-

ВОЕЙКОВ А. Ф.

ОПИСАНИЕ КАЛМЫЦКОГО НАРОДА

(Окончание.)

Стада Калмыков, предмет, их особенного попечения, и единственный источник богатства, состоят из верблюдов, лошадей, волов, коз и овец. Сии животные, всегда находясь под открытым небом, не знают ни хлевов, ни запасного корму, боятся долгой зимы и погибают, если снега необыкновенно глубоки. Верблюды составляют для Калмыков неоцененное сокровище. Без них нельзя ни предпринимать путешествий, ни доставать дров и съестных припасов. Сие животное, сильное, терпеливое и малым довольное, может быть сыто древесною корою и тростником; оно сносит самый жестокий холод. Верблюжья самка почитается образцом материнской нежности. Бергман говорит, [294] что лишась детей, она несколько дней стенает и даже плачет. Сей Писатель, большой охотник до чрезвычайностей, выхваляя Калмыцких лошадей, уверяет, что между всадником и конем приметно разительное сходство в характерах, и что о многих народах можно сказать то же. Например: Турецкие лошади пылки, быстры и суровы, но скоро устают и имеют нужду в долговременном отдыхе; Руские лошади отважны, сильны, терпеливы, пробежав большое расстояние, отдыхают немного — и опять готовы в дорогу; Немецкие сильны, возят на ровной дороге большие тягости, но к скорому бегу и большим упряжкам неспособны. Калмыцкие лошади малорослы, горячи и крепки. Они скачут как вихрь по нестерпимому зною и быстро пробегают расстояние невероятное.

В 1813 году Калмыки считали во всех ордах: верблюдов до 75,000, лошадей до 300,000; коров до 200,000, коз и овец до 1,000,000; вообще же до 1,600,000 штук; но ясно и доказано, что Калмыки по суеверию почитают за грех объявлять настоящее число скота, и потому, не увеличивая, можно положить, что все Орды имеют до 3.000.000 штук скота. [295]

Перекочевка Калмыков представляет Европейцам странную и любопытную картину. На несколько верст вдоль по пустыне видно странствование целого народа! Все пожитки, посуда и кибитки богатые вьючат на верблюдов, а бедные на быков и коров. Женщины, девушки, малые ребята верхом гонят табуны и стада. В обозе богатого Нойона ила Зайсанга верблюды украшены мохрами и кистями, лошади колокольчиками и гремушками; поклажа покрыта богатыми коврами и попонами. Господин с дворовыми людьми своими едет впереди гордо и имея шапку на бекрене; за ним управитель его или конюший с значком в руке; по обеим сторонам верблюжьих седел приделаны, как ящики, детские колыбели; их набивают пухом и сажают туда Калмычат, которые оттуда, как сурки из норы выглядывают. Академик Лепехин, очевидец переправы Калмыцкой Орды через Волгу, говорит, что в судах перевозят они только жен, детей, пожитки и мелкий скот, а лошадей и быков вплавь пускают, и мало заботятся о том, если их и половина перетонет.

Народные их увеселения состоят в скачке на лошадях и борьбе. Владельцы [296] скачут на лихих конях своих за волками и до смерти нагайками их застегивают. Зайцев травят собаками. Калмыцкие песни печального содержания и протяжны. У них одна только веселая плясовая песня: она называется Савардин.

Калмыцкая плясовая песня Савардин.<и>

По каждой ноте пляшут наши молодушки,
А вы, любезные мужья, весело на то смотрите,
            Савардин, савардин!
Пляшите, нежные и прекрасные девушки,
А вы, женихи, приходите на них любоваться,
            Савардин, савардин!
Твои умные поступки и нарядное платье,
Твои нежные руки и золотые перстни,
            Савардин, савардин!
Принудили меня тебя полюбить:
И кто может за то обвинить?
            Савардин, савардин!

Калмыки пляшут, можно сказать, не ногами, а руками, из коих делают разные фигуры, двигают и действуют ими согласно с тонами музыки, изворачиваются на бок до самой земли, гнут голову назад до самых ног, и почитают это за верх искуства, совершенства и приятности. Кроме балалайки, имеют они гудки и особого устроения дудки. [297]

По вечерам большие охотники слушать сказки, из коих иные до того длинны, что должно рассказывать их несколько недель, а притом Калмыцкие сказки тем от наших отличаются, что в них введены песни и романсы: расскащик их поет, наигрывая на балалайке. Самая продолжительная и славнейшая из их сказок называется Аучих-Хан. Мы приведем здесь две Калмыцкие сказки весьма замысловатые.

Водопад и Камень.

«Хам Усень-Дебескерту впал некогда в задумчивость, происшедшую от видимого торжества порочных над добродетельными. Ни что не могло отвратить его от горестной мысли, что зло есть первое начало и управляет миром. Прекрасная супруга его, Цоочи, ласками своими не в силах была умерить печаль, грызущую сердце его. Наконец явился из дальней степи отшельник, и требовал, чтобы допустили его к Хану. "Поедем со мною в одно известное место", — сказал он — "я тебя вылечу от тоски, тебя снедающей, и докажу, что добро поздно или рано — над злом торжествует". Он привез Хана к водопаду, которой лился на дикую скалу величины огромной. "Что ты об этом думаешь?" спросил отшельник [298] Хана, показывая на водопад и камень. Усень-Дебескерту молчал и погружен был в глубокую задумчивость. Отшельник взял его за руку, обвел его вокруг скалы, указав на больший от ней отломки, расщелины, и по средине большую скважину, пробитую упадающими каплями водопада. "Этому граниту больше тысячи лет, — сказал отшельник: — он был вдвое огромнее, но вода слабыми и редкими каплями с раздробила его и насквозь пробила; одни брызги до половины pro сгладили. Знай, Усень-Дебескерту, продолжав отшельник, что водопад и дикая скала изображают добро и зло. Добродетель некогда измоет, сотрет и истребит порок. Каждый человек, сообразно с силами, ему данными, должен быть в отношении к водопаду добродетели, струею, каплею или брызгом. Но чем бы кто ни был, как бы маловажны ни были его усилия рад камнем порока, но каждый человек с своей стороны споспешествует истреблению зла! Возвратись — и будь спокоен. Знай и верь, что добродетель и пороки суть дни вечности. Некогда настанет беспрерывный и вечный день добродетели, и тогда мрак сожжется лучами непомеркаемого света". Усень-Дебекерту почувствовал истину слов [299] отшельника, исцелился от грусти, и приказал вырезать сие происшествие на скале гранитной».

Левый глаз.

«Один богатый старик имел кочевье свое на краю улуса, в самом отдаленном от других месте. У него было три дочери, из коих младшая, по имени Коокю, отличалась не только красотою, но и мудростью.

В одно утро вздумал он гнал скот свой на Ханский базар для продажи. Он просил, чтобы каждая дочь откровенно сказала, какой привезти ей подарок. Две старшие просили отца купить им нарядов, а мудрая и прекрасная Коокю отказалась от подарка, говоря, что желаемый ею достать трудно и опасно. Отец, любя ее более другим дочерей, поклялся, что он непременно удовлетворит ее желание, хотя бы то стоило его жизни. — "Если так, — отвечала Коокю, то прошу вас исполнить следующее: распродав весь скот, оставьте кургузого быка, и не отдавайте ни за какие деньги, а просите за него левого Ханского глаза". Такое требование привело старика в ужас, но вспомнив данную клятву и полагаясь на мудрость дочери, он решился исполнить ее желание. Приехав на [300] базар, он распродал весь скот, а за оставшегося кургузого быка просил левого Ханского глаза. Слух о таком странном и дерзком требовании старика скоро дошел до Ханских придворных; они строго запрещали ему говорить столь оскорбительную для Хана нелепость, но видя его непослушание, связали его и представили Хану, как сумасшедшего. Старик, упав к ногам Хана, признался, что младшая дочь, неизвестно для чего, научила его требовать левого его глаза. Хан, предполагая, что в таком необыкновенном требовании заключается какая нибудь тайна, отпустил старика с тем, — чтобы он представил Хану дочь, как единственную виновницу в нарушении должного к нему почтения.

Каокю явилась и Хан спросил, для чего научила она отца требовать левого глаза, его. — "Для того, — отвечала она — чтоб ты, Государь, услышав, столь странное требование, пожелал из любопытства меня увидеть". — А какую нужду имеешь видеть меня? — "Я хотела сказать тебе одну важную, и для народа твоего полезную истину" — отвечала девица — Какую именно? говори! — "Государь! — ответствовала Коокю, — из [301] двух тобою судимых обыкновенно знатный и богатый стоит по правую сторону, а бедный простолюдин по левую. В уединении моем я слышу, — что ты чаще оправдываешь знатных и богатых. Вот причина, для которой уговорила я батюшку просить твоего левого глаза: он у тебя лишний: ты не видишь им бедных и беззащитных". — Хан, будучи изумлен и раздражен сим ответом, поручил своим вельможам судить Коокю за ее дерзость. Совет открыт — и избранный в Председатели старший Лама предложил Членам испытать, от злобы или мудрости сия девица решилась на поступок столь неслыханный.

Во первых, судьи послали к Коокю дерево со всех сторон ровно, обтесанное, с приказанием, чтобы она узнала, на котором конце вершина его и где корень? Коокю бросила дерево в воду: корень потонул, а вершина всплыла на верх, чем и разрешила она задачу сию весьма удовлетворительно.

Во вторых, суд прислал к ней две змеи узнать, которая из них женского и мужеского пола. Мудрая девица положила обеих на хлопчатую бумагу, и заметив, что одна свернулась клубком, а другая [302] ползала, признала последнюю мужеского, а первую женского рода.

Суд удостоверился из сих опытов, что молодая Коокю оскорбила Хана не из злобы, а будучи подвигнута мудростию, которою одарена свыше. Хан, недовольный таким решением, вознамерился труднейшими вопросами привесть ее в замешательство, и тем доказать, что она не должна почитаема быть мудрою. Призвав Коокю, он спросил: если пошлют девиц в лес собирать яблоки, то которая из них и каким способом наберет их больше? — "Та, отвечала Коокю, которая не полезет на яблонь, а останется на земле подбирать яблоки, упадающие вниз от зрелости и трясения сучьев".

Приехав к топкому болоту, спросил Хан, как удобнее через него переправиться. — "Прямо переехать далеко, а объехать кругом будет ближе!" отвечала Коокю. Хан, видя, что девица на все вопросы его отвечает удовлетворительно и без замешательства, очень досадовал, и долго размышляя, сделал ей следующие вопрос: скажи мне, какое верное средство многим быть знаемым? — "Делать помощь многим незнаемым" — Какое средство веста всегда жизнь добродетельную? — "Каждое [303] утро начинать молитвою, а вечер кончишь добрым делом". — Кто истинно мудр? — "Тот, кто сам себя таким не почитает". — В, чем состоят достоинства совершенной жены? — "Она должна быть прекрасна как пава, кротка как агнец, осторожна как мышь, справедлива как верное зеркало, чиста как рыбья чешуя; должна тужить об умершем муже как верблюдица, а жить во вдовстве как облинялая птица". Хан изумлен был мудростию прекрасной Коокю; но злобствуя за упрек в неправосудии, все еще желал смешать ее и погубить.

Несколько дней выдумывал он вернейшее к тому средство, призвал ее и предложил, чтобы она узнала настоящую цену его сокровищ, после чего обещал объявить, что она говорила о его неправосудия не из злобы, а как мудрая женщина, желая остеречь его.

Девица, охотно на это согласилась, с тем однакоже, чтобы Хан дал слово быть в продолжение четырех дней в ее послушании. Коокю потребовала, чтобы он не ел четыре дня. В последний день поставила она перед ним блюдо с мясом и сказала: "Хан, признайся, что все твои сокровища не стоят одного этого куска [304] мяса". — Хан, убежденный в истине слов ее, признался, что она отгадала цену его сокровищ, объявил ее мудрою, выдал в замужство за своего сына, и дозволил ей всегда напоминать ему об употреблении левого его глаза!»

* * *

У Калмыков очень много пословиц, а как они объясняют характер и обычаи народа, то мы выпишем здесь те, которые Г. Страхов, долго живший между Калмыками, приводит их в известной книге своей О нынешнем состоянии, сего народа.

Калмыцкие пословицы.

При хорошей надежде и у козленка глаза красны.

Вскорми человека, увидишь на голове кровь, а вскорми животное, на устах масло.

Прийдет время, что и на снегу, огонь загорится.

Если хочешь получить барана, то проси верблюда.

От ссоры кровь, а от мира масло.

Переехав реку, не нужна лодка, а выздоровев, не нужен лекарь.

Змея с одним хвостом и тремя головами в нору не влезет, а с тремя хвостами и одной годовой скоро вползет в нее. [305]

Чудесами счастье и щука может щипать листья с дерев, на горе растущих.

Несправедливо добытая пища вязнет в зубах.

Собака от одного спотыка сто раз спотыкается.

Нынешняя печенка лучше завтрашнего легкого.

Старое дерево, опершись на молодое, сто лет растет.

Кипарису лучше переломиться, нежели погнуться; честному человеку лучше умереть, нежели унизиться.

Знающему изъясняй дело, а стрелку указывай зверя.

Близкая к смерти мышь смело и у кошки хвост откусит.

Змея, вселившись в дом, выгоняет хозяина.

Хотя волк и не ел, а рот у него всегда красен.

Не смотря, в яму попадешь: не будучи осторожен, яду напьется.

До решения дела будь всем слугою.

В кормную воду сбирается рыба, а к счастливому человеку сбираются люди.

При солнце человек не озябает, а при добром господине без пищи не бывает. [306]

Пословицы правда, а клевета ложь.

__________________________

Единственная подать и повинность Калмыцкого народа состоит в том, что ежегодно наряжается из них известное число для содержания пограничной цепи, — учрежденной против Киргизцев на луговой стороне Волги.

В войне они не могут принесть такой пользы, как козаки. Это уже не те Калмыки-воины, которые столь храбро сражались при Амурсанане, Аюк-Хане и Дундук-Амбо!

Умалившись в числе, умалились они и в духе: беспечно положившись на могущественную защиту России, они отвыкли от войны и обратились в мирных пастырей. Многие случаи в войне против бунтовщика Пугачева, на Кавказской линии и в Персии не доказывают их храбрости; но в последних войнах против Франции, будучи перемешаны с Донскими козаками, они сражались мужественно, и многие украшены знаками отличия.

Калмыки с гордостью и хвастовством вспоминают ужас, который навели в семилетнюю войну на Прусаков, видевших, как они ели мясо убитых их товарищей, Калмыки имеют также высокое [307] мнение о великой пользе в войне от их верблюдов, которые, по их мнению, безобразным видом и отвратительным ревом могут обратить, в бегство самую лучшую неприятельскую конницу. Однакож в Истории Российских войн не видно предполагаемой чудесной пользы, произведенной их верблюдами. Правда, безобразный вид их может испугать лошадей никогда их не видавших; но для этого надобно бы подвесть их к неприятелю так, чтобы свои лошади прежде не пепугалися, или отправить с Калмыками, а они сами прежде разбегутся, нежели успеют верблюдами напугать неприятелей.

Отвычка от войны делает их ненадежными даже для охранения границ от набега хищных соседей.

Калмыцкий народ обширным скотоводством (Паллас, Лепехин, Страхов.) весьма полезен для России, а потому заслуживает все внимание Правительства. Если бы всем Европейским Академиям и Университетам задан был вопрос о средствах обратить бесполезно пропадающие неизмеримые пустыни, в места заселенные и большое богатство Государству доставляющие, то без сомнения не [308] придумали бы они к тому средств лучше тех, какие употребляют Калмыки.

Сухою и негодною травою нескольких сот тысяч десятин земли песчаной, почти безводной и сожигаемой солнечным зноем, Калмыки прокармливают миллионы лошадей, коров, овец и верблюдов, обращают неспособную к заселению безлесную, соленую степь в богатый конский и скотный двор для целой России.

Торгуя богато шерстью, салом, овчинами, мехами, шкурками, мерлушками и войлоками, можно сказать, Калмыки освещают и согревают многие северные губернии нашего отечества.

Они ежегодно продают скота и шерсти более, нежели на 1,500,000 рублей. Сие доказывает, что ни одна Европейская держава не имеет ни в Азии, ни в Америке колоний, в которых до такой степени процветало бы скотоводство.

Воейков

Текст воспроизведен по изданию: Описание калмыцкого народа // Сын отечества, Часть 75. № 7. 1822