№ 42.

РАПОРТ НАЧАЛЬНИКА ПИШПЕКСКОГО УЕЗДА В СЕМИРЕЧЕНСКОЕ ОБЛАСТНОЕ ПРАВЛЕНИЕ О МЕСТЕ И РОЛИ ШАБДАНА ДЖАНТАЕВА СРЕДИ КАРА-КИРГИЗОВ

(На документе стоит виза «По содержанию этого письма уведомить генерал-лейтенанта Куропаткина, присовокупив, что я не вижу ни каких заслуг Шабдана Джантаева, что давало бы мне право дать справки о его награждении, на против, на сколько я понимаю Шабдана, он скорее для нас в настоящее время вреден, чем полезен и потому надо его и ему подобных не возвеличивать, а постепенно без резкости стушевывать и их влияние на народ. О всем этом предоставлять на благоусмотрение главного начальника края...»)

г. Пишпек

18 марта 1896 г.

Возвращая письма командующего войсками Закаспийской области за № 809 и командира Закаспийской конной казачьей бригады за № 2167, полученные при [85] предложении областного правления от 2-го сего марта за № 1018, имею честь предоставить следующие сведения о войсковом старшине из кара-киргизов Шабдане Джантаеве.

Чтобы выяснить происхождение влияния, оказываемого на кара-киргизов Шабданом Джантаевым, которые генерал-майор барон Штакельберг приписывает его выдающемуся родовитому положению, необходимо несколько ознакомиться с историей существующего в Пишпекском уезде манапства, к коему принадлежит и Шабдан.

Кара-киргизы делятся в этом уезде на роды Султу, Сарбагыш, Саяк. В каждом из родов имеются манапы. Род Султу самый сильный, за ним следует Сарбагыш, к которому принадлежит Шабдан. В каждом роде было по несколько семей манапов, которые во времена Кокандского владычества составляли привилегированные сословия, имевшие в полном своем подчинении киргизов простого звания, носящих до сей поры название «букара». Господство манапов над букарой было неограниченно: они платили калым за невесту, выставляли свою букару призами на лошадиных скачках и своим судом лишали жизни виновным. Во главе всех манапов стоял с весьма ограниченными правами киргизский хан Урман. Кокандский хан управлял собственно манапами, судил только манапов, считавшихся между собой равными, богатство манапов определялось не только количеством скота, но и количеством букары (рабы) и кулов (невольников). У первенствующих число букары считалось так: у Джантая, отца Шабдана было около 700 юрт, у Худояра, отца Сооромбая около 700 юрт, у Джангарача, отца Дикамбая с братом Султаналы до 1000 юрт, у Шамена, живого еще и теперь до 400 юрт, затем из более мелких манапов имелось до 300, 200, 100 и менее юрт, даже доходило до 10 юрт. Таким образом, во времена ханства манапы были очень сильны. Все указанные выше киргизы теперь живы и были молодыми парнями во времена господства их отцов, а так как манапство было родовое, то и народ до сих пор не может изменить вкоренившееся в нем сознание о превосходстве и силе манапов, последние же всеми мерами оберегают до сих пор свое первенствующее положение в [86] среде киргизов. На этом основании авторитет манапов в глазах своей букары действительно велик и с ним на каждом шагу приходится считаться. Но с другой стороны, манапы между собой были равными и влияние каждого распространялось только на свою букару. Джантай, отец Шабдана, и сей последний, были только членами манапства и не занимали первенствующего положения. Напротив, Джангарач из рода Султу, сын которого Дикамбай, теперь в Сокулукской волости, считался старше и почтеннее Джантая, в самом роде Сарбагыш — Худояр, отец причисленного к Тынаевской волости Сооромбая считался влиятельнее и знатнее Джантая и Шабдана, бывший же кара-киргизский хан Ормон бесспорно стоял выше всех.

Между тем дети Джангарача, не успевшие выдвинуться на русской службе, теперь считаются обыкновенными манапами, влияющими только на несколько сотен киргизов своей Сокулукской волости, а дети Ормон-хана, возмущавшиеся против России, бежавшие в Кашгар и там разорившиеся со своими юртами, теперь имеют около себя до 50 кибиток сторонников, бывших своих рабов и не могут добиться в Сарбагышевской волости, в которой живет и Шабдан, должности более пятидесятника. Сооронбай Худояров и теперь считается равным Шабдану, но по недостатку энергии и менее влиятелен. Следовательно предположение командира Закаспийской конной казачьей бригады, высказанное в письме от 21 декабря 1895 года за № 2167, что Шабдан Джантаев по своему выдающемуся родовитому положению в среде сородичей все-таки принужден нести значительные расходы на нужды народа и правительства по принятому между киргизами обычаю, я беру на себя смелость отрицать. Как описано выше, другие равные Шабдану и даже родовитее его манапы живут теперь как обыкновенные киргизы и не принуждены расходоваться на нужды народа и помогают сколько могут по существующим у киргизов обычаям, наравне с прочими. А потому влияние Шабдана Джантаева главным образом основывается на личной его заслуге перед русским правительством, о которой я судить не компетентен и которая одна подлежит оценке в решении вопроса об увеличении его пенсии. [87]

Далее, хотя родовитость Шабдана имеет значение, но он приобрел первенство между киргизами своим умом и ловкостью. Во время подчинения края русской власти он сразу понял, что их манапскому владычеству настал конец и потому, чтобы выдвинуться при новых обстоятельствах, усерднее всех других принялся оказывать услуги России, которая и оказала затем [ему свою помощь]. Политику свою он простер далее, укоренив свое положение крупными связями, что доказывается письмами генерал-майора барона Штакельберга и командующего войсками Закаспийской области.

У него есть и другие влиятельные знакомства, о которых Пишпекские уездные начальники и мечтать не смеют, а потому должны видеться с Шабданом не так как с другими манапами. Это народ видит и считает Шабдана сильным у русского правительства, а потому — авторитетным.

Не будь такой заслуги перед Россией, он был бы такой же манап, как и другие, каких много в Пишпекском уезде. Небольшой пример может подтвердить это. Перед назначением в конце прошлого года в депутаты на священную коронацию Их Императорских Величеств сначала народу не было известно, что депутат от народа должен ехать на свои средства, а потому было предложение собрать на расходы депутата по 20 копеек с юрты. Когда при этом поднялся вопрос о назначении лица, то многим захотелось выдвинуть своих. Тогда киргизы решили, что равных между ними много и всем хочется быть на коронации; но один Шабдан заслуженнее их всех, а потому и было решено избрать Шабдана. Здесь ему преимущество дали именно на основании его заслуг и потому еще, как говорили киргизы, что «он знает много хороших господ, с которыми умеет держать себя». Вся сила Шабдана заключается именно в этом. Киргизы — дети, им бросить пыль в глаза не трудно. Я видел, как Шабдан во время народного праздника резал три дня по несколько голов скота ежедневно и угощал киргизов, которые приезжали к нему толпами на поклон, видел так же, как во время народных игр Шабдан сыпал рублевыми бумажками киргизам, отличившимся в состязаниях, а затем бросал горстями серебро в толпу и хохотал, как ребенок, на теснившийся около денег народ. Вот такие его выходки, бьющие на эффект, действительно дорого ему стоят, но [88] едва ли есть основания поддерживать их. Особенно мне неудобно поддерживать его авторитет при развившейся в нем страсти к разным ишанам и ходжам, для которых он собирает с народа огромные подаяния скотом. Год с чем то назад я в среде почетных лиц поднял вопрос об обучении киргизов русской грамоте, многие откликнулись на это сочувственно и не ставили от себя никаких условий, Шабдан мне прямо обусловил, чтобы школы эти были при мечетях и чтобы дети непременно обучались мусульманской религии. В виду этого в нынешнем году я начал дело о школах с другими киргизами и когда все согласились, Шабдану было уже совестно отставать от других и он присоединился.

Ни один из его сыновей русской грамоте не обучен, между тем один из них получил высшее мусульманское образование при Андижанском медресе.

Выяснив таким образом существо и происхождение влияния, которое Шабдан Джантаев оказывает на народ, присовокупляю, что влияние это вовсе не полезно в делах административных, хотя и прямого вреда в этом влиянии я не усматриваю. От него иногда исходят распоряжения по частным делам, не согласные с распоряжениями администрации, но такие распоряжения, как только делаются известными, останавливаются, при нем должности волостного управителя и законных народных судей не имеют надлежащего значения, но это тогда, когда отсутствуют русские власти, а при последних он становится частным лицом, постепенно с течением времени его значение уменьшается настолько, что он принужден теперь просить усиления Правительственной субсидии, равняющейся в настоящее время 300 рублей в год. В этом он ранее не нуждался ибо народ для Шабдана, как заслуженного пред правительством, делал все. Теперь в среду киргизов проникает сознание о личной свободе и о праве каждого на свое частное имущество. От этого сознания и начинает падать влияние Шабдана и его излюбленная теория, которую он мне говорил неоднократно, что киргизы должны жить сообща, как пчелы в одном улье, а он, Шабдан, изображал бы из себя матку (На полях помета «Ишь ведь чего захотел».). Когда получит силу закона новый проект уголовного уложения, по [89] которому будут преследоваться главари не зависимо от того, занимают они должности или нет, тогда решительно и систематично можно будет приводить в сознание народа, что манапы равны прочим киргизам, что за ними не признавалось преимуществ по проекту положения 1867 г. и не признается таковых по степному положению, от чего выиграют законные власти и потерпит поражение манапство, которых поэтому едва ли своевременно поддерживать в каком бы то ни было отношении. Однако Шабдан Джантаев иногда бывает полезен и теперь для улажения Киргизских партийных ссор, за что, а также за его заслуги перед правительством, ему и оказывается должная вежливость.

На вопрос об образе жизни и занятиях Шабдана доношу, что в степи он играет роль как бы вроде помощника уездного начальника, к нему ходят с жалобами, которые он и разбирает, просят его заступничества перед высшим правительством, и он от лица всех киргизов в уезде хлопочет при заключении долговых сделок, просят его посредничества или поручительства, он и это исполняет (На полях помета «Это не может быть терпимо».).

Все время он занят общественными делами, которые он ведет не без расчета на мзду, ибо благодарные клиенты хорошо оплачивают его хлопоты. Когда у него является нужда, он обращается к народу с просьбой о «джилу», что по обычаям киргизов называется «добровольное пожертвование друзей» и составляет «обязательное разложение на народ». Этот «джилу» ему дают охотно и не жалуются, потому что сами у него едят и пьют. Однажды он в один день выпоил киргизам 18 пудов свежего меда со своей пасеки, не оставив даже пчелам. За то, чтобы бросить пыль народу в глаза, он отдает из-под себя последнюю лошадь бедняку, что сильно бросается в глаза и составляет ему славу. Такие подачки возвращаются ему сторицей в виде «джилу». Мне его братья говорили, что все свое имущество он разделил между ними и своими сыновьями и что у него теперь нет ничего своего, что, если бы у него было все их имущество, он сделал бы их нищими. Это значит и сыновья богатые, один только Шабдан беден в глазах народа, но он, конечно, не между своими богатыми братьями и [90] сыновьями, которых, как видно из прилагаемого у сего списка, одиннадцать юрт. Затем у него масса богатых племянников, из которых Алагуш уже несколько трехлетий состоит Сарбагышевским волостным управителем.

На вопрос о поведении и материальном положении доношу, что ведет он себя прилично, с тактом живет настоящим степным барином, в долине большого Кебеня имеет хороший русский дом с зеркалами, коврами, мебелью и серебряной посудой, имеет несколько юрт, но одна из них самая роскошная в уезде, внутри весь ее верх затянут парчою, бока и полы убраны дорогими коврами. Имеет так же дом в Пишпеке.

О расходах на нужды народа я ничего не слыхал, если не считать подачек, о которых я писал выше, но эти подачки, по моему мнению, он делает для личной популярности и поддержания своего авторитета, который оплачивается народом очень выгодно для Шабдана. Никаких расходов на нужды Правительства он не несет, кроме взноса податей. Это какое-то недоразумение в письме барона Штакельберга. По крайней мере, я ничего не знаю и не слышал о таких расходах Шабдана.

Начальник уезда А. Талызин

ЦГА Республики Казахстан. Ф. 44.. Оп. 1. Д. 695. Л. 2-7об. Подлинник.