-

ОБЪЯСНЕНИЕ ДРЕВНЕЙ МОНГОЛЬСКОЙ НАДПИСИ, НАЙДЕННОЙ В СИБИРИ.

(В. В. Григорьева.)

В Минусинском округе Енисейской губернии найдены были в нынешнем году, тамошним третьей гильдии купцом Г. М. Ананьиным: серебряная дощечка с надписью вызолоченными буквами, и несколько чашек и других вещиц из того же металла. Находка эта представлена была в Кабинет Его Императорского Величества, откуда, по Высочайшему повелению, дощечка и прочие вещи препровождены для хранения в Азиатский Музеум Императорской Академии Наук, а [127] Ананьину Всемилостивейше пожалован бриллиантовый перстень.

Чашки и прочие вещицы не представляют ничего особенно замечательного, ни по форме, ни по работе, весьма грубой; надписей на них нет никаких. Зато дощечка с надписью принадлежит к числу самых любопытных находок в России, и к числу интереснейших археографических памятников Востока. Длина дощечки (как видно из прилагаемого изображения ее с обеих сторон) — 7 вершков, ширина — 2 1/8 вершка; толщиною будет она — около 1/12 вершка. В верхней части, находится круглое сквозное отверстие в 3/8 вершка в диаметре, и с выпуклым с обеих сторон ободком или кольцом — по-видимому для того, чтобы ее можно было привешивать. На одной стороне ободка — следующая надпись Китайскими письменами:

«СЮАНЬ-ЦЗЫ СЫ-ШЫ-ЭР ХАО»

что значит:

«ОБЪЯВЛЕНИЕ (или ПУБЛИКАЦИЯ), НОМЕР СОРОК ВТОРОЙ».

Под ободком (если держать дощечку вертикально, отверстием к верху), с обеих [128] сторон дощечки, по всей площади ее другая надпись, вырезанная позолоченными письменами довольно крупного размера. Таких письмен доселе никто еще, сколько известно, в Европе не читывал.

Присутствие Китайской надписи на ободке, и местность, где найдена дощечка (Восточная Сибирь), могли наводить на одно только вероятное предположение относительно языка загадочной надписи — что им мог быть Тибетский, Монгольский, или древний Маньчжуйский (язык Киданьцев или Ниучей); но это предположение не могло указать даже на то, как приступить к разбору загадочных письмен: читать ли их слева на право, как Санскритские и Тибетские; или справа на лево, как письмена народов Семитских; или, наконец, сверху вниз, как Китайские, Монгольские и Маньчжуйские... Во всяком случае, чтобы взяться за дешифровку неизвестных письмен надписи, надо знать все три помянутые языка; не говорим уже о необыкновенной сообразительности и редкой проницательности, какие требуются для успешного приведения к концу такой работы: незнакомые с подобными трудами не могут понять даже [129] возможности ее, а понимающим дело известно, что для этого надо иметь дарования если не Шампольона, так уж по крайней мере Ролинсона или Сильвестра-де-Саси.

С чувством народной гордости, которую, надеемся, разделят с нами все кому дорого имя Русское, извещаем, что надпись, о которой идет речь, разобрана, прочитана и переведена совершенно удовлетворительно, соотечественником нашим, служащим ныне при Азиатском Департаменте Министерства Иностранных Дел, бывшим Начальником нашей Духовной Миссии в Китае, Архимандритом Аввакумом Честным. И как еще было дело: сего дня прислали из Департамента эту надпись к О. Аввакуму на рассмотрение, а завтра он уж представил туда свой перевод ее! Мало того: представил, да и забыл о нем: точно как будто сделал самое простое и обыкновенное дело! Еще образчик смирения и даровитости Русского человека, каких не мало знаем. От этого смирения, а иногда и беспечности, мы много потеряли, теряем и долго еще будем терять в ученом мире; но придет же наконец время, когда Русская беспечность — признак внутреннего [130] могущества — будет понята и оценена по достоинству.

Надпись на дощечке О. Аввакум признает Монгольскою, и читает по нынешнему Южно-Монгольскому произношению, следующим образом:

«ТЕНГРИ-ИН ХУЧУН-ДОР, МУНКЭ-ХАН НЭРЭ ХУТУХТАЙ БОЛТОГАЙ. КЭН УЛУ БИШЕРЕХУ, АЛДАХУ-УКУХУ»

что, по его переводу, значит:

«СИЛОЮ НЕБА, ИМЯ МУНКЭ-ХАНА ДА БУДЕТ СВЯТО! КТО НЕ УВАЖИТ, (ТОТ ) ПОГИБНЕТ, УМРЕТ».

Мункэ или Монгкэ-Хан (Мангу или Мэнгу-Хан Мусульманских историков), сын Тулуя, младшего сына Чингис-Ханова, родился, по Монгольской летописи Санан-Сэцэна, в 1207, на престол Монгольской Империи вступил в 1252, умер в 1259 году нашей эры. По Китайским и Мусульманским источникам, годом вступления его на престол полагается не 1252, а 1251 года.; кончину [131] же его все единогласно относят к 1259 году ¹: стало быть надпись наша, получившая существование в правление Монгкэ-Хана, не старее 1251, и не моложе 1259 года по Р. Х.

Но что же это за письмена, которыми изображена она; как они называются; когда и кем изобретены, или, по крайней мере, введены в употребление у Монголов; есть ли, кроме нашей дощечки, другие памятники, на которых бы они встречались? Постараемся отвечать, как можем, на все эти вопросы.

До сих пор, из Китайских, Монгольских и Мусульманских (Персидских и Арабских) писателей известно было только, что у Монголов, со времени Чингис-Хана, существовали следующие четыре рода письмен:

1) Уйгурские. Древнейший известный памятник этих письмен находится в России. Это надпись из времен Чингис-Хана, [132] иссеченная на камне, найденном в Нерчинском уезде Иркутской губернии, на речке Кондуе, ныне же хранящемся в Азиатском Музее Императорской Академии Наук ². Затем, письменами этими изображены имя Императора Монгкэ и имена многих Ханов Монгольских, на монетах Джучидов и Гуладидов ³; наконец, ими писаны, отысканные в Парижском Королевском Архиве, письма Гулагидских Ханов Аргуна и Олджайту к Филиппу IV, Королю Французскому ⁴, и ярлыки Ханов Золотой Орды: Тохтамыша — писанный в 1393 году к Великому Князю Литовскому Ягайле, и [133] Тимур-Кутлуга — данный на тарханское достоинство некоему Мохаммед-Беку в 1397 году ⁵.

2) Китайские. Кроме свидетельств разных писателей об употреблении их у Монголов, лучшим тому доказательством может служить Манифест Хубилай-Хана, изданный в 1269 году, по случаю извещения об изобретении нового письма Пагба-Ламою. В нем сказано: «Дом наш восприял начало в северных странах, и для объяснения отечественных слов, употреблял письмо Китайское и Уйгурское» ⁶.

3) Так называемые Монгольские, а собственно те же Уйгурские, приспособленные к Монгольскому языку сначала Шакья-Пандитою (Шакья-Кунгка-Джалцаном), но не вошедшие тогда в употребление, а потом дополненные Чойдзи-Одсером в правление [134] Хайсан-Кюлюк-Хана (1308-1311), и с тех пор употребляемые доныне вообще для всякого рода дел, если не исключительно, — то предпочтительно пред всеми другими письменами ⁷.

4) Так называемые квадратные (по Монгольски — дорбельджин-усюк; по Тибетски — Хор-йик), изобретенные, в правление Хубилай-Хана, Пагба-Ламою. Манифест об изобретении их и введении в употребление, [135] издан Хубилаем, как сказано уже, в 1269 году. «Письмена эти» — сказано в Истории Монголов под названием Су Хун Дзянь Лу — «заключались более чем в 1000 знаках; но состояли собственно из 41 коренного знака, которые, по два, по три и по четыре, соединялись известным образом для составления слогов или целых слов. Целию изобретения их было выражение звуков (а не идей)» ⁸. Монгольские книги, говоря об этих квадратных письменах, [136] изобретенных Пагбою, замечают, что они не могли быть употреблены для того, чтобы служить при переводе на Монгольский язык духовных Буддистических книг (с Тибетского или с Санскритского) ⁹. Клапрот говорит, что письмена эти, не смотря на повеление Императора, почти вовсе не вошли в употребление, по причине их неудобности ¹⁰. Г. Шмит утверждает, что они решительно никогда небыли употреблены в дело ¹¹, а Абель-Ремюза, — что они употреблялись только в Тибете ¹². В Европе изобретенные [137] Пагбою квадратные письмена известны только по образчику, представленному Палласом ¹³.

Письмена нашей надписи не Китайские, не Уйгурские, и не переделанные из них нынешние Монгольские; в этом все будут согласны. Остается, по-видимому, признать затем, что они суть те самые «квадратные», которые изобрел Пагба: так и думают наши Китаисты, ОО. Иакинф и Аввакум. И действительно, письмена надписи представляются несколько квадратными, и некоторые буквы ее имеют сходство с теми, которые изображены у Палласа, и которые он выдает за изобретенные Пагбою квадратные [138] письмена. Таковы буквы: НГ, Н, Р, К, означенные в снимке надписи NN 3, 4, 8, 9 и другими. Но, во-первых, все гласные и многие согласные в нашей надписи не имеют ни малейшего сходства с буквами означенной Палласовской азбуки; во-вторых, сходство и даже тождественность не только некоторых, но даже многих букв в двух азбуках ничуть не доказывает тождественности тех азбук: много-много, если это может служить только указанием на одно общее происхождение, на один первоначальный источник обеих азбук или систем письма; в-третьих, наконец — и это всего важнее — Пагба-Лама изобрел свои квадратные письмена около 1269 года, в правление Хубилая, а надпись наша принадлежит к правлению Монгкэ, властвовавшего с 1251 по 1259: стало быть, [139] получила существование по крайней мере за десять лет до изобретения Пагбою его азбуки. На этих основаниях утверждаем, что письмена нашей надписи «не суть квадратные, изобретенные Пагба-Ламою».

А если так, то значит, что у Монголо-Китайских Чингизидов, кроме помянутых четырех родов письма, употреблялся еще один — тот, которым изображена наша надпись. Это новость, но она не только не объясняет времени происхождения письмен этой надписи, а еще более запутывает вопрос. Стараясь разрешить его себе, я подумал было: не суть ли это письмена Киданей или Ниучей, праотцов нынешних Маньчжуев, властвовавших в северном Китае в X, XI и XII веке, непосредственно перед Монголами, которые, потому, весьма легко могли заимствовать у Ниучей их письмена, как позже потомки Ниучей, нынешние Маньчжуи, заимствовали настоящее письмо свое у Монголов. Китайские летописи говорят положительно о существовании у Киданьцев и у Ниучей собственных им письмен ¹⁴; но какие это были письмена, того, за утратою всех [140] памятников их, не знали не только в Европе, но даже и в самом Китае. Всякая надежда на открытие этих письмен была уже потеряна, как вдруг в последнее время найдена была в Китае целая надпись на камне, вырезанная в 1133 году Нючжискими буквами, и — в одной старинной книге — несколько букв Киданьского письма. За знакомство с этими открытиями (о которых в Западной Европе не знают кажется и до сих пор) Русские ориенталисты должны благодарить опять О. Аввакума. Возвратившись в 1841 году из Китая, он первый сообщил О. Иакинфу, как список с помянутой Нючжиской надписи, так и четыре открытые буквы Киданьского письма, что все О. Иакинф и передал тотчас же ученому Русскому миру в своем «Статистическом Описании Китая», вышедшем в свет в 1842 году ¹⁵. Сравнив приведенные в этой книге [141] образчики письмен Киданьских и Нючжиских, очевидно заимствованных у Китайцев или переделанных из их идеографического письма, с письменами нашей надписи, мы увидели, что между теми и другими нет ни малейшего сходства; почему должны были отказаться от вышеупомянутого предположения.

Но, вместе с тем, мы были и неожиданно и приятно поражены, увидев в той же книге О. Иакинфа, на той же таблице, где представлены памятники письмен Киданьских и Нючжиских — и образчик письмен, которыми изображена наша надпись, с означением над ним, что это «Монгольское письмо XIII века». Откуда взял О. Иакинф этот образчик? Заглядываем в текст, и, читаем, что он сообщен автору, как и памятники Киданьского и Нючжиского письма, тоже О. Аввакумом. Стало быть письмена нашей надписи не были новостью для О. Аввакума, стало быть он знаком был с ними прежде. Обращаемся за объяснениями к самому О. Аввакуму, и вот что он имел благосклонность сообщить нам.

Письмена нашей надписи точно были известны ему еще прежде открытия ее, из [142] другой большой надписи теми же письменами, иссеченной на камне, найденном во время пребывания его в Китае, в одном монастыре в городе Бао-дии-фу ¹⁶. Содержания этой надписи не могли объяснить тогда в Китае, по неизвестности никому письмен ее; наконец, О. Аввакум, приметив сходство некоторых букв ее с Тибетскими, занялся дешифрированием целой надписи, и разобрал ее всю, от начала до конца. Она оказалась написанною на Монгольском языке; перевести ее затем не было уже мудростию, тем более, что вскоре после того как разобрано было содержание надписи — граматы, данной вдовствующею Императрицею, женою Императора Дарма-Балы, в 1321 году ¹⁷ — отыскан был в Государственном Архиве и Китайский перевод этой граматы. Другой известный О. Аввакуму памятник тех же [143] письмен есть снимок с писанной ими льготной граматы Буянту-Хана, данной одному Буддийскому монастырю в 1314 году, и также найденной иссеченною на камне. Снимок этот помещен, в изуродованном впрочем виде и без перевода, в одном Китайском археологическом сочинении ¹⁸. Третий памятник есть также вырезанная на камне надпись, которая заключает в себе похвальный отзыв одного из Монгольских Императоров о книге философа Цзы-сы, известной под названием Чжун-юн. Надпись эта на Китайском языке; но произношение Китайских знаков, выражено на ней Монгольскими письменами, о которых идет речь ¹⁹. Наконец, те же письмена находит О. Аввакум и на некоторых Китайских монетах династии Юань (то есть властвовавших в Китае Чингизидов) ²⁰. [144]

Эти сведения, сообщенные нам О. Аввакумом, доказывают, что письмена, о которых говорим, находились в употреблении у Монголов по крайней мере с половины XIII до половины XIV века, и употреблялись при производстве государственных дел. Объясняется также и то, как мог так скоро разобрать и прочесть нашу надпись О. Аввакум; но все-таки нисколько не проливается этим свету на время происхождения самых письмен. Выше мы доказали уже, что они не могли быть изобретены Пагба-Ламою, ибо надпись наша свидетельствует об употреблении их до Пагба-Ламы, еще при Монгкэ-Хане. Свидетельство это сохранит всю свою силу, если предположить даже (на что мы не имеем никакого права, никакого повода), что представленный Палласом образчик «квадратных» письмен изобретения Пагба-Ламы, не суть письмена, изобретенные этим Ламою, а какие-либо другие. Чтобы письмена, о которых говорим, могли быть одни и те же с «квадратными», изобретение которых приписывается Пагбе и о которых последовал указ Хубилая, надо предположить невозможное: что Пагба имел бесстыдство выдать за свое изобретение то, что было известно всем до него, и что никто [145] не понял и не заметил этого. Правда, в оффициальном языке Китайцев, а потому вероятно и у Монголов, выражение «изобретать» не заключает в себе того понятия, какое соединяем с ним мы, Европейцы. «Изобретением» называется там всякое усовершенствование, всякая незначительная новая прибавка к старому; так, по понятиям Китайцев, Клапрота, например, который, в своей «Asia polyglotta» на Немецком языке, ввел в Немецкий алфавит, для выражения чуждых Немецкому языку звуков, несколько Русских букв — можно было бы назвать изобретателем повой Немецкой азбуки. Так, Шакья-Пандита действительно приписывал себе сам, и другие признали за ним, честь изобретения нового Монгольского алфавита, потому только, что старался, хотя и неуспешно, приспособить Уйгурское письмо к передаче им в Монгольском языке звуков, находящихся в Тибетском и Санскритском. Но если и так, то чтобы выдать себя и прослыть изобретателем новых письмен, Пагба, и по понятиям Китайцев даже, хотя немного, а все-таки должен же был изменить и переделать в чем-нибудь существовавшие до него наши (то есть разобранные О. Аввакумом) [146] письмена: стало быть, «изобретенные» им письмена все-таки не то, что наши, и хоть чем-нибудь, да отличаются же от них. Наконец, изобретенные Пагбою письмена Монголы называют «квадратными», и письмена, которые сообщает Паллас за изобретение Пагбы, точно квадратные все до одной буквы, тогда как в письменах, разобранных О. Аввакумом, многие буквы далеко не имеют квадратной формы. Как ни кинь, все нашим письменам не приходится быть изобретением Пагбы.

Не те ли они — спросят, пожалуй, иные — которые изобрел Шакья-Пандита? — Хронологически ничто не противоречит этому предположению, если только Шакья-Пандита точно прибыл к Годану из Тангута в 1247 году; но оно опровергается другими свидетельствами и соображениями: 1) тем, что об изобретенных Шакья-Пандитою письменах говорится положительно, что они не вошли в употребление; 2) тем, что усовершенствованные Чойдзи-Одсером письмена Шакья-Пандиты, то есть нынешние Монгольские, не имеют ни малейшего сходства с письменами нашей и других таких же, перечисленных выше, надписей. [147]

Откуда же, наконец, взяли Монголы исследуемые нами письмена? — По нашему мнению, они заимствовали их из Тангута: эти письмена должны быть те самые, которые, по Китайским летописям, изобрел в первой половине XI века знаменитый Тангутский Государь Юань-Хао ²¹. Мы знаем немногое об этих Тангутских письменах: но то, что знаем, не противоречит нисколько нашему убеждению. Монголы, ознакомившись с этими письменами, по завоевании Тангута, могли ввести их у себя в употребление, как ввели письмена Уйгурские и Китайские. Но отчего же, можно спросить, не упоминается нигде об употреблении этих письмен у Монголов; отчего, например, Хубилай говорит в манифесте своем: «дом наш, для объяснения отечественных слов, употреблял письмо Китайское и Уйгурское» — не прибавляя «и Тангутское»? — На это мы ответим, что под именем Уйгурского Хубилай мог понимать вместе, как собственно-Уйгурское, так и то Тангутское, о котором теперь идет речь; ибо, как из всего видно, Монголы, во время владычества своего над Азиею, называли [148] Уйгурами Тангутцев и Тибетцев вообще. В Джирукгену-Толта, сказано именно: «До Хайсан Кюлюк-Хана, духовные книги изучаемы были на Уйгурском языке; на Монгольском их не было (собственно: не читали); что же касается до Уйгурского народа, то в то время Уйгуром называли народ Тангутский» ²². Автор этой книги говорит, что духовные книги, то есть духовные Буддистические изучаемы были на Уйгурском; но где же следы, чтобы книги эти когда-либо были переведены на Уйгурский-Турецкий? Ясно, что Уйгурский язык означает здесь Тибетский или Тангутский, что в настоящем случае одно и тоже.

Другим доказательством Тангутского происхождения наших письмен, может служить самая форма их букв. Довольно одного поверхностного взгляда на эти письмена, чтобы тотчас же заметить, что буквы их заимствованы из азбук Деванагари, или других Индейских, древнейших, и из Тибетской Двуджана. Так, буквы: А (58), М (17) И (5, 53), Й (6, 34, 42), О (18, 37), У (10, 12, [149] 15 и др.), Д (1, 14, 60), Ч (11), Т (30, 33, 39), Н (13, 23, 24, 46), Р (4, 16, 26) — явно взяты из последней.

Не входя затем в дальнейшие подробности о свойствах письмен нашей «Тангуто-Монгольской» азбуки — (что предоставляем себе в будущем, если О. Аввакум сам, или другой кто из наших ориенталистов не возьмется за это дело) — заметим, в заключение, что самая дощечка, на которой начертана занимавшая нас надпись, есть — по мнению О. Аввакума, которое мы вполне разделяем — один из тех знаков, или документов, которыми чиновники, отправлявшиеся, по воле Ханской, в разные провинции, уполномочиваемы были сделать то или другое распоряжение.

Вышеприведенный перевод Китайской надписи на ободке около отверстия в дощечке, также принадлежит О. Аввакуму.

Комментарии

1. Geschichte der Ost-Mongolen von Ssanang Ssetsen, uebersetzt von I. J. Schmidt. St. Petersburg, 1829. S. 112-113; История первых четырех Ханов из дома Чингисова, пер. с Китайского Монаха Иакинфа. Спб. 1829. стр. 306 и 349; Histoire des Mongols, par C. d’Ohsson. La Haye, 1834. vol. II. p. 253 и 332.

2. Bericht ueber eine Inschrift aus der aeltesten Zeit der Mongolen-Herrschaft; von I. J. Schmidt — в Memoiresde l’Academie Imp. des Sciences de St. Pelersbourg. VI serie, vol. II, p. 243.

3. См. например, у Френа Монеты Ханов улуса Джучиева. Спб. 1832. стр. 5, N 27; стр. 11, N 73; стр. 23, N 188; и De Il-chanorum seu Chulagidarum nummis. Petropoli, 1834. P. 14, N 7; p. 23, N 60; p. 24, N 66; p. 25, N 70 и 72; p. 26, N 74; p. 30, N 90; p. 35, N 113; p. 50, N 187; p. 63, N 232.

4. Изданы Абель-Ремюза в его Memoire sur les relations politiques des Princes Chretiens avec les Empereurs Mongoles. Paris, 1824. Объяснены и переведены Шмитом в Philologisch-kritische Zugabe zu den zwei Mongolischen original-Breifen der Koenige von Persien Argun und Oeldschaeitu an Philipp den Schoenen. St. Petesb. 1824.

5. См. Гаммера Geschichte der Goldenen Horde. Pesth, 1840. S. 355, и Les Mines de l’Orient, vol. IV, p. 359.

6. Манифест этот можно читать: во Французском переводе — у Малья, в Histoire generale de la Chine. Paris, 1779. vol. IX, p. 310; в Немецком — у Клапрота, в его Abhandlung ueber die Sprache ung Schift der Uiguren. Paris, 1820. s. 59; в Русском — у О. Иакинфа, в его «Записках о Монголии», т. I, стр. 203, и в «Статистическом Описании Китайской Империи», т. II, стр. 62.

7. См. Палласа Sammlungen historischer Nachrichten ueber die Mongolischen Voelkerschaften. St. Petersburg, 1776-1801. B. II, S. 358-359; Клапрота Abhandlung ueber die Sprache ung Schift der Uiguren, l. c.; Попова Монгольская Хрестоматия. Казань, 1836. стр. 88-94; Ковалевского Монгольская Хрестоматия. Казань, 1837. т. II, стр. 402. Вызов Шакья-Пандиты из Тангута приписывается вообще Годану, по одним — брату, по другим — дяде Хубилай Хана. По хронологии Санан-Сэцэна, Шакья-Пандита прибыл к Годану в 1247 году, а в 1251 году, и он, и Годан, оба умерли. Стало быть, призвание Шакья-Пандиты и даже кончина его имели место еще до воцарения Монгкэ-Хана. По сказанию древней Монгольской книги Джирукгену-Толта, сочинение которой приписывается самому Чойдзи-Одсеру, Шакья-Пандита пробыл у Годана семь лет: поэтому, если он приехал к Годану в 1247, то умереть должен был в 1254 году, стало быть уже при Монгкэ-Хане (подлинник и перевод Джурукгену-Толта — см. у Попова в его Монгольской Хрестоматии, стр. 85-95, и у Шмита в примечаниях к Geschichte der Ost-Mongolen, стр. 392-394 и 396-398). Тоже книга Джирукгену-Толта говорит: «по кончине Шакья-Пандиты, послал Хубилай посла звать Пагба-Ламу», из чего нельзя даже вывести и того, чтоб Шакья-Пандита умер в правление Хубилая, а г. Ковалевский, между тем, не знаю на каком основании, относит ко времени правления этого Императора даже самое прибытие Шакья-Пандиты из Тангута в Монголию (см. его Монгольскую Хрестоматию, т. II, стр. 401 402). Мусульманские летописи вовсе не упоминают об этом событии. Нам кажется, что оно ни как не может быть отнесено ко времени Хубилаева правления; ибо преемник Шакья-Пандиты, Пагба-Лама, находился уже при Хубилае в самый первый год его вступления на престол, в 1259 или 1260 году (Абель-Ремюза Recherches sur les langues tartares. Paris, 1820, I, 346); да и по Санан-Сэцэну, титул свой Пагба-Ламы этот лама получил от Хубилая в 1264 году: куда же девать семь лет, проведенные Шакья-Пандитою со времени прибытия его из Тангута до кончины?

8. См. у Абель-Ремюза в Recherches sur les langues tartares, vol. I, p. 345 et ss.; также у Клапрота., I. с., и у О. Иакинфа, в «Статистическом Описании Китайской Империи», т. II. стр. 63.

9. «Пагба-Лама Монгколун шинэ дорбельджин кэмэкчи усюкгут гарбагасу бэр, мюн тэрэ усюк-ер ном орчигульджу эсе болбай», сказано в рукописи Монкгол усюкгун толи-ин орошил. — «Монкгол усюкги шинэ дзюкгюебесу бэр, учюкюкген эсэ бюритюксэн тула, богдасун номи олан орчигулху терикгюден эсе болохсан адзугу», говорится в извлечении «О введении Буддаизма в Монголию», помещенном в «Монгольской Хрестоматии» Ковалевского, т. II, стр. 84 и 402.

10. «So kam sie dennoch, wegen ihrer Unbequemlichkeit, fast gar nicht in Gebrauch» — в Abhandlung u. s. w., l. c.

11. «Das Doerbeldschin ist uebrigens die von Pakba-Lama erfundene, aber nie in Gebrauch gekommene Schrift» — в Forschungen im Gebrauch der aelteren Bildungsgeschichte des Voelker Mittel-Asiens. St. Petersburg, 1824. S. 129.

12. «Aussi I’ecriture сие Pa-sse-pa ne fut-elle jamais employee hors du Tibet» — в Recherches etc. I, 193.

13. В Sammlungen u. s. w. B. II, Blatt XXII. Относительно Пагба-Ламы, которого собственное имя было Мати-Дваджа (Пагба-Лама есть не что иное как почетный титул, и значит по Тибетски — «достопочтенный» или «знаменитый Лама»), тоже представляются, как и о Шакье-Пандите, некоторые хронологические запутанности. По Джирукгену-Толта (см. в указанных выше местах), он был вызван из Тибета Хубилаем, по смерти Шакья-Пандиты. По Санан-Сэцэну же, он был племянник Шакья-Пандиты и прибыл из Тангута вместе с ним, в 1247 году, на тринадцатом году от роду; на тридцатом (в 1264) получил от Хубилая титул свой Пагба-Ламы, а на сорок шестом (в 1280) возвратился к себе на родину (Gesch. d. Ost-Mongolen, S. 115-119). По упомянутой выше истории Монголов на Китайском, под названием Су Хун-Дзянь-лу — Пагба в 1253 году был пятнадцати лет от роду, а титул «Государственного Учителя» получил от Хубилая в первый год его восшествия на престол, в 1259 году (Recherches sur les langues tartares. I. 346). В «Записках о Монголии» т. I, стр. 203, О. Иакинф сказал ошибочно, будто Пагба изобрел нынешние Монгольские буквы. Нынешние, по всем свидетельствам, суть Уйгурские, дополненные Чойдзи-Одсером. В «Статистическом Описании Китайской Империи», О. Иакинф сам сознал эту ошибку; но зато, по мнению нашему, ниже изложенной, опять впал в другую, подобную же. Впрочем, кто из нас двоих правее, решат будущие исследователи. Errare humanum est, лишь бы только заблуждение было добросовестное.

14. «Записки о Монголии», т. I, стр. 202; Recherches sur les langues tartares, I, 75-77.

15. См. т. II, стр. 16 и 62, и приложенная к этому тому литографированная таблица. Эти открытия сами собою разрушают высказанные О. Иакинфом (в Записках о Монголии, т. I, стр. 204-205) предположения о том, будто бы Пагба-Лама заимствовал изобретенное им письмо от Нючжисцев и Киданьцев, а сии последние взяли свое от Уйгуров. Между Нючжиским письмом, переделанным из Киданьского, и изобретенным Пагбою, равно как и Уйгурским, оказалось теперь, нет ни малейшего сходства.

16. Город этот, областной в губернии Чжи ли, находится в расстоянии 330 ли от Пекина (около 177 наших верст). См. «Статистическое Описание Китайской Империи» О. Иакинфа, т. I. стр. 204.

17. Собственно Дарма-Бала не был никогда Императором, а потому и жена его Императрицею. Титул этот, и тот, и другая, получили от сына своего Хайсан-Кюлюк-Хана, когда тот вступил на престол Китая и Монголии. Дарма-Балы не было уже в это время даже в живых. См. д’Оссона Histoire des Mongols. II. 529-530.

18. В составленном О. Аввакумом «Каталоге книгам, рукописям и картам на Китайском, Маньчжурском, Монгольском, Тибетском и Санскритском языках, находящимся в библиотеке Азиатского Департамента. Спб. 1843. 8°» — означенное сочинение находится под N 72.

19. Из этой-то надписи и взят образчик этих письмен, помещенный в помянутом сочинении О. Иакинфа.

20. См. Recueil de monnaies de la Chine, du Japon, etc., par le Baron S. de Chaudoir. St. Petersburg, 1842. Planche X, N 24 и NN 34-37; planche XI, NN 1-9.

21. История Тибета и Хухунора, переведенная с Китайского монахом Иакинфом Бичуриным. Спб. 1833. ч. II. стр. 27-28.

22. «Уйгур улус кэмэбесу, тэрэ цак тур Танкгут улуси Уйгур кэмэксэн булай». См. Forschungen u. s. w. S. 128-129.

Текст воспроизведен по изданию: Объяснение древней монгольской надписи, найденной в Сибири // Журнал министерства внутренних дел, № 10. 1846