ОЙРАТСКАЯ ИСТОРИЧЕСКАЯ ПЕСНЬ О РАЗГРОМЕ ХАЛХАСКОГО ШОЛОЙ УБАШИ ХУН ТАЙДЖИ В 1587 ГОДУ
Приходили из Хара Булука Хангайского,
Приходили Убаши хун тайджи монгольский
Да Сайн Маджик урянхайский
Харú с Дербен Ойратов повоевать.
Переваливали они перевал Налха Укур,
Подступали к Нал Хара Бороку,
Подступали с войском в восемь тем с.
Во все четыре конца дербен ойратских кочевий
Разведку посылали, да никого сыскать не могли.
***
Собирал тут монгольский Убаши хун тайджи,
Собирал он на сход и великих, и малых, и средних,
Сказывал он слово всем своим вельможам,
Починая с Сайн Маджика урянхайского:
-Вы послушайте меня, ребятушки!
О Дербен Ойратах такая молвь идет:
Мастера до прихода врага
Обернуться конем-дальнобежкой,
А не то, как дворняга, и в икры вцепиться тишком.
Говорите-ка вы, молодцы, нам не лучше ли будет
Велеть передать то ойратам, [48]
А самим по домам воротиться?
Так по мне, а вашему — как?
Одобряете — значит, вернемся,
А не то — так в поход!
Выступал тут вперед Сайн Маджик урянхайский,
Горных стремнин леопард вороной,
Выступал, докладывал Убаши хун тайджию:
— И верно слово вашего нойонства,
Да верно и то, что свои и чужие, ближние и дальние
Про нас слышали: Убаши хун тайджи монгольский
Да Сайн Маджик урянхайский
Пришли с Хангайского Хара Булука
Хари Дербен Ойратов повоевать.
Коли нам теперь по домам разойтись,
Не пошла бы про нас, ваше нойонство,
Не пошла б худая слава из роду в род:
Чуть завидели, как маячит скот вдали,
Так со страху разбежалися!
Согласились с этим словом
Все монголы: и великие, и малые, и средние.
Убаши хун тайджи слово тут молвил:
— Кочевье Дербен Ойратское,
— Может — к югу, может — к северу,
Так куда же вы идти прикажете?
Отвечал ему урянхайский Сайн Маджик:
— Ваша правда, господин нойон.
И велики кочевья Ойратские,
Да все же на одном материке лежат.
Хорошенько поискать велим,
Сроку восемь дней дадим,
А пути я сам укажу.
Двести добрых молодцов
Из восьми тем авось выберем, [49]
Да четыре сотни коней авось отберем
Из табуна во сто шестьдесят тысяч коней.
Пусть идут они в разведку
По тем путям, что я сам укажу.
А найдут ли что, не найдут ли,
ерез восемь дней им назад быть!
На том все и порешили.
***
Выступали двести разведчиков,
Выступали следом за Сайн Маджиком,
Леопардом вороным с Урянхайских гор.
За гранью воинского стана
Подымались разведчики на вершину Черной горы,
Объяснял им Сайн Маджик,
Куда и куда легли кочевья Дербен Ойратские:
— Прямо перед вами Иртыш-река пойдет,
Езжайте вы вниз по теченью Иртыш-реки.
Как возьмете вы в эту сторону,
По нагорью чернолесье пойдет,
По низинам — желтый камыш.
Тут как раз промеж ними
Будет брод по прозванию Мани;
Тем бродом и переходите.
А как перейдете на ту сторону,
Разойдитесь и вверх, и вниз по течению.
Коль нигде ничего не окажется,
Возьмите от брода чуть-чуть повыше,
Да к вечеру другого дня на водопой становитесь
Там пойдут черные горы с быстрыми ключами,
По прозванью Эмэлийн Адак Шара Хулсун.
По ним-то поиском и пройдете.
Коль и тут ничего не окажется, [50]
Отправляйтесь вы туда, куда подойдут
Истоки двух рек Бачи и Гинджили,
А те две реки подойдут вплоть к горам,
Тут и надвое разойдутся.
А коль во всех трех местах ничего не окажется,
Ворочайтесь вы сюда, назад,
Можно будет — с "языком",
А нет — так со своими вестями.
Будет ли что, нет ли —
На восьмой день наскорях с вестями ворочайтесь.
А я — к своему войску вернусь.
Доброго успеха вам! — Сказал и уехал.
***
Перешла монгольская разведка, как ей велено,
Перешла Иртыш-реку у брода Мани,
А по той стороне поиск сделала
И вниз, и вверх по течению, да найти ничего не нашла.
Пошел поиск желтым камышом
У истоков рек Бачи и Гинджили.
Сразу тут мальчонка заприметили:
Подпоясан лентою атласною,
Ноговицы с на нем бархатные,
От роду, видать, лет семи будет,
На гнедом белогрудом трехлетке.
С утренней зари гнались, к вечеру изловили.
В свой круг его двести разведчиков сажали,
Вестей от него выспрашивали:
— Ты скажи нам, сударик, чей ты есть таков, По какому делу езживал?
— Байбагуса хана я подданный, Девять белых верблюдов у него пасу.
— А есть ли у Дербен Ойратов войско, [51]
Или нету вовсе у них войска?
Где их кочевье пойдет?
А мальчик им в ответ:
— Вам не велено допрос держать,
Ваше дело "языка" достать.
Надевают шубу с ворота,
А ответ пред ханом держат.
Вы живьем меня доставите,
А ответ мне самому держать!
И пытать его — ни звука не добьются,
И грозить ему — ни слова не услышат,
И пугать его — один ответ.
Стали тут разведчики советоваться:
— А и впрямь не велено нам спрашивать,
Только велено представить живьем!
Да на том и порешили все.
Наперед двоих отрядили
С вестью о Дербен Ойратах:
"В пределах Дербен Ойратских
Поймали-де мы семилетнего отрока,
И вот что-де он сказывает".
Пред лицом Убаши хун тайджия,
Пред лицом великих, и малых, и средних
Дают отчет вестовые,
А тут как раз приводят и мальчика-семилетку.
Прослышав, что туг на язык мальчуган,
Возложил хан обнаженный свой меч,
Возложил на престол осьминогий.
***
Привел Убаши хун тайджи,
Привел семилетнего отрока
В свой походный дворец о восьми решетках-терме с, [52]
Шкурой черно-пестрого тигра покрыт.
Со связанными за спиной руками
Поставили его на колени пред тем сандаловым троном осьминогим.
Правым коленом давит, наседает
Горных стремнин леопард вороной,
Сайн Маджик урянхайский;
Левым коленом давит, наседает Бахан Цецен.
А допрос ведет Убаши хун тайджи:
— А держи-ка ты ответ нам, касатик,
Есть у Дербен Ойратов войско или нету?
Что они там поделывают?
И тотчас отвечал мальчик Убаши хун тайджию:
— Спрашивайте-ка вы, нойон, да без острастки,
Скажу я вам все без утайки;
Спрашивайте-ка вы, да без насилья,
Выложу я вам все без остатка.
Словно зубья пилы, или иглы ежа,
Сомкнутым строем в четыре угла
Вечно ойраты стоят.
Это вот знаю и вам сказываю,
А чего не знаю — о том и речь не пристала!
Дерзостью был огорошен хун тайджи,
Все же допрос продолжал.
— Кто из ойратов к нам ближе кочует?
Иль кочевье назови, или войско!
***
— Сайн Сэрденки к вам всех ближе живет,
Сын Мангадая, нойон Сэрденки.
Шлем у него из тоджи-серебра,
Алый чешуйчатый панцирь на нем,
Ватная куртка из шелка-тоджи,
Скачет на пестро-чубаром коне.[53]
Тысячи две молодцов у него
В землю две тысячи копий втыкают,
Держат на привязи коней готовых,
Коней откормленных будет две тысячи.
Зубы скрежещут, глотают слюну:
Где же для травли нам зверь,
Или где недруг для смертного боя?
Зубы скрежещут, глотают слюну...
Вам подойдет он, почтенный нойон?
— Он у тебя — ничего, подойдет.
Ну-ка, касатик, кто ж дальше живет?
***
— Далее — хойтский Сайн Ка,
Сын Эсельбея, Сайн Ка.
В самых истоках Иртышской реки
Собраны два нутука с у него:
Это Ирчин да Харчин.
Так выдается меж всеми Сайн Ка,
Как белизна по бокам у быка вороного.
Тысяч в дружине — будет четыре.
Столько же в землю вонзается копий,
Столько же сытых коней на приколе.
Зубы скрежещут, глотают слюну:
Где неприятель для смертного боя,
Молвит он, где молодец, чтоб поспорить?
Зубы скрежещут, глотают слюну...
Вам подойдет он, почтенный нойон?
— Он у тебя — ничего, подойдет.
Ну-ка, касатик, кто ж дальше живет?
— Дальше зюнгар-хотогойхский нойон,
Хара Хулой прозывается он. [54]
Взглядом похож на голодного коршуна,
Всею повадкой — на куцего волка,
Как на заре он в отару ворвется.
Да и дружина нойону под стать:
Тысяч там шесть удалых молодцов.
Вам подойдет он, почтенный нойон?
— Он у тебя — ничего, подойдет.
Ну-ка, касатик, кто ж дальше живет?
— Дальше как раз будет Сайн Тэбене,
Витязь ойратский, нойон Тэбене,
В самых истоках реки Нарын-гол,
Там, где с рекою Уту она воды сливает,
Сайн Тэбене и кочевья раскинул.
Сам на поджаром соловом в поход,
Войска за ним восемь тысяч идет.
Вам подойдет он, почтенный нойон?
— Он у тебя — ничего, подойдет.
Ну-ка, касатик, кто ж дальше живет?
— Далее хан Байбагус хошутский живет.
Пятеро тигров в семье.
Он старший и лучший.
Голосом — тигров десяток.
Бранных потех он любитель большой.
Войска за ним тридцать тысяч идет 1,
В юрте-дворце своем дело Ойратской
Державы и веры он судит.
Стены в пятнадцать решеток-терме
Пестро тигровыми шкурами крыты.
Страха не знает, живет без забот, [55]
Пальцы распялит, разинет свой рот:
"Кто на всем свете пока еще цел,
Чтобы со мною равняться посмел?"
***
Я — сын простого человека,
А от роду мне семь лет.
Всех Дербен Ойратов я не объезжал,
А сыны ойратские есть во всех четырех концах земли.
Вот и все мое показание!
Говорит тогда Убаши хун тайджи:
— Вывести этого мальчугана и принести в жертву знамени.
Уж повели было двое, как отрок сказал:
— Хочу я доложить слово нойону!
Опять поставили его по-прежнему, а хан говорит:
— Ну, касатик, говори свое слово!
И отрок сказал ему так:
***
— Некогда, после битвы на Эмэлийн Адак Шара Хулусуне,
Перед разъездом по домам, мирный договор
Заключили монгольский Сайн Лайхар хан
И дербен ойратские сайды и нойоны.
И клялись они друг другу:
Погибель падет на голову тех,
Кто посмеет когда-либо пленного "языка"
После допроса убить.
Разве не так вы друг другу клялись?
Как же забыли вы доброе слово,
Как же забыли вы добрую клятву свою, [56]
На смерть меня обрекая?
Всего мне семь лет от роду,
Сын я простого человека.
Пощадите ж мне жизнь, нойон!
Убаши хун тайджи не удостоил ответом,
И снова повели было двое,
Но отрок обещал еще рассказать об ойратах.
— Говори же, мальчуган! — И отрок сказал так:
***
— Хан Байбагус хошутский,
Голосом — тигров десяток,
Старший из пяти братьев-тигров,
Охотник до кровавых забав,
Обнажил, говорят, он свой меч булата-гинта, —
Некогда отнял его у Бэмбеда, —
Да так им рубанул он булатный очаг,
Что посыпались искры,
Да так он при этом сказал:
"Как на подушке, улягусь я
На пояснице Убаши хун тайджия,
Пролью его черную кровь.
По всем дорогам размечу я
Обломки его черного знамени.
Соединяясь с любимою ханшей его Дара,
Буду целовать ее кроваво-алые щеки,
Буду обнимать породистое белое тело ее,
К румянцу алых ланит с
Прижмусь бородою счастливой своей,
Счастьем и долей его завладею!
Эти слова вам не худо запомнить!" [57]
***
Тут повели отрока приносить в жертву знамени.
И не нашлось у монголов умеющего прочитать молитву знамени.
И сказал отрок: "Я — жертва Духу, я же и
Господин знамени, Позвольте же мне самому прочитать молитву".
— Ладно, мальчик. Только читай хорошенько!
— Я-то прочитаю как следует, Только вы как следует слушайте!
***
— О милосердное Небо-воитель, пей и вкушай!
И да исполнится моленье мое:
Пролив черную кровь Убаши хун тайджия,
Пусть Байбагус, государь Всеойратский,
Как на подушке, уляжется на его пояснице;
Пусть размечет он по всем дорогам
Обломки его черного знамени;
Пусть заберет он его возлюбленную супругу Дара;
Пусть попирают ногами ойраты
Обломки его черного знамени!
Пусть, опустив свой алошелковый чембур с,
Бродит конь его Оргийн Урук Шарал 2,
И пусть один из ойратских сынов
Поймает его, поддев копьем за поводья!
У Бачи пошли ты ему полный разгром,
В пустыне его опрокинь ты!
У Эмелийн Олон Долодой
Вырви ты печень и почки его!
У истоков ручьев Хадатул 3
Так порази, чтоб завыл он;
Смятеньем и ужасом его порази ты [58]
У вод реки Булукту!
И счастьем и долей его
Пусть завладеет один из ойратских сынов!
Дойдя до горы, опрокинься ты кверху ногами! —
Сказал он и дух испустил.
***
Пошла молва по всему войску монгольскому:
"Сбудутся, нет ли слова вздетого на кол отрока 4,
А недоброе предвестье тут налицо!"
И хоть объяла все войско тревога великая,
Так говорили бойцы:
"Чем услыхать нам молву
Про монгольского Убаши хун тайджия,
Что бежал он домой с поля битвы,
Двинемся лучше в поход,
Сумеем пройти и гуськом!" 5.
Выступало в поход монгольское войско,
Вброд реку Иртыш переходило,
Черными камышами у Эмэлийн Адак прошло,
Вторглось верховьями Бачи, Гинджили,
Тут и лагерем встали все восемь тем.
***
Бахан Болбосуна на мухортом с коне-соколе
Посылали в разведку к Дербен Ойратам на два дня.
А тот Бахан с тринадцати до тридцати семи лет воевал,
Под стопу врага никогда не попадал.
***
Убаши хун тайджи тризну правил,
Закалывал он своего туркестанского белого верблюда, [59]
А на того верблюда походный дворец его вьючили.
Созывал он на тризну любимых своих молодцов,
Похвалял он их да любезно их потчевал:
— Уподоблю вас рогам вожака козла,
Что первым кидается в воду.
Уподоблю вас ушам моего рыжки,
Что первым на грабеж кидается 6.
едомы вам проклятия злосчастного отрока,
Ведомы и слухи о харú Дербен Ойратах.
Так не пожалейте же, молодцы, своего поту черного
Отвечали ему молодцы:
— Своему нойону мы покорны:
Когда б ни пролиться ей — кровь одна,
Когда б ни лечь им — кости одни.
Не изменим мы делу своему
Пред очами нойона любезного!
И с шумом в поход собирались.
***
Приезжал тут и Бахан Болбосун,
Привозил он вести об ойратах,
Так о них Хун тайджию докладывал:
— Словно зубья пилы, или иглы ежа,
Сомкнутым строем в четыре угла
Дербен Ойраты живут.
Не то, чтобы я не узнал, что они стерегутся,
Проведав о нашем походе;
Не то, чтобы я не узнал,
Что они и всегда настороже.
Вот каковы мои вести об Ойратах!
Убаши хун тайджи изволил сказать:
— Ну, а что б ты сказал на такой план —
Послать нам вперед погромный отряд, [60]
Оставить главные силы в четыре тьмы!
Бахан Болбосун отвечал:
— Если в бою с Дербен Ойратами
Мы засветло наутек пойдем,
То еще кое-как ноги унесем,
А как придется убегать впотьмах,
То пропадать нашим головам.
Разгневался на эти слова и сказал Убаши хун тайджи:
— В шутку ты это или всерьез,
Но этаким грубым словом своим
Ты за сердце задел
Любезных моих молодцов! —
И повелел он казнить Болбосуна
По примеру давешнего отрока.
Только благодаря своему мухортому соколу
Спасся Бахан Болбосун бегством.
***
Ради будущей славы уговорились наступать
Убаши хун тайджи монгольский
Да Сайн Маджик урянхайский.
Но когда назначался передовой погромный отряд,
То передовым этим отрядом
Убаши хун тайджи послал своих людей.
Разгневался за то Сайн Маджик урянхайский,
Разгневался и говорит Убаши хун тайджию:
— Много уже раз поступал ты не по правде
С той поры, как в поход мы выступили.
Но вот этой твоей кривды я снести не могу.
И первая тебе дурная примета пусть будет в том,
Что пытал да лютой смертью казнил ты отрока,
А его ведь "языком" взяли.
А вторая тебе дурная примета в том, [61]
Что обломал ты ножки у своего восьминогого сандалового трона.
А третья тебе дурная примета в том,
Что скормил ты на тризну
Своего белого верблюда туркестанского 7.
А теперь умыслил утаить от меня вражеский скот:
Ты своих людей назначил в передовой погромный отряд —
Это четвертая тебе дурная примета.
Жаден, скареден к добыче ты,
Жаден для своих соратников.
Будто про тебя и слово сказано:
"Черный пес до крови жаден". 8
Я уезжаю домой! — И, сказав, уехал
С пятнадцатью тысячами своих молодцов.
А Убаши хун тайджи устремился на Дербен Ойратов.
***
Сайн Маджик урянхайский
Посылал двухтысячный конный отряд,
С четырьмя конями на каждого всадника,
Давал наказ Бахан Болбосуну:
"Налетай-ка ты через Боро,
Назад ворочайся через Кэльтегей.
Захвати "языка" и пошли Дербен Ойратам такую весть
"Мое кочевье на Хангайском Хара Булуке.
Приходили мы переведаться с вами,
С харú Дербен Ойратами.
А сейчас мы в числе четырех тем домой воротились.
А Убаши хун тайджи пошел на вас,
Гуськом продвигается со своим войском.
Сами ведайте, как в этом деле поступить!"
По наказу Маджика Болбосун опередил монголов, [62]
Набрал в добычу верблюдов длинноногих,
А на обратном пути через "языка" весть послал.
***
Убаши хун тайджиев погромный отряд остановился,
Захватывая в добычу скот и овец.
Тут-то в полном сборе и подоспело ойратское войско.
Убаши хун тайджию ни податься назад,
Ни тронуться вперед: на месте зажали.
Трое суток сеча длилась.
И пришлось монгольскому войску туго.
Тут-то Убаши хун тайджи,
Волоча свое черное знамя,
Бросился было наутек с излюбленными молодцами, 9
Да выступал один из великой всей рати ойратской,
Выступал ойратский нойон Сайн Сэрденки,
Целил он копьем в Убаши хун тайджия
Да такое слово сказывал:
-Ну, нойон! Оделся я теперь от ваших пахнущих мускусом одежд,
Сподобился я теперь от ваших соленых яств.
Да только не прогневайтесь — вот вам в том и голова моя повинная,
— Должен я от имени харú Дербен Ойратов
Поднести вашей правой почке копье!
И поразил он тут Убаши хун тайджия.
***
Смертельно раненный сказал Убаши хун тайджи:
— Пустите моего Урук Шархала: Пусть отнесет он на родину весть. [63]
Да и вам, молодцы, не вернуться домой.
Друг другу подушкой служа,
Падите вы все, как один.
Вспомните доброе имя свое:
Да не пристанет к нему клевета,
Будто спасались вы бегством!
Только успел он это сказать,
Как с правого бока коня опрокинулся.
В окружении войска ойратского
Вся дружина Убаши хун тайджия,
Обрезав от седел свои стремена сыромятные,
Билась над прахом нойона
И в сече вся полегла возле него.
***
Вот как поразили Монголов Дербен Ойраты.
То гений-хранитель Ойратства
Обернулся семилетним отроком
И воздал Монголам отмщение.
И было то в год Огня-Свиньи (1587).
Комментарии
1. Непонятно, почему "тридцать тысяч"? Откуда С. Козин взял эту цифру? В оригинале (калмыцком тексте) говорится: "Ахая тавн барын аххошуд Бәәhәс хан түмн зурhан минhн залуhан дахулсн" (С. 204). Из текста выходит, что у Байбагас хана было 16-тысячное войско. Следует отметить при этом, вслед за С. Козиным, что "сведения нашего памятника о военных силах сторон... следует считать преувеличенными в отношении врагов, халхасцев, и, наоборот, преуменьшенными в Отношении собственных ойратских сил" (см.: Советское востоковедение. М. — Л., 1947. Т. IV. С. 92). При описании численности войск безымянный автор памятника умело использовал художественный прием "устрашения противника словом", речью, языком, потому что это произведение художественное, на котором сильно отразились традиционные эпические взгляды и настроения ойратов.
2. Перевод не совсем точен. В тексте сказано: "Оргин оргшархл мөринь, улан торhн цулвран унжуладйовсынь, өөрдин нег көвун жолаhаснь жидәр өлгәд, зогсах болтха!" (С. 206), что означает: "Пусть его коня, бредущего со свободно опущенным чембуром, один из ойратских сынов поймает".
3. Название непонятно, в тексте же говорится: "Хадын экнд хәәкрүлн чичүлтн"'(С. 206), где слово "хада" может быть названием местности. В переводе "хада" (современное калмыцкое написание его "хад") означает "скала", "утес", "гора".
4. Довольно-таки вольный перевод выражения: "Тер көвүнә үгд үнн, худлболв чигн, му йөрөл болв гиж икд зовньв", — т. е.: "Правдивы ли, лживы ли слова этого мальчика, но плохие его пожелания вызвали сильные переживания".
5. Переведено произвольно, в тексте сказано так: "Сәәдх-муудх болв чигн, йовн бәәж, кирән медий гиhәд йовв". Это означает: "Хорошо будет или плохо, узнаем свою судьбу, отправившись в путь дальше".
6. В тексте сказано: "Жә, уснд ордг серкин өвр болен, уулhд ордг улана минь чикн болен залус минь, сонстн", т. е. воины уподобляются рогам козла, бесстрашно входящего в воду, и ушам выносливого скакуна, на котором воин первым врывается в ряды противника. Речь идет не о грабеже, а о передовом (авангардном) отряде, войске, призванном расчистить путь основному или резервному войску.
7. Белый верблюд — редкая масть животного. Здесь подразумевается, скорее всего, что верблюд был священным и грех — убивать его для еды.
8. Переведено неверно: почему именно черный пес должен быть жаден до крови? Если судить по тексту, речь идет о том, что Маджик обвиняет Убаши хун тайджи в жадности. Пожадничать и не поделиться со своим союзником военной добычей равносильно тому, что пожалеть кровь черной собаки. В оригинале это выражено в следующих словах: "Көтч йовен нөкдәсн дә хармнсн учрчнь хар нохан цус хармненла йилhл уга гидг бәәнә" (С. 209 издания Г. Гомбоева).
9. Это место переведено тоже очень неудачно, потому что в тексте говорится о том, что любимые (верные) молодцы (воины) Убаши хун тайджи, прихватив его черное знамя, хотели прорваться из окружения. Вот это место по тексту: "Тегәд молhлын церг ниидәр муудж ирхләрн, Увш хун тәәжин хар тугинь чирәд, хәәрлдг залус авад hарч йовтл" (С. 209).