СТЕФАН УИЛЕР

ЭМИР АБДУР РАХМАН

(The Ameer Abdur Rahman by Stephen Wheeler. London. 1895.)

Извлечение Ген. Шт. Подполковника Дмитриева.

Означенный труд, появившийся в печати в настоящем году, заключает в себе исторический очерк Авганистана и взаимных отношений между последним и Россией и Англией со времен Дост Махомеда до наших дней. Но наиболее внимания обращено автором на внутренние и внешние дела в Авганистане за время царствования эмира Абдуррахмана, причем, параллельно с изложением событий, приведена биография эмира и его характеристика как правителя и личности.

История Авганистана достаточно известна, но значительная роль этой страны в судьбах русского и английского влияний в Средней Азии возбуждает несомненный интерес в каждым вновь появляющимся исследованиям о самом государстве и сведениям о ее современном правителе; автор настоящего труда, проведший много лет в британской Индии, по-видимому поставил себе целью дать по возможности беспристрастный с английской точки зрения, конечно, очерк близко касающихся как России, так и Англии вопросов, одним из узлов которых служит Авганистан, что и побуждает поместить в Сборнике материалов по Азии содержание труда почти полностью. [30]

ГЛАВА I.

Введение.

Год рождения Абдуррахмана не известен в точности.

По одним сведениям он родился в тридцатых годах и принимал участие в военных действиях против англичан во время первой Сейкской войны, но это едва ли вероятно; более доверия заслуживают данные из русских источников, согласно которым эмир родился в 1844 году; по крайней мере сам эмир думает также.

Отец Абдуррахмана, Махомед-Афзул-Хан, был сыном эмира Дост Махомеда и женщины из племени бэнгашей, пограничного с Пенджабом.

Посланный в 1837 году вместе с братом Акбаром во главе значительных сил против сейков, занявших Хейберский проход, Афзул разбил их на голову, чем и заслужил первую военную славу. Затем он сопровождал своего отца в бегстве в Бухару после падения крепости Газни перед английскими войсками в 1839; был водворен с отцом в Индию, где прожил под надзором до начала 1843 г., после чего снова вернулся в Авганистан, когда Дост Махомед сделался вторично авганским правителем.

Это обстоятельство подтверждает предположение о рождении Абдуррахмана в 1844 г., т. е. год спустя после возвращения Афзула на родину, так как матерью нынешнего эмира была авганка.

В 1852 г. Афзул отцом был назначен правителем Балхской провинции, которою и управлял до смерти Дост Махомеда, т. е. до 1863 г. Из этого можно заключить, что Абдуррахман провел свою юность в северу от Гинду-Куша; но каких либо подробных сведений об этом периоде его жизни не имеется. Впервые молодой сердарь приобрел известность в междуусобной войне, постигшей Авганистан после смерти Дост Махомеда. С этого времени его жизнь полна всевозможных [31] превратностей и ударов судьбы, что отчасти может служить ключом во многому необъяснимому иным путем в летописях английского владычества в Индии. С одной стороны, каждая страница истории Авганистана запятнана интригами, вероломством и насилием, с другой стороны, документы о прежних сношениях Англии с Авганистаном говорят о неизбежных последствиях шатких намерений и неуместных вмешательств. И если ныне есть вероятность в том, что Авганистан будет впредь пользоваться благами мира, благосостояния и независимости, то это должно быть вменено способностям эмира и политике его союзников и покровителей, умеющих исправлять ошибки, раз таковые сделаны.

В шестнадцатом и семнадцатом столетиях страна, известная ныне под названием Авганистана, была частью под владычеством Персии, частью великих делийских Моголов.

В 1706 г. авганский вождь, Мир-Ваиз, поднял восстание против кандагарского персидского правителя, а в 1722 г. его сын вторгся с авганцами в Персию и сверг шаха с престола.

Шесть лет спустя авганские завоеватели были, в свою очередь, изгнаны туркменами под предводительством Надир-Шаха, утвердившегося в Авганистане и Пенджабе. После его смерти, в 1747 г., наступила анархия, которой удачно воспользовался Ахмед-Шах, предводитель одного из авганских племен; он похитил все сокровища, которые только мог захватить с собой, бриллиант Кохинур в том числе, и, добившись согласия остальных авганских вождей, провозгласил себя правителем страны от Мешхеда до Лагора. Таким образом основалось нынешнее авганское государство.

Ахмед царствовал 26 лет; его преемники, не сумевшие удержать в руках власть, перешедшую к визирям из другого авганского племени, оставались правителями лишь номинально. Так продолжалось до тех пор, пока Дост Махомед, сын визиря Паинда-Хана и Кизилбашки, открыто не восстал и после долгой борьбы не сделался правителем Кабула и Кандагара, т. е. восточного Авганистана.

В 1834 г. он принял титул Эмира-уль-Муминима, т. е. [32] повелителя правоверных, и с этого времени, за исключением короткого периода правления Шаха-Шужи, с помощью английских войск, правители Кабула признаются эмирами до наших дней.

Дост Махомед был способным и сильным властелином. Подданные уважали его за отважность и успехи и любили за простоту в обращении и суровую справедливость; Абдуррахман в высшей степени походит на своего деда и наружностью, и характером. Настоящий очерк имеет целью описать как первоначальную деятельность нынешнего эмира, так и постепенное дальнейшее ее развитие, приведшее его в положению правителя соединенного Авганистана и союзника британской Индии.

ГЛАВА II.

Первоначальная деятельность.

Великий эмир, как подданные называли Дост Махомеда, умер в 1863 году, две недели спустя после взятия им Герата штурмом.

Из шестнадцати его сыновей по крайней мере пятеро стремились в трону, а из остальных шесть или семь надеялись на независимое управление провинциями. Прямым же своим наследником Махомед при жизни объявил третьего сына Шир-Али, помимо двух старших, Афзула и Азима, так как мать Шир-Али была знатного рода, а старшие братья были рождены женщиной бенгашкой из простого звания. Нарушение принципа старшинства в престолонаследии повлекло за собою жестокую, долгую братоубийственную войну, ход которой не представлял бы особенного интереса, если бы Абдуррахман, 19-летний юноша, не играл в ней выдающейся роли.

Перед смертью Махомеда, Афзул был правителем Балхской провинции, самой северной в Авганистане, а Азим — Куррамской. Сначала оба брата как бы признали власть младшего [33] Шир-Али; но едва лишь похоронили Махомеда, как Афзул, поддерживаемый бухарским эмиром Узбеком, начал готовиться в нападению на Кабул, а Азим, укрепившись в одной из крепостей Куррама, поднял знамя восстания.

Афзул пользовался между авганцами репутациею храброго вождя, а Азим искусного дипломата, хотя именно его влиянию на Махомеда англичане обязаны счастливому для них невмешательству авганцев в восстания сипаев 1857 года. Предполагают, что оба брата действовали за одно, но если совместный заговор и существовал, то развивался медленно, так как лишь в январе 1864 г. Афзул провозгласил себя эмиром. Азим, между тем, письменно просил помощи у английского поверенного в Пешавере, сообщая о своем единомыслии с Афзулом против Шир-Али. Но Шир-Али сам двинулся на Кабул, сообщив англичанам о своем вступлении на престол, и в декабре 1863 получил от генер.-губернатора Денисона уведомление о признании его преемником Махомеда. К сожалению, это признание было несколько запоздалое вследствие болезни вице-короля, в тому же и сама дружба англичан в Шир-Али была не решительна, результатом чего было самопровозглашение Афзула эмиром.

Тем не менее, Шир-Али разбил войска Азима, собранные в Курраме, и сам Азим бежал в Индию, где был принят дружелюбно англичанами в память оказанной им в 1857 г. услуги. События, происшедшие в Балхской провинции, могут быть переданы лучше всего со слов Абдуррахмана, сообщившего о них генералу Кауфману.

После победы над Азимом, Шир-Али двинулся против Афзула; в июне 1864 г. братья сошлись у Бажгаха, где произошло нерешительное сражение; Шир-Али вернулся в Кабул и повел переговоры о мире, окончившиеся примирением братьев. Абдуррахман, назначенный общим правителем в Тахтакуле, занимался там изготовлением оружия и не принимал участия в этом сражении. Примирившись с братом, Шир-Али поклялся на коране не отнимать у него Балха; но, поверив, и может быть справедливо, слухам об интригах Абдуррахмана, [34] потребовал последнего в себе, не отвечая иначе за последствия. Абдуррахман отказался явиться, что снова повлекло за собой гнев Шир-Али против Афзула. Привезенный вероломным образом в Кабул, Афзул был посажен и закован в вандалы, а Абдуррахман, получив письмо, как ему было сказано от отца бежал по его совету через Аму в Бухару.

Правителем Балха был поставлен племянник Шир-Али, Фатэх-Махомед. Вероломство Шир-Али относительно Афзула и нарушение им клятвы были сильно осуждены даже ближайшими подданными. Враги Шир-Али не сложили оружия. Мать Абдуррахмана, женщина энергичная и умная, переслала в Индию своему зятю Азиму 25.000 рупий с уведомлением, что настало время выказать ему мужество.

Азим завел сношения с недовольными авганцами, но как человек осторожный, не сразу приступил в открытой деятельности. Выйдя из Пенджаба, он некоторое время скрывался в горах Вазиристана и лишь в конце 1865 г. счел возможным еще раз принять участие в мятежных делах Авганистана. С большими опасностями достиг он через Сват и Читрал Бадахшана, где был дружелюбно принят правителем, давшим ему в жены свою сестру и 2 тысячи всадников. В то же время и Абдуррахман не бездействовал. Эмиром бухарским был Музафар-ед-дин, мусульманин фанатик. Абдуррахман, бывши в бегах в Бухаре, женился на его дочери и воспользовался его фанатизмом, чтобы убедить в необходимости навязать Шир-Али за клятвонарушение. Это ему удалось и в июне 1865 г. Абдуррахман со значительными силами перешел авганскую границу. Фец Махомед, начальник пограничного авганского города Акча, пропустил его беспрепятственно через Аму и открыто перешел на его сторону; его примеру последовали другие и Абдуррахман оказался без выстрела властелином Балха и всех провинций в северу от Гинду-Куша.

Шир-Али, между тем, был отвлечен на юг восстанием двух его братьев, выступивших против него из Кандагара в мае 1865 г. Узнавши об этом, Шир-Али двинулся из [35] Кабула, сообщивши о цели своих действий генерал-губернатору Лауренсу, ответившему, что он надеется на такой компромис всех событий, который приведет лишь к благоденствию страны и усилению власти эмира.

Но события совершались независимо от компромиса. Одновременно со вторжением Абдуррахмана с севера, армии Кабульская и Кандагарская сошлись у Кажбаза, где 5 июня 1865 г. произошло сражение, хотя выигранное Шир-Али, но дорого ему стоившее: был убит его сын и наследник Махомед-Али.

Войдя в Кандагар, Шир-Али поселился в нем; смерть сына произвела на него такое впечатление, что его поведение вызвало толки в народе о его сумашествии. Судьба благоприятствовала Абдуррахману; соединившись со своим дядею Азимом, он двинулся на Кабул, усиляемый по пути сердарями, переходившими на его сторону, и в феврале 1866 г. они вошли в Кабул, гарнизон которого частью покорился, частью разбежался.

Известие о падении Кабула вывело Шир-Али из его летаргического состояния; он выступил со всеми силами, бывшими в его распоряжении; 10 мая 1866 г. его армия встретилась у Шейхабада с войсками Абдуррахмана; произошло кровопролитное сражение, окончившееся полным поражением Шир-Али. Потеряв все оружие, слонов и обозы, он поскакал к Кандагару, где с проснувшейся энергией начал готовиться в новой борьбе. Афзул же, бывший узником в Газни, успел бежать в Кабул, где был возведен сыном на трон эмиров; 21 мая он был им признан в Бала-Гиссаре и приветствуем в этом звании агентом индийского правительства.

Политика последнего в это время характеризуется следующим сообщением Министерства Иностранных Дел от 17 апреля 1866 г.:

«Генерал-губернатор заметил в Совете, что трудно предвидеть события в Кабуле. Шир-Али может вернуться в власти. Он доказал, что во многих отношениях обладает достоинствами правителя, но имеет также не мало недостатков. [36] Нет сомнения, что он сам отдалял от себя большинство влиятельных правителей; его же поведение относительно сердара Афзула-Хана, которого он вероломно арестовал после самых торжественных клятв, не может внушить веры в него. До тех пор, пока авганские правители не будут подлежать суду на основании принципов христианства, мы не можем поручиться, что авганцы снова не примкнут к эмиру (т. е. Шир-Али), если только он выкажет решимость и отвагу».

Далее сэр Лауренс высказывает свое мнение о том, какова должна быть деятельность правительства или, лучше сказать, бездеятельность.

«Глубокая политика внушает нам, что мы не должны торопиться считать дела эмира проигранными. Нам следует выжидать дальнейших событий и продолжать ныне признавать эмиром Шир-Али. Если же ему не удастся вернуть Кабул, а сердарь Афзул-Хан утвердит свою власть и обратится к британскому правительству, то последний может быть признан правителем той территории, которую он будет в состоянии удержать.

Наш образ действий должен ясно показать, что мы не хотим ни вмешиваться в борьбу, ни помогать какой бы то ни было партии, что предоставляем авганцам самим разрешать их ссоры и что наше желание быть в добрых отношениях с народом и их правителями de facto».

Такое уверение в принципах нашего бездействия было объявлено не задолго до поражения Шир-Али у Шейхабада. Спустя два месяца после этого события, сэр Лауренс писал Афзулу, обращаясь в нему не как к эмиру, а как к кабульскому кади, следующее:

«Я обязан сообщить Вашему Высочеству, что было бы несоответственно славе и репутации британского правительства нарушить договор с эмиром Шир-Али, не давшим к этому повода, доколе его власть распространяется над значительною частью Авганистана. Этот эмир правит еще Гератом и Кандагаром. Мой друг! Наше правительство сносится с действительными правителями Авганистана. Если Ваше Высочество в состоянии утвердить Вашу власть в Кабуле и искренно [37] желаете быть другом и союзником британского правительства, то я готов считать Вас за такового; но я не могу нарушить существующего обязательства относительно эмира Шир-Али и должен признавать его правителем той части Авганистана, которая ему подчиняется.

Искренность и добрые отношения побуждают меня написать это полностью и откровенно Вашему Высочеству».

Утвердившись в Кабуле, Афзул не двигал дела к большому неудовольствию своего сына. Подпавши вполне под влияние брата Азима, он бросил дела и предался сильнейшему пьянству, тогда как Азим, сделавшись полновластным хозяином, возбудил поголовное недовольство в стране терроричиским образом правления, налогами, конфискациями и взятками.

Пользуясь этим, Шир-Али решил попытаться еще раз вернуть свои потери. Взяв в займы у кандагарских капиталистов один лак рупий и получив еще десять от одного из своих братьев, он собрал несколько тысяч человек и в декабре 1866 г. выступил из Кандагара на Кабул. Первое столкновение с противником было для него удачно, но в решительном сражении под Келатом 16 января 1867 г. он потерпел полное поражение от соединенных сил Абдуррахмана и Азима, при чем первый из них, судя по его автобиографии, считает себя виновником победы. Шир-Али бежал в Герат, победители вошли в Кандагар и таким образом Афзул сделался повелителем, среднего и южного Авганистана.

25 февраля 1867 г. он получил от сэра Лауренса следующее письма, адресованное к нему как к эмиру Кабула и Кандагара:

«Мой друг! Как я писал Вашему Высочеству в предыдущем письме, британское правительство сносится с действительными правителями Авганистана. Поэтому, пока Шир-Али владеет Гератом и поддерживает дружбу с британским правительством, я буду воздавать ему тем же. Но, опираясь на тот же принцип, я готов призвать Ваше Высочество эмиром Кабула и Кандагара и откровенно предлагаю Вашему Высочеству миролюбие и добрые пожелания британского правительства». [38]

Между тем, серьезная опасность угрожала Афзулу с севера; Фец-Махомед, правитель Балха, пропустивший Абдуррахмана через Аму из Бухары, не веривший в обещание оставить Балх в его власти, перешел на сторону Шир-Али. В январе 1867 г. он разбил отряд, высланный против него из Кабула. В апреле он вторично нанес серьезное поражение кабульским войскам. Это известие ободрило Шир-Али; в мае он соединился с Фец-Махомедом у Тахтапула, но не двинулся немедленно на Кабул, а пропустил лучшее летнее время в бесплодном ожидании помощи из Персии и России. Абдуррахман, предвидя опасность, уговаривал умирающего от пьянства отца передать ему правление, но Афзул решительно отказался предпринимать что либо без брата Азима, не желавшего между тем ни выехать из Кандагара, ни помочь Абдуррахману в отражении опасных врагов. Абдуррахман повел войска один и, встретив 13 сентября 1867 г. противника у Пенджареного прохода, разбил его на голову. Фец-Махомед был убит. Абдуррахман с триумфом вернулся в Кабул. Через несколько дней Афзул умер. События, происшедшие в Кабуле в первые дни после его смерти, несомненно полные интриг, остаются до сих пор тайной. Через четыре дня эмиром был провозглашен в Бала-Гиссаре Азим, а Абдуррахман назначен главнокомандующим.

Через месяц сэр Лауренс писал Азиму, называя его эмиром, вали Кабула и Кандагара: «Я узнал с большим удовольствием, что, с согласия сына покойного эмира и одобрения вождей и народа, Вы провозглашены преемником вашего брата. Мой друг, я вполне надеюсь, что это событие поведет к упрочению и счастью государства».

После сорокового дня смерти отца, Абдуррахман перешел Гиндукуш с намерением разбить приверженцев Шир-Али и утвердиться независимым правителем страны между проходами и Аму. Узнав об этом, Шир-Али ушел в Герат. Но на западе население оставалось ему преданным, что заставило Абдуррахмана заняться осадой двух городов: Акчи и Мейменэ. В Акче он зарыл двух непокорных вождей [39] живыми на устрашение народа, чем быстро приобрел его покорность. Но Мейменэ держался месяц и сдался лишь в мае 1868 и то после присланной узбеком Абдуррахману пушки. Затем Абдуррахман пошел на Тахтапул.

Говоря об этом периоде своей жизни, Абдуррахман пишет в своей биографии, что в то время прибыли в нему два посла из Бухары, прося 12 т. человек в помощь против России. Абдуррахман отвечал, будто бы, что он ищет дружбы Белого Царя и не даст войск. По его словам, сильно желая отправить доверенное лицо в Россию, он послал к туркестанскому генерал-губернатору Сеид-Махомеда для изъявления намерения связать его личные дела с интересами Белого Царя. Надо помнить, что это было занесено в биографию исключительно для сведения генер. Кауфмана. По другим сведениям, он ответил, что был бы рад помочь бухарцам, но не может, нова не овладеет Мейменэ.

Воспользовавшись остановкой Абдуррахмана у Мейменэ, Шир-Али послал своего энергичного сына Якуб-Хана на Кандагар; попытка оказалась удачной; Кандагар был взят и Шир-Али вошел в него вслед за сыном. Обстоятельства начали благоприятствовать Шир-Али. Азим, весьма непопулярный в стране, не предпринимал никаких мер ни против Абдуррахмана, ни против Шир-Али; целые дни он проводил в частных беседах с таинственною личностью, слывшей за константинопольского турка Сеид-Руми, врага Англии и тайного агента России. В июне 1868 г. Шир-Али овладел страною до Газни. К этому времени относится меморандум сэра Роульсона, в котором он пишет, что следовало гораздо раньше поддержать Шир-Али, что было бы вовсе не трудно; что и теперь оказать помощь оружием и офицерами было бы своевременно, так как в скором времени Шир-Али завладеет и Кабулом, но помощь должна быть оказана ценою прочного утверждения англичан в столь важном пункте, как Кабул, с тем, чтобы закрыть доступ в него России.

Предсказания сэра Роульсона оправдались. Шир-Али двинулся на Кабул; Азим выступил к нему на встречу, но был [40] предательски обманут сердарем Измаил-Ханом, перешедшим на сторону Шир-Али. В ночь на 21 августа Измаил-Хан взял штурмом Бала-Гиссар, а на следующий день занял Кабул именем Шир-Али. 11 сентября Шир-Али, торжественно встреченный кабульским населением, был провозглашен авганским эмиром. Сэр Лауренс немедленно поздравил его с успехом, «коему он обязан исключительно своим мужеством, искусством и решимостью». Но что несравненно важнее, он приветствовал эмира шестью лаками рупий и 3.500 ружьями.

Азим бежал в авганский Туркестан; его попытка вместе с Абдуррахманом вернуть потерянное была неудачна; в январе 1869 п. они были на голову разбиты в хазарских горах и принуждены были бежать в Вазиристан, так как остальные пути были им отрезаны.

На границе Пенджаба они обратились к британским властям с просьбою дать им убежище; но пограничный офицер, не правильно понимая виды правительства, объявил им, что раз они войдут в британские пределы, то навсегда потеряют право вернуться в Авганистан. Авганцы немедленно прекратили переговоры. Если бы не эта маленькая ошибка, то вся дальнейшая жизнь Абдуррахмана была вероятно иною. Как и следовало ожидать, они решились искать пристанища в другом месте и, покинув Вазиристан, в марте 1869 г. направились в Белуджистан; откуда в Свистан и затем далее в Мешхед. Азиму не пришлось более видеть родины; Абдуррахман вернулся уже один после нескольких лет изгнания.

Быть может, здесь уместно привести характерную легенду об Абдуррахмане в первые годы его деятельности.

Принужденный однажды бежать от врагов, многочисленных как морской песок, он опередил своих немногих спутников и очутился один в лесу у источника с белой, как молоко, водою. Усталый душою и телом, он сошел с коня, пустив его в источнику, лег и заснул. Во сне в нему явилась Пери, обратившаяся в нему со следующими словами: «Абдуррахман, эмир Кабулистана, велики твои печали, но они исчезнут как тучки перед восходящим солнцем. Сын мой, тебе посланы [41] были испытания и ты доказал свое мужество и героизм. Ты достигнешь короны и твое царство будет страшно народам. Могущественные государства будут соблазнять тебя, убеждать и угрожать, но будь смелее, не слушай соблазнителя. Твоя страна будет яблоком раздора между двумя сильными царствами; они оба будут протягивать тебе руку дружбы.

Абдуррахман, будь осторожен; не верь предателям ни северным, ни южным, ни восточным, ни западным. Если ты поверишь словам чужеземца, твое царство падет, тебя и твоих постигнет вечная неволя. Но если ты будешь мудрым, то будешь походить на драгоценный камень на вершине высокой горы и твое потомство будет многочисленно как звезды на небе».

ГЛАВА III.

В изгнании.

Абдуррахман не долго оставался в Мешхеде; отклонив приглашение шаха прибыть в Тегеран, он направил свой путь в Хиву, рассчитывая далее попытать счастья в России. Азим же отправился в Тегеран, но умер на пути в Шахруде в октябре 1869 г.

Из Хивы Абдуррахман перешел в Бухару; эмир Мусафири-Эдин, желавший сохранить с авганским эмиром Шир-Али хорошие отношения, принял Абдуррахмана, но учредил над ним надзор. Не считая Бухару вполне верным убежищем, Абдуррахман тотчас же завел сношения с Россией. В декабре генерал Кауфман получил от него два письма; в одном из них он уверял, что все население Авганистана поголовно возбуждено и что с помощью России он быстро низвергнет Шир-Али; тогда «Авганистан со всем своим достоянием будет принадлежать Белому Царю».

В другом письме он писал:

«Вы слышали, что наша страна отдала себя под покровительство Англии. Я надеюсь на Вас, так как хорошо знаю, [42] что владения Белого Царя обширнее немецких, французских и британских вместе взятых. Прибыв в Мешхед, я узнал, что Персия признала покровительство России; тогда я направил свой путь через туркменские степи в Хиву, предполагая затем прибыть к Вам».

О сношениях Абдуррахмана с ген. Кауфманом был препровожден великобританскому послу в Петербурге меморандум, в котором было сказано следующее: «Абдуррахман, задержанный бухарским эмиром, переслал несколько писем ген. Кауфману, предлагая воспользоваться его влиянием и связями в Авганистане и прося, в замен, помощи для восстановления своих прав. Ген. Кауфман отвечал, что Россия решила не вмешиваться во внутренние дела Авганистана, вследствие чего всякие дальнейшие сношения по этому вопросу были бы бесполезны».

По словам русского писателя Терентьева, ген. Кауфман обещал Абдуррахману радушный прием, но сообщал, при этом, что Россия не имеет причины считать Шир-Али своим врагом, пока он сам не нарушит мира или спокойствия на бухарской границе, тем более, что он признан эмиром дружественной России страной — Англией.

Тем не менее, Абдуррахман усмотрел, что его положение в России будет лучше, чем в Бухаре, и воспользовавшись первым случаем, бежал из бухарских пределов в сопровождении своего двоюродного брата Шеак-хана и 200 человек.

В феврале 1870 г. он достиг Самарканда, затем прибыл в Ташкент, где был принят ген. Кауфманом.

В его просьбе дать ему 3 т. рублей и семь пушек, составить отряд из беглых авганцев и персов и потребовать от бухарского эмира разрешения содержать пост на Аму в Керках или Ширабаде для сношений с приверженцами в Авганистане ему было отказано. Но ген. Кауфман разрешил ему держать при себе прибывшую с ним свиту и объявил о назначении ему ежегодной субсидии в 18.000 руб. Русское правительство приложило все старания для убеждения английского министерства иностранных дел в том, что Абдуррахману не оказано никакой поддержки в его замыслах против Шир-Али; кроме [43] выше упомянутого меморандума, кн. Горчаков препроводил английскому послу копию с письма ген. Кауфмана в афганскому эмиру, найденного ген. Робертсом 1879 г. при взятии Кабула. Это письмо, помеченное 28-го марта 1870 г., было следующего содержания: «Вам, быть может, уже известно, что ваш племянник Абдуррахман недавно прибыл в Ташкент и был принят мною, как представителем моего Августейшего Повелителя, с почетом и сердечностью.

Не желая, чтобы пребывание сердаря в Ташкенте возбуждало в вас какое либо сомнение, я считаю уместным высказать вам откровенно и искренно мои взгляды на отношения между Россией и Авганистаном. Владения Царя в Туркестане не граничат с вашими; мы разделены бухарским ханством; поэтому никаких недоразумений между нами быть не может; хотя мы и отдаленные соседи, но мы должны и можем жить в согласии. Руководствуясь именно этим соображением, я отвечаю Абдуррахману на его просьбу прибыть в Ташкент, что мой Августейший Повелитель никому не отказывает в гостеприимстве, тем менее лицам, коих постигла невзгода, но что он никак не может рассчитывать на мое вмешательство в его раздоры с вами, ни на мою помощь».

Надо заметить, что в то время отношения между Россией и Англией были самые дружественные. Кн. Горчаков, месяца два спустя, препроводил английскому послу полученное им письмо от ген. Кауфмана, в котором генерал сообщал ему о неоднократном подтверждении им Абдуррахману о несбыточности его надежд на помощь России против Шир-Али. На уверения сердаря в выгодах для самой России от свержения Шир-Али, «я напомнил ему», писал ген. Кауфман, «что мы приняли его не как врага Англии или претендента на Кабул, а как бездомного и бедствующего человека. Я заметил ему, что наши отношения с Англией, покровительницей его дяди, отличаются полным миролюбием и согласием и что мы не только не думаем о войне с Шир-Али, но, напротив, желаем ему всякого благополучия».

Таким образом Абдуррахман сделался пенсионером Белого Царя в Самарканде. Посетивший его в 1873 г. [44] американец Шюйлер описывает его как человека обладающего собственным достоинством, сильным характером и видимою привычкою повелевать. Охотно разговаривая о политике, Абдурахман высказывал убеждение, что авганский народ очень не расположен в англичанам; что выплачиваемая Англией субсидия нисколько не подкупает население, которое не изменит своих неприязненных чувств даже за все сокровища Индии. Он уверен, что авганцы только и думают о том времени, когда он, Абдуррахман, сделается их эмиром. Вместе с тем он не выказывал симпатии и к России. В первый мой приезд в Ташкент, говорит он, я ездил в экипаже генер.-губернатора, во второй — наемном экипаже, а в третий приезд — ходил пешком. О пребывании Абдуррахмана в Самарканде имеется весьма немного сведений. Путешественники разных национальностей, имевшие случай видеть его в Самарканде, дают отзывы о нем, касающиеся более его наружности, образа жизни, но не образа мыслей, взглядов, надежд, политических убеждений. Известно, что он был очень бережлив, расходовал не более 5.000 руб. в год, при возможности старался продавать проезжим иностранцам предметы азиятской роскоши как можно дороже и по-видимому собирал деньги для выполнения своей заветной мечты — возвращения в Авганистан эмиром. По описаниям полковника Поллока, чиновника британского правительства в Индии, он не прекращал тайных сношений с авганцами, но его дело при жизни Шир-Али было, по мнению Поллока, неосуществимо; после же смерти эмира, в особенности же с помощью России, он легко мог достигнуть авганского трона. Были слухи, что Абдуррахман просил разрешения участвовать в Хивинской экспедиции и что ему было отказано. Но насколько это верно — неизвестно. Ген. Скобелев сообщает в своих записках, что весною 1871 г. Абдуррахман просил его передать ген. Абрамову, губернатору Зарявшана, о готовности сильной партии в Авганистане способствовать ему к низвержению Шир-Али, испрашивая необходимые для этого 60000 руб. и обещая быть верным другом России. Ответ был в том смысле, что Россия не имеет намерения ссориться с Англией. [45]

Много лет спустя Абдуррахман говорил сэру Пайну, что во время пребывания в Самарканде он старался казаться человеком не далеким; но едва ли ему это удавалось, так как русские считали его, без сомнения, за человека очень способного и с ненасытным честолюбием. Они ошибались только, думая, что он будет вечно благодарен им за их не очень щедрое гостеприимство.

В ноябре 1872 г. один из тайных посланцев Абдуррахмана в Кабул попался в руки Шир-Али. На допросе с пыткою он сознался, что Абдуррахман имеет сношение с некоторыми авганскими вождями, что им привезено письмо к одному из них. Шир-Али принес об этом жалобу Туркестанскому генер.-губернатору, прося воспретить Абдуррахману дальнейшие сношения, и просил британское правительство оказать влияние в этом деле. Письмо Абдуррахмана было следующего содержания:

«Так как я узнал, что вы питаете во мне привязанность и дружбу, то я пользуюсь случаем прислать вам это письмо. Если вы намерены поддерживать магометанскую религию, то надеюсь присоединитесь с вашими друзьями ко мне для распространения веры Пророка, так как Шир-Али слуга англичан и разорит вас магометан. Если вы будете ревностны и полезны мне, то будете возвышены в обоих мирах; а службою Шир-Али вы ничего не достигнете».

Послание, отправленное по этому поводу генер.-губернатору, было следующее: «хотя сердарь Абдуррахман находится далеко от нашей страны, но он стремится порвать узы дружбы между вами и нами и нарушить мир, коим пользуются народы. Недавно он прислал письмо одному из его приверженцев, которое я препровождаю вам в надежде, что вы, во избежание нарушения дружбы и мира, удержите его в будущем от столь низких поступков».

Русское правительство решило было удалить Абдуррахмана в Европейскую Россию, о чем кн. Горчаков в январе 1874 г. сообщил лорду Лофтусу, но эта угроза не была приведена в исполнение. [46]

Прибыв в Самарканд 26 лет от роду, Абдуррахман провел десять долгих лет в русском Туркестане, оттачивая свой меч, говоря по азиатски, но не зная, когда придется им ударить и зорко следя за событиями, происходившими в центральной Азии, и в особенности за развитием в последние годы разногласия между британским правительством и Шир-Али.

А в этот десятилетний период времени произошло не мало событий. В 1870 г. русские заняли Михайловск; в следующем году была экспедиция против туркмен, положившая начало завоевания Закаспийского края. В 1872 г. русское правительство заключило договор с кашгарским эмиром Якуб-Беком и признало независимость восточного Туркестана. В начале 1878 г. Россия и Англия определили Аму северной границей Авганистана, в мае того же года русские взяли Хиву; в 1875 г. присоединили к себе Кокандское ханство.

В 1877 умер Якуб-Бек и Кашгар снова отошел в Китаю. В следующем году Россия, готовясь к войне с Англией, отправила посольство в Кабул и двинула войска к авганской границе и к Памирам; берлинский трактат остановил эти наступательные действия, но не достаточно рано, чтобы помешать разрыву между Англией и Авганистаном, которым и воспользовался Абдуррахман, о чем будет изложено в следующей главе.

ГЛАВА IV.

Абдуррахман в Кабуле.

Смерть эмира Шир-Али в феврале 1879 г. представила Абдуррахману удобный случай для попытки вернуться на родину. Но Россия по-прежнему отказала ему в какой либо поддержке.

Сын Шир-Али, Якуб-Хан был провозглашен эмиром, вошел в сношения с Англией и приглашал в свою столицу [47] английскую миссию. Но нападение на британскую резиденцию 3-го сент. 1879 г., имевшее результатом убийство Каваньяра и его товарищей, изменило положение дел.

Якуб-Хан, арестованный англичанами, пробыл до конца сентября в английском лагере, а затем отвезен под стражею в Индию. Телеграмма о низвержении Якуб-Хана и его отбытии в Индию была получена в Ташкенте в начале декабря. Ген. Кауфмана в это время в Ташкенте не было; он был на пути из Петербурга в Туркестан; заместитель сообщил Абдуррахману кабульские известия и объявил ему, что он свободен в своих действиях.

Проведя три дня в размышлении, Абдуррахман решился попытать счастья.

Получив от русских около 25000 р. и две сотни с казны заряжающихся ружей, он выступил из Ташкента в сопровождении ста человек, бывших с ним в изгнании. По другим сведениям у него было около 160.000 руб., сбереженных им от получаемой пенсии. Направивши свой путь через Гиссар и Болаб, он перешел Аму-Дарью близ Рустока, небольшого города Кундушской провинции. В начале февраля 1880 г. до Англии дошел слух, что он занял Гхори и что в нему присоединился кундушский хан султан Мурад.

Султан Мурад, вождь каттыганских узбеков, пользовался в стране значительною долею известности. В войсках 63-68 гг. он был на стороне Абдуррахмана, затем перешел к Шир-Али, а в 1879 г. обращался к сэру Робертсу с предложением подчиниться со своей провинцией непосредственно британскому правительству, на что получил отказ с советом ладить с эмиром.

Из других вождей поспешил присоединиться в Абдуррахману мирза Сури-Бек, правитель Колаба, а за ним мирзы Бадахшана; надо думать, что Абдуррахман провозгласил себя избавителем страны от чужеземного влияния и обещал изгнать всех неверных. Дела шли так удачно, что в марте 1880 г. он был господином почти всего авганского Туркестана. Узбек, правитель Мейменэ, был единственным вождем [48] к северу от Гинду-Куша, не признавшим Абдуррахмана. 14-го марта лорд Литтон телеграфировал статс-секретарю о необходимости приискать кого либо из туземных вождей для назначения правителем Кабула и северного Авганистана в виду предстоящей эвакуации английских войск, но, сомневаясь найти подходящего в Кабуле, он предлагал признать Абдуррахмана законным наследником Дост-Махомеда. Для южного Авганистана был предложен и вскоре утвержден сердарь Шир-Али с титулом вали и под претокторатом Англии. Британское правительство решило войти в переговоры с Абдуррахманом, но представлялось сомнительным удовольствуется ли он Кабулом и Балхом без Кандагара и Герата. 1-го апреля 1880 г. Лепель Гриффин писал Абдуррахману: «так как сделалось известным, что вы вошли в Авганистан, то я посылаю вам это письмо с доверенным лицем, через которое вы можете передать, если пожелаете, ваши нужды к британскому правительству, сопряженные с вашим появлением в Авганистане». Доверенный Гриффина был уполномочен, кроме того, сказать Абдуррахману, что Англия приветствует его и не придает значения его долгому пребыванию в России, что она в состоянии помочь ему в большей степени, чем Россия, и что его собственные интересы, требуют его дружелюбных сношений с Англией.

Абдуррахман отвечал:

«Я имею счастье получить письмо от чиновника британского правительства, в котором спрашивают меня — чего я хочу в Авганистане. Мои почтенные друзья хорошо знают, что в течение 12 лет моего пребывания в государстве русского Императора я день и ночь лелеял мысль о возвращении на родину. После смерти Шир-Али, когда не было никого, чтобы управлять нашими племенами, я намеревался вернуться в Авганистан, но мне это не удалось; Якуб-Хан, войдя в соглашение с британским правительством, был признан эмиром. Но затем он отшатнулся от вас и, поддаваясь пагубному влиянию, предоставил двум несведущим лицам власть над [49] Авганистаном, правление над которых при моем деле было таково, что ночь была светла как день.

Авганистан потерял дружбу всех народов и началось его разорение. Так как ныне вы хотите знать мои желания и надежды, то вот они: чтобы, доколе существуют ваша Империя и Россия, мои соплеменники, живя в счастье и мире, были верны и преданны обоим государствам. И мы надеемся, что вы, питая симпатию в авганскому народу, утвердите его под почетным покровительством обеих держав. Это будет способствовать доверию обеих и даст мир Авганистану и спокойствие народу Бога. Вот мое желание. Остальное зависит от вас».

Кроме того Абдуррахман поручил передать на словах, что, бывши двенадцать лет гостем русского Царя, он ни за что не хотел бы показаться им неблагодарным и потому желал бы дружбы обеих держав, но в особенности Англии, которая, он надеется, даст ему такую же независимость, какою пользуется Персия. Вместе с тем он выразил желание прибыть в Шарикар с 600 всадниками для переговоров с английскими чиновниками.

Лорд Литтон вполне признавал желание Абдуррахмана не ссориться с Россией; он ясно видел, что будущий эмир дорожит, однако, больше дружбой с Англией; но ему представлялась задача выяснить Абдуррахману, что южная часть Авганистана никогда не войдет в состав его владений. Переговоры об этом были возложены на Гриффина. 30-го апреля он приглашал Абдуррахмана поскорее прибыть в Кабул, так как ставшее у власти министерство Гладстона стремилось к скорейшей эвакуации английских войск из Авганистана. В своем ответе от 16 мая Абдуррахман писал: «мой друг, я всегда надеялся и надеюсь на дружбу британского правительства, но вы хорошо знаете характер авганского народа. Слово одного человека ничего не значит, пока весь народ не признает, что я хочу для него добра. Я верю в Бога, что я и народ, соединившись, можем быть когда нибудь вам полезными, хотя вы в нас и не нуждаетесь; но в этом мире бывают непредвиденные случайности». [50]

Отправив письмо, Абдуррахман объяснил всем окружавшим его положение дел и по общему согласию дал знать в Кабул, что до отбытия туда он ждет ответа на следующие вопросы: каковы будут границы его владений и будет ли в них включен Кандагар? Будут ли британские вооруженные силы находиться в Авганистане? Для отражения каких именно врагов британского правительства потребуется от него содействие? Наконец, какие выгоды получат от Англии он и его соплеменники?

Затем, он сообщал, что по получении ответов на эти вопросы, он передаст их вождям и, если ответ будет признан соответствующим, то он немедленно прибудет в Кабул, а также, что он приказал вождям удерживать своих людей от каких либо враждебных действий против англичан.

Было очевидно, что Абдуррахман оттягивал дело. Одновременно с подобными миролюбивыми его заверениями, были перехвачены его письма к вождям, в которых он приказывал всем быть вооруженными и в готовности в военным действиям; кроме того, ходили слухи о его сношениях с Махомед Дженом, готовившимся к нападению на англичан.

Положение было не надежное. Раздавались обвинения против генерала Робертса за удаление им из Кабула Якуба-хана.

Министерство Иностранных Дел писало генералу Мак-Грегору: «Если бы вы, Робертс и Бекер не выказали такой поспешности в удалении малозначащего Якуба, то мы избежали бы нынешних затруднений».

Вскоре прибыл вновь назначенный либеральным кабинетом вице-король маркиз Рипон. Первым его распоряжением была инструкция, согласно которой надлежало написать увертывающемуся сердарю письмо в более определенном тоне, но, однако, без согласия на признание его правителем соединенного Авганистана. Получив подобную инструкцию, Лепель Гриффин отправил 14 июня следующее послание:

«По приказанию правительства я отвечаю вам на поставленные вами вопросы. Во первых — по вопросу о положении [51] правителя Кабула относительно других держав. Так как британское правительство не допускает вмешательства других держав в дела Авганистана, и так как Россия и Персия ручаются за таковое невмешательство, то очевидно, что правитель Кабула обязан не иметь политических сношений с другими государствами, кроме Англии. Если же какая либо держава сделает попытку вмешательства в авганские дела и подобная попытка поведет к враждебным действиям против правителя Кабула, то британское правительство обязуется поддержать последнего и в случае надобности отразить нападение, подразумевая, без сомнения, неотступное его следование советам Англии в делах его внешних сношений».

Несмотря, однако, на таковую определенность тона, вопрос о том, в каком виде и размере Англия обязуется поддержать правителя Кабула, так и остался, да остается и поныне, не выясненным. Далее в письме следовало:

«Во вторых — по вопросу о границах я должен сказать, что вся провинция Кандагара подчинена особому правителю, за исключением Пишина и Сиби, объявленных владениями Англии. Британское правительство не намерено вести с вами каких либо переговоров ни об этом, ни о северо-западной границе, соглашение о которой было постановлено при бывшем эмире Якуб-Хане. Затем, оставляя в силе сделанные ограничения, британское правительство желает, чтобы вы утвердили вашу власть над Авганистаном (исключая Герат, за который оно хотя и не может вам поручиться, но не будет мешать вам в ваших стараниях подчинить его) в такой же степени, как и бывшие эмиры вашей династии. Британское правительство, не желая вмешиваться во внутренние дела вашей территории, не требует пребывания где либо английского резидента; но для соблюдения обычных отношений между двумя смежными дружественными государствами полагает уместным пребывание в Кабуле мусульманского агента британского правительства, выбранного по соглашению».

Абдуррахман, получив это послание, вовсе не торопился открыть свою игру. Он немедленно ответил, благодаря за [52] высказанные ему пожелания, но ни слова не упомянул о Кандагаре. Британские власти в Кабуле еще раз увидели, что на Абдуррахмана надежды мало, тем более, что получены были сведения о скором возобновлении неприязненных действий по инициативе сердаря. Решили прервать с ним сношения и избрать кого либо другого для Кабула.

«Мы уже достаточно поиграли с этим молодцом», писал Мак-Грегор в своем дневнике. Находившиеся в Кабуле авганцы высказывали мнение, что если сердарь примет эмирство из рук английского генерала и войдет в город до эвакуации английских войск, то этим сильно уронит себя в главах населения. Но ближе всего к истине предположение, что Абдуррахман просто не доверял сэру Гриффину, также как и последний не доверял первому. Соглашаясь, вероятно, с выскаканной однажды Шир-Али фразой, что дружба Англии — слово, написанное на льду, Абдуррахман, по-видимому, опасался ареста и дальнейшей участи Якуб-Хана.

Когда положение обеих сторон стало напряженным до крайности, Абдуррахман решил, наконец, после нескольких еще приглашений выйти из выжидательного положения. 20 июля 1880 г. он прибыл в Шарикар в Кухистане, а британские власти созвали немедленно же в Кабуле дурбар из вождей и почетных лиц и провозгласили сердаря эмиром Кабула. Сэр Гриффин обратился в собранию со следующими словами: «ход событий привел сердаря Абдуррахман — хана к положению вполне отвечающему желаниям и ожиданиям правительства, в виду чего вице-король и правительство королевы-императрицы имеют удовольствие объявить о всенародном признании ими, сердаря Абдуррахмана, внука знаменитого эмира Дост-Махомеда, эмиром кабульским. Правительству весьма приятно, что вожди и население остановили свой выбор на выдающемся члене баракайской семьи, прославившемся воине, мудром и опытном муже. Его чувства к Англии самые дружественные и пока его правление будет доказывать, что он воодушевлен таковыми чувствами, он всегда может ожидать поддержки Англии. Он докажет наилучшим образом свою дружбу в [53] правительству, признав своими друзьями тех из его подданных, которые оказывали нам услуги».

Эти слова были встречены молчанием; никто из присутствовавших не выразил ни одобрения, ни несогласия.

Но дело было сделано и на другой день имя Абдуррахмана было поминаемо в мечетях за молитвою. Сэр Гриффин собрался выехать для приветствовали эмира, когда была получена телеграмма об уничтожений целой английской бригады у Майванда. Это известие требовало возможно скорейшего окончания переговоров с Абдуррахманом и его прибытия в Кабуле, так как необходимо было двинуть английские войска для возмездия за Майванд.

30 и 31 июля и 1 августа произошло свидание между Абдуррахманом и сэром Гриффином в Цимме, в 16 милях и севернее Кабула. Политического агента сопровождали 2 эскадрона кавалерии, а эмира сотня с ног до головы вооруженных, дикого вида, всадников из северного Авганистана.

Сэр Гриффин и его спутники были поражены наружностью Абдуррахмана и умением его держать себя.

В синей книге помещен отзыв сэра Гриффина об Абдуррахмане такого рода:

«Абдуррахману на вид около 40 лет; он среднего роста, крепкого телосложения; у него в высшей степени умное лицо, карие глаза, приятная улыбка и открытые, любезные манеры. Он произвел самое приятное впечатление на меня и офицеров. В разговорах он выказывал и здравый смысл и глубокие политические суждения, а его замечания отличались тонкостью и ловкостью. Он казался проникнутым желанием быть в сердечных отношениях с индийским правительством».

В беседах с Гриффином Абдуррахман охотно говорил о России; признавался, что русские были добры к нему и даже щедры, но тем не менее высказывал желание быть совершенно независимым от них и относился иронически к мнению, будто русские внушили ему мысль войти в Авганистан. [54]

Он не отрицал большой нужды в деньгах и выражал надежду на щедрую помощь Англии, в которой ему и не отказали.

Но кроме денег, эмир упирал на необходимость каких либо письменных обязательств. Это было предвидено и Гриффин вручил ему документ, засвидетельствованный печатью представителя британского правительства в Кабуле и заготовленный на всякий случай согласно инструкции лорда Рипона. Этот документ, содержание которого приведено ниже in extenso, не имел характера договора, но лишь соглашения.

«Обычные приветствия. Вице-король узнал к своему удовольствию, что Ваше Высочество намерены прибыть в Кабул согласно приглашению британского правительства.

Во внимание к одушевляющим Вас дружественным чувствам и в ожидаемой пользе для страны от принятия Вами власти над ней, правительство признает Ваше Высочество эмиром Кабула. Я уполномочен от имени вице-короля объявить Вам, что Англия отказывается от вмешательства во внутреннее управление Вами страною и не требует пребывания английского резидента где либо на Вашей территории, но желало бы иметь в Кабуле своего мусульманского агента, выбранного по взаимному соглашению.

Ваше Высочество требовали, что бы вам были выяснены виды британского правительства на положение кабульского эмира относительно других держав. Вице-король уполномочил сообщить Вам, что так как Англия не допускает вмешательства других держав в авганские дела, а Россия и Персия ручаются за таковое невмешательство, то очевидно, что Ваше Высочество можете иметь политические сношения исключительна с Англией.

Если какая либо держава попытает вмешаться в Ваши дела и подобная попытка поведет к нападению на Ваши владения, то британское правительство готово будет помочь Вам в том виде и размере, как ему покажется необходимым, но разумеется лишь в том случае, если Ваше Высочество будете неотступно следовать в Ваших внешних сношениях советам Англии». [55]

По-видимому, эмир остался доволен означенным документом; он не сделал, по крайней мере, никаких возражений.

Таким образом закончилось свидание.

Неделю спустя генерал Робертс выступил в знаменитый поход на Кандагар, а 10-го августа остальные английские войска под начальством генерала Стиварта очистили Шерпур и двинулись обратно в Индию.

Эмир прибыл в Шерпур в минуту выступления, чтобы пожелать им счастливого пути, при чем в своей речи высказал много благодарности Англии и обещание, что его меч будет всегда к услугам вице-короля. Перед оставлением английскими войсками Кабула эмир получил 665.000 рупий и обещание еще 500.000 в сентябре. Кроме того, ему было подарено 30 пушек и оставлены в целости кабульские укрепления; раньше предполагалось их разрушить, но эмир просил оставить их, так как иначе умалился бы его авторитет в глазах народа.

Признанный эмиром Кабула, Абдуррахман оттягивал свое вступление в Бала-Гиссар. Надо думать, что ему не хотелось, чтобы церемония совершилась, пока английские войска не будут вовсе потеряны из вида. По советам астрологов он назначил торжество через воскресенье и надел, во избежание всяких зол, изумрудный перстень с надписью: «Эмир Абдуррахман 1297».

ГЛАВА V.

Создание государства.

Не много может быть сказано с уверенностью о первых действиях Абдуррахмана, как эмира кабульского. Доходившие до Индии слухи узнавались по базарным сплетням в Пешавере или Лагоре.

По словам доктора Беллью, первым распоряжением эмира было оградить свои владения от всяких сношений с Индиею, [56] а затем он занялся упорным преследованием приверженцев бывшего эмира Шир-Али и лиц, содействовавших англичанам при окупации. Некоторые из первой категории были изгнаны из пределов страны, других постигла более печальная участь. Друзья англичан также не имели основания радоваться водворению нового эмира, но надо полагать не по причине неприязненных к ним чувств эмира, а потому что эмир сильно нуждался в деньгах, а англичане щедро платили за услуги. Абдуррахман занялся в первое же время своими семейными делами. Его жены и дети, оставшиеся в Самарканде, были доставлены в Кабул, а 22-го ноября он женился на второй жене, дочери Атайкула-хана, занявшей место главной жены.

Но ни молодая, ни старая жены не могли отвлечь внимания эмира, хотя вовсе не аскета, от стремления, ставшего главной целью его жизни, восстановить государство в пределах, современных Дост-Махомеду.

Положение Абдуррахмана выяснилось так: он был господином Кабула. Его власть в северу от Гинду-Куша была признана его двоюродным братом Исаак-ханом, которого эмир оставил правителем Балха; его сотоварищ по изгнанию, Абдулла-хан, правил его именем Бадахшаном и Ваханом; правитель Мейменэ склонялся в признанию его эмиром; но по другим направлениям оставалось сделать еще многое: Кандагар был занят англичанами, а Эюб-хан владел Гератом, куда он скрылся после поражения, нанесенного ему 1-го сентября ген. Робертсом. Выше упомянуто было о том, что британское правительство, решив отделить Кандагар, назначило Шир-Али кандагарским вали; но это мероприятие оказалось неудачным; Шир-Али был слаб характером и непопулярен, а после поражения британских войск у Майванда сам просил лорда Рипона позволить ему удалиться в Карачи под покровительство Англии. Таким образом Шир-Али, выдвинутый англичанами, быстро покончил свою политическую карьеру, чем вполне был обязан неспособности английских военачальников, Кандагар же остался в ожидании своей дальнейшей судьбы. По вопросу о том, что делать с Кандагаром, мнения [57] оказались совершенно противоположными. Генерал Робертс настаивал на необходимости удержать Кандагар, считая его важнейшим стратегическим пунктом; главнокомандующий сэр Гейнс был того же мнения; все высказывали уверенность, что оставление Кандагара повлечет за собою потерю всякого влияния на Авганистан. Но сэр Уольслей доказывал, что окупация Кандагара нисколько не будет выгодна в военном отношении, а напротив будет лишь сопряжена с большим риском. «Если Россия двинется на Герат», говорил он, «то мы, конечно, должны занять Кандагар, если не желаем отдать Индию или позволять взять ее у нас. Но мы должны по возможности оттягивать такую меру во избежание громадных расходов. Так как мы всегда можем занять Кандагар весьма легко, то я порицал бы самым строгим образом исполнение этого без крайней необходимости, а затем я придерживаюсь мнения, что чем скорее наши войска будут выведены благополучно и почетно, тем более это принесет пользы интересам Индийской империи».

Теперь не время возбуждать вновь бывшие раздоры; решить вопрос, кто ответствен в очищении Кандагара от английских войск, предстоит будущему историку; факт тот, что второе мнение восторжествовало; Кандагар был передан эмиру, а 15 апреля 1881 г. началась эвакуация войск.

Но Кандагар не достался фактически эмиру без выстрела. Эюб-хан, усилившись в Герате, сделал попытку захватить южный Авганистан. В июне 1881 г. он двинулся на юг и, разбив эмирского губернатора, занял 27 июля Кандагар. Положение эмира было не блестяще. Его авторитет еще не был вполне упрочен в Кабуле; даже его приверженцы завязали сношения с победителем Эюбом; гильзаи были готовы к восстанию; население Вардака и Кухистана выказывало недовольство; тем не менее Абдуррахман, понимая, что оставить Эюба в Кандагаре было бы безумием, двинулся лично против него; но предварительно уладил дело с гильзаями, посеяв раздоры между их вождями. Подойдя к Кандагару, эмир более склонный теперь к политике, чем к военному делу, подкупил часть войск Эюба, после чего ему не стоило много труда [58] одержать победу в сражении, данном 22 сентября под Кандагаром. Эюб-хан бежал в Персию и таким образом Кандагар фактически был присоединен в владениям нового эмира. Дела Абдуррахмана приняли почти одновременно удачный оборот и на другом пункте. Перед выступлением на Кандагар, эмир, по совету Исаак-хана, губернатора Балхской провинции, двинул войска под предводительством Абдул-Кундуш-хана на Герат в предположении, что Эюб оставил его беззащитным. Попытка удалась и 4-го августа 1881 г. Герат пал перед войсками эмира. Абдул, во внимание в его заслугам и по просьбе Исаак-хана, был назначен правителем Герата и командующим войсками в западных провинциях. Власть Абдуррахмана простиралась теперь над всем Авганистаном, за исключением незначительной узбекской провинции Мейменэ, начальник которой Дайлавар-хан был на стороне Эюба.

Население этой провинции почитается во всей Средней Азии за самое мужественное и воинственное. Еще в 1868 г. город Мейменэ оказал серьезное сопротивление нынешнему эмиру. Так и теперь, провинция сохраняла долго свою независимость. Дайлавар-хан обращался за помощью и к Англии, и к России, и к мервским туркменам, обещая принять их покровительство, но нигде ему не посчастливилось; он отстаивал свою страну до последней крайности, пока, наконец, через 3 года, 10-го апреля 1884 г., Мейменэ не был взят войсками эмира, подкупившего гарнизон английскими рупиями. Вся вышеозначенная деятельность Абдуррахмана по расширению владений вполне совпадала с намерениями британского правительства, но дальнейшие его действия были несколько иного характера: получая английские деньги, он начал пользоваться ими для предприятий, не замедливших встревожить его друзей и союзников. Он обратил свое внимание на Шугнан и Рошан, две небольшие области, лежащие к югу от Памиров, по обе стороны р. Пянджа. Владел ими Шах-Юсуф-Али, потомок Шах-и-Хамоша, бухарского дервиша, обратившего их население в магометанство и ставшего первым их правителем. [59]

В продолжение целого столетия в этих провинциях постепенно развивалась торговля людьми и в особенности женщинами, отличающимися и поныне заметною красотой; при Юсуфе же рабы сделались единственным предметом торговли; но тем не менее Юсуф, не смотря на суровый нрав, пользовался популярностью среди подданных.

Юсуф-Али считался русскими за данника коканского хана, в виду чего Россия, по присоединении ханства, предъявляла свои требования также на Шугнан. Но Юсуф, подобно другим второстепенным владетелям в Средней Asia, желая сохранить хорошие отношения со всеми сильными соседями, объявлял себя вассалом каждого из них; он искал покровительства у Якуб-Бека, у эмира бухарского, хана кокандского и эмира авганского. Полковник Гордон, посетивший в 1874 г. Шугнан, нашел Юсуфа весьма встревоженным от известий, что Россия и Англия решили определить Аму-Дарью границей авганской территории, Юсуф предлагал подчинить кишлаки левого берега Пянджа авганскому эмиру, а самому, оставаясь правителем населения правого берега, стать в зависимость к Бухаре или России.

Абдуррахман, зная склонность Юсуфа к последней, о радушном приеме, оказанном им в 1882 г. доктору Регелю и другим русским, для которых вход в Шугнан был беспрепятствен, решил свергнуть Юсуфа-Али. В сентябре 1883 г. несчастный Юсуф был привезен в Кабул и арестован. О том, как это произошло, достоверных сведений не имеется. Вместо Юсуфа правителем Шугнана был поставлен Гульзар-Хан, уроженец Кандагара, остановивший осенью 1883 г. движение рекогносцировочного отряда Ионова.

Почти одновременно с событиями в Шугнане Абдуррахман вмешался также в дела Вахана, горной страны, лежащей к югу от Шугнана; изгнав природного ее правителя, эмир поставил своего — Гафар-Хана из киргизской семьи.

Вмешательство Абдуррахмана в дела Шугнана было причиной важных недоразумений. Главный город Шугнана, Бар-Пяндж, вместе и крепость, расположен на левом берегу Аму, [60] здесь называемой Пянджом, т. е. он лежит в пределах авганской территории, определенной англо-русским соглашением 1873 г.; но большая часть кишлаков находится на правом берегу реки, откуда и заставил уйти Гульзар-Хан русский отряд, что было актом нарушения упомянутого соглашения. Россия, имея несомненно основания в протесту, не замедлила его предъявить. Великобританский посол в Петербурге получил в декабре меморандум следующего содержания:

«Шугнан и Рошан, смежные не только с Бухарой, но и с русской областью, Ферганской, пользовались постоянною независимостью; хотя последствия бывших в этой части Средней Азии восстаний и отравились на этих провинциях, но они неизменно находились под управлением туземных вождей.

С другой стороны, они не входят в число провинций, признанных по соглашению 1873 г., владениями авганского эмира; это служит лучшим доказательством, что вторжение хана бадахшанского в Шугнан является насилием и нарушением сказанного соглашения и может повести к недоразумениям между Бухарой и Авганистаном. Императорский кабинет, имея желание предупредить возможные осложнения, убеждено, что и Великобритания не останется со своей стороны равнодушной в положению дел, угрожающему поколебать в основе соглашение 1873 г., способствовавшее десятилетнему периоду мира в этой части Средней Азии. В виду изложенных обстоятельств императорский кабинет надеется, что правительство ее величества королевы употребит все свое влияние, дабы убедить кабульского эмира по возможности скорее удалить из Шугнана и Рошана авганских чиновников и гарнизон и навсегда отказаться от вмешательства в дела этих провинций».

Лорд Грэнвилль отвечал, что по мнению эмира Шугнан и Рошан принадлежат к бадахшанской провинции, формально признанной его владением; что же касается индийского правительства, то оно не решается высказаться по этому вопросу, не изучив его на месте, для чего необходимо было бы назначение соединенной коммиссии. Этот ответ был принят в Петербурге не благоприятно. Г-н Гирс продолжал настаивать в [61] силу соглашения 1873 г. на необходимости очистить от авганских войск левый берег Пянджа, причем сообщал, что до восстановления подобного statu quo ante не могут иметь место переговоры о назначении коммиссии.

С другой стороны лорд Грэнвилль уведомлял, что правительство ее величества не может высказать определенного мнения до изучения вопроса на месте.

Как видно, дела были в натянутом положении; дальнейший их ход будет изложен в другой главе, а здесь будет уместно упомянуть о конечном результате. Британское правительство признало, что Абдуррахман в силу соглашения 1873 г. не имел права присвоивать себе территорию Шугнана на восточном берегу Пянджа. Почему это решение не было принято в начале, остается известным лишь английским дипломатам; проволочкой ничего не было выиграно, а порождено было лишь нежелательное озлобление. Но к чести эмира надо признаться, что в этот период времени население вздохнуло свободно, так как Абдуррахман немедленно по занятии Шугнана прекратил торговлю людьми и вернул многих проданных в рабство в домам.

Вслед за Шугнаном Абдуррахман обратил свое внимание на малонаселенные страны, лежащие в северу от пешаварской границы между Кашмиром и Бадахшаном, т. е. Кафиристан и Ягистан, состоящий из Баджура, Свата, Читрала, Бунера, Дира и Чиласа.

Вмешательство в эти страны сулило эмиру не мало выгод. Кафиристан и Ягистан были населены идолопоклонниками и следовательно война против них доставила бы эмиру среди мусульман славу поборника Ислама.

Но это были второстепенные соображения; эмиром руководили главным образом другие, более важные.

Границы его владений в этом направлении не были еще определены и он полагал, что чем больше ему удастся захватить теперь, тем больше ему удастся и удержать за собою, когда индийское правительство рано или поздно потребует точного разграничения. Можно кстати упомянуть, что этим же [62] принципом руководствовались в 1885 году русские аванпосты при движении в Пенде и Зульфагарскому проходу.

Слухи о том, что Абдуррахман собирается распространить свою власть над территорией в западу и северу от Пешавера, прошли еще в начале 1883 г., что не мало встревожило население Свата, Кунара и Баджура, но, отвлеченный другими делами, эмир приступил в выполнению этого плана лишь несвольво лет спустя.

Сначала он попытался подготовить себе почву в Ягистане путем дипломатии. В Баджуре это ему безусловно не удалось, так как местный правитель Умра-Хан отказался от всяких переговоров; но хан асмарский, шах Тахмаск оказался более сговорчивым. Недовольный приемом в Пешавере, оказанном ему в 1887 г. лордом Дюфферином, как недостаточно почетным, он отправился в Джелалабад, где авганские чиновники сумели настолько польстить его тщеславию, что он получил тяготение более в Кабулу, чем к Индии, и обратился к первому за помощью против врагов, из которых самым опасным был Умра-Хан. Но через год или два шах Тахмаск был убит; Абдуррахман, опасаясь и небезосновательно, что Умра-Хан овладеет Асмаром, двинул в декабре 1891 г. свои войска под начальством генерала Гайдера в Асмару, который и был взят. Становилось очевидным, что эмир не ограничится этим захватом и двинется или к северо-западу на Кафиристан, или к северу на Читраль, или в юго-востоку на Баджур; немедленно же было потребовано от него, чтобы он воздержался от всякого вмешательства в дела последней области. Доступ к Читралу вполне возможен не только с юга из Асмара или Баджура по кунарской долине, но и с севера из Бадахшана через удобный Дорский проход.

Эмир не воспользовался открыто последним направлением; для выяснения его действий необходимо сказать несколько слов о Читрале.

Читралом много лет правил Эмин-уль-Мульк, признававшийся метаром и пользовавшийся славою ловкого дипломата. В 1885 г. индийским правительством была отправлена [63] к нему миссия с сэром Локгартом во главе; миссия достигла полного успеха, Читрал принял покровительство Англии и таким образом была выполнена часть плана обеспечения Индии от враждебного вторжения через Памиры путем ли открытого нападения, или путем интриг. Эмин-уль-Мульку, умершему в августе 1892 г., наследовал его сын Афзул-Хан, сохранивший полную симпатию и чувство дружбы к Англии.

Абдуррахман, усматривая в смерти читральского правителя удобный случай, приступил в действиям. Отдав в распоряжение одного из братьев умершего, Шер-Афзула, жившего последнее время в изгнании в Бадахшане, несколько сот вооруженных людей, он подстрекнул его в нападению на Читрал.

В начале ноября 1892 г. Шер-Афзул перешел через Дорский проход, подошел к Читралу, взял его нечаянным нападением и объявил себя метаром и союзником авганского эмира.

Британское правительство, оставляя в стороне вопрос о степени участия Абдуррахмана в этих событиях, не могло помириться с таким положением дел, угрожавшим полным подчинением Читрала эмиру. Снабдив всем необходимым другого сына умершего Эмина, Низама, оно убедило его попытаться изгнать узурпатора, что и увенчалось успехом в начале 1893 г.

Шер-Афзул скрылся в Кабуле. Описание дальнейших событий в Читрале, а именно убийства в январе текущего года Низама, нашествия на Читрал грозного Умра-Хана и появления вновь на сцене Афзул-Хана выходит из предела настоящего очерка.

Независимо попыток более или менее успешных к распространению своего влияния над странами между Кашмиром и Бадахшаном, Абдуррахман стремился также в утверждению своей власти и над независимыми племенами, граничащими с британской Индией, между Пешавером и Кветтою, т. е. куррамскими турайцами, оракзайцами, вазирами, ширанцами и жителями Зхоба. О раздорах, возникших в Курраме, будет упомянуто ниже; здесь же надлежит сказать в нескольких словах [64] о происках эмира в более южном направлении. Провинции Зхоб — долина, сопровождающая большой караванный тракт через гомульский проход из Пенджаба к Газни — была присоединена оффициально в январе 1890 г. к Индии, правительство которой считало это необходимым не только дли спокойствии прилежащих британских владений, но и для обеспечения своих военных сообщений.

Годом ранее сэр Сендман, агент в Белуджистане, прошел из Лоролея через Зхоб и далее через гомульский проход в Пенджаб к Дера-Измаил-Хану и вынес впечатление о полной готовности населения Зхоба принять покровительство Англии, что и было приведено в исполнение одновременно с занятием гомульского прохода; население было вполне довольно и надо думать, что оно пользуется с тех пор не малыми выгодами если не нравственными то материальными. Но Абдуррахман отнесся к этому с таким открытым недружелюбием на которое британское правительство не могло рассчитывать со стороны субсидируемого союзника.

Долина Зхоба никогда не принадлежала ни ему, ни даже Дост-Махомеду; равным образом он не имел никакого права на гомульский проход, хотя он и ведет к городу Газни, находящемуся в его владениях; не смотря на это, эмир поступил, как враг Англии. В Январе 1892 г. два авганских офицера двинулись в сопровождении более ста всадников по р. Гомулу и поставили посты у Гавуша вблизи прохода. В июле другой авганский отряд под начальством сердаря Гуль-Махомеда занял Густой в провинции Зхоб; сердарь написал агенту в Зхобе майору Макайвору, что Густой населен подданными эмира и что англичане должны прекратить всякое вмешательство в их дела. Макайвор принял немедленно решительные меры к изгнанию авганцев; но ожидаемого сражения не произошло, так как сердарь, признав благоразумие за лучшее проявление храбрости, ушел до появления Макайвора. Посланное одновременно строгое письмо эмиру еще раз убедило его, что англичане не шутят, и эмир отозвал сердаря, бросившегося было из Зхоба в Вазиристан с теми же намерениями. [65]

Тем не менее, дела в этой местности были в самом неудовлетворительном положении, до тех пор пока сэр Дюранд не добился окончательного соглашения с эмиром при свидании в Кабуле.

Изложенные в этой главе стремления Абдуррахмана расширить свои владения можно признать вполне естественными со стороны правителя с таким темпераментом, тем более, что в былые времена авганцы владели Пенджабом и Кашмиром на востоке и большею частью Персии на западе. Сто лет раньше Абдуррахману, быть может, и удалось бы основать империю «от Скифа до Мавра», но теперь две сильнейшие державы сковали его энергию самыми тесными рамками и не может быть места для нового Тимура, когда Англия и Россия почти соприкасаются к Средней Азии и малейшие выходы крепко заперты.

ГЛАВА VI.

Эмир и его соседи.

Весьма вероятно, что взаимные отношения между Англией и Авганистаном не вполне ясны даже важнейшим общественным деятелям первой. Ответственна ли Англия за неприкосновенность Авганистана со стороны внешних врагов? Связана ли Англия обещаниями воздерживаться самой от захватов авганской территории? Должны ли обязательства Англии, если таковые имеются окончиться с царствованием Абдуррахмана или простираются и на его династию? Ответы на эти часто даваемые вопросы были всегда противоречивы. Эта глава имеет целью разъяснить положение дел или, по крайней мере, дать факты, на основании которых можно было бы вывести заключение.

30-го марта 1855 г. в Пешавере был заключен договор о постоянном союзе между ост-индской компанией и эмиром Дост-Махомедом. Компания обязывалась уважать владения эмира и не вторгаться в них; эмир с своей стороны, от [66] себя и наследников, дал те же обязательства относительно территории компании и обещал быть, сверх того, другом ее друзей и врагом ее врагов, — обещание, которым компания себя не связывала.

Договор 1855 года оставался без изменения при преемниках Дост-Махомеда до 1878, хотя с 1873 г. Англия принуждена была считать его нарушенным явно враждебным поведением эмира Шир-Али, его приемом русской миссии и отказом в приеме таковой же отправленною лордом Литтоном. Последнее обстоятельство побудило Литтона издать 26 ноября 1878 г. прокламацию, которою уничтожались всякие обязательства Англии по договору 1855 г.

Тем не менее, в 1879 г. был заключен новый договор с Якуб-Ханом и «его преемниками» о вечном мире и дружбе между эмиром и британским правительством; внешние сношения эмира подлежали контролю Англии, в замен чего последняя обязывалась в помощи в случае иноземного вторжения в авганские пределы. Представитель Англии имел пребывание в Кабуле, а эмиру обеспечивалась ежегодная субсидия в шесть лаков рупий.

В этот договор не вошло обязательство Англии уважать независимость Авганистана, что было в договоре 1855 г., но лишь невмешательство в дела внутреннего управления и в случае необходимости поддержка авганцев военной силою и немедленная эвакуация английских войск из страны, по выполнении ими задачи.

Этот второй договор имел силу весьма не долго; в октябре того же 1879 г. Якуб-Хан был свергнут и лорд Литтон объявил, что целый ряд событий, завершившихся занятием англичанами Кабула, уничтожал естественным образом всякие обязательства.

С тех пор независимость Авганистана не обеспечивалась никакими договорами, но уважалась Англией в силу политических принципов, руководивших британским правительством и поставленных им в известность авганскому народу и его правителям. Неоднократно русское правительство ставило на [67] вид, что Англия связана, если не с эмирами, то с ним обязательствами уважать независимость Авганистана; но этот взгляд был отвергнут лордом Сольсбери в декабре 1878 г. С другой же стороны, нет сомнения, что Россия поручилась Англии в неприкосновенности с ее стороны авганской территории.

Достаточным доказательством этого служит заверение князя Лобанова в беседе с Гренвиллем 22 февраля 1882 г., что его правительство признает силу подписанного в 1873 г. князем Горчаковым соглашения, на основании которого Авганистан не подлежит сфере влияния России. Два или три раза, именно в 1880 и 1883 гг., пришлось напоминать России о таковом ее обязательстве, причем справедливость их ею не отрицалась.

В одной из предыдущих глав помещен очерк первоначальных сношений Абдуррахмана с Англией; далее рассказано, как он был приглашен в Кабул, признан эмиром и об оказанном ему содействии к приобретению Кандагара и Герата. Теперь уместно пополнить данные сведения расчетом выплаченных ему Англией денежных сумм.

Нижеследующая таблица с данными до половины 1881 г. безусловно точна:

Уплочено Кабуле в августе 1880 г.

665,000

рупий.

» » Лунди-Котале в сент. 1880 »

500,000

»

» » Пешавере в октябре 1880 »

700,000

»

» » » » январе 1881 »

100,000

»

» » » » феврале 1881 »

500,000

»

» » Кандагаре в апреле 1881 »

500,000

»

» » Пешавере в июне 1881 »

500,000

»

» » Кандагаре в апр., мае и июне 1881 »

150,000

»

Всего

3.615,000

рупий.

В этот период Англия, как видно, дорого заплатила за дружбу эмира.

Но вне денег не произошло никакой перемены в отношениях с ним и единственным документом о каком либо [68] соглашении с Англией продолжало служить письмо сэра Гриффина, переданное эмиру в июле 1880 г., в коем весьма неясно было сказано о помощи, на которую эмир может рассчитывать в случае невызванного им вторжения в его территорию. В письме не упомянуто ни о виде и размере помощи, ни об обязательной помощи против всякого врага, ни о династии эмира. В сущности это было в высшей степени неясное заверение, которое могло бы дать повод заподозрить Англию в неискренности и менее проницательному человеку, чем Абдуррахман. К тому же это письмо было передано не оффициально, а скорее частным образом. Первые шаги к разъяснению сомнительного положения были сделаны со стороны Англии в начале 1883 г., когда до индийского правительства дошли слухи о заключении договора между мервскими туркменами и русским губернатором Аму-Дарьинской области и о поездках г. Лессара и поручика Алиханова; а кроме того появились предположения об открытом движении русских к авганской границе Нет сомнения, что именно это обстоятельство побудило лорда Рипона постараться уверить эмира, что он должен считать другом Англию, а не Россию.

В письме, от февраля месяца, лорд Рипон подтвердил обещания, данные Грифином о помощи против врагов, и уверял, что эмир может пребывать, не смотря на тревожные слухи, в полном спокойствии и безопасности в виду искреннего желания Англии и полной с ее стороны возможности выполнить обязательства в отношении Его Высочества. Подобное оффициальное письмо имело характер уже почти договорного соглашения.

В июне того же года Рипон писал эмиру вторично, изъявляя свое удовольствие по поводу выказанного эмиром доверия к британскому правительству и убеждая его поддерживать дружественные отношения с Англией для блага авганского народа. «Под впечатлением этих соображений», писал он, «я решаюсь предложить Вашему Высочеству субсидию в 1,200.000 рупий в год, с ежемесячной выдачею, для ваших личных потребностей по содержанию войск и по обороне ваших северо-западных границ». [69]

Абдуррахман поспешил ответить благодарственным письмом за выраженные чувства и особенно за субсидию, при чем заверял в самых торжественных выражениях, что он и его народ особенно счастливы дружественным отношением м ним столь славного государства.

В таком положении находились дела к концу управления Индиею лордом Рипоном. Англия была обязана, если не документами, то нравственно защищать целость Авганистана доколе эмир выказывал себя ее другом и союзником и вел внешние дела страны, не отступая от советов Англии. Можно сделать замечание, что ее обязательства были условны и что их выполнение зависело бы от обстоятельств минуты, но нельзя не оправдать подобной сдержанности, которую отчасти нарушил нижеследующий парламентский доклад лорда Гренвилля от 15 марта 1885 года.

«Правительство Ее Величества имело случай не однократно знакомить парламент с традиционной политикой, которой оно следовало относительно Индии и Авганистана. Не отступая от нее, правительство обязалось эмиру признавать за враждебные действия против Англии всякое вторжение в его территорию, выдающимся пунктом которой служит Герат.

Правительство Ее Величества уверено, что императорское русское правительство вполне согласится, что эмир, находясь во главе сравнительно слабого государства, имеет право при обстоятельствах настоящего времени ожидать от правительства королевы самых ясных заверений».

Тот факт, что обязательства, о котором докладывал Гренвилль, в действительности не было, умаляет несколько значение соображений министра иностранных дел; но по ним, во всяком случае, следовало заключить, что Англия, собственной правдивости ради обязана была бы отразить всякое нападение на Авганистан. Этот принцип был принят без колебания преемником Рипона, лордом Дюфферином, и руководил им при свидании с эмиром в Равульпинди. Эмир выражал готовность посетить Индию еще при лорде Рипоне и можно лишь сожалеть, что приглашение не состоялось. Организовать [70] свидание с эмиром было одним из первых забот лорда Дюфферина.

Отношении Англии с эмиром продолжали быть на зыбкой почве; он получал от Англии деньги, оружие, снаряжение, но Англия имела полное основание сомневаться в искренности эмира и даже подозревать его в желании войти в дружественные сношения с Россиею.

Свидание в Равальпинди положило конец сомнениям и доказало всем, что эмир непоколебимый союзник Англии. Встреча эмира с лордом Дюфферином была обставлена самым блестящим и торжественным образом. Эмир прибыл в сопровождении пышной свиты из собственной конницы, одетой в оранжевые кафтаны и русские сапоги и, между прочим, главного палача с топором и веревкою.

За обедом 6 апреля эмир вел беседу о дружбе между Англией и Авганистаном, восхвалял британские войска и выражал надежду на достижение Авганистаном равного с Индией процветания. Характер особенной пышности имел большой дурбар 8 апреля, на котором присутствовали, кроме эмира и вице-короля, герцог коннаутский, сэр Робертс, губернаторы Пенджаба и северо-западных провинций и семеро из пенджабских владетелей, осыпанные бриллиантами и изумрудами. После обычного обмена подарков эмир попросил позволения сказать несколько слов для всеобщего сведения. Получив позволение, он произнес по персидски следующее:

«Я глубоко тронут доброжелательством вице-короля и оказанными мне Ее Величеством королевой императрицею знаками расположения. В ответ на эти чувства я выражаю готовность вместе с моими войсками и народом оказать всякого рода услуги, которые могут быть потребованы от меня или авганцев. Так как британское правительство объявило о своей помощи мне для отражения какого бы то ни было внешнего врага, то справедливость требует, чтобы Авганистан шел самым непоколебимым образом рука об руку с британским правительством». [71]

Десять дней в Равальпинди решительно укрепили согласие между Англией и Авганистаном.

Нет сомнения, что со временем будут известны все подробности отдельных бесед между вице-королем и эмиром, ныне же можно указать лишь на общие результаты.

Сначала эмир был весьма осторожен и сдержан; так, например, на вопрос вице-короля, после длинного изложения взглядов Англии на дела Авганистана, о намерениях и мнениях эмира, последний ответил: «я не думаю, чтобы этот вопрос был уместен».

Но затем лед растаял под магическим влиянием симпатичного и тактичного обращения лорда Дюфферина, в котором эмир впервые увидел английского государственного человека откровенного, решительного, способного быть великодушным другом, но и опасным при противодействии ему.

Во всяком случае, эмир убедился, что может рассчитывать на поддержку Англии без опасения потерять свою независимость, как преемника Дост-Махомеда.

Известие о сражении при Пенде с русскими, рассказ о котором последует далее, достигло Равальпинди в день большого дурбара и было немедленно сообщено Абдуррахману. Впоследствии, в заседании законодательного собрания 4 января 1886 г., лорд Дюфферин, говоря об этом событии, высказал мнение, что если бы не случайность пребывания эмира у него гостем и не личная опытность, спокойное суждение и способности эмира, то инцидент при Пенде мог бы, при натянутых в то время отношениях между Англиею и Россиею, повлечь за собою продолжительную и несчастную войну.

12 апреля свидание было закончено и Абдуррахман выехал из Равальпинди, напутствуемый обещаниями вице-короля в помощи деньгами и оружием в случае войны с Россией.

Эмир отбыл вполне довольный результатами свидания и украшенный, по собственной просьбе, большим командорским крестом индийской звезды.

В последующих главах будет видно, как эмир был склонен забывать временами свои горячие уверения в дружбе [72] к Англии; какие возникали недоразумения, грозившие поколебать отношения, установленные лордом Дюфферином, и как эти недоразумения были устраняемы. Но справедливость требует оговорить, что верность эмира Англии ни разу не была серьезно нарушена. Он бывал недоволен Англией, но ни на минуту не искал симпатии или помощи в Ташкенте.

Взгляды Абдуррахмана на Россию были изложены им весьма подробно на местном дурбаре в июне 1886 г., затем изданы отдельной брошюрой. Критикуя управление эмира Шир-Али, Абдуррахман называет его безумцем, навлекшим несчастия на народ и на самого себя.

Лорд Литтон, говорил Абдуррахман, стремился в союзу с Авганистаном, намереваясь организовать оплот против России, но Шир-Али, разбив этот оплот, сделался врагом своего государства и пленником своих врагов. Он обратился к России за помощью против Англии. Какое безумие! Если бы авганцы изгнали англичан с помощью России, то к кому они обратились бы за помощью против русских? Англичане не боялись авганцев, когда они были сильны, а тем менее, когда ноги и руки их были бы сгнившими. Теперь ясно, что Шир-Али был неспособен к управлению, так как не мог отличить друга от недруга. Бог не потерпел его и он умер в изгнании. Он зажег пламя смут среди своего народа, но был бессилен подточить твердыню ислама.

Перейдя затем к Якуб-Хану, Абдуррахман охарактеризовал его как преемника отца, во всех отношениях, равно и по безумию. Если он не мог, говорил эмир, обеспечить жизнь англичан у себя в стране, то зачем он пустил их в себе? Почему он не спросил мнения народа, когда разрешил им прибыть? Если он знал, что народ отнесется враждебно в пребыванию в стране христиан, то почему он не испросил у англичан резидента магометанина? Зачем он призвал английского резидента (Каваньяри) в Кабуле, допустил его убийство и вызвал этим войну, подобную бывшей сорок лет раньше? Все его поступки были ко вреду народа, который он и покинул беззащитным, и население двинулось [73] на войну, не имея ни хороших офицеров, ни вождей... Если бы он, Абдуррахман, не явился в это время среди своего народа и не указал ему путь в счастью в дружбе с Англией, то пламя войны никогда не было бы погашено.

Но главным предметом обсуждения эмира было соображение, что союз с Россией был бы пагубным для Авганистана.

Все было бы хорошо, говорил он, если бы Россия не имела видов на Индию, для завоевания которой ей необходимо пройти через Авганистан. Она будет уверять, что не имеет намерения ссориться с авганцами, но для собственной безопасности потребует полного их разоружения, так как не рискнет возможностью нападения с тыла. Как в таком случае авганцы поступят? Если послушаются, то обратятся в женщин; если же нет, то им скажут: вы друзья, так докажите дружбу и вышлите молодых людей из каждой семьи воевать вместе с нами против англичан. Быть может, найдутся безумцы, которые с этим согласятся. Но что из этого выйдет? Тысячи авганцев бросят свои дома, пойдут помогать русским и сделаются главной мишенью для английских пушек и ружей. Если они отступят, то русские будут стрелять им в спины. Это будет первым плодом союза с Россией. Но это не все. Если авганцы не будут разоружены, то русские оставят в стране гарнизоны. Можно представить себе, каковы будут последствия от пребывания, чего Боже избави, русских в Кабуле. По вере авганцев и женщины и мужчины, обличенные в прелюбодеянии, лишаются жизни; а там, где будут русские лагери, будет и прелюбодеяние. Русские потребуют от правителя Авганистана объяснений по поводу смерти их солдат... Тогда дружба несомненно перейдет в вражду и война с Россией сделается неизбежной.

Очевидно, что осторожные и мудрые авганцы никогда не сделаются друзьями России, которая, доколе не оставит своих видов на Индию, должна считаться врагом Авганистана.

Абдуррахман представил возможность и другого случая. Россия объявит о своем намерении двинуться в Индию не [74] через Авганистан, но через Персию и Белуджистан. Но и тогда дружба с Россией будет ошибкою. Россия будет иметь целью ввести авганцев в заблуждение, а затем ударить им во фланг и открыть себе проход через Авганистан.

Лучше было бы, закончил свою речь Абдуррахман, сегодня же сразиться с русскими, чем быть разоренными ими завтра.

Затем он выразил надежду, что английский агент, присутствовавший на дурбаре, сообщит содержание речи своему правительству.

Речь Абдуррахмана приведена несколько пространно в виду того, что ее смысл в появившемся несколько лет спустя газетном переводе был не точно передан и что Абдуррахман высказал в ней в целом виде свои мысли об отношениях в Англии, или, по крайней мере, хотел заставить своих подданных думать, что его мысли таковы.

Текст воспроизведен по изданию: Эмир Абдуррахман // Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии. Выпуск LXIV. СПб. 1896

© текст - Дмитриев ?. ?. 1896
© сетевая версия - Тhietmar. 2021
© OCR - Иванов А. 2021
© дизайн - Войтехович А. 2001
© СМА. 1896