БИДДУЛЬФ

НАРОДЫ НАСЕЛЯЮЩИЕ ГИНДУ-КУШ

TRIBES OF THE HINDOO KOOSH

ГЛАВА VIII.

Праздники.

Несмотря на обращение племен в мусульманство, прежние полу-религиозные праздники, большею частью имеющие связь с земледелием, все еще соблюдаются более или менее согласно с древними обычаями. Около Гилгита, где мусульманство привилось еще очень слабо, праздники соблюдаются почти с теми же церемониями, как и в прежнее время и называются «шине барадези» или «великие дни шинов»; это указывает, что они, главным образом, введены шинами. Числа праздников, связанных с временем пахания, посевов и жатвы, слегка отличаются в разных местах, в зависимости от времени этих работ.

Первый праздник «нос» во время зимнего солнцестояния прославляет соответствующее древнему счислению начало года. Имя «нос» значит «откармливание» и дано вследствие убоя скота, который производится в это время. Первый день посвящается работе; в каждом хозяйстве все заняты обработкою и приготовлением туш быков, баранов и козлов, убитых несколько дней до этого. Мясо сушат известным образом, и оно остается годными в пищу в течение нескольких месяцев. [132] Так поступают вследствие того, что к этому времени пастбища покрыты снегом, а запасенный фураж достаточен лишь для прокорма небольшого количества скота в течение всей зимы (Подобный способ сохранения мяса практикуется из Кабуле.). На следующее утро, за два часа до рассвета начинается празднование «талени» (Талени называется связка лучин, употребляемая как факел.). Зажигают костры и все спешат с факелами в руках на шаваран. Барабан сзывает отсталых и, при первых лучах восходящего солнца, все бросают свои факелы, в деревнях по направлению Гилгита, а в этом последнем пункте, как попало. Пение, пляска и поло не прерываются весь день и продолжаются с промежутками целый месяц.

Это торжество празднуется в Яссине, Пониале, Гилгите, Хунзе, Нагере, Асторе и Горе. В Хунзе и Нагере время зажигания костров называется «тум шеллинг», т. е. разбрасывание дерева, а в Асторе «лами». По преданию, этот праздник есть воспоминание о смерти одного правителя, некогда притеснявшего Гилгит; но более оснований предполагать, что это остатки огнепоклонения. В Читрале торжество известно под именем душти, а в Чиласе и Дареле — даико; во всех трех местностях костров не зажигают. В части долины между Пониалом и Гизром, где население почти исключительно шины, не позволяется во время праздника «нос»; говорить на другом языке кроме «шина», и производится род демонстрации против соседних общин хо и вуршик. Каждое семейство разводит на своей земле костер из кедрового дерева, и подымается общий крик: «Пусть сегодня все наши враги в верхней стране останутся наверху, а все враги в нижней стране останутся внизу. Пусть все, носящие кори (кожаные сапоги народа хо), [133] погибнут, и пусть все, носящие товти (кожаные повязки, носимые на ногах шинами), размножаются и процветают». Всякий, кто в этот день в деревне заговорить по ховарски или вуршики, подвергается побоям.

Следующим праздником «базоно» прославляется начало весны и появление первых зеленых побегов хлебов. По этому случаю народ собирается на шаваране: тарангфах приносит в жертву тощего барана (жирный и хороший не годится) и кровью его обрызгивает все палки для поло. Тарангфах верхом катить палкою голову барана по земле на небольшое расстояние; затем домы привязывают веревку к рогам и волокут голову через все поле; труп животного принадлежит им. Поло и танцы заключают праздник. В Хунзе и Нагере принесение в жертву барана происходить одновременно с описанным ниже «тзумер бопов».

Базоно значить худоба, и происходит от печального состояния скота в конце зимы. Этот праздник составляет особенность Гилгита.

За базоно следовал айбой, праздновавшийся на первой неделе марта; ныне он более не соблюдается. Он также составлял особенность Гилгита.

Вечером накануне праздника в каждом доме готовили и ели род пирога, называвшегося джучбут. Ворота укрепления запирались и над всеми могущими отлучиться устанавливался надзор. На следующее утро, ра посылал собрать всех людей дайной местности в укрепление; прятавшихся разыскивали и приводили насильно. В это время женщины, вооруженные крепкими ивовыми палками, собирались и становились в две линии от цитадели до ворот наружного укрепления. Когда все было готово, ра выезжал верхом по направлению к воротам [134] форта. Раздавался крик, ра спешил дать подарок и затем проезжал между линиями; за ним должно было следовать по одному все мужеское население. Визири и члены семейства правителя имели право откупаться подарками, подобно самому ра; остальные должны были пройти сквозь строй; женщины действовали палками весьма усердно и непопулярным членам общины сильно доставалось.

На следующий день мужчины разделялись на две партии, одна под предводительством ра в цитадели, другая с визирем во главе в наружном укреплении. Обе имели запасы золы и ныли, нарочно для этого собранные, и происходило примерное сражение. Люди визиря осаждали цитадель, а сторонники ра сыпали на них пепел. Иногда осаждающие брали, верх и делали ра пленником в его собственном доме. По прошествии одного или двух часов, он соглашался заплатить выкуп, который состоял из теленка и трех баранов для осаждающих и почетного халата для их предводителя. Если, наоборот, ра одерживал верх, то каждый человек из противной партии должен был ему сделать подарок. Свободная часть обоих дней проходила в пирах, поло, пляске и выслушивании прорицаний дайниал.

Этот оригинальный праздник, приходившийся ко времени первой обрезки лоз, был вытеснен приходом сикхских войск, при которых предписания ислама стали соблюдаться строже (Первый губернатор, назначенный при сикхах, был мусульманин; он много способствовав введению более правоверного исповедания.) и принудили женщин к большему затворничеству. Остаток этого праздника еще сохранился в Пониале, где в этот день женщины имеют право делать, в шутливой форме, оскорбительные замечания правителю, во время его выхода [135] из дома. Весь праздник, повидимому, имеет связь с холи, празднуемым в Индии около этого же времени.

После айбой наступал ганони, прославлявший начало жатвы хлебов. Он соблюдается до настоящего времени как в Гилгите, так и в соседних долинах. День назначается в зависимости от состояния посевов; затем последние 10 дней до назначенного один час перед заходом солнца посвящается пляске на шаваране. В сумерки, на кануне праздника, кто либо из каждого дома собирает горсть колосьев. Считается, что это делается тайком. Несколько колосьев привешиваются над дверью дома; остальные жарят на следующее утро и съедают, смочив в молоке. День проводится в обыкновенных увеселениях и на следующее утро начинается жатва. Так как некоторые посевы всегда поспевают ранее других и готовы к уборке прежде назначенного дня, то не запрещается их собрать; но есть новое зерно до ганони, значит навлечь на себя несчастие. Праздник соблюдается в Сарыколе и Вахане; в этом последнем он называется шагит. В Читрале он называется финдик. Племена Торвала, Бушкара и долины Инда ниже Сазина не соблюдают его.

Следующий праздник доменика, или «пускание дыма», прославляет окончание жатвы. Когда последние запасы вышли, то необходимо выгнать злых духов из амбаров. При этом едят род похлебки, называемой «мул», и глава семейства, взяв ружье, стреляет в пол. Затем, выйдя во двор, он продолжает стрельбу, пока хватить пороха в пороховнице. Следующий день проходит в обыкновенных увеселениях; между прочим, стреляют в цель в баранью голову на шесте. В Читрале этот праздник называется джустундикаик, или изгнание демонов. [136]

Последний и важнейший из всех праздников в году это чили, которым некогда прославлялось поклонение дереву чили (Juniperus excelsa); он совпадал с началом хлебных посевов. Последние 60 лет обряды, связанные с поклонением дереву, не соблюдаются, но церемонии относящиеся к посевам, продолжаются и до настоящего времени. Праздник ныне длится два дня и начинается в первый день входа солнца в знак скорпиона. Первый называется день ра, второй — день народа. Вечером, накануне первого дня, процессия направляется к амбару ра, из которого получает от 20 до 30 фунтов лучшего зерна; оно кладется на кожу вместе с обрезками священного дерева чили. Зажигается большой костер из того же дерева и количество зерна, которое предполагается посеять на следующий день, держат над дымом. Остаток мелют и делают из него хлеб около 2 фут в диаметре, который пекут на том же огне и затем на ночь прячут в верном месте; один человек назначается сторожить хлеб. Между тем музыканты все время играют и пляска при свете костров продолжается до позднего часа ночи. На следующий день народ собирается на земле ра, который выезжает к нему в сопровождении всех своих родственников и свиты. Впереди него процессия несет большой кислый хлеб, на котором насыпана пшеница и сверху всего лежит граната с воткнутою в нее веткою кедра. Лицо человека, несущего хлеб, вымазано мукою; он называется доно. Толпа образует круг около ра; иерфаф приближается к нему, держа в поле платья две или три горсти окуренной пшеницы, и ра бросает туда немного золотого песка. Тогда громким голосом восклицает иерфах: «будь готов, народ, ра смешал золото и развеет семена; будьте счастливы!» Тогда ра, взяв смесь пшеницы и золота, бросает ее народу, [137] который кидается ее подбирать. Снова насыпают пшеницу и золотой песок к подол платья иерфаха, и церемония повторяется четыре раза по направлению к северу, востоку, югу и западу. Те, в сторону которых пшеница была раз брошена, не имеют права переменять свои места, с тем чтобы получить еще раз; затем приводят пару быков и ра, взявшись за плуг, проводит две борозды, к западу и к востоку, бросая семена; после этого он возвращается домой, разделив большой хлеб между своими работниками. Затем ратч мугер, или «козел ра», вносится на башню жилища правителя и приносится в жертву кем либо из касты роно, которая одна имеет право совершать жертвоприношения. Отрезанные ноги и голову роно показывает народу при барабанном бое; затем труп козла передается по принадлежности. В Гилгите он принадлежит шинам, живущим в деревне Бурмус, которые также имеют привилегию нести в военное время знамя ра, за что они получают ежедневно во время похода по козлу. Затем слышатся звуки Юдени дуррунг, или «барабана волшебницы»; при этом все отворачиваются, чтобы избегнуть наказания, которое непременно постигло бы увидевшего исполнителя барабанного боя; после этого приносится в жертву юдени-ай, или «коза волшебницы». Небольшим количеством крови ее брызгают на барабан волшебницы, и труп козы дают музыкантам домам. Этим кончается церемония и затем весь день продолжаются тайцы, стреляние из лука, пение и поло. Мишенью для стрельбы служит кусок дерева с небольшим, подаренным ра, слитком серебра, который составляет приз лучшему стрелку.

Весь второй день — день народа, не прекращаются угощения и танцы. Все обмениваются посещениями и в каждом доме необходимо что либо съесть. Каждый проводит в этот день [138] несколько ярдов борозды, так как иначе нельзя надеяться на хорошую жатву.

В Хунзе и Нагере этот праздник называется тзумер-бопов, или «посев тзума», и празднуется совершенно также, но не ранее весны, вследствие климатических условий. Подобный же праздник соблюдается в Яссине и Читрале, под названием бинисик, или «посев семян»; но правитель в нем не принимает участия; вообще ныне правящий в этих странах класс никогда не сближается с своими подданными. В Яссине праздник сопровождается оригинальным обычаем. Тарангфах, одетый в почетный халат, подаренный михтером, верхом на хорошем коне, отправляется на поле, предназначенное для игры поло; здесь все садятся, а тарангфах под звуки музыки в галоп проезжает поле взад и вперед. Несчастный случай с ним, напр. падение его или его лошади, считается предвозвестником несчастия для всей общины или скорой смерти самого тарангфаха. Чтобы отвратить несчастие, он и его семейство соблюдают в этот день торжественный пост.

В Вахане не бывает общественного празднества, но начало посевов празднуется в каждом доме. Чашка зерна, половина которого поджарена, разбрасывается кругом жилища. После этого глава семейства отправляется пахать; но вскоре он возвращается, вскарабкивается на крышу своего дома и бросает зерно через находящееся в средине отверстие, служащее для вентиляции и освещения. Снова он отправляется в поле, проводит вокруг него дважды борозду, бросает немного семян и идет домой; тут он находит двери запертыми, и женщины его впускают лишь после многих просьб. На следующее утро, до рассвета он вводит в дом осла, что дает повод к шуткам и смеху, после чего осла посыпают мукою и прогоняют вон. [139]

Мне кажется, одна ли можно сомневаться, что этот праздники составляет остаток индусского дусехра. Один туземец мне доставили по этому поводу следующую заметку: «Главный индусский праздник, имевший отношение к земледелию, был дусехра, в десятый день асру-сукла; причем предыдущие 9 дней посвящались поклонению богине Дурга; ячмень разбрасывался около места поклонения. После него начинались весенние посевы. В древнее время полагалось, что раджа, совершая формальность пахания и посева, снимал грех, который составляло хлебопашество и раджа, будучи хозяином земли, должен был первый принять участие в работе; без этого его подданные не приступили бы к ней. Я знаю лишь один пример, когда раджа был принужден пахать лично. Это в Рамаяне. Раджа Джанак, отец Ситы, жены Рамы, после двенадцати лет засухи в его стране, послушался мольбы брахманов и народа и вспахал поле; последствием этого были обильные дожди и родилась Сита».

Церемония поклонения кедру в Гилгите заключалась в следующем:

В течение трех дней три избранные не женатые юноши подвергали себя ежедневным омовениям и очищениям. На четвертый день они отправлялись в горы, снабженные вином, маслом, хлебом и всякого рода фруктами. Найдя подходящее дерево, они выбирали ветвь, на которую брызгали вином и маслом, а хлеб и фрукты съедали в виде жертвенного пиршества. Затем срезывали ветвь и приносили ее в деревню. При входе в нее, их встречало все население в праздничных нарядах и с музыкою и радостными возгласами сопровождало их в назначенное место, где ветвь клали на большой [140] камень близ текущей воды. Затем приносили в жертву козла, кровью его обрызгивали ветвь, и начиналась дикая пляска, сопровождаемая размахиванием оружием. Голову козла устанавливали на шесте как мишень для стрельбы из лука и ружей. Каждый хороший выстрел награждался бутылкой вина и куском мяса козла. Когда все мясо было выиграно, кости бросали в ручей, и происходило общее омовение. Затем каждый возвращался домой с веткою кедра. Он находил двери своего дома запертою, и на его стук, жена спрашивала: «что ты принес?» Он отвечал: «если тебе нужны дети, я их принес; если тебе нужна пища, я ее принес; если тебе нужен скот, я его принес; все что ты пожелаешь, я имею». Дверь отворялась, и он вносил ветку кедра. Жена брала немного листьев и, облив их вином и водою, клала на огонь; остальное посыпалось мукою и подвешивалось к потолку. Затем жена посыпала мукою голову и плечи мужа и обращалась к нему с следующими словами: «О Шири Багертзум, сын волшебниц, ты пришел издалека!» Шири Багертзум, «грозный король», название, которое давали кедру, обращаясь к нему с мольбами. На следующий день жена пекла несколько хлебов и, взяв их с собою, отводила козлов к камню чили. Здесь, когда козлы собирались вокруг него, она бросала в них камнями, не переставая призывать чили. Смотря по направлению, куда бежали козлы, судили о количестве и поле козлят, которые должны были родиться в течение следующего года. Орехи и гранаты клали на камень чили, хлебы разделяли и ели, а козлы шли на пастьбу по какому хотели направлению. В продолжение пяти дней после этого распевали во всех домах следующую песню:

«Грозный волшебный король, тебе я приношу жертву. Как ты благородно стоишь! Ты наполнил мой дом, ты мне дал [141] жену, когда у меня ее не было; вместо дочерей ты мне дал сыновей. Ты мне указали, пути праведные, ты мне дал много детей. Ты меня сделали, подобными, горе. Я привел семейство с вершин гор; я ходил в Саргин Гилит, чтобы посмотреть народ. Ты убил много диких козлов, ты с ружьем на плече, ты с мечом в руке. О ты верхом на коне! О ты в богатом одеянии! О грозный король, я убью для тебя барана. О ты пришедший с горы, я натру твои ноги маслом. О ты пришедший снизу, я смажу твои ноги маслом. Я был на равнине; там народ убил в честь твою козла, убил барана; я тебе поклонялся сегодня. Завтра мы расстанемся. Иди грозный, волшебный король, я поклоняюсь небе. Ты мне дал благоденствие; как мне тебя отпустить!»

Камень чили можно видеть и до настоящего времени при входе в каждую деревню шинов. [142]

ГЛАВА IX.

Религии прошлые и настоящие.

Дрью выяснил, что более строгое исполнение догматов ислама в Гилгите относится лишь к недавнему времени, и хотя, в зависимости от местных обстоятельств, мусульманство привилось в некоторых долинах Дардистана более нежели в других, но нет не только положительных указаний, но даже и преданий о том какую религию оно заменило. Впрочем побочные обстоятельства дают возможность сделать некоторые предположения по этому вопросу, тем более что каждая религия, которую исповедовали в этих долинах, оставила следы своего существования.

Долина Оксуса была колыбелью религии Зороастра, и потому долины к югу от Гинду-куша едва ли избегли ее влияния. В Вахане много башен и построек, которые и в настоящее время приписывают огнепоклонникам, а предание об этом поклонении и по ныне сохраняется в Яссине. Замкнутые и легко обороняемые долины Яссина и Гилгита могут служить таким прекрасным убежищем последователям гонимой религии, что огненоклонение, вероятно, существовало в них много времени после вытеснения его из соседних долин. Часть [143] праздника «нос», называемая «талени», вероятно, составляет последний остаток этой религии.

Ричардсон, в своих рассуждениях, сообщает о древних огнепоклонниках:

«В декабре, в самый короткий день года праздновался великий праздник огня, называемый шуб садах; по этому случаю храмы были иллюминованы и по всей стране пылали огромные костры, вокруг которых народ всю ночь предавался пляске, пению и разным увеселениям, свойственным времени года».

Он также передает, что праздник установлен в воспоминание следующего предания:

«Во время правителя Хушанга (около 860 лет до Р. X.) ужасный дракон опустошал страну; сам король напал на него, и один из камней, брошенный королем, с такою силою упал на другой, что появился огонь, который зажег окружающие деревья и траву, и в этом пламени погиб дракон».

Сходство этой легенды, с тою, которою в Гилгите объясняют талени, весьма замечательно. История Шири-буддута, пожирающего своих подданных, вероятно, основана на древнем предании солнцепоклонения. Вероятно, много времени после того как первоначальное значение праздника было забыто, обычай все еще сохранялся и, быть может, праздником воспользовались, чтобы избавиться от непопулярного правителя. По легенде, Шири-буддут не мог выдержать огня, и ныне он живет среди ледников, откуда ежегодно во время зимнего солнцестояния пытается вырваться, но талени заставляет его вернуться обратно.

Позже, когда буддизм преобладал по обоим склонам Гинду-куша, он без сомнения также прочно утвердился в [144] южных долинах, как и в боковых долинах Бадахшана. Во многих местах Гилгита и Астора сохранились остатки буддийских каменных алтарей, подобные столь часто встречающимся в Ладаке. Имя «мунни», которым их называют и до настоящего времени, достаточно указывают на их происхождение, хотя туземцы объясняют, что эти каменные сооружения были сделаны для удобства людей несущих тяжести, которые могли бы на них класть свою ношу. Но их размеры, положение и количество затраченной на них работы не позволяют принять такое объяснение. Они иногда также называются «талли».

Как в долине Сай, так и в Гилгите во многих местах встречаются буддийские чогтены, формы которых еще достаточно ясно видны. Наилучше сохранились лежащие около 3 миль от Гилгита, у деревни Новпур, где 4 чогтена расположены в линию, друг около друга. Один, очень больших размеров, есть в Читралской долине, на выдающемся пункте у дороги, не далеко от долины Кушт; до настоящего времени он называется «идолом». Подробные исследования, вероятно, открыли бы еще много других.

У деревни Новпур (Прежде, повидимому, Новпур был наиболее значительным поселением из двух. Его древнее имя было Амсар.), близ Гилгита, есть большое высеченное в скале изображение Будды. Здесь два оврага соединяются у обрывистой вертикальной скалы, несколько сот фут высотою. В самом углу, в 60 футах над уровнем земли есть плоская широкая поверхность. В ней сделана глубокая пятиугольная вырезка, в которой вырублена фигура. Лицо совершенно такое же как на всех известных изображениях Будды, с серьгами, головным убором, толстыми сжатыми [145] губами и спокойным, бесстрастным выражением. Фигура во весь рост, высотою около 9 фута. Верхняя часть, прекрасно сохранившаяся, сделана очень тщательно; работа нижней несколько хуже. Правая рука согнута и кисть обращена ладонью наружу; левая рука опущена с боку и держит жезл или какое то оружие. Вся фигура обнаженная, но высеченные края одеяния или драпировки, вместе с безбородым лицом дали повод предполагать, что фигура изображает женщину. Линии пятиугольника проведены правильно и глубоко врезаны; вдоль них вырублены на равных расстояниях квадратные углубления, назначение которых, быть может, состояло в помещении деревянной обделки для предохранения фигуры. Ноги фигуры более 30 фута над поверхностью земли; в виду этого работа должна была представлять большие затруднения.

Впрочем, вероятно, уровень земли у подножия скалы прежде был выше нежели теперь, так как вблизи есть следы ирригационного водопровода, часть которого проходила на значительном расстоянии вдоль скалы по деревянному жёлобу. Понижение уровня воды сделало водопровод лишним; вероятно, при этом понижено и окружающее пространство, и можно предположить, что во время работы не требовалось особенно высоких подмостей для производства ее. Работа как фигуры, так и углублений, очевидно, предназначенных для подпорок водопровода, указывает на то, что каменотёсное искусство, прежде было гораздо совершеннее нежели теперь.

Не будь различия в размерах можно бы предположить, что это фигура Будды, о которой говорить Фа-хиян, посетивший Индию около 400 лет после Р. X. Но описанная им фигура 94 фута высотою, и длина ноги ее — 9 фут 4 дюйма. Его путь до Хотона проследить не трудно и То-ли, или Та-ли-ло, очевидно, [146] означает Дарел и Гилгит; но путь его между этими двумя пунктами менее ясен. Генерал Кённингам приводит весьма основательные доводы в пользу мнения, что Киех-га есть Лех; при этом путь Фа-хияна лежал бы вдоль Инда от Леха до Дарела; но из описания видно, что высокий горный хребет пройден после выступления из Киех-га, который таким образом должен быть на северной стороне гор. Затем, едва ли путешественники, двигаясь от Леха до Дарела целый месяц вдоль Инда, в первый раз упомянули бы об нем, только пройдя To-ли; необходимость часто переходить с одной стороны на другую, конечно, была бы упомянута; наконец дорога, даже в настоящее время, доступна только очень опытным горцам и потому едва ли ею когда либо пользовались обыкновенные путешественники. Если бы Фа-хиян, направляясь в Индию, прошел через Лех, то он продолжал бы свой путь через Кашмир; между тем не подлежит сомнению, что он там не был. Бил отождествляет Киех-га с Карчу, открытым в последнее время Шау; но Карчу не лежит достаточно высоко, чтобы объяснить приводимый факт, что только зерновые хлеба могли там поспевать и объяснить название жителей «обитателями снеговых гор». Бил отождествляет Тсу-хо с Яркентом, между тем как Кённингам, следуя Клапроту, отождествляет этот пункт с Когиаром. Имеющиеся данные говорят в пользу взгляда Била. Когиар не обладает никакими особыми преимуществами, которые могли бы его когда бы то ни было сделать столь значительным пунктом, как должен был быть Тсу-хо; кроме того он расположен непосредственно у подножия гор, в которые таким образом путешественники вступили бы в первый же день по выходе из этого места. По рассказу же, они вступили в горы лишь на четвертый день по выходе из [147] Тсу-хо, что вполне соответствует Яркенту. Двадцать пять дней, употребленные путешественниками на дорогу от Хотена до Яркента, дают понятие о скорости их движения. По моему мнению, кажется, можно отождествить Киех-га или с Сарыколом, который, не смотря на возвышение, был, без сомнения, в это время важным пунктом или с Раскумом, который хотя ныне и покинут, но, по преданию, был некогда центром цветущей области. Каждый из этих пунктов хорошо соответствует Киех-га. Но число дней пути указывает на Сарыкол, который вследствие этого я и буду принимать за Киех-га.

Из Яркента путешественники должны были пройти в Сарыкол по кушерабской дороге, и ю-хвуи должны были быть кочевники, соответствующие нынешним киргизам. Из Сарыкола Фа-хиян и его спутники должны были пройти через Хунзу в Гилгит и далее в Дарел или вернее через Памир; это объяснило бы указание, что из Сарыкола они направились на запад. Далее они бы прошли в Гилгит через перевал Даркот, как предполагает Бил. Из Гилгита весьма естественно они бы направились в Дарел, вверх во долине Кергах, в устье которой находится описываемая фигура в скале. Это, конечно, была бы наиболее прямая дорога в Пенджаб. Достигнув Инда (Син-то) у устья долины Дарел, они должны были двигаться вдоль реки несколько дней и прибыть в Сват (Су-хо-то) по одной из боковых дорог, как например через Горбанд.

Эту или другую фигуру описывает Фа-хиян, во всяком случае из его рассказа можно приблизительно определить, что буддизм в этих долинах введен около 150 лет до Г. X., или около 300 лет после Нирваны Будды.

В настоящее время существование фигуры объясняется [148] следующим образом: в древности одна деони (злой дух женского пола), пожиравшая людей, жила в этом ущелье; из него она кидалась на проходящих; обыкновенно она пожирала только половину добычи, так что из двух схваченных людей пожирала одного, а одного отпускала; если же попадался один, то она пожирала половину жертвы. Один святой взялся освободить страну от этого демона. Деоин кинулась на него, как обыкновенно, но сила святого человека обратила ее в камень и прикрепила к скале. Собираясь затем покинуть страну, святой сообщил народу, что для поддержания чар, лишивших деони ее силы, было необходимо похоронить его, после смерти, у подножия скалы. Святой настойчиво советовал о жителям разыскать его тело, где бы не случилось ему умереть.

Жители Гилгита, как передают их потомки, поступили весьма практично. Рассудив, что если святой умрет где либо в очень отдаленном месте, то будет стоить большого труда разыскать и перевезти его тело, а если это не удастся, то деони вернется к жизни, они, не откладывая, убили святого и похоронили его, как было указано. У подножия скалы, действительно, есть могила, в которой, говорят, погребен несчастный святой.

Без сомнения буддизм был религиею страны во время нашествия шинов. Но есть серьезные основания предполагать, что религия шинов была брахманическая.

Выше было сказано о том, что шины почитают корову нечистым животным. Шау выяснил, что шины не почитают корову, а питают к ней отвращение, и Дрью замечает, что трудно себе представить, что либо более противоположное современному гиндуизму. Но самый правоверный брахман будет считать себя оскверненным прикосновением к коже или к [149] какой бы то ни было части павшей коровы, так что нельзя сказать, что обычай шинов представляет нечто совершенно противоположное гиндуизму, а скорее он есть извращенное последствие его.

Вследствие этой особенности правящей расы, все соседи называют народы, говорящие на шина, дангарике (Кённингам слышал это название в Балтистане, и говорит, что Гилгит населен дангариками, говорящими на языке дангри, как будто бы это было название племени. Ныне столь распространенный термин «дарды», вероятно, имеет подобное же происхождение.), т. е. «коровий народ». Хотя сам по себе этот факт не мог бы служить доказательством индусского происхождения шинов, но, в связи с другими, он составляет сильный довод. Отношение шинов к домашней птице совершенно такое же как у индусов во всей Индии.

Это отвращение шинов к корове и домашней птице из всех народов Гинду-куша разделяется только небольшим племенем в Читрале, которое соседями также называется дангарике, и калаш кафирами, живущими около них. Мне не удалось достать образцов языка читралских дангарике, но, как кажется, нет оснований предполагать какой бы то ни было связи их с шинами Гилгита.

До весьма недавнего времени практиковалось сожигание умерших; места, где это делалось, до настоящего времени называются джаин, что сходно с именем чани, которым места сожжения называются в некоторых частях Пенджаба. Пепел тщательно собирали и хоронили в грубых деревянных ящиках, иногда выдолбленных в цельном куске дерева, или же в круглых глиняных кувшинах. Я выкопал несколько штук тех и других. Кости аккуратно складывали в ящик, который предварительно выкладывался березовою корою. В [150] одном или двух я нашел куски клетчатого холста, который ныне не встречается в этой стране, а также медные цепочки и другие украшения. Женские урны легко отличить по смешанным с костями пряслам.

В Гилгите, Горе, Хунзе и Нагере хорошо сохранилось предание о существовании в этих странах в прежнее время сутти. Умершего, одетого в лучшее платье и обвешенного оружием, клали на костер, и когда огонь разгорался, вдова его, также наряженная в лучшие одеяния и драгоценности, бросалась в пламя.

Сожигание умерших прекратилось уже более шестидесяти лет. Два или три старика передавали мне, что в молодости они об этом слышали, как о весьма обыкновенном явлении, но никто не мог припомнить, чтобы он сам видел сожигание. Еще в 1877 г. один старик в Дареле привел в ужас своих соседей, тем что, умирая, призвал своих сыновей и выразил желание быть после смерти сожженным вместе с своим оружием и драгоценностями. Желание его не было исполнено. Он и один из жителей Гора, умерший около 20 лет тому назад, всегда отказывались подвергнуться обрезанию и не хотели называться мусульманами. Они были, вероятно, последние индусы в Дангаристане. Сутти исчезло еще ранее и, конечно, уже более 100 лет тому назад.

Надобно заметить, что ни один из этих обычаев, столь сильно напоминающих современный гиндуизм, ни даже предание об них не встречается ни в одной долине, на которую не простиралась власть шинов. Различие между некоторыми разновидностями гиндуизма и буддизма не всегда очень велико; но существование обычаев, которые не встречаются у соседей, система каст, титул ра правителей, прибавка синг к именам, [151] и частое употребление санскритских слов указывают на отличие шинов от обитателей долин Сват, Пенджкора и Читрал, с языком которых их собственный имеет весьма близкое сходство.

Не смотря на более строгое соблюдение мусульманства, усиливающегося из года в год, идолопоклоннические обычаи еще существуют. В деревнях, где шины составляют большинство, есть всегда большой камень, который, более или менее, служит предметом поклонения. В каждой деревне этот камень имеет особое имя; клятва, данная на нем, часто считается более связывающею, нежели данная на Коране. В некоторых местах ежегодно возле камня приносятся в жертву козлы, и камень обрызгивается их кровью; в других обычай этот вывелся лишь в последнее время. Хотя введенная шинами религия и есть, повидимому, одна из разновидностей брахманизма, но она должна была заключать в значительной степени также поклонение демонам, как это доказано Шау в его исследовании о дардах Хану.

Мне передавали, что когда кашмирские войска впервые заняли Гилгит, в укреплении была каменная плита, около 3 фут длиною, с санскритскою надписью. Сообщивший мне это передал, что он разобрал слова: «ишвар линг мурти», или «лингамическое воплощение Шивы»; остальную же часть надписи нельзя было разобрать. В 1871 г. последствием землетрясения был взрыв порохового погреба, разрушивший все укрепление; новое построено на том же месте, и камень, вероятно, пошел в дело при закладке фундамента. Имена многих правителей и местностей не только в долинах Инда и Гилгита, но и в Читрале, указывают на брахманическое происхождение. Из имен местностей можно указать: Сео (Сива или Махадео), [152] Шограм (деревня Сивы), Шогур (жрец Сивы) и Свами. В родословных Хунзы и Нагера мы встречаем имена Луллитзум (прекрасный тзум), Хурритзум (От Хури, одного из имен Махадео.) и Бухаттзум (Вероятно, испорченное Мухаттзум, от мухат, «последнее переселение».), а один из последних независимых ра Гилгита, Сулейман-хан, более известен под именем Говритзума (От Говри, жены Махадео.).

После всего вышесказанного едва ли может быть сомнение, что одна из разновидностей брахманизма была введена шинами в долине Гилгита, и в большей или меньшей степени всюду, где распространялась их власть. В долинах, где коренные жители составляли большинство, получилась, вероятно, смесь буддизма и гиндуизма, привитая к ранее существовавшему в стране поклонению демонов. Религиозные обряды дардов Хану, описанные Шау, вероятно, более всего приближаются к существовавшим в Гилгите и соседних долинах, в бытность их под управлением шинов.

Шины, как кажется, ввели одновременно с своею разновидностью гиндуизма также вышеописанное поклонение дереву чили. Хотя чили более не составляет предмета общественного поклонения, но все же к нему обращаются, сожигая его ветви, с молениями, особенно женщины, желающие иметь детей; и по ныне оно почитается имеющим способность очищать. Чили играет весьма, существенную роль в колдовстве дайниал и, при въезде в деревню шинов высокопоставленного человека, перед ним размахивают жаровней с горящими на ней ветвями чили. В некоторых случаях мужчины и женщины вдыхают его в высшей степени острый дым. [153]

Поклонение чили, повидимому, не проникло в Хунзу и Нагер; также никакого следа его нет в долине Оксуса, в Читрале и долине Свата; но среди сиях-пушей оно, как кажется, существует в совершенно такой же форме, как некогда у шинов. Дерево чили, или падам, и до настоящего времени привозится в Пенджаб, где употребляется при индусских церемониях. По сведениям Пржевальского, это же дерево считается священным у монголов и тангутов, сожигающих его ветви при молитвах. У Хемис Шукпа, около 20 миль от Леха, существует несколько очень старых деревьев, в высшей степени почитаемых обитателями-татарами; хотя, вообще говоря, дерево не есть предмет почитания у татар (Henderson’s «Lahore to yarkund», p. 51.). Быть может, оно заимствовано от шинов, влияние которых должно было распространяться почти до Леха. И до настоящего времени в Гилгите есть обычай обрызгивать кровью козла всякое дерево, предназначенное к срубке.

Религия всей страны в настоящее время есть какая нибудь из форм магометанства, и в огромном узле гор, центр которого составляет Яссин, встретились три формы ее, которые ныне и оспаривают друг у друга господство. С юга сунитские мулы распространили свои догматы вверх по долинам с большим или меньшим успехом; с востока шиитское учение вышло из Скардо; а с запада явились догматы моулаи, или могли (Произношение среди необразованного класса.), и распространились вверх по долине Оксуса. Надобно заметить, что замена гиндуизма магометанством в отдаленных долинах происходила в высшей степени постепенно и более как результат последовательного обращения, нежели притеснений. [154]

Родословные нынешних владетельных семейств Хунзы, Нагера и Гилгита позволяют приблизительно определить появление ислама в стране. По преданию, гилгитский ра с немусульманским именем, Шири-буддут (Быть может, это имя значит «данный Сри Буддою» — Сри Будда датта.), погиб от руки иностранца, носящего мусульманское имя Азру, или Азор, от которого себя производят нынешние правители Гилгита, Хунзы и Нагера. Полагая 25 лет на каждое поколение, можно считать, что магометанство появилось в Гилгите около конца тринадцатого или начала четырнадцатого столетия, т. е. в то время, когда вера эта уже успела распространиться по более доступным частям Средней Азии. Надобно заметить, что это вполне совпадает с появлением ислама в Кашмире, что, согласно Феришта, случилось между 1315 и 1326 гг. по Р. X. Генерал Кённингам, считая по 30 лет на каждое поколение и по 15 на правление каждого владетеля, определяет введение мусульманства в Хаполоре на столетие позже (Cunningham’s Ladakh.). По одному из преданий, Азор пришел из Скардо, а согласно родословной Макпонов, один магометанский авантюрист утвердился в этой стране именно в тоже самое время, если принять тоже число лет для продолжительности одного поколения.

Впрочем трудно предположить, чтобы похититель власти был достаточно силен для насильственного обращения своих новых подданных; и, вероятно, в течение долгого периода его потомки, исповедуя свою собственную веру, притом в очень ослабленной форме, не вмешивались в религиозные дела своих подданных.

Только через 8 поколений правителей, т. е. около двух [155] столетий позже мы видим мусульманского тзума в Нагере. Вероятно, мусульманство получило новый толчок около конца шестнадцатого столетия, так как около этого времени персидский авантюрист, основатель нынешних династий Яссина и Читрала, утвердился в Кашкаре. Имена правителей, владениями которых он завладел, забыты; помнят только, что они были из семейства Шахрейсов, имя под которым были известны правители Гилгита ранее Азора, и которое также носили еще 4 поколения потомков узурпатора. Император Бабер, в начале шестнадцатого столетия, говорит о Читрале, как о части Кафиристана: «в горной стране на северо-восток лежит Кафиристан — Кастор и Гебрек». Но в нескольких случаях он различает этот Кафиристан от Кафиристана Пич (который и доселе страна кафиров), как будто бы между ними была разница. Поэтому, вероятно, что хотя ислам и был введен в названную страну в начале четырнадцатого столетия, долгое время число его последователей было ограничено небольшою частью жителей, и он не сделался общею религиею до средины или конца шестнадцатого столетия. Да и тогда магометанство принималось так неправильно, что не удивительно, что гиндуизм продолжал существовать и исчез лишь в настоящее время.

Племена долины Инда, под влиянием пылких проповедей мул Свата и Бонера, приняли сунитские догматы. Жители Чиласа, вообще более беспокойные, нежели их соседи, хвастают, что хотя путешественники и купцы не подвергаются никакой опасности в их стране, ни один шиит не уходил от них живым. В Горе, несколько миль выше Чиласа, все жители также суниты, но менее ревностные, и еще до недавнего времени [156] они поклонялись богу Тайбану, которого лошадь высечена на скале близ поселения.

В Гилгите три четверти населения в настоящее время суниты, а остальные шииты; но в начале подчинения сикхам все были шииты или моулаи и, как передают, каждого сунита, попадавшегося к ним, клеймили раскаленным железом, если он не соглашался переменить веру. Те, которые еще придерживаются догматов моулаи — большею частью старики — скрывают это на сколько возможно и называют себя шиитами. В Сумме, уединенной деревне в Яссине, население, хотя и считается мусульманами, но все еще приносит жертвы богу Шайтуму. Во многих других местах имена местных божеств сохранились до настоящего времени и к некоторым предметам, как напр. какой нибудь скале особого очертания близ деревни, все еще относятся с благоговением и призывают их в свидетели торжественных договоров.

Влияние владетелей Скардо ввело шиитское учение в северо-восточную часть Дардистана, а догматы моулаи проникли из долины Оксуса через проходы Гинду-куша. В Нагере все население правоверные шииты; к этому же толку принадлежат и две трети населения Балтистана; остальные принадлежать к секте Нур-бакша. В Хунзе еще недавно шиитское учение имело многих последователей; теперь мир и все население моулаи.

Шииты этих стран оплакивают мученичество сыновей Алия два раза в год; один раз во время, указанное по мусульманскому календарю, и другой раз в августе, когда, по их мнению, оно действительно произошло.

Везде, где суниты и шииты живут вместе, они относятся друг к другу со взаимною терпимостью, редко встречающеюся [157] в других мусульманских общинах. Скрещивание между сектами случается так часто, что проходит совершенно незамеченным.

Все население Хунзы, Пониала, Зебака, Шугнана, Рошана, Мунджна, Колаба и Дарваза, более половины Сарыкола, Вахана и Яссина и большая часть жителей долины Лудхо в Читрале принадлежать к секте моулаи. В небольшом количестве моулаи также встречаются в Коканде, Каратегине и Бадахшане среди беднейшего класса, и в одном округе близ Балха они известны под именем учеников Сеида Джаффер-хана. Также немного их есть и в Афганистане, где их называют муфтади. Быть может они существуют и в Бухаре, и Хорасане; но в этих фанатических странах они, вероятно, скрываются и называют себя шиитами.

Глава этой секты есть Ага-хан, признанный духовный глава ходжей Индии и Персии, родом из Хорасана; он переселился в Индию в 1840 г. по политическим причинам и с тех пор всегда жил в Бомбее.

Страны, населенные моулаи, разделены между известным числом пиров, которые пользуются величайшим почетом со стороны своих последователей; но пребывание в каком либо месте не дает пиру власти над целым данным округом. Обязанность пира наследственная, и моулаи переносят свое духовное послушание от отца к сыну, где бы он не жил. Например, Шах Абдул Рахим Зебакский, почитаемый старшим после самого Ага-хана, имеет последователей в Сарыколе, Канджуте, Зебаке, Яссине и Бадахшане, но и другие пиры имеют последователей в этих округах. Повиновение, оказываемое пирам их последователями, безграничное; им ни в [158] чем не отказывают. Если они спросят у кого нибудь сына или дочь, не может быть речи об отказе. Один пир однажды сказал мне: «если бы я приказал отцу убить собственного сына, он не осмелился бы не исполнит этого». Куда бы пиры не направились, их сопровождает множество учеников, которые, также как и пир, живут на счет последователей секты. Им постоянно дарят лошадей, скот, платье, фрукты, хлеб и пр. и вообще лучшее из всего, что принадлежит каждому моулаи. Часть этих приношений обращается в деньги и отправляется Ага-хану, агенты которого ежегодно приходят в эти отдаленные страны единственно для сбора и доставления пожертвований.

За пирами следуют калифа, обязанность которых заключается почти исключительно в сборе приношений. Каждый пир непосредственно сносится с Ага-ханом.

Секта танцующих дервишей, маулави, не имеет ничего общего с описываемыми моулаи. Эти последние уверяют, что их секта основана Имам Джаффер Али Садыком (справедливым), потомком Алия от дочери Пророка, умершим в 148 г. Г. Впрочем Абу Магомет Гуссейн пишет в Зубдат-ул-ахбар, что Магомет, прозванный Махди, шестой потомок Имам Джаффер Али Садыка, основал секту, вначале известную под именем измаилтян (Названные по имени Измаила, сына Имам Джаффера.), в Египте в 299 г. Г. Его последователи признавали его двенадцатым имамом и цитировали, будто бы сказанные Пророком, слова, что каждые 300 лет солнце будет всходить на западе, объясняя, что проповедь Магомета Махди в 300 г. Г. составляет исполнение этого пророчества. Абу Иезид, мула, не признававший [159] происхождения Магомета Махди от Джаффер Али Садыка, на основании того что единственный сын Измаила умер бездетным, был объявлен Деджал (антихристом). Покорение Египта султаном Сала-удин Юсуфом положило конец силе секты в этой стране. Она в это время управлялась Азидом, потомком Магомета Махди. Между тем догматы этой секты были занесены в Персию Гассани-сабба, арабом племени химиар в Иемене, который позже поселился в Аламоте, где его внук, на 7-й день рамазана 555 г. Г., открыто объявил необязательным соблюдение постов и других обрядов шиитского толка.

Полковник Юл, в своих примечаниях к путешествиям Марко Поло, приводит весьма интересный рассказ о «старце горы», представителем которого он считает Ага-хана. На основании этого предположения моулаи Гинду-куша и долины Оксуса принадлежат к секте ассасинов и составляют отпрыск той же секты, к которой принадлежат друзы Ливана. Они себя называют безразлично мугли, моулаи и мавалли. Дрью предполагает, что имя их происходит от Маула, что по арабски значит Бог. Также можно объяснить, что оно есть испорченное мувагидин, имя которым себя до настоящего времени называют друзы, или мулахидах от мулхед «неверный», название которое давали секте в древности.

Догматы и обряды их учения мало известны, так как, согласно одной из их поговорок, «человек должен скрывать свою веру и женщин». Не многое, что удалось узнать, сообщили мне моулаи проповедники, и при том только люди без всякого образования.

Суниты называют их кафирами и рафизи, но сами они не отказываются молиться или есть с сунитами. Их иногда обвиняют в поклонении Алию, зятю Пророка, и поэтому их [160] называют «али-перест». Они, без сомнения, чтут Алия, который, по их словам, происходит от Света, выше Пророка Магомета и считают его воплощением божества. Они отвергают будущую жизнь и верят в переселение душ. Дурные деяния наказываются отправлением души в собаку или другое низкое животное; напротив добрые дела, награждаются будущим воплощением в великого или святого человека. Они не признают никакой связи с другими мусульманскими сектами, говоря, что суниты — собаки, а шииты — ослы. Они подвергают сомнению божественный характер Корана, хотя и говорят, что он был поручен ангелу Гавриилу для передачи Алию, но по ошибке был передан Магомету.

Коран они заменяют персидскою книгою Калами-пир, которую показывают только последователям своего учения. Наиболее часто приводят они следующее правило: человек должен ослепить себя, дабы не чувствовать зависти при виде счастья ближнего; он должен обессилить свои руки, дабы они не могли взять что либо принадлежащее другим и изуродовать себя, дабы не быть в состоянии ослушаться пира. Скот, который зайдет в посевы, нельзя оттуда выгнать, пока он не насытится. Истинный моулаи считается уже как бы умершим и потому молитвы и посты не нужны. Если бы была сделана попытка заставить его насильственно поститься, то он, чтобы не допустить этого, проглотит щепотку пыли. Единственное предписываемое хождение на поклонение, это к живому главе их веры, которого называют Имами-земан, или Сагиби-земан. Брачную церемонию может совершит всякий человек с седою бородою. Он садится, имея жениха по правую руку и невесту по левую, берет несколько кусочков жареной бараньей печени в обе руки и, скрестив их, дает мужчине левою [161] рукою, а женщине правою. Затем взяв чашку воды, дает половину ее женщине и говорить несколько слов из Каламипир; этим кончается вся церемония.

В честь Имами-земана повторяется чаще всего следующая поэма:

Сагиби-земан. [162]

Сагиби-земан.

Моулаи пьют вино открыто и не особенно строго соблюдают запрещение есть мясо животных, убитых не правоверным способом. Так как они освобождены от молитв и постов, то проявления религии необразованного класса состоят почти только в послушании калифа и пирам и принесении через них пожертвований духовному главе. Они вовсе не нетерпимы и, где им позволяют, живут дружно с сунитами и шиитами, с которыми вступают в браки совершенно свободно. Единственные случаи религиозной вражды, которые дошли до моего сведения, были вызваны сунитами, прибывшими из других мест. Шииты к ним вообще относятся хорошо, вероятно, вследствие почитания, оказываемого ими Алию, хотя они и не прославляют мученичества Гассана и Гуссейна.

Когда умрет моулаи, то лучшие предметы из его движимой собственности откладываются для Имами-земана. В доме не варят пищи от трех до восьми дней, смотря по положению, которое занимал покойный, а в это время для семейства приготовляют пищу где либо на стороне. Кушанья также помещают на деревья и другие открытые места, где их клюют птицы. Вечером в назначенный [163] день в дом является калифа и тогда приготовляют пищу и подносят ему. Он съедает глоток и затем кладет кусок хлеба в рот наследнику умершего; после этого уже принимают участие в трапезе остальные члены семейства. Затем зажигают лампу (отчего вся церемония называется «чираг рошан»), и при звуках шестиструнной гитары, называемой герба, всю ночь продолжаются песни.

Я несколько раз показывал моулаи портрет Ага-хана, приложенный к сочинению Юля о Марко Поло. Они проводят пальцами по изображению и затем дотрогиваются ими до своих глаз и губ.

Секта Нур-бакша, о которой упоминалось выше, составляет особенность Балтистана, где она насчитывает более 20000 последователей, большая част которых живет в Шигаре и Хаполоре. Это, очевидно, попытка установить нечто среднее между сунитским и шиитским учением. Мусульманство, говорят, впервые ввел в Балтистане согласно сунитским догматам Сеид-али-хамадани. Позже, некий Сеид Магомет Нур-бакш, родом из Самарканда, прожил некоторое время в Балтистане, отправляясь в Индию. Ему наследовал Сеид Шамс-удин-ираки, ученик Шах Касим-фез-бакша, сына Сеид Магомета Нур-бакша; он пытался обратить балти в шиитский толк. Но дело подвигалось довольно медленно, и он решился прибегнуть к обману: он написал книгу, составившую потом основание учения Нур-бакша, и тайно скрыл ее под корою дерева. По прошествии года, когда дерево приняло прежний вид, он объявил, что Нур-бакш явился ему во сне и приказал срубить одно дерево, которое научит как примирить все сомнения. Столь чудесная вещь, как книга, вросшая в дерево, убедила самих упорных и те, которые [164] отказывались принять шиитские догматы, теперь поспешили пристать к новой секте.

Так объясняют происхождение ее в Балтистане. Другие рассказы несколько отличаются от вышеприведенного. Согласно Заффер Наме:

«В царствование Фет-шаха кашмирского, некто Шумс-удин прибыл из Ирака и начал распространять догматы, не сходные с какою либо другою сектою. Его последователи приняли название Нур-бакш (иллюминаты), но святые мусульманской веры успели усмирить этих сектантов. Правитель Малого Тибета, сопредельного с Кашмиром, такой сторонник шиитов, что он не позволяет ни одному человеку другой веры входить в свои города. Племя чук в Кашмире утверждает, что Мир Шамс-удин из Ирака был шиит, что он обратил много тысяч человек, после чего он был коронован во имя двенадцати имамов, и что Аховита, книга заключающая догматы религии Нур-бакша, не написана этою почтенною особою, а каким-то невежественным язычником».

Феришта сообщает:

«Около этого времени (1496 г. по Р. X.) некто Мир Шамс-удин, ученик Шах Касыма Анвара, сына Сеид Магомет Нур-бакша, прибыл в Кашмир из Ирака. Фет-хан передал этому святому человеку все конфискованные в последнее время в пользу казны земли. Его ученики стали разрушать храмы язычников, и никто не смел сопротивляться, так как им помогало правительство. В короткое время, много кашмирцев, особенно племени чук, приняли догматы Нур-бакша».

Книга эта, написанная по арабски, называется Фикр Ахват. Отличительные религиозные формы, которым как шииты, [165] так и суниты придают столь большое значение, соединены здесь в странную смесь. Зимою последователи Нур-бакша молятся скрестивши руки, как суниты; летом, опустивши руки, как шииты. Подобно сунитам они молятся вместе и соблюдают пятничные молитвы, но они не моют ног перед молитвою, а только исполняют «масак» подобно шиитам. По их учению, Магомет занимает первое место, а Али второе, но они соблюдают траур мохоррум по погибшим сыновьям Алия. Это последнее составляет главную причину их столкновений с шиитами. Последователи Нур-бакша утверждают, что оплакивание должно происходить в мечетях, шииты не считают этого правильным и из за этого иногда происходят беспорядки. У последователей Нур-бакша молитвенное обращение — Али юн вали Алла, вместо шиитского — Али юн вазир рассул Алла.

Винь, говоря о секте, называет ее Келунчех и передает, что около средины XVIII-го столетия, последователи ее временно завладели престолом Скардо. Небольшое число их в настоящее время находится в Киштваре, куда они были выселены Гулаб-сингом, по покорении им Балтистана.

Гробницы Мир Мухтара и Мир Яхья, сыновей Шумс-удина, еще сохранились в Кирисе и Шигаре, и, вероятно, полное утверждение догматов Нур-бакша в Балтистане произведено в значительной степени ими.

(пер. П. Лессара)
Текст воспроизведен по изданию: Народы, населяющие Гиндукуш. Сочинение майора Биддельфа, политического агента в Гильгите. Асхабад. 1886

© текст - Лессар П. 1886
© сетевая версия - Тhietmar. 2018
© OCR - Иванов А. 2018
© дизайн - Войтехович А. 2001