-

2. ЗНАКОМСТВО С БАШКАМИ, МОНГОЛЬСКИМИ ЧИНОВНИКАМИ.

Мне было лет 12-ть, когда в Иркутск приехали, так называемые, башки, монгольские чиновники, которых кяхтинский дзургучей и ургинский амбан посылают иногда с письмами к иркутскому губернатору, по разным сношениям пограничным. Квартиру отвели им в доме, где жил переводчик монгольского языка, чиновник, (помнится: Первушин, по фамилии). Внизу, в том же доме, жил добрый приятель отца моего, А. С. С., и к нему послал меня с каким-то поручением отец. С. любил меня, всегда любил разговаривать со мною (он первый дал мне Державина), и теперь, среди разговора за чаем, предложил мне: не хочу ли я посмотреть башков? Мы отправились на верх. В большой комнате, в углу, стояли два дивана; на одном сидел седой старик Монгол, на другом молодой Монгол (помню, что старика звали: тусулакчи Даши-Дондоб, а молодого дзожан-биликту Минган Зап (тусулакчи и дзожан-биликту, означало чины их). Против диванов кипел на канфорке чайник. Множество Монголов стояли по сторонам. Вы знаете, что Азиятцы сидят, поджавши ноги. Вдруг пристав, молодой казацкий поручик, Разгильдеев, подходит ко мне, и говорит, что старик тусулакчи хочет видеть меня поближе и говорить со мною. Я заметил, что старик [489] долго, с каким-то особенным вниманием, смотрел на меня. Лице у него было такое доброе. Я без робости подошел к нему. Старик отложил свою трубку, которую курил беспрестанно, ласково погладил меня по голове, полюбовался мною, произнес несколько раз: мынгу, мынгу! и посадил подле себя, «Скажите ему, говорил он Разгильдееву», что у меня дома остался такой же мальчик, сын мой. «Я просил передать ему какой-то высокопарный ответ (я начитался уж тогда книг, и думал, что с восточным жителем надобно говорить громкими фразами). Старик слушал, наклонял несколько раз голову, улыбался, спрашивал: кто я, сколько мне лет, учусь ли я? и вообразите мою радость: он берет с дивана белый шелковый платочек китайский, отдает мне, и, сколько припомню, говорит: «Вот тебе на память от меня старика. Нарочно дарю тебе белый, как твоя детская душа. Старайся, чтобы она всегда осталась белою, и ты будешь счастлив!» — Великий Дух, управляющий небом и землею — отвечал я — да сопровождает вас в пути вашем, а дома, да встретите вы сына вашего, украшенного добродетелью, как его отец!» Всем понравилась моя фигурная речь; старик опять погладил меня но голове, улыбался, кланялся мне несколько раз, и молодой товарищ его что-то говорил мне, и также ласково кланялся. Мы расстались [490] с чрезвычайною вежливостью, и восхищенный отправился я домой. Отец, мать, сестра, все требовали подробного рассказа о неожиданном событии; все домашние сто раз смотрели мой платочек, радовались моему знакомству, и отец решил наконец, что старика надобно отдарить чем нибудь. Сестра живала в Кяхте с мужем своим, бывала знакома с Китайцами, и говорила, что Китайцы и Монголы всего больше и особенно любят хорошие полотенцы. Она выбрала прекрасное полотняное полотенцо, с богатыми кружевами, которое было у нее совсем новенькое, отдала его мне, и на другой день, опять вечером, я отправился к моему знакомцу тусулакчи. Опять сидел он на диване, поджавши ноги, с трубкою в зубах, с чайником перед диваном; тотчас узнал меня, и я поднес ему мое полотенце. Сестра не ошиблась: старик так обрадовался, что просил переводчика (г-на Санжигаева, чиновника, сменившего на сей раз Разгильдеева) передать мне множество приветствий. И того казалось ему мало; он вынул изо рта свою трубку (китайские обыкновенные трубки делаются медные, маленькие, с тонким коротким чубуком), снял с пояса красный, шелковый кошелек, или кисет, где был у него табак, и все отдал мне, прося принять на память его. Мне сказывали после, что такая передача собственной своей трубки значит большую [491] дружбу. С четверть часа, Санжигаев едва успевал переводить взаимные наши приветствия, и наставления мне старика, как я должен быть добрым, любить отца и учиться прилежно. Мы расстались большими друзьями. Долго после того знакомство с китайскими башками было предметом разговоров в нашем домашнем быту, и платочек, трубка и кисет тусулакчи хранились, как фамильные драгоценности. Потом где-то все пропало в переездах... Теперь тому прошло уже больше тридцати лет..

Текст воспроизведен по изданию: Знакомство с башками, монгольскими чиновниками // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 26. № 103. 1840