СТЕФАН УИЛЕР

ЭМИР АБДУР РАХМАН

ГЛАВА VII.

Внутренние враги.

Достигнув трона Дост-Магомета, Абдуррахман стал настойчиво проводить идею безусловного единовластия в стране, для чего прибегал в весьма деспотическим приемам.

Люди, выдававшиеся своим влиянием или положением, подвергались изгнанию или более печальной участи, если проявляли хотя малейшую самостоятельность.

Неспокойные племена принуждались в послушанию и дисциплине силою. Особенно преследованию подвергались лица, заслужившие расположение Англии, во время оккупации; большинство из них бежало в Индию. В Августе 1882 г. индийское правительство просило эмира разрешить некоторым из них вернуться на родину, на что был получен ответ: «Они никогда не будут мне друзьями и я не могу выплачивать им по три [75] лака в год. Если британские власти пришлют их ко мне, то я убью их всех».

Нет возможности привести хотя бы приблизительный список всех лиц, подвергшихся гневу эмира. Одни были отравлены, другие обезглавлены или повешены. В стране, в особенности же в Кабуле, наступил страшный террор.

Настоящий труд, не представляющий полной истории Авганистана, не вмещает в себе и подробного описания целого ряда раздоров, возникавших вследствие стремления Абдуррахмана преобразовать самые несговорчивые племена в покорных, платящих подать подданных.

Но необходимо сказать несколько слов о действиях эмира по внутреннему управлению им страны в смысле достижения абсолютного единовластия, дабы пополнить характеристику его личности.

Авганцы проникнуты естественным отвращением к уплате податей; они считают несчастием необходимость работать более одного месяца из двенадцати, почему и находятся в непрерывной нищете и смотрят на малейший налог, как на тиранию.

В некоторых частях страны государственные доходы были собираемы лишь с помощью войск, а в других они вовсе не уплачивались с незапамятных времен.

Впервые власть эмира поколебалась в 1881 г. в Кухистане и Вардаке; но восстание было прекращено еще в зародыше кабульским губернатором. В 1883 г. восстали шинварийцы, сильное племя близ Джелалабада; для их усмирения был послан генерал Голам Гайдер, украсивший надолго Джелалабадский базар большим количеством снятых голов.

В том же году поднялись жители Куррама, разбили одного из авганских генералов, доставленного в Кабул в цепях в поощрение другим, и были приведены к порядку лишь в апреле 1884 г.

Гильзаи доставили Абдуррахману целый ряд тревог с первых же дней его царствования. [76]

В 1886 г. некий Шир-Джен, называя себя умершим эмиром Шир-Али, поднял восстание в провинции Газни; схватить его и доставить в Кабул стоило не мало труда. Одновременно с этим обнаружились тайные сношения вождя гильзаев, Азметула-хана с Эюб-ханом, бывшим тогда в Кандагаре; Азметула был неожиданно схвачен и повешен. В 1886 г. поднял серьезное восстание мулла Абдул-Керим, пользовавшийся большим уважением соплеменников; причиною восстания было лишение его Абдуррахманом значительных денежных сумм, пожалованных Кериму и его семье самим эмиром и бывшим эмиром Шир-Али, и обложение налогом его земель, до тех пор свободных от оплаты. Сначала Керим и другие недовольные попытались обратиться за помощью к Англии и подали петицию на имя королевы, прося ее вмешательства в бедственное положение авганского народа. Дошла ли петиция до Ее Величества — неизвестно, но гильзаи были предоставлены самим себе. Началась упорная, продолжительная борьба, потребовавшая от эмира полного напряжения сил. Первым актом открытого восстания было нападение осенью 1886 г. на полк эмира, шедший не вооруженным из Кандагара в Кабул. Победителям досталось 140 верблюдов, 80 палаток и 30.000 рупий.

Быстро собирались около Керима недовольные; но в виду наступавшей зимы неприязненные действия были прекращены, а возобновились в марте 1887 г.; к этому времени Керим стал во главе 12.000 человек и в составленной им прокламации призывал всех правоверных к священной войне против эмира, обвиняя его в неверии и дружбе с иностранцами. Волнение распространилось с страшной быстротой и охватило всю местность между Кандагаром и Гератом.

Эмир не медлил в принятии решительных мер. Начальствование над войсками было поручено двум лучшим и преданным эмиру генералам Сикундару-хану на юге и его сыну Голам-Гайдеру на севере, и в их распоряжение отданы были все гарнизоны городов. Оба генерала приступили к военным действиям против мятежников; пока силы их были [77] разделены, успех был на стороне Керима, одержавшего несколько побед над войсками эмира; положение последнего становилось ненадежным; вызван был гарнизон Герата, Мейменэ и даже из-за Гиндукуша. Эмир объявил, что как только позволит ему его болезнь, он сам станет во главе войск, и издал воззвание, в котором объявлял, что восстание поднято оттого, что вожди присвоили себе доходы племен.

Усилившись вышесказанными гарнизонами, Голам-Гайдер дал делам другой оборот; два раза он разбил мятежников и проложил себе путь к соединению с отрядом своего отца, после чего успех уже не оставлял войск эмира; 27 июля соединенные силы под начальством Гайдера нанесли решительное поражение одному из отрядов мятежников и двинулись немедленно на встречу другому, которого постигла та же участь.

Силы мятежников были рассеяны и хотя еще в августе месяце было несколько стычек, но мятеж можно было считать подавленным.

Немного милосердия к побежденным было оказано эмиром. Брат Керима, Фезл-хан был подвергнут допросу с пыткой, затем ему выщипали бороду и лили на голову кипяченое масло, пока не замучили до смерти. Самому Кериму удалось бежать в Куррам.

Один из офицеров эмирских войск, Тимир-шах, предавшийся в Герате мятежникам, был побит камнями до смерти.

В 1888 г. произошло восстание Исаака хана, правителя авганского Туркестана, серьезно угрожавшее некоторое время власти Абдуррахмана; но теперь существует предположение, что это восстание вызвано было эмиром нарочно с целью подчинить себе единолично северные провинции, так как Исаак-хан, хотя и зависел номинально от Кабула, но считал себя независимым владетелем. Он признавал себя обязанным лишь оказывать помощь эмиру в случае особой важности. Но эмир придерживался совсем другого мнения и вовсе не намеревался делиться с кем бы то ни было властью. [78]

Отвлеченный раньше другими делами, он обратил внимание на Исаака-хана, по разрешении недоразумений с гератскою границею.

Летом 1888 г. он пригласил Исаака-хана в Кабул для представления отчета об управлении вверенными ему провинциями. Исаак, отклонив приглашение, послал вместо себя чиновника, который и был немедленно обезглавлен.

Оценив по этому факту свое положение, Исаак поднял знамя восстания, для успеха которого у него было немало данных. Его войска были по своим качествам равны войскам эмира; большая часть их была вооружена ружьями, заряжающимися с казны, и, кроме того, спустя несколько дней к нему присоединился султан Мурад-Бег-Кундушев с контингентом каттыганских узбеков. Слабой же его стороной был недостаток в деньгах и плохие боевые качества каттыганского племени.

Получив известие о восстании, эмир энергично приступил к действиям. Генерал Голам-Гайдер двинулся в авганский Туркестан с юга, через Бамиан, а правитель Бадахшана, Абдулла-хан, верный приверженец эмира, с востока. В конце сентября оба отряда, встретив на пути слабое сопротивление, соединились у Хейбана в 160 милях севернее Бамиана. Силы противника были сосредоточены у Ташкургана. 29 сентября, в трех милях в югу от последнего, произошло решительное столкновение.

У Голам-Гайдера было тринадцать полков пехоты, четыре — кавалерии и двадцать два орудия; численность войск Исаака была несколько больше. В начале боя успех был на стороне Исаака; крыло армии эмира под начальством Абдула-Хана было опрокинуто и обращено в бегство. Казалось, что дело эмира проиграно, но Гайдер лично повел атаку, которая увенчалась полным успехом; войска Исаака бежали, а ему самому удалось скрыться за Аму-Дарью в Керки. Восстание было подавлено.

Первые известия, пришедшие в Кабул, сообщали о полном поражении войска эмира; эмир им поверил и был настолько [79] взволнован, что немедленно обратился к индийскому правительству с просьбой двинуть возможно больше войск против мятежников; он был готов просить даже о занятии английскими войсками Кандагара, но был отговорен британским агентом в Кабуле.

Из этого видно, до какой степени тревожило эмира восстание Исаака.

Узнав о благоприятном исходе, эмир немедленно отправился в Афганский Туркестан, частью для реорганизации управления, частью для наказания виновных. Он прибыл в Мазар-и-Шериф в Ноябре 1888 г. и вернулся обратно в Кабул лишь в Июне 1890 г., посвятив делам Туркестана около двух лет.

Дело утверждения своей власти и наказания провинившихся он повел с обычною энергией и жестокостью. Мурад-султан Кундушский был изгнан за Аму; громадное число виновных было предано казни на месте или в Кабуле в назидание населению. Поведение эмира возбудило внимание британского правительства. Эмиру было послано письмо, на которое был получен ответ; но оба документа до сих пор остаются втайне.

Известен лишь их характер: эмиру советовали умерить жестокость, которая может побудить Россию вмешаться в дела Авганистана; эмир же отвечал, что генерал-губернатор Индии не верно понимает положение дел, что восстания вполне прекращаются лишь такими мерами, которые уничтожают всякое желание к повторению.

В Июле 1890 г. в палате общин был запрос о жестокости в Мазаре-и-Шерифе; и надо думать, что, если бы была сообщена правда, то она возбудила бы полное негодование английского общества за допущение резни правителю, находящемуся под протекторатом Англии и ею субсидируемому.

Одновременно с делом восстановления своего авторитета в Авганском Туркестане эмиру пришлось принимать меры для укрощения Бадахшана. Первые слухи о бадахшанских событиях проникли в Индию через исследователя казачьего капитана Громбчевского, посетившего в 1889 г. Вахан, а затем [80] Канджут; эти слухи сообщали, что авганские войска потерпели поражение и прогнаны из Бадахшана; но в Июле того же года стало известно, что эмир двинул подкрепление из Кабула, а в Августе месяце, что восстание окончательно прекращено.

Во время пребывания эмира в Мазаре-и-Шерифе превзошло немаловажное событие — рождение сына, Шахзада-Магомед-Омар-Хана, от главной жены эмира из царского рода. Последнее обстоятельство имело следствием, что новорожденный стал во главе населения предметом большого внимания, чем старшие сыновья, рожденные от менее знатных матерей.

К тому же периоду времени относится случай, рассказанный впоследствии сэру Пайну эмиром со свойственным ему юмором.

Один из русских генералов, кажется Христиани, прислал сказать эмиру, что он предполагает произвести маневры отряду, силою около 500 человек, вблизи авганской границы и просит эмира не придавать какого-либо враждебного значения обыкновенным миролюбивым занятиям; на что эмир отвечал, что он далек от такого объяснения, тем более, что он сам собирался произвести соответственный пограничный маневр отряду из трех родов оружия силою в пять тысяч человек.

Нет сомнения, что продолжительное пребывание Абдуррахмана с сильною и хорошо вооруженной армией вблизи Аму-Дарьи казалось подозрительным Бухаре и Ташкенту. Прошли даже слухи, что Абдуррахман предлагал бухарскому эмиру союз для священной войны против России и усилил свою армию до 30.000 человек. Но все это было неверно; эмир за время пребывания в авганском Туркестане преследовал исключительно одну цель — пресечение возможности дальнейших внутренних беспорядков.

Вернувшись в Июле 1890 г. в Кабул, эмир мог считать себя безопасным от внутренних врагов и приступить к попыткам расширить пределы своего государства, о чем было изложено в предыдущей главе.

Тогда же он решил привести в полное подчинение племя хазаров, бывшее некогда в некоторой зависимости от кабульских эмиров. [81]

Хазары, происхождение, которых выяснено до сих пор лишь настолько, что можно с уверенностью сказать, что они не авганского племени, населяют трудно доступную местность в западу от Кабула, Газни и Келата-и-Гильзая до окрестностей Герата.

Они очень воинственны и находились в постоянной междуусобной войне.

Эмир поручил исполнение своего плана Абдул-Кудуш-Хану, губернатору Герата. Дело было не легкое и в продолжение трех-четырех лет доходили известия о частых стычках с переменным успехом. Эмир употреблял всевозможные средства для достижения цели — и устрашительные и примирительные; иногда казнил пленников, а иногда отпускал с дарами, поручая передать соплеменникам, что он не желает ссоры с ними, а лишь признания его власти.

В Сентябре 1892 г. один из генералов эмира одержал серьезную победу над хазарами Урушгана и занял их территорию; хазары присмирели и как будто покорились, но летом 1893 г. они снова подняли оружие. Абдуррахман, ожидая прибытия миссии Дюранда, обратился к политике примирения; по-видимому он достиг результатов, так как на дурбаре в Кабуле 4 августа присутствовало много хазарских вождей, получивших почетные одежды.

Ко времени прибытия в Кабул сэра Дюранда в Авганистане царствовало необычное спокойствие.

ГЛАВА VIII.

Границы Авганистана.

Точное проведение северной границы Авганистана взамен сомнительной и воображаемой линии составляет одно из важнейших событий в царствование Абдуррахмана.

Вопрос о границах Авганистана имеет весьма важное значение для Англии. [82]

Министерства обоих направлений признавали нарушение их актом, враждебным Англии; поэтому необходимо изложить в достаточной подробности обстоятельства, при которых этот вопрос был улажен.

В 1873 г., при эмире Шир-Али, Англия и Россия пришли к соглашению, что границею Авганистана должна служить Аму-Дарья от Памиров на северо-востоке до поста Хая-Салеха на северо-западе, а пустынная местность, лежащая западнее последнего пункта и северо-западнее Андкуя, признается владениями туркменских племен.

Прискорбная неясность последней статьи соглашения относительно границы между авганцами и туркменами привела двенадцать лет спустя к недоразумениям, едва не повлекшим за собою войну.

В Феврале 1884 г. британское министерство иностранных дел, узнав о принятии Царем подданства Мервских туркмен, предложило России указать, каким путем она предполагает предотвратить недоразумения, могущие возникнуть вследствие приближения русских к Герату. Г-н Гирс отвечал, что он уже сам намеревался предложить назначение соединенной коммисии для определения границы между Аму-Дарьей и Герирудом.

Сначала дело пошло быстро вперед. В Июле состоялось назначение членами коммисии сэра Лемсдена, генерала Зеленого и предложено было эмиру прислать от себя доверенное лицо. На письмо сэра Лемсдена эмир отвечал следующее:

«Я надеюсь, что вы будете твердо и мужественно вести переговоры о спорной границе с русскими представителями, и заверяю вас, что у русских нет ни одной написанной мною строчки, которая могла бы служить предлогом для вторжения в авганскую землю и ее захвата. Я так твердо уверен в своей правоте, что намерен до истощения сил защищаться от попытки русских отнять у меня хотя бы клочок авганской границы».

Но в скором времени обстоятельства приняли другой оборот. Пока медлительные дипломаты Лондона и Петербурга [83] переговаривались о «зоне», подлежавшей исследованию, русские пограничные офицеры и авганцы не стали дожидаться третейского суда. Авганцы заняли Пенде у слияния Кушки с Мургабом, а русские продвинулись с своей стороны вперед до Юлатана на Мургабе и до Пуль-и-Хатуна на Герируде.

В начале Ноября Лемсден прибыл в Пенде, где нашел дела в весьма натянутом положении. Сношения, бывшие между русскими и авганцами, характеризуются следующим обменом выражений: полковник Алиханов назвал пендинского коменданта генерала Гос-уд-дина лгуном, на что получил ответ, что Россия большое государство, но поступает по воровски.

Эмир писал Лемсдену, что он считает необходимым двинуть войска из Кабула, так как русские офицеры говорят о мире, а между тем усиливают свой отряд. Лемсден отвечал, что такая мера может уничтожить все сделанные попытки к миролюбивому разрешению спора и неминуемо вызовет войну, за исход которой для эмира он будет считать себя неответственным. Эта переписка не помещена, однако, в синих книгах.

В начале 1885 г. положение сторон обострилось еще более. 22 Февраля русские аванпосты заняли Зюльфагар, Ак-Робат и Кизил-Тепе. 3-го Марта лорд Гренвиль уведомлял Лемсдена, что правительство Ее Величества, не считая возможным советовать авганцам атаковать русские войска на занимаемых ими теперь позициях, признает, что дальнейшее движение русских должно быть остановлено авганцами силою.

При возникновении спорного вопроса, английское министерство иностранных дел держалось мнения, что Пенде входит в состав авганских владений, что и было высказано Лемсденом генералу Зеленому в Тифлисе. В меморандуме, представленным 13-го марта лордом Гренвиллем русскому послу, было сказано:

«Правительство Ее Величества признает необходимым подставить в известность, что Бедхеис, включая Пенде, составляет принадлежность Авганистана, с тех пор, как последний [84] стал государством. Оно считает себя вправе сказать, что не может согласиться на изъятие из авганской территории какой-либо части без исследования вопроса на месте».

В начале марта в русскому посту в Кизил-Тепе подошли значительные подкрепления; авганский пост в Ак-тепе был также усилен, но был весьма плохо вооружен, а Ак-тапинская позиция подвержена обстрелу артиллерии с высот левого берега р. Кушки, удаленных от реки на 1.200 ярдов. Всего у авганцев было в Пендинской долине 140 стрелков, 400 всадников регулярной и 500 иррегулярной конницы, два пехотных полка, 400 человек с кремневыми ружьями, четыре 9 фунтовых орудия и 4 горных.

30-го марта главные силы авганского отряда перешли на левый берег Кушки и заняли позицию еще неудовлетворительнее Ак-тепинской.

Генерал Комаров послал авганцам ультиматум с требованием отступить на правый берег. Авганский генерал Шемс-уд-дин отказался исполнить предъявленное требование.

30-го марта русские атаковали авганцев. По словам капитана Иета, авганцы оборонялись упорно, но, плохо вооруженные, не могли бороться с казаками. Они потеряли пятьсот человек убитыми; потеря русских ограничилась одним туркменским офицером, десятью казаками туркменами и двадцатью шестью русскими. Труд капитана Иета: «Авганская разграничительная коммиссия» заключает в себе следующие строки по поводу столкновения 30-го марта:

«Бедные авганцы с их энфильдами и гладкостволками, с пистонами и порохом в затравочных стержнях, промоченных лившим всю ночь дождем, были бессильны против русских залпов. Все было окончено менее чем в час времени».

Пендинский инцидент не представляет собою приятных тем для исследования по многим причинам, и, главным образом, по той, что его легко было предотвратить.

16-го марта лорд Гренвилль телеграфировал сэру Лемсдену: «Г. Гирс дал уверение сэру Торнтону в том, что русские войска будут двинуты вперед с занимаемых ими позиций [85] лишь в случае наступательного движения авганцев или особых событий, например возмущения в Пенде. Г. Гирс сообщил, что им переданы самые точные указания стараться всеми средствами избегать распри, а не возбуждать таковой и что инструкция подобного содержания препровождена полковнику Алиханову».

На другой день после сражения, 30-го марта, Лемсден донес, что авганцы не двигались вперед со дня получения этой телеграммы. К несчастью, это было неверно. Когда русские войска подошли в Кизил-тепе, авганцы заняли авангардом Пуль-и-Кистай на левом берегу Кушки, выставили по этому берегу посты и затем постепенно усиливали свой авангард до 30 марта, когда перевели на левый берег и главные силы.

Последнее движение, которое легко могло быть остановлено английскими офицерами, было принято русскими, как и следовало ожидать, за вызов.

Если английские офицеры не сумели остановить авганцев, то им следовало вовсе удалиться, а не быть зрителями поражения авганцев или находиться, во всяком случае, почти в сфере выстрелов, не оказывая им помощи.

Что авганцам дан был совет отступить с левого берега, и именно полковником Риджуейем, удостоверено документально, но авганцы не послушались этого совета.

В объяснение образа действий Иета следует, однако, сказать, что он получил от Лемсдена приказание оставаться возможно долее в Пенде.

Уместно также упомянуть об ответе сэра Лемсдена мало осведомленным писателям, обвинявшим Иета в слишком поспешном отступлении. «Что сказали бы эти критики», задает Лемсден вопрос в Times’е от 19 Октября 1887 г., «если бы полковник Иет, вопреки инструкций правительства, принял участие в пендинском сражении и был причиною войны с Россией».

Авганцы были неоднократно уведомлены, что в случае столкновения с Россией они будут предоставлены сами себе и не могут ожидать от нас помощи. Но вследствие своей [86] заносчивости они не последовали советам, а попытались сами решить вопрос, что имело для них хорошо известные несчастные последствия».

Всего лучше говорить по возможности менее об этом инциденте, но нельзя не сказать о том, как отнесся в нему Абдуррахман, бывший в это время гостем лорда Дюфферина в Равальпинди.

Общее настроение в стане вице-короля было то же, что и в Лондоне; предвидели неминуемую войну. Но сам эмир не был в воинственном настроении. После первого свидания с Дюфферином, он сделался, казалось, равнодушным в вопросу о сохранении Пенде, высказывая при этом сомнение в безусловной верности ему сарынских туркмен. При получении известий о Кушкинском бое эмир, по словам вице-короля, выказал меньше волнения, чем можно было ожидать. Он объявил, что не допустит вторжения в авганскую территорию, но не будет настаивать на удержании Пенде, лишь бы сохранить Марушах с Зульфагаром и Гульраном, и признает всякую пограничную линию, проведенную севернее этих пунктов по усмотрению Англии.

В силу такого миролюбивого настроения Абдуррахмана происшедшее недоразумение легко миновало острый период. Британское правительство согласилось на обмен Пенде на Зульфагар и инцидент был на время исчерпан. 5-го мая было подписано временное соглашение для определения сферы действий разграничительной коммиссии, а 10-го Сентября был утвержден протокол. Оставалось поставить пограничные знаки, к чему и было приступлено сэром Риджуйем, заменившим Лемсдена, вместе с русским представителем, полковником Кульбергом.

Что касается в этом деле Абдуррахмана, то, по получении им уведомления о согласии России очистить Зульфагар и принять границу севернее Марушака и Гульрана, он писал лорду Дюфферину:

«Я не могу поступать не согласно с дружественными и добрыми советами правительства Ее Величества. Я полагаю, что всякое его решение может быть только выгодным и Англии и [87] Авганистану. Я с полною готовностью приму пограничную линию, одобренную славным Британским Правительством».

При этом эмир просил доставить ему какой-либо документ, засвидетельствованный обеими державами, для предъявления его населению.

Абдуррахман отнесся спокойно в пендинскому инциденту, будучи гостем вице-короля. Но нет сомнения, что в действительности он был крайне раздражен, что ясно выразилось в речи, сказанной им на дурбаре, по возвращении в Кабул. Он обвинял в постигшем Авганистан несчастий сэра Лемсдена; сожалел, что последовал его советам и не двинул войск из Кабула. По его словам русские не решились бы в таком случае атаковать первые, а если бы и решились, то исход сражения был бы иной. Он говорил, что Лемсден оказался не на высоте возложенного на него дела и обвинял его даже в тайном желании возбудить враждебные действия между авганцами и русскими в предупреждение возможной в будущем между ними дружбы.

Последнее обвинение, разумеется, вполне неуместно. Вообще вся речь была слишком задорна, чтобы ее передавать полностью.

Между тем, проведение границы на местности шло не без затруднений. Значительной помехой служил представитель эмира Казий Сед-уд-дин-хан, ученый теолог, но незнакомый с употреблением компаса. О всех разногласиях приходилось делать заявления в Петербург, отчего дело затягивалось.

Но даже разграничительная коммиссия имеет свой конец. 22 июля 1887 г. был подписан в Петербурге окончательный протокол сэром Риджуейем и г. Зиновьевым, а 1-го августа лорд Дюфферин поздравил эмира с окончанием продолжительного и трудного дела. Эмир отвечал письмом, полным выражений благодарности, восхвалений способностям английских чиновников и новыми заверениями в непоколебимой дружбе к Англии.

Со времени утверждения протокола разграничительной коммиссии, его положения уважаются обеими сторонами, и если возникали недоразумения, то были быстро устраняемы. [88]

В 1891 г. русский пост утвердился в Шейх-юниде на Кушке, в 80 милях от Герата и всего в 10-севернее вновь проведенной границы. Думали, что это признак наступательного движения, но ничего далее не последовало. В июне 1892 г. один русский офицер, одаренный более рвением, чем благоразумием, перешел с казачьим отрядом границу у Кала-и-Ноу, в сорока милях к северо-востоку от Герата, думая воспользоваться удобным случаем для распространения русского влияния, так как несколько хазаров в Кала-и-Ноу отвергали власть эмира.

Но его предприятие было остановлено высшим начальством, а ему сделан был строгий выговор.

В 1893 г. произошел спор между авганцами и русскими в окрестностях Шаман-и-бида, так называемого: «Луга ив». Русская пограничная полоса обработывается в этой местности сарыками и русскими переселенцами, а авганцы отвели воду из верховьев Кушки для орошения собственных полей, чем лишили воды русскую сторону. Для разрешения спорного вопроса были командированы полковник Иет и русский офицер, которые достигли миролюбивого соглашения сторон.

В настоящее время полное спокойствие царствует на авганской границе между Аму-Дарьей и Герирудом и можно надеяться, что это счастливое положение будет длится и впредь.

Коммиссия Раджуйея точно определила северо-западную границу Авганистана на протяжении 400 миль, но северо-восточная граница у Памиров оставалась сомнительной, что от времени до времени порождало недоразумения.

В 1883 г., как было изложено выше, Абдуррахман занял Шугнан и Рошан. Русское правительство усмотрело в этом нарушение соглашения 1873 г. Лорд Гренвилль, хотя и не согласился с подобной точкою зрения, но выразил желание передать вопрос на рассмотрение соединенной коммиссии.

Английская пресса высказывалась за право эмира на эти две провинции и требовало поддержки эмира правительством.

В мае 1884 г. сэр Гриффин поднял этот вопрос на митинге Кор. Геогр. Общ. [89]

Он доказывал, что русское правительство, признав по соглашению 1873 г. Вахан и Бадахшан владениями Авганистана, признало тем самым Шугнан и Рошан, как составные части Бадахшана, территориею эмира, в виду чего этот вопрос никак не может зависеть от определения того или другого рукава Аму-Дарьи границею Авганистана. Спорные провинции, представляющие пустынную малозаселенную местность, могут показаться многим англичанам недостойными серьезного политического внимания, но они, говорил Гриффин, командуют над удобнейшими проходами в Индию; поэтому он надеется, что правительство поддержит своего «друга» эмира в его праве на принадлежащую ему территорию.

В печати появились, кроме того, другие доводы в пользу эмира.

Доказывали, что главным рукавом Аму-Дарьи следует считать не исходящий из озера Виктории (Сары-Куль), а Аксу-Мургаб, а так как последний огибает Шугнан и Рошан с севера, то и по смыслу соглашения лорда Гренвиля спорная территория должна быть признана принадлежностью Авганистана.

Но британское правительство не последовало этим доводам. Оно решило истолковать соглашение 1873 г. буквально, а именно, что рукав, берущий начало в озере Виктория, составляет северную границу авганских владений, а вопрос о том, какой рукав Аму-Дарьи считать главным, признать к делу не относящимся. Впрочем и наука впоследствии оправдала принятое решение.

Исследования Элиаса в 1885 г. привели в заключению, что главный рукав Аму-Дарьи бесспорно южный.

Не смотря на принятое решение, в силу которого Абдуррахман должен был очистить от войск правый берег Пянджа, исполнение этого постановления откладывалось с года на год. Абдуррахман не торопился выводить войска, и русские, в нетерпении покончить со спорным вопросом, решились подвинуть дело принудительным образом; они приступили к действиям, вызвавшим глубокое негодование Англии и Индии.

Летом 1892 г. полковник Ионов перешел границу Шугнана и 24 июня встретился у Сома-таша с авганским [90] отрядом под начальством полковника Шемс-уд-дина. Нижеследующий русский оффициальный отчет о происшедшем столкновении был напечатан в Туркестанской газете.

«23-го июля нового стиля киргизы алихурских Памиров пришли в полковнику Ионову с жалобой на притеснение их авганцами, содержавшими пост в Сома-таше. Полковник Ионов, приняв во внимание, что этот пункт входит безусловно в русскую территорию, двинулся с несколькими казаками для исследования дела. Прибыв в 6 ч. утра 24-го июля в Сома-таш, он нашел авганцев спящими у подножия горы. Полковник через переводчика пригласил авганского офицера прибыть для переговоров. Офицер, капитан Голам-Гайдер медлил и, по словам переводчика, одевался. Наконец, он показался вооруженный саблею и револьвером. Полковник Ионов попросил его приблизиться, гарантируя ему безопасность. Офицер подошел на несколько шагов в сопровождении четырнадцати авганцев и грубо спросил Ионова, что ему здесь надо. Полковник спокойно ответил, что, по соглашению 1873 г., эта территория принадлежит России.

Авганский офицер возразил на это, что ему нет дела до Англии и что алихурские Памиры — владение эмира. Тогда полковник Ионов приказал авганцам положить оружие и удалиться. Завязался горячий спор, в котором приняли участие авганские солдаты, а офицер употреблял выражения, которые переводчик не осмеливался передавать. Наконец, полк. Ионов приказал своим 18 казакам обезоружить авганцев. Последние открыли огонь и серьезно ранили казака; тогда завязалось дело, в котором авганский капитан и пять солдат были убиты».

Но по донесению английского поста в Гильгите подробности дела не таковы.

Начальник Соматашского отряда, Шемс-уд-дин-хан, застигнутый врасплох в палатке русскими, вышел для переговоров. На его заявление, что он занимает этот пост именем своего господина, эмира, и никому другому повиноваться не будет, полковник Ионов приказал ему удалиться и сильно ударил его по щеке. Авганец выстрелил в русского [91] офицера из револьвера, но пуля скользнула по портупее и ранила одного из казаков; тогда противники вступили в бой, в котором пали Шемс-уд-дин и шесть авганцев.

Случаи, подобные описанному, не могли, конечно, способствовать скорому окончанию бывших в то время переговоров между Англией и Россией о Памирах.

Правда, что по соглашению 1873 г. авганцам не было никакого дела до Сома-таша, но из этого не следовало, чтобы Россия считала эту часть Шугнана своим владением.

На представления лорда Розберри русское правительство обязалось не снаряжать, до разрешения пограничного вопроса, дальнейших экспедиций на Памиры.

Лишь в марте 1895 г. закончился долгий спор о Памирах; соглашение состоялось на том, что часть Дарваза к югу Амударьи должна быть уступлена Бухарою Авганистану, взамен чего авганцы должны очистить часть Шугнана и Рошана, лежащую на правом берегу р. Пянджа, рукава Аму-дарьи.

Следовательно, рукав, вытекающий из озера Виктории (Сары-Куль), вторично признан границею Авганистана.

В востоку же от озера граница должна пройти почти в прямом восточном направлении до китайского Туркестана.

Условия англо-русского соглашения изложены в письме графа Кимберлея к г-ну Стаалю от 11-го марта 1895 г.

«Переговоры о сфере влияния Великобритании и России над территориею к востоку от оз. Виктории (Сары-Куль) привели к следующему соглашению:

1. Сферы влияния Англии и России в востоку от оз. Виктория разделяются линией, проведенной от восточной оконечности озера по гребню горного хребта, идущего несколько южнее широты озера, до проходов Бендерского и Ортабельского. Отсюда линия пройдет по тому же хребту, пока он тянется южнее широты того же озера. По достижении же означенной широты, линия отойдет от гребня хребта к Кизил-Робату на р. Аксу, если этот пункт будет признан севернее широты озера, и пойдет далее в восточном направлении до китайской границы. [92]

Если же окажется, что широта Кизил-Робата больше широты озера, то демаркационная линия будет доведена до соответствующего пункта на Аксу, лежащего в югу от озера, и затем пройдет далее, как сказано выше.

2. Демаркационная линия будет проведена на местности соединенной коммиссиею исключительно технического характера в сопровождении конвоя, не превышающего строгую необходимость для ее безопасности. Коммиссия будет состоять из английских и русских делегатов и соответствующих техников. Правительство Ее Величества войдет в сношения с эмиром о его представительстве в коммиссии.

3. Коммиссии поручается исследование местности у китайской границы, дабы оба правительства могли войти в подобающее соглашение с Китаем о его границе, смежной с проводимою линиею.

4. Британское и русское правительства обязываются воздерживаться от всякого политического влияния или контроля первое к северу, второе к югу от демаркационной линии.

5. Британское правительство ручается, что территория в сфере английского влияния между Гиндукушем и линиею, идущей от восточной оконечности озера Виктория до китайской границы, будет составлять владение авганского эмира, что она не будет присоединена к Англии и что она будет свободна от военных постов и укреплений.

Исполнение этого соглашения связано с условием очищения правого берега р. Пянджи от авганских войск, а части Дарваза к югу от Аму-Дарьи от бухарских; оба правительства обязуются оказать соответствующее влияние на обоих эмиров для исполнения означенного условия».

Российский посол уведомил графа Кимберлея в ответном письме от того же числа, что он принимает от имени своего правительства все пункты соглашения. Этим окончились продолжительные и временами трудные переговоры. В мае 1895 г. коммиссия выехала в месту действия и границы Авганистана от Герируда до китайского Туркестана будут, следовательно, установлены международным соглашением. [93]

Нежелание эмира увести свои войска с правого берега Пянджа было, по-видимому, окончательно побеждено Дюрандом во время его пребывания в Кабуле; в следующем после визита 1894 г. эвакуация была исполнена и нет сомнения, что в близком будущем часть Шугнана за Пянджем сделается достоянием России. Можно сказать с уверенностью, что Абдуррахман, предоставленный самому себе в сношениях с Россиею, поплатился бы несравненно большими территориальными потерями, но все же Англия едва ли может рассчитывать на его благодарность, хотя он и вознагражден в тому же частью Дарваза.

ГЛАВА IX.

Миссия Дюранда.

Королевское правительство в Индии имеет своим представителем при дворе авганского эмира магометанского офицера, полковника Акрим-Хана; предоставление столь ответственной должности азиятцу ясно характеризует политические отношения между Англиею и Авганистаном.

Но в будущем, несомненно, явится необходимость иметь британского резидента в Кабуле, который мог бы давать советы эмиру, буде он пожелает, в делах внутреннего управления и иметь наблюдение за его внешней политикой; последнее составляет основной принцип англо-авганского союза.

В настоящее время решено оставаться при существующем положении, что представляет менее риска и не может возбуждать подозрений в соседях эмира. Будет ли английский агент в Кабуле в царствование нынешнего эмира, или при его преемнике, нельзя предвидеть; но доверие к Абдуррахману возрастет в высокой степени, если он постарается облегчить осуществление этой меры.

Пребывание в стране эмира считалось англичанами еще не так давно весьма не безопасным. Несчастный случай 1879 г. [94] оставил надолго память о себе. Но надо отдать справедливость эмиру, что он употребил все меры к тому, чтобы он был забыт и вселить в посещающих Авганистан англичан чувство безопасности. В этом направлении он достиг многого; так, например, английские чиновники разграничительной коммиссии прошли Авганистан вдоль и поперег или с небольшим конвоем, или как Элиас и Иет, полагаясь лишь на слово эмира.

Таким образом, бывшее одно время взаимное чувство недоверия и подозрительности улеглось и надо думать, что рано или поздно исчезнут другие преграды, препятствующие прямым искренним сношениям, желательным между двумя дружественными нациями.

Одним из признаков сближения служило выраженное еще в 1888 г. эмиром желание, чтобы английский посланник посетил Кабул. Если бы не непредвиденные обстоятельства, то посещение Кабула осуществилось бы тогда же. Начальником миссии назначен был сэр Дюранд и был определен уже день выступления из Пешавера. Полученное от эмира письмо остановило миссию. Эмир, решившись отправиться в авганский Туркестан для расследования на месте обстоятельств, сопровождавших возмущение Исаак-Хана, просил отложить приезд в Кабул. Отказ был как нельзя более кстати, так как присутствие англичан при произведенной эмиром жестокой расправе был бы весьма нежелательным. Мысль об отправлении миссии в Авганистан возникла вновь в 1892 г.

По мнению лорда Лансдоуна эта мера была необходима в виду появившейся натянутости в отношениях с эмиром. Вмешательство Абдуррахмана в дела пограничных с Индией племен, движение его войск в Асмару и возможность дальнейшего наступления в Баджур сильно смущали индийское правительство. Начали ходить слухи, что эмир готовится к открытому разрыву.

Абдуррахман был уведомлен, что миссия с главнокомандующим лордом Робертсом во главе предполагает прибыть в Джелалабад в июне месяце. [95]

Эмир прислал вторичный отказ, объясняя его возмущением хазарских племен.

Нет сомнения в том, что эмир имел полную возможность принять миссию, не смотря на внутренние беспорядки и что его отказ был вызван другими соображениями. Лорд Робертс по своему положению главнокомандующего, должен был прибыть в сопровождении сильного конвоя; распространились слухи, что он придет во главе, по крайней мере, бригады. Это обстоятельство и смущало эмира, предвидевшего, что его подданные отнесутся весьма недружелюбно и подозрительно к подобной военной демонстрации. Эмиру было известно, что весною следующего 1893 г. истекает срок службы в Индии лорда Робертса и он рассчитывал что, оттягивая визит последнего, он вовсе избавится от него. Расчет эмира оказался верным; лорд Робертс оставил Индию, не побывавши в Авганистане. Дела, между тем, находились в самом неудовлетворительном положении.

Казалось, что эмир просто ищет ссоры с англичанам. Британский агент в Белуджистане сообщал, что многие бежавшие из вновь сформированного пограничного 40 патанского полка были приняты в Кандагаре с высоким почетом, при чем были восхваляемы эмиром как примерные магометане, не пожелавшие служить неверным. 40-й полк был сформирован из жителей Бунера, Свата и Баджура, провинций, над которыми эмир стремился распространить свою власть; естественно, поэтому, что применение рекрутской повинности в них не согласовалось с видами эмира; но это было причиною его поступков, но никак не могло служить их оправданием.

Затем произошел другой случай, возбудивший сильное неудовольствие индийского правительства. Несколько подданных эмира, живших по р. Гельменду, бежали в персидский Сеистан, побужденные к тому насилиями при сборе податей. Губернатор Кандагара, найдя неудобным преследовать их, прибег к другой мере. Бежавшие были из группы родственной племени, живущему в Чажехе и его окрестностях в Белуджистане. Авганцы снарядили экспедицию в Чажех с целью захватить [96] как можно более жителей этого племени, рассчитывая этим заставить соплеменников побудить бежавших вернуться. Экспедиция удалась; привели много пленников и посадили их в тюрьму в Фаррахе. Имело ли предприятие ожидаемый успех неизвестно, но эмир получил от индийского правительства строгое увещание за самоуправство в территории, находящейся под покровительством Англии.

В оправдание Абдуррахмана необходимо сказать, что он был в свою очередь очень недоволен индийским правительством. Англичане прорыли туннель через Ходжак-Амранские горы, построили станцию в Нью-Чамане на авганской стороне хребта и выражали намерение довести железную дорогу до Кандагара. «Эти англичане», говорил эмир, «выставляют себя моими друзьями; а построили тоннель, который для меня точно нож в теле». Он утверждал, что Нью-Шеман находится на его территории, но англичане с этим не соглашались.

В июле 1890 г. часовой у станции подвергся нападению и был ранен. На требование англичан выдать виновных, эмир отвечал, что это нападение есть естественное последствие народной мести за вторжение на авганскую территорию.

Первый поезд прошел сквозь ходжакскую тоннель в сентябре 1891 г. Англичане надеялись, что рельсовый путь к авганской границе заметно оживит торговые сношения Индии с южным Авганистаном; но эмир отдал приказ, чтобы его подданные не пользовались ни тоннелем, ни новой станциею. Товары продолжались идти на верблюдах через проход.

Сильно обостренные отношения между Индиею и Авганистаном тянулись до осени 1893 г., когда неожиданно стало известным, что эмир выразил желание принять у себя в Кабуле английскую миссию. Это известие было большим успокоением для англичан. Для выполнения этого весьма щекотливого и важного поручения избран был вновь сэр Дюранд.

Отдавая себя в качестве гостя под покровительство эмира, он решил отправиться в Кабул без конвоя и таким образом сразу устранена была подозрительность авганцев. Дюранду не пришлось раскаяваться в принятом решении, так как за все [97] все время его пути и пребывания в Авганистане с ним были не только вежливы, но и радушно внимательны. Что же касается пребывания в Кабуле, он, Дюранд, по возвращении отзывался о нем восторженно.

Сэр Дюранд отбыл из Пешавера 19 сентября 1893 г. Свиту Дюранда составляли 5 чиновников, 12 солдат и около 300 человек прислуги.

На границе он был встречен генералом Голам-Гайдером, сопровождавшим его до Кабула.

Недалеко от столицы миссия была встречена Пайном, передавшим приветствие от лица эмира. 2-го октября Дюранд вступил в Кабул, встреченный воинскими почестями. Резиденция эмира находилась в то время в загородном дворце, в одной миле от города.

На другой день Дюранд сделал первый оффициальный визит эмиру, сказавшему приветственную речь, в которой выразил свое полное удовольствие по поводу прибытия столь высокопоставленного и пользующегося полным доверием правительства лица, знающего к тому же персидский язык, что будет способствовать искренности бесед. Прибытие миссии, говорил он, докажет всему миру действительность англо-авганского союза. Он упомянул о своем желании посетить Англию, говорил о железных дорогах и о разных других вопросах.

В последующие дни происходили частные беседы Дюранда с эмиром, обмены подарков, предпринимались экскурсии в окрестности Кабула, причем члены миссии не могли нахвалиться гостеприимством авганцев.

13 ноября Дюранд и все члены миссии были приглашены во дворец эмира на большой дурбар, описанный следующим образом в аллагабадском Pioneer’е.

«Сер Дюранд и чиновники миссии были встречены сердарами Хабибулою и Насрулою (сыновьями эмира) и отведены на приготовленные для них места; против них поместились высшие сановники эмира, между которыми были генерал Джек-Махомед, начальник артиллерии, генерал Мир-Махомед, бывший недавно правителем хазаров и главный мулла. [98]

Другой конец залы занимали ряды офицеров. Кресло эмира было покрыто превосходной львиною шкурою. При входе эмира все встали. Он подал руку Дюранду и лицам его свиты и сел на свое место.

Оговорившись, что до сооружения этого прекрасного зала не было помещения для дурбаров, он приступил к речи.

Со времени воцарения, говорил он, неизменным его стремлением было счастье и благосостояние страны; каждое государство нуждается в могущественных друзьях и он старательно работал над дружбою с Англией, интересы которой тождественны с интересами Авганистана. Он желал видеть у себя английскую миссию, чтобы скрепить еще более эту дружбу, и весьма рад, что во главе миссии поставлен человек, пользующийся доверием индийского правительства, известный своею прямотою и правдивостию, говорящий на персидском языке и старинный его друг. Он желает оповестить авганскому народу, что следствием прибытия миссии явилось скрепление дружеских отношений с Англиею непоколебимыми узами и чтобы слухи о подобной дружбе разошлись по всему Авган встану и достигли государств всего мира.

По окончании речи авганские сановники выразили свое ей одобрение и поднесли эмиру адрес, подписанный сердарями Кабула. В адресе, прочитанном эмиром, высказывалась благодарность за попечение о благе авганского народа и полное доверие в деятельности эмира в интересах страны.

Сердари радовались дружбе с Англией и обещали творить молитвы о здравии и счастии эмира.

Затем встал сэр Дюранд и сказал по персидски, что ему не остается ничего прибавить в столь правдивым и ясным словам эмира о результатах миссии. Он передал эмиру, что им только что получена депеша от вице-короля с выражением удовольствия по поводу счастливого окончания переговоров и утверждения взаимной дружбы на прочных основах. В заключение Дюранд принес эмиру благодарность за его гостеприимство и за почести, оказанные миссии с первого ее шага на авганской земле. Дурбар этим окончился. [99]

Два дна спустя посланник выехал из Кабула, успешно окончив возложенную на него миссию.

Переговоры и беседы между эмиром и Дюрандом велись вполне конфиденциально; подробности их остались в тайне, но известен общий их результат. Абдуррахман дал безусловное обещание воздерживаться от вмешательств в дела Читрала, Баджура, Свата и страны Африди; он согласился на проведение пограничной линии между авганскими владениями и странами, над которыми индийское правительство намерено распространить свое влияние, именно Куррамской долиной, Вазиристаном, Гомулом и Зхобом. Дюранд со своей стороны согласился от имени правительства на удержание эмиром Асмара и дал обязательство не препятствовать эмиру в утверждении влияния над Кафиристаном. Кроме того он объявил Абдуррахману, что выплачиваемая ему субсидия будет увеличена с двенадцати до шестнадцати лаков рупий (160.000 рупий) в год.

Есть основание предполагать, что беседы велись также о Памирах и что Дюранд сильно повлиял на эмира в деле уступки последним территории на правом берегу Пянджа.

Вице-король лорд Ленсдоун, оставляя в январе 1894 г. свой пост, говорил в приводимой здесь прощальной речи довольно пространно о миссии Дюранда.

«Особые обстоятельства не позволяют нам применять политику воздержания от вмешательства в пограничные районы за нашей западной границей. Мы торжественно обязались перед эмиром помогать ему в некоторых случаях покушения на его территорию; эти обязательства, что хорошо известно правительству, могут заставить нас в известном случае встретить врага за нашей границею. Тогда нам придется воспользоваться подступами из Индии к Авганистану, в виду чего мы последовательно соорудили рельсовый путь через Боланский проход, укрепили Кветту как передовой пункт и значительна усовершенствовали сообщение через Зхобскую долину между Кветтою и устьем Гомульского прохода. Кроме того возникла в силу упомянутых обстоятельств мысль о так называемых «сферах влияния», то есть районах, которыми мы вовсе не [100] намерены управлять сами, но в которые не допустим никакого иноземного вторжения. Я полагаю, что индийское правительство может сказать по всей справедливости, что за последние два, три года достигнуты некоторые результаты в деле установления границ подобных сфер, но наибольший успех выпал на долю той части нашей границы, где мы входим в соприкосновение с владениями нашего союзника, авганского эмира; я хочу сказать о соглашении, достигнутом сэром Дюрандом. Затруднения, преодоленные этим соглашением, не могут быть оценены теперь; степень их напряженности будет выяснена лишь со временем, когда настоящие события подвергнутся исторической критике, и мы обязаны этим успехом исключительно такту, терпению и искренности, проявленным сэром Дюрандом в столь щекотливом и трудном деле. Этим соглашением мы обеспечены от возможности недоразумений с Авганистаном или с пограничными племенами и от «маленьких гнусных войн» несравненно более, чем экспедициями против воинственных соседей, с которыми мы воевали часто, а достигали результатов весьма незначительных».

Беспорядки в Вазиристане и недавние события в Читрале, повлекшие за собою необычно грандиозную экспедицию, являются не очень приятными коментариями к речи лорда Ленсдоуна.

Но справедливость требует сказать, что без соглашения сэра Дюранда, эти обстоятельства представили бы задачу несравненно труднейшую для разрешения; так вазиристанцы, сомневавшиеся в праве Англии определить границу их владений, быстро успокоились не видя помощи из Кабула, а беспорядки в Читрале, благодаря включению его в сферу английского влияния, поступили без споров в ведение одной Англии.

Есть полное основание надеяться, что результатом читральских операций явится утверждение влияния Англии над территориею от Барогылского прохода до Пешавера и от Асмара до Кашмира.

При преемнике лорда Ленсдоуна, лорде Элджине, приступлено в проведению на местности англо-авганской границы по [101] соглашению между сэром Дюрандом и эмиром. Значительная часть работы от Сефид-Куха на севере до Чамана на юге, уже исполнена; но дальнейшая работа в мае 1895 г. приостановлена вследствие явившихся особых затруднений.

ГЛАВА X.

Правитель по исламу.

Абдуррахман, бывши в молодости прежде всего воином, с воцарением обратился в строгого бюрократа.

Усердно принявшись за дело реорганизации управления страною, он сосредоточил все его органы в одном здании и принял на себя непосредственное руководство над делами; до его воцарения все многочисленные чиновники работали у себя на дому и дела затягивались на неопределенное время по их желанию.

Новым эмиром заведен строгий порядок в распределении занятий по дням недели. Понедельник посвящен делам Герата, Кандагара и отдаленных провинций, вторник — военным смотрам, среда и суббота — верховному суду, к которому могут прибегать все подданные; четверг — корреспонденции с Индиею, воскресенье — частным делам эмира, а пятница — день отдыха.

Нарушение законов и порядка преследуется с суровой строгостью. Во главе столицы поставлен Наиб-Котуаль, вселяющий в жителей благодетельный страх, но и пользующийся их ненавистью.

Бранные слова на улицах воспрещены; порицание лиц из высшего сословия влечет за собою наказание виновного двадцатью ударами кнута и штрафом в пятьдесят рупий; за брань, направленную против простого смертного, наказание ограничивается десятью ударами и десятью рупиями.

Торговля посредством неверных весов, подделка продуктов, азартная игра, продажа талисманов, прелюбодеяние влекут за собою также весьма строгие наказания. [102]

Интересны меры, принимаемые против виновных в нарушении религиозных обрядов.

Свободомыслящий авганец, не преклонивший головы в часы молитвы, на первый раз вежливо увещевается полицейским чиновником, во второй раз его называют «глупцом»; затем применяется палка, а при дальнейшем упорстве докладывается о виновном эмиру, который «доканчивает дело».

Верховный суд творится эмиром публично; его решения суровые, но справедливые по мнению подданных, не лишены иногда остроумия. Однажды явился к нему авганец, с известием, что русские вторглись в Авганистан; эмир спокойно объявил ему, что верит этому, но посадит его в тюрьму с лишением пищи до тех пор, пока сам не увидит русских.

В первые же дни своего царствования Абдуррахман обратил особенное внимание на военные реформы.

В прежние времена авганцы были вооруженным народом; каждый способный держать в руках оружие был воином; в случаях войны, они собирались под начальством своих племенных вождей; жалования не получали и жили грабежом.

Решение иметь регулярную армию было принято еще эмиром Шир-Али, после его свидания с лордом Мейо.

Были сформированы полевые и горные батареи и пехотные и конные полки; английские уставы для трех родов оружия были переведены на персидский и пуштинский наречия. Но реформы Шир-Али были остановлены в самом начале поражениями его войск у Пейвера Ботала и Али-Мусжида.

Абдуррахман в деле организации армии продолжал систему, принятую его дядею эмиром Шир-Али. Им введены подразделения войск на дивизии, бригады, полки и роты и назначено содержание всем чинам от генерала до рядового.

В состав каждого полка включены мулла, врач и ветеринар.

Офицерское звание жалуется по правам рождения, производство же нижних чинов в офицеры не практикуется.

По сведениям 1882 г. регулярная армия эмира состояла из 30.890 пехотинцев, 9750 всадников и 1600 артиллеристов [103] при 182 орудиях; кроме того, насчитывалось 7500 чел. иррегулярной конницы и 9000 чел. такой же пехоты.

Орудия частью английского, частью местного изделия; нарезные ружья различных систем и заводов от Брунсвиков до Генри-Мартини.

В 1886 г. английские офицеры разграничительной коммисии присутствовали в Кабуле на смотру войск, в составе 2000 пехоты, 800 всадников и 32 орудий. По отзыву майора Иета нижние чины имеют вид вполне пригодный для войны при условии хороших начальников, но ротные командиры далеко не соответствуют своему назначению и в общем отсутствие хороших офицеров составляет весьма слабое место авганской армии. Это мнение военного человека заслуживает, конечно, более доверия, чем обычные похвалы, расточаемые не военными писателями авганской армии новой организации.

Абдуррахман, не выказывая ни малейшего желания видеть в Кабуле английского резидента, всегда охотно принимал услуги европейцев, соглашавшихся признавать его своим повелителем.

В 1887 г. прибыл в Кабул Г. О’Мира, по профессии зубной врач, и был принят эмиром весьма радушно.

Все зубные операции производились по желанию эмира на дурбарах для вразумления подданных.

По словам Г. О’Мира Абдуррахман с утра до вечера занимался делами и в высшей степени доступен всем и каждому.

Вопреки предсказаниям о риске посещения Кабула О’Мира вернулся благополучно, и вполне довольный своим путешествием.

Но особенное доверие и симпатию эмира заслужил сэр Пайн. Намереваясь позаимствовать кое-что от западной цивилизации, Абдуррахман нашел в Пайне вполне подходящего сотрудника.

В скором времени заработали мастерские, лесопильные заводы, паровые молоты, товарные станки и машины для изготовления всевозможных предметов от заряжающихся с казны орудий до мыла и свечей. [104]

Особенное внимание было обращено на оружейные и патронные мастерские, но по некоторым сведениям приготовление оружия еще далеко от совершенства.

Абдуррахман непрестанно следит за религиозными чувствами своих подданных и время от времени предостерегает их от уклонения от Корана. «Если человек», проповедует эмир, не следует безусловно учению Корана, то Бог его оставляет и он заслуживает пламя ада, от которого да сохранит нас Бог».

Из наиболее интересных документов теологического характера, составленных Абдуррахманом, можно назвать брошюру, напечатанную в 1887 г., в которой проповедуется необходимость постоянной готовности всех правоверных в священной войне под страхом ужасных мучений в будущей жизни.

В некоторых местах между неверными упоминается Россия и, если не называется прямо, то без сомнения подразумевается и Англия.

Допуская разногласие в общественном мнении о личности и характере Абдуррахмана, нельзя сомневаться в том, что он признан всеми необычайно искусным правителем.

Сэр Риджуей, имеющий много данных для верной оценки его деятельности, поставил его в ряды немногих великих людей нашего времени.

Ему сопутствует успех; правда, во внутренних делах он достиг его политикой с первых же дней царствования суровой, жестовой и хищнической, но и подданные его обладают подобными же свойствами.

Он правит, по выражению Риджуейя, железным скипетром.

Во внешних делах он тоже достиг серьезных результатов, приобрев доверие друзей и уничтожив врагов.

Абдуррахман царствует пятнадцать лет и продление его царствования желательно для блага его подданных.

Текст воспроизведен по изданию: Эмир Абдуррахман // Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии. Выпуск LXIV. СПб. 1896

© текст - Дмитриев ?. ?. 1896
© сетевая версия - Тhietmar. 2021
© OCR - Иванов А. 2021
© дизайн - Войтехович А. 2001
© СМА. 1896