№ 150

1748 г. июня 20. — Запись беседы бригадира А. Тевкелева с батыром Букенбаем, старшиной Явгайтаром и другими о смене аманатов, возвращении русских пленных, прекращении набегов и обеспечения безопасности продвижения торговых караванов.

1748 г. июня 20 дня приехали в Орскую крепость к брегадиру Тевкелеву Средней киргис-кайсацкой орды знатной старшина Чакчак Аргунского роду, Букенбай-батыр и знатного же старшины Джанбек-тархана сын Явгайтар и при них шесть человек киргисцов и на другой день, то есть 21 числа, оной знатной старшина Букенбай-батыр и сын Джанбек-тархана с протчими товарищами для свидания к брегадиру Тевкелеву допущены. И после комплиментов он, Букенбай-батыр, говорил, что они зело радуются, яко увидели ево, брегадира Тевкелева, здесь. И как им слышно было, что его уже на свете в живых нет, а они что желали, то получили и за высочайшую е. и. в. милость всеподданническое приносят благодарение, что милосердуя их, соизволила указать отправить ево, брегадира Тевкелева, к ним для поправления их глупых дел. Хотя-де их, киргис-кайсацкого, народа имеются многие добрые люди по. подданнической должности присяги свои нерушимо в верности содержат, но токмо между ими також-де есть многие неразсудные: по степному их обычаю делают многие продерзости, а скорым времянем их от того, яко вольного и необузданного народа, унять и удерживать неможно, прилежно брегадира Тевкелева просил, чтоб он по своему искуству их легкомышленные киргис-кайсацкие обычаи знающ пожаловал [и] поправил. На то брегадир Тевкелев ево, Букенбая, за то похвалил, что он, яко умной и разсудной человек, по подданнической своей верности присягу свою непоколебимо и твердо содержит, и он, брегадир Тевкелев, ево, Букенбая-батыря, знает давно и по ево уму, что он в верности себя содержит и впредь содержать будет, тому несумненно верит. Однако, как он в Средней орде человек знатной и почетной и умной, а народ их издревле обыкли к своевольству, и о таких, которые между ими имеются легкомышленные, должны они, знатная старшина, об них попечение иметь, разсуждая им, отчего худо или добро произойтить может, от продерзостей их отвращать, понеже, что худые люди их какую б шалость ни вделали» принуждены они, знатная старшина, за их продерзэсти себе затруднение принять и в слова войти, и убегая от таких непорядков, и до худых поступков не допускать, и на добрые поступки наставлять, а потом и оне мало-ло-малу и саки придут в чувство.

По окончании з Букенбаем речи, Джанбек-тархана сын от отца своего брегадиру Тевкелеву объявил поклон, а потом засвидетельствовал отца своего, Джанбек-тархана, к е. и. в. по присяжной ево должности всегда непоколебимо подданническую верность, и брегадир Тевкелев на то сказал, что он в том нимало не сумневается, к тому же и весьма надеется, [что] Джанбек-тархан по своей знатности и достаточному уму он может и всю Среднюю орду в лутчем порядке содержать и на добрые поступки наставлять. И представил брегадиру Тевкелеву Джанбек-тархана сын присланную от отца ево гнедую лошадь в подарок. Хотя-де оная лошадь добротою и не весьма достойно подарком назвать, и ведает, что у него, брегадира, и аргамаки есть, однако, по их обычаю, засвидетельствует тем к брегадиру Тевкелеву свою дружбу, оную лошадь отец ево с ним прислал. И брегадир Тевкелев многие приличности представляя, отговаривался, но оной Джанбек-тархана сын усильно просил, ежели-де не примет, по их обычаю, отцу ево будет зело прискорбно, и будет думать, что он, брегадир, от него милость свою отменил. И на то брегадир Тевкелев [384] сказал, [что] дружба не в подарках состоит и он не для подарков отцу ево друг, но, первое, по верности к е. и. в. всемилостивейшей государыне нашей и к нему, брегадиру, по его добросердечию. Как отец ево Джанбек-тархан сам довольно ведает, что в бытность брегадир Тевкелев в Казачьей орде в самом крайнем был недостатке, и тогда он ни от кого ничего в подарок не брал и не требовал, однако по ево усильному домогательству он, брегадир, у него ту лошадь хотя и примет, а от других ни от кого ни одного барана не возьмет. И тою тягостию отцу ево брегадир принужден засвидетельствовать знак своей дружбы, и сын Джанбек-тархана с крайним удовольствием брегадира Тевкелева за то благодарил.

И егда стали от него, брегадира, отъезжать в свои квартиры, притом знатная старшина Букенбай-батыр объявил, что он имеет, когда будет время, с ним, брегадиром, о их ординских делах говорить наедине. И на то ему брегадир Тевкелев сказал: ему всегда есть время; когда он, Букенбай-батыр, пожелает, он, брегадир, всегда готов. И он, Букенбай-батыр, спрашивался, можно ль им быть у ханского сына и отдать свой, яко своему владельцу, должной поклон? И на то брегадир сказал, не токмо ему, яко знатному человеку, но и никому запрещения .нет и всяк, кто пожелает — ходит по своей воле. С тем и отъехали.

А июня 22 числа знатная старшина Букенбай-батыр у брегадира Тевкелева был один и говорил, что они обще с Джанбек-тарханом по приказу ево, брегадира Тевкелева, у Абулхаир-хана были и во общем киргис-кайсацком совете присутствовали. И как он сам, брегадир, знает их степные обычьи, что в собрании у них многие надлежащие и ненадлежащие от разных голосов продолжается. Тоже подтвердил точно, как и Кубек объявлял. Однако-де оо всем тем, наконец, окончали, кажется, не без добраго успеху. 1-е. Положили, чтоб Абулхаир-хан переменил сына своего другим своим настоящим сыном Айчуваком-салтаном, представляя ему резоны, когда Абулхаир-хан со всею ордою принят брегадиром Тевкелевым в подданство е. и. в. и в верности быть и к присяге приведены, где он и сам Букенбай-батыр присутствовал и присягал, тогда он, Абулхаир-хан, отдал сына своего в аманаты Ирали-салтана (и переменил другим сыном Ходжеахмет-салтаном, которой и доныне в аманатах содержится) и обещал на каждой год другими сэоими детьми без всякого прекословия переменять, о чем он тому и сам свидетель, и оттого отговариваться ему, хану, неможно. 2-е. Сколько возможно трудится миром отбирать, у кого имеется, всех пленных, ру[с]ких и калмык, и отдать ему, брегадиру. 3-е. Чтоб киргис-кайсацким старшинам крайне того наблюдать неразсудных людей, впредь до шалости не допускать и тем е. и. в. во гнев не привести. И на том основании тот совет и окончали, и даруй боже оное совершить. И он, Букенбай-батыр, с совету Джанбек-тархана к нему, брегадиру, и приехал а Джанбек-де тархан приказал объявить и экскузоваться, что он сам к нему, брегадиру, не приехал затем, чтоб об нем народ другое не думал, и имели б от него страх, и исполняли б то, что в совете положено, и затем, яко он, Букенбай, ему, Джанбек-тархану, ближней родственник и-ему верить во всем. К нему, брегадиру, ево с тем и отправил, разсуждая то, понеже-де народу оное, ево, Букенбаев, приезд к брегадиру, будет не сумнительно, для того народ то будет разсуждать, он, Букенбай-батыр, в бытность брегадира Тевкелева в 1732-м г. в Казачьей орде при нем жил долгое время, и в ево делак немало помогал, и имели дружбу, и получал от него милости, за то поехал благодарить. А он сам, Джанбек-тархан, приедет к нему, брегадиру, с Абулхаир-ханом и салтанами и старшинами вместе, и тогда он, Джанбек-тархан, намерен наодине, чтоб протчие не догадались, с ним, брегадиром, видеться. Притом же-де Джанбек-тархан приказал чрез онаго Букенбая требовать от него, брегадира Тевкелева, [385] совету, каким образом их, глупых народов, дела поправлять и какие способы на то употреблять. Для того он, брегадир, в Казачьей орде долгое время жил и их легкомысленные обычаи довольно знающ, к тому ж народ ево любят, и он их в подданство российское привел, и во всех их делах он, брегадир, искусен; и просит, чтоб он, брегадир, по своему достаточному разсуждению к пользе их глупого народа, что может примыслить им наставление дать.

И на оное ево, Букенбай-батыря, слова брегадир Тевкелев в ответ оказал, что как он, Букенбай-батыр, и Джанбек-тархан в казачьей Средней орде первые и знатные старшина и люди умные, оне сами могут ясно разсудить и совершенно понять, понеже он, брегадир Тевкелев, в бытность свою в Казачьей орде, ево, Букенбая -батыря, добродетелями и услугами зело доволен и имеет ево себе сущим другом. Того для всей в конфеденции по своему к ним доброжелательству имеет нимало, не укрывая, всю истинную ему откроет и объявит так, как ево сущий друг. Ибо он, брегадир, их поведение в тонкость знает, о чем он, Букенбай, выше сего и сам объявил следующее.

Когда Киргис-кайсацкая орда в подданство Российской империи была не принята, не ото всех ли стран они по своим поступкам всегда беспокойства принимали, почти ото всех вовсюду, бегая, как зайцы от борзых сабак, раззорялися и свой скот, бегаючи, сами бросали, а иногда случалося в самой необходимой нужде жен и детей »брося, только сами уходили, о чем он, Букенбай, сам оное достоверно засвидетельствовать может, а имянно: 1-е, от зюнгорских «калмык; 2-е, от волских калмык; 3-е, от башкирцов; 4-е, от сибирской стороны: Леонтей Парфениев (от Левентея-батыря), Федот Матигоров (и Педота-батыря) — они были в Сибире казачьи полковники; 5-е, от яицких казаков.

И то оне, киргисцы, получали от вышеггоказанных себе ясравдыю разорении не по их хотению, но их беспокойством киргисцы сами всегда их задирали и неволею и с принуждения себя заставляли раззорять. И от своего беспокойнаго жития и за непостоянство киргис-кайсацких худых людей принуждены были и добрые, как то есть он и протчия, от сей степи откочевать вдаль, а имянно: Большая орда — за Ташкент к Ходжанту, Средняя орда — к Самарканду (уже по принятии их брегадиром Тевкелевым в подданство Российской империи в 1732-м г.). Средней орды знатная старшина Каэбек-бий своим родом, называемой Аргын, Каракисяк с четырьмя тысячами кибитками уже при бытности ево, брегадира Тевкелева, прикочевал в здешнюю степь, и в каком состоянии Казебек-бий своим родом пришел, едва не все были пешия, он, Букенбай-батыр, сам о том знает. А Меньшая орда отдалелася от них ото всех к Хиве и к Бухарин. И толь киргис-кайсацкой народ от худых своих людей беспокойных поступок розбилися и розселилися, и раззорилися; когда зюнгорские калмыки нападут, побегут в сторону, а башкирцы нападут, то уходили в другую сторону, а вюяские калмыки и яицкие казаки и сибирское войско нападут, тогда они уже бегать и места себе не находили, принуждены были от своего непостоянства, кто куды попасть мог успеть, разбрестись и о том, о всем он, Букенбай-батыр, знает же. Когда брегадир Тевкелев приехал к ним в Казачью орду для принятия их в подданство Российской империи и жил тамо безмала два года, незадолгое время, как оная Меньшая орда возвратились из Бухарин и из Хивы, до приезду ево, брегадира, к ним в орду и он, Букенбай-батыр, при нем, брегадире, немалое же время с ним вместе жил, и тогда он видел, Меньшая орда какое довольство и богатство у себя имела, не токмо белые кибитки, но и черные закоптелые кошмы лутчему в честь были, только б от жару и от дозжа защиту иметь, многие по одной лошади, а овец только от пяти до десяти имели, а корэь ни одной не бывало, и о том Букенбай-батыр сам известен и знает же. А [386] как уже по прошению Абулхаир-хана и всей Киргис-кайсацкой орды высочайшим е. и .в. указом брегадиром Тевкелевым приняты оне в подданство Российской империи и какие они от того себе доброты и многие пользы получили, от которых они сами отретчись не могут. 1-е. Е. и. в. всемилостивейшая государыня милосердуя к ним, киргис-кайсацкому народу, для их прошения указать соизволила построить город Оренбург и тут соизволила указать учредить торг, которой уже и производится действительно, понеже они и сами могут разсудить, что город Оренбург с принадлежащими к нему построен с великим коштом, и тут люди содержутся все на коште е. и. в., да и купцы присыланы сюда с товарами неволею. А купцы б российские, ведая ш (поступки и обычаи, волею торговать в Оренбург отнюдь бы не поехали и оное учреждено для киргис-кайсацкого народу высочайшим е. и. в. указом для милосердия к ним, чтоб они от того себе пользы и довольства получали, отчего они уже сами самовидцы и свои пользы получают и тем торгом весьма набогатилися.

2-е. Как волским калмыкам, так всем башкирцам и рус[с]ким, сибирским и яицким казакам, как они приняли российское подданство, е. и. в. высочайшим указом наикрепчайше подтверждено и запрещено, чтоб из них никто отнюдь без указу на них, киргис-кайсаков, войною ходить и раззорять не дерзали. А сибирские и яицкие казаки со страхом наблюдают, яко рус[с]кие запретительной указ, а у волских калмык и у башкирцев у лошадей ноги не переломаны и руки целы, тогда, как ониих раззоряли и ныне в таком же состоянии, токмо без указу, и они на то поступить не смеют. Однако, хотя между ими некоторые и есть отважные к предерзостям воровски и то только для отгону лошадей чинить набеги. И для такого случаю е. и. в., сожалея их, киргис-кайсаков, яко подданных, соизволила указать учредить фарпосты по реке Яику, вверху от башкирцов оренбургскими городами, а на низ до Гурьева-городка яицкими казаками, чтоб отнюдь из них никто на киргис-кайсацкой народ никаких набегов не чинили, не токмо чтоб им самим какого вреда чинить, но и скота б от них не отгоняли. И для того те фарпосты без указу никого не пропустят за реку Яик, отчего уже действительной и опыт зделан, ибо на те фариостах воровских калмык и то немноголюдно самое малое число, (которые ходили с воровски в Киргис-кайсацкую орду только для отгону лошадей, яицкие казаки переняли, и несколько человек их побили до смерти, а лошадей большую часть от них отбили и господином тайным советником и Оренбургской губернии губернатором им, киргис-кайсакам, паки тем хозяевам, возвращены и д остальные. Которых увели калмыки, были збираемы, и те калмыки содержалися под караулом, и оное возвращение и тем калмыкам наказание остановилося от их продерзостей, которое ниже упомянется, и никто из них, как волские калмыки, так и башкирцы, не токмо им какой обиды чинить, но не смеют за реку Яик ни один человек без указу перейти. И оная Киргис-кайсацкая орда в такой защите, ни с какой стороны им опастности нет, и живут во всяком покое, как в пазухе, и такую е. и. в. всемилостивейшей государыни к ним, киргис-кайсацким народам, оказанную высочайшую милость весьма им надлежало чувствовать, и всеподданническое и рабское благодарение приносить, и всегда усердные и верные услуги действительно оказывать.

А они, напротиву того, некоторые из них легкомысленные делали многие шалости и плутовство, а имянно, после принятия их, киргис, Киргис-кайсацкую орду, в подданство Российской империи: 1-е, ограбили идущей российской караван в 1738-м г. в Ташкент, якобы ограбили тот караван Большой орды киргисцы. Однако в самом деле явился подвох от провожатых Средней орды киргисцов, и купцы их явно обличили, что при том нападении на караван у купцов ружьи отбирали оные провожатые, и с теми ворами грабили и вместе тот товар делили равно, и тем [387] грабителем приговаривали как офицера, так и всех купцов убить до смерти; 2-е, уже для них прошения во учрежденной торг едущих купцов в Оренбург и возвращающих паки в Россию многократно грабили и людей до смерти побивали; 3-е, на поселенные крепости в ведомстве оренбургском многократно нападали, людей брали в полон, отгоняли скота немалое число, которых лицом людей и возвращали, а скот остался у них; 4-е, несколькократно ходили со многолюдным собранием под тем претекстом, якобы на калмык, а нападали на рус[с]ких людей, едущих по Волге в Астрахань, и по Волге ж имеющихся на рыбных промыслах чинили грабеж и людей до смерти побивали. А уже напоследок нарядным делом, воровски минуя по Яику учрежденных фарпостов, ниже Гурьева-городка по взморью перешед, напали под Астраханью на российской городок Красной Яр и при том городке на кочующих калмык, и отбили многое число скота, и взяли как рус[с]ких, так и калмык в полон немалое число, и многих побили до смерти, как и выше показано. Отгонные лошади от них воровскими калмыками, которых отбили яицкие казаки, им, киргисцам, отданы, а достальные, которых угнали калмыки, и те отысканы наместником калмыцкого ханства Дундук-Даншею, и собраны были в одно место, только было к ним назад отсылать. А те калмыки взяты были под крепкой караул, чтоб за то достойное им учинить наказание, и того воровским их под Красной Яр приходом той отсылки остановили. И притчиною стали они, киргисцы, сами, и кроме вышеобъявленных шалостей многие их, киргис-кайсацких народов, продерзости происходили, о тех о.н, брегадир, не упоминая, оставляет. Понеже как он, Букенбай-батыр, так и Джанбек-тархан люди знатные и умные, оне сами могут ясно рассудить вышепомянутые е. и. в. всемилостивейшей государыни нашей высочайшия уже действительно оказанные материнские зело многие милости, сходно будет ли киргис-кайсацких народов неразсудными и непотребными поступками. Еще е. и. в. всемилостивейшая государыня, яко бог милостива, соизволит иметь существо их подданных, несмотря на их продерзости, сожаление, чтоб между ими, плутами, не пропали добрые люди, чтоб заплутав не пролилась кровь неповинных, ожидая от них чувства и повинное приношение, соизволила указать удержаться воздвигнуть на них гневу. Но ежели паче чаяния их киргис-кайсацкой глупой народ безумием своим не очувствуется и упрямством по своей погрешности надлежащим образом не окончат и паки противности и досады станут делать, от чего, боже сохрани, и нанесут на себя е. и. в. тяжкой гнев, и соизволит указать к огню и мечю предать и повелеть ото всех стран всем российским подданным киргис-кайсацкого народа до основания рубить и раззорять, и в полон брать. И тогда они куды попалися, и какую себе оборону сыщут, и какое прибежище имеют, понеже имеющую защиту и оборону, которую они по случаю достали, то безо всякаго порядка потеряют. На что они годятся, может он, Букенбай-батыр, весьма разумно разсудить, ежели такой глубокой гнев е. и. в. на них падет. Он сам, Букенбай-батыр, знает, когда них от волских калмык или от башкирцов бывали .нападения и тогда куды дется, места не знали, кроме сибирского войска и яицких казаков. Когда же все вдруг по указу нападут, не упоминая уже регулярнаго войска, тогда будет ли время самим себя оборонять, или жен и детей своих охранять, или беречь скот свой, и в таком жарком гневе божием и е. и. в. врят им памятию своею ообраггьея. И он, брегадир Тевкелев, токмо сожалеет, в том числе добрые люди и невинные младенцы неповинно могут згинуть и пропасть, понеже в таком случае войско никого разбирать не будут. Егда они, во-первых, скот свой потеряют, чему они годны будут и какое себе пропитание будут иметь. Ежель вдаль пойдут, как и прежде ходили, он сам, Букенбай, свидетель в тех местах (от него, брегадира Тевкелева, таить нельзя, — он всех их обстоятельства досконально знает) не токмо их [388] пропитанием удовольствовать, но и сами с нуждою пищу имеют и места к нх кочевью, по их обычаю, умножать скота негде, весьма неугожие и худые места. И как Джанбек-тархан ему, Букенбаю-батырю, яко своему ближнему, умному и надежному родственнику, поверя, чрез него, от брегадира Тевкелева, как киргис-кайсацкое худое дело поправить дружеское требовал наставление, и за то он, брегадир Тевкелев, как Джанбек-тархана и ево, Букенбая-батыря, их достаточным умом весьма доволен и их за то похваляет, что они по их разуму за добрые дела принелись всю свою орду охранить и от великой беды освободить трудятся. И оные дела их знатностию и умом сходно, и как они сами могут засвидетельствовать, что брегадир Тевкелев им доброжелателен и свой дружеской дает совет, как они, первые и знатные и унью старшина, должны они в их орде глупых людей поправлять, и на доброе настаалять, м до продерзости не допускать и о благополучии их попечение иметь. Ибо за невоздержание и за ненаставление на добрые дела от поступок худых людей они, знатная старшина, могут, во-первых, себе стыд и тяжкой гнев получить, как довольно пространно представляя изъяснено и плута Гаипа поступки. И брегадир Тевкелев в совете, кроме сего способа, изыскать не умеет, но по дружбе ему, Букенбай-батырю, наставляет, чтоб они обще с Джанбек чгарханом для пользы их орды и для поправления глупых их народов дела приняли себе труд и попечение, а имянно: таким образом всех пленников и рогатой скот возвратить и в вине их всеподданнейше рабское у е. и. в. просить прощение. А впредь никаких шалостей не делать, и знатным старшинам глупых людей до того не допускать, и при ханском сыне старшинских детей дать в аманаты для того, когда старшинские дети в аманатах будут, простой народ от них будут бояться, и шалости делать дерзать не посмеют. И теми порядками oнe, может быть, е. и. в. и гнева утолять и по исполнении того и он, брегадир Тевкелев, всеподданнейше об них просить и к пользе их и всей Киргис-кайсацкой орды к благополучию старание иметь не оставит.

И на то Букенбай-батыр сказал, что он добрыми и полезными и пристойными ево, брегадира, наставлениями весьма доволен и вышепомянутые ево, брегадира, представлении и советы пред богом угодны их, киргис-кайсацкие, и порченые дела поправить. Кроме вышепоказанных от него, брегадира Тевкелева, достойных резонов и способов к лутчему порядочному житию впредь к благополучию их в пользу сыскать никак не можно, и на такое ево, брегадира, искренное к их орде доброжелательство и за доброе наставление ему благодарить и услужить никак не могут, только станут за ево здоровье молить богу, чтоб он был всегда в милости е. и. в.

И потом Букенбай-батыр брегадиру Тевкелеву еще представлял, хотя он, Букенбай батыр, довольно ведает, что брегадир Тевкелев их обычаи, все поведение достаточно знает, токмо ни в какой другой образ, но по усердию своему приносят свое прошение, чтоб пожаловал на время по тех мест, пока основание зделают о пленениках, и о скоте б поумолчал, понеже их народ яко дикой и неразсудной, помещают надлежащее зделать им, старшинам. А как уже о пленниках основание положат, и оное будет не трудно, и на то брегадир Тевкелев за усердие ево, Букенбая, зело похвалил и сказал, что он знает при свидании по их обычаю полезные меры употреблять, чтоб каким ни есть способом их глупого народа от гневу е. и, в. освободить крайняя свои труды прилагать будет. И он, Букенбай-батыр, за то брегадиру весьма благодарил и, окончав, поехал от него к Джанбек-тархану.

И при самом отъезде Букенбай-батыр и Джанбек-тархана сыну о плутовских словах плута Гаипа повторительно от брегадира Тевкелева довольно говорено, чтоб они таких плутов унимали и ни х каким бы делам ево, плута, не употребляли. А ежели он к брегадиру Тевкелеву приедет и отнюдь от него, брегадира, за ево многие плутовские дела без [389] надлежащаго наказания не отпустится. И Букенбай-батыр ево весьма не хвалил, и сам хотел Джанбеку оное объявить.

При отъезде Букенбай-батыр просил брегадира Тевкелева, что им дозволено будет ли вторично (при прощении отдать поклон Абулхаир-хана сыну Ходжеахмет-салтану, яко «своему владельцу. И брегадер на то ему сказал, как и прежде ему о том объявлено, что к нему, салтану, никакого и ни кому ходить запрещения нет; ежели хочет, оное состоит в ево желании, почему и были допущены.

Секретарь Иван Коптяжев.
С копиями читал канцелярист Андрей Портнялин.

АВПР, ф. 122, 1748 г., д. 3, лл. 132-139 об. Копия.