Петр Великий Император России

в Голландии и в Заандаме в 1697 и 1717 гг.

Все историки — русские и иностранные признают громадное значение для России путешествий за границу Петра Великого. Маколей, в своей истории Англии, говорит, что эти путешествия составляют “эпоху не только в Истории России, но также Англии и, наконец, во всемирной истории”.

Из заграничных путешествий Петра И особое значение в истории его царствования имеет путешествия его в Голландию, 1697 и 1717 гг. и пребывание в Заандаме, где еще до сих пор сохраняется дом, в котором великий Преобразователь России жил и работал. Здесь, по выражению поэта Жуковского, “колыбель” Российской империи, “здесь родилась великая Россия”

Главнейшим источником к истории путешествий Петра Вел. в Голландию служит книга голландского ученого (члена Нидерландского института научных знаний в Гаарлеме, занимавшего, в то же время, в Заандаме крупную муниципальную должность) Схельтемы (Scheltema): “Петр Великий, Император России, в Голландии и в Заандаме в 1697 и 1717 гг.”.

Книга эта составлена, главным образом, на основании двух, современных описываемой эпохе, рукописей: [6] “Дневника Иоанна Ноомена, члена заандамского городового совета, и записной книжки Корнелия Кальфа, одного из крупнейших коммерсантов в Заандаме, затем, изустных преданий, и, наконец, известнейших печатных трудов, близких к эпохе Петра Великого.

Названный труд ученого голландца известен русским историкам Петра I, делающим, при описании соответственной эпохи, многие ссылки на этот источник. Но оригинал книги написан на почти неизвестном в России голландском (он же нидерландский) языке. Полного перевода книги на русский язык до сих пор не было (да, сколько известно — не имеется перевода и на другие языки). Журнал первого путешествия Петра Вел. в чужие края помещен отрывками у Голикова. Затем были напечатаны извлечения из книги Схельтемы в одном из старинных периодических изданий, давно прекративших свое существование, а именно — в "Духе Журналов” за 1816 г. Журнал этот, за означенный годы составляет ныне большую библиографическую редкость.

Таким образом, если бы кто пожелал ознакомиться ближе и полнее с книгою Схельтемы в строгой последованости всех событий и обстоятельству связанных с путешествиями Петра I в Голландию, и проследить эти события день за днем, то, при незнании голландского языка, встретились бы громадные затруднения.

В виду этого, редакция “Русской Старины” дает здесь перевод на русский язык существеннейшей части книги Схельтемы, а именно — описания двукратного путешествия Петра Великого в Голландию и пребывания его в Заандаме.

Помимо интереса, представляемого книгою Схельтемы в качестве чуть не единственного источника по истории данной эпохи царствования Петра Великого, книга эта представляет интерес и в другом отношении, а именно: с нею связывается воспоминание об Императоре Александре Благословенном, которому автором этой книги был лично поднесен этот труд о Петре Великом в 1814 г., в Заандаме во время посещения Александром Благословенным знаменитого домика Петра Великого.

Этот эпизод — посещение Заандама Императором Александром I и поднесение ему Схельтемою своего труда о Петре I описан в другом труде того же голландского ученого, посвященном описанию путешествия Императора Александра Благословенного в Голландию и в Заандам и изданном в [7] том же 1814 г., вскоре после отъезда Императора из Голландии под заглавием: “Император Александр I в Голландии и в Заандаме в 1814 г.”.

Настоящий перевод с голландского (нидерландского) языка на русский язык сделан давним сотрудником “Русской Старины” и бывшим библиотекарем Генерального и Главного Штаба — А. С. Лацинским.

Ему принадлежит нисколько крупных переводов с немецкого, английского и итальянского языков. Заинтересовавшись трудами о России (о Петре Великом и об Александре I) нидерландского ученого Схельтемы, — он изучил голландский (нидерландский) язык с специальною целью перевода на русский язык обоих названных трудов для редакции “Русской Старины", что в настоящее время им и исполнено.

Ред.

Снаряжение великого посольства в Голландию и отъезд его.

Задумав совершить путешествие в Голландию, Петр Великий, чувствовавший всегда, при всех обстоятельствах, сильное нерасположение, граничившее с отвращeниeм ко всяким пышным и торжественным церемониалам, естественно желал быть свободным, во время такого путешествия, от всех стеснительных для него правил этикета. Вследствие этого Петр ”решил снарядить в Голландию особое посольство, при котором он оставался бы, насколько это было бы возможно, неузнанным, числясь просто состоящим в свите посольства. Было условлено, что все почести должны будут воздаваться одному только посольству, а сам Царь будет оставаться совершенно в стороне.

В это посольство назначены были три крупнейших сановника в Российском государстве: Лефорт, носивший звание наместника Великого Новгорода, генерал и адмирал, тот самый человек, который пробудил в Царе ненасытимую жажду знания, — был поставлен во главе посольства; граф Федор Алексеевич Головин, сибирский наместник, был вторым лицом посольства; это был опытнейший [8] государственный деятель и дипломат, друг иностранцев и в то же время любитель и покровитель наук и искусств; третьим лицом посольства был канцлер Прокопий Богданович Возницын, человек также известный своим государственным умом и большою опытностью, приобретенною им при поездках его с дипломатическими миссиями в Персию, Турцию, Польшу и Венецию.

Лефорта сопровождал один из его племянников в качестве секретаря посольства; при Головине состояли один его сын, брат и шурин, а при третьем после — два племянника.

В числе кавалеров посольства первого ранга мы находим имена: князя Бориса Куракина, Якова Долгорукова, Алексия Нарышкина, князя Шереметьева; далее, графы Гавриил и Михаил Головкины, Андрей Матвеев, Федор Апраксин и Салтыков. Всех больше обращал на себя внимание кавказский принц, сын грузинского царя из фамилии Багратионов, который, будучи свергнут с престола своим братом, прибег под покровительство Царя и с тех пор жил в Москве. Он обыкновенно появлялся в своем грузинском наряде, иногда с восточным великолепием. Но самою интересною для истории личностью был, без сомнения, Александр Меншиков, — это злосчастное игралище изменчивой судьбы, сначала осчастливившей, а потом погубившей его. Возвысившись из разнощиков пирогов до сана светлейшего князя Римской Империи, он, благодаря своим талантам и в то же время гибкости своего характера, оставался дольше, чем кто-либо, особо близким любимцем Царя, а впоследствии, приобретя большие богатства и власть, какие не выпадали на долю ни одному подданному, он, чрез злоупотребление своею властью, неожиданно, подобно Сеяну, был низвергнут с крутой скалы узурпированного могущества в бездну нищеты и унижений.

Посольство, кроме того, сопровождалось еще корпусом из 40 волонтеров под начальством князя Черкасского. Они были набраны из знатнейших домов и служили заложниками верности Царю оставшихся в России родителей их. Кроме того, из гвардии было выбрано 40 человек самых высоких и самых красивых, чтобы фигурировать в качестве гайдуков, драбантов (телохранителей), ливрейных слуг и т. п. Общее число лиц, составлявших посольство и свиту, простиралось до 270 человек. Все они были одеты в [9] роскошнейшие костюмы, для чего были употреблены придворные праздничные наряды, драгоценности короны и проч.

Кроме большого числа векселей на Голландию и Англию была взята также большая сумма денег, как говорят — в два миллиона рублей, предназначенная на разные покупки; также было взято с собою большое количество драгоценных мехов и персидских шелковых материй, предназначенных для подарков.

На время своего отсутствия Петр вверил управление своим Царством князю Ромодановскому, придав ему в помощь своего дядю Льва Нарышкина и бояр Тихона Стрешнева и Петра Прозоровского. Выбор именно этих лиц был сделан Царем по совету Гордона, сказавшего Монарху: “я знаю их как людей соперничествующих между собою, — будучи поставлены столь близко один к другому, они станут соревновать между собою, также и в добром управлении государственными делами, и в то же время будут взаимно сдерживать друг друга в проявлении личного честолюбия”.

Стрельцы были удалены из самой Москвы; управление войсками и заботы по охране столицы были вверены генералу Гордону.

Царь снарядил в это время еще другое значительное посольство, а именно — в Вену и в Италию, поставив во главе его князя Бориса Шереметева; в числе лиц, составлявших это посольство, было также нисколько дворян наиболее влиятельных и беспокойных, удаление которых из России признавалось Царем необходимым. Другие знатные русские люди, также признанные опасными для государственного спокойствия, получили приказание отправиться в свои родовые поместья с воспрещением, под страхом смертной казни, показываться в Москве и при дворе.

Согласно существовавшим в те времена обычаям Царь приказал довести до сведения генеральных штатов о намерении его отправить посольство особым письмом, помеченным от 8-го марта и составленным в восточном стиле.

Скоро посольство это, вместе со свитою, отправилось в путь, но вследствие тяжкой болезни, постигшей Царя, оно принуждено было задержаться, между Москвою и российскою границею, на шесть недель.

По выздоровлении своем Петр присоединился к посольству, взяв с собою денщика, лакея и карла. Иногда он именовал себя старшим командиром, но обыкновенно [10] назывался Петром Михайловым, по имени своего деда, а не по имени отца — Алексея; вероятно, чтобы труднее быть узнанным. Он следовал в этом случай обычаю простого народа, так как люди из высших классов оканчивали свои отчества на “ич”, и на этом основании Петр должен был бы называться не “Михайловым” а “Михайловичем”.

Царь, под угрозою смертной казни, запретил открывать кому-либо, во время его путешествия, его монарший сан; но вскоре оказалось, что исполнение этого повеления представляется невозможными везде готовились большие торжества и делались пышные приготовления к встрече посольства, что естественно, заставляло догадываться о присутствии Царя.

Путешествие из Риги в Эммерих.

Рига была первым иностранным торговым городом, который посетил Петр на пути своем в Голландию. Его жадное любопытство все видеть и осмотреть было тем сильнее, что все было для него чуждым. Особое внимание Царя было обращено на крепостные укрепления, но граф фон-Гольберг, шведский комендант крепости, воспротивился желанию Царя осмотреть эти укрепления. Такой отказ со стороны коменданта, принятый Петром как оскорбление, послужил впоследствии предлогом для объявления шведам войны, продолжавшейся так много лет.

В Митаве, при дворе герцога Курляндского, посольство было принято с большим радушием. Но нигде не было устроено более торжественного и блестящего приема, как в Кенигсберге, при дворе курфюрста Бранденбурского.

В пышной аудиенции, данной этим курфюрстом русскому посольству, послы благодарили, от имени Царя, курфюрста за присылку инженеров и бомбардиров, которые были нужны для осады Азова, а сам Царь, желавший видеть лично все торжество церемонии, находился в это время incognito среди посольства, будучи одет в обыкновенное русское платье; но старания его постоянно прикрывать лицо меховою шапкою, чтобы не быть узнанным, привлекали на него внимание и этим самым выдавали его присутствие.

Царь, избегая всякого придворного церемониала, несколько раз посетил, запросто, курфюрста. Церемониймейстер, фон-Бессер, напрягал всю свою изобретательность, чтобы [11] придумать развлечения для высокого гостя. Петр, которому здесь все нравилось и который чувствовал себя здесь как бы перенесенным в другой мир, не всегда соблюдал умеренность за столом. Во время одного пиршества, когда было выпито свыше потребности жажды, дошло дело до того, что Петр набросился на Лефорта. Считая для себя оскорбительным одно из сказанных Лефортом слов, Царь обнажил саблю и вызвал своего друга на дуэль. “Монарх стоит слишком высоко над подданным”, сказал Лефорт, — “я предпочитаю умереть от руки своего государя!” — Петр, однако, еще этим необезоруженный, поднял саблю. Один из придворных, по имени фон-Принзен, имел присутствие духа схватил руку Царя и этим, быть может, спас Лефорту жизнь. Такой поступок позже был оценен Петром по достоинству, заслужив его одобрение.

В Риге Царь не мог не чувствовать некоторого стеснения. Кенигсберг был первым городом, где он мог свободно предаться своей страсти все видеть и все изучить. Он охотно посещал в этом городе всевозможный лавки и мастерские заведения, необыкновенно внимательно все осматривал и брал в руки; по вечерам его стол был завален закупленным им в течение дня; особенно ему нравились здесь разные токарные изделия и работы из янтаря.

Однако, все празднества, устраиваемые при дворе, и все торжественный церемонии вскоре надоели Царю, и он, быстро покинув Кенигсберг, в то же время решил избегать, в дальнейшем путешествии, другие немецкие дворы. По совету полномочного от курфюрста, на которого возложено было сопровождать посольства до Везеля и содержать его в пути, в Берлине было решено, чтобы избежать затруднений в приискании столь большого числа лошадей, потребных для экипажей, с людьми и багажем, а равно в приискании помещений для столь многочисленного состава посольства, разделить его на две части. Одна часть посольства направилась на юг, через Минден на Клеве, а другая часть — на север, чрез Любек, Гамбург и Бремен. Царь остался со второю половиною посольства.

Перед отъездом из Кенигсберга, супруга бранденбургского курфюрста София-Шарлотта, отправлявшаяся в это время к своей матери, вдовствующей ганноверской электриссе, выразила желание повидаться еще раз с Царем. Местом для такого свидания был выбран замок, расположенный близ [12] местечка Коппенбрюгге, в 4 милях они Ганновера, и принадлежавший принцу Нассау-Дитц, штадтгальтеру Фрисланда.

Здесь собрались: российский государь, электрисса бранденбургская, ее мать София, герцог целльский и нисколько принцев и принцесс из дома брауншвейгского. Это свидание дало повод к достопримечательной переписке между собою двух курфюрстин, ганноверской и бранденбургской, которая бросает много света на характер и привычки Царя, а также лиц, составлявших посольство.

Петр, по-видимому, был очень доволен этим свиданием. Но недостаток учтивости, якобы усмотренный Петром в наследном принце, впоследствии ставшем королем Англии, положил начало тому личному нерасположению, которое навсегда сохранилось у Царя к этому Государю. “Во все времена Царь любил англичан, но никогда не питал этого чувства к королю Георгию I”, сказал однажды Миних.

Магистраты упомянутых торговых городов прилагали все старания, чтобы угодить Царю, оказывая ему все почести и расточая подарки, и в особенности облегчая ему возможность осмотреть все интересовавшее его в области торговли и мореплавания; всем этим имелось в виду задержать, на некоторое время, посольство и снискать благосклонность Царя; но все было тщетно. Царь горел от нетерпения увидеть скорее Голландию; он не говорил ни о чем другом, как только об этой стране, об ее широкой торговле и промышленности о характере ее жителей, о склонности их к наукам и искусствам и вообще о всем том, к чему устремлялись собственный его великие мысли.

Иногда Царь выезжал вперед, одетый в костюм простого голланского моряка; и чем ближе подъезжал он к границам Голландии, тем сильнее загоралось в нем желание видеть скорее Заандам.

И вот, прибыв в Эммерих, Царь, самым неожиданным образом отделившись от посольства, задумал привести в исполнение одну из главнейших целей своего путешествия — теперь же посетить Заандам и прожить здесь некоторое время в тех самых условиях, как жили заандамские его друзья, оставаясь никому неизвестным, свободным от всякого этикета и блеска, чтобы осмотреть все, о чем он так много слышал, и поучиться здесь и самому и в то же время научить своих лучших друзей всему тому, что имеет отношение к кораблестроению. Недостаточная продуманность и нетактичность этого [13] плана имели естественным своим последствием то, что в исполнении этого плана Царь встретил немалый затруднения.

Путешествие Царя из Эммериха в Заандам и пребывание в нем.

В Эммерихе Царь пожелал нанять небольшую шлюпку, чтобы отправиться на ней в Заандам, но хозяин этого судна сначала не соглашался ехать, так как не знал фарватера в ту сторону, однако же вскоре пришли ко взаимному соглашению, порешив, что когда доберутся до Амстердама, то тут и можно будет собрать необходимые сведения для дальнейшего пути в Заандам. Таким образом поплыли вниз по Рейну и 17-го августа (1697 г.), в субботу, после полудня, проехав чрез Утрехт, Петр прибыл в Амстердам. Как ни убеждали Царя лица, составлявшие его свиту, остановиться здесь на короткое время, чтобы несколько отдохнуть — все было тщетно. Царь пронесся чрез Амстердам с быстротою молнии. Однако же, по некоторым непредвидимым обстоятельствам — все-таки пришлось вскоре остановиться у так называемого Оостзаанер Овертоом, в одном лье от Заандама, и переночевать здесь.

Уже рано утром на следующий день отправились в дальнейший путь по направлению к Заандаму; около 6 часов, подойдя к Фоорзанну, заметили в лодке человека, который ловил угрей. В нем узнали некоего Геррита Киста, работавшего раньше, в качестве кузнеца, в России.

Узнавшие его русские стали кричать ему: “ей, кузнец, кузнец! Иди к нам”! Кист, взглянув в сторону кричавших, был в высшей степени удивлен при виде странного судна с незнакомыми людьми; но когда он перешел на борт этого судна, он был еще более поражен, заметив тут, в числе других лиц, могущественного Царя Московского; Государь встретил его очень милостиво, заявив ему в то же время о своем непременном желании остановиться у него в доме. Никакие отговорки и указания Киста на мизерность его жилища и домашней обстановки, совсем не приличествующих высокой особе Монарха — не могли заставить Петра отказаться от своего намерения, Царь настаивал на своем, и тогда было решено одну вдову, занимавшую в доме Киста помещение, уговорить — уступить, за плату, это помещение и перейти [14] на жительство к своему отцу; так именно и удалось потом устроить, уплатив семь гульденов вдове. Таким образом, названное помещение, состоявшее из одной комнаты и небольшой вышки, и сделалось жилищем российского Монарха. Кист должен был дать клятвенное обещание — никому не говорить о новом своем жильце и о высоком его звании.

Когда судно подошло к берегу. Петр соскочил первым на землю, держа в руках канат, которым и прикрепил судно.

Царь был одет в обыкновенное шкиперское платье, состоящее из красной куртки и белых полотняных шаровар. Остальные лица из Свиты его были одеты в русские костюмы. Неудивительно поэтому, что приезжие обратили на себя общее внимание и вскоре собрали вокруг себя большую толпу любопытных. Царь направился, со своими спутниками, на постоялый двор; но он скоро также наполнился праздными зеваками. Это заставило Царя потребовать для себя отдельную комнату и в то же время он послал в толпу своего толмача, чтобы поразведать — что говорят о нем. Когда же Царь узнал, что их принимают за лиц, принадлежащих к большому российскому посольству, о котором в это время уже много говорили, то приказал распустить слух, что они совсем простые люди, которые пришли в Заандам искать работы; однако же этому никто не хотел верить. Богатая одежда на некоторых из них, белые руки у большинства, наконец, полные золота кошельки у каждого из приезжих, — все это слишком противоречило пущенному слуху.

Свита Царя состояла из шести человек. Можно предполагать, что в числе их были Меншиков и Нестесураной (?), с положительною достоверностью известно, что князь Багратион и Николай ван-дер-Гульт, сын одного из компаньонов голдандского торгового дома ван-Лупс в Архангельске, а может быть и сам этот компаньон — служили переводчиками. Четверо из свиты в тот же день наняли для себя помещение в одном частном доме, занятом в то время Яковом ван-дер-Линде. У потомков этого последнего сохранилось, по преданию, воспоминание о том, что образ жизни, установленный Петром для живших с ним в доме ван-дер-Линде русских, далеко не был приятен идя них. Непривычная для них работа казалась им очень тяжелою. К тому же они горько жаловались и на то, что их оторвали [15] от их семей, и в особенности печалился об этом один из них, который только что в прошлом году женился и теперь принужден был оставить дома свою молодую супругу, имевшую скоро сделаться матерью.

Для Царя Петра было очень тягостно провести первый день по приезде своем (воскресенье) в праздности, особенно неприятно ему было видеть большое столпление народа, которое хотя и всегда было в этой местности весьма значительным по воскресным дням, но теперь, когда распространился слух о приезде важных чужеземцев, здесь и поселившихся, это столпление народа увеличилось еще больше.

Первым делом, за которое Царь взялся на следующий день, было приобретение им покупкою в лавке, принадлежавшей вдове Якова Оомеса, большого количества плотничных инструментов. Царь сам принес их домой, и затем переодевшись в особую блузу, тотчас же, с большою горячностью приступил к работе. Ему хотелось сделать купальный чан, а также и другие вещи.

Лида, принадлежавшая к свите Царя, на расспросы у них разных лиц, отвечали, что они пробудут здесь всю зиму и займутся кораблестроением и различными мастерствами, а также осмотром страны и разных ее достопримечательностей.

В этот же день Царь, под именем Петра Михайлова, был принять работником на корабельную верфь Линста Рогге, расположенную на Бейтензаане. С топором в руке он работал вместе с другими плотниками, с большою охотою исполняя все приказания мастера и в то же время неустанно расспрашивая его о мельчайших подробностях работы.

Царь пожелал навестить жен и родителей тех голландцев, которых он знал, по делам, в Москве и в Архангельске. Утром он отправился к Марии Гитманс, бедной вдове, которая, тем не менее, озаботилась достать для него кружку любимой им можжевеловой водки, и Царь выпил ее с большим удовольствием. У другой женщины, жены Яна Ренсена, которому Царь оказывал большое расположение и внимание как искусному кораблестроителю, он принял участие в очень скромном обеде. При одном из своих посещений Царь встретил Антье, жену Арриен Меетье, которая спросила у него про своего мужа. Он отвечал, что отлично знает этого доброго малого и что даже недалеко от него работал на судне. Она спросила его: “разве и он также [16] корабельный плотник?” на что Царь отвечал, с довольным видом: “да, я также плотник".

В то время, как Царь сидел в гостях у Антона ван-Коувенгове, дочь которого жила в Архангельске, а сын находился в Москве, явился с визитом в этот же дом. Иоган Вергеер, протестантский пастор в Вестзаандаме, в сопровождении другого почтенного лица. Ван-Коувенгове, идя навстречу новым гостям, сказал им: “взгляните повнимательнее на того, кто выше всех ростом; когда они все уедут, я вам открою — кто эта знатная особа; теперь же, покуда эти господа остаются в нашей стране, мы не можем открыть их инкогнито". И в этом же духе говорилось хозяином дома каждый раз, как приходил пастор.

Между тем, Царь в понедельник отдал приказание, чтобы все лица из его свиты озаботились приобрести себе заандамские костюмы, и это должно было быть исполнено со всею поспешностью. В виду этого, в тот же день, портной отправился в Амстердам, чтобы поставить на эту работу сразу несколько человек.

В следующий вторник Царь купил у Вильгельма Гармензоона, по профессии красильщика, ялбот, или легкое весельное судно, заплатив за него, после долгого торга, 40 гульденов и кружку пива, которую они и распили вместе в одном из трактирчиков близ Овертоома.

Царь захотел посетить, также не открывая себя, вдову Николая Виллемзоона Муша, которой он еще прежде послал в подарок пятьсот гульденов. Она была заранее подготовлена к этому посещению и ей внушено было, что она должна будет сказать, когда придет к ней незнакомый ей чужестранец, а именно, что она боится, что не сумеет выразить достаточно сильно свою благодарность Царю; поэтому она убедительнейше просить посетившего ее господина, если только он имеет возможность говорить с Его Царским Величеством, доложить Царю — насколько полученный ею подарок ценен для нее в ее вдовьем положении и в то же время выразить от нее всепочтительнейшую сердечную ее блогодарность. Она так и поступила. Петр ответил, что она, может быть вполне спокойна за то, что все это будет в точности, доведено до сведения Царя. Предложение вдовы, с которым она обратилась к гостю, остаться у нее откушать хлеба-соли — было принято Государем весьма охотно.

Ближайшие дни Петр посвятил подробному осмотру в [17] Заандаме, кроме верфей, также ж фабрик, мастерских складов. Он посетил масленную, пильную и бумажную мельницы, а также канатную и парусную фабрики, наконец, железные и компасные мастерские. Повсюду он проявлял необыкновенную любознательность и часто спрашивал о том, что значительно превышало познания тех, к кому он обращался с расспросами. Его тонкая наблюдательность и особый дар понимания — не уступали его необыкновенной памяти. Многие поражались также особою ловкостью его в работе, которою он превосходил иногда даже более опытных в деле людей. Так, рассказывают, что, находясь на одной бумажной мельнице и осмотрев все интересовавшее его, Царь взял из рук мастера форму, которою тот черпал бумажную массу, и отлил такой образцовый лист бумаги, что никто другой не сумел бы сделать это лучше. Сам Царь так был доволен этим опытом, что подарил мастеру рейксталер, — такая щедрость была тем удивительнее, что Царь обычно проявлял скорее скупость, чем расточительность.

Тайна о высоком сане Петра была известна уже слишком многим лицам, чтобы она оставалась не открытою долгое время; уже со вторника распространился повсюду слух, что в числе прибывших чужеземцев находится чрезвычайно высокая особа. В среду тайна уже раскрылась в всей полноте.

Один житель Заандама, работавший в России, прислал своему отцу письмо, в котором сообщал, что “в Голландию отправилось большое посольство; что к нему присоединился и сам Царь, который, вероятно, посетил и Заандам; но что он желает путешествовать инкогнито; однако его легко можно узнать по его высокому росту, по нервным движениям головы и правой руки, а также по небольшой бородавке на правой щеке".

Отец прочитал, в среду, это письмо в одной цирюльне в присутствии хозяина ее, некоего Помпа; случайно, вскоре после этого, сюда явились также чужеземцы. Цирюльник, действительно, нашел в самом представительном из них все те приметы, которые были указаны в только что прочитанном письме. Как же мог, после этого, цирюльник умолчать о сделанном им подобном открытии! И вот, о тайне зазвонили во все колокола, и полученное известие о том, что “самый высокий” из иностранцев был Царь, русский Император, скоро распространилось повсюду. Нашлись, однако, люди, которые не верили этим слухам, и такие спешили [18] отправиться к Герриту Кисту и Антонию Коувенговену, а также к упомянутым выше женщинам, чтобы узнать от них правду. Все пока еще отрицали слухи; но жена Киста, по имени Неэль Макс, обращаясь к мужу, сказала: «Геррит, я не могу больше терпеть, чтобы вы грешили против правды”.

Между тем, случилось и еще нечто, что могло повести к неожиданным последствиям.

Петр купил себе однажды слив и, положив их в свою шляпу, которую он держал в руке, ел их, продолжая идти по улице. Его окружила толпа мальчишек; он обратился к некоторым из них более приглянувшимся ему, и, спросив их: “хотите, ребята, слив?" роздал им несколько штук; другие мальчишки также стали просить, говоря: “дай и нам немного”, Петр отказал им, находя, — по словам Ноомена, — для себя забаву в том, чтобы одних полакомить, а других подразнить; это скоро вызвало шум и некоторый беспорядок, перешедшие затем в грубости и дерзости со стороны мальчишек, а наконец — и в буйные их выходки: сначала они стали бросать в Царя грязью и разным мусором, а потом — и камнями, один из которых и попал ему в затылок, причинив ему при этом значительную боль. Царь укрылся в гостиницу “Три Лебедя” и немедленно потребовал к себе бургомистра.

Некоторые из почтенных граждан, бывшие свидетелями этого происшествия, сочли необходимым сообщить обо всем этом начальственным лицам города и, вместе с другими, стали поджидать на набережной прибытия 2-х часового срочного судна из Амстердама, на котором должны были вернуться с ярмарки именитейшие торговые люди, а с ними и большинство членов муниципального управления. К этой собравшейся толпе подошел один корабельщик, бывавший в России, и сказал: “я вам могу точно сообщить — Царь это или нет, — только бы мне взглянуть на него”. Войдя в гостиницу, он тотчас же узнал Царя, который в это время пил здесь чай; немедля вернувшись к толпе, он громко закричал: “конечно, это Царь; — это так же верно, как то, что все мы еще живем на земле, — я-то знаю московского Царя — как нельзя лучше".

Алевин Виллемсзоон Иоор, бургомистр, приехав на ожидавшемся судне и получив подробное сообщение о происшедшем, решил по обсуждении совместно с Яном Корнелисзооном Нооменом (автором журнала) и с другими членами [19] городского магистрата, немедля обнародовать распоряжение, которым строжайше внушалось всем жителям, чтобы: “по отношению к высоким особам, находящимся среди приехавших в город чужеземцев и желающим оставаться неизвестными, никто не осмеливался чинить ни малейшей обиды или оскорбления”. Приняты были и другие меры для охраны Царя и, между прочим, в виду того, что Петр был очень недоволен темь, что около его дома собираются толпы любопытного народа, распорядились дорогу на Кримп, ведущую к его жилищу, охранять особою стражею.

И так, то самое, что раньше всеми только подозревалось, теперь обратилось для всех уже в положительную уверенность, и отрицание — теперь уже теряло всякий смысл.

Вечером того же дня Государь посетил Корнелия Михельзоона Кальфа, знатнейшего в то время негоцианта в Заандаме. Государь был приглашен к столу, но так как в это же время к Кальфу пришли в гости другие почетнейшие купцы, то Государь, поблагодарив хозяина, отказался от обеда, но скушал несколько конфект и выпил тонкого ликеру. Бургомистр Торг и член муниципальная управления Клаас Арендсзоон Блюм спросили переводчика: “не пожелает ли его господин сделать им честь откушать с ними рыбы, приготовленной по-заандамски” — и получили на это ответь, что “с ними нет здесь господина, но что он еще приедет". Царь, будучи осведомлен, что бургомистр, обнародовавший приведенное выше распоряжение, в целях охраны иностранцев, присутствуешь тут же, вежливо приветствовал его, приподняв свою шляпу. Позже пришел также в дом Кальфа член муниципалитета и врач Клаас (Николай) Мелькпот, которого Государь, как кажется, раньше спрашивал и с которым теперь вступил в продолжительную беседу.

Мейнерт Ареидсзоон Блюм, также один из крупнейших негоциантов сделал визит лицам, состоящим в свите Царя. Он предложил им воспользоваться домом, расположенным на восточной стороне города, очень просторным и с садом, полным фруктовых деревьев. На такое предложение ему ответили, что они не какие-нибудь знатные господа, а маленькие люди, и поэтому то жилище, которое они теперь занимают, совершенно для них достаточно. Вступив затем в разговор с самим Царем, Блюму удалось приобрести расположение Монарха, который и впоследствии удостаивал как его, так и Кальфа особым доверием. [20]

В четверг Царь, в сопровождении упомянутого выше Мейнерта Арендсзоона Блюма, отправился на парусной лодке вверх по Заану. Здесь у Государя и явилось сильное желание посетить те и другие фабрики, в особенности фабрику крахмальную и мельницу для приготовления ячной крупы. Весьма возможно, что именно во время этой прогулки по Заану Петр, заметив у Кальера, напротив Заандейка, одну из мельниц, еще не законченную постройкою, пожелал осмотреть ее и ознакомиться во всех подробностях с тем, что его более интересовало, а в то же время и поработать, собственными руками, при постройке мельницы. В память этого новая мельница тогда же и была названа “мельницею Царя Московская”, а ныне она известна под несколько измененным названием “мельница Великого Государя”.

Слухи, что Император Российский работает, как простой плотник, на корабельной верфи в Заандаме, быстро долетели и до Амстердама, а скоро разошлись и по всей стране, хотя и не опирались на каких-либо несомненных свидетельствах; но было еще много людей, которые не допускали возможности верить подобным слухам; многие бились об заклад на большие суммы, что это, конечно, не сам Царь, а кто-либо из членов его посольства.

Амстердамские негоцианта, торговавшие в России, уже в среду вечером узнали эти новости. Некто Гоутман, также крупный негоцианта, живший раньше в Архангельске и там неоднократно принимавший у себя Царя, поспешил отправить в Заандам одного из своих маклеров, до которого также уже дошли слухи, Якова Ейсбрандса, с целью удостовериться в справедливости этих слухов. Прибыв рано утром в Заандам, посланный увидел Государя и хотя несомненно признал его, но не осмелился заговорить с ним. Страшно растерявшись, посланный, как записывает Ноомен, был совершенно ошеломлен при виде Царя: бледный, как мертвец, в сильном волнении, он мог только произнести: “да, это сам Царь; но как и зачем он сюда приехал”!? Он поспешил вернуться к своему патрону, чтобы сообщить ему достоверные сведения. Гоутман сел на отходящее в 2 часа дня парусное судно и отправился в Заандам и вместе с другим крупным негоциантом, торговавшим в России, Воутер-де-Ионг, вскоре оба имели честь быть принятыми Государем и вступить с ним в продолжительную беседу. Они не могли не высказать ему откровенно, как они [21] поражены, найдя его здесь и в этой одежде. “Ну, как видите", ответил им Царь. Обоим им был оказан весьма милостивый прием.

В этот же день Государь купил у Дирка Штоффельса небольшую яхту (буэр), со всеми к ней принадлежностями, за 150 гульденов. Он тотчас же снялся с якоря, сделав собственными руками бушприт, и работа эта, по мнению знатоков, была настолько хороша, что, по свидетельству Ноомена, все были необыкновенно удивлены, что лицо такого высокого происхождения может работать так старательно, до пота своего лица, и в то же время так искусно. Генрих Муш, брат Клааса (Николая) Муша, о котором уже упоминалось, был взять на судно в качестве матроса. Государь скоро так привязался к этому последнему, что разрешил не только лично ему, но и жене его и вдове брата во всякое время, даже когда он будет находиться в Амстердаме, свободный доступ к своей персоне. Случалось не раз, что он угощал кого-нибудь из них за своим столом и одарял их подарками (У потомков Клааса Муша, проживающих ныне в Ольдебоорне, в Фрисланде, сохраняются до сих пор некогда подаренные Царем Петром два гладких золотых кольца. Примеч. автора).

Теперь, когда Царь обладал яхтою, он, имел полную возможность удовлетворить своему пристрастию к парусному плаванию. В пятницу, утром, около 4-х часов, он был уже на воде, и, стоя у руля, носился на парусах то по Заану, то по заливу И. Около полудня он поплыл к Биннензаану в сопровождена Корнелия Кальфа, у которого он в этот день и обедал. После обеда снова подняли паруса и направились к Фоорзану и к заливу И., а потом, когда к яхте Царя присоединилось много других заандамских яхт и буэров, Петр, находясь на пол дороге к Гаарлему, повернул к берегу и скоро пристал к нему. Здесь могли видеть, с каким особым проворством Петр работал на своей яхте, перебегая, перепрыгивая и лазя на борту своего судна; но могли в то же время заметить и те грозные взгляды, которые Царь бросал, когда кто-либо подходил к нему слишком близко и назойливо заглядывал ему прямо в лицо; на счет вспыльчивого характера Царя Гоутман и де-Ионг уже предупреждали своих заандамских друзей. Но Корнелию Альбертзоону Блоку (называемому также Корнелием [22] Марсеном) хотелось все-таки взглянуть на Царя как можно ближе; зато он и получил от него здоровый удар по голове. Кто-то из толпы закричал: “ну вот, Марсье, ты пожалован в рыцари”; это прозвище “рыцаря” с тех пор так и осталось за ним навсегда.

Число подходивших к яхте Петра увеселительных лодок, переполненных любопытными, все более и более увеличивалось; это крайне не нравилось Петру, и он решил остаться до вечера в гостинице и вернулся обратно в Заандам только под покровом ночи.

Корнелий Кальф задумал на следующий день спустить в док большое, вновь построенное, судно. Муниципалитет Заандама оповестил об этом Царя, в полной уверенности, что он будет очень доволен случаем присутствовать на зaмечaтeльнoм опыте применения могущественного действия механических сил. Кроме того, Царю сообщили, что будут приняты все меры к тому, чтобы он мог видеть все в полной безопасности и без помехи со стороны уличных зевак, и что с этою целью для него и для его свиты будет оставлено достаточное место, огражденное палисадами и охраняемое часовыми. В то же время члены муниципалитета просили Царя оказать им честь пожаловать на устраиваемый ими обед. На первую просьбу Петр дал свое согласие, а на вторую — он ответил уклончиво следующими словами: “пожалуй, на этой неделе не могу; можеть быть — на будущей неделе".

В субботу наплыв любопытных, пришедших из Амстердама и окрестных мест, был так велик, что скоро все предпринятые меры оказались тщетными: поставленные ограждения моментально были опрокинуты, а часовые — сбиты со своих мест.

Царь, увидя еще утром все крыши и окна облепленными людьми, был так разгневан, что решил оставаться дома. Между тем, городской судья, два бургомистра, три члена муниципалитета и секретарь отправились к Царю. Он принял их вежливо и, протянув им руку, ответил: “сейчас, сейчас”. Но когда он через двери увидел большую толпу народа, его охватило внезапно сильное беспокойство. Заметя это, бургомистры предложили ему провезти его на его яхте к одному дому, из окон которого ему будет все видно и в то же время никто не будет его тревожить. На это, казалось, Петр согласился и хотел уже одеваться, но, взглянув опять [23] на громадную толпу, воскликнул: “слишком много народу, слишком много, и с гневом захлопнул дверь. Члены муниципалитета принуждены были удалиться в большом огорчении; судно было выведено в док, и тысячи народа, пришедшего со всех сторон в Заандам, чтобы увидеть здесь русского Царя, были сильно разочарованы в своих ожиданиях.

На другой день, в воскресенье, наплыв любопытных у дока был еще значительнее, так что по этому поводу в народе говорили, что “было многолюднее, чем на ярмарке”, а сказать это в Заандаме, куда на ярмарку всегда стекалась масса народу, значило очень много. Уже рано утром на Кримпслооте появилось несметное число лодок, переполненных людьми, и с часу на час стечение народа увеличивалось. Часовые, поставленные на мостах, по распоряжению городского судьи Блуа, в удвоенном числе, уже скоро оказались оттиснутыми от своих мест. Петр, не решаясь выйти из дому, с ужасом смотрел на столпление народа, которое вызывало в нем сильнейшее нервное волнение, перешедшее, наконец, в какое-то исступление. Сообщили об этом членам магистрата, прося их о принятии мер против ужасающего наплыва народа на улицах. Но и магистрат был бессилен что-либо предпринять против все более и более возраставшая потока людей, прибывавших со всех сторон. Наконец, было решено — царскую яхту с того места, где она обыкновенно стояла, у шлюза Горна, подвести ближе к жилищу Царя и, уже после того, как очистили дорогу, насколько это представлялось возможным сделать, Царь вышел из дому и направился к своей яхте, чрез небольшой мост на южной стороне Кримпа, с трудом пробираясь через толпу, а иногда даже с силою расталкивая ее, когда ему совсем загораживали дорогу. Не раньше как к часу дня Царь добрался до своей яхты.

Крепкий ветер, который дул с самого утра, теперь достиг почти силы урагана; но это отнюдь не остановило Царя, и он не внимая никаким советам и предупреждениям, пустился на легком своем судне, в море, подвергаясь не малой опасности. Уже в самом начале значительная часть такелажа сильно потерпела. Опытные моряки, встретившие Царскую яхту, предупреждали Петра об опасности, которой он подвергался, идя на парусах; но он ничего не хотел понимать, ничего не хотел слушать. Наконец, к 4-м часам дня, яхта прибыла к Амстердаму, бросив якорь у старой городской [24] гостиницы. Но так как Царскую яхту уже многие знали и, кроме того, другие суда, хотя отправившаяся из Заандама одновременно с яхтою, но опередившие ее и прибывшие в Амстердам раньше, успели уже и здесь сообщить о скором прибытии Царя, то у входа в порт собралось также множество любопытных, которые, тесня одни других, вызвали и здесь большой беспорядок. Несколько человек, из числа наиболее назойливых и дерзких, и были награждены от Царя и его свиты здоровыми, до крови, тумаками; но за эти удары никто и не подумал сердиться. К счастью, беспорядок в толпе скоро был прекращен, а Царя провели в гостиницу, назначенную для русского посольства и куда уже прибыло несколько человек из этого посольства, приехавших отдельно.

Таким образом пребывание Царя в Заандаме ограничилось одною неделею, но сношения его с некоторыми из жителей этого города, которых он не редко навещал, продолжались до самого отъезда Петра из Голландии.

А. С. Лацинский.

(Продолжение следует).

Текст воспроизведен по изданию: Петр Великий Император России в Голландии и в Заандаме в 1697 и 1717 гг. // Русская старина, № 1. 1916

© текст - Лацинский А. С. 1916
© сетевая версия - Тhietmar. 2015
© OCR - Станкевич К. 2015
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русская старина. 1916