Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

УНКОВСКИЙ И.

ЖУРНАЛ

КАПИТАНА ОТ АРТИЛЛЕРИИ ИВАНА УНКОВСКОГО О ПРЕБЫВАНИЕ ЕГО У КОНТАЙШИ ЦЕВАН-РАБТАНА

(1722-1724 гг.).

К истории Зюнгарских Калмыков.

Письмо к Н. И. Веселовскому по поводу издания «Посольства Унковского к Контайше 1722-1724 гг.»

Получив отпечатанные листы издаваемого Географическим Обществом под вашею редакцией «Дневника посольства Унковского к зюнгарскому Контайше 1722-1724 г.», я с удовольствием прочитал этот редкий по своей безыскуственной простоте и правдивости рассказ. Его географические и этнографические данные чрезвычайно важны и интересны; но мое внимание остановили на себе главным образом исторические сведения, сообщаемые Унковским, и по поводу их хочу я сообщить Вам несколько своих заметок.

Вы знаете, что быт зюнгарских родов за вторую половину XVII века представляет собою один из самых темных периодов в истории зюнгарских поколений. Причины этой темноты лежат, конечно, отчасти в сложности самой зюнгарской жизни того времени, отчасти в незначительности наших сведений о ней; но, мне кажется, что более всего обусловливается эта темнота разноречивостью тех показаний, которые оставлены нам путешественниками и историками этого периода. Беру в пример настоящий случай издания дневника Унковского и оказывается, что исторические показания этого путешественника совершенно расходятся с показаниями Жербильона; последние в свою очередь различествуют от показаний китайских историков, насколько они известны нам по переводам единственного исследователя их о. Иакинфа. Чтобы разобраться в этой путанице известий, мне, по поводу Вашего издания, захотелось пересмотреть, как толкуют об этом периоде собственные монголо-ойратские сказания, которые, замечу мимоходом, до сего времени еще и вовсе не были разработаны в Европе. Я старался припомнить все, что было прочитано мною в различных исторических сочинениях Ойратов, думал сгруппировать, упорядочить эти сведения и прояснить что либо из этого мрака, который лежит над жизнью Зюнгарии во второй половине XVII века, [240] прочитал кое что из приобретенного мною во время поездки моей в Монголию; но оказалось, что все это, давая новый и обильный материал в то же время опять таки расходится с прежде известным. Будем ожидать следовательно открытия новых памятников, чтобы вполне точно и правильно выяснить себе события зюнгарской жизни, а пока все-таки не могу не поделиться с Вами тем, что нашел я в памятниках ойратских, с некоторою прибавкою сведений, заимствованных из исторической литературы монгольской, китайской и маньчжурской.

Прежде всего интересно то, что Унковский почитает преемником Батур-хун-тайчжи’я (Контайша) 275 князя Сэнгэ, которого называет он притом старшим сыном Батур-хун тайчжи’я; но как по положительным сказаниям монгольских историков, так и по наведениям, делаемым из рассмотрения вообще истории Зюнгаров за помянутый период, очевидно, что Сэнгэ не был старшим сыном Батур-хун-тайчжи’я. «История Кукэнорских Олотов», рассказывая об этом 276, замечает, что у Батур-хунтайчжие было всего одиннадцать сыновей (а не двенадцать, как говорит Унковский и не десять, как сообщается в историческом сказании о Дорбон Ойратах Батур-убаши Тюмени. См. Астрах. губ. Ведом. 1861 г. № 53) и называет их в порядке старшинства следующими именами:

1) Цэцэн-хан, (или Цэцэн тайчжи, впоследствии убитый Галданом).

2) Цзотба батур, (он кочевал с своим улусом в Кукэноре, но в настоящее время поколение его уже пресеклось). [241]

3) Бандари (потомки которого наследовали в свое владение и управляют теперь родом Цзотба батура в Кукэноре).

4) Зорикту хошучи (потомки его живут в настоящее время также в Кукэноре).

5) Ончон (сын которого Даньцзила с своим родом был причислен к халхаским кочевьям в ведомство Сайн нояна 277).

6) Сэнгэ (которого Унковский называет старшим, а о. Иакинф пятым сыном Батур-хун-тайчжи’я).

7) Галдан (впоследствии получивший титул Бошокту и прославившийся своими походами на Халху).

8) Бум (более известный в истории под своим прозвищем Эрдэни-тайши),

9) Дорчжи чжаб (убитый Тушету ханом в 1687 году при первом движении Зюнгаров на Халху) 278.

10) Пунсук-даши и

11) Дарма.

Сколько мне известно, это единственное перечисление всех сыновей Батур-хун-тайчжи’я у восточных историков, у европейских же исследователей истории Зюнгаров имена этих сыновей неизвестны вовсе, так как эти исследователи обращали свое внимание главным образом на Сэнгэ и Галдана. Жербильон упоминает еще о третьем сыне Батур-хун-тайчжи’я — Ончоне. Он почитает Ончона старшим и подробно передает слышанные им рассказы о том, что по смерти Батур-хун-тайчжи’я никто другой как именно Ончон сделался его преемником в достоинстве и управлении. Вслед за сим этот Ончон якобы начал войну с Хасак-бурутами, но в походе заболел оспою и, по обычаю, будучи оставлен своими солдатами, попался в плен к Бурутам. В это время Сэнгэ будто бы впервые овладел улусом Ончона т. е. зюнгарскими поколениями. Но спустя три года Ончону удалось выкупиться из своего плена, хотя ему и не суждено было увидать своей родины. Сэнгэ, которому будто бы не хотелось лишиться земель своего брата, подослал преданных ему людей и они убили Ончона в то время, когда [242] последний пришел уже на границы зюнгарских кочевьев. После этого Сэнгэ уже окончательно получил в свои руки отцовский земли и укрепил за собою княжеское достоинство 279. Если мы знаем, что Батур-хун-тайчжи умер в 1653 году, то в хронологическом отношении порядок событий, по Жербильону, должен быть следовательно таков, что Ончон был убит около 1658 года и в то же время сделался главою Ойратских князей Сэнгэ. Весь этот рассказ изложен у Жербильона так правдоподобно, что вот уже два века обманывался им европейский мир и ни один из ученых исследователей истории Зюнгаров не подумал заподозрить его достоверность. Три года тому назад он ввел и меня в такое же заблуждение; но теперь я положительно логу засвидетельствовать, что рассказы Жербильона составляют чистейший вымысел. Это подтверждается во 1-х, летописными сказаниями Олотов, из которых нам достоверно известно, что Ончон в 1676 г. совместно с Галданом Бошокту производил нападение на армию Цэцэн хана 280; во 2-х, имя Ончона встречаем мы еще позднее, — так, оно поставлено на ряду с Галдановым в оффициальном докладе на имя императора Канси, представленном от Чжунгаров в 17-е лето Кансиева правления, или что то же в 1678 г. по нашему циклу; наконец, в 3-х, монгольские исторические сказания положительно уверяют нас, что Ончон-тайчжи, в первое время по возвращении Галдана из Тибета кочевал и действовал нераздельно с ним в странах алтайских, что в 21-м году правления Канси (1682) в последний раз представлял он от своего имени подарки китайскому двору и вслед за сим вскоре умер 281. Принимая во внимание, что эти последние сведения основаны на оффициальных документах, мы конечно не можем уже придавать достоверность основанным на слухах рассказам Жербильона и не усумнимся признать, что по крайней мере главная и существенная часть этих рассказов — очевидный вымысел. [243] Ончон никогда не был убиваем Сэнгэ, равно как и на то, чтобы занимал он первенствующее место в семье ойратских князей, мы не встречаем нигде и никаких указаний, кроме Жербильона.

Но отказываясь признать вслед за Жербильоном, что Ончон, по смерти Батур-хун-тайчжия, занял первое место в среде зюнгарских князей, мы таким образом оставляем открытым вопрос, кто же был после Батур-хун-тайчжия главою Ойратского союза? Унковский вместе с о. Иакинфом утверждают, что Батур-хун-тайчжи прямо завещал свою власть и свое достоинство сыну своему Сэнгэ. Я не могу ничего заметить против справедливости сказанного, потому что китайские писатели действительно в этой форме сообщают нам о тогдашних делах зюнгарских; но с другой стороны общий ход событий зюнгарской жизни за этот период и наконец все то, что известно нам по летописям Ойратов о жизни и деятельности Сэнгэ, как то трудно вяжется с помянутыми рассказами. В калмыцкой биографии Зая Пандиты смерть Батур-хун-тайчжия описывается следующими словами:

«Зимою 1653 года скончался Батур-хун-тайчжи. На его похороны Цэцэн тайчжи и прочие дети Батур-хун-тайчжия пригласили Хутухту (т. е. Зая-пандиту) сделаться ламою при изголовьи почившего 282 и святитель, напутствовав душу покойника, предал тело его огню. В продолжение 49 суток беспрерывно совершались молитвословия по усопшем и раздавались подаяния. В то же время Юм-агас (жена Батур-хун-тайчжия) приняла от Хутухты посвящение и наконец Зая-пандита давал здесь наставления тем, которые удручены были горестью: он объяснял, что значит бренность и бессмертие и тем увеселял он их! души, угнетенные печалью. Сэнгэ младший брат Цэцэн-хана, и человек, [244] которого, когда он был холост, Хутухта особенно жаловал своим вниманием во 1-х потому, что он был знатного происхождения, во 2-х потому, что он был человек благочестивый и в 3-х потому, что он приходился ему с родни, слушал с благоговением учение, принял благословение и дал слово списать все книги, переведенные Хутухтою» 283.

В этом кратком рассказе мы хотя и не находим точного указания на то, каким именно сыном Батур-хун-тайчжия был в порядке старшинства Сэнгэ, но, очевидно, что он не был старшим, как утверждает это Унковский, а следовательно и не мог, согласно права первородства, получить в свое наследие отцовские земли. Старше Сэнгэ, по настоящему рассказу, является Цэцэн-хан, без сомнения тот самый, который почитается первородным у Батур-хун-тайчжия и по истории Кукэнорских Олотов.

Всматриваясь в историю Ойратов того времени, не трудно заметить, что по смерти Батур-хун-тайчжия главным действующим лицем в среде зюнгарских князей является Цэцэн-хан, а никак ни Сэнгэ, который представляется какою-то бесцветною личностью, исполняющею только второстепенные роли. Под 1659 годом в биографии Зая пандиты находится еще новое, чрезвычайно важное, но, к сожалению, очень кратко выраженное известие; оно гласит, что «зимою этого года Цуйкэр, Сэнгэ, Цэцэн-батур и другие покорили Зюнгарию» 284. Нам не известно что эта была за борьба и в силу каких именно обстоятельств она возникла; но самая речь о войне и о победе над Зюнгарами уже прямо ручается за то, что Сэнгэ по смерти Батур-хун-тайчжия, т. е. с 1653 года и до сего времени едва ли был признаваем за законного владетеля зюнгарских поколений и что если он и почитался таковым впоследствии, то власть эту он приобрел себе путем сравнительно долгой борьбы и усилий. Но опять таки приобрести власть над Зюнгарами не значило еще наследовать Батур-хун-тайчжию, потому что власть над зюнгарскими поколениями не совмещала в себе главенства над [245] всем Ойратским союзом и в этом отношении, я повторю снова, довольно трудно представить то, чтобы Сэнгэ считался когда либо старейшим в общей семье ойратских князей, ибо он никогда не является выдающимся деятелем. В 1660 году Цэцэн хан начинает свои войны с Аблаем. Сэнгэ вместе с Султан тайчжием Хойтским присоединяется к хану и действует под его руководством. Благодаря многочисленности войск Цэцэн хана, Аблай был побежден: в этой борьбе воины его били взяты в плен и самая ставка его досталась в добычу Цэцэн-хану. «Тогда хан собрал сейм, на котором предложил вопрос, что теперь делать с Аблаем, отдать ли ему его улус, или нет; если отдать, то каким образом и на каких условиях? Сэнгэ, равно как и прочие князья других поколений отвечали: «Ты, хан, сам знаешь отдать или не отдать» 285. Это почтительное предоставление воле Цэцэн хана распоряжаться судьбою целого улуса обнаруживает в Сэнгэ далеко не руководителя и главу Ойратских князей, а напротив скорее выражает его покорность перед Цэцэн ханом. Роль Сэнгэ в период этой войны падала, но видимому, даже и еще ниже, а именно, когда монастырь Аблаев (известный у нас под именем Аблай-кит’а) был в осаде, к Зая пандите пришли ханские послы и сказали: «должно взять этот монастырь». Хутухта отправил к хану посланцами Сэнгэ и Дайчина и поручил им передать такие речи: «если можно, возвратите Аблаю весь народ, а если уже нельзя, то по крайней мере не мучьте его» 286. Очевидно, что Сэнгэ исполнял обязанности, которые совершенно не приличествуют владыке целого сейма князей.

Из всего сказанного явствует, что Сэнгэ никогда не был подобно своему отцу владыкою Ойратского союза. Можно думать, что спустя шесть семь лет по смерти Батур-хун-тайчжия, Сэнгэ достиг того, что сделался правителем зюнгарских родов, но выше этого его значение никогда не поднималось. Нам неизвестно в точности, действительно ли Сэнгэ получил от Далай-ламы титул хун-тайчжи, по крайней мере он никогда [246] не титулуется так ни в монгольских, ни в ойратских летописях; но если даже и получил он такой титул, то это еще не великое преимущество: ибо одновременно с Сэнгэ в среде Ойратов мы находим несколько князей с титулом хун-тайчжи. Как бы то ни было, однако несомненно то, что по смерти Батур-хун-тайчжия первый, соединивший под своею властию разрозненные поколения Зюнгаров, был Сэнгэ и весьма вероятно, что в силу этого «Илэтхэль шастра» и называет Сэнгэ наследником Батур-хун тайчжия, титулуя его в то же время только даргою (монг. даруга) зюнгарского рода. Тоже сочинение сообщает далее, что «Цзотба батур и брат его Сэцэн, споря за наследство, поссорились с Сэнгэ и убили его. Оба они были родные братья с Сэнгэ по отцу, но от разных матерей, а Галдан был от одной матери с Сэнгэ. Галдан жил в Тибете и сделался ламою. Далай лама послал его обратно в Чжунгарию и приказал ведать Олотов. Галдан схватил Сэцэна и убил его, а Цзотба-батур из Алтая бежал в Кукэнор. Когда в 36 году Кан-си (1697), уже после поражения Галдана, китайский богдохан отправил послов для приведения в подданство Кукэнорцев, Цзотба уже умер, а сын его Сэбтэн-чжал был в то время малолетен и потому не явился на аудиенцию к послам богдоханским. В 46 году (1707) этот Сэбтэн-чжал был возведен богдоханом в звание бэйлэ 287.

По этому сказанию, в совершенное противоречие записке Унковского, оказывается, что братья и убийцы князя Сэнгэ вовсе не были преданы смерти в самую ночь совершенного ими злодейского убийства, но оставались жить в Зюнгарии до той поры, пока возвратившийся из Тибета Галдан не начал с ними свою кровавую расправу. Впрочем, краткость всех этих сказаний, общность и неопределенность их выражений, особливо сопоставляемая на ряду с тою массою событий, которые совершились в это время в Зюнгарии, препятствуют нам сделать какое-либо положительное заключение. Очень может быть, что некоторые [247] из убийц и действительно пострадали в самое время совершенного ими злодеяния, другие же и, собственно говоря, самые главные заговорщики, т. е. Цэцэн и Цзотба батур оставались в живых и подверглись преследованиям уже со стороны Галдана; во всяком случае несомненно то, что Цэцэн был убит Галданом, равно и брат его Цзотба батур бежал в Кукэнор также при Галдане. Почти одновременно с Цзотба батуром перекочевал в Кукэнор и четвертый сын Батур хун-тайчжия Цзорикту хошучи. Илэтхэль шастра говорит, что «спасаясь от смут Галдана, Цзорикту хошучи отдался под покровительство Кукэнорских хошоутов» 288; но были ли эти смуты со стороны Галдана результатом отмщения за смерть братнюю или же в основе их лежали те властолюбивые стремления, проявлять которые Галдан начал немедленно по возвращении в Зюнгарию, — сказать положительно невозможно.

Вообще, первая деятельность Галдана в Зюнгарии до сего времени у нас положительно неизвестна и самое время возвращения его из Тибета должно представляться для нас еще вопросом. О. Иакинф начало смутного времени, возбужденного Галданом, относит к 1677-му (1667?) году 289; но с этим мы никак не можем согласиться, ибо хотя и не имеем точных указаний на время прибытия Галдана из Тибета в Зюнгарию, однако можем определить его хотя приблизительно на основании следующих данных. В биографии Зая пандиты находится указание, что Сэнгэ был жив еще в последнем летнем месяце 1671 года и за сим там же говорится, что зимою того же года Алдар тайчжи присоединился к Бошокту-хану 290. По этим то двум известиям мы должны предполагать, что убиение Сэнгэ, равно как и возвращение Галдана имели свое место именно осенью, или же в начале зимы 1671 года.

Относительно первой деятельности Галдана биография Зая пандиты сохраняет для нас очень немногие сказания, которые впрочем извещают нас, что «зимою 1671 года Алдар-тайши [248] отправился вверх по Иртышу и присоединился к Бошокту-хану. В следующем году — мыши (1672) Алдар-тайши и Бошокту-хан кочевали вместе в урочище Обко. Весною, в год тельца (1673), Даньджин-хун-тайчжи изменил (Цэцэн-хану) и присоединился к Бошокту хану 291.

Войны с Цэцэн-ханом начаты были Галданом, повидимому, не ранее 1675 года и замечательно, Цэцэн-хан был едва ли не сам зачинщиком этих войн, что впрочем и понятно, так как не мог же он смотреть равнодушно на распадение своего союза. «Летом, в год зайца (1675), Цэцэн-хан отправился с войском на Бошокту-хана и остановился в урочище Томор-цорго; отсюда он послал Цукэра и Алдар-хошучия с 7000 войска против Галдана; но в происшедшем сражении Алдар-тайши (перешедший на сторону Галдана, как мы заметили еще в 1671 году) покорил Данджина и Торгутского Гумбо, кочевавших на границе (в местностях по) Урунгу, Булган’у и Чингил’ю. Распустив свои многочисленные войска, Цэцэн-хан зимовал этот год в урочище Хара-Борок, что на реке Эмэль, а весною перекочевал к р. Или 292. В 1676 году Галдан снова напал на Цэцэн-хана. Последний, сознавая силу противника, бросил свои войска и удалился к Талькийн-ама (к ущелью Тальки). Его великое войско также побежало и прибыло к Тальки еще прежде его. Здесь, будучи не в состоянии остановить (свои войска) словами, (Цэцэн-хан) присоединился к Эрджи-хунтайчжи’ю, а войска Бошокту-хана прошли в Или и тех, которых можно было взять в плен, пленили, а тех, которые обратились в бегство, прогнали 293. Окончательное подчинение Цэцэн-хана Галдану Бошокту совершилось в урочище Шара-бэль, в среднем зимнем месяце 1676 года; но как совершилось это событие биография Зая пандиты не отмечает, сообщая только, что Цэцэн-хан провел в этом урочище Шарабэль всю зиму 1676 года 294. [249]

Что касается Бошокту-хана, то о нем из той же биографии Зая пандиты мы узнаем, что, после покорения Цэцэн-хана, в среднем весеннем месяце года змеи (1677) он перекочевал из урочища Хабцагай, что на р. Или, и провел лето этого года в урочище Цаган-худжир, а зимовал у реки Иртыша. Лето следующего года лошади (1678) он провел в урочище Гурбан-тулга и сюда приезжал к нему на свидание новый хан монгольский: осенью того же года к нему приезжал Замсу-дорчжи-рабтан и, наконец, зимою посланник Далай-ламы — Зарбунай. В год овцы (1679) Бошокту-хан снова зимовал на Иртыше, а весною года обезьяны (1680) перебрался через Заир и провел лето в Коко-гуя. В этом году он послал войска на Яркендцев и овладел Яркендом. Зимою 1680 года кочевал он в Боро-тала и «здесь же зимою этого года обезьяны (1680) Цэцэн-хан скончался». Лубсан-гомбо и другие спрашивали Далай-ламу о переселении души почившего Цэцэн-хана и Далай-лама отвечал им, что он переродился в священного тенгрия (ном’ту тэнгри) 295. Отсюда ясно, что легенда, записанная Унковским, будто бы Цэцэн-хан был убит Бошокту-ханом в битве при озере Зють-гол не имеет за собою полной, исторической правды.

Лето следующего года курицы (1681) Бошокту хан провел в урочище Донъно. В этом году он и перевез сюда кумир Зая-пандиты. Зимою этого года ставка Бошокту хана снова находилась в Боро-тала и в этом же году курицы (1681) он отправился с войсками и осадил Сайрим (крепость в Туркестане). В год собаки (1682), возвратившись, он зимовал на берегах р. Или. В год свиньи (1683) снова предпринял поход на Сайрим; в этом походе были взяты в плен два султана. Осенью он снова предпринял поход и подчинил много Бурутов, Анджиянцев. В год мыши (1684) Бошокту хан осадил Цокуй’я и снова выступил в поход на Анджиянцев. На обратном пути в урочище Кукурыин-шиль сделалась ненастная погода; в это время он покорил Манрыев. Летом [250] (военачальник Галдана) Рабтан разрушил Сайрим. Осенью в год тельца (1686) Бошокту хан еще предпринял поход на Анджиянцев и взял в плен множество бэков. В год барса (1686) Бошокту хан снова возвратился в Боро-тала и здесь провел всю зиму. Весною года зайца скончалась Юм-агас, зиму этого года Бошокту хан проводил на Иртыше 296, а весною следующего, 1688 года, с 30,000 войском он вступил в пределы Халхи и таким образом положил начало своим войнам в Монголии, подробный рассказ о которых изложен мною в изданной части летописи Эрдэниин эрихэ.

Но в то время, когда работал я над этою летописью, главным предметом моих исследований были Монголо-халхасы, а потому я не обращал особенного внимания на все мелочи жизни Ойратов. Таким образом многие из вопросов, которые относятся до истории ойратских поколений и теперь затрогиваются сказаниями Унковского, остались у меня неразъясненными. И прежде всего таким вопросом является тот факт, к рассмотрению которого переходит Унковский непосредственно после сообщения о движении Галдана на Халху, — я говорю об отделении Цэван-рабтана от Галдана-Бошокту. В самом деле по доселе известным нам исследованиям выходило, что Цэван-рабтан бежал из Зюнгарии непосредственно после того, как Галдан начал убивать своих братьев и что бежал он именно в Турфан. В противоречие этому Унковский сообщает, что «Цаган Араптан и братья его Солом Араптан и Данжим Умбу... в службе быть имели при дяде своем Бошту хане начальными людьми, паче ж Цаган Араптан и Солом Араптан в службе счастие имели. И... взял намерение Бошту-хан племянников своих... тайно убить... И... Солом Араптана ночию тайно удавили, а Цаган Араптан тогда был в отъезде. А как приехал... тое ж ночи хотел (Галдан) и его, Цаган Араптана убить, но некоторой лама ему, Цаган Араптану сказал, что брат его убит, а ежели и ты-де не уйдешь, то и тебе быть убиту. Того ради он, Цаган Араптан, взяв с собою 7 человек верных своих калмык, уехал [251] к реке Борталу, где кочевали Калмыки... и тут приятно его партию приняли. И так он, Цаган Араптан, тут при реке Бортале обжился и начал умножать людей и скота».

В разъяснение некоторых противоречий этого рассказа с тем, что было нам доселе известно об этом времени жизни Цэван-рабтана, я могу теперь указать и, как мне кажется, указать совершенно точно год бегства Цэван-рабтана из Чжунгарии. Я нашел его, читая изданный на маньчжурском языке дневник китайского посланника Боочжу, который был командирован императором Канси к Цэван-рабтану в 41-м году кансиева правления, или что тоже в 1702 г. по нашему счету. Подробно излагая свои разговоры с Цэван-рабтаном, Боочжу влагает между прочим в уста Цэван-рабтана следующие слова: «после того как убежал я от своего дяди Галдана в лето лошади...». Соображая все, как предыдущие так и последующие обстоятельства, мы находим, что Сэнгэ был убит, а Галдан возвратился из Тибета в Зюнгарию в год свиньи — 1671-й; после этого года свиньи ближайшие годы лошади падают на 1678 и 1690 годы. Но в 1690 году мы видим Цэван-рабтана уже сильным зюнгарским князем и следовательно бежать от Галдана он мог только в 1678 году. Являющийся таким образом промежуток от смерти Сэнгэ до 1678 года, т. е. приблизительно шесть или семь лет, Цэван несомненно прожил в Зюнгарии и мы не имеем никакого основания не верить показанию Унковского, что за все это время он «в службе быть имел при дяде своем Бошту-хане начальным человеком».

Пополняя таким образом сказаниями Унковского этот маленький пробел наших знаний, мы уже никак не можем согласиться с его заявлением о том, будто бы, бежав от Галдана, Цэван-рабтан уехал не дальше как к реке Борталу. В самом деле, как мог здесь жить, да еще и обжиться бежавший от Галдана в 1678 году Цэван-рабтан, если мы знаем, что на этой же реке Боротала кочевал сам Галдан в течение двух под ряд зим 1680 и 1681 года, а потом провел здесь же и всю зиму 1686 года? Очевидно, что, ушедши из Зюнгарии, Цэван рабтан укрылся от своего дяди где нибудь подальше. В разговоре с вышеупомянутым посланником Боочжу, сам Цэван [252] рабтан рассказывает, об этих обстоятельствах следующими словами: «Когда мой дядя Галдан умертвил моего младшего брата Соном-арабтана, да намеревался истребить и меня, тогда я, заметив устремленный на меня удар, с семью человеками уклонился в Турфань. Великий государь (т. е. император Канси) прислал ко мне посланника, чтобы узнать от меня причины моей ссоры с дядей и в ответ на это посольство я отправил к его величеству свое, чрез которое подробно доложил обо всем, что касается наших междоусобных дел». Думаю, что после такого показания самого Цэван рабтана уже трудно будет не согласиться с тем, что он бежал именно в Турфань и это тем более, что Турфань представлял собою в самом деле самый ближайший пункт, в котором Цэван рабтан мог считать себя безопасным. Заметим здесь между прочим, что Турфань никогда не был в числе шести городов Малой Бухарии, которыми, по Валиханову, владел Галдан 297. История турфаньских князей свидетельствует нам, что Турфань всегда оставался верным Китаю, оттого и Цэван-рабтан мог найти здесь для себя укромное пристанище 298.

Спрашивается теперь: когда же появился Цэван на р. Боро-тала, ибо пребывание его здесь несомненно доказывается не только показаниями Унковского, но и свидетельствами китайских историков 299. Но для точного определения времени его прихода мы не имеем пока никаких данных, хотя по соображению обстоятельств и можем выводить следующее. Если новолетие 1687 г. Галдан Бошокту встречал в Боро-тала и если весь тот год провел он в Зюнгарии, если наконец только с [253] весны 1688 года вступил он в пределы Халхи и лишь с этого времени так увлекся войнами в Монголии, что потом уже не возвращался на родину; то понятно, что Цеван-рабтан мог возвратиться в зюнгарские кочевья не ранее как с весны 1688 года. С другой стороны в дневнике Боочжу ми находим указание, что «когда Цэван-рабтан узнал, что Галдан находится с своими войсками в Улан-бутуне, то он поспешил туда с отрядами зюнгаров, расстроил стан Галдана, захватил его жену, детей, людей и много скота, чрез что Галдан был значительно обессилен». Так как сражение при Улан-бутуне происходило в 8-й луне 1690 года, а Цэван рабтан действовал в нем уже как князь зюнгарский, то и возвращение его должно было совершиться в период от весны 1688-го до лета 1690 года, — вероятнее же всего, что он пришел из Турфани или в конце 1688, или же в начале 1689 годов.

В дальнейшем повествовании о деяниях Цэван-рабтана Унковский сообщает о подчинении этим хун-тайчжием нескольких мусульманских поколений Восточного Туркестана и с особенною подробностию рассказывает о присоединении им к своему улусу 15,000 кибиток Торгоутов, бежавших из России вместе Санджи-чжаб’ом (иначе называют его Санчжаб, а Унковский пишет Санжип), сыном Аюки-хана. Это и не безосновательно, так как присоединение помянутых Торгоутов составляло для Цэвана дело гораздо большей важности, чем таковое же присоединение нескольких поколений Малой Бухары. Точно такими же глазами смотрели на эти события и китайцы. Вышепомянутый посланник Боочжу, беседуя с Цэваном и указывая на постоянные беспокойства, которые нажил себе Цэван присоединением Бухарцев, в то же время прямо говорит ему: «победа, одержанная тобою над торгоутским князем Санджи-чжабом, пробудила в тебе большую гордость, так как, овладев его подданными, ты почувствовал у себя чрезвычайное приращение силы». Для нас этот факт перехода Санчжаба в Зюнгарию важен не только в видах понимания возвышения Цэван-рабтана, но и еще более для разъяснения истории наших волжских калмыков. Известно, что очень многие видят в этом отделении Санчжаба первое проявление распадения орды волжских калмыков, [254] завершившееся громадным бегством их в 1771 году; а между тем причины отделения Санчжаба остаются еще доселе невыясненными, да и материалов для этого не имеется у нас ни каких, помимо лишь коротенькой заметки Палласа. Я лично имею по этому поводу два различных рассказа, из которых один заимствован мною из известного «описания калмыцких народов» Бакунина, а второй и, как мне кажется, более основательный и справедливый, нашел я в делах калмыцкого архива Астраханской Палаты Государственных Имуществ. По рассказу Бакунина событие это совершилось следующим образом:

В 1701 году старший сын Аюки Чакдур-чжаб застал Аюку у жены своей Тарбачжи и хотел заколоть его за предосудительное обращение с своею снохою; но подоспевшие во время калмыки не допустили Чакдур-чжаба до этого отцеубийства. В пылу мщения Чакдур-чжаб расславил поступок Аюки по всему калмыцкому народу и так. обр. возбудил в калмыках крайнее отвращение к Аюке. Результатом этого было то, что все калмыцкие владельцы, а равно и дети Аюки, рожденные от одной матери с Чакдур-чжабом (Санчжаб и Гундэлэк) собрали свои улусы и, пристав к Чакджур-Чжабу, ушли с ним за р. Урал откуда пересылались с зюнгарским хун-тайчжи. Примеру их вскоре последовали и улусы, подведомые самому Аюке. Тогда четвертый сын Аюки Гунджэб, видя крайнее возмущение в народе, подослал зайсанга Нэкея к стойбищу Чакдур-чжаба, чтобы убить этого зачинщика смуты и так. обр. подавить восстание. Нэкей ночью подъехал к кибитке Чакдур-чжаба, выстрелил сквозь кибитку и ранил Чакдур-чжаба двумя пулями, но убить его Нэкею не удалось. После этого Чакдур-чжаб постепенно усиливался приходившими к нему калмыками и Гунджэб, боясь мщения со стороны брата, ушел на нагорную сторону р. Волги, где и остановился близь Саратова под защитою воеводы Никифора Беклемишева; Аюка же, оставшись не более как с 100 кибитками, ушел в уральский казачий городок.

Когда слухи о возмущении в калмыцких степях дошли до Москвы, то отсюда был отправлен в Самару боярин, князь Борис Алексеевич Голицын. Он послал нарочных к Чакдур-чжабу с увещаниями и приглашением возвратиться на [255] Волгу, обещая при этом помирить его с отцом. Чакдур-чжаб послушался этих увещаний и действительно положил возвратиться; он приехал в Самару и здесь помирился с своим отдем, а брат его Санджаб в Самару не поехал, но с некоторыми другими родовыми владельцами и с подвластными всем им улусами в количестве 15,000 кибиток откочевал в Зюнгарию к Цэван рабтану, за которым была в замужестве родная сестра Санчжаба — Сэдэр-джаб 300.

Почти тоже самое, только гораздо короче, рассказывает и Паллас 301; но в делах калмыцкого архива Астраханской Палаты Государственных имуществ сохранилось писанное на калмыцком языке письмо Дондук-омбы, в котором несколько иначе рисуется это восстание. В письме этом говорится, что не один Чакдур-чжаб был виновником возмущения против Аюки, но одновременно с ним подняли восстание Санчжаб и Гундэлэк. Они трое вооружились против своего отца якобы за то, что он, будучи особенно расположен к сыну своему Гунджэбу, по смерти брата своего Чжамцо и сына Арабтана, отдал этому Гунджэбу все их улусы. Такое предпочтение одному будто бы оскорбило Чакдур-чжаба, Санчжаба и Гундэлэка: они восстали на своего отца и прогнали его в Таки, — урочище, находящееся в Оренбургской губернии (по всей вероятности это тот самый jaikischen Kasakenstadtchen, в который, по показаниям Палласа и Бакунина бежал Аюка). Санчжаб после этого отправился в Зюнгарию, а за сим, вследствие этих беспорядков, из Москвы приехал князь Борис Голицын, который и примирил Аюку с Чакдур-чжабом, но не в Самаре, а в местечке Самур-хала (тоже в Оренбургской. губернии). Коль скоро по этому письму Дондука-омбы Санчжаб выставляется претендующим на улусы, отданные Гунджэбу, то сама собою делается понятною и причина удаления его в Зюнгарию.

Определить с точностью время прибытия Санчжаба в [256] Зюнгарию не возможно. Но мы видели уже, что начало возмущения Калмыков на Волге относится к 1701 году; с другой стороны китайский посланник Боочжу уже в 1-й луне 1703 года говорит с Цэваном рабтаном о подчинении Торгоутов как о совершившемся факте; следовательно это подчинение имело свое место или в конце 1701-го, или же в 1702 году. В противоречие этому Паллас уверяет нас, что подчинение Санчжаба и его Торгоутов Цэван-рабтану состоялось именно 11-го Февраля 1704 года 302. Откуда заимствовал это сведение Паллас, он не сообщает, хотя мы и думаем, что оно было получено им из уст калмыков; ибо в среде их в самом деле распространено подобное мнение. В «Сказании об Ойратах» Габан-шараба точно также говорится, что «Зорикту хун-тайчжи (Цэван-рабтан) в 11-й день цаган-сара (первой лупы) года модон мэчин (1704) арестовал Санчжаба и взял себе 15,000 его кибиток» 303. Очевидно, что Паллас заменил только, хоть может, быть и не совсем точно, калмыцкое название месяца «цаган сара» европейским именем февраля. Однако несомненно ведь, что калмыки не могли иметь вполне точных сведений о событиях, совершившихся в Зюнгарии; вот почему и думаем мы положиться скорее на китайские оффициальные документы, чем на летописи калмыков, которые, конечно, могли составляться и на основании простых рассказов. При том примирение Чакдур-чжаба с Аюкою состоялось уже несомненно в 1702 году; после же этого примирения, когда все улусы были снова соединены под властью Аюки, последний немедленно же послал посольство к Цэван-рабтану с требованием, чтобы он возвратил Санчжаба и перешедших с ним калмыков. Посольство это явилось в Зюнгарию не ранее 1703 года и долго хлопотало об успешном окончании возложенного на него поручения, но не достигло своей цели. Илэтхэль шастра по этому поводу замечает, что «так как Цэван рабтан стремился в то время соединить всех Ойратов под своею властью, то он только прогнал на Волгу Санчжаба, [257] но удержал за собою пришедших с ним 15,000 семей калмыков и разделил их по частям между зюнгарскими отоками» 305. Мы думаем поэтому, что в 1704 г. произведен был Цэван-рабтаном не арест Санчжаба, а удаление сего последнего из Зюнгарии на Волгу и потеря последней надежды на то, чтобы ушедшие с ним Калмыки могли снова соединиться с улусом Аюки хана. Вне такого предположения решительно невозможно примирить с действительностью оффициальные и имеющие несомненную достоверность китайские документы, каковы, напр., императорские указы. В 12-й луне 43-го года правления Канси (1703 г.) богдохан, предполагая отправить только что возвратившегося из Зюнгарии Боочжу в новое посольство к Цэван-рабтану, ниспустил указ на имя членов государственного совета и указ этот начинался следующими словами: «Прежде Цэван-рабтан обнаруживал в своих докладах преданность и благоговение; но после того как был уничтожен Галдан, да одержал он победу над хасаками и получил некоторое число военнопленных, он начал мало по малу переменяться. Теперь, присоединив к себе Торгоутов, он час от часу становится надменнее». Ясно, что Торгоуты были присоединены Цэван-рабтаном значительно раньше первой луны 1704 года.

В трактате о бывшей в то время войне у Китайцев с Контайшею Унковский останавливается главным образом на рассмотрении причин этой войны. Его рассказы о том, как Канси хотел меняться своим именем с Цэван рабтаном и как последний не уступал ему, картинно представляют нам детскую простоту рассуждений степных политиков и чрезвычайно характерно рисуют понятия калмыков. Но мы знаем, что Канси с его членами государственного совета, да и Цэван рабтан во все не были простачками; а следовательно едва ли из за перемены имени могли начать они свои долгие и кровопролитные войны. Вторую причину войны Унковский видит в нападении Цэван рабтана на Тибет и в убийстве Галдан-цэрэна (Галдан-даньчжуна?) сына тибетского Чингис-хана (Лацзан-хана?). «И тако, [258] заключает Унковский, Контайша помянутыми поступками Китайского хана озлобил, для того Китайский Амугулий-хан в 1712 или 1713 году послал на него, Контайшу, войски китайские и мунгальские, которые шли чрез пограничный китайский город Комул...» Что отношения Цэван рабтана к Тибету имели свое значение при объявлении Китайцами войны Зюнгарам, это, конечно, несомненно, но что Унковский не разобрал и перепутал эти события видно из того, что причиною войны 1712 г. он ставить нападение Цевана на Тибет, которое было произведено в 1716 году и убийство Галдан-даньчжуна, совершенное в 1717 306. В действительности причина войн Китайцев с Зюнгарами лежала прежде всего в общем стремлении Китая овладеть западным краем и так. обр. обеспечить себя от беспокойств, которые постоянно причиняли Китаю бродившие здесь с своими стадами кочевники. По началу Канси хотел совершить это дело мирно. К Цэван рабтану он неоднократно посылал свои посольства с предложениями и увещаниями принять китайское подданство и вот образец речи, которую держал в 1703 году посланник Кансия — Боочжу в беседе с Цэван рабтаном. «Ты представь себе, говорил Боочжу, прежнего, старого далай ламу и спроси себя, кто он такой? Далай-лама, это первенствующий лама всей желтой веры и ее поклонников; это святой, которого все чествуют своими жертвами и приношениями. Спроси себя, кто такие Кукэнорские владельцы? Это славные потомки славного Гуши хана. Все они, управляя своим народом, мирно проживают к своих кочевьях, сохраняя свои достоинства правителей. Неужели же они хуже тебя? Но за всем тем, благоговея пред отличными добродетелями святейшего государя (=богдо-хана), они признали над собою его верховную власть, стали наравне со всеми Монголами, приняли титулы и достоинства, получают жалованье и под благотворным покровительством его величества просто благоденствуют». Но такие речи были мало убедительны для Цэван рабтана; он по прежнему продолжал [259] подбирать к себе мелкие поколения, время от времени, производил незначительные вторжения на китайскую границу и так. обр., мало по малу усиливаясь и обогащаясь, делался все более и более опасным для Китая. Министры Канси, а равно и передавшиеся ему монгольские и калмыцкие, князья постоянно обращали внимание богдохана на Цэван рабтана и советовали ему подчинить Зюнгаров силою. В 1705 году Даньцзань рабтан и Даньцзила (двоюродные братья Цэван рабтана, передавшиеся Китаю в 1699 году) представили богдохану доклад 307, в котором между прочим говорилось следующее: «Теперь, когда все Монголы, убедившись в высочайших достоинствах вашего величества, живут под вашим крепким покровительством, не ужели же один только Цэван-рабтан будет оставлен с своими зложелательными замыслами? Рано или поздно, он, укрепившись, непременно начнет играть роль другого, маленького Галдана. И так не лучше ли, чем оставлять его в этом положении, послать войска по Хамийской дороге и занять ими Турфань и проч. местности. Войск потребуется для этого не больше как 10,000 маньчжурских, да 10,000 монгольских и других (инородных). Взяв для провиянтов достаточное количество скота и, подвигаясь потихоньку, должно сперва занять Хонгорой, а потом, перешедши Алтай, идти прямо в Богдо-эрэнь-хабирга Этот пункт решит все дело. За тем все его (Цэван-рабтана) подданные разбегутся и сами собою придут просить подданства; тогда можно будет брать их как угодно. Бежать к Бурутам Цэван-рабтану не удастся; ни в малой Бухарии, ни в Яркенде ни в Кашгаре он не усидит, Хасаки не пропустят его, а если и пропустят так не иначе как одной душой; да и подданные его и так, охладев к нему, не пойдут за ним ни в каком случае» 308.

Таким образом мы видим, что еще за целый десяток лет до начала войн 1714 года Канси предпринимал уже меры, а китайский генералитет обсуждал все способы для подчинения [260] Цэван-рабтана и Зюнгарии, так что если открытие военных действий и задержалось еще на целое десятилетие, то это всецело зависило от нежелания Китая втягиваться в эти войны. Но Цэван-рабтан не изменял своей политике, а потому год от года становился опаснее для Китая. Ближайшие причины открытия военных действий с Зюнгарами мы находим изложенными в высочайшем указе Богдохана, данном на имя Цэван-рабтана в том же 1714 году, т. е. перед самым открытием этих войн. Вот соответствующий отрывок из текста этого указа.

«Я (пишет от своего имени Канси), владея всеми странами во вселенной, не оставляю без своего милосердого покровительства даже и самые отдаленные и самые незначительные народы: всех преданных мне я содержу в своей особенной высочайшей милости, а непокорных строго наказываю. В настоящее время вся вселенная наслаждается невозмутимым спокойствием, миром и благоденствием и только ты нарушаешь это общее блаженство. В прошлом году твои люди захватили с халхаских караулов моего человека и увезли с собой. Потом твои же люди напали на моих подданных, татарских купцов, которые ехали по торговым делам в Турфань и в Хами, разбили их и увезли с собой; так. обр. опять были нарушены с твоей стороны наши прежние договоры. Чрез местное турфаньское начальство обо всем этом к тебе была послана особая бумага, но получена ли она тобою, или нет — неизвестно. Теперь мне доносят, что твои войска произвели нападение на мой город Хами и что гарнизон мой, состоявший из 200 Китайцев и Татар, вследствие своей малочисленности, должен был бежать. Захваченный при этом в плен один из твоих подданных рассказывает, будто нападение с твоей стороны было сделано единственно за то, что эти Татары задерживали твоих посланцев, которых в разное время по нужде командировал ты ко мне с докладами. Как бы то ни было, но войска мои за нападение, произведенное тобою на Хамийцев, скорым шагом спешат уже по четырем дорогам к границам твоих владений и остановить их теперь нет уже возможности.

«Твои надменные доклады очень оскорбляли меня; но я, как владыка всей поднебесной, все это великодушно прощал тебе. [261] Не писал ли ты например: «прошу, чтобы вы возвратили старые права всем Олотам; прошу, чтобы всем одушевленным существам были бы доставлены покой и благоденствие». Но соответствует ли такого рода требованиям то, что теперь сам же ты начинаешь войны? Есть ли возможность, согласить эти твои прежние слова с настоящими поступками? Если все привести в прежнее положение, то нужно будет, чтобы Хошоуты соединились с Хошоутами и были бы оставлены на старых местах; Торгоуты были бы соединены с Торгоутами и возвращены к Аюке-хану; чтобы Хойты соединились бы с Хойтами и оставлены были бы на прежних своих кочевьях у гор Алак. Пожалуй, я тотчас же возвращу всех до одного человека из тех, которые принадлежат к этим родам и проживают в моих землях, в их прежние места и на соединение с их родами; но за тем потребуется и от тебя, чтобы сын Лацзан хана тибетского был бы также точно немедленно возвращен к своему отцу: тебе же с твоим зюнгарским родом, согласно твоего прежнего доклада, следует предоставить лишь один уголок по теченью р. Иртыша. Сверх сего, между твоими Зюнгарами находятся еще и такие люди, на которых мы за много лет прежде предъявляли свои требования и, как ты сам знаешь, эти люди до настоящего времени живут у тебя, хотя и против своего желания. Все это вызывает необходимость особого разбирательства...» 309.

По всем этим основаниям Канси настоящим указом 1714 г. предлагал Цэван-рабтану составить общий конгресс из зюнгарских князей и делегатов от китайского правительства для обсуждения положения вещей; но Цэван-рабатан уклонился от этого, боясь, что на съезде он может быть убит или Китайцами, или же кем либо из олотских князей. Взамен сего в следующем, 1715 году Цэван открыл уже целый ряд войн с Китаем, которые длились в течение целых шести лет. Унковский передает нам кое что об этих войнах, хотя все его сообщения относятся главным образом до военных действий, веденных на севере, а между тем самые жаркие дела [262] происходили в ту пору на юге, т. е. в Тибете и в Хухуноре. Сюда тянулся Цэван-рабтан, стремясь к объединению под своею властью Хошоутов, здесь же по необходимости сосредоточили свои главные силы и Китайцы. Что касается северных пределов владений Цэван-рабтана, то Китайцы ни однажды не откомандировывали сюда в ту пору сильных отрядов и это, помимо вышеуказанной причины, обусловливалось еще и тем, что Канси хорошо знал слабое состояние Зюнгарии. Посланник Боочжу, явившийся к Канси из своей новой командировки к Цэван-рабтану 1714 г., в докладе, поданном императору, обрисовал тогдашнее положение Зюнгарии следующими словами: «Мы приметили, что народ его (т. е. Цэван-рабтана) находится в большой бедности. Скот как крупный, так и мелкий совершенно тощий. Во многих местах заметны также заразительные болезни и падеж скота. Многие из жителей, не имея юрт, живут в тростниковых оградах; а некоторые, по крайней бедности, питаются хлебопашеством. Говорят, что три года тому назад был неурожай. Большие снега много вредят скоту и особливо в местах Богдо-эрэнь-хабирга, в Манусе и даже до р. Или. Сверх всего этого в прошлом году была страшная засуха, которая, кажется, еще более повредила скоту. Между тем замечается еще множество случаев воровства. Не раз сами караульные, которых приставляли к нам, лишались своего скота и это не скрывалось даже от нас. Наши караульные обнесши нас на ночь рогатками, всегда садились в кружок и постоянно разговаривали между собою о самых разнообразных предметах. Таким образом мы узнали, что в 3-м году Хасаки, делая постоянные набеги на владения Цэван-рабтана, разорили до тла множество из его пограничных кочевьев, перебили массу народа и захватили в плен жен и детей; что в прошлом году зайсан Дулер, выступивший против них с тремя тысячами войска, потерпел поражение и возвратился с большими потерями; что в настоящем году сам Цэван-рабтан намерен был выступить против Хасаков с своей армией, но ему попрепятствовало и задержало его наше настоящее посольство. Те же караульные, досадуя на большой снег и страшные холода, с ропотом говорили: «Что мы видели из добычи, захваченной [263] при разграблении Хами? Мы со всех сторон окружены неприятелями: с одной стороны Хасаки, с другой — Буруты, повсюду на караулы требуются большие отряды и это ежегодно. Что выиграли мы теперь после разграбления Хами? Только пришлось усилить свои караулы, да и еще поставить новые на новых местах. Как то устоит наше ханство?

«Во время пребывания нашего посольства со стороны Цэван-рабтана были употреблены все предосторожности, чтобы его подданные не разговаривали с нами. Но за всем тем многие искали, а иногда и улучали для этого удобную минутку и спрашивали по крайней мере о том, не приближаются ли наши войска. На такого рода вопросы мы всегда отвечали согласно наставлениям, полученным нами от высочайшего государя. Такой же вопрос был сделан, как бы мимоходом, и самим Цэван-рабтаном. Он и все его подданные думают, что войска наши между прочим непременно произведут нападение с севера и заметно, что такого рода опасения привели уже их в некоторое движение. Из нашего стана мы на все четыре стороны видели ежедневно необыкновенную пыль, а по ночам слышали повсеместный рев верблюдов. Можно также заметить, что весь народ его перекочевывает, по большей части направляясь вниз по течению реки Или. Намереваясь предпринять движение к югу, Цэван-рабтан определил укрыть подальше в глубь свои богатства, а равно всех слабых и беззащитных, оставив на границе лишь воинов, да прислуживающие им бедные семьи».

Сведения, сообщаемые Унковским о самой войне Зюнгаров с Китайцами не представляют собою особенного интереса: нового в них ничего не заключается, а ход событий рассказан именно в том порядке, какой находим мы и у восточных историков. Комментировать эти сведения было бы долго, да, пожалуй, здесь и неуместно. Сообщу только недавно прочитанные мною показания самих Калмыков о хронологическом порядке событий при завоевании ими Тибета. Войска Цэван-рабтана, предводительствуемые Цэрэнь-дондобом выступили из Чжунгарии в 1-й луне 1716 года и в 10-й луне того же года прибыли к Будале. 28-го ч. 10-й луны они взяли монастыри города Большего и Малого Дзу, а на другой день овладели и Будалою. [264] По окончании боя Калмыки в тот же день убили Лацзан-хана и его меньшего сына, захватили в плен несколько тибетских зайсанов и отослали их Цэван-рабтану. Через три дня, т. е., следовательно, 1-го или 2-го числа 11-й луны, схваченный Далай-лама был заключен Калмыками под стражу в Кумирне Джакбури мяо. Старший сын Лацзан хана Сурцза попался в это время к тибетскому поколению Абантань и с тех пор довольно долго проживал в урочище Чжаши Хлунбо. Дальнейшая судьба этого князька мне пока неизвестна.

А. Позднеев.


Комментарии

275. Батур хун тайчжи не есть собственное имя, а только титул. Собственное имя этого князя было Хотохоцзинь. Он почитается Ойратами потомком в седьмом колене Эсэмунь-дархан нояна, от которого зюнгарские князья вообще ведут свое происхождение. Так говорится об этом предмете в истории Кукэнорских Олотов. У наших Астраханских Калмыков сохранились летописи, где род Батур хун-тайжи’я ведется к верху на четырнадцать колен. Перечислять все имена этих родоначальников не интересно, по Вы можете найти их в моем издании: «Памятники исторической литературы Астраханских Калмыков». Спб. 1885 г. стр. 59-60. Литограф. текст.

276. Хухэ нагур’ унгэлэдун шастир. Дэбтер 81, стр. 13.

277. Монгольская летопись «Эрдэнийн Эрихэ», стр. 191.

278. Там же, стр. 257.

279. Description geogr. histor. chronol. polit. et phys. de la Chine, par Du Halde. T. IV, p. 48.

280. Зая пандитайн туйкэ, стр. 110.

281. Сайн нояд’ун аймагун шастир Т. 78, л. 1-й.

282. Калмыцкое выражение «сделаться ламою при изголовьи почившего» обозначает тоже, что в пашем церковном языке — быть первостоятелем при отправлении чина погребения. Другими словами это значит, что приглашенный на похороны лама должен сидеть у самой головы покойника в то время, когда ему следует читать погребальные молитвы, между тем как все прочие ламы занимают места по бокам покойника и в остальных частях юрты.

283. Зая-пандитайн туйкэ, стр. 59.

284. Там же.

285. Там же, стр. 77.

286. Там же, стр. 79.

287. Илэтхэль шастир. Т. 83, л. 2-й. Звание бэйлэ есть третья княжеская степень.

288. Илэтхэль шастир. Т. 86-В, л. 9-й.

289. Иакинф. Историческое Обозрение Ойратов или Калмыков, стр. 64.

290. Зая пандитайн туйкэ, стр. 107.

291. Там же, 108.

292. Там же, 126.

293. Там же, 131.

294. Там же, 138.

295. Там же, 140.

296. Там же, 141.

297. О состояния Алтышара в Зап. Имп. Р. Геогр. Общ. кн. 3-я. 1861 г.

298. Ван-гун-сай илэтунь улабунь. Т. 110, л. 17. — По сказаниям этой истории явствует, что Турфаньцы добровольно подчинились Маньчжурам в 1646 году. В 5-м году правления Канси (1667) правителем Турфани был утвержден Кумуда. В 9-м году (1671) этот Кумуда за преданность маньчжурскому дому был повышен в своем звании. В 25-м году (1686) по повелению Канси он с своими Турфаньцами охранял кочевья поддавшегося в ту пору Маньчжурам Хороли. Умер Кумуда уже по окончании воин Галдана.

299. Шэн-ву-цзи. Цзюань 3-я, л. 52.

300. Описание Калмыцких народов, сочиненное Стат. Сов. Василием Бакуниным в 1761 году. Рукопись Императ. Публ. Библ. Древнехранилище Погодина № 1816.

301. Pallas. Sammlungen historischer Nachrichten. Th. I, S. 68-69.

302. Ibid., 69.

303. Габан шараб, л. 13-й.

304. Илэтхэль шастир. Т. 101, л. 12-13. (Отсутствует ссылка в тексте. — OCR)

305. Торгут аймагун шастир, 12.

306. Труды членов российской духовной миссии в Пекине, т. II, стр. 471.

307. Варги амарги ба-бо нэцихэмо токтобуха бодохови битхэ. Д. 38, л. 27.

308. Цин дин си гой тун вэнь чжи. Цзюань 7-я, л. 5.

309. Там же, d. 38 л. 42.

Текст воспроизведен по изданию: Посольство к зюнгарскому Хун-тайджи Цэван Рабтану капитана от артиллерии Ивана Унковского и путевой журнал его за 1722-1724 годы. СПб. 1887

© текст - Веселовский Н. И. 1887
© сетевая версия - Strori. 2018
© OCR - Парунин А. 2018
© дизайн - Войтехович А. 2001