виде проехал чрез весь город.

Проезжая мимо одной, очень богатой, дачи в окрестностях Гаарлема, Царь спросил: “чья дача эта?” Витцен ответил, что она принадлежит известному негоцианту из Амстердама. “Хочу ее видеть!” снова потребовал Царь. Было испрошено у хозяина и получено разрешение осмотреть ее. Но Царь потребовал, чтобы, предварительно, все находившиеся на этой даче вышли из нее вон. Витцен заметил, что можно просить, но приказать нельзя, так как сам хозяин и его супруга находятся дома. Из уважения к бургомистру хозяева дачи исполнили желание Царя, и он осмотрел подробно всю дачу и окрестные места, после чего снова продолжали путь.

Благодаря всем таким задержкам, скоро наступил вечер и темнота не позволяла уже ничего больше видеть. Но подъезжая к Гаагскому переезду на пароме, Царь почувствовал небольшой толчек при въезде кареты на паром. “Что это такое!” спросил Царь. Ему ответили, что переезжают через реку. “Хочу видеть это” — говорить Царь. Ему дают фонарь, Он начинает измерять дюймомером ширину, длину и глубину парома и продолжает это делать до тех пор, пока порывом ветра не погасило фонаря.

Они прибыли в Гаагу около 11 часов вечера и устроили Царя в гостинице “Амстердам”. Первым его вопросом было: “где я буду спать?” Ему указали парадную кровать в роскошно убранной комнате. Но он выбрал маленькую каморку, в верхнем этаже, с простою кроватью; а вслед затем он объявил: “хочу быть вместе с посольством”, и как ни убеждали его отказаться от этого намерения, ссылаясь на то, что (теперь) было уже за полночь, — ничто не помогало; принуждены были запречь лошадей в карету и отвезти Царя в отель ,, Старый Дулен”. [221]

Здесь также первым вопросом Царя было: “где я буду спать?” Ему показали кровать в приличной комнат, но это ему тоже не понравилось. Он бросился сам разыскивать себе место, где он мог бы устроиться на ночлег, и, перебегая из стороны в сторону, заметил, наконец, одного из низших служителей, который храпел, растянувшись на медвежьей шкуре. “Вставай, вставай”, закричал ему Царь и ткнул в него ногой. Тот открыл глаза, раздосадованный тем, что его разбудили; тогда Царь снова закричал: “Ну, ну! Вставай, вставай! Я лягу здесь сам!” Наконец служитель хорошо рассмотрел, кто его так бесцеремонно разбудил, и поспешно оставил свою постель. “И вот, говорит Ноомен, на этой, еще теплой, медвежьей шкуре Его Царское Величество нашел себе ночной покой".

Царь в Гааге.

В день, назначенный для аудиенции, Царь оделся в костюм простого дворянина, состоявший из голубого кафтана, обшитого несколькими золотыми галунами; на голове он имел большой русый парик, а шляпа была украшена белыми перьями. За ним пришел Витцен, который и провел его в зал, соседний с аудиенц-залом (Травескамер), чтобы оттуда Царь, оставаясь сам незамеченным мог видеть весь церемониал предстоявшей аудиенции. Так как прошло некоторое время, а кортеж еще не показывался у дворца, то Царь заметил: “это слишком затягивается”. Его нетерпение еще более увеличилось, когда среди присутствующих сделалось известным, что Царь находится в соседней комнат и взоры всех стали устремляться в эту комнату. Наконец Петр решил уйти, но так как в этом случае ему пришлось бы проходить чрез большой зал, где уже собрались государственные чины, то он потребовал, чтобы все там находившееся повернулись лицом в сторону и не смотрели бы на него в то время, когда он будет проходить. Витцен на это заметил, что он не может приказать Генеральным Штатам, так как они являются представителями верховной власти в государстве, но что он, во всяком случае, попробует просить их об этом. Витцен так и сделал и получил в ответ: Генеральные Штаты могут подняться со своих мест, когда будет проходить Царь, но отнюдь не встать спиною к Царю. Тогда Петр повернул свой парик [222] задом наперед, закрыв им свое лицо, и поспешно направился чрез Травескамер и вестибюль и спустился вниз.

Как долго оставался Царь в Гааге — нам неизвестно. Двор и магистрата этого города хотели дать нисколько чрезвычайных празднеств и увеселений в честь высокого гостя; но это было вежливо отклонено. Поэтому ограничились тем, что приняли все меры, чтобы показать Царю все, что имелось наиболее достопримечательного в Гааге.

Штатгальтер, король Вильгельм в виду нахождения Царя при посольстве, прибыл лично в Гаагу и, оставляя в стороне этикет, имел здесь неоднократные свидания и беседы с русским Монархом.

11-го октября Петр присутствовал на обеде, данном, в честь русского посольства, дипломатическому корпусу двумя полномочными министрами, прибывшими в Голландию по случаю заключения Рисвикского мирного договора — Гейнзиусом ван-Веде ван-Дейкеельде и Вильгельмом ван-Гареном. Царь явился сюда в качестве одного из дворян, состоящих при русском посольстве, и был посажен между Витценом и секретарем Фагелем. За обедом Петр имел случай ближе познакомиться с упомянутыми выше истинно государственными людьми — ван-Веде и ван-Гареном. Несложная организация канцелярии Их Высокомочий заслужила одобрение Царя, и он просил секретаря Фагеля указать ему человека, способного реформировать Государственную Канцелярию в России. Нашел ли он тогда какое-либо подходящее для этого лицо — мы не знаем, но в то же время нам достоверно известно, что впоследствии названное государственное учреждение было переустроено именно по образцу голландскому.

Царь имел сильное желание познакомиться с знаменитым инженер-генералом ван-Кугоорном. Мы не знаем, где именно это случилось — в Гааге или в Амстердаме, но Царь встретился с ним и имел продолжительный разговор. И никто из знавших этого замечательного человека, пользовавшегося таким уважением среди всех своих сограждан, не будет удивляться, что сделанное ему Петром предложение — перейти на службу в Россию, как ни было оно выгодно и почетно — все-таки было им отклонено.

После отказа генерала Кугоорна Царь, как говорили, хотел пригласить в Россию сына его, Генриха Казимира, который, подобно отцу своему, также обладал глубокими математическими познаниями, но его расположение к меланхолии [223] было причиною, что дело расстроилось и приглашение не состоялось. Позже Кугоорн рекомендовал Петру нескольких нидерландских инженеров, в числе которых были: Ольтгоф, Тиксениус и Вурман или Веерман. Шельтинга, в качеств морского офицера перешедший на русскую службу и о котором мы будем говорить ниже, был родственником Кугоорна и, вероятно, им же и был рекомендован Царю. Если не ошибаемся, между Петром и Кугоорном позже установилась переписка. Два русских князя, состоявших, в качестве добровольцев, при союзных войсках в первую кампанию войны за испанское наследство и в которых Царь принял большое участие, были особенно рекомендованы Кугоорну и сопутствовали ему в продолжение всего того временя, покуда его слабое здоровье дозволяло ему нести все тягости войны.

А. С. Лацинский.

(Продолжение следует)

Текст воспроизведен по изданию: Петр Великий Император России в Голландии и в Заандаме в 1697 и 1717 гг. // Русская старина, № 2. 1916

© текст - Лацинский А. С. 1916
© сетевая версия - Тhietmar. 2015

© OCR - Станкевич К. 2015
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русская старина. 1916