СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ДОУЛАТШАХ САМАРКАНДИ

ТАЗКИРАТ АШ-ШУАРА

"ТАЗКИРАТ АШ-ШУ‘АРА" ДАУЛАТШАХА — ИСТОЧНИК И ПАМЯТНИК ЛИТЕРАТУРЫ

Имя эмира Даулатшаха ибн ‘Ала ад-Даула Бахтишаха Гази Самарканди (ум. в 1494-95 г.) вот уже почти два столетия не сходит со страниц иранистических трудов, ибо в 1487 г. он создал свой знаменитый труд, свод биографий поэтов, "Тазкират аш-шу‘ара". О самом антологисте известно немного, имеющиеся скудные данные Э. Браун суммировал в предисловии к изданию памятника. Наиболее ранний источник сведений о Даулатшахе — книга его современника Алишера Навои "Маджалис ан-нафаис", написанная в 1490-91 г., где в шестой главе, называющейся "О различных благородных мужах Хорасана и прочих областей, мастерство и таланты коих принуждали их к слаганию стихов, но высокое происхождение и положение препятствовали рвению в этом", упомянут и Даулатшах Самарканди как во всех отношениях превосходный молодой человек, скромный и непритязательный, отринувший блеск и суету мира ради уединенных занятий и написавший сочинение о поэтах (см. [Браун, 1964, с. 437]). Известно, что в юности Даулатшах был военным, а затем "членом того же блестящего придворного круга в Герате, к которому принадлежал и Джами" [Крымский, 1981, с. 29], все это он, по-видимому, и "отринул", чтобы приняться за работу над составлением тазкире.

"Тазкират аш-шу‘ара" неоднократно издавалось: в Бомбее в 1874 и 1887 гг. литографически, в Тегеране в 1959-60 г. дважды (издания Мухаммада Дави Аббаси и Мухаммада Рамадани), в Лейдене в 1901 г. (издание Э. Брауна, которым в основном пользуются в Европе), но основательного критического текста до сих пор нет. Кроме бесчисленных переводов фрагментов этого сочинения в различных работах по персоязычной литературе существуют полные переводы: на турецкий язык Сулаймана Фахми (Константинополь, 1843), на немецкий Й. Хаммера в "Истории персидской изящной словесности" (Вена, 1818). Последний перевод, по замечанию Э. Брауна, на долгие годы "определил перспективу рассмотрения персидских поэтов европейцами" [Браун, 1964, с. 436].

На протяжении практически всего XIX в. Даулатшах был для европейских исследователей путеводной звездой и сослужил [222] добрую службу, дав общий контур истории персидской литературы начиная от эпохи арабского вторжения до 1486-87 г. Тазкире состоит из вступления, рассказывающего об искусстве поэзии и арабских поэтах-классиках, семи разделов, расположенных в хронологическом порядке, каждый из которых включает главы о двадцати более или менее современных друг другу деятелях литературы, и заключения — о современниках Даулатшаха. В числе этих биографий — солидной длины рассказ об ‘Аттаре, который лежит в основе большинства европейских биографий поэта (Сильвестр де Саси, Й. Хаммер, Э. Браун); сведения о Низами; отсутствующие в источниках XIII и XIV вв.; практически первая биография Фирдоуси и многие другие. Тот факт, что в тазкире XV в. появляются данные, не фигурирующие в более ранних источниках, привел А. Крымского к мысли, "что в руках у Даулатшаха были источники, не дошедшие до нас" [Крымский, 1981, с. 23], хроники, рукописи, уставные книги.

После выхода в свет издания Э. Брауна сочинение Даулатшаха стало легкодоступным и широко известным источником и для его автора наступила суровая пора критического освоения.

К нему продолжал обращаться каждый иранист, берущийся за изучение истории персоязычной классики, и обнаруживал, сопоставляя с другими вводимыми в научный обиход хрониками и тазкире, досадные несовпадения (Г. Эте для спасения, по выражению Е. Э. Бертельса, авторитета Даулатшаха предложил даже, чтобы не входить в противоречие с фактами, изложенными актологистом в биографии Фирдоуси, поделить поэта и автора "Лугат-и фуре" Асади Туси на Асади-старшего и Асади-младшего.). Многочисленные нарекания в адрес Даулатшаха отчасти, правда, объясняются тем, что редкий источник может сравниться с его трудом по степени изученности и "сопоставленности". Сам издатель Э. Браун квалифицировал "Тазкират аш-шу‘ара" как "занимательный, но небрежный труд, содержащий хороший подбор стихов и немало исторических ошибок, которые в ряде случаев ввели в заблуждение даже такого первоклассного и тщательного исследователя, как Рье" [Браун, 1964, с. 436]. Браун при этом отдает должное подлинности описания современных Даулатшаху событий:

"При всех его недостатках, худшие из которых — небрежность и невыносимая цветистость стиля, Даулатшаху удается лучше, чем многим историкам и биографам его времени, изобразить ту странную смесь из убийств, пьянства, любви к искусству и вкуса к литературе, что была характерна для дворов тимуридских правителей” [Браун, 1964, с. 501].

А. Крымский, многократно обращавшийся к "Тазкират аш-шу‘ара" и даже благодарный Даулатшаху за сведения о Низами, аттестует антологиста следующим образом: "Да, у Даулатшаха [223] бывают сообщения не просто неверные, но и невероятные, разукрашенно-легендарные, прямо даже чудесные" [Крымский, 1981, с. 22]. Я. Рипка, рассуждая о том, что наука и литература в Иране после монгольского нашествия уже не могла подняться до прежнего уровня, мимоходом замечает: "Даулатшах — школьный пример упадка науки эпохи Тимуридов" [Рипка, 1970, с. 239]. Категоричнее многих выступил Е. Э. Бертельс. Отдавая должное Даулатшаху как первому биографу Низами, он констатирует далее, что "крайнее легкомыслие Даулатшаха и его невообразимая небрежность теперь уже достаточно хорошо известны, и потому каждое его сообщение должно быть тщательно проверено. Кстати сказать, проверка, как правило, показывает, что сведения Даулатшаха не заслуживают никакого доверия" [Бертельс, 1962, с. 89]. В той же работе Е. Э. Бертельс пишет (с. 139), что Даулатшаху ничего не стоило позаимствовать где-нибудь фантастический рассказ и включить его в биографию поэта с целью украшения повествования.

Приведенные выше цитаты из фундаментальных трудов по иранистике показывают, что "Тазкират аш-шу ара" было введено в обиход давно, изучалось постоянно, но всегда лишь с одной точки зрения — как источник по истории персоязычной литературы, главным критерием оценки памятника, таким образом, служила достоверность. Поэтому вначале он имел полный успех, а затем, по мере "разоблачения", все больше приобретал славу "легкомысленного и небрежного сочинения". Однако возможны и иные подходы к памятникам такого рода. В последние годы исследователи-медиевисты, работающие над проблемами изучения иноязычных литератур, все больше внимания стали уделять "самосознанию" литературы, ее собственному взгляду на себя [Брагинский, 1984; Куделин, 1984], соответственно появилась необходимость изучать не только памятники самой литературы, но и памятники литературы о самой себе, не только изящную словесность, но и литературную мысль. В персоязычной традиции основным жанром литературы в средние века была поэзия, а традиционные науки о литературе были по преимуществу науками о поэзии. Они сводились, как и во многих других традициях, к теории поэзии (науке о просодии — аруз, рифме — кафийа и поэтических фигурах — бади‘), критике (накд-и алфаз ва ма‘ани) и истории поэзии. В эту последнюю категорию и попадает сочинение Даулатшаха. С. С. Аверинцев формулирует в работе о биографическом своде Плутарха положение, которое "работает" и на ближневосточном материале: "Вообще, для античности, как и для эпохи Возрождения... единственной мыслимой формой "истории искусства" была "история художников".

Традиция написания такой "истории художников", т.е. тазкире, на персидском языке насчитывает около семи веков.

Первое известное науке тазкире — "Лубаб ал-албаб" Мухаммада [224] ‘Ауфи (XIII в.) (Следует учитывать, что многие источники не дошли до нашего времени; так, существовало по крайней мере еще одно тазкире XII в. антологиста Абу Тахира Хатуни, он процитирован у Даулатшаха.), где сведения о поэтах собраны по 1228 г. Тазкире ценно скорее количеством упомянутых в нем поэтов и их распределением по династиям, а также отбором стихов, чем какими-либо биографическими сведениями или стилистическими характеристиками. Второе, собственно, тазкире (мы оставляем в стороне круг источников типа хроник и историй, в которых нередко содержатся сведения о поэтах, так как они носят более или менее подчиненный характер, а также суфийские житийные тазкире, так как их соотношение с жанром светской биографии — вопрос отдельный) и есть "Тазкират аш-шу‘ара". Несмотря на "позднюю" дату написания, этот памятник оказывается в итоге и ранним в рамках жанра тазкире, и, как это часто бывало в мусульманских литературах, классическим, которому стремилась подражать последующая традиция (со временем в сочинениях такого рода стало возрастать число "замечаний" литературно-эстетического характера).

Даулатшах строит свои биографии как соединение "похвального слова" поэту со справкой о годах его жизни, правителях, которым поэт служил, составе дивана стихов, а кроме того, нередко приводит свои оценки стихов и непременно — выборочные примеры из стихов. Многие биографии включают также исторические анекдоты и рассказы о встречах и взаимоотношениях стихотворцев.

Даже такое поверхностное описание памятника показывает, что тазкире — сложный, комплексный жанр, стоящий на стыке научной и художественной прозы. Он ориентирован прежде всего на профессионалов — поэтов и ученых-филологов, что подтверждает хотя бы многократно цитированное определение круга необходимых будущему поэту знаний из Низами ‘Арузи. Этот список наряду с науками о поэзии включает и биографии (тараджим) [см. Чахар макала, с. 48]. Но наряду с "научной" у тазкире есть и другая, "адабная", развлекательная функция. Придворные поэты нередко бывали приближенными, надимами правителя, которого следовало развлекать не только чтением стихов, но и рассказами. Анекдоты и чудесные истории, случавшиеся с великими поэтами в былые времена и хранимые в тазкире, давали богатый материал для таких бесед. Аналогичные развлекательные функции тазкире, естественно, могли выполнять и за пределами придворной жизни, среди более широкой аудитории.

Рассмотрение антологии "Тазкират аш-шу‘ара" в свете очерченных выше проблем как памятника литературной мысли и вместе с тем как памятника художественной, "адабной" прозы [225] сняло бы, на наш взгляд, хотя бы отчасти груз тяжких обвинений с прославленного сочинения Даулатшаха. Стала бы более ясной, к примеру, функция многократно опровергнутых "фантастических" рассказов книги, иначе оценено печально известное "легкомыслие" ее автора. Для всестороннего анализа этого интереснейшего памятника полезен был бы его комментированный перевод на русский язык. В данной публикации мы предлагаем читателю перевод двух "типичных" биографий из тазкире — биографию придворного поэта ‘Унсури и биографию далекого от придворной среды Насира Хосрова, предлагаем отнюдь не в качестве новых материалов к исследованию жизни и творчества (эти материалы давно учтены), а как образцы жанра, взятые у "классика жанра".