АЛТАН-ТОБЧИ

КРАТКАЯ ИСТОРИЯ О ПРОИСХОЖДЕНИИ ЦАРЕЙ

Когда Шудургу-хан превратился в змея, повелитель в птицу гаруди 40, когда Шудургу-хан сделался барсом, повелитель — львом; а наконец, когда Шудургу принял на себя вид юноши, повелитель превратился в старца и поймал его. Шудургу сказал повелителю: «не убивай меля; я представлю тебе цолмона 41, уничтожу твоих врагов, представлю тебе мэчит 42 и уничтожу мор и голод. Если убьешь меня, тебе будет худо; если не убьешь — худо будет твоим потомкам». Повелитель не согласился на это, стрелял в него (Шудургу-хана) и рубил его саблею, но не мог ранить. Шудургу снова сказал ему: «ты стрелял в меня и рубил, но не мог ранить; возьми пеструю, втрое свернутую веревку, находящуюся в подошве моего сапога и удави меня». Отыскав эту веревку, стал ею давить Шудургу-хана, который сказал: «если умертвишь меня посредством веревки, да будут и потомки твои подобно мне удавлены. Жену мою, царицу Гурбэльджин-Гуа, обыщи [144] до черных ногтей 43». С этими словами Шудургу-хан умер. Повелитель взял за себя царицу Гурбэльджин-Гуа, красотою которой все были поражены, начиная от повелителя до последнего человека. Царица Гурбэльджин-Гуа однажды сказала: «моя красота омрачена пылью ваших войск. Прежде я была красивее. Если мне выкупаться, то буду еще красивее». Повелитель приказал ей выкупаться. На берегу река царица поймала жаворонка и привязала к хвосту его письмо и послала его к отцу своему. Письмо было такого содержания: «в этой реке я утоплюсь; не ищите мое тело по течению воды, а ищите против течения». По словам дочери отец отыскал труп ее против течения; принесли каждый по одному мешку земли, которыми засыпали труп и таким образом похоронили ее. Курган этот называется Олхо, а река — Хатун-гол.

Покорив Тангутов, убив Шудургу-хана, разорив город Турмэхэй и взяв царицу Гурбэльджин-Гуа, повелитель провел летнее время в этот поход в урочище Лубан-хан. Потом заболел в городе Турмэхэй, и при смерти своей сказал: «Вы, четыре брата мои, подобные кабаргам, вы, четыре сына мои, подобные кулукам (объезженным лошадям), вы, пятицветные и четыре иноземные народы, слушайте: я и тогда ниразу не испытывал подобных мучений, когда, собирая свой великий народ, беспокоился и хлопотал до того, что вытягивались мои ременные стремена и вырывались ушки железных стремен. Я не видывал подобных мучений, когда, севши на свою бесплодную белую кобылицу и привязавши (за седлом) яргак из молодого козленка, я собирал свой великий народ. Не возмездие ли это за мои дела, совершенные в прежних [145] перерождениях? Вы, мои вельможи, не умирайте». Сунитский Кэлэгутэй-багатур отвечать: «Как яшма, крепкое правление твое, ослабнет; любимая супруга твоя Буртугэльджин-Сэцэн умрет; Хасар и Бэлгэтэй, двое твоих будут друг у друга отнимать (престол); с трудом собранные тобою многочисленные народы рассеются; высокое правление твое унизится; крепкими узами давно сочетанная супруга твоя Буртэгэльджин умрет; двое твоих (сыновей) Угэтэй и Тулуй осиротеют; поспешно собранные тобою многочисленные народы разъединятся и будут под властию других; подобное горе правление твое сядет; супруга твоя Буртэгэльджин-Сэцэн, которую ты нашел и с которою ты свыкся, умрет; двое твоих (сыновей) Хацугу и Ицагу будут соперничествовать; собранные тобою многочисленные народы разойдутся по горам и лесам и будут откочевывать по направлению Хангай-хана; жена и дети твои придут с рыданиями и воплями. Поэтому не дашь ли нам благих наставлений? Будут перекочевывать через высоты Ункуя, сыновья и дочери твои придут с рыданиями и воплями: не дашь ли им благих наставлений? Трудно раздавить только что рожденное тело (неопасного врага), но если раздавим, то без сомнения достигнем страны Нирваны, страны, где нет мучений; трудно разрушить здоровое тело (опасного врага), но если разрушим, то без сомнения встретимся в стране блаженных. Супруге своей Буртэгэльджин-Сэцэн, оставшейся одинокой, и своим сыновьям Угэтэю и Тулую, оставшимся сиротами, не укажешь ли ты воду в степи и дорогу на перешейке?» 44 Чингис-хан отвечал: «теперь не умирай, и жене моей Буртэгэльджин-Сэцэн, оставшейся одинокою, и сиротам [146] Угэтэю и Тулую укажи после дорогу на перешейке и воду в степи. На яшме нет кожи, на стали нет коры, дорогое наше тело невечно; поступайте непоколебимо и твердо переносите. Сущность дела состоит в окончания дела, имеющего сто начал; тверда душа того человека, который держит данное слово. Ведите себя скромно и согласуйтесь со многими: ведь всем нам суждено, проведя эту жизнь, умереть; соблюдайте в будущем хорошее правление и поступайте по приказанию мальчика Хубилая». После таких слов Чингис-хан скончался в год бинг-свиньи, на 67 году от рождения».

Тотчас запрягли лошадей в одноколку, на которую положили золотые останки повелителя, и во время пути сунитский Кэлэгутэй-багатур так восхвалял его: «Ты, повелитель мой, отправился как на крыльях отлетающего ястреба; ты сделался грузом скрыпящей одноколки; ты отправился как на крыльях нападающего ястреба; ты отправился будто на крыльях порхающего жаворонка; ты, сделавшись грузом скрыпящей одноколки, отравился!» Когда доехали они до топкого места Муна, одноколка увязла по ступицы; не могши привести ее в движение, они запрягли лошадей, принадлежащих пяти цветам (подданным); когда опять не могли вытащить ее, то сунитский Кэлэгутэй-багатур, во время забот всего народа, поклонился и сказал: «святой мой повелитель-кулук (подобный объезженному, неутомимому коню)! рожденный по воле голубого вечного неба, ты, покинув весь великой народ свой, достиг до высокого своего перерождения. Прочно основанное твое правление, благоустроенный народ твой, твои дети и супруга, родившая их, твои родные вода и земля — там! Твое проявление, основанное на правосудии, твой народ, обложенный данью, твои милые дети и супруга твоя, твой золотой [147] дворец — там! Твое правление, основанное на месте (где ты родился), дети твои и супруга, с тобою соединенная узами, народ твой, тобою собранный, твои родственники — там! Снег 45, вода, которыми ты омыт, многочисленные твои Монголы и твоя родина на Онон-Дэлигун-Болдоке, знамя твое, сделанное из холки гнедого жеребца, трубы и барабаны твои, служащие сигналами, весь народ твой, и место Арлан, находящееся в степи Хэрулуна, где ты воссел на трон — все там! Супруга твоя Буртэкэльджин-Сэцэн, соединенная с тобой еще до исполнения (до устройства правления), твоя вода и земля Бурхату-хан, любимые друзья твои Мохоли и Богурчи, и все твое правление — все там! Скрипки и дудки, твои инструменты, весь твой великой народ, святое отечество твое — там! Ты, мой повелитель, прельстившись теплотою Харугунна-ханни, многочисленностию чужеземного тангутского народа и красотою царицы Гурбэльджин, покинул старых своих Монголов. Хотя вышла твоя милая душа, но мы твои подобные яшме останки, перевезем (на родину), покажем их твоей супруге Буртэтэльджин и всему народу». 46 Таковые слова были услышаны повелителем и одноколка двинулась со скрипом. Все были в восхищении (от этого) и провожали его до великой страны отечества. Останки его, дорогие для каждого, над которыми поставлено восемь белых юрот, вечных для всех, сделались с этого времени предметом уважения всех народов и святилищем для ханов и зайсангов. Еще прежде, когда повелитель проезжал чрез это место, ему оно понравилось, почему тут и увязла одноколка по ступицы 47. Потом распространили ложные слухи в [148] народе (что он тут похоронен), между тем как здесь похоронили только его рубашку, юрту и онучи; настоящий же труп его, по словам некоторых, похоронен на Бурхан-Галдуне, а по словам других в Екэ-Утуке, находящемся за Алтай-ханой на южной стороне Кэнтэй-ханы.

По прошествии трех лет от смерти отца своего (Чингиса), Угэтэй-хан на 43 году от рождения, в год быка 48, был возведен на престол, в урочище, называемом Арлун и находящемся в степи Хэрулуна. Он царствовал 13 лет и скончался на 55 году своей жизни в урочище Утуку-Хулана, в год быка 49; родился он в год овцы 50.

По прошествии шести лет, в год лошади 51, Кулук-хан воссел на престол в урочище Урмай, имея 42 года от роду; наследующий год, на 43 году от роду, он скончался в урочище Самсикида, в год овцы 52, родился же в год быка 53.

Спустя пят лет, в год свиньи 54, 3 числа 4 месяца, на престол взошел Мункэ-хан, на 45 году своей жизни в урочище Арлан, находящемся на степях реки Хэрулуна; после девятилетнего царствования, на 54 году своей жизни, он скончался в городе Чинг-Джинку, в год овцы 55, а родился в год зайца 56. [149]

Спустя шесть 57 лет, Содо-Сэцэн-хан, на 45 году своей жизни, был возведен на ханский престол в Санду, в год обезьяны 58. Он ханствовал 35 лет и на 81 году своей жизни скончался в Дайду, 22 числа летнего месяца хоби, в год лошади 59, а родился в год змея 60.

После него Улдзэйту-хан, на 30 году жизни, воссел на престол ханский, 10 числа 4 месяца, в год лошади 61, в урочище Шихир-нагура; он царствовал 14 лет и скончался в Дайду на 44 году от рождения, в год овцы 62, 8 числа месяца хоби; родился в год быка 63.

На втором году после него воссел на престол Кулук-хан, 27 лет; после пятилетнего царствования скончался в Дайду, в год свиньи 64; родился в год змея 65.

После него, в год свинья 66, воссел на ханский престол Буянту-хан, 37 лет; ханствовал десять лет и скончался в Дайду, 47 лет, в год обезьяны 67; родился в год свиньи 68.

После него, в том же году, в год обезьяны, воссел на ханский престол, в Дайду, Гэгэн-хан, на 18 году от роду; скончался на 21 году в (урочище) Морину-Эбчигун, на юге от Санду; а родился в год мыши 69. [150]

После него, в год свиньи 70, Иисун-Тэмур-хан, 30 лет, воссел на престол в (урочище) Худо-арул; ханствовал 6 лет и на 36 году скончался в Санду, в год дракона 71 6 числа 8 месяца; родился в год змея 72.

В том же году, в году дракона 73, 12 числа 8 месяца, вступил на ханский престол Заягату-хаган, на 35 году своей жизни. А между тем Хутухту-хан, находясь на западной стороне, приобрел себе большую славу и по возвращении потерял яшмовую печать. В год змея 74 19 числа месяца хоби, он велел умертвить Цин-Сана и отправил Асар-Куцуна обозреть Сэцэкту-агур, где потом и воссел на ханский престол, 3 числа 4 месяца; в том же году, 6 числа 8 месяца, он скончался.

После него, 10 числа того же месяца, снова воссел на ханском престоле Заягату-хан; ханствовал 5 лет и на 35 году скончался в Дайду, в год обезьяны 75.

За ним, в том же году, вступил на престол Ирчимэл-хан. Он помер в Дайду 25 числа того же месяца и того же года.

После него, в том же году обезьяны, возведен в Дайду на ханский престол Ухагату-хан.

В его ханствование, у старика Дзурчит родился сын Дзу, и при рождении из его юрты показалась радуга. Махан и Ибагу 76, заметив это явление, доложили хану: «родился мальчик, от которого может быть польза, а [151] может быть и вред престолу; во всяком случае лучше было бы умертвить его, пока еще он ребенок». Хан на это не согласился и не велел умерщвлять его. Махан и Ибагу доложили: «когда не убили его, так после этого вините свою голову». Когда ребенок пришел в возраст, ему поручили управлять народом восточных провинций, а западными провинциала управляли Тохтага и Харцан. Спустя несколько времени Дзуку с братом своим Бухою ложно донесли хану на Тохтагу и Харцана, что будто они утаивают казенное имущество и доставляют ему худшее и не в большом количестве, а лучшее и большее употребляют в свою пользу. По этому доносу хан послал Дзукэ за Тохтагою и Харцаном, но Дзукэ, не доехав до них, с половины дороги воротился домой и донес хану, что они не хотят явиться. Хан снова его же послал, и Дзука снова также донес. Хан весьма разгневался на них (Тохтагу и Харцана), уволил их от должностей дарга и поручил управление народом двум братьям: Дзукэ и Буха, которые отправились для сбора дани и три года не возвращались. Поэтому хан сказал своим привратникам: «у Дзукэ стали ноги 77 очень тяжелы; когда он воротится, не отворяйте (ему) ворот».

Однажды хану (Ухагату) во сне приснилось многочисленное неприятельское войско, окружившее его город. Хан, испугавшись этого, бегал по городу, но нигде не мог найти выхода; наконец он прибежал на северозапад города, где заметил проход, и чрез этот проход вышел, оставив свой престол и весь народ. Тотчас хан приказал китайскому Гэган-Сэцэну истолковать виденный им сон, и тот так объяснил: «это признак лишения ханского [152] престола». После этого монгольские Тохтага и Харцан-Чинсан дали, говорят, этому сну лучшее значение; но когда действительно на северозападе города был отыскан проход, то хан весьма испугался, и подумал: «как бы виденное во сне не сбылось на самом деле».

В скором времени после сего возвратились Дзукэ и Буха с 20,000 одноколок, нагруженных данью и казною, а в 3,000 одноколок (были спрятаны) вооруженные войска, и еще много одноколок были наполнены сокровищами. Сначала привратники не отпирали им ворот; но когда были даны им сокровища, то пропустили их в город, где они обнаружили свои войска и окружили золотой дворец. Хан, узнав об этом, покинул 300,000 Монголов, и с женами, детьми и 100,000 Монголов убежал чрез проход, виденный им прежде. Томолаху-багатур, сын Того-багатура, из потомства Хабату-Хасара, проводя через этот же проход сына своего Хари-Кулука и предводительствуя 60 всадниками из поколения Кэгэртэн, вышел на встречу китайским войскам, шедшим в погоню за ними, и вступил в бой, говоря: «лучше пусть переломится кость, нежели честь (т. е. честь дороже смерти)». В этой стычке он пал. Говорят: «один из потомков Хасара принес пользу потомку хана (Чингиса)». — Хан с народом, вышедши из города через проход Молтокчин, построил город Барс, и в нем поселился, а китайские войска тоже построили город Кирса и поселились тут. После того Биликту, сын Ухагату-хана, (волшебством) произвел бурю и погубил китайские войска и лошадей; а когда остальное (спасшееся от смерти китайское войско) вышло оттуда, то монгольское войско преследовало (Китайцев) и, говорят, рубило их до самой Великой стены. Но остатки бежавших в беспорядке (китайских войск) жгли [153] (в дороге) свои стрелы сотнями и наконец погибли, говорят, разрушив свой строевой порядок. Это обстоятельство послужило основанием пословице: «Китайцы удалились в горы, а хвост Кирсы сделался кистью шапки (?)». 78 — «О, великолепно устроенный из разных драгоценностей мой прекрасный Дайду! о, мой прекрасный город Шанту-Шара-Тала, в котором проводил я летнее время! о, мой прекрасный и прохладный Кибун-Шанту! о, мой прекрасный Дайду, которого я лишился в год красно-лысого зайца, и прекрасный туман твой, который утреннею порою был видим с высоты! Были у меня, Ухагату-хана, Лаха и Ибагу, они знали мое положение, но упустили мой прекрасный Дайду. Неразумный владыка, не простившись с народом, расстался; остается только оплакивать его. Теперь я подобен двухгодоваловому быку, оставшемуся в кочевье. О, построенная из разных драгоценных вещей, белая осмиугольная (субурган мой) моя пирамида! О построенный из девяти драгоценностей прекрасный хотон мой, в котором управлял я великим народом! О, четырехсторонний, четверо ворот имеющий, прекрасный Дайду-хотон мой, в коем управлял я 400,000 Монголов. В то время, когда процветала вера и учение (буддизм), я жил беспечно — и потерял все. О, несчастный Дайду-хотон мой, удивлявший своим великолепием всех Монголов моих, повсюду распространившихся! О, зимняя резиденция моя, Ункуй-балгасун! О, летняя резиденция моя, Кибун-Шанту! О, мой Шара-Тала! Горько вспомнить, что я не послушался слов [154] Лаха и Ибагу. Построенный хутуктами тростниковый дворец мой, в коем проводил знойное время Хубилган-Сэцэн-хан, и Кибун-Шанту — все взяли Китайцы, и оставила мне, Ухагату-хану, позорное и бесчестное имя. Построенный всеми силами народа, яшмовый мой Дайду, строения коего связаны между собою, мой несчастный Дайду похищен Китайцами, и мне, Ухагату-хану, осталась только позорная, дурная слава! Построенный из разных раковин мой драгоценный Дайду, в котором я проводил, бывало, лето, и Кибун-Шанту похищены по моей оплошности Китайцами, и мне Ухагату-хану осталось только позорное имя. Славное правление (государство), основанное ханом Эдзэном, милый Дайду, построенный мудрым Сэцэн-ханом, и этот драгоценный хотон, который для всего народа был святынею — все это похищено Китайцами. Дорогой, прекрасный Дайду, построенный Сэцэн-ханом, Хубилганом (т. е. воплощение) всех будд и золотым потомком Чингис-хана, сына царя Тенгрия, я, Ухагату-хан, Хубилган всех бодисатв, потерял по воле царя Тенгрия (Хормусты)».

(Когда был потеряв город ) Буха-Тэмур-Чинсанг вынес в рукаве яшмовую печать Хан-Эдзэна, беспрестанно отбиваясь от врагов, и произнес: «хотя и надолго потерян этот прекрасный Дайду, но опять да утвердится трон хана на прежнем месте, среди врагов; драгоценная вера (буддизм) хотя с выходом из дворца оставлена, но мудрые бодисатвы да будут судьями и востановят ее снова».

Спустя четыре года (после итого происшествия, лишения престола) Ухагату-хаган скончался на 29 году от рождения, в городе Инг-Чинбу, в год собаки, окруженный золотым потомством Чингис-хана. И так потерян город, в котором жили 105 лет и 6 месяцев, начиная от Хубилай-Сэцэн-хана до Ухагату-хана. [155]

Когда Ухагату-хан лишился своего государства, супруга его, царица из хонгиратского племени, была на 3-м месяце беременности. Спрятавшись в бочке, она осталась в городе (эта бочка по-китайски называется Ганг, по-монгольски бодонг), потом она была взята (китайским) ханом Джосу-хонгуа, который и воссел на престол. «Если я рожу по прошествии семи месяцев, думала царица, то он (Джосу-хонгуа) примет его за ребенка врага (своего) и убьет; если же рожу по прошествии десяти месяцев, то подумает, что ребенок от него и не убьет его». Потому она умоляла Тенгрия, чтоб он прибавил три месяца и соблаговолил продлить (роды) на 10 месяцев. По милости Тенгрия мальчик родился по прошествии 13 месяцев; в то же время родился мальчик и от Китаянки, другой супруги Хунгуа-хана. При этом Хонгуа-хан видел во сне двух борющихся драконов, из которых левый побеждал правого. Призвав волхва, он спросил его о значении этого сна, и волхв так объяснил: «эти два дракона не настоящие драконы, но твои два сына: правый дракон — твой сын от царицы-Китаянки, а левый — твой сын от царицы-Монголки. Последнему суждено овладеть твоим престолом. На эти слова волхва Хонгуа-хан сказах: «хотя мать его была женою врага моего, но между моими сыновьями нет различия пусть он владеет престолом». Потом вне белой стены выстроил город Кукэ-хото, в котором поселился и утвердил свой трон. Через три года он скончался.

После него на престол вступил сын его, Джакхоя-хан. По прошествии четырех лет, Джунлу-хан, сын царицы хонгиратской, прибыл с войском, состоявшим из 6,000 собственных Монголов, 30,000 Дзурчитов, поколения Усунов, и Китайцев-Харакэрмэтов, поймал [156] Джакхоя-хана, привязал ежу на шею серебряную печать и выгнал (из государства).

Джунлу-хан, сын Ухагату-хана, вступал на престол; после, говорят, было роздано в награду 6000-м улкитских учитов 360 дайду 79, по случаю вступления на престол сына законного царя, а Джурчитам 600 дайду. Джунлу-хан скончался, процарствовав 22 года; Хонши-хан ханствовал один год; Шанда-хан — 10 лет; Джиндун-хан — 14 лет, Джингтэйхан — 15 лет, Чинхуа-хан — 3 года, Хуинчей-хан — 18 лет; Джиндэ-хан — 16 лет; Джидун-хан — 46 лет; Лунчин-хаган — 6 лет; Вали-хан — 48 лет; Тэшун-хан — 1 месяц; а потом царствовали Тэймэн-Чу и Дэнзи. От Хотсаду-хана 80 до Дэнзи-хана прошло 257 лет.

Биликту-хан, сын Тогон-Тэмур-хана, в городе Ингчин воссел на ханский престол, в год собаки. По прошествии 9 лет, в год лошади, быль возведен на престол Усхал-хан; от ханствовал 11 лет и скончался в год дракона. В том же году воссел на престол Дзорикту-хан; ханствовал 4 года и скончался в год овцы. После него воссел на престол Элбэк-хан, в год собаки. Этот Элбэк-хан однажды на облаве, увидав на снегу кровь убитого зайца, спросил: «есть ли такая женщина, белизна которой была бы как снег, а ланиты как эта кровь?!» Ойратский Тафу-Хутхай отвечал на это: «как же, есть такая!» — «Кто такая, нельзя ли видеть ее?» — «Если вы действительно желаете видеть ее, так я скажу: это твоя невестка, Ульдзэту-Гуа, жена твоего сына Хагурцак-Дугурэнг-хунтайцзы». Прельстясь красотою своей [157] невестки, Элбэк-хан сказал Хутхэй-Тафу: «о, показывающий то, чего не видал, соединяющий то, что далеко, удовлетворяющий жажде желаний, ты, мой Тафу, ступай!» Он передал Бэгэдзи слова хана в следующим виде: «он послать меня, желая взглянуть на вашу красоту». Бэгэдзи разгневалась и отвечала: «можно ли земле соединиться с небом, можно ли хану взять свою невестку? Пусть увидит его сын, Дугурэн-Тэмур, что хан, отец его, уподобился черной собаке». Не внимая словам невестки, хан убил своего сына и взял ее себе.

После этого Тафу пришел просить хана о награждения его титулом даруги; но как хана не было (дома), то и сидел он перед домом. В это время Хунг-Бэгэдзи послала к нему посла и просила его зайти к ней и вместе с дарами подождать у ней хана. Тафу явился. Бэгэдзи поднесла ему чашу (с вином) с следующими словами: «ты мою неважную особу сделал важною, малое мое тело сделал великим, имя Бэгэдзи сделал тайху (императрицею)». Потом взяла объемистую кожаную посуду, разделенную на две половины: в одну налила воды, а в другую крепкого ардзану (вина); сама пила воду, а крепким ардзаном напоила Тафу до упаду. Потом в спальной юрте постлала ковры, положила подушки, завесила занавесами и на этой кровати уложила Тафу. Растрепав волосы свои и расцарапав лицо свое, послала за ханом. Прежде чем приехал хан, Тафу успел убежать. Хан погнался за ним в погоню и в этой схватке был у хана отстрелен мизинец. Убивши Тафу, хан приказал сунитскому Джамин-Тайфу вырезать ремень из спины убитого, и послал к своей жене. Смешавши кровь хана с жиром Тафу, она облизывала, приговаривая: «кровь хана, убившего своего сына, жир Тафу, бывшего причиною смерти моего господня [158] (супруга, владыки), доставшиеся мне в подарок — вот успех мщения женщины! Умирать мне все равно». Хотя хан узнал негодование Бэгэдзи, но, сознавая свою вину, ничего не говорил ей об этом.

Сыновьям Тафу, Батулу-Дзинсангу и Угучи-Хашигу, было поручено ханом начальство над 40 тысячами (Ойратов). Они, в год змеи, на 6 году ханствования Элбэк-хана, убили его, взяли 40,000 Ойратов и, отделившись, сделались непримиримыми врагами. Таким образом власть Монголов перешла к Ойратам.

После того, в том же году змеи воссел на престол Тогон-хан, ханствовал 4 года и умер в год лошади. После него воссел на престол Олом-Тэмур-хан, ханствовал 13 лет и скончался в год барса. Через год, в год зайца, вступил на престол Дэлбэк-хан; ханствовал 5 лет и скончался в год овцы. В том же году Ойратай-хан возведен на престол; ханствовал 11 лет и скончался в год змеи. После него, в том же году, возведен на престол Адай-хан.

С давнишнею ненавистью к Ойратам, Адай-хан собрал своих Монголов и предпринял поход против Ойратов. В то время, когда войска приближались, хотели было назначить (для поединка) угулэтского Цаган-Тумун-Эскуя, но Адай-хан выбрал Шигустэй-багатур-нояна, сказав: «хотя быстра двухгодовалая лошадь, но старый конь не утомим». От Ойратов был выбран Куйланча-багатур. Оба были приятели. Когда-то они говорили между собою: «в случае войны между Ойратами и Монголами мы выйдем на поединок». Куйланчи говорил: «при моем стрелании (то есть умении стрелять), пожалуй хоть и панциря не надевай (т. е. когда я стреляю, панцырь не поможет)»; а Шигустэй сказал: «при моем рубленьи (т. е. уменьи рубить), [159] пожалуй хоть и шлема не надевай (не поможет)». — Когда поединок быть назначен, Шигустэй надел три панцыря один на другой, навесил на грудь курдзе (деревянная доска), сел на светлосоловую лошадь с лысиной на лбу и, в сопровождении хорлатского Олхой-Мэргэна, ехавшего на буро-лысой лошади, выехал на поединок (из строя). Со стороны Ойратов выехал Куйланчи-Мэргэн в двойном шлеме, на сиво-лысой лошади. Они сразились на месте, называемом Боро-Нохойн-зон (задница у серой собаки). Куйланчи-багатур выстрелил в Шигустэя так, что стрела его разбила переднюю луку седла, пронзила двойной панцырь с курдзэ и от силы этого удара (Шигустэй) очутился на задней луке; а Олхэй-Мэргэн выстрелом отшиб ногу у лошади Куйланчи-Мэргэновой. Потом Шигустэй, произнеся: «надеюсь на счастие светло-соловой моей лошади и на счастие острия моей кривой сабли; рожденному для престола нет друзей», разрубил ему (Куйланчи) голову, на которую был надет двойной осьмисторонний шлем. В этом сражения Батула-Чинсан, сын Тафу, был убит; жена его взята ханом, а сыну его Тогону велено пасти овец у Аруктай-тайши. Вот каким образом владычество от Ойратов перешло к Монголам.

После этого у Адай-хана было собрание. Пасший стадо Тогон-тайши (сын Батула-Чинсана) встретил двух человек, возвращавшихся из собрания, и спросил у них, что было предметом их собрания? Они отвечали, что отложено (собрание), потому что его не было там. Тогон снял стою шапку и помолился тэгриям, говоря: «это не ваши слова, а слова тэнгриев».

Однажды Аруктай-тайши сказал своей жене: «этот Тогон сын благородного человека; в его присутствии не убирайте своих волос и скрывайте от него, когда будете [160] чесаться». Тогон-тайши при этих словах вышел на двор и молился тангриям, говоря: «эти слова не ваши, а изречение тэнгриев». — Когда Оной-Аха (жена Аруктая) чесала голову Тогон-тайши, младший брат Аруктай-тайши, сказал ей: «про этого Тогон-тайши говорят, что он благородного происхождения; кажется, лучше было бы вычесать внутренность его (т. е. убить), чем голову, или прогнать». Оной-Аха разгневалась и не согласилась (на его предложение). Брат Аруктай-тайши прибавил: «если не согласишься на эти слова, не вини свою голову». После этого, заметив, что собаки лают с воем, что монгольские мальчики плачут с хрипом, что табуны свои собирают с криком и, вспомнив вышеупомянутый разговор, Тогон-тайши во всем этом видел дурные для Монголов предзнаменования, и помолился тангриям. После этого мать Тогона сказала Адай-хану: «ты меня призрел, сделал женою своею; за чем же сына своего Тогона допускаешь быть слугою других! Убей его или прогони». Хан согласился на слова жены своей, и двум послам, Шильмичию и Сайламучину, приказал проводить Тогона-тайши в его отечество. Лишь только Тогон-тайша прибыл, как собрались Ойраты, Угулеты, Багатуты, Хойхаты (наверно это Хойта), Дурбен-Тумен, и спрашивали у него об обычаях и нравах монгольского хана, тайшей и великого народа. На их вопросы Тогон-тайша отвечал: «Монгольский Аруктай-тайши от старости медлен во всех делах; лук его изменился, а понятия не изменились (желание есть, а силы нет); чиновников знающих правление сажает вне (пренебрегает); на лошади своей, употребляемой для войны, ездит дома; людей малосведущих определяет на службу; ездит на войну на молодой лошади; беглых людей допускает к управлению и думает только о горячих напитках в кожаных сосудах. [161] Они (Монголы) — как верблюдицы без верблюда, как коровы без быка, как табуны без жеребца и как овцы без барана. Если не верите моим словам, пусть справится Угэчи-Хашига». Проведя (обманув) монгольских послов Шильмичина и Саймучина 81, Тогон-тайши сам прибыл к Адай-хану с хорошими лошадьми, соболями, рысями и лучшими сокровищами, спрашивая у народа дорогу. Хан, увидав, сказах: «вот награда за возвращение Тогона-тайши в отечество». Шильмичин и Саймучин отвечая: «Ойратов подозревать не в чем; Тогон-тайши, доставивши твою дань, от дальнего пути утомился; позволь ему провести у нас несколько дней?» Хан согласился, говоря: «уважим чужого человека». Между тень вслед за Тогоном-тайшей пробыло ойратское войско из 40,000 человек, напало на Монголов, и Тогон-тайши тотчас пленил Адай-хана. Адай-хан сказах ему: «припомни, что я твою мать сделал своею женою, а тебя самого не убил». На это Тогон-тайши отвечал: «разве мать моя не имела мужа, я разве я не имел отца?» И когда с этими словами хотел убить хана (убийцу своего отца), последний сказал: «я положился на слова Шильмичина и Саймучина; хоть бы раз пустить мне свою стрелу, и умереть». Адай-хан, после 14 летнего ханствования, умер от руки ойратского Тогон-тайши, в год лошади. Вот каким образом власть над Монголами была захвачена Ойратами.

После сего, в тот же самый год, воссел на великий трон Тайсун-хан. Тайсун-хан и Накбардза-Джинан условились с Ойратами сойтись на месте, называемом Мингану хара, куда Ойраты пришли раньше под начальством хана, Эсэн-тайшия ойратского. Абдуя-Сэцэн, [162] Сатула-Икитэй, Байтула-Алак-Тэмур, Хатун-Тэмур, Аба-Бурки-Тайдуй, Тогон-Кумучи-Убуши, и другие, предводительствуя каждый 1000 человек, напали на Монголов и произвели бурю и холодной ветер, отчего Монголы и лошади их должны были терпеть ужасный холод. Поэтому хан и Джинанг назначили собрание, в котором изъявили желание заключить мир с Ойратами. Гухан-Сандачин-Сэцэн пробыл после заседания и спросил: «как зовут прибывших ойратских тайшей (прибывшие в поход)?» Ему всех переименовали. На это сказал он: «это слово Тэнгриев; мы отправимся против них с войском и нападем». Хан и Джинанг с гневом сказали: «можно ли было ожидать от человека, на которого была вся надежда, таких вредных (разорительных) слов?» Сандакчин-Сэцэн 82 рассердился, ударил по голове своего белого кона, и уходя сказал: «поймать, так поймаем; собрать, так соберем (т. е. чему быть, тому не миновать)» Кагурцак-тайджи одобрил слова Сандакчин-Сэцэна. Тайсунг-хан с гневом сказал при этом: «если умирать, так всем умирать, если оставаться живым, так всем жить (если идти на войну, так всем идти, но не отдельно, не поодиночке)». Между тем ойратские войска возвратились.

После возвращения их, Тайсунг-хан от Джинанга требовал Цагана алакчугутского, который убежал в нему от хана на черно-гнедой лошади, с полным вооружением. Но Джинанг не выдал. Тогда Инак-Цаган, из ненависти (к Джинангу), доложил хану: «когда войдет в вас ум и когда выпадут у дикого козла рога?» Хан с гневом сказал: «беглец слишком смел, но смелее его [163] укрывальщик, Накбардза». Накбардза, услышав ага слова, с сердцем сказал: «напрасно (он хан) думает, что я ничего не значу». Когда хан отнял у него Инак-Цагана, Накбардза-Джинанг сказал: «с этого времени я не считаю тебя своим братом м присоединюсь в Ойратам». Кагурцак-тайши заметил ему: «говорят, что тот, кто помогает родных с жениной стороны, не возвысится, кто помогает одноутробным возвысится; кто защищает чужих, тот не возвысится, кто помогает ближним, тот возвысится. Великий хан создан для правления, и главе трудно сделаться последним». — Накбардза не послушался его слов в послал к Ойратам послов: ортушийского Хатун-Тэмура и джуншиебутского Нэкэй-Тэмура, с известием об отложении своем от Тайсунг-хана и соединении с 40,000 Ойратов, и также известил о желании умертвить Сандакчин-Сэцэна и Кагурцак-тайджия, которые были шпионами. Абдар-Сэцан (ойратский), сложив ладони, сказал: «этот ребенок (Кагурцак) что знает?» Между тем ойратские тайши и нояны дали такой ответ: «ты, Джинанг, сделайся ханом, а свой титул Джинанга отдай нам. Если ты согласен на наше предложение, мы готовы присоединиться». Послы, по возвращении, донесли подробно (Джинангу) слова ойратских тайшей и нойонов. Он тотчас же согласился, отложился от своего брата Тайсунг-хана и откочевал. Затем Джинанг в соединении с Ойратами пошел против своего брата. Когда войска стали разводить огни, то он сказал им: «брат мой малодушен, разведите каждый по десяти костров». Караульные, узнав о близости ойротского войска, донесли Тайсунг-хану, который сам пожелал обозреть его, но увидав огни, сказал: «если столько огней, число которых подобно числу небесных звезд, сошедших на землю, то как можно победить их?» [164] Тайсунг-хан обратился в бегство на Кэрулун, взявши небольшое число своих (приближенных).

Хан прежде был женат на Алтайе, дочери Цебдэна; но заподозрив ее в любовной связи с тарикчинским Халцагаем, отправил ее с отмороженными ушами и носом 83 обратно в отцу ее Цэбдэну хурлатскому, а Халцагая убил. Теперь же и сам он отправился в прежнему своему тестю Цэбдэну. На дороге, по которой ехал, был нарочно оставлен сартагульским Куцуком серебряный котел. Хан, узнав о потере котла, спросил у приближенных своих: «кто из них вернее (доставит котел)?» Вызвался этот самый Куцук, и был отправлен на вороном ханском ноне; но, взяв серебряный котел, он ушел к Джинангу. Между тем Тайсунг-хан прибыл в Цэбдэну и зашел к прежней своей супруге. Цэбдэн сказал ему; «тенистая сторона Харуги прежде была тепла, но отчего потом сделалась холодною? пазуха (грудь) жены прежде была холодна, отчего же теперь сделалась теплою? задняя сторона горы Алта-ханы была прежде тепла, отчего потом сделалась холодна? пазуха дочери моей Алта-ханы прежде была холодна, отчего теперь сделалась теплою? Возвращаются ли на кочевье, оставленное по недостатку травы? Берут разве обратно жену, покинутую за дурную наружность?»

Тайсунг-хан имел трех сыновей: старший сын, Мунгали, говорят, скончался своею смертью еще прежде (при хане), а другие два его сына: Или и Тили, хурлатские Айбулат и Бакбулат, и сам Тайсунг-хан — все пятеро были убиты хурлатским Цэбдэном на месте Орчину-Чикир, [165] в год обезьяны. Тайсунг-хан царствовал 15 лет. Старший брат Айбулата и Бакбулата, Мэнду-Урлук ночевал в это время у другого соседа. Его две лошади, хулахан и хархан, предчувствуя несчастие, били копытами землю и тяжело вздыхали. Мэнду-Урлук, заметив эти признаки, поспешил на другой день к царю; но прежде нежели он прибыл, хан и его братья были уже убиты. Мэнду-Урлук похоронил хана, положив голову его на одного брата своего, а нога на другого, потом с несколькими товарищами Мэнду напал на Цэбдэна и отмстил ему.

Спустя несколько времени, в общем собрании, Ойраты, изыскивая средства к убиению Джинанга, так рассуждала между собою: «человек, не думающий о пользе своих родных, будет ли думать о нашей пользе? кто не думал о своем правлении, будет ли думать о нашем? будет ли думать о нашей славе тот, кто не думал о своей? В свой огонь он налил воду, а в наш — масло; кому, после этого, он сделает добро?» Вследствие сего ойратские нояны доложили Джинангу: «ведь мы условились прежде с тобою, Джинанг, чтобы ты принял достоинство хана, а свой титул Джинанга отдал нашему Эсэн-тайджи, а потому мы предлагаем тебе достоинство хана, а Эсэн-тайджию соблаговоли (дать) титул Джинанга». Ойраты по этому случаю приготовили пир, на который пригласила Джинанга. Вырыв большую (глубокую) яму в юрте, и закрыв ее войлоком, она принимали Джинанга с 33 урбалгатанами, с 44 отоготанами и 61 кэгэртенами в одну дверь, а выводя чрез другую, убивали их, и трупами их наполнили яму до верху. Отсюда произошла поговорка: «смерть вельмож в собрании» (т. е. смерть вельмож влечет за собою смерть многих), «смерть собаки у решетка юрты» (т. е. смерть простого человека не оставляет никаких последствий). [166]

Кагурцак-тайджи сказал своему товарищу Нагацу: «ступай и посмотри, что там делают Джинанг и великие и малые сановники, которые вошли в юрту?» Тот сходил и сказал ему: «я не видал ни Джинанга, ни прочих, видел только кровь, текущую у южной стороны юрты». Тогда Кагурцак произнес: «если нам суждено лечь, так ляжем; умереть, так умрем», и с этими словами, взяв своего товарища Нагацу, скрылся с ним в горах. В след за ними погнались погонщики, одетые в двойной панцирь, и пробирались на скалу по тропинке. Нагацу прострелил насквозь панцирь переднего человека, который упал и увлек со скалы следовавших за ним. Но когда за тем пришли другие, одетые в тройной панцырь и с копьями в руках, Нагацу сказал: «я не могу, ты сам стреляй!» Кагурцак-тайджи с криком прострелил тройной панцырь Ухаган-Дзурагия, который свалился со скалы, увлекая за собою следовавших за вянь. После того Нагацу сказал: «хотя мы и спаслись, но куда пойдем пешком?» и отправился воровать лошадей. Эсэн-тайджи в это время сидел у огня, заслонив его от ветра своею буркою; лошади его: кобылица эрмэк-шаргукчин и жеребец хурдун-хула были привязаны и окружены людьми, которые в это время спали. Нагацу подкрался с той стороны, которая была заслонена буркою, и когда отвязывал лошадей, то послышался топот, почему спавшие люди начали оглядываться, но никого не видели; когда наконец Нагацу, отвязав лошадей, на одну из них сел, а другую повел под уздцы, топот послышался еще сильнее. Те же люди опять начали озираться, но никого не видя, приняли это за биение сердца от испуга. После этого спросили у Нагацу: «страж, как твое имя?» Он отвечал: «какой ты бдительный человек! мы Монголы: Кагурцак-тайджи и Нагацу; держите вас». С этими [167] словами он поскакал через плетень. Прибыв к Кагурцак-тайджи. Нагацу окликал его, но тот не откликался; думая, что Кагурцак убежал, он наконец окликнул в последний раз и Кагурцак явился. — «Зачем же ты убежал отсюда?» — «Я думах, что тебя поймают Ойраты и приведут сюда, чтоб ты указах, где я; потому я и удалился». — Они потом сели на лошадей и отправились к Хутукту-Хулусун, где пустили лошадей своих на корм, привязав их на лыко; но когда заметили человека, следящего за корсаком, они убежала. Скитаясь без пища, она увидали оленя (хара-хоцок му), и застрелили его; из ребер сделали для себя седла, а мясо употребили в пищу. Наконец они прибыли к одному тукмакскому (кипчакскому) богатому человеку, младший брат которого сказал: «нельзя заводить дружбы с людьми, имеющими в глазах огонь; лучше убей их». Брат на то отвечал: «разве не бывает дружбы с незнакомцами?» и не убил их. Спустя несколько времени после сего, Нагацу сказал Кагурцаку: «к чему нам вести себя в одиночестве; я отправлюсь и Ойратам и привезу твою жену. До приезда моего старайся скрывать, что ты ноян; не полагайся на людей, и не убивай всех зверей (при облаве). Я скажу Эсэн-тайджию, что тебя убил». С этими словами Нагацу отправился в путь, а в знак (того, что убил его) взял кобылу (его) 84.

После отправления (Нагацу), Каргуцак женился на дочери этого богатого человека. Однажды, во время облавы, Каргуцак застрелил всех зверей, вошедших в круг облавы, кроме двух, которым удалось ускользнуть; за такую наглость он был убит братом богача. Между тем Нагацу [168] прибыл (к Ойратам). — «Если придет Нагацу, то убьешь ли ты его, или нет?» спросила Эсэн-тайджия мать его Аха. На это он отвечал: «если он придет, то съем его мясо и выпью кровь его». — «Ну, а если он убил Каргуцак-тайджия, неужели и тогда убьешь его?» спросила мать. — «Нет, в таком случае не убью его». — Тогда мать представила Нагацу своему сыну, который сказал: «ну, счастливец, ты спасся».

После этого Эсэн предпринял поход против Тумоков (Тукмаков). В этот поход Нагацу не взяла, а потому он, взявши двух лошадей, отправился вне войска (т. е. другим путем). Ойраты напали на Тумоков. Нагацу, следуя за передовым войском Ойратов, отнял (у Тумоков) табун лошадей и пригнал его в Эсэн-тайджию, с матерью которого он заключал условие, тайно передав ей серебряную чашу и железный котел. Эсэн рассердился на него за то, что не отдал ему чашку и котел. Мать сказала сыну: «разве можно завидовать матери? разве мало, что Нагацу убил Кагурцака и пригнал тебе кобылу его, эрэмэк-шаргучину?» Эсэн-тайджи, увидев добычу, сказал: «он не человек, а коршун (элие)». Отсюда произошло прозвище Нагацу-Элиэ. Элиэ-Нагацу потом убежал от Эсэна.

Бэгэдзи, жена Харгуцак-тайджия 85, дочь Эсэн-тайджия, будучи беременна, была взята замуж ойратским Эбуй-Ходжигиром.

Эсэн-тайджи однажды пригласил к себе Шигустэй-нояна, прежде взятого у Монголов Ойратами. Шигустэй-ноян прибыл с 30 своими товарищами, и с 10 из них вошел в юрту, для него поставленную. Эсэн чрез посланного потребовал от него тот меч, которым он [169] разрубил Куйланчия. Шигустэй, зная его злое намерение, этим мечем хотел отрубить голову посланному, но Олхой-Мэргэн остановил его. Шигустэй отдал свой меч. Посланный спросил его: «правда ли, что это тот самый меч, которым ты убил Куйланчия, или нет?» — «Вещь та самая, но хозяин не тот», отвечал Шигустэй. Шигустэй-Унг и Олхой-Мэргэн с десятью товарищами были убиты.

Один Ойрат, поймав птицу, спрашивал у всех: «какой она породы?» В это время прибежал к нему голый мальчик и сказал: «эта птица есть хаджир-тарбат, птенец коршуна, потому что рот у него большой, лапы широкие и плечи угловатые, хвост тонкий; таких птиц принимали бывало в ограде уткэ 86 (где обучают их для охоты)». Этот Ойрат пришел к Эсэн-тайджию и рассказал ему: «мы не могли узнать, что это за птица, а узнал ее один монгольский мальчик». Эсэн-тайджи сказал: «я ненавижу этого ребенка; приведи его ко мне. Мы искала сына Шигустэй-багатура, но не могла найти. Наверно это плод врага. Если ребенок женского пола, причеши ему голову (не убивай); если мужеского пола, то вычеши внутренность (убей)». Жена солонготского Сангулдари, Харакчин-Тайбуцин, увидав посланных, спрятала Болго-нояна под опрокинутый котел, сверху которого набросала помет, приказав ему не шевелиться. Таким образом, обманув посланных, отдала она им своего сына вместо его. Один из них обнажил этого ребенка, на шею надел петлю, чтоб удавить; но другой остановил его, говора: «это не давишний мальчик, у того задница похожа на заячью задницу, и [170] был огонь в глазах». Когда они ушла, Харакчин-Тайбуцин сказала мальчику: «мы тебя скроем; много ли, мало ли, будут бить меня, но будут Ойраты бить меня; я взята ребенком и не знаю ни родителей, ни соседей своих». Потом она оставила его у Ойрата Иладжу-Баяна, который и призрел его, говоря: «хотя он и не знает своих родителей, но все таки наша же ойратская кровь». Между тем Харакчин-Тайбуцин сказала мужу своему: «отправимся в Монголию, и возмем с собою ребенка нашего нояна». Сангулдари не соглашался по дальности. «Ну если не хочешь ты, я сама отправлюсь», сказала она, и послала своего старшего сына Махашири за ребенком, которого он украл и отвез к нояну Болот-Унгу, брату его. Ноян Болот-Унг сказал: «в отсутствие моего старшего брата я незаконно управлял народом, но ты, как старший законный брат, владей», и отдал ему во владение черное знамя.

Тогон-тайши, приняв управление над Монголами, возгордился и поехал в Найман-Цагань-гэр, чтобы, поклонившись им, воссесть на ханском престоле. Будучи пьянь, Тогон-тайши произнес кичливые слова против Эдзэна (Чингис-хана): «если ты — Содо-богдо, то я — сын царицы Судай», и с криком бросился он на обелиск и ударил по нем. Но когда хотел он поворотить свою лошадь, то вдруг полилась кровь у него изо рта наоса, и он повалился, ухватившись за гриву лошади. Народ, увидав свежую кровь, струящуюся по оперенной орлиными перьями стреле, находящейся в одной перегородке Эдзэнова колчана, спросил: «что это значит?» Тогон-тайши отвечал: «святой муж (Чингис) показал мне свое мужество (величие); я, Тогон, сын женщины Судай, погиб; да очистится моя заноза!» (т. е. искуплю преступление смертию своею). Потом, обратясь в своему сыну, прибавил: «твой [171] монгольский Мункэ жив, убей его», и с этими словами умер. Тот убил Мункэ монгольского. Вт как владычество Монголов перешло к Ойратам.

После этого Эсэн-тайджи воссел на престоле. Взяв Монголов и Ойратов, он отправился против 30,000 усунских Дзурчитов, которых и победил. Эсэн, видя, что один город дзурчитский построен на горе, подобной груди лошади, не приказал брать его; но жителей другого города умертвил всех до одного, не разбирая возраста, и побросал трупы их в озеро, вода которого превратилась в кровь, от чего это озеро и получило название Улаган-нагур (красное озеро). — Во время этого похода к Дзурчитам дзуншиебутский Эсэн-Сами видел во сне, будто бы он поймал царя Тайминга, о чем и доложил Эсэн-тайджию, который сказал: «желаю тебе поймать его, и если поймаешь, то его отдам тебе». Когда Эсэн-тайджи, по покорении, возвращался домой, китайский Джинтэй-хан, отправлявшийся с войсками в Монголию, встретился с ним. Китайцы окопались рвами и не допускала (Эсэна). Эсэн-тайджи прикинулся отступающим, расставив караульных, и Китайцы вышли из окопов. Эсэн-тайджи напал на них и разбил; триста Китайцев остались на месте неподвижными; их всех перерубили, но одного схватили живым и спросили его: «от чего они не шевелились?» Он отвечал: «мы чиновники Тайминг-хана; как же можно шевелиться, оставив хана?» — «А где твой хан?» — Он указал на хана, зарытого в землю. Освободив хана, начали его рубить (мечами) но никак не могли ранить, и только мечи их в дребезги изломались; потом бросили его в воду, но он держался на поверхности ее. Не могши убить, отдали его Эсэн-Сами, по признаку его сна. Эсэн-тайджи, на обратном пути, объявил всем войскам, чтобы никто не смел [172] открывать, что пойман Тэймэнг-Джинтэй-хан, под опасением лишения жизни. Возвратясь домой, Эсэн-тайджи сказал своей матери: «мы без добычи возвратились здоровыми». — «Зачем ты скрываешь от меня? я слышала, что пойман Тэймэнг-хан в взято много добычи», говорила мать. «От кого ты слышала?» спросил Эсэн-тайджи. Мать отвечала: «слышала от Сурсы монгольского, сына Джуншиебуя». Обвинили Сурсана за то, что он открыл тайну, и убили его, а труп его повесили на кривом дереве, перегнув так, чтобы руки и ноги висели вниз.


Коиментарии

40. Баснословная птица.

41. Утренняя звезда.

42. Созвездие, утиное гнездо. Этими словами Шудургу хочет выразить свое могущество, силу, и вместе с тем помощь и покорность Чингису.

43. Идиотизм монгольский, значит «обыщи ее» (везде).

44. Т. е. не дашь ли им наставлений, как управлять народом.

45. Т. е. родина твоя.

46. Строки, отмеченные знаками «» писаны стихами.

47. У нынешних монголов есть предрассудок такого рода, что если, проездом, понравится какая-нибудь местность, то не должно выражать своего восхищения; потому что оно служит предзнаменованием, что рано или поздно умрешь на этом месте.

48. 1229 года. Хронологические данные нашего автора не везде одинаковы с Санан-Сэцэном, но более согласны с числами китайских историков и Абулгази, что говорит в пользу автора Алтан-Топчи.

49. 1241.

50. 1187.

51. 1246 (у Санан-Сэцэна не верно: 1243).

52. 1247.

53. 1205.

54. 1251.

55. 1259.

56. 1207.

57. Спустя тринадцать лет (1259-1272)?

58. 1272.

59. 1306.

60. Вместо года змея: могай, следует читать год собаки: нохай. Тогда это будет 1226 год.

61. 1306.

62. 1320.

63. 1277.

64. 1131.

65. 1281.

66. 1311.

67. 1320.

68. 1283.

69. 1300.

70. 1323.

71. 1328.

72. 1293.

73. 1328.

74. 1329.

75. 1332.

76. В других местах вм. Махан встречается Лахан.

77. Т. е. стали важничать.

78. В этом месте смысл не ясен, и я перевел, сообразуясь с течением всей речи: нет сомнения, что здесь ошибка или описка переписчика; но не имея другой рукописи, с которой можно бы было сличить текст, я перевел, не придерживаясь буквально текста.

79. Столица. здесь же значит поколение народа.

80. Это вероятно Хунгуа-хан.

81. В другом месте посол называется Сайламучин.

82. В другом месте: Сандичин.

83. Это выражение следует понимать следующим образом, что за дурное поведение с ней обращались жестоко, и что занимаясь работою на морозе, она отморозила себе уши и нос.

84. В тексте явная ошибка, вместо *** гэй (что значит «коса») следует читать *** гэу («кобыла»).

85. В других местах: Кагурцак.

86. Этого слова значение мне не известно; по смыслу оно должно означать место, где обучают ястребов для охоты.

(пер. Г. Гомбоева)
Текст воспроизведен по изданию: Алтан тобчи. Монгольская летопись в подлинном тексте и переводе с приложением калмыцкого текста истории Убаши-Хунтайджия и его войны с ойратами. (Труды восточного отделения императорского археологического общества, Часть 6). 1858

© текст - Гомбоев Г. 1858
© сетевая версия - Тhietmar. 2016
©
OCR - Иванов А. 2016
© дизайн - Войтехович А. 2001
© ТВОРАО. 1858