Бухарские посольства при дворе Екатерины II

Бухарские посольства при дворе Екатерины II.

На одной из центральных улиц города Бухары, возле величественного здания медрессе Кукольташ и мечети Шахсанем, возвышается небольшое, но изящное по своему архитектурному стилю медрессе Ир-Назар-Ильчи. Белый мраморный портик, выточенный в стиле ша-арап, ведет во внутренность двухэтажного здания медрессе, сложенного из четырехугольных плит серого тесанного камня, облицованного по карнизам майоликовыми изразцами в общем вкусе зданий этого рода в Средней Азии. Внутренность медрессе состоит из обширной и светлой, увенчанной куполом, аудитории, белые стены которой покрыты узорами и арабесками из алебастра тонкой, художественной работы. К аудитории с обеих сторон примыкают комнаты-кельи учителей и студентов (шаирдов), которых насчитывается здесь до 80 человек. Медрессе содержится на доходы своего вакуфа; каждый шаирд, кроме бесплатного ученья и дарового помещенья, получает еще небольшую стипендию (около 25 рублей в год на наши деньги).

Об основании этого медрессе существует предание, что оно построено в конце прошлого столетия на средства, пожалованные императрицей Екатериной II некоему Мулле-Ир-Назар-бию, бывшему бухарским послом при дворе императрицы в период управления Бухарой Шах-Мурадом, в знак особого благоволения и за заслуги, оказанные будто бы Ир-Назаром русскому правительству. Обстоятельство это издавна, придавало медрессе [519] Ир-Назар-Ильчи особый интерес в глазах путешественников-европейцев, в особенности русских, которым доводилось посетить Бухару и осмотреть ее многочисленные достопримечательности. При посещениях такого рода услужливые бухарские гиды и муллы считают своей непременной обязанностью, в числе других достопримечательностей столицы, показать путешественнику Ир-Назар-Ильчи, рассказать ему легенду о сооружения этого памятника Екатериной II, о необыкновенных достоинствах и добродетелях самого Ир-Назара, о его посольстве в Россию и о том, каким образом, в результате этого посольства, русской императрицей было построено в Бухаре медрессе его имени. С течением времени на эту тему сложилось даже несколько вариантов, которые, передаваясь из уст в уста, постепенно перешли в нашу научно-описательную литературу и окончательно закрепили за медрессе Ир-Назар-Ильчи его второе название: медрессе императрицы Екатерины II. Так, наш известный ориенталист Н. В. Ханыков, в своем описании Бухарского ханства, категорически заявляет, что Ир-Назар-Ильчи построено императрицей Екатериной II, а г. Пославский, в описании города и ханства Бухары, подтверждая это происхождение медрессе, присовокупляет, что оно названо так по имени лица, правившего посольство, и что на сооружение его было пожертвовано 40.000 рублей. В. В. Крестовский, посетивший Бухару в 1883 году в качестве официального лица, в дневнике своей поездки, носящем название «В гостях у эмира Бухарского», приводит два варианта вышеприведенной легенды. Согласно первому из этих вариантов, медрессе Ир-Назар было построено при следующих обстоятельствах: ишан Ир-Назар, будучи очень беден, задался мыслию построить хорошее медрессе и всю жизнь свою посвятил этой заветной цели. Переписывая книги, проповедуя коран и прося милостыню, он в течение долгих лет успел наконец собрать некоторую сумму и начал постройку, но денег этих далеко не хватило на ее окончание. Тогда императрица Екатерина II, случайно узнав об ишане Ир-Назаре и о благом намерении, которому была посвящена вся его жизнь, решила помочь бедному ученому и послала ему бочонок золота. На эти-то деньги и было устроено медрессе.

Другая версия легенды говорит, что по вступлении на бухарский престол эмира Шах-Мурада, в шабане месяце 1199 года (январь 1784 года), он, желая заручиться союзом России против Персии, отправил Ир-Назара в Петербург в качестве посла, а императрица Екатерина, желая с своей стороны закрепить дружественные связи с Бухарой и тем открыть простор русской торговле в Средней Азии; пожертвовала, между прочим, капитал: на построение и содержание медрессе, зная, что это будет приятно набожному эмиру. Г. Крестовский, заканчивая свое повествование [520] заявлением, что он не ручается за дословную достоверность той или другой из этих легенд, присовокупляет, однако, что участие Екатерины II в построении Ир-Назар-Ильчи, во всяком случае, несомненно.

Автору этой статьи, в бытность его в Бухаре и других местностях Средней Азин, не раз приходилось слышать эти и подобные легенды о происхождении медрессе Ир-Назар-Ильчи, а также большой соборной мечети в Ташкенте, разрушенной землетрясением в последней четверти прошлого столетия и будто бы восстановленной императрицей Екатериной II. Суть этих рассказов вкратце воспроизведена им в очерках Бухарского ханства, напечатанных в «Историческом Вестнике» за 1892 год.

Однако же, при более обстоятельном изучении, по архивным источникам истории сношений русского правительства с среднеазиатскими ханствами в прошлом столетии все эти предания и легенды оказываются далекими от исторической правды. Вопрос об участии императрицы Екатерины II в реставрации ташкентской джуммы-мечети, как мы увидим это ниже, разрешается в отрицательном смысле; что же касается медрессе Ир-Назар-Ильчн, то хотя оно и носить название лица, два раза (в 1775 и 1779 годах исполнявшего обязанности бухарского посла при дворе императрицы, но посольства эти были вызваны совершенно иными причинами, чем те, который приводить бухарское народное предание, имели место в период управления ханством не эмиром Шах-Мухадом, а Абдул-Гази-ханом, причем ни о каких пожертвованиях на сооружение в Бухаре медрессе имени Ир-Назара в память заслуг, якобы оказанных этим лицом русскому правительству, или с целию сделать приятное эмиру, при дворе императрицы Екатерины и речи не было.

Мы считаем своей обязанностию исправить вкравшуюся в нашу описательную литературу ошибку относительно приписываемого Екатерине II происхождения медрессе Ир-Назар-Ильчи и реставрации ташкентской джуммы-мечети во избежание повторения этой ошибки в будущем, при составлении описаний памятников старины в Средней Азии, приведя попутно с этим, заимствованные нами из дел государственной коллегии иностранных дел за 1776-1786 годы, не лишенные интереса подробности о двукратных посольствах ко двору императрицы Екатерины Муллы-Ир-Назар-бия и его сына Мухамет- Шерифа, давших повод для вышеприведенной бухарской легенды.

В истории Бухары ХVIII век ознаменован полным упадком ее былого первенствующего политического значения в группе среднеазиатских ханств, экономическим оскудением и расстройством ее государственного организма. Ряд неблагоприятных дня ханства обстоятельств, беспрерывные междоусобные и династические [521] войны, раздиравшие страну в продолжение двухсотлетнего правления слабых и бездарных Аштарханидов, непомерное развитие ислама и усиление грубой, малокультурной узбекской партии, захватившей в свои руки бразды правления, в конце концов привели к тому, что некогда могущественное и богатейшее в мире государство Тимуридов обратилось в жалкий обломок, готовый, казалось, прекратить свое самобытное политическое существование. К концу XVIII века в стране было уничтожено почти все хорошее, что в ней было: науки и просвещение, искусства и ремесла, земледелие и промышленность. Цифра народонаселения ханства и площади обрабатываемой земли сократились к этому времени до ничтожных размеров. Знаменитая ирригационная система, снабжавшая водами Сыр-Дарьи всю северную половину ханства, частию была брошена на произвол судьбы и занесена песками, частию уничтожена самими бухарцами, пользовавшимися в критические минуты этим варварским средством для защиты от вторжения в бухарские пределы соседних неприятельских народов ¹. За недостатком водоснабжения целые цветущие оазисы были покидаемы жителями, делаясь добычей движущихся песков, обращавших их в голые, безводные пустыни. В ханстве сильно развилась торговля невольниками ²; известное когда-то по всему востоку бухарское шелководство и другие ценные отросли промышленности перешли к самым грубым, примитивным формам; лучшие архитектурные памятники страны лежали в развалинах. В высших правительственных сферах ханства царили интриги и безначалие, весьма близкие к анархии; народ страдал под тяжестью непосильных налогов; от государственного тела ханства отрывалась одна провинция за другой, переходя в подданство соседей или образуя отдельные, самостоятельный владения.

Не в лучшем положении находилась бухарская торговля того времени. Изменение так называемых великих торговых путей, соединявших Европу с богатейшими странами Восточной Азии, еще в XVI веке лишило Бухару тех громадных выгод, которыми она пользовалась, благодаря своему значению центрального транзитного пункта на пути движения товаров из Китая и Индии в Европу и обратно. С открытием Васко-де-Гама морского пути вокруг Африки, прежняя сухопутно-караванная торговая зона, соединявшая Европу с Азией, была почти совершенно [522] оставлена ³. Вместе с тем, торговое значение Бухарского ханства сократилось до ничтожных, сравнительно, размеров, ограничиваемых вывозом из него предметов внутреннего производства и произведений сопредельных с ним стран: северо-восточных областей Персии, Афганского Туркестана, Кашемира, Кашгарии и Кокана. Но и в этом относительно небольшом объеме европейская торговля ханства к концу ХVIII века почти совершенно прекратилась.

Слабое правление Аштарханидов имело, между прочим, прямым следствием отпадение из-под власти Бухары соседних кочевых племен: туркмен, части узбекских родов и кара-киргизов, занимавших своими кочевьями северо-западные пределы ханства. Эти хищные орды, вместе с хивинскими их соплеменниками и киргиз-кайсаками, систематически выделяли из себя многочисленные шайки вооруженного сброда, которые не только беспрепятственно грабили и захватывали в плен путешественников и караваны, направлявшиеся из Средней Азии в Россию и Западную Европу, но даже нередко вооруженной рукой врывались во внутренние области ханства, предавая все огню и мечу или заставляя беззащитных жителей выкупать свою жизнь и имущество. Ничтожное бухарское правительство, все внимание которого было поглощено придворными интригами, религиозными спорами и внутренними смутами, оказывалось, по большей части, бессильным противостоять этому злу, сделавшемуся, с течением времени, как бы хроническим и уничтоженному только в недавнее время, с водворением в Средней Азии русской власти и гражданственности.

Естественно, что при таких условиях торговые сношения Бухары с европейскими странами сделались чрезвычайно затруднительными, и лишь немногие смельчаки из среды торгового люда, с риском для жизни и капиталов, решались поддерживать эту торговлю, направляя свои караваны на Оренбург и Астрахань через хивинские владения и Мангышлакский полуостров. В последней четверти XVIII столетия эти сношения еще более были затруднены Пугачевским бунтом и беспорядками среди кочевого населения на нашей восточной границе.

Осенью 1773 года, направлявшийся из Бухары в Россию крупный бухарский караван, принадлежавший нескольким лицам и заключавший в себе товаров почти на пятьсот тысяч рублей, был разграблен на оренбургской линии пугачевскими шайками и киргиз-кайсаками. Сопровождавшие его бухарцы частию были перебиты, [523] частию успели бежать в Бухару, куда и принесли известие об этой катастрофе. Разграбление торгового каравана на пути следования из Азии в Европу составляло в те времена заурядное явление и не вызывало, обыкновенно, политического конфликта ⁴. Однако же, убытки, понесенные на этот раз бухарскими купцами, были на столько значительны, что они решились обратиться к царствовавшему тогда в Бухаре хану Абуль-Гази ⁵ с просьбой исходатайствовать у русского правительства вознаграждение за убытки, понесенные при разграблении их собственности в пределах России русскими подданными. Поддержать эту просьбу перед русским правительством вызвался некто Мулла-Ир-Назар-бий, богатый и влиятельный бухарец, один из пайщиков разграбленного каравана, уж не раз бывавший перед тем в России по своим торговым делам. Предложение его было принято, и в начале 1774 года ко двору Екатерины II было снаряжено из Бухары посольство в следующем составе:

Свита посла:

Мулла Ир-Назар-бий, посол,

Сын посла Мухамет-Шариф,пансат-баши,

Ахун-Мулла-Араб,

Имам Мулла-Халил,

Мулла Баба-Шариф, советник и секретарь,

Мухамет-Шариф, хазандар (казначей),

Аяз-берды, юз-баши (капитан).

Кроме того, при посольстве следовали: бухарский фельдшер, повара, хлебники, прислуга, 9 музыкантов и 10 конюхов для ухода за верховыми лошадьми, назначенными ханом в подарок императрице Екатерине, цесаревичу Павлу Петровичу и некоторым другим лицам, — всего 53 человека.

Посольство было снабжено верительными грамотами Абуль-Гази к императрице Екатерине и неизбежными на востоке подарками, заключавшимися в следующих предметах: [524]

Императрице 7 арабских аргамаков, убранных дорогими попонами и седлами; 18 пар индийских парчей, вышитых золотом; 127 пудов лапис-лазурного камня, 84 пуда ревеня; 5 пудов чепучинного корня. Цесаревичу 3 арабских аргамака, с попонами и седлами; цесаревне 10 пар индийских парчей. Остерману, Панину, братьям Орловым и Олсуфьеву отправлялись также в подарок арабские аргамаки, убранные дорогими попонами и седлами.

Кроме того, Ир-Назар вел из Бухары в Россию двадцать человек русских пленных, выкупленных на средства бухарского правительства и посылаемых в виде почетного дара от хана императрице ⁶.

Пользуясь благоприятным случаем, посол и его свита захватили с собой значительный транспорт бухарских товаров, рассчитывая провезти их беспошлинно через русскую границу под видом подарочных вещей и затем распродать в России в свою пользу.

Посольство выступило из Бухары в конце января 1774 г., на Оренбурга, через Хиву, в которую прибыло в феврале месяце. Здесь, вследствие полученных известий об осаде Оренбурга пугачевскими скопищами, посольство оставалось почти полгода, после чего двинулось далее через Мангышлак на Астрахань, в которую прибыло в начале сентября 1774 года. В Астрахани его ожидала новая продолжительная задержка, так как тогдашний астраханский губернатор, генерал-майор Кречетников, отказался пропустить посольство далее, через русские владения, до получения на это разрешения и инструкций из Петербурга ⁷. Эти последние были получены в Астрахани только 30-го октября. В ответ на донесение Кречетникова Екатерина приказывала задержать посольство в Астрахани и выслать в Москву не ранее конца января 1775 года, ко времени прибытия туда двора, с тем, чтобы из свиты посла было отправлено в столицу не более 20-30 лиц, по его выбору. Под экипажи и багаж посольства было приказано назначить 53 лошади и отпустить послу и его свите, со [525] времени прибытия в Астрахань, по 4 рубля в сутки кормовых денег.

Пребывание бухарцев в Астрахани сопровождалось рядом характерных столкновений посольства с тамошней администрацией. Главною причиной этих столкновений являлись требования астраханской портовой таможни об уплате таможенных пошлин за привезенные товары и подарочные вещи, неправильная, по мнению бухарцев, оценка этих пошлин и вымогательства чинов астраханской губернской канцелярии, ведавшей дела посольства, на подачки которым, по словам Ир-Назара, приходилось расходовать от 20-30 рублей ежедневно. Выведенный из терпения посол отправил, наконец, письменную жалобу канцлеру графу Остерману, в которой, сообщая о притеснениях астраханских властей, он просил ускорить отправление посольства из Астрахани в Москву. Генерал Кречетников, с своей стороны, доносил государственной коллегии иностранных дел о неисполнении посольством разных его требований, о чрезмерной притязательности Ир-Назара, выразившейся, между прочим, в его недовольстве назначенным от казны содержанием, от которого он отказался, причем, во время состоявшегося по этому поводу свидания с ним, Кречетниковым, посол «оказал себя в грубом виде». Выезд бухарцев из Астрахани, после ряда взаимных препирательств, состоялся наконец, 9 февраля 1775 года, в сопровождены астраханского 4-го баталиона капитана Егора Павлова, одного унтер-офицера и двух рядовых. Всего, в составе посольства осталось 42 лица, которые были разделены на два эшелона, следовавшие один за другим с двухдневным промежутком времени.

Посольство прибыло в Москву 14 марта и было помещено за Москвой-рекой, в доме, принадлежавшем коллегии иностранных дел, но, найдя это помещение неудобным, переехало на частную квартиру, на Моросейку, нанятую послом за 125 рублей в месяц. На содержание посольства было ассигновано от двора по 200 рублей в месяц, выданные со дня прибытия его в Астрахань. Официальная причина переезда посольства на наемную квартиру заключалась в претензии, заявленной замоскворецкими жителями на беспокойство, будто бы причиняемое им бухарской музыкой, ежедневно, по нескольку раз, производившей свои упражнения во дворе посольского дома, более же потому, как говорится в докладе государственной коллегии иностранных дел императрице, что посол желал иметь полную свободу в своих торговых операциях.

27 марта, за болезнью канцлера, посольство, в полном составе, было принято вице-канцлером графом Паниным. Во время этого визита Ир-Назар вручил Панину верительную грамоту Абуль-Гази на имя императрицы Екатерины, с изъявлением дружественных чувств и объяснением цели отправления посольства [526] в Россию, после чего был посажен по правую руку вице-канцлера; по левую сидел статский советник Бакунин; сын и свита стояли. Панин весьма дружественно беседовал с послом о положении дел в Бухарском ханстве, о бухарской торговле и других предметах. В это время подавали кофе и десерт.

5 апреля посольство представлялось императрице, после литургии, на выходе при дворе, в одной из зал по пути следования шествия. При представлении посол был допущен к руке и удостоен милостивыми вопросами о его государе и о нем самом. Бухарцы была одеты в своих парадных парчовых, шелковых разноцветных одеяниях, причем, по словам записки коллегии иностранных дел, сам посол имел на голове шапку, а прочие только скуфьи: (тюбетейки). После этого посольство было на аудиенции у цесаревича, милостиво разговаривавшего с Ир-Назаром.

В то же время претензия бухарского правительства по возмещению убытков за разграбление каравана была передана на обсуждение государственного совета, который, по собрании необходимых справок, в заседании 16 ноября 1775 года, постановил претензию эту отклонить, за недоказанностью справедливости ее, по неимению в виду закона, предусматривающего такого рода случаи, а также потому, что «бунтовщики, с которых могла бы быть взыскана указанная бухарским правительством сумма убытков, частию уже истреблены (вероятно, пугачевцы), частию до сих пор остаются неповинующимися» (киргиз-кайсаки).

Дальнейшее, почти годичное, пребывание посольства в Москве не было ознаменовано никакими выдающимися событиями. Все это время посол был преимущественно занять торговыми операциями, продавая привезенные с собой и полученные из Бухары товары и покупая произведения московских фабрик, для отправления их в Бухару. Впрочем, проживая в столице, бухарский дипломат не пренебрегал также развлечениями и удовольствиями, подчас довольно игривого характера. По этому поводу, в делах иностранной коллегии сохранилось документальное доказательство, в виде донесения московского полицеймейстера о бежавшей и скрывавшейся в помещении посла крепостной девице некой помещицы Ушакиной, которую Ир-Назар долгое время не хотел выдать для водворения у владелицы, не смотря на требования полиции. Этот эпизод, в соединении с увеселительной свитой посла и его широким образом жизни, не оставляет сомнения в том, что Ир-Назар отнюдь не был тем суровым аскетом, погруженным исключительно в дела науки и благочестия, каким рисует его бухарское предание.

15 января 1776 года, посольство в последний раз представлялось графу Панину, после чего было отпущено обратно в Бухару. Перед отъездом из Москвы Ир-Назару была вручена ответная грамота императрицы на имя Абуль-Гази, с изъявлением взаимных [527] дружественных чувств, а от канцлера письмо, в котором излагались причины, побудившие русское правительство отклонить просьбу о вознаграждении за разграбление бухарского каравана. Вместе с тем, послу была передана, для вручения хану, в виде ответного подарка императрицы, драгоценная шашка, осыпанная бриллиантами, приготовленная ранее для крымского хана Сагин-Гирея, а от цесаревича осыпанный бриллиантами султан, стоимостью около 2.000 рублей.

Перед отъездом посольства Екатерина, со свойственным ей великодушием, приказала щедро наградить его. При этом собственно Ир-Назару были оказаны следующие милости:

Подарен «корабль» на Каспийском море, для его торговых сношений с русскими владениями (указ адмиралтейств-коллегии от 19 декабря 1776 г.).

Предоставлено право беспошлинной торговли в русских пределах в течение 5-ти лет, на 9.000 рублей в год.

Пожаловано деньгами в награждение 2.000 рублей и на дорогу 1.000 рублей.

Возвращены обратно из казны 2.000 рублей, взысканные в Астрахани за товары, привезенные и распроданные послом в России.

Подарена соболья шуба.

На обратные путевые расходы от Москвы до Астрахани посольству было выдано 1.630 рублей.

Уезжая на родину, бухарцы остались, по-видимому, весьма довольны оказанным им в России приемом. Хотя главная цель посольства и не была достигнута, но лично для себя Ир-Назар извлек из него значительные по тому времени материальные выгоды. Поэтому, при первой возможности, он не замедлил устроить для себя новую командировку в Россию. Предлогом для этого по служили следующие обстоятельства.

В 1775 году, одновременно с бухарским посольством, в Москве находилось также посольство турецкое. Представители обоих мусульманских государств не раз виделись между собой, причем между ними возникло предположено об установлении бухарско-турецкой торговли и о направлении среднеазиатского паломничества в Мекку на Хиву и Астрахань, через южнорусские пределы и далее морем через Константинополь и Анатолию. По возвращении на родину, об посла сообщили об этом своим правительствам, в результате чего последовал обмен посольств между турецким султаном и Абуль-Гази-ханом. Первым было выслано из Константинополя в Бухару посольство турецкое. В ответ на это последнее Абуль-Гази-хан снарядил в 1779 году посольство из Бухары в Константинополь, во главе которого опять были поставлены мулла Ир-Назар-бий и его сын [528] Мухамет-Шериф, получивший в этому времени также звание бия. По пути в Константинополь посольству было поручено явиться сначала к русскому двору, возобновить претензию об уплате вознаграждения за разграбление на оренбургской линии бухарского каравана и попросить у императрицы Екатерины 3.000 пудов меди, в которой в то время нуждалось бухарское правительство.

При посольстве отправлялось 28 человек свиты и прислуги, а также транспорт подарков, состоявших из следующих предметов:

Императрице два арабских аргамака, с попонами и седлами; сабля, осыпанная алмазами и другими драгоценными камнями; 35 пар индийской кисеи, вышитой золотом и шелками. Цесаревичу один аргамак; цесаревне 10 пар кисеи. Потемкину, Панину, Безбородко и прочим — 5 арабских лошадей, 115 бухарских халатов из дорогих материй, ружье с золотой насечкой и некоторые другие вещи бухарского производства.

Кроме того, Ир-Назар вез к русскому двору еще подарки лично от себя, а именно: императрице шашку, осыпанную бриллиантами ценой в 18.000 рублей; 20 пар индийских парчей, 4 пучка страусовых перьев в 2.000 штук; цесаревичу — арабского аргамака; цесаревне 10 пар индийских парчей и 2 пучка перьев в 1.000 штук. Министрам и высшим чинам двора верховых лошадей и другие ценные вещи.

Посольство выступило из Бухары весной 1779 года; 10-го августа прибыло в Оренбург, где было задержано до начала декабря.

Вот интересный указ Екатерины тогдашнему оренбургскому губернатору, генерал-поручику Рейнсдорпу, относительно пропуска и отправления посольства в Петербург, выясняющий взгляд императрицы на личность Ир-Назара и значение обоих его посольств в Россию.

«Хотя наперед известно, что он (то есть посол) в настоящем своем странствовании больше собственные виды имеет, нежели своего отечества, находящаяся в таком состоянии, по коему не может никак предположена быть существенная нужда в отправлении посольств, и толь более еще по прошествии весьма малого времени после того, как он в 1775 году был в Москве, и все то, что только мог вздумать, представить по делам, до Бухарии касающимся, совершенно уже в том истощился и снабден был достаточными резолюциями, а с турками по безмерному мест удалению еще и больше несвойственности настоит в заведении сообщения и каких-либо дел со стороны бухарской; не смотря однако ж на сии совершенно истинные уважения, кои оправдать могли б всякое препятствие, чинимое ныне в его скитании и купеческом промысле под предлогом посольства, мы соизволяем, напротив того, чтоб он и на сей раз пропущен был в нашу [529] столицу, следуя в сем случае высочайшей нашей склонности содержать престол наш императорской открытым прибежищем для иностранных людей из толь дальних областей, какова Бухария, к подражанию и примеру в обстоятельствах, иногда действительную пользу для дел наших приносить могущих.

«Но как при отправлении его сюда нужно будет высокомерию его положить пределы, ибо присвоенное ему от бухарского начальника названия бея и великого посла, а не обыкновенного, есть всемерно дело его же происков, для основания на том только требования своего об оказании ему больше почестей и о даче ему умноженного содержания, нежели какое поныне бухарские посланцы здесь имели, быв он самовидцем в последнюю свою в Москве бытность приемам учиненным послу турецкому. Для того вы, уведомляя его Ирназара Максютова о дозволении, воспоследовавшем за его ко двору нашему приезд, в то ж время искусным образом не оставите ему показать, что единственным к тому убеждением было собственное наше к нему благоволение, а отнюдь ничто другое, не настоя у нас никакой связи с Бухариею, областию малою и отдаленною, и что он в прочем в каких бы чинах и званиях в своем отечестве ни находился, но здесь будет принимаем без всяких торжественных обрядов, так как уже введено в обыкновение и в правило принимать людей, присылаемых с комиссиями от подобных владетелей, каков бухарской, имея все оказательство таким людям чинимое отношение свое не к ним собственно, но к их владетелям, дабы он, Ирназар Максютов, слыша такие предварительный вести, как у вас при отправлении, так и в бытность здесь при дворе нашего, меньше прихотливым и напрасливым был, нежели без того ожидать можно по его образу мыслей и по обращению его, в последнюю бытность в Москве оказанному, где он почти ничем довольным не был».

«А из сего и выходит для вас правило, чтобы вы, препровождая его сюда, поступили в том и в снабдении его в дорогу по прежним примерам, а особливо по последнему бывшему с ним самим в Астрахани в 1775 году. Тогда губернатором астраханским определено было ему самому кормовых денег по 50, духовным и светским чиновным по 10, а рядовым по 7 коп., а всего на день по 4 рубли, но он от принятия оных отрекся, и за то уже воздано было ему по приезде в Москву определением и производством со всею однако же свитою, состоящею почти в 60 человеках, на содержание его, начиная с приезда в Астрахань по 200 рублев в месяц; без сомнения, он и ныне равным образом поступит и от представляемых вами кормовых денег за бытность его в Оренбурге и в дороге до здешнего места по-прежнему уклонится в надеянии получить здесь за [530] то удовлетворение, но тем не меньше вам при прежних положениях остаться надлежит для сохранения оных в их непременности, чтоб одним в том снисхождением не быть в необходимости соглашаться и впредь на возростаемое время от времени корыстолюбие азиатских мелких мест жителей, обличающих себя в такое же качество посольства мнимого. Еще дается вам знать, что губернатор астраханский был с ним в затруднительстве в рассуждении о привезенных им тогда товаров; было у него оных по таможенной оценке на десять тысяч рублев, пошлин с того следовало с лишком две тысячи рублев; но он, защищаяся своею посольскою комиссиею и бывшею нуждою иметь такие товары не для продажи, а для своего содержания, на заплату оных никак не согласился, которые потом именным нашим указом ему действительно и упущены; следовательно, не будет он, конечно, и при настоящем случае сговорчивее в податливее прежнего. Ну, пусть он тут свое дело сделает, а вы напротив того сделайте свое, доведя до осмотра с оценкою всех могущих у него найтись товаров, кроме тех, кои назначены для поднесения нам, и потребовав за них для сохранения прежнего примера пошлину, по приличию их больше к купечеству, а не к посольству; имея он в самом деле способ снабдить себя в Оренбурге наличными деньгами на время своего путешествия от торгующих тамо разных мест татар, а сколько найдется у него товаров по цене, имеете в свое время сюда донесть для известия и для того еще, чтоб из того усмотреть было можно, по колику он и ныне в том заслуживать будет упущение или, напротив того, нужно будет и взыскание должных пошлин, если бы вся вероятность собственного употребления, по излишнему множеству вещей и их разнообразию, не могла иметь места, а вопреки того по необходимому произведению искание его во всем том торговли беспошлинной и потому сугубо для него прибыльной, тут заключалось.

«Но каков он ни есть, когда мы всемилостивейше снисходим уже на допущение его ко двору нашему, то посему и поручается вашему попечению снабдить его как потребными для дороги повозками, так и столькими лошадьми, сколько ему будет надобно, отправляя для препровождения его нарочного с ним офицера и оставляя в собственное его благоизобретение, с собою ли он поведет находящихся при нем для двора нашего лошадей, или же пожелает, чтобы особливое им отправление учинено было, что вы и действительно исполните, посылая их за добрым присмотром с дачею в дорогу денег достаточных на их прокормление, которые, равно как и все на него самого и со всею его свитою издержки поставите вы на счет чрезвычайной и как о том донесете в нашу коллегию иностранных дел, так и о времени выезда [531] его из Оренбурга, давая о сем последнем обстоятельстве заблаговременно знать и в Москву оной коллегии в контору, для приготовления ему там квартиры».

Далее, из всеподданнейшего доклада государственной коллегии иностранных дел по поводу прибытия посольства в Петербург, мы увидим, что предположения императрицы относительно исключительно спекулятивных целей этой второй поездки Ир-Назара в Россию не совеем оправдались.

34-го декабря, посольство прибыло в Москву, в сопровождены оренбургского линейного баталиона прапорщика Пальчикова, а 4-го января 1780 года в Петербург, где было помещено на Васильевском острове, в казенном доме, принадлежавшем государственной коллегии иностранных дел.

На содержание посольства, на этот раз, было ассигновано от двора по 360 рублей в месяц; для выездов посла куплена карета в 800 рублей, для выездов свиты наняты два извозчичьи экипажа. Сопровождавшему посольство офицеру назначено по 50 коп. в сутки кормовых денег, толмачу по 26 коп., уряднику по 15 коп. и рядовым по 10 коп. в сутки. Сопровождавшему подарочных лошадей подпоручику Колокольцову выдано в награду 80 рублей, уряднику 10 и казакам по 5 рублей.

Посольство представлялось графу Панину 21-го января; императрице и цесаревичу 2-го февраля. Екатерина и на этот раз весьма ласково приняла посольство; Ир-Назар был допущен к руке и удостоен милостивым разговором, но в принятии лично им привезенных императрице подарков ему было отказано, для объявления чего к нему был нарочно командирован секретарь иностранной коллегии, Муратов, «потому», как говорится в протоколе коллегии: «что оные подарки не присланы с ним от хана, но собственное его есть стяжание».

В бытность в Петербурге, Ир-Назар представил на высочайшее воззрение, через государственную коллегию иностранных дел, ряд просьб от имени своего правительства и лично от себя. Вот вкратце содержание этих просьб:

Выдать бухарскому правительству, для передачи бухарским купцам, 471.830 рублей в вознаграждение за убытки, понесенные ими при разграблении каравана в 1773 году.

Отпустить хану, в подарок, с Троицких заводов 3.000 пудов меди пластинами.

Выдать денежное вознаграждение за 20 человек русских пленных, выкупленных и приведенных посольством в Россию в 1775 году.

Разрешить послу, его сыну и свите свободный проезд через русские владения в Турцию и обратно и, наконец,

Подарить ему, Ир-Назару, и его сыну, соболь и шубы, как знак [532] монаршей милости, оказываемой всем вообще восточным послам, турецким, персидским и проч., удостаиваемым благосклонного приема при русском дворе.

Все эти просьбы составляли, впрочем, лишь второстепенную цель посольства; главная же, как мы указали его выше, заключалась в поездке Ир-Назара к оттоманскому двору, с целью изыскания и установления торговых путей для бухарско-турецкой торговли и паломничества в Мекку через русско-турецкие пределы.

Приводим выдержку из всеподданнейшего доклада по этому поводу государственной коллегии иностранных дел от 2-го апреля 1780 года, устанавливающую взгляд тогдашнего русского правительства на политическое соотношение наших подданных мусульман и народов Средней Азии с их западными единоверцами, населявшими Кавказ, Крым и Турцию.

«Одно из правил здешней политики было наперед сего препятствовать сообщению как живущим в пределах здешней империи магометанам с их заграничными единоверцами, так равным образом и не подданным магометанам же, обитателям великой Татарии, чрез здешние места с Крымом, Кубанью и Портою Оттоманскою.

«Могли быть тому в прежние времена причины важные, по опасности, чтоб внутренние и внешние магометане не учинились наконец содействующими туркам и татарам крымским и кубанским против здешней империи, во время войны и разрывов.

«Но из самых, напротив того, достоверных свидетельств оказалось, что при всех употребленных при границах усилиях и наблюдениях строжайших, успевали однако ж, по великой оных обширности, башкирцы и другие татары прокрадываться в Крым и к Порте с прошениями о защищении их от здешнего будто утеснения, в рассуждении свободности веры и всего их обращения.

«А как со всем тем такие с заграничными магометанами бывшие пересылки ни малейших предосудительных следствий во все прошедшее время не имели, ибо поведение одних с поведением других никогда не было соответствующим и предполагавшим какое-либо между ними соглашение ко вреду здешнему, то в настоящем превосходном состоянии управляемой скипетром вашего императорского величества империи, когда оная премудростию вашего величества и неутомленными трудами возведена на вышнюю степень почтения со стороны турков и татар, толь меньше какое-либо сумнительство оставаться может в рассуждении сношения с ними татар внешних, великой Татарии жителей, но с довольною вместо того вероятностию еще и пользы ожидать можно от подобного разрешения при некоторых известных полагаемых тому условиях».

Далее доклад переходит к оценке значения проекта [533] Ир-Навара и как бы воскрешает гениальную мысль Петра Великого о повороте торгово-политических сношений Восточной и Средней Азии с Западной Европой в русские пределы.

«Посему повергает коллегия в монаршее вашего императорского величества благоизобретение, угодно ли будет сего настоящего бухарского посланника повелеть пропустить чрез империю вашего величества в области турецкие, и куда он в каком бы намерении ни отправлялся; ибо предъявляемой им предлог, чтоб от своего владетеля и всего общества воздать в лице императора оттоманского первосвященнику или калифу магометанского закона почтение видится, паче ложным, нежели истинным, составленным из полученного им нового понятия по разговорам и изъяснениям с турецким послом, в одно время с ним в Москве прилучившимся, но поездка его однако покажет пример к подражанию едва ли не склоняясь она в главном своем предмете к установлению торговли с турками чрез посредство здешних мест и Черного моря, или же совокупно и к открытию татарским богомольцам пути в Мекку, кои должны теперь проезжать чрез Персию и по тамошним неустройствам и разности исповедания своего терпят иногда от персиян трудности и бедствия, то есть к двум таким обстоятельствам может быть склоняется его Ирназарова поездка, кои по образу мыслей бухарцев, хивинцев и прочих тамошних народов всех без изъятия в купеческом промысле упражняющихся, но всех же и ревностных магометан, могут одни только занимать их внимание, привесть многих из них к единодушной подвижности и внушить им намерения и меры общие, кои сперва коль ни маловажны были б, но в состоятельстве своем и продолжении, возростая от самого времени, от частых прибытков и от умножения охотников в большую силу и окружность, наконец по всей вероятности возобновить могут и потерянную сухопутную дорогу из Восточной Индии в Европу, бывшую толь славною в древности и до открытия морского пути мимо мыса Доброй Надежды. Тогда не будут уже мешать варварские степные народы, встречающиеся на пути татарским купцам до пределов здешних, когда будут ходить тысячные караваны, пользою и верою возбуждаемые. Провидение Божие да совершить сие событие в великое царствование вашего императорского величества к умножению пользы империи и со стороны торговли со всею обильною Азиею, имевшею некогда сообщение преимущественнейшее с протчим светом чрез Черное море и могущею ныне паки оным воспользоваться по благоволению вашего императорского величества».

Доклад иностранной коллегии заканчивается характерной оценкой личности самого Ир-Назара и его домогательств перед русским правительством. То и другое выражено следующими словами: [534]

«Взирая на его (Ир-Назара) расходы, сделанные им в позднюю его бытность в Москве и чинимые им и ныне здесь и, что почти и в том сумнения нет, по сравнению бывших на предь сего из Бухарии посланников в убожестве, а не в богатстве виденных, что ни хан бухарской, ни земля тамошняя никакого участия не имеют в его расточениях и о чем он и сам не скрывается, перенимая все оные на свой счет, тотчас мысль представляется, что они для него, как частного человека, велики и несовместны употреблением своим на удачу со скупостию татарам свойственною; но надобно, чтоб он в том имел пособии от своих соотечественников, не тех, кои вышеписанные грабежи претерпели и по собственному его объявлению находятся теперь в бедности, но от достаточных, чем и подтверждается вышеписанное гадание по поручению ему от них положить путь для коммерции и богомолия чрез империю вашего величества в империю Оттоманскую, а при таком его проворстве относительно к своей стороне, и в чем по крайней мере находится довольное правды пособие, воображать уже не невозможно по следствию не меньше необходимому, что он, приступя после полученного изъяснения и отказа к требованию об удовлетворении бухарцов за грабежи ими претерпенные и полагая тут собственной своей потери на пятнадцать тысяч рублев и еще учиненные им великие издержки во время прежних его ходатайств в лице купецком, заставя же и хана своего вновь к сим претензиям приступить для придания, по-видимому, оным большей важности и чтоб не показаться одному душою и пружиною всего того, не ищет ли паче сим своим поступком толь вящших и больше нежели обыкновенных награждений, как при отправлении своем к Порте, так и по возвращении оттуда при отъезде своем в отечество, нежели в самом деле в получении претензии успеть надеяться, тем больше, что не в первый сей раз бухарцы терпели от киргис-кайсак грабежи, но никогда однако-ж такой неотступной докуки не производили, а довольствовались тем, к чему только без дальних усилий и убытков, когда воспособствованы быть могли, сами по соседству и обращению своему ведая, коль мало способны киргис-кайсаки к строгим и точным взысканиям».

В результате этого доклада состоялась следующая резолюция императрицы Екатерины, выраженная в указе иностранной коллегии от 9-го мая 1780 года.

Пропустить посольство через русские владения в Константинополь, через Киев или Херсон, как оно пожелает, доставив ему в пути, до самых границ, возможные выгоды и удобства. Выдать посольству в прогоны, до русской границы, 2.600 рублей и на расходы в пути 1.200 рублей. Купить и подарить послу дорожную карету в 1.300 рублей. Подарить Ир-Назару и его сыну, [535] в знак монаршей милости, шубы и 2.000 рублей в награждение. Хану отпустить с Троицких заводов 3.000 пудов меди пластинами, известив его, через нарочного гонца, как об этом, так и о пропуске посольства в Константинополь.

Что касается остальных домогательств Ир-Назара, то они и на этот раз были отклонены, о чем он был извещен особой запиской иностранной коллегии, врученной ему перед отъездом его из столицы.

Посольство выехало из Петербурга 10-го сентября; 19-го октябре прибыло в Херсон, где, при содействии херсонского губернатора генерал-поручика Ганнибала, наняло два греческих судна и, поместившись на одном из них само, а на другом поместив экипажи и имущество, отплыло в Очаков. До Херсона посольство сопровождали, в качестве приставов, подпоручик Колокольцов и прапорщик Пальчиков, которые, по возвращении в Петербурга, по письменному ходатайству Ир-Назара, были произведены в следующие чины.

О дальнейших странствованиях посольства в делах иностранной коллегии имеются лишь отрывочные сведения. Из донесений русского министра-резидента при оттоманском дворе Булгакова видно только, что посольство прибыло в Константинополь 27-го октября 1780 года, 9-го ноября представлялось великому визирю, с которым Ир-Назар вел торгово-политические переговоры, затем выехало в Мекку, на пути в которую, в сентябре месяце 1781 года, Ир-Назар умер в Конии ⁸, от свирепствовавшей тогда в Малой Азии какой-то эпидемической болезни.

Этим и исчерпываются наши сведения о двукратных посольствах Муллы-Ир-Назар-бия в Россию. Что касается разделявшего эти посольства сына посла, Мухамет-Шерифа, то эта личность еще два раза появлялась при русскою дворе: в 1783 году, на обратном пути из Константинополя в Бухару, и в 1785 году, в качестве бухарского посла, с поручениями от своего правительства. Относительно этого последнего посольства возникло, впрочем, сомнение, что оно действительно снаряжено бухарским правительством, так как доставленные Мухамет-Шерифом в Петербург верительный грамоты и письма не были снабжены печатями, заменяющими, как известно, на Востоке подписи лиц, от которых исходить такого рода документа. Было ли это простое недоразумение, или же ловкий бухарец, которого видимо тянуло в Россию, воспользовался возникшими в это время в Бухаре внутренними беспорядками и междуцарствием, чтобы под видом официального лица побывать при русском дворе, — остается не выясненным. Во всяком случае, хотя наше правительство и [536] отказалось признать за ним достоинство посла, но он и в 1783 и 1785 году был ласково принять при дворе императрицы Екатерины, доставлен в Петербург и содержим там на казенный счет, а при отпуске на родину награжден денежными подарками. Во время поездок по России Мухамет-Шерифа при нем состояли, в качестве приставов, в 1783 году, известный Филипп Ефремов ⁹ и, в 1785 году, поручик Колокольцов, путевой дневник которого до сих пор сохранился в делах московская главного архива министерства иностранных дел.

Приведенный нами отчет о двукратных посольствах Муллы-Ир-Назар-бия ко двору императрицы Екатерины II достаточно выясняет причины, вызвавшие эти посольства, их результаты и те обстоятельства, которыми сопровождалось пребывание Ир-Назара в России. Было бы совершенно излишним сопоставлять эти обстоятельства с теми преданиями и легендами, который приведены по этому поводу в нашей описательной литературе. Легенды эти нужно признать далекими от исторической правды и имеющими значение, лишь как произведения бухарского народного эпоса.

Нам остается прибавить несколько слов по поводу возникшего по инициативе Ир-Назара проекта поворота торговых отношений Восточной Азии с Западной Европой на их первобытный путь к берегам Каспийского, Балтийского и Черного морей. Со смертию Ир-Назара проект этот на долгое время был предан забвению. Общий ход политических событий в Западной Европе, хронические недоразумения с Турцией и Швецией, колеблющееся положение Польши, Крыма и Грузии, отвлекали внимание русского правительства от далекой, мало известной Восточной Азии, заставляя сосредоточить все силы и средства русского народа на наших западных и южных границах. Туркестан, с его бесконечными степями, знойным климатом и полудиким населением, был как бы забыт на это время; им начали опять интересоваться лишь полстолетия спустя, когда впервые были снаряжены в Хиву и Бухару серьезный научные правительственный экспедиции, под начальством Н. Н. Муравьева и действительного статского советника Негри. Что касается народов и правительств тогдашних среднеазиатских ханств, то в силу печальной исторической последовательности, обусловливаемой непомерным развитием мусульманского фанатизма, косностью и подозрительностью монголо-таджикской натуры, они не только не стремились к [537] сближению с соседней Россией, но, напротив, всеми силами противодействовали этому сближению. Доказательством тому может служить несчастная экспедиция в Хиву князя Бековича-Черкасского и последующие неудачные попытки со стороны России установить правильные торговые сношения с Хивой и Бухарой, выразившиеся в посылке вооруженных торговых караванов Миллера в 1738 г., Рукавкина в 1753 и Кайдалова в 1803 и 1824 годах. Все эти караваны были или разграблены по пути следования, или же были принуждены вернуться обратно, с большими потерями, не достигнув по назначению.

В частности, Бухарское ханство, как мы указали это выше, находилось в описываемую эпоху в состоянии полного государственного расстройства, весьма близкого к анархии. Внимание его тогдашних правителей было всецело поглощено придворными интригами и внутренними смутами, завершившимися окончательным устранением от власти слабого и ничтожного Абуль-Гази и воцарением в Бухаре, в 1784 году, новой узбекской династии, в лице некоего Шах-Мурада, известного иначе под именем эмира Маассума ¹⁰.

Не удивительно, что при таких условиях смелый по своей идее, но сложный и сомнительный по выполнимости на деле проект поворота торговых сношений Восточной Азии с Западной Европой на их первобытный путь, в бухарско-русские пределы, был вскоре предан забвению обеими заинтересованными странами. Та же участь постигла бы, вероятно, и самую личность инициатора этого проекта, Муллу-Ир-Назар-бия, если бы память о нем не была увековечена учреждением в Бухаре медрессе его имени. Кто был настоящим учредителем и строителем медрессе Ир-Назар-Ильчи, — сам ли Ир-Назар или, как можно думать, его сын Мухамет-Шериф-бий, — решение этого вопроса не входит в программу нашего исследования. Интерес и значение этого среднеазиатского памятника старины исчерпывается для нас связанной с ним идеей общности международных интересов, впервые пробудившейся тогда в сознании бухарского народа, и тем обобщением блестящей личности Екатерины с лучшими его идеалами и духовными стремлениями, которое выразилось в приписываемом ей сооружении высшего мусульманского училища — поступке, считающемся повсюду на Востоке выдающимся подвигом благочестия. [538]

В заключение, нам остается привести историческую справку по поводу существующего в русском Туркестане предания, что большая соборная мечеть в Ташкенте ¹¹, после разрушения ее землетрясением, в конце ХVIII столетия, также была восстановлена на средства, пожалованные императрицей Екатериной II.

Сношения России с ташкентским беглербегством в XVIII и в начале XIX столетия ограничиваются посылкой в этот пункт следующих лиц: Миллера и Кумилева в 1739 году, Поспелова и Бурнашова в 1800 и Назарова в 1818 году. Из них Поспеловым составлено обстоятельное описание тогдашнего ташкентского владения, в том числе и самого города Ташкента. Ни в этом описании, ни в делах государственной коллегии иностранных дел за 1700-1800 г. не заключается ни одного намека на то, что императрица Екатерина II делала какие-либо пожертвования на реставрацию джумма-мечети, но вот что мы, между прочим, находим в записке Поспелова:

«Между всеми строениями в сем городе (Ташкенте) две мечети, по уверению жителей, древние и во время возмущения разрушенные; в самых остатках или развалинах показывают довольно хорошее расположение и искусство тогдашнего народа. Они весьма обширны и складены из обожженного кирпича, у которых как стены, так и куполы покрыты были синей краской. Сии мечети хотя и можно бы было еще исправить, но, кажется, недостаток рабочих рук останавливает» ¹².

Мы едва ли ошибаемся, выразив предположение, что одна из этих двух больших, древних мечетей, разрушенных во время возмущения или, как утверждает народное предание, землетрясения, есть теперешняя ташкентская мечеть — джумма, восстановленная уже после 1800 года, то есть несколькими годами позже смерти императрицы Екатерины II, последовавшей, как известно, в 1796 году. Кем, именно, она восстановлена, — решение этого вопроса составляет задачу местной археологии. С своей стороны, мы ограничимся лишь замечанием, что народное предание, обобщающее имя императрицы Екатерины II с восстановлением из развалин этого древнего среднеазиатского памятника, является, по-видимому, совершенно лишенным исторической правды.

П. П. Шубинский.

Комментарии

1. Таким образом, по приказанию Абдуллах-хана (1555-1597 г.), был уничтожен знаменитый Бухара-арык, снабжавший водами Сыр-Дарьи северную и северо-западную части ханства.

2. В делах Московского главного архива министерства иностранных дел имеется, между прочим, сведение, что в 1785 г. одних только русских невольников насчитывалось в Бухаре до 4000.

3. От бухарских пределов эта зона разделялась на четыре главные ветви: 1) Бухара-Хива-Астрахань — 30 дней пути; 2) Бухара-Хива-Оренбург — 60 дней; 3) Бухара-Троицк, по восточному берегу Аральского моря — 80 дней; 4) Бухара-Ташкент-Петропавловск — 90 дней пути.

4. При таких точно обстоятельствах, в пределах Бухарского и Хивинского ханств были разграблены в 1738, 1753,1823 и 1824 годах наши правительственные караваны, посланные в Среднюю Азию.

5. Абуль-Гази считается последним ханом царствовавшей в Бухаре с 1597-1784 г. династии Аштарханидов, составлявших потомство изгнанных из России в XVI веке астраханских ханов. Этот ничтожный и слабый бухарский правитель быль сначала игрушкой в руках возведшего его на трон первого министра Даниал-аталыка, а в 1784 г. был совершенно устранен от власти Шах-Мурадом, основателем царствующей теперь в Бухаре узбекской династии Мангыт.

По некоторым известиям, этот фиктивный Бухарский правитель даже совершенно не принадлежал к царственному роду Аштарханидов, но был выставлен узбекской партией, как подставное лицо. Существует предание, что в молодости он был простым пастухом. Он умер в 1795-1796 г. в .Уафкенте, всеми забытый, в полном ничтожестве.

6. Эти и последующие сведение о посольствах к русскому двору Муллы-Ир-Назар-бия и его сына Мухамет-Шарифа извлечены из дел государственной иностранной коллегии за 1774-1786 год, хранящихся в Московском главном архиве министерства иностранных дел. Составитель статьи приносит глубочайшую благодарность памяти покойного директора архива барона Ф. А. Бюллера и чинам этого учреждения, благодаря любезному содействию которых ему удалось извлечь из дел архива эти и другие интересовавшие его сведения по истории сношений России с среднеазиатскими ханствами в XVIII столетии.

7. Бухарские посольства появлялись перед тем в России в 1734 1735, 1736, 1739, 1740, 1743 и 1763 годах. Некоторые из них заподозрены в том, что они не имели полномочий от своих правительств и составляли простые купеческие партии, самовольно придававшие себе значение посольств.

8. Город в Анатолии.

9. Автор «Десятилетних странствований», изданных три раза: в 1786, 1794 и 1811 годах. В 1774 году он был захвачен в плен киргизами и продан в Бухару, где служил в войсках хана Абуль-Гази. Оттуда чрез Кокан, Кашгар, Яркенд, Тибет и Кашемир бежал в Индию и возвратился в Петербург морем.

10. Шах-Мурад происходит из узбеке кого рода Мангыт, из отделения Тук; по одним известиям, он был сын, по другим — племянник бухарского министра Даниал-Аталыка. Об этой выдающейся личности на бухарском престоле имеются подробные сведения в записках Мурза-Шемси-Бухари, в истории Бухары Вамбери и у Малькольма, т. II, стр. 256-260. Управляющий в настоящее время Бухарой эмир Сеид-Абдул-Ахат-хан есть праправнук Шах-Мурада.

11. Это здание подробно описано в книге Маева «Азиатский Ташкент», отпечатанной без обозначения года и места, где она была издана.

12. См. Записки императорского русского географического общества за 1852 год, т. I, отд. IV.

Текст воспроизведен по изданию: Бухарские посольства при дворе Екатерины II // Исторический вестник, № 2. 1897