Между тем поставлено было кофе и чай, и затем Джанбек, встав с стула, говорил, что он есче к генералу-лейтенанту прозьбу свою имеет, однак объявить смеет и не смеет, бояся, чтоб то е. и. в., также и ему, генералу-лейтенанту, неприятно не показалось. И как то генерал-лейтенант, выслушав, позволил, чтоб он, не опасаяся ничего, по-дружески говорил, обесчая по верности ево к е. и. в, во всем ему служить, тогда он, Джанбек, встав с стула, говорил, что их киргиз-кайсацкой народ дикой и весьма своевольной, а жесточае с ними поступить он, Джанбек, власти не имеет, и для того просил, чтоб ево, Джанбека, пожаловать тарханскою грамотою и дать бы ему такой указ, чтоб он с улусными своими людьми властнее поступать, а дураков и воров наказывать мог, таким-то-де образом «будут у меня на спине кости потверже и грудь-де моя, как каменная гора зделается», и тогда-де опасаться нечево и все по указом е. и. в. исполнять ему будет возможно.
Сию ево прозьбу, которую он, Джанбек, по своему обыкновению с разными присловиями весьма не худо представлял, генерал-лейтенант выслушав, ответствовал ему, что намерение и прошение ево хвалы достойно, но он, генерал-лейтенант, обнадеживает ево и будет у е. и. в. просить, чтоб его тарханною грамотою пожаловать не просто, но за государственною белою печатью, которые обыкновенно пишутся на пергаментах и даются вроды для показания высочайшей е. и. в. милости; ибо, хотя и он, генерал-лейтенант, такой указ ему дать может, однак, когда он, Джанбек, такую себе грамоту от самой е. и. в. получит, то будет гораздо славнее и тверже. При том представлял ему генерал-лейтенант, что у е. и. в. есть такая особливо учрежденная канцелярия, где службы верных е. и. в. подданных разсматриваются и оттуду по имянному е. и. в. повелению такие жалованные грамоты за государственною белою печатью даваны бывают, и ему, генералу-лейтенанту, хочется, чтоб ево, Джанбека, за ево умные поступки, такою грамотою снабдеть, по которой он между всеми киргис-кайсацкими старшинами знатнейшим будет и повреждать ему никому будет невозможно.
Оное, Джанбек, выслушав и встав с стула, кланялся трижды, благодаря за такую обесчанную к нему высокую е. и. в. милость. И при сем уединенном разговоре подарено ему, Джанбеку, тайно от протчих, косяк камки из голей, за что он униженно благодарил, говоря, что-де «многие и так завидуют, однак по моей правде ничего не зделают», что и генерал-лейтенант подтвердил, объявя, что и он отчасти слышал и приметил. Между немногими партикулярными разговорами генерал-лейтенант, желая чтоб выведать, каким образом Абулмамет-хан ханство получил и по их ли народному обыкновению, спрашивал ево, Джанбека, о той церемонии, как у них ханы производятся и каким образом означенной Абулмамет в ханы произведен, на которое он, Джанбек, ответствовал: означенной-де Абулмамет — сын бывшаго Пулата-хана, и будучи-де он в прошдом году в Туркестанте, от знатнейших киргис-кайсацких родов, яко Аргинского, Актайского и Увактирейского и от других удостоен в хана, и по прибытии в орду от многих родов поднят на епанче, которая-де церемония делается таким образом: убивают немалое число баранов и делают для всех людей обед, за которым молят бога о счастии нововыбранного хана, а потом, посадя ево на белую епанчю, и лутчие люди подимают ево с земли, а затем оную епанчю разрезывают в мелкие кусочки и каждому человеку по такому кусочку дается во свидетельство того, что он при ханском выборе был, а больше-де никакой церемонии при выборах ханских не бывает; и таким то-де образом вышеупомянутой Абулмамет-хан произведен.
По окончании разговоров оного Джанбека велено было проводить до [149] отъезжаго караула шести человеком драгуном, ибо уже было час девятой пополудни и темно.
Августа 26. Поутру посылан был от генерала-лейтенанта секунд-майор Миллер с прапорщиком Гладышевым и с ними толмачей двое к Абулмамет-хану и Аблаю-салтану для разговору о ево приезде и какие речи долженствует он в прибытие к генералу-лейтенанту говорить, в чем они чрез краткое время согласились, и оные хан и салтан всем представленным им чрез помянутого секунд-майора весьма довольны были.
Со оными секунд-майором Миллером и прапорщиком Гладышевым на довольство хана, салтанов и протчих послано было, а имянно: Абулмамет-хану — корова да баран, Аблай-салтану — корова, Нурали и Ерали салтанам — корова да баран, Джанбек-батырю — корова, Исет-батырю — корова, Букенбай-батырю и Серке-батырю — по корове ж.
После полудни были у генерала-лейтенанта наодине Нурали и Ерали салтаны, с которыми он, в-первых, речь свою задал тем, что родитель их Абулхаир-хан пишет к нему, генералу-лейтенанту, дабы ему с войски е. и. в. у него, Абулхаир-хана, побывать и на реке Сур-Дарье построить бы город, а не побывши у него из Оренбурга не выезжать. Но как им, салтаном, известно, что ныне уже осеннее время наступило и никоими образы в так дальнее место с войски е. и. в. иттить невозможно, ибо-де где их, киргис-кайсацкой езды один день — тут с российским войском и с тягостьми надлежит дня четыре маршировать; к тому ж строение города не осмотря положения мест и способности к жительству зачать нельзя, объявя, что у е. и. в. для таких городовых строений особливо искусные люди есть, которыми все по их науке наперед осматривается, а потом уже в действо вступают.
На то салтаны ответствовали, что они о желании отца их, чтоб на Сыр-Дарье построен был город, известны, токмо-де про вышепомянутое письмо они не знают, и знатно-де, что их оное после отъезду их писал. То же место, на котором желается отцу их построить город, по их разсуждению хотя и мнится им способно, однак-де мы люди — степные и о городах разсуждать ничего не умеют, и ежели-де е. и. в. изволит указать оной город строить, то» конечно, надлежит с таким места осмотрением учинить, как е. и. в. угодно, и хотя-де сей год оное зачать будет невозможно, то-де в последующее время зделается, лише б точию было е. и. в. повеление. На то генерал-лейтенант ответствовал: это подлинно, что е. и. в. в тамошних местах городы иметь никакой нужды нет, но понеже о том отец их для своей пользы прилежно просит, то-де е. и. в. по высочайшему своему милосердию в том ему и не откажет. Однак-де, как прежде он, генерал-лейтенант, сказал, надлежит, чтоб всем около того города лежасчим местам по российскому обыкновению обстоятельную карту учинить и, на оную смотря, о всем разсуждать. Притом представлено было им, салтаном, что отец их Абулхаир-хан сам пишет, дабы для такого осмотру послать к нему знающаго человека, которой все предписанное учинит, и оного хотя б с ними, салтанами, отправить, которой с тем обстоятельным известием ныне по первозимью или будусчею весною возвратится. На оное говорили: и они-де о всем вышеобъявленном отцу своему Абулхаир-хану донесут, а когда-де такой искусной человек с ними послан будет, то-де и всего лутче, «мы-де, правда, разсуждаем о всем оном по-степному, а годится ли разсуждение наше, того утвердить не можем». По сих разговорах генерал-лейтенант велел объявить им, салтаном, присланное о том от отца их письмо, которое Ерали-салтан брату своему все прочел, и вычетши оное сказали, что тут все оное написано, что на словах им сказывай то, к чему генерал-лейтенант примолвил, что тут и то написано, что прежде им сказано о ворах, дабы их не жалеть, а поступить с ними так, как с противниками, что оба салтаны подтвердили, сказуя, что они то видели. [150]
В заключение сего генерал-лейтенант предложил им, что сие отца их намерение весьма надлежит, чтоб содержано было секретно, а не разглашено, чего для он, генерал-лейтенант, прежде как они з Джанбеком были, о том ничего и не говорил, ибо-де их киргис-кайсацкой народ легкомысленной [и] может в том отцу их препятствовать.
На оное салтаны ответствовали, что они сами оное довольно знаюг, только-де «ныне отец наш в подданстве е. и. в. и что-де указом е. и. в. повелено будет, то все зделаться может; а мы-де все — усердно желаем, чтоб от отца нашего употреблены были во исполнение е. и. в. указов, в чем всегда по нашей возможности служить готовы».
Потом генерал-лейтенант говорил есче о имеющихся в киргис-кайсацких ордах пленниках, представляя, чтоб оные все выисканы и в Россию возвращены были, толкуя им, что ничто так е. и. в. неприятно, как сие, что у подданных ея народов российския люди в плену имеются, и он, генерал-лейтенант, по-приятельски им, салтаном, говорит, что ежели они российских пленников у себя держать будут, а то е. и. в. известно учинится, то могут от е. и. в. гнев получить. На сие салтаны ответствовали, что крайнейшее старание о сыску и о возвращении таких пленных они прилагать будут и не точию о том отцу своему представят, но и сами они, салтаны, повсюду о пленниках разведывать и отколь по их силе можно доставать, а буде к тому силы их не станет, то в том случае доносить будут, означивая имянно у кого такие пленники имеются.
За оным Нурали-салтан зачал генералу-лейтенанту говорить: «Мы-де слушали, что вчерашнего числа изволили вы бунтовсчиков-башкирцов наказывать, и тому-де мы очень ради, что-де они искали, то себе и нашли».
Против оного генерал-лейтенант истолковывал им, салтаном, в каком довольстве и обогасчении оные воры-башкирцы жили и коль важные е. и. в. противности оказали они, и как напоследок между собою подлого башкирца из Юрматынской» вол ости выдумали для обманства и возмусчения в народе ханом, и акиб он с войским пришел для засчисления их ис Кубани и многим е. и. в. верноподданным раззорении причинили, а все бунтовщичьи свои поступки производили они с тем одним намерением, чтоб по прошению отца их, Абулхаир-хана, город Оренбург строить не допустить.
На то салтаны сказали: «Кто-де не повинуется государыне, тот богу не повинуется, а кто богу и государыне повинуется, тот всегда не погибнет, они-де воры-башкирцы, не чювствуя благодеяней всемилостивейшей государыни, сами от себя погибнут и пенять и не на кого». Потом, по немногим партикулярным разговорех, генерал-лейтенант объявил им, салтаном, что е. и. в. известна, что ханша, их родительница, имела намерение у двора е. и. в. побывать.
На то салтаны ответствовали, что-де она охотно того желала и с тайным советником Татисчевым о том говорено, токмо-де ныне за дальным разстоянием приехать ей было невозможно
На оное генерал-лейтенант им, салтаном, объявил, что е. и. в. чрез доношении ево, тайного советника, о том известна, и ныне он, генерал-лейтенант, имянной е. и. в. указ имеет, ежели она, ханша, ехать пожелает, то ее отправить и удовольствовать жалованьем по двадцети по пяти рублев на месяц.
Оное салтаны слушали весьма внимательно и очень довольны были объявлением сим, благодаря и прославляя оказуемыя к ним высочайшия е. и. в. милости, и хотели, все оное как хану, отцу их, так и ханше, матере своей, донести.
Августа 27. Посылан был прапорсчик Гладышев к Абулмамёт-хану и Аблай-салтану с тем объявлением, чтоб завтрея изволили для учинения присяги быть, чим они были довольны и обесчались приезжать. [151]
Августа 28. Был прием киргиз-кайсацкой Средней орды Абулмамет-хану и брату ево Аблаю-салтану, которое делалось нижеписанным порядком: 1-е. Для встречи послан был примьер-майор Дмитриев и с ним капитан, порутчик и адъютант, гранодир сорок восемь человек и рота драгун с трубами и литаврами, притом конюшей и двенатцать лошадей заводных в богатом уборе, и коляска, заложеная цугом, два гайдука и скороход, коим велено было ехать до отъезжаго караула. 2-е. По прибытии их к тому караулу послан был переводчик с тем объявлением, чтоб хан и салтан изволили ехать. И как они приехали к караулу, то отдана была честь, и майор, поздравя, объявил, что оное все прислано от генерала-лейтенанта для их чести, и при том донес, не изволят ли они сесть в каляску. 3-е. И как сели, то ехал наперед ундер-афицер з дватцетью четырьмя гранодиры, за ними конюшей, с коими затем скороход, за ним хан и салтан в коляске, по бокам которой шли гайдуки пешия, за оною рота драгун. 4-е. Полки и казаки стояли все в параде, и хана с салтаном вели прямо к казачью лагирю и, не доезжая сажен за пятьдесят, поворотились ехать подле полков. И когда поровнялся против Астраханского полку, то отдана ему честь з барабанным боем, и музыка играла. 5-е. Как артилерию миновали, тогда выстрелено из девети пушек больших, а хана с салтаном вели тогда мимо Билярского полку, а оттуда поворотились к ставке генерала-лейтенанта. 6-е. По прибытии ко двору хан с салтаном въехали на двор и, тут вышед ис коляски, не скидывая сабель, пошли к намету, а протчие все за воротными с лошадей сошли и, ружье скинув, за ними же следовали. 7-е. На дворе стоящим караулом отдана им честь з барабанным боем и музыка играла, где встретил их секунд-майор Миллер и, отдав надлежащей поклон, шел наперед пред ними в намет, внутри которого услано коврами. Потом также встретил подп. Останков перед шетром, которой услан весь персицкими коврами ж, и во оном партрет е. и. в. и для украшения зеркалы были поставлены, у самого входа того шатра принял их полк, князь Еделев, а посреди оного шатра стоял генерал-лейтенант.
Как оные, хан и салтан, таким порядком введены были в шатер тот, где партрет е. и. в. поставлен и генерал-лейтенант был, то вместо того чтоб им речи говорить оба подали генералу-лейтенанту на письме за их печатьми, с которых перевод на российском языке читал чрез секретаря Рычкова.
Ханская речь была нижеследующаго содержания:
«Е. и. в. к подданным своим рабом высокоматернее милосердие и счедроты, подобно как от единого солнца светлосияющие лучи, хотя пред недавним есче временем осияли ближних токмо соседей наших улусы, но в то ж самое время дальнейшия наши край таким образом просветили, что и я, по примеру соседа моего, положил всеусердное мое желание к центру толь счедрых лучей простирать мое намерение, за которыми, год от году счастливо следуя, таперь прихожу и удостаиваюсь видеть позласченную е. и. в. персону, на которую смотря, изобретаю себе матерь засчитницу и государыню, и сей высокомонаршеский е. и. в. образ твердо в памяти моей утверждая, и умом моим припадаю ко всевысочайшему е. и. в. престолу, поздравляя со многими благополучными е. и. в. победами, которых слава не токмо наши киргиз-кайсацкие улусы ныне преисполнила, но и во всем Востоке проповедует. При сем радостном поздравлении всеусерднейше желаю е. и. в. во веки таковыми победами над враги ея преимусчествовать. Всемогущий бог да поможет славному и высочайшему е. и. в. правосудию.
Я же со всею моею фамилиею и с моими ордами во всевысочайшую е. и. в. власть и засчисчение, яко под твердой и непобедимой покров, повергаю себя с рабским повиновением, прося: да прият буду по долговремянному моему желанию в число совершенных и истинных е. и. в. подданных, за которую высочайшую милость пребываю и пребуду в вековечной верности и покорности со. всею моею фамилиею и ордами.
Ваше ж сиательство, яко моего приятеля, благополучным сюда прибытием поздравляю и благодарствую за прежде сказанные от Вас ко мне и к подвластным моим благодеянии и склонности, желая, чтобы всегда тем не оставлены были, которое от меня и от моих с крайнею возможностию и благодарствием изъявлено ж будет».
Напротив того генерал-лейтенант ответствовал ему, хану, нижеписанное: [152]
«Высокопочтенный Абулмамет-хаи, е. и. в. всепресветлейшая и всемилостивейшая государыня о благом Вашем намерении к подданству е. и. в. уже довольно известна есть, и Вы по сие самое время всегда в высочайшей е. и. в. милости содержитесь, как то и Вам самим небезизвестно ж. Но и нынешнее Ваше подданническое объявление и всенижайшее е. и. в. поздравление приемлется за особливое утверждение давно желанного Вами подданства, о котором я е. и. в. всеподданнейше донести не премину. Между тем же ныне всевысочайшим е. и. в. указом обнадеживают, что е. и. в. Вас, высокопочтенного хана, со всею Вашею фамилиею и ордами в свое высокомонаршеское подданство и во всемилостивейшее матерное засчищение и милость совершенно принять изволила, и всегда высочайшею своею милостию, яко верных своих подданных, не оставит. Прежде оказанныя же Ваши к е. и. в. службы похваляет. Притом е. и. в. высочайшее и всемилостивейшее повеление объявлено Вам, чтобы Вы то обесчаное свое подданническое желание по всенародному обыкновению по закону зашему присягою верности теперь утвердили, впротчем е. и. в. всевысочайшее к Вам благоволение имеете усмотреть в присланной к Вам особливой от е. и. в. всемилостивейшей грамоте.
Я же от себя, видя Вас, потченного хана, радуясь и поздравляю з благополучным Вашим сюда прибытием, и что до моей к Вам любви и дружбы надлежит, в том Вас, яко истиннаго моего приятеля, уверяю и оное по Вашей к е. и. в. верности не пременно сохранять желаю».
От Аблая-салтана поданная речь по переводу на российской язык такова:
«Е. и. в., всепресветлейшая и всемилостивейшая государыня, есть во всем свете наиславнейшая монархиня, ея же благополучное государствование да умножит всемогущий господь бог, любящий истину и правосудие. С таким моим всесердечным желанием я, Аблай, салтан киргис-кайсацкой Средней орды, пришед и предстоя пред позласченною е. и. в. персоною, и видя сень богом освещенного е. и. в. лица умом моим к высокомонаршеским е. и. в. стопам припадаю и нижайше прошу: да прият буду с подвластными моими людьми в непобедимое засчищение высочайшей е. и. в. милости и в число совершенных и истинных е. и. в. подданных, за которую высочайшую милость долженствую, не точию я один, но и со всеми моими, верным и истинным е. и. в. рабом вечно пребывать.
Вас же, превосходительного господина генерала-летенанта, яко моего благодетеля и предводителя, к сему моему благополучию дружески поздравляю, прося, чтоб мое предъявленное желание и всеподданнейшее прошение е. и. в. представить и засвидетельствовать».
На оную ево, Аблаеву, речь генерал-лейтенант ответствовал ему в последующих терминах:
«Почтенный Аблай-салтан, е. и. в. всепресветлейшая и всемилостивейшая государыня о Вашем благом намерении к подданству е. и. в. уже известна есть и имянным своим указом повелела мне во оное принять Вас совершенно и, утвердя в том присягою, обнадежить Вас по Вашим верным службам высочайшею своею императорскою милостию, чего для по слышанному от Вас желанию представляю Вам, чтоб, Вы таперь то свое благонамерение изволили по закону вашему присягою утвердить. Впротчем е. и. в. высочайшие милости можете усмотреть и из грамоты, присланной со мною от е. и. в. на имя брата Вашего Абулмамет-хана Ваше, а я Вам з благополучным сюда приездом дружески поздравляю».
Потом сели в кресла: хан по правую сторону партрета е. и. в., а генерал-лейтенант — левую, подле ж ево — Аблай-салтан, и, поседя немного, генерал-лейтенант предложил им, хану и салтану, чтоб они (ежели желают) е. и. в. присягу верности учинить изволили. На то ответствовали: «Мы-де уже давно такое намерение имеем, хотя-де далеко жили, но сердце наше к е. и. в. блиско было, и таперь-де мы присягою себя утвердить с радостию готовы». Итак, немедленно послан был персидской работы ковер с золотом, и как хан, таж и салтан, стоя на коленях и сняв с себя шапки, чрез ахуна Мансура присягу верности власно так, как в генеральном регламенте изображено, учинили, заключа оную обыкновенным по их закону заклинанием и целованием курана, а потом поднятием оного на головы.
По учинении присяги подарена хану богатая сабля в серебре оправленая, также и брату ево, Аблаю-салтану, с тем объявлением, что сими [153] саблями жалует их е. и. в., которыми они должни употреблять во охранение е. и. в. верных подданных во усмирение ж и отмщение противников е. и. в. Потом генерал-лейтенант поздравлял их, хану и салтана, в числе и обществе совершенных е. и, в. подданных, а за ним стоящие при том штаб и обер-афицеры потому ж их, хана и салтана, поздравляли, и по сем генерал-лейтенант, хан, салтан и штаб-афицеры сели в кресла.
По немногих партикулярных разговорах генерал-лейтенант предложил им, что есче одно дело надлежит докончить, а имянно, дабы старшины их, не бывшие есче у присяги, а желаюсчие принять оную присягу, також-де б с их ханского и салтанского повеления учинили.
На то хан и салтан ответствовали, что они, есче во отдаленности будучи, указы е. и. в. почитали и исполнять готовы были, а теперь-де очюнь изрядно, чтоб и старшины их также, как и они, присягнули.
Когда сие старшинам чрез переводчика объявлено было, оное они со всякою готовностию исполнить желали, сказуя, когда-де наш хан и салтан то учинили, то-де и мы с радостию оное учинить готовы. И для того генерал-лейтенант, призвав полк, князь Еделева, приказал ему объявленных старшин к присяге приводить, а сам с ханом и салтаном и при них полковники и подполковники пошли в кибитку, а в шатре начали присягать старшины, ко их присяге приведено сто двадцать восемь человек.
В кибитку пришед, между первыми разговорами хан и салтан спрашивали о бывших при том штаб-афицерах, кто какой чин имеет. И при объявлении им штабских чинов толковано, кто из них и над коликим числом команду имеют. Что они выслушав о полковых порядках немалое удивление показывали, сказуя, что-де «мы про то прежде отчасти слышали и удивлялись, а теперь-де, по высочайшей е. и. в. милости, сами видим и радуемся». Между сими разговорами Аблай-салтан, которой по-видимому казался во всем словекшее и к ответом скоряя, нежели хан, экскузовал себя, что не позазрить на их поступки, объявляя, что таперь они российским обхождениям привыкать и по милости е. и. в. учиться будут, притом он же, салтан, просил, дабы не привесть им в стыд, что они в шапках сидят, представив яко то их обыкновение, что и хан також-де подтвердил.
На оное генерал-лейтенант ответствовал им, что он обыкновение их не зазирает и в приятельских компаниях того смотреть не надлежит, а почитает их, хана и салтана, за верных е. и. в. подданных, примолвил, что при учинений токмо присяги по должности надлежало им для чести высочайшего е. и. в. имяни без шапок быть, а таперь также и всегда, когда хотят, изволили б они в шапках своих сидеть, а таперь-де и особливо надлежит, затем что холодно.
На оное отвечали как хан, так и салтан, что «нас-де сопревает таперь высочайшая е. и. в. милость, ибо-де сердца наши радости исполнены, тем что мы свое давношное намерение действом окончали».
Потом как Абулмамет-хан, так и Аблай-салтан говорили, что они о разных нуждах и делах з генералом-лейтенантом говорить намерены, но понеже ему, генералу-лейтенанту, сей день разговоров с ними разпространить время и церемонии допустить не могли, а нужно, чтоб с ними о интересах е. и. в. особливо говорить, и для того, упреждая их речь, сказал им, что он и сам с ними о многом говорить намерен и для того их особливо будет просить, объяви притом, чтоб они, хан и салтан, и без зву по-приятельски приезжали, а он рад ежедневно их видеть.
На то Аблай-салтан сказал: «Наши-де предки, назвав многих ханами, были честные и знатные люди и всегда знатных у себя приятелей имели, почему-де и нам также поступать надлежит», и просил генерала-лейтенанта, дабы он содержал их в любви и приятстве и быть бы ему, Аблаю, большим братом. [154]
На оное генерал-лейтенант ответствовал, что он по верности их к е. и. в. всегда с ними приятельское обхождение иметь будет, и в том бы они изволили быть уверены.
А понеже в кибитке токмо двои кресла поставлены были, обитые соломенками, на которых сидели генерал-лейтенант и хан, а салтан сидел хотя в покойных же, но в кожаных креслах и для того просил, чтоб ему стул переменить, объявляя, что тот, на котором сидит, низок и непокоен, а в самой весчи усмотрено, что ему хотелось такой же стул иметь, на каком хан сидит, и для того принесены были под него большие кресла, обитые соломенкою ж.
Потом донесено было, что кушанье на стол уже поставлено, и тако пошли к столу и начать обед, во время которого питы нижеписанные здоровья с пушечною пальбою, а имянно: 1) здоровье е. и. в. выпалено из 21 пушек, 2) высочайшей е. и. в. фамилии — 17, 3) счастливого е. и. в. оружия — 13, 4) Абулмамет-хана и всей ево фамилии и орды -9, 5) против того зачал хан здоровье е. и. в. верных подданных -9, 6) Аблая-салтана и всей ево фамилии — 9, 7) всех желающих подданства е. и. в.-7
Во время обеда никаких особливых разговоров не было, кроме того как выпито про здоровье счастливаго оружия. Тогда генерал-лейтенант спрашивал хана и салтана, известны ли они довольно о викториях е. и. в. против ея неприятелей. И как они объявили, что хотя о том у них слух и имеется и ведают, что е. и. в. во всем свете наисильнейшая государыня, однак охотно они желают слышать о том от генерала-лейтенанта. Итако генерал-лейтенант рассказывал им о турецкой войне и какие притом благополучные действа оружием е. и. в. произведены, что они с великим вниманием слушали и е. и. в. прославляли, желая многолетнаго е. и. в. здравия, и что они таперь нарадоваться не могут, будучи уже в совершенном подданстве е. и. в.
При питии за высокия здравии хан и салтан немало отговаривались, объявляя свои немосчи и необыкновенности, и что они, когда побольше опознаются, тогда уже и пить побольше станут, а ныне-де им зазрительно и не могут, «наше-де сердца топерь по милости е. и. в. и без вина веселы». Но как пита последнее здоровье, и генерал-лейтенант просил, чтоб они уже впоследние выпили, а больше тем утруждены уже не будут, тогда хан сказал: «После этова надлежит-де нам есче Ваше, генерал-лейтенанта, здоровье пить», и как кубок обнесен, тогда оное хан сам начал.
После того сняты были блюда с ествами и поставлены были конфекты, фрукты, также кофе и чай. Причем хан и салтан спрашивали о гранодирах, что они за люди, о которых им от генерала-лейтенанта изтолковано было, что они сверх ружья есче гранаты имеют, и велел им показать гранат, что видя они удивлялись и желали увидеть, каким образом оные гранаты действуют. Чего ради генерал-лейтенант приказал изготовить несколько шлагов да изготовить для скорострельной пальбы пушку, объявляя им, что у нас из пушки могут десять раз выпалить пока их, киргиз-кайсак, ружье заправить, что они очюнь желательно видеть хотели, сказуя: «Мы-де в ордах довольно слышали, что у е. и. в. ис пороху и оружием разные весчи далаются».
Против того генерал-лейтенант объявлял им о мартирной пальбе и о метании бомб, чему они пребезмерно удивлялись. И обнадежил их генерал-лейтенант, чтоб при особливом случае все оное отчасти показать, за что они весьма благодарили, говоря: «Когда-де мы топерь стали е. и. в. подданные, то-де надлежит нам и сие видеть, какую науку войски е. и. в. имеют и, то видя — радоваться».
Потом они, хан и салтан, похваляли играюсчюю музыку и желали оную вблизости слушать, чего ради приказано было сперва трубачам с литаврами, а потом гобоистом з басонами и валторнами перед ними, [155] ханом и салтаном, играть и расказывано им было, которая музыка драгунская и которая пехотная. После оного спрашивали они о бандуре, объявляя, что у них такой инструмент имеется ж, и умеет ли-де бандурист скакать, понеже-де «у нас при таком инструменте пляшут», — почему приказано было бандуристу плесать и скакать, которой их к немалому удивлению привел и очень им понравилось.
После того просил их генерал-лейтенант посмотреть пушечной пальбы, причем в меньше минуты тринатцать зарядов выпалено, чему как хан, салтан, так и все киргис-кайсацкие старшины и подлой народ безмерно дивились, а паче ж удивлялись, как шлаги брошены были. При сей пальбе генерал-лейтенант хвалил погоду и что день изрядной. На то хан и салтаны ответствовали, что по нашему доброму намерению дал бог и погоду добрую.
Потом пошли в кибитку и идучи вступил з генералом-лейтенантом в речь киргиз-кайсацкой Средней орды знатнейший старшина Ниаз-батыр, о котором известно, что он во время Шемяки-хана в Туркестанте великую силу имел, а по смерти ево Туркестантом управлял и Абулмамет-хана на ханстве утвердил. Оной Ниаз-батыр присмотрен по азиацкому обыкновению весьма неглупым человеком и примичено, что он пред всеми старшинами большаго преимусчества требовал.
С секунд-майором Мюллером имел есче он в Ташкенте знакомство, я как оной Мюллер просил ево, чтоб он по милости е. и. в. веселился и пил, а не отговаривался, указав на одного знатного ж батыря, что он пьет и не отрицается, на то он сказал: «Я-де лучше хочю мертвым быть, нежели с ним равняться». Когда оной Ниаз-батыр, пришед в шатер, увидел партрет е. и. в., тогда неоднократно кланялся тому партрету и говорил многия достойныя слова.
По таковом усмотрении и с воли ханской и салтана вышепомянутой Ниаз-батыр позван был в кибитку и посажен на стул, и как генерал-лейтенант зачал с ним говорить, что он о добрых ево поступках не неизвестен, на то он очень неглупо отвечал, между протчим сказал: «Российские-де люди, как я ведаю, ум свой в сердце и в голове имеют, а у наших-де киргиз-кайсаков ум их в глазах, а не у всякого в сердце».
Генерал-лейтенант, желая совершенно выведать о киргиз-кайсацких ханах, по наследству ли, или по избранию оные определяются, спрашивал о том в разговор. На то объявленной Ниаз-батыр в-первых зачал говорить, что ханы их всегда по наследству и по ближной линии избирается, разве-де когда ближней салтан к ханскому правлению неключим будет, то избирают другаго, хотя и не так блиского, да достойного, причем оной батыр многих старшинных ханов упомянул и довел род оных до выше объявленного Абулмамет-хана.
После того был краткой разговор с Аблаем-салтаном о киргиз-кайсаках и кто где с подвластными своими людьми кочевье имеет.
На то Абулмамет-хан ответствовал, что он от Оренбурга кочует в неделе и в двух, а салтан — днях в двадцати, и притом салтан объявил, назвав три имеющиеся у него рода, ис которых-де в первом семей с шесть тысяч, во втором — з десять тысяч, а третьем — с четыре тысячи.
Потом подарено было при объявлении е. и. в. милости хану парча золотая мерою 10 аршин, 5 аршин сукна кармазинного лутшего, 1 лисица чернобурая; Аблаю-салтану — парча золотая мерою 8 аршин, 5 аршин сукна кармазинного лутшего, 1 лисица чернобурая; Ниаз-батырю — сабля с насечкою, 4 аршина сукна красного по 2 руб. 50 коп.
При приеме оных подарков Аблай-салтан говорил: «Мы-де по нашей присяжной должности е. и. в. и без подарков служить повинны, сие же будет цам за знак высочайшия е. и. в. милости». А хан к тому примолвил: «Даждь боже е. и. в. многолетное здравие». После того хан просил, чтоб [156] пожалованный ему подарки оставить до другого случая, опасаясь народу. Но Аблай-салтан сказал: «Я-де не опасаюсь никого, с собою возьму, милость е. и. в. отнять у меня никто не может». И отдал все подареное ему одному из своих старшин.
Генерал-лейтенант объявил хану и салтану, что он також-де и народу милость е. и. в. показать намерен, но как они изволют — здесь ли им то учинить или для разделу прислать к ним в лагерь? На то ответствовали они, полагаясь в волю ево, генерала-лейтенанта, ежели-де оныя подарки присланы будут к ним в лагирь, «то мы разделим, как приказано будет», что так и оставлено. После сего как хан, так и салтан просили о увольнении, салтан же требовал, чтоб ево отвести в коляске, которую и велено приготовить.
В заключение же оного частопомянутой салтан говорил: природа-де человеческая принуждает человеку до тех пор зазриться, пока свидания и дружескаго обхождения не зделается, и того-де ради они ныне во многом стыд и зазрение имеют, но когда-де привыкнем к российскому обхождению, то в то время уже никакого зазрения иметь не будем.
На то генерал-лейтенант говорил, что сперва-де и Абулхаир-хан, которой к подданству предводителем был такое ж зазрение и боязнь имел, но ныне-де у него все то миновалось. На оное как хан, так и салтан ответствовали, что они в то ж есче время и всегда в подданство е. и. в. приттить намерены были, но за дальним-де разстоянием, того учинить по се время не могли, а ныне благодарят бога, Что намерение свое исполнить удостоились. За которыми разговорами ис кибитки вышли, и как генерал-лейтенант в большом шатре остановился поздравить стоясчих тут старшин со учинением от них присяги и обнадежить е. и. в. милостию, также и о жалованье объявить, что к ним прислано будет (за что они весьма благодарили), тогда хан и салтан, вшед в тот шатер, где партрет е. и. в. был, сели в кресла. По приходе ж генерала-лейтенанта к ним хаи говорил: «Можно ли-де нам послать от себя своих людей к е. и. в. в С.Петербург?» Которое их намерение генерал-лейтенант похвалил, сказав, что оное весьма можно, однак-де мы о сем подовольнее поговорим и просил, чтоб они после завтрея, то есть 30 числа, для того приехали, что они и обесчали. Потом, простясь з генералом-лейтенантом, вышли. Хан сел на верховую свою лошадь, а салтан, которой во всех своих поступках казался честолюбнее хана, пожелал, чтоб ему позволено было в коляске сидеть и сел в коляске, и тако препровождены они были до отъезжаго караула по тому ж порядку, как и приехали.
Августа 29. Поутру послан был секунд-майор Мюллер к Абулмамет-хану и Аблаю-салтану, чтоб они к учиненным вчерашняго числа присягам печати свои приложили, что хан и салтан и учинили.
С ним же, Мюллером, послано было в жалованье старшинам Абулмаметевым:
сукон по 2 руб. по 50 коп. 5 портисчь по 4 аршин 20 аршин
« по 1 руб. — 15 — — 60
" по — 65 коп. 10 — — 40
" кож яловочных . 20 штук
Старшинам же Аблая-салтана против того ж, а имянно:
сукон по 2 руб. по 50 коп. аршин 5 портсичь по 4 аршина 20
" по 1 руб. — 15 — — 60
" по 1 — 65 коп. 10 — — 40
кож яловочных 20
С ним же, Мюллером, и с прапорщиком Гладышевым послано было на довольство: Абулмамет-хану — 1 корова, 1 баран; Аблаю-салтану — [157] 1 корова, 1 баран, к Нурали и Ерали салтанам — 1 корова, 1 баран; Джанбек-батырю-1 корова.
Трактованы были Меньшей киргиз-кайсацкой орды старшины Исет, Букенбай и другая батыри. Всего старшин и киргиз-кайсаков той Меньшей орды 180 человек, ис которых не бывшия у присяги всего 165 человек е. и. в. присягу верности учинили, в том числе их знатнейших — вышеписанной Букенбай-батыр. Оная присяга чинена таким же образом, как и прежния.
Между тем, когда вышепомянутой Букенбай и протчия киргиз-кайсаки присягу чинили, генерал-лейтенант с Исетем и Нурбаем батырями пошел в кибитку и тамо, по немногих партикулярных разговорах, начал говорить с Исет-батырем о калмыцких ссорах и о полоненниках, взятых ис-под Астрахани и в других местах.
На оное Исет-батыр ответствовал, что они уже люди весьма немолодыя и желают, чтоб в старости своей в покое жить, токмо им от калмык покою нет, завсегда они приезжают и отгоняют у них конския табуны и людей в полон берут, которые обиды не стерпя прешедшия зимы он, Исет, купно з Джанбек-батырем, под оных калмык ходили и отогнали у них несколько лошадей и людей побрали.
На то генерал-лейтенант объявил ему, Исетю, что е. и. в. весьма неугодно есть, что между подданными е. и. в. народами такия неприятельския поступки произходят, и понеже-де астраханской губернатор обо всем оном е. и. в. подробно доносил, показав, имянно сколько киргиз-кайсаками при нападении взято не токмо калмык, но и рус[с]ких людей и астраханских татар, и для того е. и. в. имянным своим указом повелела ему, генерал-лейтенанту, при свидании с ними иаисильнейшим образом представлять, чтоб они яко подданный е. и. в. с е. и. в. подданными калмыками согласилися и взятых в плен калмык, наипаче же всего рус[с]ких людей и татар, возвратили, представляя им, что е. и. в. ничто противно быть так не может, как сие, ежели подданныя е. и. в. у подданных же в плену держаны будут.
На сие Исет и Букенбай (которой по учинении присяги приведен был и к ним же посажен) ответствовали, что-де до калмык надлежит, то-де «мы от сего времяни на оных войною ходить не будем и станем советовать у себя, как бы с ними примириться и разменяться полном, сказуя, что они сами не ради такия ссоры видеть, но когда-де калмыки под наши улусы подбегать будут, то-де нам своих людей не удержать, а что ж-де «надлежит до рус[с]ких людей и татар, оных-де у нам в плене не имеется, разве-де Джанбек-батыр каким-нибудь образом оных побрал». К чему Исет-батыр примолвил: «Воля-де всемилостивейшей государыни, я-де хоть сей час умереть готов, однак оных рус[с]ких пленников в улусах своих не имею, может-де быть, человек — другой сысчется ис татар, а рус[с]ких-де ни одного человека нет, и как-де я в подданство е. и. в. пришел, то никогда из оных у меня не бывало, дай-де бог нам и нашему Абулхаир-хану е. и. в. всегда так верно служить».
На то генерал-лейтенант объявил им, что астраханской губернатор прислал к нему обстоятельные ведомости, в которых о рус[с]ких людех, о татарах и о них пожитке, взятом им, Исет-батырем, имянно объявлено, и для того б он, Исет-батыр, не опасался ничего, как возможно, крайнейшее свое старание приложил, всех оных пленников во всех улусах своих осмотреть и возвратить, обесчая ему, Исетю, о всем том роспись на татарском языке сообщить.
На оное Исет-батыр сказал: «Пусчай-де всемилостивейшая государыня укажет меня хотя на части разрубить, однако-де у меня рус[с]ких людей ни одного человека нет, может-де быть, что человека два-три ис татар в улусах найдутся каким-нибудь образом не нарочно захваченныя, [158] которых-де отыскивать буду, а я-де будучи под Астраханью, рус[с]ких людей, хотя неоднократно наезжал, однак-де не точию брать, не есче и чрез войско мое провожать велел; последнее-де будет дело, когда мы, назывался подданными е. и. в., а будем русских людей в полон имать и у себя держать; может-де быть, что в джанбекавььх улусах такия людей иногда сысчются, а у нас-де их нет». Что Букенбай и Нурбай батыри с клятвою подтвердили ж.
Потом, как убраны были столы, пошли к обеду, причем никаких особливых разговоров не было, как токмо сидящия за столом с генералом-лейтенантом старшины вышеимянованные Исет, Букенбай и Нурбай батыри, также и протчия старшины, человек с 6, непрестанно и с великим удивлением и удовольствием примечали партрет е. и. в., прославляя милости е. и. в. и желая многолетного е. и в. здравия.
В большом шатре, где обедали протчия старшины и народ, примечен был пред прежде трактованными великой непорядок и безчиние, ибо друг у друга все перехватывали, а некоторыя из них же крали з блюд птицы и спрятывали к себе в турсуки и под ноги, отчего учрежденные форшнейдеры принуждены были от стола отступиться, однак никаких ссор между ими не произошло, но весь окончался спокойно.
После обеда подарено Исетю, Букенбаю и Нурбаю батырям каждому по сабле, в том числе Исетю — с серебреной оправой, Букенбаю — с насечкою, а Нурбаю — медная, им же по портисчю сукна ценою по 2 руб. по 50 коп. аршин, по лисице черной, да по камке, и Трактованы были оные старшины чаем и кофею.
Как оные старшины и с ними генерал-лейтенант из кибитки вышли, тогда генерал-лейтенант протчих старшин поздравлял со учиненною присягою и обнадеживал е. и. в. милостию, за что они благодарствовали, и притом объявлено, что им надлежасчее жалованье завтра прислано будет, ибо вышереченные трое старшины представляли, что они то жалованье по себе сами разделят.
Августа 30, Поутру посланы были к трактованным вчерашняго числа Меньшей орды старшинам подарки с прапорщиком Гладышевым, а имянно:
Исет-батыря старшинам и протчим —
сукна красного по 1 руб. по 60 коп. 5 портисчь 20 аршин
“ василькового по 69 коп. 9 36
“ зеленого по 69 коп. 6 24 .
кож красных ... 42
Сарке-батыря старшинам и протчим —
сукна красного по 1 руб. по 60 коп. З портисча 12
василькового по 65 коп. 10
камок семиланных 3
пятиланных . 11
кож красных . 40 1/3
Букенбай-батыря старшинам и протчим —
сукна красного по 1 руб. по 60 коп. 5 портисчь 20
зеленого — по 65 коп. 9 . 36
камок пятиланных 13
кож красных 33 1/2
Поутру приезжали Нурали и Ерали салтаны к генералу-лейтенанту и трактованы были чаем и кофею. Причем наибольше их разговор был об отдаче им содержасчихся под караулом киргиз-кайсаков и о сыску имеющихся в российских городех киргисцов же (причем они обязывались всех в их ордах имеющихся рус[с]ких пленников выискивать и присылать), по [159] которому их требованию и представлению от генерала-лейтенанта приказано содержасчегося в крепости киргис-кайсака, пойманного с краденою лошадью, свободить, ибо оной был владения отца их Абулхаир-хана, а протчих, которые были владения Абулмамет-хана и Аблая-салтана, обесчал отдать оному хану и салтану, за что они благодарили.
Потом представляли они об отпуске своем, объявляя, что им путь дальней и зимней одежи не имеют. На оное генерал-лейтенант представлял, что он будет к отцу их письма готовить и отправлять тех людей, о которых с ними прежде говорено, что место под градское строение осмотреть, и для того б они, как можно, день другой подождали, что они и обесчались учинить..
После оного экскузациею представляли они, что при розделе-де пожалованного киргиз-кайсаком их е. и. в. жалованья не досталось ничего некоторым их двум служителям и просили, чтоб их наградить, чим генерал-лейтенант и обнадежил. Потом просил и, чтоб поаволеяо им было ехать в город к брату их Кузахметю, и прежде пожалованное им награждение, кое до сего числа ими было не взято, отослать бы в город к помянутому брату их, что им и дозволено. И за тем разговором оные салтаны поехали в крепость.
После обеда приезжал к генералу-лейтенанту Джанбек-батыр, с которым токмо в одной силе разговор был, что отискивать пленников, и Джанбек усердственно обесчал оных как в киргиз-кайсацких, так и в каракалпацких улусах собирать и в Оренбург привозить. Причем оной Джанбек зван, чтоб завтрея был после полудни для смотрения ракет, что он обесчал и желал оное с великою охотою видеть.
Часу в четвертом пополудни приехали Абулмамет-хан, Аблай-салтан, и сидели они, и с ними Ниаз-батыр в кибитке у генерал-лейтенанта часу до девятого пополудни. Причем нижеследующие были разговоры:
1. О российских пленниках. Оное генерал-лейтенант зачал им тем порядком представлять, что таперь они, как хан, так и салтан, е. и. в. совершенный подданныя и для того всячески надлежит им смотрение и старание иметь, что у них в орде российских пленников не было, а которые иные есть, оных бы всех, собрав отослали в Оренбург, предлагая им, что тем е. и. в. немалую службу покажут и верность свою довольно засвидетельствуют. Притом представлено им, что по указу е. и в. имеюсчиеся в российских местах киргиз-кайсаки сыскиваны и им отдаваны будут.
На оное Абулмамет-хан ответствовал, что он по прибытии домой в своем ведомстве, а брат ево Аблай в своих улусах таких российских пленников сыскивать и, собирая, в Оренбург отсылать будут, также и никому ис подвластных своих оных пленников иметь не велят, сказав: «Когда-де мы учинились е. и. в. подданными и в верности присягали, то-де нам таких пленников у себя иметь всеконечно не надлежит». Притом же за то, что генерал-лейтенант их пленников, обнадежил сыскивать и отдавать, высочайшую е. и. в. милость прославляли, обесчая подданническую свою должность со всякою верностию продолжать.
2. О посланцах ко двору е. и. в. Генерал-лейтенант хану и салтану упомянул, что третьего дня изволили было они начать разговор о посылке ко двору е. и. в. посланцов своих, только тогда не окончали, а ныне на то время свободное и чтоб они об оном пространнее поговорить изволили. На то хан зачал, что они ныне е. и. в. присягу верности учинили и с таким объявлением желают, ежель то не противно, к е. и. в. своих людей отправить.
На то генерал-лейтенант представил, что оное их намерение весьма изрядно, токмо ежели они посылать ко двору е. и. в. намерены, то надлежит всемерно им послать знатных и умных людей из своих [160] свойственни-ков, а не простых, представляя в пример Абулхаир-хана, которой по своей воли детей своих посылал и ныне в службе е. и. в. содержит. И ежели они вознамерятся послать из своего роду, оное, надеется, что е. и. в. приятно имеет быть, а простых людей посылать он, генерал-лейтенант, яко приятель, им не советует, может-де быть оные к е. и. в. допусчены не будут, разве-де министров е. и. в. увидят. Притом сказано им, что е. и. в. ни единой нужды нет, чтоб они своих свойственников посылали, и того она требовать не изволит. Но ежели они сие от собственного своего произволения по примеру Абулхаир-хана учинят, то оное е. и. в. угодно будет и причтется за особливой знак верности их.
На оное как хан, так и салтан ответствовали, что они приехали сюда вскорости и чтоб кого из свойственников своих ко двору е. и. в. посылать, того они нынешней год не думали, а хотели токмо из простых людей человек двух отправить. Но когда ж-де таких людей ко двору е. и. в. посылать неприлично, то просили генерала-лейтенанта, чтоб он о присяге и о верности их е. и. в. засвидетельствовать изволил и притом бы донес, что они на предбудущей год, ежели благоволит бог, имеют намерение, по примеру Абулхаир-хана, из своих детей или свойственников ко двору е. и. в. посылать; и как генерал-лейтенант о сем донести и все их желание е. и. в. собою засвидетельствовать обесчал, тем они весьма были довольны и благодарили.
3. О ушедшем Карасакале. Генерал-лейтенант представил им, что оной вор, возмутя башкирской народ и тем причинив е. и. в. великия противности, убежал из Башкирии за Яик, и хотя-де воровския ево сообщники почитай все переловлены, нерекажнены и искоренены, однак-де оной вар Кдрасакал, как ему, генералу-лейтенанту, известно, ушед в киргиския орды с некоторыми ж ворами башкирцами, живет в Большой орде и называет себя, акиб он Шуна-батыр — брат зюнгорокаго владельца Галдан-Чирина, и тем хочет киргис-кайсацкий народ в такое ж возмусчение и «погибель привести, как и башкирцев. Причем истолковано им, что он подлой башкирец Юрматынской волости и ево родственники, также жена и дети в Башкирии имеются, и как он прежде называл себя вышедшим ис Кубани салтаном, возмусчая тем башкирской народ, и как ему оное не удалось, что (ныне переимяновал себя Шуною-батырем, желая возмутить киргиз-кайсацкой народ против зюнгорского владельца Галдан-Чирина, от которого кайсакам немалая опасность, ежели сему вору и возмутителю последовать будут, ибо и прямой Шуна-батыр, оного Галдан-Чирина брат, сему владельцу был великой противник и, ушед во владение калмыцкого хана Дондук-Омбы, помер.
На оное хан ответствовал: «Мы-де о том плуте чрез присланныя грамоты известны и всегда о сыску ево старание имели, токмо-де оной вор находится не с нашем ведомстве, но в Большой орде, в Усюнгунском роде, в котором кайсаки великия плуты и мы их в число добрых людей не ставим и ни в какия советы не призываем, и для того-де они с нами в несогласии, и знатно-де всем им от того вора, также как башкирцом пропадать, ежели ему последовать будут; мы-де по нашей подданнической должности, прибыв домой, разставим тайныя караулы и будем стараться, чтоб того плута поймать», ежели-де вышепомянутой род не откочюет от них вдаль в горы, то они ево достать надеются, а доставши отошлют в Оренбург. Буде ж оной род откочюет в горы, то сыскивать ево будет трудно, однак сколько возможно стараться и о том доносить будут.
4. О препровождении караванов в Ташкент и в другие тамошние места. Генерал-лейтенант начал оное тем образом, что е. и. в. особливое свое высочайшее намерение имеет, чтоб для пользы е. и. в. верных подданных такие корованы безпрепятственно продолжались, и имянным своим указом повелела при свидении с ними о путевой [161] безопасности оных караванов говорить и ту безопасность утвердить. Причем представлено им было о причиненном в 1738 г. грабительстве и пр. и спрашивано, какие они, по верности своей к е. и. в., для безопасности того каравана способы изобретают.
На то хан ответствовал, в-первых, что их народы своевольны, и для того он разсуждает, чтоб купцов на руки владельцом отдавать, представя пример: «Я-де возьму однако или несколько, брат мой Аблай и протчие, потому ж и отправлять их от себя, придав им в провожание из знатных родов лутших людей, и таким-то-де образом оные караваны безопасны будут. Я-де могу обнадежить, что в киргиз-кайсацких ордах никакого вреда не зделается, токмо-де от зюнгорских калмык не без опасности, того ради, что-де Большая орда в ведомстве тех калмык состоит», — что и Аблай-салтан подтвердил.
Генерал-лейтенант, похвалив ево, ханское, разсуждение, ответствовал ему, что российские-де купцы и первым разграблением в немалое раззорение приведены, и для того ныне представляю, ежели им вновь с караваном до Ташкента ехать, то б то караванное отправление учинить по сему: 1) дабы провожатые были так, как хан предлагает, люди знатныя из всех улусов; 2) чтоб оные больше договорёной цены за провожание свое излишнего ни под каким видом не требовали; 3) те, которые поедут в таковом провожании, оставили б для уверения им, купцам, в Оренбурге детей своих и братьев до возвращения каравана, а оныя, не яко аманаты, но яко добрые и честные люди, на довольном корму содержаны будут; 4) с ними ж, купцами, отпустить бы рус[с]ких оружейных людей человек до тритцети и нескольких маленьких пушек.
И требовано от него, хана, на сие разсуждения и ответа.
На оное хан ответствовал, что все оное предложение весьма изрядно, особливо же он похвалил то, что представлено о бытии до возвращения каравана свойственником провожатых в Оренбурге, сказуя, что чрез то все тверже и надежнее быть может, понеже-де провожатые сами друг друга от непорядков удерживать будут, ведая, что у инаго брат, а инаго сым оставлении хотел он, хан, о всем оном с старшинами своими советовать. Генерал-лейтенант, предложение оное похвалив, требовал, чтоб по таком совете, какое они намерение положит, ево с нарочными уведомить, дабы он мог об оном купцам объявить, и они б чрез зиму к такому отпуску приготовились товаром.
На то хан сказал: «Правда-де, что сей год оной корован отпусчать уже позд[н]овато, я-де все предреченное, поговоря с моими людьми здесь учиню, и кто возмется провожать и ково оставить для верности, о том хотел заутра на письме подать». А о жалованье за провожание представлял он, чтоб генерал-лейтенант с старшинами ево сам завтре ж говорил, токмо притом спрашивал, сколько будет рус[с]ких купцов и на сколько товаров. Против чего ему сказано, что о числе купцов показать таперь неможно, а товаров на первой случай будет не больше, как на двенатцать или на тринатцать тысяч рублев.
То выслуша, как хан, салтан, так и Нияз-батыр подтвердили есче прежнее свое предложение, обнадеживая, что от кайсаков бояться им нечего, только б калмыки не напали.
Против чего генерал-лейтенант сказал им, что калмыки-де от Ташкента в дальном разстоянии, и лише б токмо кайсаки старанием и смотрением их от грабительства удержаны были.
Оное выслушав, подтвердили они вышеписанное ж, и тем сей разговор окончился. Потом начата речь.
5. Об отыскании разграбленных товаров ис прежнего коравана. В первых упомянутых им был имянной е. и. в. указ, которым велено чрез них, владельцов, всевозможнейшия старании иметь, [162] чтоб те товары от грабителей возвратить и купцов, ограбленных, удовольствовать, но токмо по се время ничего того не учинено и ограбленое осталось по се число в разбойнических руках. По таковом предложении требовано, чтоб они, хан и салтан, по своей подданнической должности об отыскании оных товаров всевозможнейшее старание приложить не оставили.
Оное хан внимательно выслушав, спрашивал: «Которые-де прежде были провожатые того коравана, данный от Абулхаир-хана, — я-де о них известен, что и они сообщались з грабительскими, и обще разбивали, и себе пай при разделе взяли, от оных провожатых тех товаров возвращено ли что или нет?» И как ему, хану, представлено, что от них ничего не возвращено, то он, хан, объявил, что Абулхаир-хан во оное провожание употребил несколько человек из подвластных ево, Абулмаметевых, людей, и он, Абулмамет-хан, ведая тех грабителей, их нарочно с собою привез, также-де и у Джанбек-батыря оных грабителей в числе приехавших с ним кайсаков несколько имеется, и для того он, хан, представляет, чтоб завтре собрать всех старшин; причем и они, хан и Аблай-салтан, будут, и зделать бы над ними по общему согласию разсудокг и что у них ис пограбленного явится, то на них доправить и обрать, а чего неможно, в том их обязать, дабы ехали и сыскивали, а буде не сысчют, то на них и на их род штраф положить; и так-де все дело разорвано и прекращено будет, и другие-де кайсаки впредь так делать не будут, да и опасность их, которую они все для того произшедшаго ограбления имеют, минется; ежели ж-де оныя ис провожатых — бывшия грабители, тех товаров всех не отысчют, «то-де мы, сколько возможно, об отыскании оных по указом е. и. в. стараться будем».
Оное разсуждение ханское генерал-лейтенант весьма похвалил, сказав, что того лутче быть неможно и положено так учинить, как оной хан представлял. И тзм вышеписанныя разговоры окончались.
После того, как поднесен был хану пакал секту, спрашивал он, какое то вино. И как сказано ему было, что то вино виноградное, на то ответствовал он, что про это знает — у них в стороне такие вины имеются, только он спрашивает о том, откуда такие вины в Россию привозятся, или в России родятся. И как ему сказано было, что оное вино не в России родится, но во Франции, тогда он, неоднократно подтвердя имя Франции, спрашивал с великим любопытством об оном государстве и какие есче государства в тамошней стороне. И как ему от генерала-лейтенанта истолковано было кратко, что свет на четыре части разделяется: на Европу, Азию, Африку и Америку, и какие в них главные государства, что все кратко ему было показано, что он с великим прилежанием и вниманием слушал. А потом говорил: «Мы-де топерь по милости е. и. в. подданныя ея раби, то видим, что не видывали, и то слышим, что не слухивали, а знать-де все оное, яко подданным е. и. в. весьма надобно и можем-де тем пред всеми нашими народами хвалиться». И для того он, хан, просил, чтоб генерал-лейтенант, показуя к ним свое благодеяние, все сказанное им о четырех частях мира для памяти и для знания им записать и им дать приказал.
Генерал-лейтенант на то сказал, что он прикажет для их дружбы все оное порядочно на татарском языке показать и к ним из Самары такую книжицу пришлет, а ныне, ежели угодно, разве краткую о том записку зделать велит и им на татарском языке сообсчить, притом любопытство ево, хана, весьма похвалил.
Оное хану весьма приятно было и просил он, чтоб ево из Самары такою книжицею наградить, а ныне б хотя краткую записку дать, понеже ему таперь, яко подданному е. и. в., об оных государствах, также и какие владении и народы во владении е. и. в. ведать весьма потребно. [163]
После того, по любопытству ево, хана, показаны ему были ландкарты с растолкованием, как земли и места описываются, чему они безмерно удивлялись, наипаче ж дивились, что тракт генерала-лейтенанта весь на карте ж описан был, ибо ему из того многия урочисча были ведомы. Также дивились они глобусу, которой им в одной географической книге показан был, и спрашивали, кое вода и кое земля, и как истолковано им было о местах водных, на то ответствовал хан, что он слыхал о земле, акиб оная лежит осереди вод и отовсюду водою окруженная. Притом же показаны им были разные артилерийские и другие рисунки, чему очень також-де удивлялись, прославляя науки и высочайшия е. и. в. мидости, которые они ныне видят, и что им все показуемое, сколько можно, перенимать надлежит.
А понеже подвластные сих, Абулмамет-хана и Аблая-салтана, старшины и киргис-кайсаки Средней орды пред кайсаками ж Меньшей орды Абулхаирханского владения были смирняя и учтивее, и того ради генерал-лейтенант в похвалу их, хана и салтана, объявил, что он поступками и нравами подвластных их людей доволен и находит их, что они пред протчими кайсаками учтивее. На оное хан ответствовал: «Я надеюся-де, что у е. и. в. многие генералы и командиры имеются, у которых-де и подчиненные нравами и поступками чать також-де не все равны, сие-де все происходит от командирского смотрения, подобно-де тому и у нас с киргиз-кайсаками делается».
По вышеписанных разговорах Аблай-салтан представлял о подвластных своих киргис-кайсаках, которые в разных местах, а паче в сибирских местах в плену имеются, прося, чтоб оные выисканы и к нему возврасчены были, представляя, что он таперь подданной е. и. в.
Генерал-лейтенант ответствовал, что он в том, сколько возможно, стараться будет, а ныне для их верности велит отдать содержасчихся под караулом при корпусе четырех человек, которые все по правам е. и . в. достойны тяжкого наказания, и в чем они запираются, по доказательствах достоверных людей надлежало было их разыскивать, но он того, ожидая их, хана и салтана, не чинил, а ныне, видя их, ханскую и салтанскую, верность, им и вовсе отдаст, токмо с таким договором, чтоб эти кайсаки впредь в такие злодейства не впадали со объявлением, ежели они впредь в таких злых делах пойманы будут, то милости показать с ними никоими образы невозможно. За что, встав они с кресел, благодарили и обесчали оных у себя наказать; по которому обнадеживанию и отданы им: Средней орды владения Аблай-салтана — киргизец Якшимбет Кугуленов, Каип Уразаев, Сандык Чанов. Владения Абулмамет-хана и Барак-салтана — Дурсунбай Расламбаев.
Аблай-салтан, оговорясь, дабы не погневаться на него за то, что он прозьбами своими так много утруждает, представлял есче, что они з братом своим Абулмамет-ханом кочевье свое имеют блиско к Сибири и за тем киргис-кайсакам владения их к Оренбургу с торгом приезжать далеко и не весьма способно, и просил, чтоб им позволено было с товарами своими в сибирские городы ездить.
На то генерал-лейтенант ответствовал, что е. и. в. нарочно для новоподданных киргиз-кайсацких народов указала построить Оренбург и тут всем торгам быть, чего для оной Оренбург пожалован особливою привилегиею, по которой всем, как киргиз-кайсаком, так и другим народом, приезжать и отъезжать повелено свободно, и для того им, последуя указом е. и. в., надлежит в Оренбурге торговать. Притом представлено, что в сибирских городех годных на их руку товаров не имеется, чим он, Аблай, доволен был и сказал: «Когда-де по указу е. и. в. «надлежит в Оренбурге торговать, то-де и мы то исполнять готовы и на будусчей-де год наших кайсаков довольно будет». А по нем Нияз-батыр примолвил: «Которые-де у нас [164] лутшие старшины имеются, оные, слыша е. и. в. милости, все (ныне приехали и никого из лутших людей в домех у них не осталось, а таперь усердственно желают, чтоб торги к ним в Туркестант (ибо он, Ниаз-батыр, житель туркестантской) и в Ташкент беспрепятственно продолжались».
Потом оные хан и салтан поехали в свой лагерь и обесчались завтра пополудни приезжать.
Нурали и Ерали салтаны прислали к генералу-лейтенанту письмо, в котором объявили они, что хотя и обесчали они поутру, чтоб завтрешняго числа приехать им для смотрения ракет, токмо-де отец их прислал к «им пе(чать с нарочным, чтоб они немедленно возврасчались в улусы, и для того они, Нурали и Ерали салтаны, при оном смотрении быть не могут, ибо принуждены поспешать в улусы.
Августа 31. Поутру, явясь у генерала-лейтенанта, киргиз-кайсаки Кутур-батыр да Байбек доносили, что вышеобъявленные Нурали и Ерали салтаны и с ними Исет и Букенбай батыри вчерашней ночи из лагеря своего уехали, и притом объявили они, что третьево дня оные салтаны, будучи у Абулмамет-хана и Аблая-салтана, меж собою много спорили, а потом между некоторыми-де кайсаками Меньшей орды пронесся слух, акиб Абулмамет-хан-и Аблай-салтан с старшиною своею удумали, чтоб Нурали-салтана оставить в Оренбурге наместо брата ево, Кузахметя-салтана, почему признано, что салтаны того опасавшись уехали.
Вышепомянутой же киргиз-кайсак объявлял, что он вчерашняго числа приехал от Абулхаир-хана с ведомостью к помянутым детям ево, что под киргиз-кайсацкие улусы набегают калмыки, токмо-де салтаны, почти ничего не говоря с ним, уехали в ночи, и знатно-де по тому разглашению, убоясь, чтоб Нурали-салтану не остаться в Оренбурге, отъехали, токмо-де за такой их худой поступок от отца их, Аблухаир-хана, без наказания им не пробыть и известно-де будет после, что над ними отец учинит.
Послан был от генерала-лейтенанта прапорсчик Гладышев к Абулмамет-хану и Аблаю-салтану, также и к Джанбек-батырю для поздравления и притом с ним, Гладышевым, послано: Абулмамет-хану — корова, баран да четверть круп; Аблаю-салтану — корова и осьмина круп; Джанбек-батырю — корова и осьмина ж круп.
В 4-м часу пополудни приехал Абулмамет-хан и Аблай-салтан, и с ними Джанбек и Нияс батыри и протчия старшины — всего близ ста человек для смотрения ракет и пр.
По приходе хана, салтана и батырей посажены они были в кибитке у генерала-лейтенанта и тут трактованы были чаем и кофею, после чего генерал-лейтенант начал с ними говорить о кораванном отправлении, требуя от Абулмамет-хана по вчерашнему разговору известия.
На это хан ответствовал, что он о том с старшинами разговор имел, и охотники-де есть, как в провожание того каравана, так и остаться для уверения, токмо-де при тайном советнике Татисчеве за провожание договоренная цена была очюнь мала и токмо что две кожи с верблюда, а провожатые-де из того на Абулхаир-хана очюнь вознегодовали, и от недовольства-де их больше разграбление прежде отправленному каравану причинилось, а ныне-де надлежит провожатых жалованьем полутше удовольствовать и так то-де все надежнее будет. Притом хан, салтан и батыри спрашивали, сколько верблюдов в том отправленном караване имеет быть и на сколько по цене товаров. Против чего им ответствовано, что может быть десятка два или три верблюдов наберется, однак бы они уговаривались по чему с одного вьючного верблюда возьмут.
И хотя они, хан и салтан, также и батыри между собою различную цену разсуждали, но напоследок утвердились, чтоб дать по двести тынков (ташкентские деньги ценою каждой в 5 коп.) со всякого верблюда и [165] заплатить оные в Ташкенте деньгами или товарами по тамошней цене, кто как взять пожелает.
Генерал-лейтенант, видя что тот запрос их невелик, и желая, чтоб оные провожатые были из надежных людей, объявил, что он есче и сверх требуемой цены наддаст пятьдесят тынков (что учинит двенадцать рублей с полтиною с верблюда), токмо б, в провожании, также и те, кои для уверения останутся, были б люди добрые и надежные и требовал, дабы им наперед ныне, а буде ныне невозможно, то б хотя зимою имянную роспись прислать, по чему б возможно было российским купцам объявить, и они б на то смотря к отправлению себя изготовить могли.
Оное как хан, салтан, так и батыри похвалили и за прибавку договорной цены весьма благодарили и обесчали роспись провожатым, также и тем, что для уверения до возвращения корована останутся в незамедленном времяни в Оренбург прислать, обнадеживая, что оные провожатые будут все надежные и знатные люди и кораван возьмут на свои руки, чим сей разговор и кончился.
После того зачата речь о грабителях ттрежняго «коравана, также и о тогдашних провожатых, кои кораван, согласясь с ворами, обсче разграбили и по себе делили. Причем упомянуто было вчерашнее ханское разсуждение, на то сперва хотя и говорили они некоторые речи в выправку объявленных провожатых, однак напоследок договореность и остались на сем основании: когда генерал-лейтенант завтра по обесчанию своему к ним в лагерь прибудет, то б взял с собою некоторых из грабленных купцов, а им, собрав тех грабителей, сколько возможно, от них лошадей взять и в платеж ограбленного отдать, сказуя, что то по их, киргиз-кайсацкому, обыкновению будет знак повинности и что они уже и достальное платить должны, протчее ж развытят они на тех провожатых по препорции того, что им из разграбленного досталось, а за достальным послать бы их с указами к самим грабителям, от которых они лутше то разграбленное собрать и достать могут показанием, что с них уже доправлено, а чего они таким образом отыскать не возмогут, то они, хаи, салтан и батыри, свое старание прилагать будут. По которому разсуждению все оное так и оставлено, ибо генерал-лейтенант по новости вышепомянутых хана и салтана усильнее о том представлять к лутшему не разсудил для того, чтоб в других и наибольших е. и. в. интересах из того помешательства произойтить не могло.
Потом, вышед из кибитки, смотрели эксерцицию гранодерской роты, которая палила дивизионами и плутонгами, и притом киданы были шлаги, а как смерклось, тогда несколько ракет и увеселительных огней созжено и выпалено из мартиры четыре раза, в том числе два с бомбами, а два — лусткутелями. Чему как хан, так салтан и весь бывшей с ними киргиз-кайсацкой народ великое удивление показывали и благодарили высочайшие оказуемые к ним от е. и. в. милости, чрез которые они все то видят, чего они никогда не видывали.
После оного, все трактованы были ужиною. Причем, видя довольство писчи и питей, непрестанно милости е. и. в. прославляли. И как зачато пить про высочайшее е. и. в. здравие, тогда все киргиз-кайсаки, вставши на колени по обыкновению своему, с великим благодейнством о здравии е. и. в. молили бога. После того пошли в кибитку и тамо как хан, салтан и батыри требовали, чтоб их уволить в свои улусы, объявляя, что наступила осень, а они приехали в летнем платье. Притом же все просили они, чтоб Абулхаирханского сына Кузахмет-салтана в Оренбурге ке оставлять, а взять бы и содержать в Самаре.
На то генерал-лейтенант ответствовал им, что он, болея, удерживать их при Оренбурге не может, к тому ж и что надлежало с ними о делах е. и. в. разсуждать, оное уже все говорено и тако, когда изволят, тогда [166] поехать могут; токмо завтра намерен он, генерал-лейтенант, побывать в их лагере; а о Кузахмет-салтане объявил, что он в Самару возьмется для того, что тамо ему жить довольнее и покойнее. За что они все благодарили. Причем, хану по вчерашнему обесчанию дана географическая табель о четырех частях мира, за которое он по премногу благодарствовал.
По таковых разговорах подарено было с объявлением, что е. и. в. при отпуске жалует и награждает, а имянно: хану — лисиц чернобурых 2 полатка яринная 1, чаю зеленого 5 фунтов, чайник медной 1, котлов медных 6, посуды медной луженой: блюд глубоких 3, пол истых 3, торелок 6 глубоких да 6 полистых. Хаише — голь двулишная, камок семиланных 2, скатерть белая 1 мерою 5 аршин 1 вершок, салфеток белых 1 дюжина мерою 15 аршин 13 вершков, шелку разных цветов фунт тритцать шесть золотников. Аблай-салтану и его салтанше — шелку разных цветов фунт тридцать шесть золотников, салфеток белых полдюжины мерою 7 ? аршин, 1 скатерть белая, мерою 4 аршина 9 вершков, голь двулишная, лисица чернобурая; посуды медной лужений: блюд полистых 3, торелок глубоких 3, полистых 3. Джанбек-батырю — косяк камки из голей. Нияз-батырю — камка голевая ж.
За оное награждение благодарили они е. и. в. милости и при том Нияз-батыр, вставши, говорил, что таперь-де мы при нашем отъезде удостоиваемся е. и. в. несравненной милости и для того-де надлежит Вам, генералу-лейтенанту, приказать нам, чим такия е. и. в. милости заслуживать.
На оное генерал-лейтенант ответствовал ему, Нияз-батырю, что в чем служба и интерес е. и. в. с стороны их ныне состоит, о том с ними в разсуждениях довольно говорено, что ими исполнять надлежит; впротчем же какия интересы касаться до них будут, об оном он, генерал-лейтенант, станет к ним писать из Самары.
После как хан, так салтан и батыри благодарили генерала-лейтенанта за все оказанные от него к ним благодеянии и милости, о которых они прежде от приезжающих довольно слышели, а ныне и сами то видели и желали, чтоб на предбудусчей год увидиться, примолвя к тому, что они о сем бога совокупно молят.
Сентября L После полудни генерал-лейтенант ездил в лагерь Абулмамет-хана и Аблая-салтана. Как он к помянутому лагерю стал подъезжать, то сперва навстречю выехал Нияз-батыр, а потом есче двое киргиских батырей, а за ними — з Джанбеком и з другими киргиз-кайсацкими старшинами — Аблай-салтан, которой, как повстречался з генералом-лейтенантом, посажен был в коляску.
Хан встретил ево, генерала-лейтенанта, перед полаткою своею в саженях десяти, и, вшед в полатку, сели как хан, так и генерал-лейтенант на ковры, а Аблай-салтан стоял и не хотел было садиться, сказуя, что ему стыда нет и нетрудно постоять, но после как он, так и Джанбек по прозьбе генерала-лейтенанта сели, а потом и есче несколько старшин, пришед, тут же сели и поставлен был для трактования киргиз-кайсацкой крут наперед деревянных блюдечках и притом пили водку, вино и мед, привезенное з генералом-лейтенантом.
Сперва разговор был от хана и салтана о их пленниках. На что им генерал-лейтенант ответствовал, что он сей день в канцелярии определение учинил о сыску оных писать к полковнику Арсеньеву и в Тобольск. За что они весьма благодарствовали и притом на предложение генерала-лейтенанта обесчались всех у них находящихся в плену рус[с]ких людей и татар сыскивать и в Оренбург отсылать. После чего зачато было говорить о грабителях ташкентского коравана.
Хан, в-первых, ответствовал, что у них ис тех провожатых, которые-де, сообщась напоследок с грабителыми, часть ограбленного взяли, [167] нашлось четыре человека, и со оных взяли они в платеж того четыре лошади, которы-де будут по их кайсацкому обыкновению в знак того, что они и остальное платить повинны, в чем уже он, хан, старание свое прилагать будет и пошлет их к грабителям самих, дав от себя печать, чтоб они всеконечно отискивали.
Притом Нияз-батыр говорил, что надлежит-де имеющихся здесь грабителей сюда позвать, коюрые-де могут и протчих показать при генерале-лейтенанте и так-де будет все дело тверже, почему оны и призваны были, а имянно: Алтаяргинского роду — Коджамберди Наурзеков, Каза Токбурандеев; Атагайского роду — Арлагал Дюсенов; Саржитунского роду — Умурзак Атднев, с которым в товариществе было 7 человек.
Оных видя генерал-лейтенант представил, что они за вину свою и сообщение с ворами достойны немалого штрафа, однак оное он, генерал-лейтенант, для ево ханской к е. и. в. верности ныне оставляет, за что как хан, так салтан и вышеписанные кайсаки, встав, благодарили. И приказал хан, чтоб они сказывали имяна грабителей, которые от них и объявлены, а имянно: Алтайского роду — Удзягильди Карякебиев, Икбай Белгидаров, брат ево Баба Белгидаров же, Утевли Кулмурзин и при нем один косчей Умбетей Биганев; Увакского роду — Карабаш Уразов; Кускеридского роду — Сютлюбай, чей сын не знают; Кузганского роду — Урус Ижиюнбетев; Телевского роду — Утевли Абдеев: Тюртугульского роду — Сатай Мурзазлин; Таского роду — Юрлыгат Кутуков, Базигит Чатыров; Каракысекского роду — Базаргильди Кобяков, брат ево Байбулат с товарысчи — 7 человек; Кирейского роду — Кудашугур Кутлугадаков; Тарактынского роду — Утеп, чей сын не знают.
Генерал-лейтенант хотя притом представлял хану, чтоб более четырех лошадей с вышепомянутых четырех человек взять, но он представил, что уже им ехать будет не на чем и прилежно просил, чтоб оное ныне до предбудусчаго случая оставить. На что генерал-лейтенант и склонился, подтвердя точию, чтобы он по крайней своей возможности старание приложил, дабы те разграбленные товары отпускать, представляя, что оное е. и. в. весьма приятно быть имеет и причтется в немалую ево службу.
После сего генерал-лейтенант говорил есче з Джанбеком о имеющихся в улусах ево российских пленниках и притом представлено было ему о взятых прешедшаго лета из-под Яицкого городка казачьих лошадях, особливо ж о сыне казачьем, о котором к нему, Джанбеку, неоднократно из Самары писано было, и он обесчался было оного парня в Оренбург привезти. На то он, Джанбек, ответствовал, что о сыску того всевозможное старание прилагает, а о казачьем-де сыне уведомился он заподлинно не в давном времяни, что он продан в Хиву, и для того он продавца принудил для сыску ево туда ехать, который-де, взяв с собою семь иноходцов и одну калмыцкую бабу, и поехал с тем намерением, чтобы ево выкупить и когда ево привезут, то он, Джанбек, отошлет ево в Оренбург, буде ж не сысчет, то будет ответствовать, что так и осталось.
Потом генерал-лейтенант подарил хану мех белей хрептовой, пансырь железной; Аблай-салтану — пансырь железной; Джанбек-батьгрю пансырь такой же; Илеке-батырю — пансырь же.
И затем просчались, причем генерал-лейтенант хана и салтана утверждал в верности их к е. и. в. и напоминал им кратко все то, что с ними в разсуждениях говорено, а паче о пленниках подтверждено, и чтобы они с войском своим, ведая вольность своего народа, в близость российских жилисч не ходили. Напротив того хан, салтан и старшины благодарили высочайшия е. и. в. милости, сказуя, что хотя б е. и. в. изволила указать пешим им служить, то они исполнять готовы и пленников сыскивать и присылать будут. Причем Аблай, с оговоркою, припомнил [168] генералу-лейтенанту, чтоб содержащихся в крепости под караулом киргиз-кайсаков по обесчанию своему отдать благоволил. Против которой ево просьбы генерал-лейтенант приказал подполк. Останкову, чтобы тех киргисдов завтре поутру к ним отослать, за что как хан, так и салтан благодарили и вышеписанное свое обесчание о сыску российских пленников подтвердили.
А как генерал-лейтенант ис полатки ханской вышел, тогда явилась к нему одна киргизская женщина не в худом наряде и, пад ему в ноги, просила со слезами, чтоб писать к хану Дундук-Омбе о воэврасчении полоненного калмыками сына ее, объявляя, что от нее посылается на обмен того ее сына калмык со отправляющимся от киргиз-кайсаков посланцом, которой от генерала-лейтенанта и обесчано, что о том ее сыне писано будет.
Хан, проводя генерала-лейтенанта от полатки сажен десять, возвратился в полатку, ибо киргиз-кайсаки, ворвавшись туда, начали подареныя весчи уносить.
Аблай-салта:н провожал генерала-лейтенанта с лутшими старшинами от лагеря сажень с триста.
Князь Василей Урусов.
АВПР, Ф. 122, 1740 г., д. 3, лл. 23 об, 74 л.
Публикуется впервые. Приведенные в дневнике тексты речей хана Абулмамета и султана Аблая, а также ответных речей князя В. Урусова опубликованы П. И. Рычковым. См. П. И. Рычков. История Оренбургская (1730-1750), Оренбург, 1896, стр. 52-53. См. так же «Материалы по истории политического строя Казахстанат. I, Алма-Ата, 1960, стр. 37.