СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ЦАРСКАЯ РОССИЯ И МОНГОЛИЯ В 1913-1914 гг.

Из официального издания б. министерства иностранных дел («Сборник дипломатических документов по монгольскому вопросу. 23/VIII 1912—2/ХI 1913 г.», изд. МИД. СПБ. 1914) нашему читателю известны основные моменты той дипломатической борьбы, какая разгорелась в 1911-1913 гг. между Россией и Китаем вокруг вспыхнувшего в ту пору в Монголии национально-революционного движения. Переписка, опубликованная царским дипломатическим ведомством, завершалась воспроизведением текста русско-китайской декларации от 23 октября (ст. ст.) 1913 г.

Китайское правительство признавало автономию Внешней Монголии, обязалось не посылать туда своих войск, не содержать там своих гражданских и военных властей и воздерживаться от колонизационных мероприятий. Китайское правительство обязалось вместе с тем к совместному разрешению с Россией всех основных политических и территориальных вопросов Внешней Монголии.

Публикуемые ниже документы относятся к следующему непосредственно за тем периоду. В некоторой своей части они являются извлечением из той коллекции документов, которые войдут в подготовляемую к печати большую публикацию дипломатических документов периода «кризиса» 1914 г.

Локальный характер, какой в течение всего рассматриваемого времени продолжала сохранять монгольская проблема, определялся экономической маломощностью и географической изолированностью территории Монголии от центров большой империалистической борьбы. Тем не менее, поскольку здесь сталкивались такие крупные силы, как царская Россия и богдыханский Китай, монгольский вопрос привлекает к себе внимание не только как вопрос освободительного движения определенного национального целого, но и как вопрос международный, вопрос борьбы капиталистических хищников, соревнующихся в деле лучшей его эксплоатации.

Окаймленное высокими горными хребтами, находившееся долгое время лишь в номинальной зависимости от Китая, монгольское плоскогорье, особенно в своей северной части, так называемой Внешней Монголии, заключало в себе прекрасно сохранившиеся памятники первобытного скотоводческого хозяйства и феодально-крепостнических отношений. [4]

Дробление Монголии на хошуны (уделы), являвшиеся родовым владением цзаеака (князя), роль цзаеака, как верховного правителя своего хошуна, значение монастырей, как зачатков городских поселений, при которых формируется класс крепостных крестьян (шаби), рост политического веса ургинского богдо-гэгэна, так наз. хутухты, первенствующего духовного лица во всей Монголии, одного из важнейших перерожденцев Будды по ламантскому вероисповеданию, владеющего около 100 000 шабинаров, кочующих по Халхе вперемежку с данниками халхасских князей, — таковы внешние контуры общественно-политического уклада Монголии, трехмиллионное кочевое население которой было разбросано на территории, по площади равной около 3 млн. км.

4100-верстная граница с Китаем и 2 900-верстная граница с Россией ставили монгольских кочевников под удары китайского торгового капитала, с одной стороны, и российского — с другой.

В начале XX века и особенно в годы, непосредственно следующие за русско-японской войной, феодальная Монголия все явственнее начинает испытывать давление капитализма и, прежде всего, начинает чувствовать тяжесть руки своего исконного сюзерена:

Из донесений, получавшихся в министерстве иностранных дел от генерального консула в Урге в 1905 г. (См. тел. Любы от 27/VII 1905 г. и донес. Кузьминского от 4/IX 1905 г. № 1159. (Архив Революции и Внешней Политики. Даты сохраняются такими, какие даны в мин. ин. дел. т. е. по старому стилю.)), мы узнаем, что китайское правительство намерено было приступить к реорганизации управления Монголии, что оно начало проводить отчуждение хошунных земель и заселение их пришлым китайским элементом. Консульством отмечается, в связи с тем, значительный рост недовольства среди монгольских кочевников, тревога за свое будущее, охватывающая правящие классы (князей и прежде всего князей округа Халха), пробуждение «национального самосознания» и, наконец, стремление к объединению разрозненных княжеств, к образованию независимого от Китая государства.

И тогда же, как гласит сообщение русского ген. консула, князья обращаются к последнему «за советом й содействием».

Донесения русского ген. консула от 1907 г. сообщают об усиливающейся китайской активности и о возрастающем волнении среди монгольских князей. Они констатируют «неуклонное намерение китайского правительства подчинить Монголию общему китайскому порядку управления и поселить на монгольской земле китайских колонистов, что поведет к стеснениям кочевого быта и скотоводческого хозяйства, составляющего средства к существованию». Проводя энергичную колонизаторскую кампанию, китайское правительство принимает меры к поощрению китайской торговли и к открытию в Урге китайского (Дайцинского) банка, который должен был кредитовать китайских купцов и выдавать ссуды монгольским князьям. Когда, по свидетельству русского консула в Урге, пекинское правительство затребовало от ургинского амбаня необходимые для разработки реформ статистические сведения о Монголии, ее населении и природных богатствах и амбань разослал по стране своих агентов для собирания затребованных данных,— «всюду только и слышались разговоры о пекинских распоряжениях, о [5] намерениях Китая и об ожидающей их, монголов, несчастной участи». И снова устраиваются съезды монгольских князей, и князья ходатайствуют перед пекинским двором о сохранении в Монголии status quo и о недопущении туда китайских колонистов; и, как рассказывает русский консул, они снова обращаются к нему за советом и содействием (Записка ген. консула в Урге Шишмарева от 24/Х 1907 г.).

В1908 году те же мотивы дополняются сообщениями о китайских проектах постройки железной дороги между Ургою и Калганом, о проектах развития горной промышленности в Монголии, учреждения в ней школ (Донесение Шишмарева от 11/VIII 1908 г. № 832).

Пекинское правительство поручает ургинскому амбаню обсудить с халхасскими князьями вопрос об участии монголов в будущем китайском представительном органе и выяснить причину их оппозиции проектируемым реформам (Тел. его же от 24/111 1909 г. № 374).

Мотивируя свою точку зрения интересами монгольского скотоводчества, князья остаются при прежних решениях. Они ходатайствую об оставлении Халхи в настоящих ее условиях; когда же весною 1909 года они созываются в Ургу на совещание, оказывается, что вопрос о железных дорогах обсуждению не подлежит, ибо «уже последовало категорическое предписание из Пекина о том, что железная дорога должна быть построена во всяком случае» (Донесение его же от 2/V 1909 г. № 531). Обращает на себя внимание указание ургинского ген. консула на происходящее в этот период усиление влияния хутухты, который становится политическим центром движения и «руководителем положения» (Тел. его же от 24/111 1909 г. № 374). Разыгрывающийся в 1910 г. конфликт между хутухтою и амбанем в Урге приобретает в такой обстановке сугубо политический характер и дает внешний толчок дальнейшему развитию событий. К характеристике создавшегося положения следует указать на то, что поводом для указанного конфликта послужил факт, который при других обстоятельствах не должен был выйти за пределы обычной хроники происшествий. 26/III 1910 г. в Урге между тремя монгольскими ламами, находившимися в нетрезвом виде, и служащим одной китайской лавки произошла драка. Арест лам вызвал стечение толпы, разгромившей лавку и вступившей в столкновение с китайскими солдатами. Прибывший к месту происшествия амбань Сань-до был встречен градом камней. Последовавшие затем аресты, дознания, допросы и пытки вызвали повторные уличные беспорядки, на которые Пекин реагировал устранением от должности нескольких приближенных к хутухте лам, в том числе его ближайшего помощника Шандцзодбе (Управляющий монастырским имуществом), как главного виновника беспорядков. Хутухта протестует, полемизирует с Пекином, неоднократно, но безуспешно посылает туда для подкупа нужных людей крупные суммы денег.

Между тем его отношения с местными китайскими властями осложняются новым инцидентом, разжигающим китайско-монгольскую вражду и усиливающим взаимное озлобление. [6]

Чтобы «досадить» китайцам, он требует от амбаня очистить от торговых палаток главную площадь ургинского дамского города, служившую единственным торговым рынком для китайских, монгольских и русских купцов. «Воспользовавшись этим, — рассказывает русский генеральный консул в Урге,— Сань-до с разрешения пекинского правительства отвел для китайского рынка большую площадь около амбаньского ямыня, приказав огородить ее, выкинуть флаг и обложить торгующих сбором. Он проектирует постройку в Урге китайских кожевенных, мыловаренных, шерстопромывательных и даже суконных фабрик. Когда рывок китайский и монгольский был по распоряжению амбаня переведен на указанную площадь, хутухта послал кн. Намсарая объявить монголам, что они должны по-прежнему оставаться и торговать на площади дамского монастыря. Правитель Сань-до донес в Пекин о неисполнении хутухтою и шамбинским управлением высочайшего повеления богдыхана относительно Шандцзодбе и да-лам, а также распоряжения пекинского правительства по поводу ургинского торгового рынка»... В заключение консул указывал на возможность громкого следствия и на предстоящую присылку в Ургу китайских войск с карательными целями.

Конфликт хутухты с китайскими властями занял весь 1910 год (Записка Шишмарева, датир. 1910 г., донесения его же от 29 и 31 /III 1910 г. № № 328 и 344, донесения Лавдовского из Урги от 20/XI 1910 г. № 1229). Потерпев фиаско в своей борьбе с китайскими властями, хутухта обращается за помощью к России (Тел. Лавдовского от 18/XI 1910 г. № 1215). Между тем китайское правительство с неослабной энергией продолжает свою колонизаторскую политику в Монголии и приступает к проведению реформ в области военного дела в Халхе, намереваясь заменить монгольские гарнизоны состоящих в ведении ургинских амбаней пограничных постов китайскими реформированными войсками. Последняя мера отнюдь не способствует успокоению страны; с севера идут сведения о столкновениях между китайскими войсками и монголами (Донесение Лавдовского от 18/V 1911 г. № 473). При таких условиях, следуя по тому же пути, на который только что стал в своей борьбе с китайской администрацией хутухта, князья Северной Монголии принимают общее политическое решение. «Совещание князей окончилось,— гласила телеграмма Лавдовского от 15/VII 1911 г. за № 691— После долгих прений все пришли к заключению, что проводимые китайцами реформы направлены к окончательному порабощению Монголии, протест против действий китайцев признан бесполезным. Решено не медлить более и обратиться к нам с просьбою о покровительстве, а пока дать уклончивый ответ на требования правительства. Сегодня гэгэн сообщил мне резолюцию совещания и прибавил, что через несколько дней депутация от духовенства, князей и народа выезжает в С.-Петербург, где подаст формальную просьбу о принятии Халхи под протекторат России. Опасаясь, что китайские власти, узнав о том, примут по отношению к монголам репрессивные меры, хутухта и князья просят немедленно прислать в Ургу под каким-либо предлогом русские войска, присутствие коих воспрепятствовало бы насилиям китайцев. Я просил обождать отправлением депутации до получения от вас ответа на мою телеграмму. Необходимо немедленно и точно определить наше отношение к изложенным фактам»... [7]

Не подлежит никакому сомнению, что роль царских дипломатических агентов в Монголии отнюдь не сводилась к роли пассивных наблюдателей происходящих событий и автоматических передатчиков «самостоятельных» решений монгольских князей. О крупной работе по организации симпатий монгольской знати к «белому царю» мы хорошо знаем из серии писем пресловутого Бадмаева к Александру III, Николаю II и Витте, относящихся еще к 90-м годам XIX века («За кулисами царизма. Архив тибетского врача Бадмаева», Гиз, 1925 г., «тр. 49—112). Правда, на одной из первых записок Бадмаева, где развивался план присоединения к России Монголии, Тибета и части Китая, рукой Александра III было помечено: «все это так ново, необыкновенно и фантастично, что с трудом верится в возможность успеха». Но несомненно, что политика подкупов и обещаний, проводившаяся царским правительством, подготовляла в лице монгольских князей и духовенства исподволь и. так сказать, впрок серьезный оплот для утверждения своего Влияния в Монголии и должна была принести в известное время известные плоды. И понятно, что просьба «хутухты» и князей не могла заключать в себе для царского правительства особой неожиданности.

Как же ответило царское правительство на «просьбу» монгольских князей? Как повело оно себя в монгольском вопросе?

Из сказанного явствует, что политика пекинского правительства в монгольском вопросе являлась прежде всего политикой китайского торгового капитала, стремившегося овладеть монгольским рынком, выбросить на свободную территорию избытки собственного населения и создать надежный буфер на границе с Россией. Что касается проникновения русского капитала в Монголию, можно сказать, что, в то время как в других районах Дальнего Востока он выступал под сильным прикрытием солдатского штыка, концессий, привилегий, договоров и казенного золота, в Монголию он выходил первоначально в лице русских колонистов и отдельных торговцев, проникавших туда издавна за свой страх и риск, без сколько-нибудь значительного прикрытия.

Еще в 1854 г., когда, собираясь использовать критическое положение пекинского правительства, генерал-губернатор Восточной Сибири Муравьев выступил с проектом объявления Монголии под русским протекторатом, Особый Комитет на заседании от 26 января склонился к осторожному решению вопроса, ограничивавшему деятельность Муравьева «снисканием расположения монгольского хутухты» и завязыванием связей с наиболее влиятельными князьями.

Рецидив активистских тенденций того же Муравьева, относящийся к 1860 г., нейтрализуется умеренно-осторожным постановлением Амурского Комитета от 12 января того же года (См. Б. М. Гурьев, «Политические отношения России к Монголии», 1911 г.).

После 1881 г., когда русским правительством была выговорена в Петербургском соглашении ст. 12-я, предоставлявшая русским подданным право беспошлинной торговли в Монголии, монгольский вопрос выдвигается снова в 1897 г., в разгар русского продвижения в Манчжурию. Тогда, как известно, в тесной связи с [8] полуправительственным Русско-Китайским банком, образуется особый синдикат для эксплоатации рудных богатств Монголии, превращающийся позднее (в 1900 г.) в акционерное общество «Монголор», но уже к 1904 г. «Монголор» хиреет от недостатка денежных средств, и обсуждается вопрос об его ликвидации (См. Б. Романов. «Россия в Манчжурии». Лнгр. 1928, стр. 14, 601—602).

В том же 18981., при переговорах с Китаем о займе, Витте требует железнодорожной и промышленной монополии для России не только в Манчжурии, но и в Монголии, однако требование это скоро снимается Муравьевым (Там же, стр. 192, 193, 196). Русско-английское соглашение по железнодорожному вопросу 16 (29)/IV 1899 г., по которому Монголия попадала в сферу русского влияния, для русской политики в монгольском вопросе получает лишь принципиальное значение. Относящиеся к 1903 г. домогательства Безобразовской группы, требующей открытого присоединения Монголии, кладутся царем под сукно (Там же, стр. 459, 460). На проекте инженера Риппоса от 28/III 1905 г., предлагающего в помощь Великому Сибирскому пути постройку новой двухпутной ширококолейной линии, имеющей пройти через Монголию и соединить Уральск со ст. Манчжурия, Ламздорф делает пометку: «Много верного, но кто возьмется за постройку и кто даст деньги» (Дело МИД В.Д.К. № 687).

Статьей 3 русско-японской конвенции 17/VII 1907 г. Япония признавала особые интересы России во Внешней Монголии, однако приложенной к конвенции секретною нотой оговаривала, что признание это не должно нарушать общих принципов соблюдения status quo и равных преимуществ.

И на приведенные выше первые обращения монголов за содействием и помощью в их борьбе с китайским торговым капиталом министерство иностранных дел, озираясь на Японию, обычно отвечало в осторожных и сдержанных формах: «не отклонять категорически предложения далай-ламы, благотворное влияние коего следовало бы использовать в полной мере» (Тел. министра ин. д. Козакову от 28/VII 1905 г. Л» 135); «обещать монгольским князьям нравственную поддержку русского правительства» (Выписка из секр. донес. Кузьминского от 4/1Х 1905 г. № 1159 и царская помета на нем от 1/Х 1905 г.).

И даже в 1910 г., когда разыгрался конфликт хутухты с амбанем, русское дипломатическое ведомство ограничивает свое содействие передачей доклада хутухты его доверенным лицам в Пекине и наведением справки относительно дела Шандцзодбе. «Что же касается настояний на сохранении за последним его должности, — писал Козаков Коростовцу,— то мы опасаемся, что такое вмешательство во внутренние дела Китая может лишь повредить хутухте, поддерживать же эти настояния какими-либо мерами давления не входит в виды императорского правительства» (Тел. Козакова от 26/XI 1910 г. № 1737).

К переходу от политики пассивной благожелательности к определенным «мерам давления» особенно настойчиво звал русский посланник в Пекине. Останавливаясь на [9] мероприятиях, проводимых китайцами в Монголии, направленных к укреплению в ней китайского влияния, Коростовец предлагал, договорившись предварительно с Японией и Англией и опираясь на их поддержку, понудить Китай к сохранению в Монголии status quo и к отказу от введения там военных преобразований (Депеша Коростовца от 3/XI 1910 г. № 104). «Относясь с сомнением» к осуществимости проекта Коростовца, министр иностранных дел обратился с запросом в Лондон и в Токио. Малевский-Малевич писал, что правительство «считает вообще принятие слишком сильных мер воздействия на Китай в настоящий момент вдвойне опасным», что оно боится, во-первых, могущих возникнуть в Китае волнений и, во-вторых, возможности бросить тем самым Китай в объятия Америки (Письмо Малевского-Малевича от 3/XII 1910 г.). Бенкендорф, в свою очередь, предупреждал, что всякая русская акция, направленная против Китая, хотя бы то было сосредоточение войск у китайской границы, может вызвать серьезные международные осложнения, ибо в «Китае гораздо более, чем в Персии, заинтересованы все европейские державы», не говоря уже о заинтересованности Соединенных Штатов Америки (Письмо Бенкендорфа от 10/XII 1910 г.).

Точка зрения министерства иностранных дел на монгольский вопрос особенно яркую формулировку получила в телеграмме министра Коростовцу от 27/VII 1911 г. № 1046: «Внутреннее положение Халхи само по себе не затрагивает наших жизненных интересов. Монгольский вопрос важен для нас как средство и должен быть использован при решении других политических задач наших в Китае».

Из сказанного явствует, что в течение долгого времени Монголия оставалась в стороне от большой дороги русской дальневосточной политики, что до известной поры у царского правительства не было достаточных политических и стратегических стимулов к активизации своей политики на этом относительно захолустном участке империалистической борьбы.

Констатированная выше относительная пассивность русской политической линии в монгольском вопросе, равно как и последующая эволюция этой линии, не может быть понята без ответа на основной для всей совокупности русско-монгольских отношений вопрос о значении монгольского рынка для русского торгового капитала, о проникновении последнего в Монголию и о ходе соперничества его с китайским торговым капиталом (См. М. Боголепов и М. Соболев, «Очерки русско-монгольской торговли», Томск, 1911 г. д Болобан, «Монголия в ее современном торгово-экономическом отношении». Отчет агента мин-ва торговли и промышленности за 1912/13 г.; И. Майский, «Современная Монголия». Иркутск, 1921 г.; А. Беннигсен, «Несколько данных о современной Монголии». СПБ., 1912; Ю. Кушелев, «Монголия и монгольский вопрос». СПБ, 1912 г.).

Значительный толчок развитию русской торговли в Монголии дал, как известно, Тянь-цзинский трактат 1858 г., ликвидировавший значение Кяхты, как транзитного пункта следующих из Китая чайных грузов, и обративший энергию русского торгового капитала на соседнюю территорию Монголии. В 1860 г. основывается в Урге первая русская торговая фирма. В 1883 г. их насчитывается 10, в 1910 г. — свыше 20. [10]

В 60-х гг. русские торговые фирмы появляются в Кобдо и Улясутае, в течение последующих двух десятилетий они проникают вглубь монгольских степей и устанавливают свои фактории по хошунам. Емкость монгольского рынка, где главным потребителем являлось мелкое скотоводческое хозяйство, не могла сулить русскому капиталу особенно крупных перспектив: Северная Монголия могла потребить товаров на сумму около 20 миллионов рублей; вся Монголия — на сумму 35-40 миллионов. Основною чертою русской торговли в Монголии было господство в ней мелкого капитала: первые русские купцы — не московские и петербургские предприниматели, а мелкие кулаки-торговцы, выходцы из захолустных сибирских городов. По статистике первого десятилетия XX столетия средний оборот самых крупных из оперировавших в Монголии русских фирм не превышал 500 тыс. рублей, капитал же мелких фирм, в среднем, был около 20 тыс. рублей.

Разрозненные и слабые, преследовавшие цели легкой и быстрой наживы, практиковавшие примитивные хищнические приемы торговли (Чистый годовой доход ниже 40—50% в обиходе русских купцов в Монголии расценивался, как неудача, — привозимые из России товары продавались с накидкой в 100%.), эти представители русского торгового капитала столкнулись в стране с издавна сложившейся широко разветвленной китайской торговлей.

Ст. 12 Петербургского протокола не оказывалась для них достаточной гарантией в конкурентной борьбе с китайцами, и в конце 90-х годов, когда китайские купцы стали ввозить в Монголию дешевые английские и американские фабрикаты, безнадежность позиций русской торговли уже обнаруживается с достаточной явственностью.

Правда, общая сумма торгового оборота России с Монголией продолжает расти, увеличиваясь, в частности, для Западной Монголии, с 1349 тыс. руб. в 1891 г. до 3 677 тыс. рублей в 1908 г. Однако вся незначительность размеров русско-монгольского товарооборота станет ясной, если мы сопоставим цифру, ее определяющую, с суммой товарооборота Китая с Монголией для 1908 г.: первая была равна 8 млн. руб., а вторая — 50 млн. руб. Но и этого мало: рост русско-монгольского товарооборота за указанный период 1891-1908 гг. происходил почти исключительно за счет роста русского вывоза из Монголии: в то время как последний возрос на 566 %, ввоз русских товаров в Монголию за тот же период времени увеличился всего лишь на 22 %. Русская торговля в Монголии приобретала специфически скептический характер (прежде всего скупка шерсти и скота), и русский торговый баланс с Монголией становился пассивным.

Мы отметили выше преобладание мелкого капитала в русской торговле с Монголией. К началу второго десятилетия нового века в русской торговле с Монголией отмечается тенденция концентрации, появляется ряд крупных русских торговых фирм (Стукен, Зеергаген, Швецов, Бидерман). К этому времени монгольским рынком начинает сугубо интересоваться объединившее под своим флагом крупнейших русских мануфактуристов «Русское экспортное товарищество», основывающее к 1912 г. свои отделения в Урге и Улясутае (См. «Русское экспортное товарищество. Отчет за первый операционный период с 14 мая 1909 г. по 1 янв. 1910 г.», то же за 1910, 1911, 1912 и 1913 гг.). В1909 г. при министерстве торговли и промышленности создается [11] «Особое междуведомственное совещание», под председательством Лангового (Первое заседание состоялось 16/IV 1909 г.), ставящее своего задачей собирание материалов для изучения монгольского рынка. Вопрос о судьбах русской торговли в Монголии не сходит со страниц повременной печати. Для изучения монгольского рынка снаряжаются целые экспедиции: летом 1910 г. отправляется торговая экспедиция, организуемая московскими мануфактуристами, вслед за нею едет такая же торговая экспедиция, устраиваемая Томским обществом изучения Сибири. Вопросы организации торговли с Монголией горячо обсуждаются на частных совещаниях представителей московского купечества. Член совета «Русского экспортного товарищества» Рябушинский на одном из таких совещаний резко критикует занятую в монгольском вопросе русскою бюрократиею позицию («Новое время» от 15/XII 1913 г.).

Возвращающиеся из экспедиций привозят самые неутешительные и тревожные данные. Констатируется паралич русской торговли: систематическое вытеснение русской мануфактуры иностранными тканями; угрожаемое состояние констатируется даже для русской скупщической торговли. Мало того, — по словам М. Боголепова и М. Соболева, подытоживавших труды Томской экспедиции, — победившие русских на монгольском рынке китайцы еще не использовали в полной мере своего выгодного положения: первые же их шаги в области железнодорожного строительства в Монголии «могут радикально перевернуть все дело»; «железная дорога от Урги до Калгана легко может иметь катастрофическое значение для русской торговли». И еще констатируется один грозный факт: китайские купцы являются лишь комиссионерами Англии и Северо-Американских Соединенных Штатов, и победа их является лишь победою американской и английской мануфактуры (См. М. Боголепов. Op. cit., стр. 474-475).

Посещающий Монголию агент министерства торговли и промышленности А. Болобан видит опасность для русской торговли и в том, что автомобильное движение Кяхта— Урга может попасть в руки немцев (См. А. Болобан. Op. cit., стр. 15). Возвращающийся из поездки по Монголии (1909-1911 гг.) гр. Беннигсен обращает особенное внимание на создание на границе с Россией китайских военных поселений (См. А. Беннигсен. Op. cit., стр. 38).

И тот же Беннигсен и упоминавшийся выше Болобан и возвратившийся из поездки по Монголии путешественник Кушелев отмечают приобретающий прямое политическое значение факт крупной задолженности монголов китайским кредиторам, доходящей для всех хошунов до 12 млн. рублей, и исключительную роль, которую сыграл в этом деле своими ссудами Дайцинский банк в Урге, которому одни только князья задолжали свыше 1 млн. рублей (А. Болобан. Op. cit., стр. 46; Ю. Кушелев, стр. 59; А. Беннигсен, стр. 98).

Необходимость организовать в противовес Дайцинскому банку особый русско-монгольский банк намечалась всеми, как очередная задача русской политики. [12]

Мы остановились на мнениях и заключениях различных отправлявшихся в Монголию путешественников, чтобы констатировать общность их точек зрения, служившую показателем нового активного интереса к монгольскому рынку, который к концу первого десятилетия стал проявляться у представителей русского купечества и русской мануфактурной промышленности.

Рассматриваемый период характеризуется, таким образом, назреванием новых тенденций в русско-монгольских отношениях, тенденций к организованному и руководимому мануфактуристами-фабрикантами выступлению русского капитала, к ломке старых Традиций кустарнического разрозненного проникновения. русского капитала в Монголию.

Нет никакого сомнения, что в условиях намечающейся новой обстановки проводившаяся министерством иностранных дел линия воздержания от вмешательства в монгольские дела должна была претерпеть некоторые изменения. Мы оставили в нашем изложении министерство в тот критический момент, когда оно узнало о решении монгольских князей и хутухты отправить в Петербург депутацию для переговоров о принятии Халхи под протекторат России.

Несмотря на увещания Коростовца (Тел. Коростовца от 30/VII 1911 г. № 459), указывающего, что отказ в заступничестве поведет к падению русского престижа в Монголии и к «ободрению» Японии, которая не замедлит «занять наше место» в Халхе, министерство иностранных дел медлит с ответом, боязливо топчется на одном месте и только под давлением председателя Совета Министров (Письмо председателя Совета Министров Нератову 21/VII 1911 г. № 3529) решает не препятствовать приезду монгольской делегации. Делегация прибыла в Петербург 2 августа.

В течение своего трехнедельного пребывания в Петербурге она посещает Нератова, Тимашева, кн. Ухтомского, Коковцова и, наконец, Столыпина. Коковцов и Столыпин, призывая к осторожности, обещают монголам поддержку. Коковцов, беспокоясь за судьбу делегатов, настаивает перед министерством иностранных дел на предъявлении Китаю требования об отозвании амбаня из Урги. Особенный интерес к монгольским делам проявляет директор общей канцелярии министерства финансов Львов (Рапорт шт.-кап. Макушека от 12/VIII 1911 г.).

Протокол журнала Особого совещания по делам Дальнего Востока, состоявшегося 4/VIII 1911 г., изложен в резолютивной форме и не отражает хода совещания.

Из мотивировки вынесенного постановления ясно, что министр иностранных дел указывал на связанность России обострившимися делами Ближнего Востока и на невозможность при таких условиях активно выступить в монгольском вопросе. Решение Особого совещания сводилось к следующему: «не принимая на себя обязательства силою оружия отстаивать задуманное монголами Халхи отложение от Китая», выступить «посредником между ними» и поддержать «дипломатическим путем стремления монголов сохранить свою самобытность, не порывая с их сюзеренами — императорами дайцинской династии». Практически намечались два шага: 1) сделать в Пекине представление по поводу проектируемых в Халхе преобразований, 2) «для успеха представлений» и для [13] безопасности монгольской делегации немедленно послать в Ургу на усиление консульского конвоя сотни казаков с пулеметами.

Назначенным штабом Иркутского военного округа для негласного сопровождения членов монгольской делегации шт.-кап. Макушеком была представлена в министерство иностранных дел записка под заголовком «К грядущему восстанию в Монголии и о средствах, необходимых для его осуществления». План восстания сводился к организации сети складов оружия под флагом торговых фирм, к формированию партизанских отрядов и к вооруженному выступлению для захвата власти. На полях записки рукою Козакова, которому в ту пору принадлежала в министерстве руководящая роль в дальневосточных делах, было помечено: «Какой вздор».

Держа курс на сохранение во что бы то ни стало мирных отношений с Китаем и придерживаясь сугубой конспирации, русское министерство логикою событий приближалось однако к постановке вопроса, дававшейся «революционным» штабс-капитаном.

В секретной телеграмме от 10/VIII за № 1125 Сазонов пишет Коростовцу, что считает «принципиально вполне возможным», «в случае неуспеха наших представлений [в Пекине] и неизбежности восстания Халхи», выдать монголам оружие. В соответствии с этим военный министр отдает распоряжение (Письмо Сухомлинова Сазонову от 17/Х 1911 г. № 4271) о передаче 15 000 винтовок и 7 500 000 патронов в штаб Иркутского военного округа.

В начале ноября по просьбе уполномоченного князьями хутухты из штаба была произведена под видом частных сделок выдача монголам заготовленного огнестрельного оружия и дополнительно 15 000 шашек (Письмо Сухомлинова Нератову от 3/XI 1911 г. № 340).

Сам автор приведенной пометы уже в конце сентября готов был к использованию благоприятно складывавшихся обстоятельств. «Затруднения,— писал он Коростовцу (Тел. Козакова от 30/IХ 1911 г. 1482), — которые создает китайскому правительству революционное движение на юге Китая, могли бы быть использованы нами для закрепления каким-либо письменным актом признаваемого китайцами на словах положения нашего в вопросе о судьбах Монголии»...

В начале ноября Козакову приходится думать уже только о том, как бы повлиять на монголов, чтобы они «выставили своею целью не разрыв с Китаем и переход под протекторат России», а только «сохранение самобытного строя Монголии» путем осуществления автономии, чтобы «была избегнута опасность для нас быть вынужденными отстаивать вооруженною силою Монголию от китайского засилья» (Тел. Козакова от 9/ХI 1911 г. № 1853).

Пока Коростовец пикируется в Пекине с китайскими министрами, движение в Монголии продолжает разрастаться и принимает организованные формы.

Участвующий в раздаче монголам оружия и находящийся в курсе всех инсуррекционных планов управляющий русским консульством в Урге исправно уведомлял министерство о ходе событий. [14]

Телеграммой от 18/XI1911 г. за № 1102 он сообщал о первых результатах применения монголами русского оружия — свержении в Халхе китайских властей и объявлении независимости Монголии.

Мы не будем излагать дальнейшего хода событий. Китайские власти Улясутад, Кобдо, Шарасумэ подверглись той же участи, Барга (сев.-вост. часть Монголии) присоединилась к Халхе. 15 декабря 1912 г. состоялось восшествие хутухты на ханский престол й образование для управления страной временного комитета министров из владетельных князей.

Завоевав новый плацдарм для своей деятельности на Дальнем Востоке, русский капитализм приступал теперь к его организации. Оформление международно-правового положения новой буферной области, заботы об ее военной мощи, реализуемые организацией русского военного инструктажа в Монголии, заботы об ее финансовом благополучии, осуществляемые учреждением Русско-Монгольского банка и командированием в Ургу русского финансового советника, удовлетворение насущных потребностей нового дружественного правительства путем единовременных ссуд, гарантируемых доходами от горных богатств Монголии, — таковы первые акции русского правительства, первые проявления новых активных и организованных форм проникновения русского капитала в Монголию.

Что касается русской мануфактуры, для нее в первые медовые дни этого проникновения создавалась в буквальном смысле слова сказочная обстановка: продажа имущества китайских фирм за бесценок, поголовное бегство или просто физическое уничтожение китайских торговцев и, наконец, симпатии со стороны «благодарного» населения. Русским мануфактуристам открывались блестящие перспективы монопольного положения.

Но это были лишь только одни блестящие перспективы. А год спустя слышатся уже другие ноты, полные глубокого пессимизма и разочарования. В отчете «Русского экспортного общества» за 1913 г. — первый операционный год после учреждения отделения общества в Урге — читаем: «приобретенной вновь Россией монгольский рынок далеко не оправдал тех надежд, которые были на него возложены, как на рынок широкого сбыта русских изделий». А вернувшийся из поездки по Монголии агент министерства торговли и промышленности Болобан, давал небезынтересный комментарий такому упадочному настроению: «Где бы вы ни: бывали в Монголии, — писал он в своем отчете,— везде слышны жалобы на русских, купцов с указанием, что при китайцах было легче».

Очевидно, что царскому правительству предстояло приложить еще немало усилий для всестороннего обеспечения интересов русского капитала в «освобожденной» стране.

Очевидно также, что монгольскому народу предстояло на опыте убедиться в том, что полученная при помощи царизма из рук феодалов и лам «независимость» являлась лишь новым видом угнетения, освободиться от которого он мог только, сбросив власть своих феодалов и своего духовенства.

А. Попов. [15]

Публикуемые ниже документы воспроизводятся по подлинникам, хранящимся в Архиве революции и Внешней Политики (фонд мин. ин. дел, IX полит, отдел). Текст публикуемых документов подготовлен к печати А. С. Ерусалимским и А. Л. Поповым.

Ред.

Депеша дипломатического агента в Монголии от 1 ноября (19 октября) 1913 г. № 277.

В дополнение к секретной телеграмме моей на имя гофмейстера высочайшего двора т. с. Нератова от 24 сентября с. г. за № 246, имею честь донести вашему высокопревосходительству, что вручение его святейшеству Чжебзум Дамба хутухте письма, аккредитующего меня в качестве дипломатического агента и генерального консула в Монголии при повелителе монгольского народа, было обставлено чрезвычайною, небывалою еще в Урге, торжественностью.

Вручение этого письма состоялось в день рождения богдыхана, 24 сентября, в 2 часа дня. Обычный прием в этот день происходил раньше в так называемом летнем дворце хутухты — здании, представляющем из себя копию с главного дома генерального консульства. По случаю же столь знаменательного события в политической жизни Монголии, о котором монголы мечтали со времени провозглашения своей независимости, прием был назначен в большом ургинском дворце, построенном на подобие огромной юрты. Несколько примыкавших к главному входу больших юрт играли роль аванзал.

До получения мною аккредитивного письма, за подписью вашего высокопревосходительства, в день рождения хутухты было назначено представление гг. офицеров Монгольской бригады, во главе с полковником Надежным, и начальника Ургинского отряда с командирами отдельных частей.

Для меня же и чинов генерального консульства была назначена специальная аудиенция, до приема поздравлений от наших военных чинов.

К 12 часам дня в генеральном консульстве собрались все представлявшиеся в полной парадной форме. На мне был пожалованный мне его святейшеством монгольский орден Вачира, присвоенный Цзюнь-вану (князю 2-й степени). В начале второго часа явился товарищ министра иностранных дел Цэрэн-дорчжигун в сопровождении многочисленной свиты монгольских князей и виновников в парадной форме и пригласил проследовать во дворец хутухты.

Торжественный поезд экипажей, сопровождаемый конвоем казаков 2-й Забайкальской батареи, открывался богато убранным паланкином специально присланным его святейшеством для меня. По [16] монгольскому обычаю, паланкин везли четыре верховых, временами очень быстро. К передним и задним концам длинных палок паланкина прикрепляются поперечные палки, концы которых везущие паланкин всадники кладут себе на седла перед передней лукой и таким образом везут иногда во весь карьер. Монгольская свита и консульский конвой из 20 казаков 1-го Читинского полка скакали впереди и вокруг паланкина.

По прибытии во дворец я был встречен придворными чинами; и проведен вместе с чинами генерального консульства и гг. военными в приемную юрту, где нам был предложен кирпичный чай.

Вскоре министр иностранных дел князь Ханда-цинь-ван пригласил меня вместе с чинами генерального консульства и двумя офицерами 20-го Сибирского стрелкового полка, заведующими конвоем и военно-административною частью, проследовать в тронный зал, где, на богато украшенном высоком троне восседал повелитель монгольского народа Чжебзун-Дамба хутухта. На ступенях трона стояли председатель совета министров Сайн-ноин-хан и и. д. министра внутренних дел князь Дархан-цинь-ван. По правую сторону стояли в парадных одеждах ламы, а по левую министры, князья и чиновники не ниже бейсэ.

Поднявшись по трем ступеням трона, я преподнес по местному обычаю хадак (длинную шелковую шаль голубого цвета) и верительное письмо, с переводом на монгольский язык, в большом конверте из золотой парчи. Получив от его святейшества обратный хадак, я, стоя на ступени трона, принес поздравление по случаю дня его рождения и передал хутухте привет его императорского величества государя императора, а равно и высочайшее повеление о назначении меня дипломатическим агентом и генеральным консулом в Монголии при его святейшестве. Доложив, что согласно воле моего августейшего монарха я употреблю все старания к развитию и укреплению дружеских отношений, существующих между Монголией и Россией, я высказал пожелание дальнейшего процветания страны под мудрым управлением повелителя монгольского народа.

Его святейшество, справившись о моем здоровье, выразил живейшее удовольствие по поводу нового знака благорасположения к нему его императорского величества, о чем и просил довести до сведения Российского правительства.

После этого, в моем же присутствии, принесли поздравления хутухте от себя и от имени своих подчиненных полковники Надежный и Савельев, преподнесшие его святейшеству хадаки. Гг. офицеры Монгольской бригады и Ургинского отряда стояли перед троном, представляя из себя красивую картину в своих разнообразных формах. [17]

По окончании приема все мы проехали в министерство иностранных дел, где товарищи министров иностранных дел и финансов предложили нам радушное угощение, состоявшее из чая, сластей и вареной баранины. В начале пятого часа я тем же порядком в парадном паланкине вернулся обратно в генеральное консульство, где приближенный к хутухте лама преподнес мне от имени его святейшества специальный тибетский сладкий хлеб и другие сласти и подарки: кусок тибетского сукна, кусок шелковой материи и соболя.

Для полковников Надежного и Савельева в генеральное консульство были доставлены по куску китайского шелка и тибетского сукна, а всем гг. офицерам-по куску последнего. Дарить тибетское сукно составляет исключительное право хутухты.

Везших меня в паланкине всадников и прислугу сопровождавших меня монгольских сановников я щедро наградил деньгами.

На следующий день, утром 25 сентября, я спешно выехал в Кяхту для встречи иркутского генерал-губернатора и для участия под его председательством в совещаниях по русско-монгольской торговле. Егермейстер высочайшего двора Князев прибыл в Троицкосавск утром 28 сентября. Мне удалось приехать, благодаря любезным заботам монгольских властей, накануне вечером.

К сему считаю долгом присовокупить, что копия с настоящего донесения представляется императорскому посланнику в Пекине.

А. Миллер.

Записка, составленная в министерстве ин. дел, от 3 ноября (21 октября) 1913 г.

В первых числах ноября в С.-Петербург приезжает специальная монгольская миссия, во главе которой стоит первый министр монгольского правительства Сайн-ноин-хан. Он везет собственноручное письмо хутухты его императорскому величеству и орден Чингис-хана.

Несомненно, что Сайн-ноин-хан рассчитывает быть принятым в России с не меньшим почетом, чем приезжавший в минувшем году Ханда-ван, который удостоился быть принятым государем императором и, как гость высочайшего двора, был помещен в С.-Петербурге ^На средства министерства двора.

На это Сайн-ноин-хану дает право как возложенное на него хутухтою поручение, так и его положение первого монгольского сановника наиболее родовитого из потомков Чингис-хана. Отказать в таком Приеме Сайн-ноин-хану значило бы кровно оскорбить его и оттолкнуть [18] от себя наиболее влиятельного в настоящее время монгольского сановника, давшего нам несомненные доказательства своей преданности и готовности руководствоваться нашими указаниями.

Секретная телеграмма посланника в Пекине от 5 ноября (23 октября) 1913 г. № 703.

Тремя появившимися сегодня декретами Юаньшикай дает три дня на ликвидацию партии националистов «Гоминдан». Члены парламента, входящие в состав этой партии, лишаются полномочий и высылаются из столицы на родину. Официальной причиной этой меры выставляется участие этой партии в революционном движении на юге, противодействие заключению реорганизационного займа, отказ утвердить третий проект русско-китайского соглашения по монгольским делам и вообще стремление ниспровергнуть существующее правительство. Этим ударом Юаньшикай совершенно избавляется от оппозиционных элементов в парламенте, и его воля не встречает отныне никакого сопротивления.

Крупенский.

Секретная телеграмма д. министра ин. дел диплом, агенту в Монголии от 10 ноября (28 октября) 1913 г. № 3075.

Ссылаюсь на телеграмму Крупенского № 714 (В тел. от 7 ноября (25 октября) 1913 г. посланник в Пекине Крупенскнй передавал просьбу китайского министра иностр. дел побудить, монголов к прекращению враждебных против китайцев действий во Внутренней Монголии).

Благоволите настоятельно посоветовать монгольскому правительству прекратить военные действия во Внутренне Монголии грозящие разгромом монгольских войск, если китайцы направят против них силы, которыми располагают, и которых они доныне не двигали лишь из опасения русского вмешательства. Эти опасения теперь, по подписании русско-китайской декларации о Монголии теряют силу.

Нератов.

Секретная телеграмма и. д. министра ин. дел посланнику в Пекине от 10 ноября (28 октября) 1913 г. № 3076.

Сообщается дипломатическому агенту в Урге.

Телеграмма № 714 получена.

Китайский посланник передавал нам просьбу своего правительства о побуждении монголов отозвать свои войска из Внутренней Монголии. [19]

Мы ответили, что неоднократно советовали монгольскому правительству прекратить военные действия против китайцев и охотно сделаем новую попытку воздействовать на него в этом направлении. Но мы не можем ручаться за то, что наши советы подействуют на монголов. Прекращение их борьбы с Китаем может быть лучше достигнуто заключением предусмотренного в русско-китайской декларации тройного соглашения между Россией, Китаем и Монголиею.

Нератов.

Секретная телеграмма диплом агента в Монголии от 10 ноября (28 октября) 1913 г. № 290.

Ссылаюсь на телеграмму Крупенского № 714.

Монгольское правительство, которому я не замедлил предложить немедленно прекратить военные: действия, сообщило мне сегодня о массовом истреблении китайскими войсками монгольского населения в хошуне Бейрин Чжоудасского сейма и других сеймах Внутренней Монголии, а также чахаров и туметов. На это я указал, что чем скорее монгольские милиционеры будут отозваны к границам Халхи и военные действия с их стороны прекращены, тем лучше будет для внутренних монголов и ургинского правительства.

Миллер.

Секретная телеграмма диплом, агента в Монголии от 10 ноября (28 октября) 1913 г. № 291.

Ссылаюсь на мою телеграмму № 290. Телеграфирую в Пекин:

Приказав отозвать свои войска и прекратить военные действия, хутухта просит, чтобы китайцы не причиняли внутренним монголам никаких беспокойств и мучений.

Миллер.

Секретная телеграмма диплом, агента в Монголии от 10 ноября (28 октября) 1913 г. № 293.

Получил ваш № 3034 (В секр. тел. Нератова от 7 ноября (25 октября) 1913 г., за № 3034, на имя Миллера сообщалось, что русское м-во ин. дел не может сочувственно отнестись к намерению монгольского прав-ва приобрести новую крупную партию оружия, что после подписания соглашения с Китаем о Монголии нападающей стороной являются монголы, выданная же последним ранее 2-миллионная ссуда расходуется ими на «безумную авантюру» во Внутренней Монголии).

Ссылаясь на приказ хутухты о прекращении военных действий, монгольское правительство усердно ходатайствует спешно разрешить [20] от устить из Монгольской бригады 200 000 патронов для надобностей внутри страны. Часть их необходимо послать отзываемым на границы отрядам, чтобы они, оставшись ныне без патронов, не взбунтовались и не перешли на сторону китайцев; другую, большую часть, необходимо оставить в ургинском арсенале, дабы внутренние враги знали, что у монгольского правительства имеются боевые припасы, и не причинили каких-либо неприятностей. Министр иностранных дел, передавая мне это ходатайство, дал самые искренние заверения, что просимые патроны ни на какие военные действия во Внутренней Монголии, ввиду прекращения таковых, употреблены не будут. Зная, что у монголов действительно нет патронов, поддерживаю это ходатайство. Со стороны полковника Надежного препятствий нет.

Миллер.

Секретная телеграмма диплом, агента в Монголии от 13 ноября (31 октября) 1913 г. № 296.

Телеграфирую в Пекин.

Монгольское правительство сообщило мне, что после отправления гонца в южный отряд Тушету-вана с приказом хутухты прекратить военные действия и отозвать отряды, прибыл нарочный с донесением о движении Тушету-вана в сторону китайских войск вследствие известий о насилиях китайцев над монголами-туметами. Объяснив монголам, что подобные известия — хитрость китайцев, дабы обвинить монголов в новом нападении, предложил немедленно спешно командировать второго нарочного с подтверждением подчиниться приказу хутухты, что и исполнено.

Миллер.

Секретная телеграмма и. д. министра ин. дел посланнику в Пекине от 13 ноября (31 октября) 1913 г. № 3107.

Сообщается диплом, агенту в Урге.

Ссылаюсь на телеграмму Миллера № 291.

№ 1.

Ввиду указываемого в передаваемой вам за № 2 телеграмме Миллера факта массового истребления китайскими войсками населения Внутренней Монголии, считаем необходимым обратить серьезное внимание китайского правительства на недопустимость такого образа действий, который лишает нас возможности настаивать перед монгольским правительством, чтобы оно примирилось с ограничением его территории землями внешних монголов. Князья Внутренней Монголии неоднократно обращались к нам за защитою от китайцев. Мы отклоняли эти просьбы, но политика жестоких репрессий, если [21]

Китай будет продолжать ее придерживаться, сделает затруднительным для нас относиться столь же равнодушно к таким ходатайствам. С другой стороны, репрессии во Внутренней Монголии не могут не питать воинственных стремлений внешних монголов и таким образом все более отодвигают наступление успокоения в Монголии, которое необходимо и для самого китайского правительства и для русской торговли в этой стране.

Так как Чжоудасский сейм входит в сферу японского влияния, то было бы желательно привлечь к представлениям по настоящему поводу японского посланника. Но, если бы он отказался присоединиться к вам, вы могли бы все же преподать китайскому правительству вышеизложенные советы, лишь относя их вообще ко всей Внутренней и Южной Монголии.

Нератов.

Секретная телеграмма диплом, агента в Монголии от 15 (2) ноября 1913 г. № 303.

Получил № 3105. Телеграфирую Крупенскому:

Посетивших меня 28 октября министра иностранных дел и военного министра я доверительно ознакомил с состоявшимся обменом декларациями о Монголии, причем указал на предстоящие, вероятно, в Кяхте тройные переговоры. Напомнив им постоянные уверения императорского правительства о невозможности полного отделения Халхи от Китая и бесцельности не одобряемых нами попыток ургинского правительства присоединить Внутреннюю Монголию, а равно указав на необходимость для китайского правительства иметь в Монголии своих правительственных агентов для обслуживания многочисленных китайско-подданных, я обещал доверительно сообщить монгольским министрам подробности признания автономной Монголии в существующих границах. Монгольские министры сначала были, видимо, смущены, но затем успокоились надеждой на результаты тройных переговоров. Подробности сообщаю монголам сегодня или завтра. У них нет пока никаких сведений о состоявшемся соглашении по монгольскому Вопросу.

Миллер.

Секретная телеграмма посланника в Пекине от 15(2) ноября 1913 г. № 8 733.

Получил телеграммы № .№ 3102 и 3107.

(Тел. Нератова за № 3102 представляет собой передачу в Пекин телеграммы Миллера, № 290)

Опасаюсь, что попытка привлечь японского посланника к моим Представлениям китайскому правительству по поводу репрессий китайских войск во Внутренней Монголии может иметь весьма [22] невыгодные для нас последствия. Весьма вероятно, что, либо присоединившись но мне, либо совсем отказавшись сделать это, Ямаза использовал бы мое выступление, чтобы внушить китайцам, что мы стараемся побудить японцев вмешаться в дела, Внутренней Монголии, чего китайцы чрезвычайно боятся, что при этом мы имеем виды на Северную Манчжурию, но что японцы из дружбы к Китаю отклоняют наши предложения. Я уверен, что японцы ведут под рукой подобную игру, при всяком удобном случае убеждая китайцев, что с нашей стороны Китай всегда встретит враждебное к себе отношение и что единственным для него выходом является тесное сближение с Японией. Мне казалось бы поэтому весьма нежелательным дать почву для подобных происков, в особенности в настоящий момент, когда китайцы надеются, что им можно будет сблизиться с нами, дабы не подпасть под исключительное влияние властолюбивой Японии. Ввиду вышесказанного позволяю себе ходатайствовать, чтобы мне было разрешено оделить предписанное мне представление китайцам, не привлекая к … (В подлиннике пропуск) японского посланника. На основании телеграмм Миллера № № 290 и 291 я уже обратил внимание китайского правительства на образ действия китайских войск во Внутренней Монголии и убежден, что новые мои наставления по этому поводу окажут надлежащее воздействие, тем более, что я намерен не ограничиться заявлением министру иностранных дел и довести он этом чрез доверительное лицо по сведения самого президента. Жду указаний.

Крупенский.

Секретная телеграмма диплом, агента в Монголии от 16(3) ноября 1913 г. № 5 304.

Телеграфирую Крупенскому. Ссылаюсь на мой № 303.

Сегодня доверительно ознакомил монгольского министра иностранных дел с декларацией и нотами, обмененными между Россией и Китаем о Монголии. Ханда-цинь-ван, несмотря на все мои доводы о номинальном характере китайского сюзеренитета, остался при своем мнении, что даже такая зависимость дает возможность китайцам вновь обратить Внешнюю Монголию в свою провинцию. Монголы предпочитают сюзеренитет России. При настоящей положении дела Ханда-цинь-ван не видит необходимости в участии монголов в тройных переговорах. Он уехал от меня крайне взволнованным, причем сказал, что в виде протеста против китайского сюзеренитета монгольские отряды не будут отозваны. Указав на сообщенный мне им же письменный указ хутухты об отозвании отрядов, я счел долгом предостеречь в его лице монгольское правительство от неосторожных действий.

Миллер. [23]

Секретная телеграмма министра ин. дел посланнику в Пекине от 18(5) ноября 1913 г. № 3143.

Телеграмма № 733 получена.

Ввиду высказываемых вами опасений, не встречаем препятствий, чтобы вы сделали, независимо от японского посланника и не предупреждая его о том, представления китайскому правительству относительно образа действия его войск во Внутренней Монголии, придав оказанным представлениям общую форму, о которой упоминается в заключительной части нашей телеграммы № 3107.

Благоволите при этом обратить особенное внимание китайского правительства на сведения о военных приготовлениях в. Цицикаре, видимо, направленных против Барги, о, которых сообщает Афанасьев в телеграмме № 2456 (С. В. Афанасьев — русский консул в Цицикаре). Мы не включили Баргу в автономную Монголию и в принципе согласны на восстановление в этой области суверенитета Китая. Но это должно произойти путем мирных переговоров, в которых мы могли бы взять на себя роль посредников. Подчинение же Барги Китаю вооруженною силою слишком затронуло бы русские интересы, чтобы мы могли отнестись к нему безучастно.

Имейте в виду, что мы не оставили мысли связать восстановление китайской власти в Барге с вопросом о китайских вооружениях в Северной Манчжурии.

Сазонов.

Секретная телеграмма посланника в Пекине от 18 (5) ноября 1913 г. № 742.

Получил телеграмму от 5 ноября (№ 3143).

Сделал министру иностранных дел представление в указанном смысле. Он обещал мне, что командирам китайских войск во Внутренней и Южной Монголии будут тотчас же посланы приказания строго воздерживаться от всяких репрессивных мер по отношению к мирному монгольскому населению и что после опубликования текста Монгольского соглашения будет издан Президентский декрет, предписывающий всем китайским властям оказывать мирным жителям Внутренней Монголии всевозможное содействие и покровительство. Вместе с тем министр сообщил Мне о появлении близ Губихуанчена значительного количества войск ургинского правительства и снова просил нашего содействия к отозванию таковых. На мое заявление по поводу военных приготовлений в Цицикаре министр ответил, что об экспедиции против Варги нет никакой речи, китайское правительство желает там восстановления своей власти путем мирных переговоров и что оно было [24] бы нам очень благодарно за посредничество в этом вопросе. Министр высказал однако при этом мнение, что Китай не может отказаться от права иметь в Барге своих чиновников и содержать там свои войска. На дальнейший его вопрос, каким образом и на каких основаниях мы предполагали бы приступить к переговорам по баргинскому вопросу, я ответил, что не имею по этому поводу инструкций императорского правительства

Крупенский.

Секретная телеграмма тов. министра ин. дел посланнику в Пекине от 19 (6) ноября 1913 г. № 3152.

Сообщаю эту телеграмму нашему представителе в Урге.

За последнее время из Внутреннего Китая караванным путем через Калган в Ургу ввезены иностранные товары русскими купцами, которые, по-видимому, пользовались билетами, выданными консульством в Тяньцзине. Этим нанесен ущерб московским купцам, отправившим в Монголию русские товары.

Если с вашей стороны нет возражений, благоволите спешно по телеграфу предписать консулам в Тяньцзине и прочих подлежащих пунктах прекратить выдачу предусмотренных в 10 статье сухопутных правил 1881 г. билетов. Такое распоряжение могло бы быть мотивировано фактом создания, в силу декларации 23 октября, автономной Монголии, по отношению которой порядок транзита товаров еще не определен договорами.

Благоволите также телеграфировать, имеете ли вы в виду какие-либо иные меры для затруднения подвоза в Монголию товаров из Китая.

Нератов.

Секретная телеграмма диплом, агента в Монголии от 20 (7) ноября 1913 г. № 310.

Копия Крупенскому.

Ссылаюсь на телеграмму № 304.

Настроение монгольских министров улучшилось. Министр иностранных дел просит письменной гарантии в том, что китайское правительство не будет чинить насилий над внутренними монголами, чахарами и туметами. Я указал ему на тройные переговоры, как на лучший способ достичь соглашения с Китаем, поэтому и по целому ряду других вопросов. Ханда-ван сообщил, что главным делегатом на эти [25] переговоры будет назначен Сайн-ноин, его помощником Цэрэн-дорчжи. Министр финансов и хошунные князья не скрывают своей радости по случаю окончания военных действий, истощивших монгольскую казну и страну.

Миллер.

Секретная телеграмма и. д. министра ин. дел диплом, агенту в Монголии от 21(8) ноября 1913 г. № 3179.

Стремясь затруднить доступ в Монголию иностранным товарам из Китая, мы предложили консулам в этой стране прекратить выдачу билетов на провоз товаров караванным путем через Калган, мотивируя это распоряжение фактом создания в силу декларации 23 октября автономной Монголии, относительно которой порядок транзита товаров еще не установлен.

Благоволите телеграфировать, удалось ли вам осуществить предположение, чтобы ввозимые русскими купцами из Китая товары облагались в Монголии пошлинами, а равно, какие иные меры могли бы быть приняты, чтобы затруднить подвоз в Монголию товаров калганским и хайларским путями.

Нератов.

Депеша диплом, агента в Монголии от 21(8) ноября 1913 г. № 312.

В связи с русско-китайской декларацией о Монголии 23 октября 1913 года возникает вопрос, каким образом ургинское правительства будет ведать внутренним строем автономной Внешней Монголии и поддерживать в ее пределах авторитет своей власти.

На реформы внутреннего управления страны и на его поддерживание, равно как и на содержание хотя бы небольшой, но хорошо организованной и дисциплинированной военной части необходимы деньги, которых у монгольского правительства в настоящее время нет.

Бесцельная и дорого стоющая наступательная политика ургинских властей истощила страну. Все чаще приходится слышать жалобы на обнищание целых хошунов.

Несмотря на свое пренебрежительное после перевороту отношение к китайцам и на сознание всего вреда экономической от них зависимости, не только монгольские министры, но и хошунные князья и Дворяне не переставали кредитоваться у китайских купцов и фирм, легкомысленно не думая не только о дне расплаты, но Китая даже уверенность, что такового вовсе не будет, так как Монголия отделилась от Китая и тем как бы ликвидировала все свои прежние денежные счеты с этим государством. [26]

Одному ургинскому отделении» Дайцинского банка монгольско правительство состоит должным вместе с процентами около 1 500 рублей. На свои просьбы об урегулировании этого долга управляющий вышеупомянутым отделением получил ответ: раз китайцы сверг нули дайцинскую династию, то монгольское правительство считав счеты свои с Дайцинским банком оконченными.

Кроме того целый ряд пекинских фирм имеет получить со свои монгольских должников: князей, чиновников и простолюдинов д сколько сот тысяч рублей. Китайские фирмы намерены предъяви к монгольскому правительству требования об убытках, причинение Действиями монгольских отрядов не только во Внутренней Монголии но и в Кобдо.

Не может быть сомнения, что с прибытием в Ургу агента Китайского правительства упомянутые денежный требования приобретут настойчивый характер, щ затруднительное положение, в котором будет поставлено этими требованиями монгольское правительство осложнится еще недовольством чиновников, служащих и солдат вследствие неполучения жалованья из скудной средствами, а время нами совершенно пустующее монгольской казны.

С появлением в Урге китайского правительственного агент прекратятся, вероятно, доходы монгольского правительства от взимания с китайских товаров таможенных пошлин и от обложена китайско-подданных разными сборами и налогами — всего на сумм около 1 000 000 рублей в год. Винить в этом монголы будут, конечно Россию, признавшую сюзеренитет Китая над Монголией.

Вслед за китайским правительственным агентом в Урге, наверное появятся под китайским флагом или самостоятельно разные китайские японские, американские и германские предприниматели с заманчивыми предложениями денежных ссуд на кажущихся легких условия Невозможно будет тогда удержать монголов от всякого рода сделок и соглашений, в результате которых вся Внешняя Монголия очутится в полной экономической, а следовательно и политической зависимости от китайцев и иностранцев.

Нельзя будет рассчитывать и на ассигнование монгольским правительством средств на содержание Монгольской бригады под командою русских офицеров, численный состав коей, ввиду предстоящего согласно ст. 3-й декларации, ухода из монгольских пределов наши: войск, желательно было бы увеличить в целях поддержания авторитет власти не окрепшего еще монгольского правительства.

Ввиду доложенных соображений, казалось бы желательным с точки зрения наших интересов в Монголии, выдать монгольском правительству новую ссуду в 3 000 000 рублей, о коей оно уже [27] ходатайствовало, и ускорить открытие в Урге Монгольского Национального банка, который вместе с предположенным русским финансовым советником помог бы монголам бороться против экономического засилия китайцев и иностранцев.

Часть вышеупомянутой ссуды должна быть удержана на дальнейшее содержание Монгольской бригады в увеличенном составе.

Страх перед этим китайским засильем начинает появляться у монголов. Ко мне уже обращались военный министр Далай-ван и владетельная княгиня Дархан-хошей-цинь-ванского хошуна с настоятельными просьбами о ссуде 200 000 руб. для расплаты с китайскими кредиторами.

Своевременная денежная помощь с нашей стороны именно в настоящее время, разрушив убеждение монголов в том, что декларацией 23 октября с. г. Россия как бы отказалась от Внешней Монголии, признав над ней сюзеренитет Китая, укрепит их доверие к нам.

А. Миллер.

Секретная телеграмма диплом агента в Монголии от 25(12) ноября 1913 г. № 321.

Телеграфирую Крупенскому:

Монгольское правительство просит меня официально довести сведения императорского правительства о своем желании участвовать в тройных переговорах, Имена своих делегатов монгольское правительство сообщит по получении уведомления о времени начала упомянутых переговоров. Оно вновь ходатайствует о воздействии нашем на китайское правительство в смысле прекращения военных действий и отозвания войск. Приказ об этом хутухты послан монгольским отрядам. Посетившие меня министр иностранных дел, военный министр и приближенный его святейшества Ширин-Дамдин снова просят об отпуске за деньги миллиона трехлинейных патронов, причем заверяют, что ни на какие экспедиций вне Халхи они употреблены не будут, так как патроны необходимы внутри страны. До получения означенных патронов ходатайствую об отпуске из Монгольской бригады 200 000 патронов.

Миллер.

Телеграмма диплом, агента в Монголии от 26(13) ноября 1913 г. № 2767.

Телеграмма № 31790 получена.

(Ошибка в литографской копии, по которой воспроизводится данный текст, следует: «3179»)

Мое предположение относительно ввозимых русскими и китайцами из Китая товаров применил один раз, так как их китайские [28] компаньоны беспрекословно платили монгольские таможни и пошлины. В акте же одного контракта крупной русской фирмы с китайской фирмой по ввозу в Улясутай иностранных и китайских товаров категорически отказал. Чтобы затруднить подвоз в Монголию товаров со станции Манчжурия хайларским и калганским путями совместно с агентом министерства торговли и промышленности полагали бы полезными следующие меры:

1. Применять мое предложение даже в том случае, когда владельцы ввозимых упомянутыми путями иностранных товаров объявляют себя русско-подданными без участия китайских купцов.

2. Принять меры к скорейшему провозу скопившихся в Верхнеудинске и по дороге оттуда в Кяхту русских товаров, предназначенных для Монголии. Для этого необходимо немедленно распространить действие льготных тарифов и на товары, следующие в Монголию на вольных ямщиках до Кяхты, помимо товарищества Забайкальского пароходства и Кяхтинской городской станции. Грузы эти надлежит предъявлять в Кяхтинской таможне вместе с железнодорожной накладной, согласно которой таможня по досмотру и проверке груза выдает свидетельство о провозе груза в Монголию. Свидетельство это вместе с железнодорожной накладной служит документом для пользования льготным тарифом, так же как и таможенная зачетная квитанция. Скоплением грузов между Верхнеудинском и Кяхтой пользуются наши и китайские купцы для ввоза китайских и иностранных товаров вышеупомянутыми путями в Ургу. Вследствие скопления грузов гужевая провозная плата через Кяхту в Ургу значительно повысилась. Телеграммы о том же посланы министру торговли и промышленности и заинтересованным в привлечении на монгольский рынок русским фирмам.

Миллер.

Депеша диплом, агента в Монголии от 2 декабря (18 ноября) 1913 г. № 333.

В дополнение к секретному донесению моему от 8 ноября, с. г., за № 312, имею честь представить при сем на благовоззрение вашего высокопревосходительства копию с секретного отношения на мое имя состоящего при вверенном мне генеральном консульстве агента министерства торговли и промышленности от 8 ноября с. г., за № 317, о задолженности монгольских князей бывшему Дайцинскому банку в Урге и Улясутае.

По исчислению г. Болобана, задолженность монголов названному китайскому банку достигает 1 000 000 рублей без процентов. С последними же монгольские долги составят сумму около 1 500 000 рублей. [29]

Среди крупных должников находятся его святейшество хутухта и его два главных министра: Ханда-цинь-ван и Сайн-ноин-хан. Остальные монгольские министры и большинство хошунных князей фигурируют среди менее крупных должников вышеупомянутого китайского банка.

Недовольство монгольского министра иностранных дел признанием Россией китайского сюзеренитета над Внешней Монголией в значительной мере объясняется, по имеющимся у меня сведениям, уверенностью Ханда-цинь-вана в том, что полное отделение от Китая означало и прекращение платежей по китайским долговым обязательствам.

Трудно предположить, чтобы китайское правительство потребовало немедленную уплату всех монгольских долгов сразу, но можно быть уверенным, что оно, настаивая на частичной выплате прежних долгов, предоставит китайскому банку начислять проценты на остатки долгов и выдавать новые ссуды, дабы окончательно запутать монголов и иметь постоянный предлог для вмешательства в монгольские дела на экономической почве.

К сему считаю долгом присовокупить, что копия с настоящего донесения вместе с приложением представляется мною г. императорскому посланнику в Пекине.

А. Миллер.

Копия с отношения агента министерства торговли м промышленности в Монголии на имя императорского дипломатического агента и генерального консула в Монголии от 21 (8) ноября 1913 г. за № 317.

Имею честь сообщить вашему превосходительству, что общая задолженность монгольских князей бывшему Дайцинскому банку в Урге и бывшему его отделению в Улясутае достигает 688 000 купинских лан или около 1 000 000 рублей. Сроки уплаты 1910-1911 и 1912 гг., но из этой суммы едва ли уплачена одна четверть. Банк до сих пор получает долги.

Наиболее крупными должниками банку являются: 1) Тушетуханский аймак — 148 212 купинских лан, 2) Шандцзодбе, управляющий всеми шаби и имуществом богдохана — 138 100 купинских лан, 3) Ханда-цинь-ван, нынешний министр иностранных дел — 39 627 купинских лан и 4) Сайн-ноин-хан — о 061 купинских лан. Подробные донесения об этом мною на днях отправлены в отдел торговли министерства торговли и промышленности, а также, согласно Инструкции, в общую канцелярию министра финансов.

Верно:

Секретарь генерального консульства: Ал. Xионин. [30]

Депеша диплом, агента в Монголии от 2 декабря (19 ноября) 1913 г. № 336.

Заявление наше китайскому правительству от 30 июня было своевременно сообщено мною монгольскому правительству с должными разъяснениями истинного значения руководящих начал, положенных в основу русско-китайских переговоров по монгольскому вопросу (секретная телеграмма от 6 июля и донесения от 9 и 27 июля с. г. за. № № 105, 106 (В депеше от 9/VII 1913 г. № 106 Миллер сообщал о том, что он передал монгольскому прав-ву текст заявления от 30 июня, сделанного росс-м правом,. Китаю, причем Да-Лама возражал против не включения в понятие автономной Монголии территории, так называемой Внутренней Монголии, а также против признания Россией суверенитета Китая над Монголией) и 132 (При донесении от 27/VII 1913 г. № 132 Миллер препровождал перевод ноты монгольского министра ин, дел от 14/VII 1913 г. и копию своего ответа от 21/УН на эту ноту).

Несмотря на это и на мои устные заверения, что Внешняя Монголия никоим образом не может рассчитывать сразу сделаться из китайской провинции полноправным, самостоятельным государством, причем приводил в пример балканские государства, монгольские министры, тем не менее упрямо питали утопическую надежду на «полное отделение от Китая» и на присоединение к себе Внутренней Монголии. Они упорно приводили одни и те же доводы: со свержением манчжурской династии все монголы сделались самостоятельными и никогда не признают над собою власти китайцев, бывших в таком же подчинении у манчжуров, как и монголы. Раз монголы вышли из подчинения манчжуров, то они, монголы, имеют право образовать свое самостоятельное монгольское государство, со включением Внешней и Внутренней Монголии, подобно тому, как китайцы образовали свою республику под главенством Юаньшикая.

Большие надежды на проведение этих наивных мудрствований в жизнь монгольское правительство возлагало на миссию Сайн-ноин-хана.

Получив указания о воздействии на монгольское правительство в смысле прекращения военных действий и отозвания их отрядов в пределы Халхи, я немедленно же вошел в переговоры об этом с ургинскими властями, причем доверительно сообщил посетившим меня 28 октября с. г. министрам иностранных дел и военному о состоявшемся обмене декларациями по монгольскому вопросу. С подробностями я их однако не ознакомил, органичившись повторением моих прежних соображений в вышеизложенном духе.

Монгольские министры не придали последним никакого значения в надежде, что их просьбы о полном отделении от Китая и Присоединении к Халхе Внутренней Монголии будут исполнены. [31]

Поэтому в тот же день, 28 октября,, мною было получено письменное сообщение министра иностранных дел о состоявшемся указе хутухты об отозвании монгольских отрядов, в переводе на русский язык при сем представляемое (Этот документ нами здесь опускается).

Подписав 1 ноября с Ханда-цинь-ваном дополнительное соглашение с монгольским правительством о понижении телеграфной таксы и получив ноту монгольского министерства иностранных дел от 2 ноября с. г. по вопросу об отозвании монгольских отрядов, я того же числа доверительно ознакомил Ханда-цинь-вана с подробностями признания Россией и Китаем автономии Внешней Монголии (моя секр. телеграмма от 2 ноября с. г. за № 304).

Несмотря на то, что, как ваше высокопревосходительство изволите усмотреть из вышедоложенного, монголы были в достаточной мере подготовлены к результатам наших переговоров с Китаем, мое сообщение произвело на Ханда-цынь-вана удручающее впечатление. Я в первый раз видел монгольского министра иностранных дел в таком взволнованном состоянии.

Результатом последнего была нота монгольского правительства от 4 ноября с. г. о том, что «решение» двух правительств подчинить Внешнюю Монголию сюзеренитету Китая ни в коем случае не мажет быть принято монгольским правительством, так как оно не согласуется с общими законами и состоялось по непосредственному соглашению двух сторон.

Я ничего не ответил на эту ноту в ожидании получения разрешения сообщить монгольскому правительству I декларацию и ноту о Монголии, по опубликовании этих документов (моя секрет, телеграмма от, 15 ноября с. г. за № 324) (Секр. тел., № 324 Миллер запрашивал, опубликована ли декларация и нота о Монголии от 23/Х 1913 г. и может ли он сообщить их монгольскому правительству).

Представляя 7 ноября с. г. монгольским министрам вернувшегося из своей продолжительной поездки по Монголии агента министерства торговли и промышленности, я заметил значительное улучшение как в настроении Ханда-цинь-вана, так и других его коллег. Министр же финансов не скрывал своей радости по случаю окончания военных действий, опустошивших монгольскую казну без какой-либо видимой пользы.

В отношении монголов к русским со 2 ноября с. г., по моим данным, не только не наступило какого-либо ухудшения, а скорее замечается улучшение. Хошунные князья и масса населения пока сдержанно выражают одобрение соглашению между Россией и Китаем [32] «в пять статей», благодаря которому они не будут больше давать ни солдат, ни денег на какие-то военные экспедиции.

Настроение это, безусловно нам благоприятное, хорошо известно ургинским властям. Итти против общественного мнения монгольское правительство не решается из опасения внутренних осложнений. Это опасение и заставляет монгольских министров настойчиво ходатайствовать об отпуске в счет« обещанных 4 000 винтовок и 2 000 [sic!] патронов — лишь 1 000 000 патронов, дабы население видело, что у правительства имеется запас боевых припасов. Прося об отпуске этих патронов, монгольские министры всячески заверяют меня, что таковые необходимы внутри, против возможных внутренних врагов, и ни на какие внешние военные операции употреблены не будут.

Ханда-цинь-ван в минуту первого раздражения сказал мне о. бесполезности участия монголов в тройных переговорах в виду признания над Халхой китайского сюзеренитета. Успокоившись, он, конечно, заменил свое первоначальное опрометчивое мнение и вместе с военным министром Далай-ваном и делегатом его святейшества хутухты Ширин-Дамдином просил меня официально довести до «ведения императорского правительства о желании монгольского правительства участвовать в тройных переговорах (моя секрет, телеграмма от 12 ноября с. г. за № 321). Я напомнил им, что о своем желании принять участие в тройных переговорах монгольское правительство письменно уведомило меня нотою от 30 августа с. г. (12 числа средней осенней луны 3 года правления Олаина Эргукдэксэн), о чем я не преминул тогда же довести до сведения императорского правительства (мои секрет, донесения от 6 и 9 сентября за № № 216 и 218) (При донесении от 9/IХ 1913 г. за № 218 Миллер препровождал в мин-во пн. дел копии своей ноты монгольскому прав-ву от 29/VIII и двух монгольских нот от 29 и 30 августа).

На вопрос Ханда-цинь-вана, можно ли во время тройных переговоров возбуждать вопросы, кои монгольское правительство сочтет нужными, я ответил, что в основу тройных переговоров, очевидно, положены начала, изложенные в декларации и ноте. При этом я посоветовал монгольскому министру иностранных дел выработать программу всех важных для монгольского правительства вопросов, не выходящих за пределы вышеупомянутых документов. Я выразил готовность помочь ему в этом деле.

В отношении монголов к китайцам, уже осведомленным о состоявшемся между Россией и Китаем обмене декларацией и нот о Монголии, никакой перемены сравнительно с прежним не заметно. [33]

В общем, местная жизнь протекает пока вполне спокойно.

Донося вашему высокопревосходительству об изложением, имею честь присовокупить, что копия с настоящего донесения представляется г. императорскому посланнику в Пекине.

А. Миллер.