ИВАН ДАНИЛОВИЧ ХОХЛОВ.

(Русский посланник в Персию и в Бухару в XVII веке).

Дипломатические сношения Московской Руси с иностранными государствами были чрезвычайно оживленны, особенно с восточными, где наши интересы отличались большим разнообразием и существенною важностию. Случалось, что эти сношения производились даже без всякой настоятельной надобности, просто только ради вежливости, с целью спросить о здоровье, на основании того соображения, что недруги, видя этот знак дружбы и любви между ссылающимися через послов государями, «будут устрашаться». И посольское дело называется в актах великим: «быть у великого дела» (Когда дворяне большие били челом Михаилу Федоровичу, чтоб их в послы, посланники и гонцы не посылать, то им сказано, что они бьют челом не делом: такая посылка не делает бесчестья и тут мест нет. (Собр. Госуд. Грам. и Договоров, ч. III, № 55, стр. 222-233).). Государственными соображениями и продолжительною практикой в посольском обиходе были выработаны самые строгие правила и приемы, сильно отзывавшие татарщиной, унаследованной от тех времен, когда мы поневоле принуждены были следовать азиатскому этикету. Здесь каждый шаг определялся очень строго, взвешивалось каждое слово; все было направлено в тому, чтобы не порушить честь царскую и неразрывно связанную с нею честь государства. Формальной стороне дела придавалось такое значение, что за нею нередко стушевывалась сущность. Казалось, лучше отказаться от всего дела, чем согласиться на церемонию, не согласную с нашим этикетом. Для исполнения посольских поручений выбирались люди способные, надежные и более или менее заслуженные, смотря по важности [49] поручения и по степени могущества иностранного государства. Назначались: великие послы, послы, посланники, гонцы, гончики. Посольство состояло из трех или двух лиц, которые правили посольство вместе, нераздельно; свита их была многочисленна — иногда до сотни человек. Гонец ехал один или с подъячим, необходимым членом посольств для канцелярских работ; свита гонцов не отличилась многолюдством, и размер ее зависел от степени безопасности пути. В мелкие государства послов не отправляли, полагая, что довольно с них было и простых посланников из лиц еще не выслужившихся и не слишком знатного происхождения. Но все они — как послы, так посланники и гонцы, — одинаково отстаивали честь царскую и усердно, не щадя живота своего, служили «государеву и земскому делу». Все они, за очень немногим лишь исключением, вызывают уважение и удивление в своей непоколебимой твердости, выносливости, сознанию долга, которым не жертвуют ни для каких благ земных, терпеливо перенося всякие притеснения и в своей земле от воевод, всегда неисправных в снаряжении посольства, и на чужбине от местных властей, стремившихся обидеть наших послов ради своекорыстных целей.

Людей этих мы видим обыкновенно уже на посольстве и в большинстве случаев не имеем никаких сведений о прежней их служебной деятельности, не знаем, при каких обстоятельствах, при какой обстановке вырабатывались их характеры, их направление, такт и уменье вести переговоры о предметах самых сложных и щекотливых. Если дело шло гладко, не случалось таких событий, которые требовали бы расследования, послы сходили со сцены так же незаметно, как и вступали на нее (Редкое исключение представляет Даудов, о котором напечатаны подробные сведения г. Селифонтовым в «Летописи занятий археографической комиссии», т. V (1871 г.): «Очерк служебной деятельности и домашней жизни стольника и воеводы XVII столетия Василья Александровича Даудова»; а в Русском Архиве (1889 г., № 5, стр. 5-20) помещена автобиография его. Но Даудов не русский человек, это выходец из Персии и родом армянин.). Замечательно, что отчеты свои и статейные списки писали они в третьем лице.

При отсутствия биографических данных о наших послах, мы особенно должны дорожить теми о них сведениями, которые изредка, отрывочно попадаются в посольских делах. Такие сведения нам удалось собрать о казанце Иване Даниловиче Хохлове, дважды ездившем на восток с дипломатическими поручениями. Сведения [50] о нем находятся в документах Московского главного архива министерства иностранных дел. В первый раз имя Ивана Хохлова встретили мы под 1600 годом в делах по сношению с Персией. В октябре этого года возвращался через Казань на родину посол шаха Аббаса, Перкулы-бек. Казанские воеводы устроили послу встречу, как требовалось обычаем, и доносили о том государю. «А в приставех, государь, у посла — писали они — велели быти у корму и для береженья детем боярским, Василию Нарматцкому да Ивану Хохлову, да с ним двем человеком детем боярским с меньших статей, да толмачю, да десети человеком стрельцом у двора» (См. Дело 1600 г. «Роспись подаркам, посланным персидскому шаху с послом князем Александром Засекиным с товарищи», л. 33.). Таким образом, Ивану Хохлову поручается в это время довольно ответственная уже должность посольского пристава, хотя и второстепенного. Кроме того видим, что сам он числился не в меньших статьях, а, по всей вероятности, в средних.

Далее видим, что боярские дети Василий и Иван Хохловы (В Москов. гл. архиве мин. ин. д. находятся документ 1622 г. под заглавием: «Память из Казанского в Посольский приняв в ответ на присланную из оного память, что казанцу Андрею Хохлову производится денежного жалованья 54 рубля. В документе этот Хохлов назван по отчеству Даниловым, стало быть, является третьим братом в этой семье и, повидимому, старшим, если судить по окладу и по видному положению: в конце 20-х годов XVII ст. он был воеводою в Кокшанском городе. Разрядные книги, XVII, стр. 91 и 197.) числятся на государевой службе стрелецкими головами в Казани, по месту своей родины. И в скором же времени начинается богатая приключениями и разного рода невзгодами деятельность Ивана Даниловича Хохлова, тогда еще не пожалованного вичем, а именовавшегося просто Даниловым.

В 1605-м году, при царе Борисе, как видно из челобитной самого Ивана Хохлова, послан он был из Казани на годовые службы на Терек с воеводою Иваном Головиным. «И в прошлом 1606-м году — пишет он — на Тереке и в Астрахани своровали: царю Василью креста не целовали. И в том же де году прислан из Казани на Терек Василий Хохлов с стрелецким приказом, — а царю Василью крест целовали, и сотников и стрельцов своего приказу ко кресту привел в Астрахани. И на Терек [51] приехав, терским людям разговаривал, чтоб они царю Василью крест целовали. И терские люди от воровства не отстали, царю Василью креста не целовали. И ево за то и брата ево Василья, бив на смерть и ограбя до нага, посадили в тюрьму. И мучили живот свой полтора года, и развели розно: отослали ево, Ивана в Астарахань с приставом. И в Астарахани за приставом живот свой мучил же, и хотели убить до смерти. И как де Маринка и вор Ивашка Заруцкой пришли в Астарахань, и ево де послали в Кизылбаши к шаху неволею».

Трудно, конечно, допустить, что Заруцкий мог послать к шаху Аббасу хлопотать о помощи, деньгами и людьми, человека против его воли, насильно: такой посланец только бы испортил дело. Думаем, что Хохлов охотно согласился ехать сам, потому, во-первых, что царь еще не был избран на Москве (об этом Хохлов узнал только дорогою) и «шатание», каким характеризуется смутное время, еще не улеглось; потому, во-вторых, что ехать в Персию с поручением, хотя бы и не сочувствуя ему, все же лучше, чем сидеть в тюрьме и ожидать, что будет в конце концов с Астраханью; а Хохлов посидел в тюрьме уже довольно. С своей точки зрения Хохлов все-таки был несколько прав: он не состоял в числе приближенных Заруцкого, и «тайные речи» были поручены не ему, а его помощнику Якову Глядкову.

О посольстве Хохлова в Персию сделалось вскоре же известным нашему правительству, и оно возбудило у нас большое беспокойство. По донесению окраинных воевод, преимущественно из Терки, Марина и Заруцкий просили у шаха помощи деньгами и войском будто бы против литовских людей, предлагали за то шаху сдать Астрахань. По слухам, шах готов был оказать просимую помощь Заруцкому, потому что питал к России большое расположение и желал водворения в ней порядка, хотя и не мог знать, где находится залог этого порядка. Относительно же Марины у шаха были особенные виды: он думал пригласить ее к себе. Не доставало еще, чтобы романические приключения Марины завершились в шахском гареме! О намерениях шаха видно из показания персидского торговца гилянца Хозя Муртазы, жившего в смутное время в Астрахани и игравшего видную роль в деле Хохлова, с которым он выехал из Астрахани в Персию и мог дать самые точные указания о поведении Хохлова в Персии.

Терский воевода Петр Головин писал воеводам в Астрахань [52] большие донесения о посольстве Хохлова на основания тех показаний, которые впервые дал терский годовальщик Семен Шушерин, посланный Головиным в Дербент к Магомет Усейну: «видел де он Семен в Дербени Якутка Глядкова, а послан тот Якушко с Иваном Хохловым из Астрахани к шах Аббасу от Маринки да от Ивашка Заруцкова. И он де Якушка спрашивал: для чего он был к шах Аббасу послан? И Якушко де Глядков сказал ему: посланы были они к шах Аббасу просити помочи, чтоб шах Аббас вступился, дал в Асторохань Маринке и Ивашку Заруцкому денежные казны и хлебных запасов. И шах Аббас деи был дал денежные казны двенадцать тысяч тюменей, а тюмень по шти рублев, и хлебные запасы многие, и приказал деи был с тою казною ехати в Асторохань послу своему Пулун беку кречетнику. И как деи приехал к шах Аббасу из Астрахани купчина Хозя Муртаза и сказал шах Аббасу, что Ивашко Заруцкой и Маринка, заворовав в твоих государевых городех многие статьи, в Асторохань прибежали бегом и в Асторохани воровством убили окольничево князя Ивана Хворостинина, а Московское де государство все соединачилось, — и шах Аббас деи, услыша то от купчины, от Хози Муртазы, казны не дал, а в Асторохань посылает проведать посла своего Пулун бека».

Про Марину же Хозя Муртаза, вновь прибывший в Россию, сообщил Головину следующее: «Аббас шах де ево, Муртазу, распрашивал про литовку Маринку: какова она лицом и сколько хороша, молода ли или стара, и был ли де он у нее у руки, и горячи ли деи у нее руки, и что де ему дала на отпуске? И Муртоза де Аббас шаху сказывал, что у руки де он у нее на отпуске был и за руку принял, и рука де у нее горяча. И как деи ево Муртазу литовка Маринка из Астарахани отпустила, и ему дала на отпуске две скляницы вина. И Аббас шах деи то вино велел ему принести перед себя. И то деи вино Аббас шах пил сам, а пьючи де говорил: топере де пью вино, а вперед видать ли деи мне ее самое у себя?... А литовку Маринку шах Аббасу держати было ему у себя на постеле» (Дела: а) 7122/1614 — 7124/1616. Приезд в Москву и обратный отпуск персидского гонца Хози Муртазы, присланного к царю Михаилу Феодоровичу от шаха Аббаса I с поздравительною грамотою о восшествии его на престол, б) 1614-1615. Отправление к шаху в гонцах казанца сына боярского Ивана Брехова и толмача Степана Афонасьева.). [53]

Михаил Феодорович по вступлении на престол сейчас же отправил в Персию послов «для государева и земского дела» дворянина Михаила Никитича Тиханова и подъячего Алексея Бухарова, которым предписывалось объяснять шаху Аббасу действительное положение дел на Руси и требовать выдачи астраханских послов, Ивана Хохлова с товарищи (Дело: 1613-1616. Отправление к шаху в посланниках дворянина Михаила Тиханова и подъячего Алексея Бухарова с объявительною грамотою о вступлении царя Михаила Федоровича на всероссийский престол.).

Когда Тиханов находился в пути, а шел он очень кружною дорогою, через Хиву, так как Астрахань в то время находилась еще в руках Заруцкого, к нему отправлен был, через Кавказ, с дополнительными инструкциями и с извещением об освобождении Астрахани сын боярской Иван Брехов и толмач Степан Афонасьев, с которыми повторены требования о Хохлове в таких выражениях: «да послал к вам, брату нашему, из Асторохани вор Ивашко Зарутцкой от себя и от Маринки гонца, сына боярского Ивана Хохлова, а с ним писал к вам, брату нашему, многие воровские смутные статьи, хотя тебя, брата нашего, с нами великим государем и с нашими великими государствы ссорити и меж нами великими государи братственную дружбу и любовь нарушить. И вы б, брат наш, Аббас-шахово величество, тому воровскому ложному письму ни в чем не верил. И того бы еси гонца Ивана Хохлова, которой к тебе прислан от Ивашка и от Маринки, прислал в нам, великому государю, с нашими посланники и с своими послы вместе».

Между тем шах Аббас принял Ивана Хохлова очень радушно. Сам Иван Хохлов сообщает, что, узнав о воцарении Михаила Феодоровича, сообщал о том шаху через Муртазу и просил отпустить его к Москве. Вследствие этого будто бы шах оставил Хохлова в Гейдже, а Якова Глядкова взял с собою в поход, как пошел воевать Грузинскую землю. После этого похода Хохлов должен был присоединяться к шаху. Не переменил к нему шах своего расположения и после прибытия послов из Москвы от царя. Шах не только не отвернулся от Хохлова, напротив приглашал его на аудиенции и празднества вместе с законными русскими послами, и Хохлов всегда являлся вместе с ними. Странно, что Тиханов не возражал против такого нарушения [54] этикета. В наказе послам предписывалось очень строго не править посольства в присутствии других иностранных послов; об этом было наказано и Тиханову, и он буквально исполнял эту статью наказа, не распространяя ее на Хохлова, которого велено было только уличать «в воровстве». Но в Москве и подумать не могли, что Тихонов решится быть у шаха в присутствии посла от «вора», как официально называли у нас Заруцкого, а потому вполне естественно, что о таком предостережении и не упомянули. Протестовал один только Брехов, который, впрочем, по своему второстепенному и подчиненному положению не мог действовать слишком решительно. На одном приеме у шаха, месяц спустя после аудиенции, данной царским послам, Хохлов, приглашенный также «ести», сел повыше Ивана Брехова. «А шаха в те поры в полате не было» — доносит Брехов. «И после того немного спустя, приехал шах в вшел в полату; в он Иван, встав, Ивана Хохлова обшел и сел его выше, а говорил ему, что он делает не гораздо, садится его выше, а ведает сам, что они присланы от великого государя царя и великого князя Михайла Федоровича всеа Русии самодержца, а он Иван прислан из Астарахани, и ему было выше садиться не пригоже. И Иван де Хохлов против того не молыл ему ничего». В другой раз Хохлов сам уже сел ниже Брехова.

Шах Аббас явился заступником за Хохлова перед царем. На требование о выдаче его шах говорил Тиханову: «язь де Ивана Хохлова с товарыщи с вами и с своим посланником к брату своему к Михаилу Федоровичу отпущу, а брату моему Михаилу Федоровичу скажите, чтоб Ивана Хохлова с товарыщи для меня и нашие братственной любви пожаловал, вины их им отдал и велел бы им у себя быти по прежнему; да о том де яз к брату своему в грамоте своей написати велю, чтоб Ивана Хохлова с товарыщи пожаловал для меня. А се де ныне брату моему люди надобе, потому что в Московском государстве многие люди побиты: война де была двенадцать лет, и чаю де ныне у брата моего ратных людей немного». Это заступничество наши дипломаты предвидели, и в наказе Тиханову предписывалось обещать помилование, а потому он и отвечал почти буквально по данной инструкции: «Иван Хохлов с товарыщи были в Астарахани у вора в неволе ж, а хотя б они у вора у Ивашка Заруцкого и у Маринки были и своею волею, и вины будет они которые перед нашим [55] великим государем и перед нашими государствы и довелися, и государь наш милостив и благонравен и праведен, по своему царскому благонравию и милостивому обычаю, во всем вины их отдаст и для тебя, брата своего, Аббас-шахова величества, не токмо казнити их велит, и опалы своей царские на них положити не велит, и вперед вины их ни в чем вспомяновенны не будут. А то, великий государь Аббас-шахово величество, наше Московское государство было в смуте двенадцать лет, и многие люди побиты, а ныне в то место родились. И без войны на которое государство Бог гнев свой пошлет, падение на люди бывает, а ныне в то место родятся, и государство людьми полнится; так и ныне государя нашего царя и великого князя Михайла Федоровича всеа Русии самодержца и бодроопасным правительством и премудрым разумом ратных людей много».

На отпускной аудиенции шах еще раз повторил Тиханову просьбу за Хохлова: «да что де яз и наперед сево наказывал, скажи брату моему Михаилу Федоровичу, чтоб для меня Ивана Хохлова с товарищи Пожаловал по прежнему, вины их им отдал для нашей братственной любви; а которые де мои будут винные люди, а об них что прикажет брат мой Михайло Федорович, и яз также для брата своего их пожалую».

На отпуске шах пожаловал Ивана Хохлова наравне с Тихановым и Бреховым двумя кафтанами — камка на серебре. А из денег 156 рублей, выданных шахом русским послам, на долю Ивана Хохлова пришлось 5 тюменей, то есть, 30 рублей.

Вместе с Тихановым Хохлов и поехал в Россию в 161 году. В Терке Петр Головин привел Хохлова к крестному целованию, о чем и донес государю в июне того же года.

Когда Тиханов с Бухаровым и Брехов представили, по возвращении в Москву, свои статейные списки (отчеты о своей деятельности), первым двум сделан через думного дьяка Петра Третьякова выговор в присутствии государя за нарушение наказа. Между прочим, они были обвинены в том, что Ивана Хохлова и подъячего Богдашка, которые присланы от вора, с собою, государевыми посланниками, сверстали и в воровстве их не обличали и не требовали, чтобы шах выслал их вон. Обвиняемые оправдывались тем, что Иван Хохлов «с ними виделся до их посольства и ко государю вину свою принес, и то им сказал, что государю крест целовал, и им ни в чем не прекословил, и [56] они потому об нем и не говорили и не обличали его». Такой ответ не был признан удовлетворительным, и Тихонову и Бухарову сказано дьяком: «не обличали они за посмех, только б они обличали их (то есть, Хохлова с товарищи) при шахе, а они б при шахе винились и государево имя выславили, и шаху б было вернее». На это бывшие послы только и могли сказать: «уж то не обличали». Этим для них дело и закончилось без дальнейших неприятных последствий. Тихонов и Бухаров отделались легко. Не то было с Хохловым.

Не смотря на «милостивое слово» и на официальное заверение о помилования, оно не осуществилось, что отчасти было в духе тога времени, как остаток старых приемов. Когда Хохлов прибыл во Владимир, «и по государеву-де указу присланы в Володимер из посольского приказу Карманалей Кутлеяров да Семен Андреев; а велено де им ево, Ивана, везти к Москве за приставом, и рухлядь ево, что есть, велено отписать на государя». Это произошло в июне того года. Посланным за Хохловым с товарищи предписывалось везти их к Москве «с великим береженьем, чтоб они от них в дороги не ушли». «И июня в « » день переводчики Курманалей да Семейко Ивана Хохлова с товарищи к Москве привезли и Иван Хохлов с товарищи розданы по приставом и сидят по ся места у приставов».

Находиться за приставом в XVII столетии или, как тогда говорилось, — «мучить свой живот» было гораздо серьезнее, чем в наше время попасть под надзор полиции.

В Москве Хохлов подал государю челобитную о помиловании (о которой мы упомянули раньше), при чем изложил обстоятельства своей поездки в Персию, а в заключение говорил, что «в Кизыл-баши («страна красноголовых» — так называлась у нас в то время Персия по красным верхушкам барашковых шапок, носимых господствовавшим в ней племенем) он в шаху посылан неволею и в Кизылбашех в неволе всякую нужу терпел и государеву имяни порухи ни в чем не учинил».

По поводу этой челобитной возникло дело и был произведен сыск о посольстве Хохлова. Главные обстоятельства выяснил Хозя Муртаза, прибывший в Москву гонцом от шаха Аббаса немного раньше Тихонова. Показание Муртазы, отличавшееся большими подробностями, было вполне благоприятно для Ивана Хохлова. Вследствие этого показания, а главное — ради заслуг другого Хохлова, [57] Василья, много потрудившегося в деле освобождения Астрахани от Заруцкого, Иван Хохлов был из-за пристава освобожден и отдан на порухи с записью, «что ему ставиться в Посольском приказе перед думным дьяком Петром Третьяковым до государева указу». Об этом в деле записано так: «И июля в 12 день думной диак Петр Третьяков сю выписку Ивана Хохлова (то есть, сыск о нем) вверх носил и государя докладывал. И государь царь и великий князь Михайло Федорович всеа Русии, слушав сее выписки, Ивана Хохлова пожаловал, для своего царского ангела-хранителя, велел его от пристава свободитя за брата его за Васильеву службу Хохлова. А в отъезде и во всяком воровстве приказал государь взяти по нем поручную вались».

И снова Иван Хохлов подает челобитную государю, просит отдать ему поручную запись: «И порутчики, государь, мои, которые меня ручали, о поручной занисе мне говорят». И заканчивает: «Милосердый государь царь и великий князь Михайло Федорович всеа Русии! пожалуй меня, холопа своего, вели, государь, порушную мою запись мне отдать. Царь, государь, смилуйся, пожалуй!» На обороте челобитной помечена резолюция: Запись отдать.

Таким образом, Иван Хохлов получил полное помилование и мог вернуться в Казань. О службе его там мы не нашли никаких указаний. В 1620 году на него возложено важное дипломатическое поручение: править посольство в Бухаре. В это время его величают уже Даниловичем.

Поводом к отправлению Ивана Хохлова в Бухару послужило следующее обстоятельство, изложенное в делах, на этот раз уже не в персидских, а в бухарских (1620-1623. Отправление к Бухарскому царю Имам Куле посланника Ивана Хохлова и отпуск с ним бывших в Москве послов: бухарского Эдема и юргенского Регым Кулы.): «В прошлом во 128 (1620) году присылал ко государю царю и великому князю Михаилу Федоровичу всеа Русии бухарской Имам Кулий царь посла своего Адам бая, а в грамоте своей ко государю писал, чтоб великому государю царю и великому князю Михайлу Федоровичу всеа Русии, памятуя предков своих великих государей царей российских с прежними бухарскими цари дружбу и любовь и ссылку, ныне с ним по, тому ж быти в дружбе и в ссылке и в любви, и торговым бы людем на обе стороны торги были повольные. Да он [58] же великому государю объявил, что крымские и нагайские люди многой русской полон поимали и привели в их государство в Бухары, и только великий государь царь и великий князь Михайло Федорович всеа Русии с послом его пришлет к нему своего посла или посланника верного человека, и он тот русский полон отпустит ко государю к Москве. Да бухарский же Имам Кулий царь просил у государя, чтоб государь прислал к нему добрых кречатов; а что у него в его государстве доброе и ему государю годится, и он ему великому государю за то не стоит». В то же время прибыл и хивинский посол. «И государь царь и великий князь Михайло Федорович всеа Русии указал послати к бухарскому к Имам Кулию царю из казанцов дворянина добра, кто наперед тово бывал в Нагаех и в иных эемлях для посольсково дела. И выбрав на государеву службу в Бухары из казанцов Иван Хохлов».

Казанским воеводам последовал указ: «И как к вам ся наша грамота придет, а бухарской и колмацкие (Калмыцкий посол Анучай с товарищи из Казани был отпущен в особом судне рекою Камою на Соль Камскую, Верхотурье, в Тобольск и в Томской город.) послы и переводчик и толмачи и кречатники в Казань приедут, и вы б на завтрее того дни велели быти к себе в сьезжую избу бухарскому послу, а Ивану б естя Хохлову велели быти в те поры у себя ж в съезжей избе. Да как к вам послы придут в избу, и вы б ему Ивана Хохлова объявили, что посылаем мы, великий государь, с ним вместе в бухарскому Имам Куле царю для наших государских дел в посланникех дворянина нашего Ивана Хохлова с ними вместе. Писан на Москве лета 7128 (1620)-го июня в 18 день». Обыкновенно русского посланника объявляли иноземному посланнику, с которым отправлялось русское посольство, в присутствия государя в Москве; но так как Хохлов в Москву не вызывался и получал назначение посланника в Казани, то церемонию объявления и пришлось произвести в этом последнем городе.

Лучшего выбора, конечно, и быть не могло. Не знаем, ездил ли Хохлов к Нагайцам, но его долговременное пребывание в Персии у посольского же дела дало ему большую опытность в сношениях с азиатцами, и опытность эта сказалась в действительности в его столкновениях с населением Средней Азии.

(С большею, впрочем, достоверностию можем предполагать, что Иван Хохлов к нагайцам не посылался. Нагайские дела сохранилась довольно хорошо, и о сношениях с этим народом мы можем следить почти из года в год. К ногайцам ездил Андрей Хохлов. См. Статейный список Андрея Хохлова, посыланного в Большой Нагай к Кейкувату Иштерек мурзе и к детям его с царским жалованьем. 1615-1617. (В Моск. гл. арх. мин. ин. дел).) [59]

Продолжаем выписку из дел: «А государева грамота и наказ послан к нему (Хохлову) с Москвы в Казань, а указано ему для тое службы дати государева жалованья на два года, на 128-й да на 129-й год по окладу его сполна, да против тово подмоги вдвое, да в приказ 20 рублев. И по памяти ис казанского дворца за приписью дьяка... дано Ивану государева жалованья для бухарские службы во 128-м году на 129-й год оклад ево 21 рубль, да подмоги 42 рубли, да в приказ 20 рублев, да за 20 полоть мяса 8 рублев, да запасов: 3 чети круп, 3 четверти толокна, 20 ведер вина, 14 пуд патоки, да за 20 четей сухарей 10 чети муки ржаные». Из этого списка видно, что жалованья Хохлов тогда получал 21 рубль, а поместного окладу 600 чети.

Указ Хохлову помечен 23-го июня: «От царя и великого князя Михайла Федоровича всеа Русии Ивану Даниловичю Хохлову. Указали есмя тебе ехать от нас к бухарскому Имам Куле царю в посланникех с нашею грамотою, а наперед сего к тебе о том писано, а велено тебе наша служба сказать и бухарскому послу тебя объявить боярину нашему и воеводам князю Борису Михайловичю Лыкову с товарыщи. Да с тобою же велено ехати в Бухары татарскому переводчику Ивану Тыркову да толмачу Семейке Герасимову. А итти вам в Бухары вместе с бухарским послом Эдемом. И ныне по нашему указу бухарской посол Эдем с братом и с человеком с Москвы в Казань отпущены с переводчиком с Иваном Тырковым да с толмачем с Семейкою Герасимовым, и наш наказ, по чему тебе наше дело делати, послан к тебе с Иваном же Тырковым. И как к тебе ся наша грамота придет, а Иван Тырков и толмач Семейко з бухарским послом Эдемом в Казань приедут, и боярин наш и воеводы князь Борис Михайлович Лыков с товарищи тебя бухарскому послу объявят и из Казани вас отпустят, и ты б, взяв наш наказ у Ивана Тыркова, ехал с бухарским послом вместе к бухарскому Имам Кулле царю и наше дело делал по тому нашему наказу. А об отпуске твоем и бухарского посла Эдема з [60] братом и с человеком, и о переводчикове, и о толмачеве послан наш указ в Казань к боярину нашему и воеводам, ко князю Борису Михайловичю Лыкову с товарищи, наперед сего с астараханским жильцом с Марком Дрозжиным». Воеводам же предписывалось отпустить Хохлова, «не мешкая ни часу».

Собрался Хохлов в такой дальний и трудный путь в одну неделю. 13-го июля пришел царский указ о назначении Ивана Хохлова посланником в Бухару (предварительное же извещение о том получил он несколько раньше), а 21-го он уже выехал. Вследствие такой поспешности он, как писал в челобитной государю, потерпел убытки: «и я, холоп твой, в то малое время на твою государеву службу поднялся, займуючи деньги в кабалы и покупал все дорогою ценою, за все давал вдвое». Спешить же приходилось для того, чтобы в этом еще году захватить морской ход, так как путь в Бухару лежал тогда через Астрахань, Каспийским морем и далее через земли Хивинского ханства.

Наши посланники любили подавать разные челобитные государю как перед поездкой в иностранное государство, так и по возвращении оттуда. Они просили прибавки в содержании, или каких-либо льгот за свою службу. Иван Хохлов тоже подал челобитную, из которой видно, какими поместьями он владел. «Царю государю и великому князю Михаилу Федоровичю всеа Русии бьет челом холоп твой Ивашка Хохлов. По твоему государеву указу велено мне, холопу твоему, быти на твоей государево службе к бухарскому Имам Куле царю в посланникех, а твое царьское жалованье вотчинка моя и поместейце в Нижегородском да в Казанском уездах. А которых, государь, по твоему государеву указу в государства посылывали в посланникех и с их, государь, поместей и с вотчины, для службы, твоих государевых никаких податей с крестьян их не имывано, и на людей их и на крестьян суда не давывано, покаместа им твоя государева служба мииется. Милосердый царь государь и великий князь Михайло Федорович всеа Русии! пожалуй меня, холопа своего, для своей государевы дальные службы не вели, государь, с вотчянишка моего и с поместийца своих государевых никаких податей имати и на людишек моих и на крестьянишек суда давати, покаместа мне твоя государева служба минется. Царь, государь, пожалуй!» Челобитье уважено: «И по государеву цареву и великого князя Михаила Федоровича всеа Руссин указу дьяком думному Ивану Грамотину с [61] товарыщи с Иванова вотчины и поместья Хохлова для его бухарские службы никаких податей имати, опричь казацких и стрелетцких кормов и ямщин, и на людей его и на крестьян суда опричь розбою и татьбы с поличным дати не велети, покаместа он з государевы службы из Бухар будет». Такие же указы последовали и по другим прикосновенным делу приказам (1620, июн. 25. Челобитная Ивана Хохлова о неимании с крестьян его податей и о недавании на них суда до возвращения его из Бухарии.).

Нет надобности говорить о мытарствах, которые претерпело наше посольство от туркмен и хивинцев: это подробно наложено в превосходном и интересном статейном списке Хохлова, напечатанном в Сборнике князя Хилкова (С.-Петербург, 1879). Отметим лишь, что бухарский хан Имам Кули отпустил с Хохловым 27 человек пленных, из которых Хивинский Абеш султан отнял 23. Все-таки Хохлову удалось вывезти 31 полонянника, да с хивинским посланником Махтамбаем, ехавшим с Хохловым, Ильбарс царевич отпустил 13 человек, — следовательно, всего освободилось 44 человека. Такого успеха достигали очень немногие последующие наши посланники в Среднеазиатские ханства. Сам Хохлов выкупил из неволи двух пленных: Федора Вельяминова да Василья Болтина за 78 рублей. Находясь в Хиве, Хохлов уговорил приехать на службу к царю Михаилу Федоровичу хивинского царевича Авгана. Послам нашим предписывалось поступать так, чтоб было «государеву имени к чести и к повышенью». Честь государя возвышалась, когда к нему приходили служить иностранные владельцы или дети их, и у нас употреблялись большие старания, чтобы привлечь на службу царевичей из других государств. Преимущество оказывалось христианским, но и мусульманские принимались с распростертыми объятиями. На этом основании Хохлов ставил себе в заслугу, что вывез из Хивы царевича Авгана, для нас совершенно бесполезного, а между тем требовавшего приличного содержания. До этого времени хивинские ханы и дети во время домашних неурядиц укрывались в Персии».

(Еще до приезда Хохлова с царевичем в Москву сделан был нашему посланнику запрос об Авгане, очевидно, с целью приготовиться к встрече и выбрать платье по росту царевича. Не доезжая 80 верст до Москвы, Хохлов доносил государю: «И я, холоп твой, с царевичем Авганом, пришед к Покрову, за восьмдесят верст от Москвы, по твоему государеву указу о царевиче, каков царевич ростом и кольких лет, и сколько с ним людей, писал с кречетником с Яковом Тоболиным. Царевичю Авгану другонатцатой год, а ростом не добре велик, платье носит — длина аршин со штью вершин. А у нево людей: дядька его узбяк, Эсень бай, покусково родства, да жена ево, а царевичю мамка, Бике Анек, наймансково родства, да узбяк Девлеть Мамбеть, меситсково родства, да Черной земли детина Маграмка. Да у царевича ж Авгана отца ево данье и брат ево с ним отпустил русских людей: Богдашко Иванов нижегородец, да русак же Ель Болда, а отца своего и матери и своего имяни русково не помнит, взят маленек; да девка руска ж, татарское имя Кутлуби, а отца и матери, и родины не помнит же; да юргенской же татарин Арапханов человек Пафес Кулы абыз, чапатайсково родства, а был он в Астрахани, и царевич Авган об нем бил челом в Астрахани тобе, великому государю, и твоим государевым воеводам, чтоб ты, великий государь, поволил ему тово абыза взять с собою к тобе, великому государю, к Москве, а собе для ученья грамотново, и тот абыз похотел с ним и ныне едет с царевичем вместе, а корму ему нет. Да с ним же Авганом царевичем была из Юргенчю жонка руска, Амница, а отца и родины не помнит же, и она била челом тобе, государю, и твоим государевым воеводам в Астрахани, что бусурманской веры веровать не хочет. И твои государевы воеводы князь Семен Васильевич Прозоровской м товарищи тое жонку отпустили в твоей царьской отчине в Астрахани на волю. Да с ним же, царевичем Авганом, взять из Астрохани до Москвы полоненик русин Ивашко для работы — ходить около верблюда и лошадей, к ныне едет с царевичем до Москвы, а тово полоненика вывез юргенской тезик Надыр абыз и отпустил на волю».) [62]

По возвращении в октябре 1622 года в Россию Хохлов представил роспись убыткам, причиненным ему в количестве 472 рублей разными несчастными обстоятельствами. Эти убытки и были возмещены ему сполна, а в награду за службу велено дать: камка или отлас золотной в 40 рублев, кубок или ковш в 4 гривенки.

Так как челобитная Хохлова, равно как и роспись убытков не были еще напечатаны, то мы и приводим их здесь целиком в том виде, как они сохранились в делах. Оба документа сильно пострадали, в особенности челобитная, поданная 21-го декабря 131 (то есть, 1622) года. Недостающие слова обозначены точками, а нами восстановленные помещены в скобках.

1. Челобитная. «Царю государю и в. кн. Михаилу Федоровичю в. Р. бьет челом холоп твой Ивашко Хохлов. В прошлом, государь, в 128-м году июля в 13 день прислана ко мне в Казань твоя государева грамота и наказ, а велено, государь, мне итти на твою государеву службу к бухарскому Имам Кулию царю посланником, и о отпуске, государь, моем в то ж время прислана в Казань к твоему государеву боярину ко князю Борису Михайловичю Лыкову [63] с товарищи твоя государева грамота, а велено, государь, меня отпустить в Астрахань в бухарским и юргенским послы вскоре. И твой государев боярин и воевода князь Борис Михайлович Лыков с таварыщи ис Казани... выслал с послы з бухарским и сь юргенским в Астрахань того (ж месяца) в 21 день, и я, холоп твой, в то малое время на твою государеву службу поднялся, займуючи деньги в кабалы, и покупал все дорогою ценою, за все давал вдвое. Из Астрахани, государь, твои государевы воеводы меня отпустили в Бухары на бусе, за море в осеннее время. И на море, государь, нас носило долгое время и принесло к Тюпкарагани, где николи бусной пристани не живет, и бусу, государь, розбило и запасы все потопило, и животишка, государь, многие подмокли; а я, холоп твой, с твоими государевыми людьми и с посылкою, что со мною послано было к бухарскому Имам Кулию царю, вышел на берег. И на завтрея, государь, того дни пришли на нас тюрхменцы тюбкараганцы войною, и я, государь, холоп твой, с твоими государевыми людьми от них сидели в осаде, окладчися каменьем, два дни да две ночи. И приступали, государь, к нам многижда, и я, холоп твой, к ним высылал говорити юргенского посла Рахим Кулия, чт . . . . от тебя, государя, ко государю их Арап хану; а тово, государь, (бухарской) и юргенской послы приказывати в ним не велели, что я послан от тебя, государя, к бухарскому царю, только де так сказать, и нас де всех побьют. И юргенской, государь, посол с тюрхменцы сходился и им розговаривал, чтоб они нас пропустили до Юргенча и подводы бы вам в наем и проводников дали. И тюрхменцы, государь, роспрося юргенского посла про юргенского царя и про царевичей, и про ближних их людей, прямо ли он юргенец или их обманывает? и как, государь, подлинно юргенской посол им росказал, и они ему поверили, и говорили: только де нам руской посланник и вы дадите поминки, и мы де под вас подводы и проводников в наем учнем давати, а только де не дадите поминков, и мы де вам не токмо что про подводы . . . . . под вас в наем не дадим и в . . . . . . . холоп твой, от того тюркменским . . . . . . . . . . . . . . . и проводников и подводы в наем нам дали, и дали начальным их люден подарка десять юфтей телятинных, кож красных да бочк . . . . . в пятнацать ведр. И договоряся, государь, с ними, чтоб . . . . . . . . меж себя добрых людей, которым бы мошно было верить, человек в двадцать и [64] передо мною бы, государь, дали шерть по своей вере на том, что им нас не побить и не пограбить и дурна никакова над нами не учинить, и подводы под нас в наем дать, и проводити им нас до юргенского Арап царя. И те, государь, караханцы передо мною, холопом твоим, шертовали на том. И пошертовав, государь, почели у нас за подводы до Юргенча просить дорогую цену: за всякую подводу, за верблюд по пяти рублев. И я, холоп твой, подводы наймовал и лошеди покупал дорогою ценою. И ответчи, государь, нас от моря верст с пятнатцать, (под)воды свои и наши купленые лошади ис под нас поимали грабежом и покинули, государь, меня, холопа твоего, с таварыщи всех пеших, держали, государь, нас на том месте де(сять недель) . . . . после того и почели к нам приезжати опять, чтоб мы у них подводы наймовали и лошеди купили и на том нам, государь, в дру(го)редь они нам (шер)товали, что им дурна никакова над нами не учинить . . . . . . . . в другоредь у них дорогою ж ценою подводы наймовали и лошеди (поку)пал за неволю, потому что детца было нам негде. И как . . . . . . . . вьючить на подводы, и те, государь, . . . . . . ляли хотели нас побить пос . . . . . . . . . . . . . . . . И у Арапа царя, государь, я был, и Арап царь з детьми своими у меня, холопа твоего, поймал многие животы за то, что меня через свою землю пропустил в Бухары. И будучи, государь, я, холоп твой . . . . . твое государево дело делал по твоему государеву наказу. И бухарской . . . . слал к тебе, государю, со мною рускова полону дватцать семь . . . . . и отпустил мена к тебе, государю, а со мною к тебе, государю, пос . . . . . своего Адам бая, тово ж, которой преж сего был у тебя г . . . . . я, холоп твой, из Бухар приехал назад в Юргенч, и юргенские, государь, царевичи тот руской полон, что отпустил бухарской царь, у меня отня . . . животишка мой и достальные и бухарского царя мне дан . . . . все поимали в неволю и торговых людей животы пограбили. Да я ж, холоп твой, под станишников под юртовских татар, которых я послал в Астрахань ис Хивы, и которых послал, вышед из Юргенской земли с Кизылкакских гор в Астрахань, давал лошеди свои, покупая дорогою ценою. Да как, государь, я из Юргенские земли пошел степью к Астарахани, и на дороге меня встретили с отпискою от астараханских воевод станишники юртовские татаровя да стрелец, и в отписках, государь, писали ко мне из Астрахани воеводы, что они послали на морское на Кабаклыцкое [65] пристанище для мена бусы, и только, государь, меня юргеские царевичи отпустили, мне бы итти к пристани морской к бусам, итти мне на бусах в Астарахань. И я, государь, по тех станичников присылке пошел к пристани и пришед к бусам, и лошеди свои, на которых я из Юргенча шел до пристани, отпустил в Астрахань с теми астраханскими станишники, которые во ине прислана из Астарахянн от воевод. И те, государь, станишники . . . . . в Астрахань сказали, что де, государь, мои лошеди и товарыщей моих многие пали на степи. И учинилося, государь, мне, холопу твоему, от тюркменских людей и от юргенского Арапа царя и от детей его грабежу, и от конского и от верблюднова падежу, и от подводного ото многово от дорогово найму, и что взяли тюрхменцы за убитого человека, и что я, государь, давал под станишников, которых посылал я в Астрахань, лошеди, и что, государь, послал я в Астрахань лошеди свои, как я сел у морской пристани на бусы, убытков четыреста семьдесят два рубли. Да я ж, холоп твой, будучи в Юргенче, проведал, что юргенского Арапа царя сын Авган царевич хочет из Юргенча от братьи своей ехать к кизылбашскому шаху, и я, государь, посылал говорить к датьке царевичову Исен баю, чтоб Авган царевича . . . . (нагова)ривал на то, чтоб он в Кизылбаши не ездил, а поехал бы служить к тебе, великому государю; а только, государь, он царевича на то приведет, и царевич Авган только поедет служить к тебе государю, и ты, государь, ево Исен бая за то пожалуешь своим царским жалованьем, смотря по его службе. И дядьке . . . . царевичову я, холоп твой, о том говорить посылал многижда, и дядька, государь, царевичов на то привел царевича, и царевич Авган приехал со мною к тебе, государю. Милосердый государь царь и великий князь Михаил Федорович всеа Русии, пожалуй меня, холопа своего, за мое службишко и за убытки своим государевым жалованьем, как тебе, милосердому государю, о мне Бог известит! Государь царь и великий князь Михаил Федорович всеа Русии, смилуйся, пожалуй!»

2. Роспись, что у Ивана Хохлова потонуло запасов на море, как бусу розбило в Тюпкарагане, и что ему в подарках и в (про)ести, и в лошедях и в верблюдах в покупке и в найму учинилося, и у Ивана помочило и пропало:

30 кулей сухарей, 20 полоть ветчины, 100 косяков солонины; да розмыло в Кнеях 15 пуд патоки. Да как впервые [66] подымалися к Юргенчу на степь, и я, Иван, купил под себя и под люди 3 лошади, а дал лошади 18 рублев 2 гривны, да нанял 5 верблюдов под запас и под рухледь; а найму зговорил от 5-ти верблюдов по 5-ти рублев от верблюда, и дал задатку 5 рублев, да подарку дал начальным людем 15 ведр вина, да торговые люди дали 5 юфтей кож красных. И отпустя их от моря немного, да на стану те все лошади отогнали. И они наймовали лошеди и верблюды в другой ряд до Белых Мечетей, и у них в другой ряд лошеди и верблюды отогнали. И сидели от них в осаде 6 недель, мало в голоду не померли. И Иван послал из осады с вестью, наняв, тайно трюхменца да юргенского тезика Адну (?) в Юргенч к Орап царю; а купили под них 3 лошади, дали 20 рублев. Да тому ж тюрхменцу дал 3 юфти кож, цена 6 рублев. И в тех лошедях Ивановых 6 рублев денег, да япанча, — цена рубль, рубашка, да портки, — цена полтина.

А как от тюрхменцов окупалися за убитого мужика, а дали окупу 125 аршин сукон, да 100 юфтей кож красных, 10 тафилей ножей угорских, 120 блюд красных. И в том числе Ивановых 10 юфтей кож красных, а цена им 20 рублев, по 2 рубли юфть.

Да как пошли из осады от мечетей, и я, Иван, купил верблюда под государевы кречеты да под бухарского посла, дал 14 рублев.

Да как юргенской Арап царь прислал от себя дву человек ясаулов, н Иван их дарил от себя 3 юфти кож, цена 6 рублев; да у торговых людей взял 2 сукна да 2 рубля денег.

Да я ж, Иван, купил 2 верблюда, к Белым горам идучи, дал 32 рубли.

А как в город в Юргенч пришли, и носил Иван к царевичю Абешу подарков своих 2 юфти кож красных, лутчих, цена 5 рублев без гривны, 2 цки бельи, цена по 2 рубли с четвертью, 10 блюд краевых, цена полтина, флягу вина, а сукна взял с торговых людей. Да царевичовым ясаулу да казначею от отпуску, чтоб его отпустили, дал подарков 2 юфти кож красных своих, цена 3 рубли, да фляшку вина. В Хиве к Орап царю Иван своих поминков носил: 2 цки бельих, цена пол 5 рубли, 2 юфти кож красных, цена 5 рублев без гривны, флягу вина, 10 блюд краевых, цена полтина, а сукна, что к царю носил, [67] взял у торговых людей. Да от отпуску дал цареву Назар шахаулу с(воих) 2 юфти кож красных середних, цена 3 рубли, да цки белья, цена 2 рубли с четвертью. Да от ярлыка дал своего ж: кожу красную, ценя рубль, да денег 13 алтын 2 де(ньги).

Да царевич Арап царев сын Шириф салтан присылал к Ивану з грозами, чтоб его Иван подарил за то, что через его землю, пустое городище Везир, ехал. И Иван дал ему от себя подарков 2 юфти кож красных, 2 цки бельих, цена кожам и цкам белым 7 рублев 2 гривны.

Да царевым таможником, что не ваяли тамги, дал подарков кожу красную, цена 25 алтын; а сукн(а) дали торговые люди.

А из Юргенские земли до Бухарские нанял под люди и под рухледь к своим верблюдам 3 верблюда, дал на(йму) 6 рублев 10 алтын.

Да едучи Юргенскою землю и живучи в Хиве, и в Бухары едучи, проел с людьми и стрельцов кормил и с лошадьми своими и с верблюды, как вышел из осады от Белых Мечетей и в Юргенче хлеб и воду и дрова, а лошадям ячмень и солому покупал, и до Бухар города, — 15 рублев. Да в Бухарех бухарскому воеводе Мурзабеку дал Иван от себя поминков 3 юфти кож красных, 2 цки бельи, 10 блюд красных, цена всему 9 рублев; а сукна дали торговые люди. Да приставу дал, которой ехал со мною из Бухар до Шамархани города, и Иван дал ему от себя сукно черлено, цена 3 рубли.

К бухарскому царю носил 40 соболей тех, что пожаловал Ивану государь царь и великий князь Михайло Федорович всеа Русии, цена 35 рублев, да флягу вина. Да у Ивана ж взял бухарской царь пищаль турскую (да лук?) демешковой, цена 8 рублев. Да цареву дяде Недир Диван бегию, что дал ярлык, что полонеников вольных отпустить, дал Иван от себя подарков 3 юфти кож красных, цена 6 рублев 11 алтын 4 де(ньги), цки бельи, цена 2 рубли с четвертью. Царевым людям, которые от царя приходили з жалованьем, как царь Ивану прислал чалму да кафтан, да кушак, и тем дано в подарок кожа красная, да цки белья черевьи, цена 2 рубли. А которой от царя привел жеребец аргамачей, и ему дал кафтан — бархат червчат, что дал Ивану в Хиве Арап царь, да 30 алтын денег конюхом.

Да как ездил в Шамархань, и стрельцом было есть нечево, [68] царева корну не давали, а у них своего не стало, и Иван стрельцами скормил своих денег 2 рубли.

Да в Бухарех и в Шамархани проел Иван с людьми своими и с полоненики и с лошадьми и с верблюды, и покупаючи дрова в 9 месяц — 44 рубли и своих, опричь того на (ко)торые дни давали корм бухарские воеводы. Да поедучи из Бухар, купил 9 лошадей да 6 верблюдов, потому: на которых верблюдах пришол из Юргенские земли, и те у него 2 верблюда умерли. А дал за 9 лошадей 35 рублев, а за 6 верблюдов дал 49 рублев. Да на тех же лощадях вез из Бухар и до Астрахани 4 окупленые полоненики.

В Хиве к царевичу Ильбарсу носил подарков: чалму атлас, 2-и дороги, полотенце ормяшное, цена всему 6 рублев, да юнгерскому царевичю Абешу и иняком, а по руски ближние люди думные, и Ивановы рухледи в те дачи пошло 2-и дороги — 2 рубли, кушак шолков — 20 алтын, киндяк — 13 алтын 2 де(ньги); чолма золотная, что дал Ивану бухарской царь, взял Абеш(ев) дядя Кочек мурза; да чапрак, сукно темновишнево, шит шолком, взял Мамедияр иняк. Да Абешь же царевич взял у Ивана пищаль, цена пол 2 рубли, да у Ивана ж наимал Абеш царевич конь, и того коня уморил, цена 6 рублев.

Да как из Юргенча отпустил через степь татар в Астрахань для бус, и тем татаром дал Иван лошадь с седлом и с уздою, да япанчю, цена 3 рубли 20 алтын, а иные лошади взяты у торговых людей.

Да у Ивана ж, живучи в Бовати, умерло 4 верблюда, и он в то место купил 5 лошадей, а дал за них 27 рублев; да 5 телег купил, дал 7 рублев с полтиною.

Из Бухар идучи, в Юргенской земле зимовал и летовал, а проел с людьми, и что кормил 4-х полонеников и с лошадьми и с верблюды — 59 рублев с полтиною.

И всего по сей росписи написано у Ивана убытков опричь запасов и опричь того, которому цена не написана, 473 рубли (Везде раньше написано 472 р.). Да запасов потонуло: 30 кулей сухарей, 20 полоть ветчины, 100 косяков солонины; да в Кнеях размыло 15 пуд патоки; 17 ведр вина дал откупу тюрхменцам, и к царю Арапу и к бухарскому царю в поминках отнес. Да юргенской Абеш царевич взял де [69] у него чалму золотную, а цены ей не написано, потону что пожаловал был его то чалмою бухарской царь».

По поводу выкупа пленных Хохлову пришлось иметь особое дело (1628, сентября. Дела по челобитным посыланного в Бухарию Ивана Хохлова и бывших при нем о даче жалованья.). Он подал государю челобитную на Болтина: «По твоему государеву указу был я, холоп твой, на твоей государеве службе в Бухарех, и идучи в Бухары, в Юргенче окупил я Василья Иванова сына Болтина, а дал за нево сорок рублев, и окупя ево в Юргенче, возил с собою в Бухары, и из Бухар вез до Юргенча, и, от Юргенча до Астрахани на своих лошадях, и привез ево к тебе, государю, к Москве, и кормил, и поил, и одевал, и обувал ево два года. И он бил челом о окупу тебе, государю, и ты, государь, ево пожаловал, велел ему дать двадцать рублев денег. И те, государь, деньги двадцать рублев Василей мне за окуп свой уплатил, а другой, государь, двадцати рублев и что я поил и кормил два года и одевал и что вез на своих лошадях, не заплатил. И ныне, государь, тот Василей Болтин съехал с Москвы в Казань к родителям своим, в том со мною не расплатяся. Милосердый государь царь и великий князь Михайло Федорович всея Русии! пожалуй меня холопа своего, вели, государь мне ныне в том моем долгу дать свой царский суд в Казани, и вели, государь, мне дать в Казань свою государеву грамоту. Царь, государь, смилуйся пожалуй!» На обороте челобитной написано: «дать грамота судная».

В Казань же воеводам последовал указ: «как к вам ся наша грамота придет, и вы б Василья Болтина велели сыскать, а сыскав, велели ево с Иваном Хохловым поставить перед собою с очей на очи, да в том Иванове иску Василья Болтина с ним Иваном судили и сыски всякими сыскали, а по суду своему и по сыску меж ими управу учинили по нашему указу безволокитно, до чево доведется. Писан на Москве лета 7131 (1623)-го, февраля в 26 день».

Надо заметить, что правительство наше принимало большое участие в выкупе своих пленных и во всех тех случаях, когда пленный не имел средств, приходило к нему на помощь. Выходцы из плена обыкновенно получали государево жалованье за полонное терпенье и за выход, как за царскую службу. Из документов не [70] видно, чем кончился суд Хохлова с Болтиным, но можем предполагать, что первый получил удовлетворение, иначе в делах имелись бы новые челобитные, как это бывало в других случаях, когда истец не находил правосудия.

Понятно, что обращение среднеазиатских владетелей с нашим посланником произвело в Москве неприятное впечатление, как можно видеть из дальнейших документов по сношениям с ханами. Тобольские воеводы Матвей Годунов, Иван Волконский и Иван Шевырев доносили государю, что 30 октября 131 (1622) года пришел через Тюмень из Больших Бухар в Тобольск посол от Имам Кули хана Чобак Балыков с просьбою послать хану трех кречетов. Воеводы спрашивали, как им поступить с посланцом и могут ли они послать кречетов от своего имени, прибавляя, что кречетов можно достать у ясашных людей. В ответной грамоте, помеченной 6 марта 7131 года, воеводам предписывалось отдать назад привезенные посланном государю подарки (бархат червчат с искрою, мерою 8 арш. 2 вер., камонку цветную) и отпустить его к Имам Кули хану. Далее предписывалось выговорить посланцу: «а кречатов вам послать не пригоже, потому что кречаты потеха наша царского величества и посылаем мы, великий государь, кречаты от своей царской потехи к братье своей, к великим государем хрестьянским и мусульманским, которые великие государи с нами, великим государем, в братстве и в дружбе и в любви и в ссылке безурыву; а ко государю их, к Имам Кулию царю бухарскому, мы великий государь, по его к нам присылке, в прошлых годех посылали посланника нашего дворянина Ивана Хохлова и с ним от своей царской потехи кречаты для любви посылали, и государь их Имам Кулий царь посланника нашего держал у себя многое время и отпустил его к нам ни с чем, а своего посла и посланника к нашему царскому величеству не прислал. Да нашему ж посланику, как он был в Бухарех, Имам Кулия царя приказные люди чинили многие насильства и убытки; а ныне Имам Кулий царь мимо нашего царского величества для кречетов присылает к вам в Сибирь, а вам без нашего указу того учинить не пригоже, и кречатов в Сибирской земле нет. И будет Имам Кулий царь похочет искать от нас, великого государя, милости и любви, и он бы к нам, великому государю, слал своего посла или посланника на Астрахань, а из Сибири к нам, великому государю, к Москве дорога дальная и послы [71] не ходят, а торговым ево людем, которые ходят с торгом в сибирские городы по нашему царскому повеленью ныне и вперед торг повольной». С тем посланец и отправился из Тобольска домой.

В 1623 году были задержаны в Ярославле три среднеазиатские посланца: хивинского Абеша хана — Юсуф Ази, царевича Илбарса — Махтамбай и бухарский — Абыз (Дела Хивинские. 1623, окт. 6 — 1625. Приезд в Казань, а потом в Ярославль (где и содержались по причине той, что Абеш с братом своим Альбарсом, выколов глаза у отца их Арап-хана, лишили его владения) от юргенского царя Абеша посла Юсуф Азия и от царевича Ильбарса посла Махтамбая.). При этом велено было юргенчским (хивинским) посланцам давать корм с убавкою: Юсуфу Ази назначено вместо 10 денег только 6, но бухарский остался на прежнем положении. Кроме того, имущество (рухлядь) хивинских посланцев подверглось конфискации, очевидно, в возмещение убытков, причиненных Хохлову. Указом от 30 октября 7133 (1624) года на имя ярославского воеводы Воейкова было предписано отправить эту рухлядь в Москву по первому зимнему пути, а не водою, чтобы не подмочить.

Тогда же для разъяснений, надо полагать, по делам хивинским и бухарским в Москву вызвали Ивана Хохлова, успевшего уже вернуться в Казань. В делах имеется такое донесение к государю из Казани: «Государю царю и великому князю Михаилу Федоровичю всеа Русии холопи твои Ивашка Одоевской, Лучка Щербатой, Потапко Внуков, Васка Частой челом бьют. В нынешнем, государь, во 132-м году декабря в 8 день в твоей государеве цареве и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии грамоте писано к нам, холопем твоим, а велено прислати к тебе, ко государю, казанца Ивана Хохлова и велеть ему ехати к тебе, ко государю, к Москве, не мешкая, для бухарского и юргенского дела. И по твоей государеве Цареве и в. кн. Михаила Федоровича в. Р. грамоте мы, холопи твоя, казанца Ивана Хохлова к тебе, ко государю отпустили того ж дни и велели ему ехати к тебе, ко государю, не мешкая, а на Москве велели ему явитись в посольском приказе твоим государевым диаком, думному Ивану Грамотину да Саве Романчюкову».

Хивинские и бухарский послы из Ярославля были отправлены [72] обратно домой. Это, по всей вероятности, результат поездки Хохлова в Москву.

Снова видим Ивана Хохлова в 1629 году, когда он в качестве пристава при персидском посланнике Мамет Силибеке и купчине Агасоне приехал в Москву, сопровождая посольство это от Казани. Обязанность пристава состояла в следующем: он должен был заботиться о безопасности посла, оберегать его, чтобы никто не причинил послу бесчестья тем или другим способом; но с другой стороны, не дозволять по нашим селам и городам бесчинств и со стороны свиты иноземных послов; а самое главное, — не допускать посла и его людей до непосредственных сношений как с русскими, так и с иностранцами; на приставе же лежала и вся хозяйственная часть по содержанию посольства. Чем ближе подвигался иностранный посланник к Москве, тем более торжественной делалась встреча ему; прежние приставы сменялись более важными, или эти новые занимали первенствующее положение, а прежние отходили на второй план. В настоящем случае с Нижнего Новгорода присоединился к посольству Василий Петрович Наумов, а на последнем посту, перед Москвой, Наумова сменил князь Роман Петрович Пожарский. Хохлов же занял должность второго пристава; но это не мешало ему в торжественных случаях получать приглашения в царскому столу (См. Дворцовые разряды, т. II, стр. 25, 28, 39, 46, 62, 63.).

Все время пребывания персидского посольства в Москве Иван Хохлов находился там же. Когда посольство было отпущено обратно, его сопровождал в качестве пристава Хохлов, но только до Казани, куда прибыл 23-го июня 1629 года (Дела персидские. 1629. Отправление в Персию российских послов, столника Андрея Плещеева, дьяка Никифора Талызина и гостя Григорья Мелникова.).

Дальнейших сведений об Иване Даниловиче Хохлове не имеем.

Из этих кратких и отрывочных биографических данных об одном из видных деятелей по сношениям нашего правительства с иностранными государствами видно, какую строгую, подчас даже суровую школу проходили наши государственные люди московского периода русской истории.

Н. Веселовский.

Текст воспроизведен по изданию: Иван Данилович Хохлов. (Русский посланник в Персию и в Бухару в XVII веке) // Журнал министерства народного просвещения. № 1. 1891

© текст - Веселовский Н. 1891
© сетевая версия - Тhietmar. 2019
©
OCR - Иванов А. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001
© ЖМНП. 1891