-

Правление и политическое состояние Монголов-Халкасов.

(Другой отрывок из путешествия Г. Ремана).

На Европейских картах Азии средняя часть оной, простирающаяся к востоку от Каспийского моря, к северу от Бухарии, Тибета и Китая, а к югу от Сибири, называется обыкновенно Татариею, которую прежде разделяли еще на малую и большую. Нелепо и странно простирать название Татар на Монгольские нации, которые с собственными Татарами ничего не имеют общего. Притом народы, занимающие сию среднюю полосу Азии, не свободны, не имеют собственных своих начальников (выключая Киргизцев), но уже более ста лет находятся в [98] подданстве у Китайского Правительства и составляют северные области пространного Манджуро-Китайского Государства. Надлежало бы называть сии земли на наших картах Киргизиею, Зюнгориею или Элеутиею, Монголиею, а далее к востоку вдоль правого берега реки Амура землею Манжуров или Манджуй.

Великая Монгольская нация разделяется собственно на три разряда, именно на так называемых старых Монголов, Монголов-Халкасов и Элеутов (Иные пишут Олёты.) или Зюнгоров. Калмыки, живущие в России при Волге, суть беглые, отделившиеся поколения последних.

Когда Манджуры посредством хитрости и силы оружие овладели в средине 17 века Китайским престолом, Монголы-Халкасы жили еще под начальством особенных малых Князьков, которые были независимы и составляли между собою некоторый род кочующей республики или, лучше сказать, свободный союз. [99]

Этот народ занимал тогда полосу граничившую к востоку с областию, называемою по Манджурски Солон, простиравшеюся к западу чрез источник Селенги до озера Буир-Далая, где начиналась область сильного тогда Контайши, начальника Элеутов; к югу земля их ограничивалась степью, в которой начиналась область старых Монголов, с коими Монголы-Халкасы не имели тогда никакого политического сношения; к северу кочевали они до южного берега озера Байкала. Исключая северную и западную окружность границы, место их пребывания остается почти тоже; только ныне положенною между Россиею и ими, границею они потеснены верст на 400 далее к югу.

Все Монголы принимают участие в славе Чингис-Хана и гордятся происхождением от него, или его важнейших сподвижников, но Монголы-Халкасы считают себя преимущественно настоящими его потомками. По всем преданиям кажется достоверным, что Чингис-Хан родился в той области, которая ныне обитаема [100] сим народом; и по мнению многих именно на берегах Орхона неподалеку от Российского пограничного города Кяхты к югу от оного.

Новая Манджурская династия на Китайском престол отличилась в самом начал своего правления великою хитростию. Политика ее содействовала может быть более или столько же, как и воинские таланты, к овладению престолом, к утверждению себя на оном, к покорению и совершенному порабощению как завоеванного старого Государства, так и пограничных земель. Нельзя не подивиться, что сия нация, за два столетия пред сим едва по имени известная, или почитавшаяся варварскою, в управлении величайшим Государством обнаружила политику, какой подобная едва ли сыщется в Истории самого образованного Европейского народа. Она действовала в одно время и внутри и извне: новые Императоры, быв заняты утверждением своей власти в самом Китае, восстановлением ненарушимого порядка дел, составлением законов и приноровлением [101] оных более или менее к своим намерениям, обращали уже внимательный взор на свободные нации, жившие от них к востоку и северу, кои рано или поздно могли сделаться опасными. Собственное счастие показало сим хитрым завоевателям, что не должно презирать свободных орд воинствующих пастухов; собственные успехи сделали их (что весьма редко случается) благоразумными и осторожными, а не беспечными и дерзкими. Они подозревали что рано или поздно Монголы, бывшие прежде народом воинственным, господствовавшие некогда над самим Китаем, своею независимостию и военною силою могут с Севера привести в опасность их владычество, и сие надлежало отвратить.

В тоже время обратили они внимание на успехи отдаленных Европейцев, подданных Российских в Сибири; они опасались, что им удастся свободных Монголов-Халкасов чрез короткое обращение и дружеские сношения привлечь на свою сторону или покорить их себе силою [102] оружие. Сии различные наблюдения были для них достаточными политическими причинами для покорения сих Монголов. Это предприятие было начертано и произведено в действо бессмертным и во всех отношениях великим Государем Кан-дзи.

Манджуры не могли сначала слишком полагаться на верность Китайских подданных, и потому не осмеливались собрать значительного войска из природных жителей и послать оное против Монголов; притом же Китайская национальная пехота неспособна была успешно действовать против легкой Монгольской конницы, состоящей из искуснейших всадников и стрелков. Манджурская конница в Китае имела и без того много дела, сохраняя во внутренности Государства порядок и спокойствие. По сей причине почли за лучшее употребить хитрость и обольщение.

Посредством сих правил, подрывающих народные опоры, покорено более Государств и мирных народов нежели [103] силою оружие и кровавыми последствиями самых блистательных побед.

Монголы-Халкасы находились тогда уже несколько лет в войне с Контайшею, Элеутским Ханом. Манджурский Кабинет в Пекине воспользовался этим обстоятельством для исполнения своих властолюбивых предприятий и вознамерился покорить обе враждующие стороны.

Надлежало сперва приобрести некоторое влияние на Монголов-Халкасов, дабы предложить и обещать им покровительство от успешного оружие Контайши. Многие из их знатнейших особ приглашены были в Пекин, и им сделаны обещания, которых вовсе не думали исполнить. Министры уверяли их, что великий Хан Китайский крайне негодует на дерзость и властолюбие Элеутов и потому обещает дать им против оных подкрепление; но полученная ими сначала помощь была маловажна и не могла примести никакой пользы. В тоже время предпринято было посредством оружия, овладеть и Элеутами, как скоро Монголы будут в их руках. [104] Элеуты были люди беспокойные; они притесняли всех своих соседей, и особенно Монголов-Халкасов. Начальник их желал играть ролю второго Чингис-Хана. Китайские Владельцы не преминули посеять между Элеутами семена раздора, поссорить между собою фамилии Ханов и таким ослабить их во внутренности, дабы при удобном случае напасть на них явно.

Император Кан-дзи действительно собрал войско и Манджуро-Китайцы ходили три раза против Элеутов в пользу Халкасов. Сим средством наконец удалось им получить желаемое: Халкасы из благодарности покорились своим покровителям, признали начальство Манджурской династии и отправили в Пекин Послов, дабы там пред лицем Императора повторить снова свою покорность и с его Министрами условиться о будущем их политическом состоянии и отношении к Китаю. Сие происходило в начале 18 века, после Нерчинского мира.

Если б Россия тогда могла принять деятельное участие в несогласиях [105] Монголов с Элеутами, то приобрела бы большую выгоду. Нетрудно было покорить оба враждующие народа. Южная граница Сибири была бы чрез то прикрыта и вообще Россия получила бы важное влияние на дела Азии. Манджуры не следовали правилам умеренности, и потому конечно употребляли другие средства. Гордясь завоеванным престолом обширной Империи и силою, с оным соединенною, они не могли терпеть около себя ни одного независимого народа. Сие алчное самолюбие есть отличительная черта всех завоевателей. Таким образом наложили они дань на Кохин-Хину, Корею, Формозу, Тункин, а Монголию и Зюнгорию совершенно закрепостили своему Государству. Недолжно удивляться, что столь малое сопротивление и столь постоянное счастие соделались источником гордости, которую они оказывают при всяком случае против Россиян и прочих Европейцев.

С нашей стороны ничего не было сделано, чтобы некоторым образом остановить успехи сего хитрого завоевателя; [106] казалось еще, будто бы Российское Правительство благоприятствовало распространению Манджурского владычества на севере; но истинною причиною сего была необходимость обратить все внимание на дела с Европейскими соседями и Персиею. Элеуты и Халкасы отправляли к Россиянам посольства, дабы склонить их к принятию участия в отвращении угрожающего им Манджурского ига и просить покровительства Белого Хана (Так все Монгольские народы называют Российского Императора.); но их отсылали без удовлетворения и никто не мешался в сии дела.

Один небольшой полк Европейского войска, несколько сот Козаков с шестью пушками могли бы дать тогда политическому виду и участи Азии в сих странах совсем другое направление. Сия снисходительность Россиян доставила Манджурам двоякую выгоду: она послужила в глазах Монголов и Элеутов доказательством, сколь много уважается власть новых [107] Китайских Императоров; что даже и покрытые славою завоеватели Сибири признают могущество оной.

Китайские Императоры употребили еще другое средство, дабы внушить в Монголов и Элеутов почтение и доверенность. — Учение Далай-Ламы незадолго до занятия Китая Манджурским народом, вошло к Монголам: сии последние предались новой религии с чрезвычайною ревностию. По сей причине Манджурские Государи приняли Ламайскую Веру под особенное покровительство. Императорская фамилия показывала, что сама исповедует оную. Монгольские Ламы призваны были в Пекин, и Китайский Император охотно согласился б быть Далай-Ламою, если б это только было возможно. Но как Император, по Китайским священным обрядам и законам, есть особа священная и называется Сыном Неба, Исполнителем Воли Божией и пр. также в разных торжествах исправляет должность Первосвященника — то в рассуждении Ламайской Веры сочли они возможным принять также некоторый род [108] боготворения и потому поставили себя в звание Кутухт или второстепенных после Далай-Ламы Божеств. Сверх того из Тибета привезен был в Пекин Первосвященник (Джунга-Кутухта). Ему построили в столице храм и пространный монастырь, который вскоре наполнился Монгольскими и Тибетскими Священниками Ламайской Веры. При сем монастыре заведена была большая типография для печатания Священных книг сего исповедания на Тангутском и Монгольском языках, дабы Монголы удобнее могли оные иметь и читать их на природном языке.

Сии и подобные средства, избранные хитрою политикою, не могли миновать своей цели и должны были постепенно связать теснее новых Монголов — с пользою Китайского Правительства и с их покровителями, а сии последние приобрели чрез то свободное, неограниченное влияние на духовные и гражданские дела новопокоренных народов.

Старые Монголы были прежде завоевания Манджурским племенем Китайского престола также свободны и независимы. [109] Они жили отчасти в степи Коби, отчасти же около средины Китайской стены. По соседству своему имели сии Монголы гораздо прежде некоторые сношения с Манджурами и многие из их Начальников участвовали в завоевании Китая. Некоторые Монгольские Князья давали Манджурам в сем предприятии вспомогательные войска и составляли с ними род союза. За сие Манджуры дали старым Монголам участие в своей воинской славе и по совершению своего дела, за оказанные им услуги уступили им в собственность земли, на которых они уже обитали. К небольшим Князьям старых Монголов, которые таким образом пришли в зависимость от Китайского Императора, присоединились вскоре и прочие Владельцы сей нации, не принимавшие непосредственного участия в военных предприятиях и дали новому Китайскому Императору присягу в верности. По сей причине, названы они от Китайцев старыми Монголами, для различия от покоренных после Халкасов, которых именуют также иногда Монголами новыми. [110]

Старые Монголы, Халкасы, Элеуты и обитающие к востоку Солоны привыкают с младенчества к военному делу, как наши козаки. Сии народы составляют таким образом вне большой стены, другую, вооруженную, живую стену обширного Манджуро-Китайского Государства.

Старые Монголы разделаются на полки или знамена, из коих каждый имеет своего Дзассака или Начальника. Это звание наследственно, и многие Дзассаки простирают свои родословные до времен Чингис-Хана. Манджуры не нарушили наследственного порядка сих небольших Князей. 49 Дзассаков или столько же отделений составляют различные поколении старых Монголов, которые на службу Государства выставляют такое же число небольших военных отрядов или полков. Сии войска употребляются для охранения большой стены или для отправления гарнизонной службы и полицейских должностей в северных городах Китая.

У старых Монголов, кроме их Дзассаков, нет особенных больших [111] владетелей или Ханов; но многие Дзассаки подчинены вместе с землею, на которой они обыкновенно живут, разным Манджурским Джангунам, занимающим степень армейского Генерала.

В последствии времени Монголы Халкасы признали власть Манджурской династии, но остались под непосредственным начальством своих Князей или Ханов, которые сделались Васаллами Китайского Императора. Сей последний обходился с ними сначала с некоторым отличием и кротостию.

Сих Ханов числом четыре, именно: 1. Тушету-Хан. 2. Дзинцин-Хан. 3. Дзасарту-Хан, и д. Саин-Ноион-Хан.

Сильнейшим из них был прежде сего Тушету-Хан.

Каждому из сих Ханов назначена была особенная полоса земли для свободного жительства с его кочующими подданными, и именно Тушету-Хану в окрестностях реки Лолы, Дзинцин-Хану в окрестностях Керлона, Дзасарту-Хану в окрестностях Джабкин Бигира и Загана. [112] Саин-Наиону При ручьях Гурбане и Туруке.

Сии Ханы ведут свое родословие также от Чингис-Хана и вероятно с большею справедливостию, нежели Дзассаки старых Монголов. Все начальники Монгольских племен тщеславятся мнимым происхождением от сего Героя, который покорил Азию и заставил трепетать Европу. Проводя уже несколько столетий мирную жизнь в кибитках при своих стадах, сохраняют они в сердцах своих народную гордость, питая оную воспоминанием о великих деяниях сего завоевателя: с его времени начинается их существование и История. Далее его не простираются их обыкновенные исторические предания; появление сего Героя затмило блеском его подвигов воспоминание о прежних их Князьях и воинах: у Альбугази можно однако видеть родословную Монгольских Князей гораздо далее.

Военная служба, исправляемая Монголами-Халкасами, и число полков, которые [113] они должны поставлять, еще определительно неутверждены.

Они не посылают своих войск на службу во внутренность Государства по ту сторону стены, но им поручается особенно охранение обширных крайних северных границ.

Название Халкасов дано сим Монгольским племенам Китайцами: оно означает щит, потому, что они составляют к северу так сказать военный щит или защиту пространной Манджуро-Китайской Империи.

Халкасы были также после покорения своего разделены своими Манджурскими покровителями на многие небольшие племена или Дзассаки, коих числом 57. Из оных 26 состояли под начальством Тушету-Хана, 17 под начальством Дзинцин-Хана, 11 под начальством Дзасарту-Хана и 3 Под начальством Саин-Ноиона. — Каждый из сих Дзассаков составляет обыкновенно знамя или небольшой полк, разделенный на несколько рот в 150 человек. Число сих рот в полку не равно; есть [114] полки, в которых от одной до трех рот, а в других более 20. Величина знамен зависит от числа подданных, показанного каждым Дзассаком при первом счислении народа во время вступления их в Китайское подданство. Народонаселение Монголов-Халкасов простирается до 400,000 душ мужеского пола, исключая великое число Лам. Один Китайский Офицер сказывал мне, что число всех жителей Монголии мужеского и женского пола полагают от 4 до 5 миллионов; но сие мне кажется преувеличенным.

Владения Тушету-Хана были прежде сего в числе 4 Ханств Халкасских самыми важными и богатыми. — Последний Хан сего имени навлек на себя немилость покойного Императора разными честолюбивыми намерениями, неблагоприятными Манджурским Государям. Он лишен был за то большей части своего имения и подчиненного ему Дзассака; теперь живет он небольшим пенсионом и несколькими маловажными улусами, данными ему на содержание в 70 верстах от Урги. [115] Главное его преступление состоит в том, что он после смерти прежнего Кутухты хотел поставить на его место одного из своих сыновей, и употреблял для этого всякого рода пронырства. Мы уже видели, что между прежними Кутухтами двое были из фамилии Тушету-Хана; но Китайское Правительство усмотрело на этот раз его честолюбивые и опасные намерения.

Высокое уважение, которым сей полубог пользуется у Монголов и богатые доходы, им получаемые, без сомнения много содействовали бы распространению власти и влияния Тушету-Хана, если бы план его удайся. Утверждают даже, что он имел тайное намерение освободиться с Монголами-Халкасами от Манджурского ига.

Для уменьшения политической важности 4 Монгольских Ханов и лучшего наблюдения за поведением и духом Халкасов, прежний Император почел за нужное определить над ними Генерал Губернатора или Наместника. Он есть второстепенный Принц Императорской фамилии, [116] называемый Ванн. Родом он Монгольский Дзассак. Император Кинлонг особенно ему благоприятствовал; будучи воспитан с малолетства при Дворе, имел он в своем ведении письменный стол, т. е. кисти и тушь Императора. В последствий времени сделался он членом Судилища для иностранных дел, а потом произведен Ванном, женившись на Дочери Императора. Ему подарена была большая часть имения, отнятого у впадшего в немилость Тушету-Хана и поручена должность Наместника у Монголов-Халкасов. В сем звании имеет он не только смотрение за учрежденными там Судилищами и за внутренними делами той земли, но под его ведомством находятся и пограничные дела с Россиянами и он же ведет переписку с Иркутским Губернатором. Сверх того чрез его руки проходят все депеши обоих Правительств в Россию или в Китай; он обязан однажды в год осматривать важнейшие пограничные места и пр. [117]

При нем находится Амбан (Гражданские Чиновник Генеральского чина. Таковые определяются обыкновенно Губернаторами в провинциях.), без которого он не может предпринимать и решить никаких важных дел. Сие место занимает всегда Манджур, так как и звание Секретаря при Ванне. Сии оба важные поста не были никогда замещены Монголами — доказательство, что Правительство не имеет доверенности к этой нации.

Четыре Ханства Халкасов вновь разделяются на два управления, которые зависят от Судилища для Монгольских дел в Пекине. Первое из сих управлений заведывает прежними владениями Тушету-Хана и нынешними Дзинцин-Хана. Правительство, как сказано, пребываешь в Курене или Урге. Второе управление занимается подданными Джузакту-Хана и Саин Ноиона; местопребывание оного в городе или укрепленном лагере Олиаутане или Олиатане, в нескольких стах верстах к западу от Курена. Расстояние от сего места полагают в 39 станций, а вообще в [118] станции считается 30 верст, следственно 870 верст.

При каждом из сих обоих провинцияльных Судилищ находится по 4 Джангуна или военных Генерала, 4 Тузулакчи или помощников Генералов и 4 Кебейя или Советников для гражданских дел. Везде видно несколько Манджуров, которые в судейских палатах сидят с Монголами. Многие Манджуры рассеяны по всей Монголии в звании чиновников и смотрителей; иногда появляется Манджур высшего класса из Пекина в качестве ревизора или с тайным повелением от самого Императора для решения какого нибудь необыкновенного дела или для осведомления о происшествии, раздоре и т. п. — В таковых случаях Манджуры оказывают удивительным образом свою хитрость в делах и ловкость вникать в малейшие подробности и отыскивать самые скрытные причины и обстоятельства дела. Они самым верным образом все наблюдают и сочиняют обстоятельные донесения. [119]

Чрез сих путешествующих Манджурских лазутчиков Правительства Император знает поведение и дух Халкасов, также поступки и внутренние семейственные обстоятельства их Дзассаков.

Сии путешествия Манджурских Чиновников дорого стоят бедным Монголам; ибо они разъезжают на щет сих последних, а издержки их не всегда бывают маловажны Они имеют при себе обыкновенно множество слуг, которых должно кормить а отчасти и дарить. Сии Манджуры обходятся с Монголами, не исключая даже и Князей их, с оскорбительною гордостию.

Манджурские Офицеры самой низкой степени берут во всех собраниях и обществах первенство даже и пред самими Дзассаками.

Из вышепомянутого видно уже, что четыре Монгольские Хана не имеют почти никакого участия в делах правления своей земли; их власть состоит почти единственно в исполнении приказаний Императора и в постановлениях, [120] относящихся до чрезвычайных налогов и военной службы.

Многие Монгольские Дзассаки получали с самого начала покорения своего жалованье серебром от Китайского Двора; иные были украшены орденом павлиного пера. Китайские Княжеские титулы Бейле, Бейзе и Г ум были розданы Манджурами тем благородным Халкасам, на верность коих более полагались.

Политика Манджурских Государей употребила еще другое средство, дабы вообще Монголов, и особенно Халкасов, теснее соединить с пользою Двора. — Монгольские Князья, какой бы степени они ни были, не исключая и самих Ханов, принуждены попеременно в известном числе ездить ко Двору в Пекин и жить там несколько времени, отправляя придворную службу. Обыкновенно исполняется сие в точности теми, которых не задерживают здесь чрезвычайные поручения или обязанности по особенной должности. Если случится, что один из тех, которые должны сменить прежних, без показания [121] важной причины не приедет, то делается строгое разыскание о причине его отлучки. — Во время пребывания сих Князей при Дворе содержатся они на Императорский щет и получают иногда кушанье с Императорского стола. Четыре Хана Халкасские и прочие знатнейшие особы должны по крайней мере каждый раз в новый год являться в столице. Сверх того всегда воспитывается при Дворе некоторое число сыновей знатнейших Халкасских Князей: они отправляют должность пажей. Под сим видом почетного отличия Манджурская хитрость скрывает меры предосторожности, которыми старается обеспечить себя в верности и преданности Монгольских Дзассаков. Бейле и Бейзе, сопровождавшие нас в путешествии нашем, провели большую часть своей юности при Дворе.

Ни Халкасы, ни старые Монголы, ниже обитающие к востоку Солоны не платят в Государственную казну определенной подати. [122]

У них нет известных налогов и определенной службы; они зависят от особенных постановлений Правительства. Все они, разделены на полки неравного числа. — Сии народы составляют национальную конницу и хотя Китайцы имеют весьма многочисленную пехоту, однако она никогда, кроме военного времени, не является в сих странах. Монгол не может служить в пехоте. Он с юности приучен к верховой езде и ему очень трудно ходить; пройти пешком несколько верст считается у них невозможностию.

На путешествии нашем во всей Монголии, кроме нашего лагеря и жилищ Монгольских в Урге, нигде не видал я, чтоб жители ходили пешком. Но и тут обыкновенно переезжают они из одного дома в другой верхами на лошадях или верблюдах.

Монгол без лошади человек безоружный и в сем случае предается без сопротивления неприятелю. Обыкновенное оружие Монгола состоит в луке и стрелах. [123] — Немногие имеют огнестрельное оружие, — оно без курка и зажигается фитилем. Сии ружья лежат на деревянных сошках, и кто хочет употребить их, должен сойти с лошади и стоя на коленях выстрелить; они не могут стрелять из них на езде и потому их не любят. — У них есть еще короткие сабли разного вида, но не все их носят. В большем учении и на войне имеют они при себе по приказанию Манджуров копья; но не охотно употребляют оные отчасти по природной телесной слабости, отчасти потому, что копья мешают свободному употреблению их любимого оружие — лука и стрел. Говорят, что при первом нападении они сами бросают сии копья.

Достаточные люди носят шлемы и кольчуги. Между сими кольчугами находятся без сомнения некоторые, употреблявшиеся со времен Чингис-Хана, ибо они переходят по наследству от отца к сыну.

Хотя Монгольские лошади малы и слабы, но имеют то хорошее свойство, что [124] приучены терпеть голод и могут делать большие переходы, не требуя особенного попечения.

Дабы и в мирное время содержать Монголов в беспрерывных воинских упражнениях, первые Манджурские Императоры установили ежегодно ездить на охоту, куда собирались иногда до 30,000 Монголов с своими Дзассаками из самых отдаленных мест. Сия звериная ловля производилась обыкновенно в восточных странах на границах Манджурии, к северу от большой стены: там земля гориста, лесиста и обильна всякого рода дикими зверями.

Прежние Императоры бывали всегда сами на сей охоте с своими Министрами и знатнейшими придворными Чиновниками; по окончании оной награждали они самых смелых и ревностных охотников между Монгольскими Офицерами, как после одержанной победы.

Я видел в Урге Монгольского Офицера, которой на сей охоте получил орден павлиного пера за то, что он в виду Государя убил тигра. [125]

Нынешний Император уничтожил почти совсем эту охоту. — В его правление было только три охоты, не столь многочисленных, и именно для тех Монголов, которые не так далеко живут от того места; но те, коих обыкновенные жилища весьма далеко отстоят от оного, представили нынешнему Императору при вступлении его на престол, что ежегодное путешествие от 1000 до 2000 верст с лошадьми на собственный щет обходится весьма дорого. — Император нашел сие представление справедливым и Дзассак Монголов получил позволение ездить на подобную охоту с своими подданными в собственных владениях. В следствие сего позволения ежегодно осенью для сих воинских упражнений соединяются два или три полка под надзором некоторых военных ревизоров, которые нарочно для сего посылаются.

Их маневры ни мало похожи на наши каваллерийские. Они не формируются по звуку трубы, не могут делать сомкнутых правильных отрядов, но становятся в [126] длинную шеренгу или разделяются на неправильные толпы и нападают без всякого порядка.

Меня уверяли, что Монголы Халкасы могут выставить всего 60000 человек хорошей конницы.

Монгольские войска, находящиеся в Китайской службе, получают довольно хорошее содержание. Солдаты, бывшие в Урге и стоявшие отчасти у нашего лагеря, получали жалованье небольшими дощечками кирпичного чаю чрез каждые десять дней; этот чай ходит во всей Монголии вместо наличных денег. — Во всей Монголии нет ни одной пушки, исключая несколько никуда негодных, оставленных Китайцами, которые употребляли оные в войне с Элеутами. В военное время Монголы, подобно многим кочующим народам в Азии, возят с собою маленькие чугунные пушки, для коих верблюды служат живыми лафетами.

Пушка привязывается к горбу верблюда жерлом к заду. Во времяч пальбы она не снимается, но верблюд становится на [127] колена задом к неприятелю, и таким образом палят из оной. Много труда стоит приучить сих животных к этому маневру. Из сего можно заключить, что они не могут дать пушечному выстрелу верного направления и что этот род артиллерии более причиняет шуму нежели вреда неприятелю.

Порох, употребляемый Китайцами, не зернист, но похож на муку; всякой имеет позволение его делать.

В Монголии нет крепостей, кроме нескольких деревянных острогов, которые обведены палисадником и дощатою стеною; последняя бывает иногда двойная и наполнена землею и небольшими камнями. — Она может противиться одним стрелам; ни в Угре, ни на дороге от Кяхты в Калган нет ни одной такой крепости; разве только Китайскому Маймаджину на границе можно дать это название. Только в окрестностях страны, обитаемой Солонами, и к западу от Монголии у Элеутов, находится несколько сих укреплений.

Кроме двух главных мест Курена и [128] Олиаутана есть несколько больших местечек или Монгольских городов, заложенных в новейшие времена; а именно Доло-Ноор (сиё название означает семь озер). Сей городок лежит там, где Халкасы граничат с старыми Монголами, около 7 или 8 дней езды к югу от Российской границы и в юговосточном направлении от Кяхты. Другой город есть Баркул к западу от Южной отлогости Алтайских хор, к юговостоку от Ноор Зайсана.

У Олиаутана и Урги, двух Монгольских укрепленных лагерей, находится по небольшому Китайскому торговому городку, подобному Маймаджину у Кяхты и в каждом из оных живет Полицейский Чиновник, называемый Зоргочи. — В окрестностях Доло-Ноора, Олиоутана и Баркула Китайское Правительство старалось завести землепашество, которым однако не многие Монголы занимаются. Вероятно таковый же опыт был бы сделан и у Угры, еслибы тамошняя каменистая и песчаная почва не препятствовала сему предприятию. [129]

Чтоб научить Монголов обработыванию земли, Правительство послало в Монголию многих природных Китайцев; но до сего времени старания их остаются без успеха: Халкасы чувствуют в себя гораздо менее к этому склонности, нежели Буряты, прежние их братья, живущие ныне под Российским скипетром.

Пер. П. Гвоздев.

Текст воспроизведен по изданию: Правление и политическое состояние Монголов-Халкасов. (Другой отрывок из путешествия г. Ремана) // Сын отечества, Часть 48. № 35. 1818