КАЗАНЦЕВ М

КАЗАНЦЕВ М. П.

ОТ ЗЕРАВШАНА ДО ТАШ-КЕПРИ

(Из записок бывшего командира 8-го Туркестанского линейного батальона

(ныне покойного отставного генерал-майора)

(Продолжение).

(См. «Военный Сборник» 1904 г., № 6)

III.

По поверке утром 14-го января нижних чинов, назначенных в транспорте, в знании вьючки и ухода за верблюдами, оказалось, что они довольно хорошо усвоили это. За невозможностью в пути купить водку, приказано было заготовить на каждую роту по 10 вёдер спирта.

К 11-ти часам утра 14-го января батальон был приглашён остающимися в Самарканде товарищами и сослуживцами — войсками Самаркандского гарнизона, на прощальный завтрак. К этому времени батальон в парадной форме был выстроен на боковой аллее городского сада, расцвеченной флагами, против террасы здания Самаркандского военного собрания, на которой в парадной форме собрались офицеры гарнизона. На площадке, тоже убранной флагами, расставлены были столики, уставленные приборами и [42] бутылками с пивом, вином и водкой для нижних чинов. При входе на площадку развевалось два громадных белых флага с шифрами 3. Т. Л. Б. и под ними перечень местностей, которые проходил батальон со дня его сформирования, и дел, в которых он участвовал; перечень этот оканчивался новым назначением батальона в Серахс.

Только батальон успел развернуться на аллее против террасы военного собрания, как к последнему подъехали генералы Гродеков и Яфимович. Командующий войсками, поздоровавшись с батальоном, приказал вести людей к столам для завтрака. Роты, под руководством офицеров от каждой остающейся части, направились к назначенным им столам; здесь они были встречены своими товарищами-хозяевами, нижними чинами частей гарнизона. Как только солдаты разместились за столами, генерал Гродеков, высказав в краткой, но теплой речи свои пожелания батальону, провозгласил тост за здоровье Государя Императора. Богатырское ура долго не смолкало. За этим тостом было сказано еще много, затем солдаты уселись за завтрак прощаться со своими товарищами, а гг. офицеры были приглашены в военное собрание. Большой зал военного собрания, с накрытыми для завтрака столами, совершенно изменил свой обычный вид — он был расцвечен и декорирован флагами, в простенках в военной арматуре развешены были экраны с названием даль, в которых участвовал батальон, пролёт на хорах для музыкантов был также искусно задрапирован и щит, помещающийся в этой драпировке, за словом Серахс изображал едва заметными, как бы из тумана просвечивающими, буквами — Герат. Этим высказывалось пожелание батальону, долго несущему службу на аванпостах в Средней Азии и теперь передвигаемому экстренно с Зеравшана на Герируд. Завтрак прошёл сердечно; в семейном кружке старых сослуживцев много было высказано задушевных пожеланий как с той, так и с другой стороны. На завтра, 15-го января офицеры батальона с семействами были приглашены на прощальный бал в военное собрание, который давало самаркандское общество.

Между тем сборы в поход подходили к концу. 15-го января были получены и остальные юламейки, осмотрены и розданы в роты. Пересыпка сухарей, крупы и ячменя была окончена, вьюки с провиантом и фуражом прикреплены к лесенкам и покрыты двойным рядом рогож, для предохранения от подмочи; [43] оставалось еще проверить правильность разделения транспорта на отделения и окончательно осмотреть его; но это было отложено на 16-е число.

16-е января был последним днём стоянки батальона в Самарканде. Завтра нужно было подняться в поход, и в поход не ближний, по путям, идущим по местности некультурной, стенной и частью почти непроходимыми песками; предстояло оборудовать переправу через широкую и довольно быструю Аму-Дарью и притом выступить в такой поход, в котором не только во время 37-ми дней перехода, но и по приходе на место придется постоянно располагаться биваком.

На 16-е января предстояла очень трудная работа для начальствующих чинов в батальоне. Работа началась с раннего утра. 1) Требовалось проверить, все ли закончены канцелярские дела с разного рода квитанционными расчетами, которые необходимо выполнить в Самарканде, получены ли различного рода от разных лиц, мест, комиссий, акты, свидетельства, квитанции и т. п. 2) Квартирмейстеру — он же и казначей, независимо различного рода окончательных денежных расчётов, нужно было принять начавших прибывать с раннего утра верблюдов, составить из них отделения и передавать под надзор нижних чинов, назначенных в транспорта, иначе верблюды перемешаются и при вьючки произойдут беспорядки, следствие которых — безусловное замедление выступления транспорта. 3) Проверить число вьюков в каждом отделении, осмотреть их, имеют ли надлежащую нумерацию на особо прикреплённых дощечках, знают ли нижние чины транспорта свои вьюки, а унтер-офицеры отделения. 4) Осмотреть и убедиться в правильности укладки повозок, как приспособлены тормоза, вальки, уносы, и в порядке ли выставлены повозки. 5) Убедиться, знают ли обозные и начальники отделений транспорта, кто за кем должен следовать в обозной колонне и, наконец, 6) проверить, правильно ля разделены верблюды на отделения и знают ли свои отделения нижние чины, назначенные в транспорта, и кто из них за кем поведет свои отделения с площадки на двор казарм для вьючки, дабы избежать неизбежной при беспорядке толкотни.

В батальоне довольствие пищей производилось по 2 роты из одного котла, почему 16-го января в 11 часов утра ротные кухни рота не довольствующих были отправлены на первую станцию Даул; с этим обозом пошли и первые партии верблюдов, [44] навьюченных юламейками. Это сокращало на завтрашний день длину верблюжьего транспорта.

К 11-ти часам, за не окончанием приёмки верблюдов, всех юламеек отправить не представилось возможности и часть их осталась к отправке с транспортом на 17-е число, так как задерживать отправление назначенного обоза на Даул было нежелательно, за неизвестностью, когда прибудут верблюды и сколько их у какого караван-баши.

Хотя время было и зимнее, но холода стояли незначительные; выпавший несколько времени назад снег днём стаивал порядочно, ветра не было, погода была, хотя тихая, но пасмурная, идти в полушубках было тяжело. В виду этого приказано было завтра на поход под шинели поддеть мундиры. В предохранение людей от простуды на привалах на сырой земле и от продувания ветром приказано поверх зимних шаровар надеть чамбары, которые лучше предохраняют от ветра и сырости, чем суконные шаровары, но одетые прямо на нижнее белье недостаточно защищают от зимней стужи. Все время солдатами предстояло проводить на открытом холодном воздухе, а ночью в юламейках, где головы, покрытые недостаточно хорошо или вовсе непокрытые, легко могут подвергаться простуде; между тем фуражки плохо защищают голову от холода, а спать в них уже вполне неудобно, почему приказано было в походе быть людям в меховых шапках.

Семейства офицеров оставались в Самарканде, кроме двух, которые, вследствие ограниченности средств, не могли решиться жить на два дома. Эти семейства, несмотря на все доводы о невыгодности их решения, высказали настоятельное желание следовать за мужьями на собственный свой риск. Им было заявлено, что в случае могущих быть военных действий, они будут оставлены в первом населённом пункте, где есть русские, или отправлены при содействии бухарских властей в Катта-Курган, и чтобы снаряжение их в дорогу было сделано основательное, дабы в пути не сделаться тягостью для батальона.

Рано утром 17 -го января все поднялись в батальоне. В 6 часов утра люди уже пообедали, после чего закипела работа. Начальники отделений направились к своим караван-башам, чтобы вести их с верблюдами к местам вьючки. Поднятые верблюды ревели. Был лёгкий морозец; хотя было и пасмурно, но ни дождя, ни снега не шло. Ровно в 7 часов сигналист [45] протрубил «повестку». Это был условный сигналь для начала вьючки. Площадка быстро стала очищаться от верблюдов, длинные нити их под руководством унтер-офицеров тянулись к назначенным местам в разных направлениях казарменного двора. Колесные обозы уже были заложены и под наблюдением обозного унтер-офицера стали вытягиваться с батальонного двора по направлению к Катта-Курганской улице. Вьючка верблюдов при помощи солдат, ознакомленных с этим делом, шла очень успешно, и верблюды мало-по-малу тоже стали сходить со двора. К 8 3/4 ч. утра на батальонном дворе оставался только хвост верблюжьего транспорта.

К этому же времени батальон был уже построен для следования к молебну на церковную площадь, а 1-я полурота 1-й роты отправилась за знаменем. К назначенному времени батальон был уже на месте. Немедленно же прибыла полурота со знаменем. Войска Самаркандского гарнизона в боевой амуниции были выстроены перед церковью. Командующий войсками Сыр-Дарьинской области, поздоровавшись с войсками, прочёл перед батальоном следующий

Приказ по войскам Сыр-Дарьинской области 17-го января 1885 года.

По Высочайшему Государя Императора повелению, 3-й Туркестанский линейный батальон сего числа выступает в Закаспийскую область.

С именем этого батальона связана блестящая эпоха покорения Средней Азии. Начиная с 1861 года, батальон участвует во всех важных сражениях, решивших судьбу её. Славные имена Узун-Агач, Аулие-Ата, Немкент, Ирджар, Ура-Тюбе. Джизак, Самарканд, Зерабулак, Китаб внесены в его историю. Участвуя в 60-ти сражениях и делах, батальон не имел ни одной неудачи; заслужил Георгиевское знамя, серебряный трубы, отличия на головные уборы, получил около 600 знаков отличия Военного Ордена. В мирное время кротким обращением с жителями батальон был достойным представителем здесь русского народа христианского, у которого правило: “лежачего не бьют”.

Расставаясь ныне с 3-м Туркестанским линейным батальоном, составляющим славу и гордость туркестанских войск, более ста лет прослужившим на передовых линиях, вполне уверен, что и новую границу Империи на реке Герируде он будет оберегать также честно и грозно, как оберегал ее на Иртыше, Сыр-Дарье, Заравшане.

Прощайте, дорогие сослуживцы. Благодарю вас за вашу славную службу. Желаю вам счастливого пути, здоровья и новой боевой славы. Прошу не поминать лихом остающихся и верить, что они всегда будут сердцем с вами. Подписал командующий войсками генерал-майор Гродеков”.

После прочтения приказа, генерал Гродеков обратился к батальону с теплой, сердечной напутственной речью и, как [46] отец-командир, благословил батальон на благополучный путь образом Николая Чудотворца в серебряной ризе. Затем был отслужен на площади напутственный молебен, офицеры приложились к кресту, священник с крестом и святой водой обошёл ряды отправляющихся в поход. Ударили молитвенный отбой, знамя стало на место. Еще раз попрощались, вызвали песенников на правые фланги рот, и батальон под звуки марша и лихих маршевых песен, в колонне справа по отделениям, двинулся в дальний путь, путь тяжелый, неизвестный.

В скорости по выступлении батальона стал накрапывать небольшой дождик; это вызвало то, что некоторые солдаты сняли фуражки и перекрестились. Генерал Гродеков, ехавший рядом с командиром батальона, обратил на это внимание, высказав, что при выступлении в поход дождь, по верованиям старых солдат, доброе предзнаменование.

Только батальон вступил на мельничную дамбу, как с возвышенного левого берега оврага, на котором расположены казармы батарей, загремели прощальные выстрелы артиллерии. Батальон отвечал товарищам артиллеристам могучим ура. Ура гремело долго, пока последняя отделения батальона миновали казармы артиллерии и 6-го батальона. Здесь батальон стал обгонять верблюжий транспорта. Генерал Гродеков вернулся в город.

В 6-ти верстах от города, против лагеря, батальон сделал небольшой привал, дав время транспорту несколько пройти вперёд. Тут же были накрыты столы с закуской от общества офицеров 2-го Уральского казачьего полка. Еще раз, попрощавшись с добрыми сослуживцами-казаками и горожанами, провожавшими до этого места, батальон тронулся дальше. Был 1-й час дня, дождь перестал. Командир батальона, передав командование батальоном капитану Осипову, возвратился в Самарканд для доклада командующему войсками й для получения окончательных, приказаний.

Генерал Гродеков, получив доклад полковника Казанцева о том, где он оставил батальон, передал приказания о следовании батальона, благодарил за отличный порядок при выступлении.

Батальон прибыл в Даул к 4-м часам пополудни, переход 21 1/2 верста. Дорога на всем протяжении перехода ровная и для движения не представляла никаких затруднений. Вода встречалась в изобилии. Место для бивака выбрано удобное и настолько просторное, что на нём свободно можно расположить три и далее [47] четыре батальона, но батальон не разбивал юламеек, а помещался, по указанию волостного правителя, в пустых торговых рядах. Обоз был расположен на площадке вправо от почтовой дороги, перед спуском в овраг.

Уральцы привезли на Даул для нижних чинов прощальные хлеб-соль и чарку водки. Некоторые из знакомых провожали офицеров до этой станции, а семейства офицеров, идущих в поход, следовали с батальоном до Катта-Кургана.

С вечера 17-го января был небольшой мороз, при слабом ветре; к утру стало теплее; начал накрапывать небольшой дождик, дорога сделалась грязна; грязь, хотя была не глубока, но идти было тяжеловато; весь переход до Чимбая на протяжении 23-х вёрст дорога идёт с горы на гору, изрезана глубокими колеями; глинистая почва, довольно глубоко замерзшая в бывшие морозы, теперь оттаяла вершка на полтора, что еще больше затрудняло движение, так как ноги сильно скользили.

18-го января в 6 часов утра батальон отобедал, но выступление замедлилось до 8 1/2 часов утра. Задержкой послужило следующее обстоятельство. В верблюжьем транспорте вьюки, хотя по тяжести и равного веса, но по объему далеко не одинаковые, — сделались неудобны для перевозки. Так, например, вьюки с юламейками громоздки и не так удобны, как вьюки с провиантом и вещами, прикрепленные к лесенкам; вьюки с качалками, наполненными пустыми баклагами, громоздки и, кроме того, верблюды пугаются шума, происходящего от ударов одной, баклаги о другую. На первом же переходе лаучи и караван-баши, видя не вполне удобные вьюки, попытались сбыть их другим, а себе взять вьюки более удобные. Этого они намеревались достигнуть следующим манёвром. Перед началом вьючки лаучи повели верблюдов на водопой; имеющие у себя менее удобные вьюки постарались возвратиться к месту вьючки пораньше и своих верблюдов поставить уже не к тем вьюкам, с которыми шли 17-го числа, а к более, по их мнению, удобным. Нижние чины, наблюдавшие за транспортом, еще хорошо не успели ознакомиться со своими лаучами, почему и ошибались иногда в распознавании их и допускали к вьюкам не тех, которые были вчера. Позднее вернувшиеся от водопоя лаучи, найдя у своих вьюков других, или вступали с теми в пререкания, или нее выбирали вьюки по своему усмотрению, обходя [48] порядки в транспорте, почему и замедлилась вьючка. Надо было восстановить порядок.

Потребованы отделенные транспортные унтер-офицеры со списками караван-башей, собраны караван-баши, сделано им строгое внушение о соблюдении порядка и о недопущении между лаучами своевольства, и тогда только развели верблюдов в том порядке, как они следовали накануне. Это взяло около 1 1/2 часов времени. По восстановлении порядка в транспорте и удостоверении в том, что как верблюды, так лаучи и нижние чины находятся на своих местах, было приказано впредь не изменять назначенного порядка. По сигналу «слушайте все», сыгранному протяжно три раза, верблюды, лаучи и нижние чины транспорта должны были занимать места при своих вьюках. По сигналу «повестка» начиналось движение головного отделения. Весь транспорт разделён на четыре отделения, которые на месте ночлега составляли строевое каре.

Переход на следующий день ожидался нелёгкий; дежурной роте приказано было назначить взвод в арьергард, а трём взводам следовать за колёсным обозом для подмоги лямками при подъеме повозок в гору; приказано иметь наготове уносы и пристяжки.

В 8 1/2 часов началось движение, переход был утомителен. К колёсным повозкам на крутых подъёмах приходилось припрягать лошадей. Подняв в гору, лошадей отпрягали и шли помогать оставшимся под горою. Верблюды то и дело скользили по размокшей глине, на косогорах падали, приходилось постоянно поправлять вьюки и нередко перевьючивать. Здесь ясно высказалась польза предварительного ознакомления солдата с вьючкой и обращением с верблюдами. На этом переходе не обошлось без потерь, несколько верблюдов при падении ушиблось, а один сломал ногу. Батальон, сделав переход в 23 версты, прибыль в Чижбай в 7 часов вечера и расположился биваком в каре в поставленных юламейках на площадке впереди почтовой станции. Но транспорт и колёсные повозки подтягивались до 11-ти часов вечера.

На всём пути местность гористая, и дорога главным образом состоит из спусков и подъёмов. Воды по дороге мало, селений нет. Кроме сломавшего ногу верблюда, которого пришлось бросить, еще пять верблюдов ушиблись при падении настолько, что пришлось им дать временный отдых, заменив их из числа запасных; у двух арб поломались колеса. [49]

В этот переход как люди, так и животные были сильно утомлены, приказано было выдать по бутылке спирта на 20 человек, а для согревания людям и обсушки намокшей одежды развести костры. С вечера начало морозить, ветер усилился, грязь подмерзла. Вода на Чимбае далеко, почти в полуверсте от места бивака, в лощине, в которой протекают арыки из Зеравшана; в лощину эту можно пройти лишь по крутому, весьма избитому, скользкому спуску.

19-го января с утра было морозно, грязь по дороге крепко стянуло морозом. Хотя дорога к Катта-Кургану пролегает тоже по холмистой местности и по глинистому грунту, но идти было легко благодаря тому, что мороз крепко сковал землю и дорогу, и представлялась возможность плохие места дороги обходить стороною. Переход на этот день до Катта-Кургана предстоял 21 1/2 версты.

В Чимбай приехал из Катта-Кургана офицер 8-го Туркестанского линейного батальона, там квартирующего, с приглашением гг. офицеров, по приходе в Катта-Курган, на обед в офицерское собрание, а нижних чинов батальона тоже на обед в соответствующие роты 8-го батальона.

В Чимбае батальон пообедал в 6 часов утра, а в 7 часов начал движение к Катта-Кургану, куда пришёл к часу дня.

Перед Катта-Курганом батальон был встречен выстроенным шпалерами 8-м Туркестанским линейным батальоном в парадной форме. Взаимное «ура» туркестанцев было выражением сердечных отношений сослуживцев. Здесь батальон был встречен приехавшим из Самарканда в Катта-Курган начальником Зеравшанского округа генерал-майором Яфимовичем. Батальоны, пройдя мимо генерала церемониальным маршем, отправились к месту лагеря 8-го батальона. По установке на место обозов и юламеек, офицеры и нижние чины отправились по приглашению откушать хлеба-соли к катта-курганским хозяевам.

20-го января, воскресенье, была дневка в Катта-Кургане, и в этот день чины батальона были гостями у 8-го батальона.

Во время дневки тщательно были пересмотрены вьюки, более или менее пострадавшие при переходах в два предыдущие дня и приведены в порядок, колеса и оси осмотрены и что нужно исправлено. [50]

На следующий день, хотя предстоял и небольшой, сравнительно, переход, всего 16 1/2 вёрст, до Яр-Баши, но на этом переходе предстояло переходить через два довольно значительные рукава Зеравшана — Кара-Дарью и Ак-Дарью.

Рано утром, 10-го января, командир батальона с батальонным адъютантом, заведывающим хозяйством и ротными командирами отправились на рекогносцировку. Переправились через Кара-Дарью и Ак-Дарью. При рекогносцировке обнаружилось: дорога от Катта-Кургана идёт преимущественно низменной долиной Зеравшана, изрезанной большим числом более или менее значительных арыков; первые пять вёрст пролегают по местности ровной, заселенной почти сплошь; она узка, очень грязна, через перерезающие ее арыки перекинуты довольно исправные и широкие мостики; далее дорога вступает в более низменную местность, на большие пространства залитую водою, и здесь встречаются кишлаки. В верстах восьми от Катта-Кургана протекает довольно быстрый рукав Зеравшана Кара-Дарья, шириною до 20-ти сажен и глубиною по брюхо лошади. Рукав Зеравшана Ак-Дарья также быстр, как и Кара-Дарья, несколько мельче, но такой же ширины. Было очевидно, что производить переправу в брод при холодной воде без явного вреда для здоровья людей не представлялось возможным; что вещи, переправляемый на низко колёсных повозках, будут подмочены, вьюки, низко подвьюченные, тоже подмокнуть. Поэтому тут же было решено, для ускорения переправы весь арбенный обоз отправить за Ак-Дарью ранее, на правом берегу снять тяжести и арбам возвратиться на левый берег Кара-Дарьи, где принять груз с низко колёсных повозок и с патронных двуколок. Наблюсти, чтобы верблюдов низко не вьючили. Для ускорения переправы людей нанять при содействии начальника Катта-Курганского отдела 30 арб.

Днём было ясно и тепло; часов с 6-ти вечера погода стала хмуриться, пошёл дождь, не перестававший целую ночь; к утру дождь уменьшился, но погода была сырая, пасмурная, при холодном ветре.

21-го января батальон пообедал в 6 часов утра и к 7 1/2 часам был уже на площади в Катта-Кургане, где были выстроены 8-й Туркестанский линейный батальон и местная команда. Здесь отслужен был напутственный молебен и 8-й батальон поднес на память проходящим образ Спасителя в серебряной ризе. [51] Батальоны, пройдя церемониальным маршем перед генералом Яфимовичем двинулись к Кара-Дарье.

Катта-Курган был последним русским городом в пределах Туркестанского края; завтра батальон должен был переступить через границу Российской Империи и вступить в пределы Бухарского ханства. Дорога лежала мимо церкви, последней на русской земле. Проходя мимо неё, не было ни одной головы, которая бы не обнажилась и не осенилась бы крестным знамением; люди знали, что долго не увидеть Креста Господня, осеняющего Божий храм.

8-й батальон проводил батальон до Кара-Дарьи, и попрощавшись братски и пожелав доброго успеха, пошёл обратно в Катта-Курган, когда мы уже отошли от переправы.

До Кара-Дарьи провожали батальон генерал Яфимович, семейства офицеров, остающиеся в Самарканде, семейства офицеров 8-го батальона и некоторые знакомые. На Кара-Дарье было сказано последнее прости родным, друзьям и знакомым.

На бивак в Яр-Баши батальон пришёл в час дня. Погода стояла пасмурная, то и дело перепадал небольшой дождик, к вечеру стало разъясняться и морозить; ночью мороз дошёл до 5-ти градусов.

По прибытии на бивак, приказано было людям готовить чай и выдано по бутылке спирта на 20 человек; для обогревания и для сушки одежды разложили костры.

Переправа совершена вполне удачно, несмотря на каменистый грунт русла Ак-Дарьи; упал только один верблюд, поднимаясь на правый берег; падение было неудачно, вьюк немного подмочен, а верблюд сломал ногу и был заменён запасным.

В 4 часа вечера приехал на бивак бухарский чиновник с несколькими джигитами, справиться, когда выступит из Яр-Баши батальон, где будет ночевать в пределах Бухарского ханства и какие будут приказания со стороны русского начальника; по получении этих сведений, бухарцы, угощенные чаем и десертом, уехали восвояси.

К ночи стало морозить, но утром немного потеплело, дуль довольно сильный холодный ветер.

Приказано было с этого дня, для охраны бивака, выставлять шагах в 50-ти перед юламейками парные посты, от каждой роты по два. Приказано было без ведома дежурного никого не [52] впускать на бивак и никого не выпускать с бивака от 7-ми часов вечера до 7-ми часов утра. Пропускной пост назначен первый от 3-й роты.

IV.

22-го января батальон пообедал в 6 часов утра, в семь снялся с бивака, направился к кишлаку Гулькент, лежащему в пределах бухарского ханства; переход в 23 1/2 версты.

В авангард, кроме взвода дежурной роты, с этого дня назначался взвод батальонных сапёр, выделенных от всех рот батальона; при нём следовала повозка с тяжёлым шанцевым инструментом. Назначение сапёр в авангард имело целью исправление, в случае надобности, дорог, так как хотя бухарцы и обещали исправить дороги, но в этом нельзя было быть уверенным, так как для них это было занятие непривычное.

Пройдя вёрст шесть от Яр-Баши, дорога с нагорного берега долины Зеравшана круто свернула влево и пошла низиной,, недалеко от протекающих арыков. Погода делалась несколько теплее, пасмурность увеличивалась, пошёл снег с дождём, который с некоторыми перерывами продолжал идти часов до 3-х пополудни.

Подходя к кишлаку Кушыр, по дороге со стороны Бухары замечена была приближающаяся к нам на встречу трупа всадников, человек в 30. По ярким халатам, белым чалмам мы догадались, что это бухарцы. Батальон шёл с музыкой и песнями. По сближении с нами сажень на 200, от идущей к нам на встречу кавалькады марш-маршем отделился всадник: это был бухарец, знающий немного говорить по русски; он подскакал к батальону, попросил представить его «старшему начальнику», сообщил, что навстречу к батальону с приветствием от Тюра-Джана едут бухарские сановники Парманачи Абду-Кадыр-Бек, Якши-Бек-Бий, Токсаби-Рахма-Тула и местный Алемехдар, которые назначены сопровождать батальон при переходе через Хаторчитское Бекство. Место было удобное для привала, батальону приказано было остановиться и готовить чай. На площадке немедленно были разостланы ковры, поставлены [53] походный столик и складные стулья, на столе поставили тарелки с различного рода сластями.

Подъехавший Абду-Кадыр-Бек был встречен музыкой. После обычного обмена приветствиями, справки о здоровье высших властей России и Бухары, бухарцы были приглашены к столам, где началось угощение сластями и чаем; свита его, за исключением двух чиновников, занявших места за столом, угощалась отдельно. Разговор с бухарскими сановниками велся на персидском языке при помощи капитана Осипова, отлично владевшего восточными языками. Во время чая играли музыканты, пели песенники, что весьма понравилось бухарцам. Абду-Кадыр-Бек, между прочим, сообщил, что согласно распоряжению из Бухары, по приказанию эмира, дорога, по которой придется следовать батальону, исправлена насколько умели сделать это бухарцы; в тех местах, где дорога сильно залита водой, сделаны обходы. На местах ночлегов заготовлены фураж и топливо.

Привал продолжался около часа; батальон тронулся дальше, перешёл границу Бухары. Первое бухарское селение Чигитай; прямой дорогой к нему нельзя было подойти: вследствие таяния снега и шедших дождей прежняя дорога, идущая глубокими оврагами, сильно была испорчена, почему пришлось делать обход, свернувши вправо более двух вёрст. Чигитай не очень большой кишлак с базарной площадью, на которой были расставлены ряды бухарских палаток с накрытыми столами, уставленными неизбежным достарханом, за палатками дымились очаги с громадными котлами, наполненными пловом. Бухарские чиновники неотступно просили офицеров пожаловать за стол для принятия угощения, а солдата закусить пловом. Никакие отговорки не помогали, чиновники объясняли, что это угощение делается в ознаменование радости по случаю прохода «лучших друзей», по приказанию самого эмира, и если не будет принято угощение, то эмир «будет полагать, что русские остались недовольны бухарцами, что высланные для встречи и сопровождения батальона чиновники не умели сделать дела, которое им поручено, почему взыщет с них строго. Пришлось делать привал. Офицеры отправились под палатки за накрытые и уставленные десертом столы, а солдаты к котлам с пловом.

Бухарцы, по принятому обычаю, ни столов, ни стульев не употребляют, а усаживаются на ковры, поджав ноги, а угощения [54] выставляются на эти же ковры перед сидящими. Столы и стулья употребляются только при приёме русских. Столы были наскоро сколоченные щиты, укреплённые на ножках, вдолблённых в поперечные бруски, каждый стол длиною 3 аршина, шириною аршин высота столов подходящая к нашим, но прочность очень незавидная; пять таких столов выставлены плотно в одну линию, покрыты вместо скатерти лощёным коленкором. На столах расставлены подносы, блюда, тарелки, чашки, наполненные различного рода сластями, как бухарского произведения, так и вывезенными из России, вроде разного рода мармеладов, простых конфет в бумажках и леденцов; тут были миндальные и грецкие орехи, фисташки, различного рода изюм и кишмиш, яблоки, сушеный урюк, куски колотого и пиленого сахара, чашки с разного рода жидкими бухарскими сластями, простыл и сдобные лепешки, вареные в крутую, крашеные и некрашеные яйца. Все это расставлено в таком порядке, что сидящим за столом легко можно получить желаемое из выставленного достархана. По краям стола и у одного из концов были разложены столовые и чайные ложки, вилки и столовые ножи. На почётном конце стола выставлен был серебряный столовый прибор, ложки, вилки и ножи; против остальных мест ложки были мельхиоровые, а вилки и ножи из очень простеньких, с деревянными черенками.

Против одного из концов стола, на котором положен был серебряный прибор, стояло довольно широкое, очень высокое кресло (сиденье почти равнялось со столом) грубой бухарской работы, обитое красным кумачом. По сторонам стола стояли по три стула такой же грубой работы, как и кресло, тоже обитые кумачом, но высота их соответствовала высоте наших стульев: далее уже стояли обыкновенные табуретки, частью с сиденьями обитыми кумачом, частью не обитые. Стулья и табуретки размещены были очень свободно. Против другого конца стола, как бы продолжением его на земле, был разостлан ковёр с расставленным на нём достарханом: 9 маленьких головок сахара, 9 пачек чая, большие подносы с изюмом, фисташками, миндалём, орехами, другими азиатскими лакомствами и большая груда, пудов около двух, лепёшек.

По приходе в палатки, бухарские чиновники попросили нас занять места за столом и почетное место у конца стола на высоком кресле предложено было командиру батальона. Только [55] что уселись за стол, как проворными прислужниками, каждому был подан чай, налитый в стаканы. После чая стали подавать различного рода супы (шурпа), плов, баранину в различных видах, куриц, жареную рыбу и другие яства, которых было изобилие; закончено было все чаем; последний подавали фамильный, а для желающих был желтый. Оба бухарских чиновника тоже сидели за столом и усердно угощали. По окончании угощения, когда мы стали благодарить бухарцев за хлеб и соль, они настойчиво просили принять выставленный у стола достархан в батальон, как знак нашего благорасположения к эмиру, так как это назначено им в угощение. Никакие доводы не могли отстранить этого. Приказано было достархан принять фельдфебелям и разделить на солдат поротно.

Батальон двинулся далее, погода прояснилась, стало морозить. Около 3-х часов дня пришли в селение Гулькент, сделав 23 1/2 версты. Здесь ночлег и дневка. Для помещения бивака была отведена очень удобная сухая площадка, для офицеров бухарцами был выстроен длинный навес из бухарских палаток оканчивающийся двумя воротами, с разостланными в них коврами, и еще кроме этих юрт тут же было поставлено несколько таких же, для размещения семей офицеров. Под навесами опять увидели накрытые столы, заставленные достарханом, и здесь получили приглашение, как офицеры, так и нижние чины, на плов, от которого не могли отказаться.

По окончании бухарского угощения, бухарские чиновники были приглашены к командиру батальона в юрту и угощены чаем, кофе и сластями. Слушали музыку и песенников; уехали с бивака для ночлега в кишлак в 6 часов вечера.

23-го января дневка в кишлаке Гулькент. В этот день полковник Казанцев, в сопровождении офицеров, делал визит бухарским чиновникам в их помещении в кишлаке Гулькент, благодарил их за радушный приём, оказанный батальону, и настойчиво просил, чтобы встречи, подобные сделанной вчера, были устранены. Парманачи, убеждённый нашими доводами, согласился, что впредь не будут делать плова для батальона и на местах привала выставлять достархан для гг. офицеров, но что, во исполнение строжайших приказании эмира, на всех ночлегах и дневках во время движения батальона через бухарские владения будут выставлены палатки и юрты и достархан; что этого [56] не исполнить они ни под каким видом не могут, из страха гнева своего властителя, и что просят и сегодня батальон принять от них такое же угощение, как и вчера.

Вскоре после возвращения депутации на бивак, приехал Парманачи со своею свитою и пригласил на бухарский достархан. Солдаты после своего обеда отправились на бухарский плов. По окончании бухарского угощения Парманачи со свитою был приглашён к командиру батальона на чай и кофе; слушали оркестр и песенников, обходили помещения нижних чинов, в 5 часов вечера уехали с бивака; здесь все распростились с Парманачи Абду-Кадыр-Беком, который отсюда отъезжал с докладом к Тюри-Джану (нынешнему эмиру бухарскому), а Якши-Бек-Бий и Токсаба-Рахма-Тула были назначены эмиром постоянно находиться при батальоне.

Бивак батальона с раннего утра, чуть только делалось светло, и вплоть до темноты, постоянно было окружён тысячной толпой бухарцев, усевшихся на корточки и любовавшихся происходящим на биваке; строгий порядок в этой толпе поддерживался не более как пятью бухарскими полицейскими, помахивающими на правоверных тонкими палочками, окрашенными в красный цвет, и, правду сказать, порядок между бухарцами соблюдался замечательный; густая громадная толпа моментально раздвигалась по мановению жезла полицейского, если требовалось через нее куда-либо пройти или офицерам, или солдатам. Бухарцы приходили и приезжали вёрст за 20 и более, чтобы посмотреть на русских солдат.

Все время движения батальона, со вступления в пределы Бухарского ханства, его сопровождала по обеим сторонам дороги густая толпа бухарцев; тут были и пешие, и конные, и едущие на ишаках. Каждый кишлак давал новых провожатых. Не говоря о провожающих верхом, на лошадях и ишаках, пешие шли за батальоном вёрст по пять и более. Бухарцы большие любители всевозможного рода зрелищ, а проход батальона русских войск с музыкой и песнями для главной массы представлял новое невиданное зрелище.

Далее батальон следовал до кишлака Чакмам-Тюбе по правому берегу Зеравшана, по местности слабо населенной; дорога шла то по нагорному правому берегу долины, то спускалась в низины. Везде было видно, что бухарские власти приняли все [57] возможные меры к удобному движению батальона; на всем протяжении пути видны были следы свежего исправления дорог и мостов; менее важные араки, перерезающие дорогу, были засыпаны, но все-таки и нашим сапёрам не пришлось идти в авангарде без дела: почти на каждом переходе им приходилось местами подправлять дорогу, а иногда, по причине значительной топкости грунта, прокладывать путь в обход, разрывая для этого ограждающие поля валики или низкие глинобитные стенки, засыпать мелкие арыки, прокладывать спуски и подъемы через более широкие арыки. Переход был небольшой, всего 14 вёрст.

Бухарские мосты в большинстве устроены плохо, не имеют перил и узки настолько, что двум колёсным экипажам на мосту нельзя разъехаться, а некоторые настолько узки, что арба едва-едва проходить по мосту. Благодаря такому мостику, 28-го января на переходе от Араб-Хана к Тат-Рабату был неприятный случай. Дорога от Тата-Рабата идёт по низине, изрезанной арыками, между полями, в большинстве залитыми водою; пройдя вёрст с пять, она круто поворачивает вправо к возвышенному берегу, у самой возвышенности протекает довольно широкий, но неглубокий арык (почти по брюхо лошади) с перекинутым через него мостиком; мостик настолько узок, что по нём едва- едва пройдёт арба, перил нет. Через этот мостик патронные двуколки проходили благополучно, но следующая за ними арба правым колесом сорвалась с моста и упала в арык, вещи были подмочены. Дальнейшая переправа обоза по мосту была прекращена, и саперами выше моста были разработаны спуски к воде по обоим берегам, и обоз переправили вброд.

За время движения батальона в трёх местах пришлось остановиться на ночлег не там, где назначено по маршруту, вследствие значительной сырости местности, назначенной для бивака, и за неимением вблизи более сухой. Первый раз ночлег был назначен 27-го января у кишлака Тат-Курган, но здесь чрезвычайно сыро; батальон продвинулся еще вперёд версты на три до кишлака Араб-Хана, где и расположился в самом кишлаке на площадке, а обоз был расположен шагах в 200 на пахотном поле, довольно сыром. Второй раз на 28-е января ночлег был назначен у кишлака Баба-Дуги, в местности чрезвычайно сырой, и здесь пришлось продвинуться вперёд версты на три и расположиться биваком вдоль [58] при дорожной насыпи, которую пришлось несколько подрыть для установки палаток; обоз опять стал на сыром пахотном поле за ротами, шагах в 40-50. Здесь была дневка и люди мыли белье. Третий раз 30-го января, тоже по причине значительной сырости места, батальон не мог остановиться у кишлака Зерангари, а продвинулся вперёд и занял место верстах в 2 1/2 от назначенного для ночлега места влево от дороги, тоже, как и на предыдущем ночлеге по гребню валика.

(Продолжение следует).

Текст воспроизведен по изданию: От Зеравшана до Таш-Кепри // Военный сборник, № 7. 1904