№ 43.

РАПОРТ НАЧАЛЬНИКА ПИШПЕКСКОГО УЕЗДА В СЕМИРЕЧЕНСКОЕ ОБЛАСТНОЕ ПРАВЛЕНИЕ ДЛЯ ДОКЛАДА ВОЕННОМУ ГУБЕРНАТОРУ СЕМИРЕЧЕНСКОЙ ОБЛАСТИ О САМОУПРАВСТВЕ И НЕЗАКОННЫХ ДЕЙСТВИЯХ ВОЛОСТНЫХ УПРАВИТЕЛЕЙ И МАНАПОВ В УЕЗДЕ

15 ноября 1896 г.

(Дата поступления в Семиреченское областное правление.)

В исполнение предписания от 4 Октября сего года за № 4891 имею честь представить Областному Правлению для доклада Господину Военному Губернатору [91] Семиреченской Области полное обстоятельное и беспристрастное изложение моего взгляда на жалобы населения о самоуправстве, незаконных действиях и поборах, чинимых волостными правителями, манапами и киргизом Шабданом Джантаевым в Пишпекском уезде.

Манапы — это целый привилегированный во времена ханства каракиргизский род. Они составляли дворянское сословие, все остальные каракиргизы были их рабами. Кокандское ханство вело учет манапам, простой же народ питался при них. С подчинением русскому владычеству влияние манапов на массу было так сильно, что хотя по закону они и не имели привилегий пред остальным народом, но в действительности местные представители русской власти, из политических соображений и из желания сохранить спокойствие в недавно приобретенном крае, не решал[ись] круто действовать с манапами. Последние по-прежнему, фактически, считали себя господами киргиз простого рода, по-прежнему взимали с них пода[ть] в свою пользу, и народ, считая манапов своими наследственными господами, платил им все, что те требовали. В тот период, продолжавшийся при первых четырех уездных начальниках, не могло быть и речи о жалобах на манапов, все делалось чрез манапов и манапами. Зато последние безусловно исполняли все требования русской власти и в уезде было полное спокойствие. Мало-помалу в народ все-таки стало проникать сознание, что манапы хотя и господа, но что на насилия их можно и жаловаться. Тогда пятый из уездных начальников Полковник Пущин начал первый осторожно подрывать авторитет манапов, но крутых мер против них не предпринимал. Заступивший на его место Войсковой Старшина Нарбут, не рассчитав своих сил, повел было энергично борьбу с манапами и в результате на него посыпались жалобы и анонимные письма, уезд заволновался настолько, что, если бы его не назначили депутатом от казачьего войска в Петербург, то неизвестно ушел ли бы он незамаранным из уезда. При моем назначении проездом чрез г. Верный я являлся Вице-Губернатору Г. Трепову (Г. Военный Губернатор был в отсутствии), который заявил мне, что Пишпекский уезд распущен и что надо озаботиться его успокоением. По приезде в уезд я тоже повел [92] систематическую борьбу с манапами, которую неизменяя веду уже шестой год. С одной стороны, я постоянно разъясняю народу, что манапы такие же киргизы, как и остальные роды, а с другой — по каждой жалобе на манапов произвожу дела, но, к сожалению, влияние манапов еще настолько сильно, что от большинства жалоб потерпевшие отказываются, а выставленные ими свидетели отзываются — незнанием. При сем в доказательство представляю ведомость о возбужденных мною делах против должностных лиц и манапов, из которой видно, что за последние три года мною начато было 132 дела, по которым было привлечено к ответственности 92 манапа. Теперь манапы из всех сил добиваются должностей, причем борьба редко идет с простым народом, который отдает еще им предпочтение, как старшему роду, но между собою. Добившись должностей народных судей (Подчеркнуто в документе.), манапы считают себя обеспеченными, ибо тогда жалующиеся на них получают наказание по суду. Следовательно в настоящее время родовое значение манапов уже сильно подорвано и чтобы поддержать свое первенство, они опираются теперь не на права первородства, а на состоящий из их рода народный суд (Подчеркнуто в документе.). С этим положением бороться весьма трудно, так как народному суду даны огромные права, а вмешательство администрации весьма ограничено. Народный же суд действительно допускает злоупотребления, которые обнаружить в виду общей сплоченности судей, чрезвычайно трудно. Редкие попытки оканчивались успешно, так как при производстве следствий запуганные потерпевшие и может быть закупленные вместе с свидетелями отказывались от первоначальных своих обвинений. По сим соображениям я полагаю, что для обуздания своеволия влиятельных лиц среди каракиргизов следует изыскать способы к большему контролю над народным судом и найти пути к тому, чтобы суд не был орудием партий (Подчеркнуто в документе.). Манапы же сами по себе настолько многочисленны, что сошедшие со сцены отдельные влиятельные из них лица быстро заменяются другими. В доказательство при сем представляется список манапов, в котором значится 1231 юрта с мужским населением в 3955 душ. В этом списке [93] помещены только известные в народе манапы, т. е. играющие роль в обществе. Затем остаются манапы обедневшие и удалившиеся от общественной деятельности, которые составляют значительное население. Об этих бедняках, за ненадобностию, сведений я не собирал. По сему манапы, как каракиргизский род, хотя и первенствующий, но выросший в среде киргиз и пропитанный одинаковыми взглядами, не лучше и не хуже других родов. А если чаще всего жалуются на них, то потому, что они стоят у власти, которою так же злоупотребляют киргизы и других родов, а с этим злом, присущим вообще людям диким и не просвещенным, борьба ведется на законной почве и будет вестись еще долго.

Затем по поводу самих жалоб я должен доложить, что многие из них ложны и составляют простую клевету. Киргизы народ бездеятельный и честолюбивый. Получив какую нибудь незначительную обиду, например, когда елся баран и киргиза обделили костью, или когда он поссорился или подрался с соседом, а аульный старшина, народный судья или волостной управитель решили дело не в его пользу, он непременно поедет за сотни верст и подаст жалобу, в которой обидчиков своих обвинит в массе преступлений. У него всегда найдутся свидетели, такие же ничего неделающие родичи, которые считают своим священным долгом поддержать обиженного, безразлично прав он или нет.

Родовой принцип — единственно священный у киргиз, все же остальное — ложь, присяга для них ничто пред этою святынею. Поэтому-то, когда его после жалобы удовлетворят костью или сведут с соседом, он и отказывается от жалобы. Все такие подробности за массою дел и недостатком времени по каждой жалобе записывать не приходится. А когда случается ехать в волость жалобщика, т[ам] всенародно жалоба его разбирается, обнаруживается ее неправильность, и жалобу приходится оставлять без последствий. Таким именно способом, т. е. словесно, всенародно проверяются мною жалобы и неправильный оставляются без последствий, их-то вероятно и изволил заметить Его Превосходительство.

В частности, объяснения мною даны на делах, который при сем представляются за 1895 и 1896 год, что [94] эти дела не исчерпывают всей деятельности по жалобам о преступлениях и проступках, я и составил предоставляемую при сем ведомость, из коей видно и о движении вообще дел по преступлениям, которых за отсылкою нет в уездном управлении и которые поэтому не представляются. Что такие дела были разъяснены мною обстоятельно и в просьбах отказано основательно, лучше всего доказывает то, что ни одно мое распоряжение киргизами обжаловано не было. Иначе по присущей им любви заниматься кляузами от безделья, они не поленились бы жаловаться на меня и выше. Наконец есть много просьб, в которых настойчиво требуют, чтобы дело их я лично разобрал, а в некоторых прямо говорится, что я защищаю бедных и слабых, а это тоже доказывает, что оставляемые мною без последствий жалобы ничего другого не заслуживают. Наконец общее спокойствие, порядок и безопасность в уезде больше всего доказывают, что действительный преступления не остаются без преследования, а оставляются без последствий дела измышленные.

В Пишпекском уезде есть два каракиргиза, которые, не нуждаясь в поддержке народного суда, своевольничают, манапствуя как власть имущие. Один влияет на весь уезд, а в своей Сарыбагишевской волости властвует бесконтрольно, это киргиз Шабдан Джантаев, а другой самовластно и бесконтрольно управляет только своею Сусамырскою волостию, это киргиз Чойбек Дикамбаев. Оба манапы. Влияние их так сильно, что, по частным слухам они производят поборы с народа в свою пользу, но как только я начинаю дознаваться, чтобы собрать улики и дело оформить, все решительно отказываются подтвердить их незаконный деяния, и дело получает характер сплетни. За пять лет своей службы здесь я несколько раз пробовал собрать доказательства в подтверждение ходящих в народе слухов о поборах этих лиц и ни одного раза не нашел доказчиков. Между тем убежден, что поборы они производят в свою пользу, а Шабдан Джантаев и в пользу разных духовных лиц. В волостях Сарыбагишевской и Сусамырской замечательно еще и то, что эти две самые спокойные волости в уезде. Когда я приезжаю к ним и спрашиваю народ, не имеет ли кто жалобы, все отвечают, что жалоб нет и что у них все благополучно. Во время выборов в этих [95] волостях партий до сих пор не было, все делается единогласно. Затем в Шамсинской волости есть потомок ходжей сарт, отец которого давно еще приписался в киргизское общество, Осман ходжа Туголакходжин. Этот вреден, помимо производимых им сборов с народа, еще уменьем разжигать народные страсти и на взаимной вражде их основывает свое благосостояние. Вот этих трех следовало бы временно удалить из уезда для обуздания своеволия влиятельных лиц, но я не решался возбуждать ходатайств за неимением доказательств, да к тому же за Шабдана Джантаева вступится весь уезд, а за Чойбека Дикамбаева его волость. Просьбами об освобождении они засыплют все волости, при этом явятся клеветы на русских должностных лиц, а Джантаева с Дикамбаевым изобразят самыми чистыми людьми. Что касается Баяке Кунтуганова, то этот человек своего влияния не имеет, он из джигитов Шабдана Джантаева, может действовать только его именем. При самом Баяке только 30 юрт сторонников, он потомок калмыков, и крупных родственных связей между каракиргизами не имеет.

По делам, полученным при предписании от 19 октября сего года за № 5115, мною поручено Помощнику Г. Куватову произвести дознание, не смотря на отказ от жалоб подававших прошения.

ЦГА Республики Казахстан. Ф. 44. Оп. 1. Д. 6619. Л. 9-13об. Подлинник.