ТИМКОВСКИЙ Е. Ф.

ПУТЕШЕСТВИЕ В КИТАЙ ЧЕРЕЗ МОНГОЛИЮ

Отрывок из новейшего путешествия в Китай через Монголию в 1820 и 1821 годах.

(По случаю перемены Российской духовной Миссии, в Пекине находящейся, для сопровождения новых Членов от Кяхты до Пекина, а прежних в отечество, отправлен был из Азиятского Департамента Министерства Иностранных Дел, Коллежский Ассессор Егор Федорович Тимковский. — Во время путешествия и пребывания своего в Китае, сей достойный Чиновник вел путевые записки, с историческими, топографическими и статистическими примечаниями о виденных им странах, особенно о Монголии, весьма мало поныне известной. — Желательно, чтоб любопытное сие сочинение было издано в свет; оно, без сомнения обогатит географические Науки новыми основательными сведениями. — Мы поспешаем сообщить нашим читателям отрывок из сего сочинения, заключающий в себе описание пути от Кяхты до Монгольского города Урги. — Издат.)

Сентября 1, 1820 года. Станок (или станция) Гиланнор, в 7-ми верстах от Кяхты. Утром, при ясной погоде, увидели мы большие стада пасущихся близь станка овец, быков и верблюдов. В разных местах на обширной равнине дымились юрты или войлочные кибитки: вот первая картина кочевой жизни, для многих из нас совершенно новой. Некоторые из живущих здесь Монголов, составляющих Китайскую пограничную стражу, [441] явились к нам с предложением менять верблюдов. — Встречая препятствие со стороны Китайцев, покупать или продавать что-либо на Кяхте непосредственно, они желали воспользоваться первым удобным случаем к свободному торгу. Но как я имел в виду возможность, достать хорошо обдержанных и свежих верблюдов, по прибытии в Ургу; то сии предложения оставлены без внимания.

Рано начали мы собираться в путь. — Долго ловили арканом наших лошадей, несовсем ручных; а еще более употребили времени на обовьючение верблюдов, тощих, но весьма неукротимых. При поимке лошадей, одна из лучших в казенном табуне убежала за границу обратно, с такою быстротою, что ни козаки, ни Монголы, пасшие табун, не могли догнать ее. [442]

Сперва отправлен обоз, т. е. навьюченные верблюды и одноколки; в 11 часу двинулись с места повозки, в коих помечались члены Миссии; позади шел казенный табун, который приказал я гнать сколько можно медленнее, дабы он кормясь, неприметно подавался вперед. При скоте находился Монгольский старшина с 5 рядовыми, кроме нашего табунного старосты (Гаврилы Фролова), сменявшегося на ночь двумя казаками. Для наблюдения за порядком в путешествии Миссии, я предпочел ехать до самого Пекина верхом, имея при себе обозного Переводчика и одного козачьего Сотника; потому и отправился ныне со станка после всех, вместе с Тусулакчием (Чин степных Монголов, означающий должность полкового Командира. — Сей Тусулакчи, по имени Идам Цзап, назначен быль от своего Начальства, для провожания Миссии по кочевьям Монголов Калхаского Аймака или Орды, простирающейся от Российской границы на юг до Гобийской степи верст на 700.). Провожатые наши, Китайцы (Битхеши (письмоводитель) Чен и Ботхо (вахмистр) Ургентай, служащие в Пекинской Палате Иностранных Дел. — Они отправлены из Пекина также для покровительства Миссии в пути: но заботливые им распоряжения весьма часто возбуждали в нас усердное желании, избавиться от таких путеводителей.), и еще с утра поскакали вперед. [443]

Дорога, по коей мы ехали, есть летняя почтовая между Ургою и Кяхтой и лежит прямо на юг. Прежние Миссии наши в объезд гор были приводимы по западной стороне, ближе к реке Орхону, впадающей в Селенгу. Последняя дорога длиннее первой.

От самого станка проходили мы низменными местами, составляющими болотные берега речки Буры. — Здесь-то Граф Владиславич осенью 1727 вел жаркие переговоры с Китайскими вельможами, и в Октябре заключил главный доселе существующий трактат вечной дружбы между Россиею и Китайским Государством. В то же время сделано постановление о свободном пребывании Российской Миссии в Пекине — постановление, открывающее нам беспрепятственный путь в столицу Китая, почти неприступную для прочих Европейцев.

От продолжавшихся во все лето дождей, луга сии покрылись водою и сделались весьма топки. Проехав версты три, поднялись мы на высоту, с коей еще видна Кяхта. Церковь, жилища друзей, и знакомые окрестности, были для нас предметами последнего взгляда на отечество и вместе залогом утешительных надежд. Высотою мы продолжали [444] путь в прямом направлении к югу, чрез небольшой лес, состоящий из берез и сосен. Пахатных полей вовсе не видно; но трава растет в изобилии, по причине дождей и по самому плодоносно почвы. Дорога, по мягкости песчаного грунта, глубоко выбита колесами. Вдали перед нами возвышался хребет Синий (по Монг. Хуху-ниру), а ближе на восточной стороне, гора Барсучья — так назвал их повстречавшийся с нами Лама или причетник, в красном плаще и желтой шапке: сии два цвета законом предназначены для одежды духовенства Фоева или Ламайского вероисповедания. Гранитные утесы означенного хребта, представляются глазам из Троицкосавской крепости.

Густым лесом пробирались мы версты 4, и потом вдруг открылась перед нами большая равнина между крутыми скалами. По ней извивается с юго-запада на восток речка Ибицык, которая, принявши в себя реку Хангай, впадает с левой стороны в Киран, а сия в Чикой: последние две текут в Российских границах. Река Хангай получила свое название от горы, из коей она вытекает и на которой водится много диких зверей. Равнина изобилует луговою травою. [445]

Не доезжая нового станка, расположенного на правом берегу Ибицыка встретил нас станционный Кундуй (подковой пятидесятник), и приветствовал во вкусе степного витязя: подъехав ко мне, соскочил с лошади, стал на левое колено, уперся правою рукою в бок и коснувшись левою в локоть оной, с восклицанием произнес свое Амур! (здравия желаю!); потом он опять сел на лошадь в проводил нас в брод чрез реку до самых юрт, куда прибыла Миссия в 4 часа по полудни, проехав от Гиланнора 25 верст. Обоз пришел спустя часа два.

Погода во весь день ясная и теплая.

На станке нашли мы очень много людей, собравшихся посмотреть на проезжающих иностранцев, — впрочем довольно пм знакомых, по соседству Кяхты и в проезды Руских курьеров в Ургу. Лама, приметивший, что из числа записных наших верблюдов один охромел, вызвался купить оного за 5 лан (Лана есть Китайский вес, содержащий около 8 3/4 золотников, а потому равняющийся двум рублям серебра. — Во всей Китайской Империи не употребляется ни золотой ин серебряной монеты, кроме их цяней, или чехов, из желтой меди. — Между частными людьми бывают в обращении и ассигнационные билеты.) [446] серебра, что составляет на наши деньги 40 рублей на ассигнации, тогда как верблюд стоил 150 р. Участь путешественников одинакова во всех странах, а особливо по хозяйственным отношениям. Мы видали подобные примеры холодности и равнодушия к стесненному положению странника и в кругу людей, по всему обязанных усердствовать ближним.

Сентября 2. Ночью был мороз до 3 градусов по Ремюрову термометру. В долинах, стесненных высокими горами, воздух всегда холоден; притом от самой Кяхты, имеющей положение весьма высокое (По замечанию ученых путешественников по Сибири, Байкал лежит выше морской поверхности на 1715 фут. Селенгинск 1779 ф. а Кяхта 2400 ф. Следовательно выше всех нагорных городов лежащих хребту Гарцу и в Швейцарских Альпах. — Смотр. Риттерову Erdkunde Ч. I, стр. 470.); наша дорога, до самой Гобийской степи, почти на каждой версте подымается выше, воздух делается резко и прохладнее. — Утром Тусулакчи присылал Цыбыц-Дорчжия, сперва ко мне, а потом к Архимандриту, узнать о здоровье. Вежливость сию наблюдал он во все время провожания Миссии. [447]

Отсюда должен возвратиться Начальник пограничной Троицкосавской дистанции, с 20 козаками проводивший нас до сих мест для пособия нашему малочисленному конвою ( 30 козаков).

Прощаясь в последний раз с нашими соотечественниками, я вручил Г. Островскому, для дальнейшего отправления, рапорты мои, по должности Пристава Миссии, Министерства Иностранных Дел в Азиятский Департамент, и Г. Сибирскому Генерал-Губернатору, о выезде новой Пекинской Миссии в предназначенный путь.

Возвращавшиеся с нами Цзангин (Сотник) и Кундуй, кои провожали Миссию от Кяхтинского Маймачена, (Китайская торговая слобода на границе), награждены: Цзангин зеркальцем и саблею, а Кундую дан черный козел и зеркальцо. — Цзангин весьма любовался своим смертоносным подарком. Монгол вообще носит при себе только нож, довольно большой; сабли, весьма короткие и похожие на наши тесаки, не всеми даже воинами употребляются.

По сделанному от Тусулакчия предложению, выехать поскорее, дабы успеть засветло переправиться чрез р. Иро, поднялись мы [448] с места в 11 утра. При отъезде со станка, вышеупомянутый Лама указал нам лучший способ вьючить верблюдов, наполнив боковые подушки у потника сеном; за таковое усердие подарено ему зеркально, чем он был весьма доволен, ибо еще вчера изъявлял свое желание иметь какую-нибудь вещь Руского изделия.

Мы не могли ранее отправиться со станка по причине резвости наших упряжных лошадей второй перемены. Монголы весьма дивились искуству козаков, умевших править тремя лошадями почти бешеными.

Проехав версты полторы, поднялись на гору. Лошади в одноколках заминались и всходили с трудом, хотя подъем довольно отлогий. На горе расстались мы с Г. Островским и козаками, отсюда возвратившимися в Кяхту. Тусулакчи, доселе находившийся с нами, отправился вперед один, оставив при нас своего проводника.

С горы в левой стороне открылась глубокая равнина; на оной видно несколько юрт и скот; местами стоят уединенные березы. Спустившись вниз, дано ехали мы тесным ущелием между крутыми высотами хребта Цаган Ола (белая гора). На низменных [449] местах трапа высока и густа, а вершины и скаты гор одеты мелким лесом, преимущественно березником; лист оного уже покрылся желтиною. День жаркой; лошади и верблюды, по непривычке к тяжелой работе, останавливались беспрестанно и тем замедляли переезд в сих горах.

На высоте, почти в половине нашей дороги от Ибицыка до Иро, встретили мы двух Монголов с 7 порожними верблюдами, возвращавшихся из Урги, куда, по собственным их словам, возили они гостинцы Ваку (Князю) от Кяхтинского Заргучея (Пограничный Коммисар с Китайской стороны. Чиновники, в сию должность поступающие, начинают службу в Пекинской Палате Иностранных Дел. — Оттуда посылаются на 3 года в Ургинский Ямунь (Приказ) пограничных дел; смотря по способностям, должны прослужит 3 года Заргучеями в Китайской торговой слободе под Ургою, и наконец, по особенному вниманию Начальства, определяются на столько же лет в Кяхтинский Маймачен. — Здесь по уверению местных жителей, Заргучей получает от Китайских купцов доходов около 80 т. рублей в год.): это обыкновенная у Китайцев жертва, клиента своему патрону, за доставление прибыльного места [450]

С сей высоты представляется лощина между обнаженными горами, на 10 верст простарающаяся, с приметною покатостию до самой р. Иро. Местами на косогорах видны небольшие нивы, засеянные просом; несколько копен сена, накошенного горбушами (коса на коротенькой рукоятке, каковые употребляются и нашими Бурятами); сено складывается здесь сырое. — Престарелый незнакомый нам Лама, ехавший верхом с Ибицыка, для обозрения своей нивы, долго сопутствовал нам. Подпав к небу руку с висящими на оной чешками, беспрестанно повторял известную Тибетскую молитву, Ом мани бат ми хом (Владыко! помилуй меня), тоном, обще принятым Ламами для чтения молитв и весьма похожим на звук басовой струны или жужжания пчел. — Он весьма радовался скорому прибытию возродившегося Кутухты (Кутухту на Тибетском языке означает Первосвященника Фоевской веры; Монголы называют его Гыгеном. — Таковых Хутукт, или по принятому у нас выговору, Кутухт считается около 10-ти, из коих один, с самого обращения Монголов к вероисповеданию Индейского пророка Фое или Шиге-Муни (в XIII веке), имеет пребывание в Калхаской Орде, в городе Курене или Урге, на правом берегу р. Толы, расстоянием от Кяхты около 260 верст. Кутухты занимают вторую степень после Далай-Ламы, т. е. Верховного Первосвященника Фоевского закона, имеющего пребывание в Тибете, близ главного города Хлассы, в капищах на горе Будале. — Все Кутухты почитаются перерождающимися и непричастными греху, не имеют однако же столько силы, чтоб собственным своим могуществом явно могли оказать себя в новых телах. — Сам Далай-Лама, по мнимому своему всеведению (ныне Пекинский двор) предопределяет детей, в коих душа какого-либо Кутухты должна переселиться. — Назначенный к сему отрок, большею частию из какого-либо знатного семейства, воспитывается прилично с возлагаемым на него званием и проходит все степени Фоевской богословии, чтобы торжественным по том образом вступить на место прежнего Кутухты.), который [451] появлением своим на Куренский ( в Урге) престол оживить сиротеющее Монгольское духовенство.

Близь Иро, на Восточной стороне, стоит высокая, крутая гора, составляющая угол хребта, который идет по правому берегу реки. Вершина горы увенчана каменьем Обо. Каждая почти приметная высота в Монголии украшена таковыми насыпями. Житель сих степей, подобно дикарю пустынь Американских, опытами убежденный в существования верховной силы, непостижимой, всемогущей, мнит, что — сия сила разлита во всех произведениях природы, и по мнению его, чем величественнее предмет для глаз, тем в [452] большей массе, так сказать, должен в нем обитать сей благотворили дух, а потому огромный камень, высокая гора, сенистое дерево, или широкая река — делаются предметами его благоговения. Он сооружает там жертвенники или Обо из кучи камней, и пред ними усердно покланяется духу всесильному. Каждый из путешественников, проезжающий мимо Обо, за непременный долг своего благочестия поставляет, сойти с лошади и прошив южной стороны оного (лицем к северу) сделать несколько земных поклонений, и бросить туда что-нибудь из своих вещей. Чаще всего случалось нам видеть на сих насыпях лоскуты холста, более же пучки конских волос, жертву мольбы Номадов, о сохранении животного, всегдашнего их спутника. Сии Обо служат указателями пути, и выставляются также на границах.

(Продолжение впредь.)

Текст воспроизведен по изданию: Отрывок из новейшего путешествия в Китай через Монголию в 1820 и 1821 годах // Северный архив, Часть 5. № 5. 1823