-

АФГАНИСТАН И ЕГО ЭМИР

ОЧЕРК.

С июля по декабрь 1897 г. глаза всего мира, а России и Англии в особенности, внимательно обращены были на Индо-Афганскую границу и обратятся вновь туда когда возобновятся военные действия, до сих пор крайне неудачные для Англичан, против якобы восставших пограничных племен. События эти вызывают многочисленные и противоположные толки: кто виноват в «восстании» племен и английских неудачах? Вопрос этот интересен, но нас более интересуют толки о прямом или косвенном участии в этом восстании соседа нашего, — эмира афганского, каковое участие, раз доказанное, может положить «начало конца» Средне-Азиятского вопроса; нас интересует самый Афганистан, его население, его повелитель и отношения последнего к России и Англии которые, по слухам, в некоторых кружках в Лондоне циркулующим, вошли уже в соглашение о разделе Афганистана.

С точки зрения афганской, Средне-Азиятский вопрос картинно изображается басней («The Ameer Abdul Rahman», by. S. E. Wheeler. 1896 г.) которую, как говорят, любил рассказывать детям своим Дост-Магомет, дед настоящего эмира.

«Лебедь — эмир афганский — плавает по озеру которое изображает собою Афганистан; на южном берегу сидит тигрица (Британия) вырывающая у лебедя пук перьев каждый раз как он к ней приближается, на северном же берегу расположились волки (Русские) которые больно кусают лебедя если он к ним приближается; только на середине озера лебедь в безопасности; но когда оно высохнет, [129] тигрица и волки встретятся и произойдет между ними страшная борьба».

Высыхает ли озеро Дост-Магомета? Нет, в прямом смысле слова, но если с 1885 года волки не трогают лебедя, то тигрица за последние годы по клочкам отхватила около пятой части озера (по юго-восточной границе) с целию, в случае нашествия волков, о чем они и не думают, встретить их не на своей территории, а в Афганистане.

Вот эти-то захваты, этот scramble Афганистана и территорий от него зависимых или лишь к нему тяготеющих и служит причиною временно приостановленной войны, тяжким гнетом ложащейся на бюджет несчастной Индии. Не останавливаясь на самых событиях на границе Индии и Афганистана, заметим лишь что восстание Сватисов, Вазирисов, Момаидов, Афридисов, Оракзаев и других мелких племен отнюдь не обязано подъему мусульманского духа, благодаря победам Турок над Греками; эта гипотеза, на скорую руку изобретенная правительством, давно оставлена и здраво смотрящие на вещи Англичане причину восстания племен, населяющих полосу между Индом и новою Англо-Афганскою границей, никому неизвестного точно и лишь предполагаемою (В первой статье последнего Англо-Афганского договора, заключенного сер Мортимеров-Дьюрандом с эмиром в 1893 г. (12 ноября), сказано: «Восточная и южная границы территории его высочества, от Вафана до персидской границы, будут следовать по линии, обозначенной на карте, приложенной к договору» в примечании к этой статье договора в Blue Book напечатано: «Карта не печатается, как незаконченная в деталях». Она не напечатана и по сейчас.), видят в захвате Англичанами путем обмана новых территорий и подчинении независимых племен.

Весною 1895 г., готовясь к походу в Читраль который был нужен Англичанам как ближайший к нашим владениям пост, вице-король Индии издал прокламацию народам Свата и Боджаура, в которой категорически заявлял что, освободив гарнизон Читраля, войска возвратятся в Индию, лишь пройдя туда и обратно по их территории. Слово вице— короля не было сдержано: Англичане остались в Читрале, а так как им нужна была дорога туда, то и на территории Свата. Можно ли, после этого, называть племена эти «восставшими» и посылать против них «punitive expeditions», характер которых очень хорошо известен. Номинально до сих пор признававшие власть эмира, на самом же деле [130] безусловно независимые, они являются не мятежниками, а воюющею стороной.

В сентябре 1897 года вице-король послал эмиру афганскому ноту в которой заявил что отряды генералов Блуда и Эллиса идут в страну Момаидов лишь для их наказания, после чего Индийское правительство отзовет войска... Могли ли эмир и Момаиды, а за ними и прочие племена на которые, затем, были направлены другие «карательные» экспедиции верить этому обещанию после читральского инцидента?

Нанеся эмиру в последние годы целый ряд оскорблений к которым он, по их мнению, не должен быть чувствительным благодаря их субсидиям, Англичане видят теперь за спиною «восставших» племен самого Абдуррахман-хана, а шовинисты — даже и Россию...

Мы не будем решать вопроса насколько справедливы и основательны обвинения Англичан направленные против эмира, но не можем не заметить что возмущение эмира против его «покровителей» и «друзей» было бы актом естественным и при настоящих обстоятельствах вполне возможным и вряд ли кого удивит, но при чем тут Россия? За спиною других она никогда не бывала, — рано или поздно, сразу ли весь, или по частям, Афганистан должен попасть в наши руки в силу самой нашей великой миссии в Азии и мы ждем этого не предупреждая событий, не торопя их...

Вот эта-то судьба Афганистана, ставшая a l’ordre du jour, благодаря последним событиям, и понуждает нас дать краткий очерк Дост-Магометовского «озера» и характеристику, «лебедя» и его детей, тем более что большинству русских читателей, не специалистов, мало знаком Афганистан который, по словам Абу-Ифазила (XVI век), — «служит воротами в Индостан и та европейская держава которая овладеет Афганистаном упрочит свое владычество во всей этой части света».

_____________________________________

Афганистан лежит между 59° и 69°,30' (Не считая узкой покосы Вахана, — буфера между Памиром и английскими владениями.) восточной долготы и 30° и 38°,10' северной широты, представляя неправильный четыреугольник приблизительно в 400.000 кв. верст (не считая последних захватов Англичан). Чтоб убедиться в стратегическом значении Афганистана, стоит лишь [131] взглянуть на карту Средней Азии: на севере — Гиндукушем — Афганистан командует долиной Аму-Дарьи; на востоке — Сулеймановскими горами — долиной Инда (есть основания полагать что, по договору Дьюранда, точнее по его ненапечатанной карте, Сулеймановы горы вошли в состав Индийской территории); на западе цепью Кох-и-Бундала он командует на значительном протяжении Персией и, наконец, на юге защищен крутизнами отделяющими его от Белуджистана, северная часть которого de facto, если не de jure, является английскою провинцией. При таких условиях государство Абдуррахман-хана могло бы быть ограждено ото всех нападений, если б его политические границы соответствовали физическим барьерам; но первые совершенно условны и даже не определены, несмотря на несколько работавших в последнее время разграничительных коммиссий, что и дало повод в начале настоящего года недоразумениям между Индийским правительством и эмиром занявшим страну Момаидовы что теперь грозит стать причиною кровавой борьбы которая, быть может, и разрешит Средне-Азиатский вопрос. На северо-востоке Афганистан трапецией врезывается между Бухарой и Памиром, а узкою полосой Вахана, доходящего на востоке до Китайских владений, отделяет Памир от новых (бывших эмира) владений Индии: Гунзы и Нагара, Яссина и Читраля. От левого нижнего угла трапеции — граница Афганистана (с Бухарой) пролегает на запад до города Ходжа-Сала, близь знаменитой переправы, брода Килаф, через Аму-Дарью, после чего склоняясь к юго-западу отделяет от Афганистана наши закаспийские владения, пересекает р. Мургаб и под городом Сераксом упирается в персидскую границу. Граница с Персией пролегает сперва по правому берегу р. Гери-руда, затем почти прямою линией с севера на юг чрез горы и пустыни — до дороги идущей из Мешхеда в Лаш, после чего образует вогнутую дугу упирающуюся в Гамундские болота. Граница с Белуджистаном на новейших английских картах хотя и обозначена, но... на ней написано «Boundary uncertain»... Такою же «uncertain» является она, как мы говорили, и на востоке.

Один из афганских поэтов, Молла-Мохаммед-Му-Амай так воспевал Кабул: «Пейте, пейте веселее в Кабуле вино, пусть чаша беспрерывно совершает свой круг, ибо здесь, в Кабуле, все соединено: город и пустыня, высокие горы и быстро бегущие потоки». Это же можно отнести и [132] ко всему Афганистану, площадь которого представляет замечательное сочетание высочайших гор и пустынь прорезанных потоками, на берегах которых расположены густо населенные города.. Крупнейшею гранью афганского рельефа является Гиндукуш (С вершинами до 20.000 футов.) который, выходя из побочного кряжа Памира составляющего водораздел, пересекает Кафиристан, направляясь к юго-западу и образовав вокруг Кабула колоссальный амфитеатр, кончается почти в сердце страны массивом гор Кохи-Баба (отец гор), из которого исходят три ветви: к северо-западу — горы Турбан-и-Туркестан; к западу — горы Сафед-Кох (белые горы) и к юго-западу — горы Сиа-Кох (черные горы). Эти три ветви, вместе с Кохи-Баба, составляют ту горную область которую древние называли Парапомизосом (У нас «Парапомийские горы».) или «Индийским Кавказом» и которая является одною из наименее известных орографических систем. Отроги северной ветви (Турбан) продолжают свой путь на северо-запад и теряются на берегах Каспийского моря; средняя ветвь, доходящая почти до Герата, дает массу побочных ветвей, как и Сиа-Кох, которые образуют многочисленные долины орошаемые Гери-рудом и его притоками, а далее к югу притоками Гельмунда.

Ветвь Кохи-Баба, направляющаяся к востоку, также называется Сафед-Кох; она обходит полукругом долину Кабул-Дарьи и, образовав знаменитый Хайберский проход и несколько других мелких, входит в связь с Сулеймановыми горами, образуя вместе с ними физическую, но не политическую, индо-афганскую границу. Вершиною Сулеймановых гор, в среднем около 12.000 фут., является Пухти-Сулиман, или трон Соломона, на котором, по верованиям мусульман, остановился Ноев ковчег во время потопа. Многочисленным паломникам здесь позволяют дотрагиваться до предмета который, по традициям, считается частию ковчега и является священною реликвией. Южная часть Сулеймановых гор защищает от Индии громадное песчаное плато (3.000 ф. над уровнем моря), пролегающее полосой вплоть до болот Гамунда и образующее Сэцестанскую, Саистанскую и др. пустыни, почти никем еще не исследованные, и образующее «Uncertain» — границу между Афганистаном и Белуджистаном. [133]

Благодаря такому расположению горной системы Афганистана, его речная состоит из трех бассейнов, истоки которых находятся в центре страны, в 100 верстах западнее Кабула.

Первый бассейн называется северным, или Аму-Дарьинским, и соответствует Арало-Каспийскому понижению. Кроме Аму-Дарьи (нам хорошо известной) с ее левыми притоками спускающимися с Гиндукуша и орошающими северные провинции Афганистана, к первому бассейну принадлежат Мургаб и Гери-руд которые, по выходе из Афганистана, текут по нашим Закаспийским владениям. Второй, или Гельмундский, бассейн, воды которого направляются к Саистанскому озеру (Гамундские болота), состоит, главным образом, из реки Гельмунд, величайшей реки Афганистана, с ее многочисленными притоками. В периоды разливов Гельмунд достигает 800 сажен в ширину; а так как он лежит поперек дороги Англичан из Кветты в Кандагар, то как это обстоятельство, так и то что левый, или южный, берег Гельмунда командует правым, составляют интересные детали в стратегическом отношении.

Наконец, третьим является бассейн Инда, только незначительною частию принадлежащий к Афганистану, так как из впадающих в Инд более или менее значительных рек мы можем назвать лишь Кабул-Дарью, Карум и Гомул.

Лежащий на параллелях Египта и Сирии, но представляя поверхность столь же волнистую как Швейцария и имея горы гораздо возвышеннее Альп, Афганистан обязан этому соединением в своем климате и производстве крайностей тропиков и умеренных поясов. На севере развертывается громадная равнина — степь с невысокою и редкою травой. На юге тянется широкою полосой песчаная пустыня; но и в той и в другой из этих крайних по положению полос не редко (в особенности в северной) попадаются оазисы с веселым и оживленным пейзажем. И там, и тут климат сухой и здоровый, но, смотря по широтам, или очень холодный, или очень теплый, — зима так же сурова как в Сибири, лето так же знойно как в Бенгалии. В юго-восточной части Афганистана холода начинаются в ноябре, снега выпадают с начала декабря по начало февраля, накопляются у подножий гор, блокируют города, заграждают дороги и останавливают всякое движение. С первых же дней марта солнце [134] жжет с такою силой что в окрестностях Кея, например английский исследователь Ловет констатировал в марте 125° по Фаренгейту (41° R). В центре страны с апреля по октябрь горячее свинцовое небо тяготит над землею, раскаленный песок поднимается сильными вихрями и засыпает колодцы с водой, и без того негодною, — к этому поясу принадлежат окрестности Гамундских болот, как и вся страна орошаемая нижним Гельмундом (юго-западный угол Афганистана).

Между пустыней Саистана и Сэцестаном, где кончаются Чаипарские холмы, температура столь же высокая, и население (правда, весьма малочисленное) говорит словами персидского поэта: «О, Бог Великий, создавший Сэцестан, зачем же ты сотворил ад?» На южном плато и, главным образом, в области орошаемой верхним Гельмундом картина совершенно меняется, — в Кандагаре, например, еще жарко летом, но там не знают знойных ветров и душных ночей без воздуха.

Сильная и многолетняя растительность встречается лишь в северной половине Афганистана, в искусственно орошенных долинах и по берегам рек; но исключая лишь некоторые области юго-востока, почва всей страны родит изобильно рис, кукурузу, пшеницу, вообще — злаки и, в особенности, ячмень который в Афганистане, как и в нашей Средней Азии, служит кормом для лошадей. Везде благоприятная виноградникам, почва на теплом юге родит хлопок, сахарный тростник, табак. Среди фруктовых деревьев самыми доходными считаются яблоня и гранатовое дерево, но нет недостатка и в грушах, миндалях, персиках, сливах, винной ягоде и проч., составляющих главную пищу населения в течение года как в свежем виде, так и в сушеном. Последние экспортуются в большом количестве. На севере, по склонам гор, растут обширные дубовые, ореховые и березовые леса и в диком виде те породы растений которые мы называли декоративными и которые здесь достигают колоссальных размеров. Одною из важных культур страны является эксплуатация камедного дерева дающего assa foetida. Эти деревья покрывают громадные пространства, преимущественно около Герата и Кандагара.

Столь же разнообразна и фауна страны. Высокие долины Гиндукуша служат убежищем для малорослых львов, некоторых видов леопарда, двум породам медведей и [135] волков, свирепость которых не может быть, впрочем, сравниваема с таковою же плотоядных животных Индии. На северо-востоке нередки обезьяны, а в Кабулистане часто встречаются кошки с длинною и шелковистою шерстью, обыкновенно называемые ангорскими. Одногорбые верблюды употребляются во всех равнинах Афганистана, двугорбые же на плато и, главным образом, в провинции Балх, в древней Бактриане. Коневодство практикуется в значительных размерах в провинции Герата: гератские лошади хотя, в общем, и хуже туркестанских, тем не менее очень красивы, чего нельзя сказать о породе сильных горных лошадей. В ослах, как домашних, так и диких, недостатка нет, как и в крупном рогатом скоте который, впрочем, весьма мало развит, малоросл и не мясист. Громадные стада овец и коз составляют богатство кочевых племен, шерсть же мелкого скота является одною из самых крупных отраслей афганской промышленности, которая, исключая земледелие, крайне ограничена. Впрочем, следует упомянуть о производстве шелка, кошем (войлоков) и ковров в Кандагаре, имеющих хороший сбыт в стране и вывозимых в Пенджаб и Персию, и о выделке бараньих кож. С проведением железной дороги от Мерва до Кушка и, быть может, до Герата афганская шерсть (качеством не уступающая кокандской) найдет прекрасный сбыт в России, равно как и хлеб в наших владениях Средней Азии, где в нем чувствуется нужда, несмотря на увеличивающееся число наших русских поселений. Что касается минералов, то Афганистан ими, бесспорно, богат, но они мало исследованы и ждут предпринимателей которыми могут быть лишь иностранцы, эмир же в глубь страны их не допускает.

В горах севера и северо-востока многочисленны серебряные, свинцовые, медные, цинковые, серные и железные руды и угольные копи. Кабул-Дарья и река Кунарь богаты золотым песком, а в небольшом количестве имеются и золотые россыпи вблизи Кандагара и в Лагманских горах. Наконец, Бадахшан известен своими драгоценными камнями.

О коммерческих сношениях Афганистана с Индией точных цифр не имеется. Тем не менее по некоторым данным можно судить что ввоз (чрез Кабул) из Индии с 1891 по 1895 год колебался между 460 тысячами и 270 тысячами рупий, вывоз же в Индию, в тот же период времени, между 220 и 150 тысячами рупий; через Кандагар же [136] в 1894-95 году ввоз равнялся 310 тысячам, а вывоз — 299 тысячам рупий. Главными предметами ввоза являются бумажные ткани (индийские и европейские), индиго, сахар и чай, вывозятся же в Индию — шерсть (половина вывоза), лошади, пряности, фрукты и орехи. Ввоз из Индии мог бы быть в десять раз увеличен теперь же, если бы не громадные налоги которыми эмир облагает все товары оттуда идущие. Так, например, чай идущий в Кабул и далее в Бухару облагается 106 рупиями с верблюжьего груза равняющегося здесь 14 пудам (450 английских фунтов).

Трудно с точностию определить и коммерческие обороты Афганистана с нашими владениями в Средней Азии, но выяснено, по крайней мере, что в 1890 году ввоз в Афганистан русских товаров чрез Бухару равнялся 3.944.568 рублям при вывозе из Афганистана в Бухару на 3.983.270 рублей. Таким образом, принимая рупию за 60 к., мы можем констатировать что русско-афганские коммерческие сношения превышают индо-афганские в экспорте в 26 раз, в импорте же в 10 раз.

Политически Афганистан разделен на 9 провинций, административно соединенных в следующие пять губерний, отчасти прямо подчиненных эмиру, отчасти полунезависимых: 1) Кабулистан — занимающая территорию Кабула и Кафиристана; 2) Гезар — состоящая из собственно Гезара и Пушт-Ко; 3) Хорассан — состоящая из Кандагарской и Гератской провинций; 4) Туркестан — занимающая ханства Маймана, Андхо, Балха, Кульма, Кундуза и Бадахшана и 5) Саистан.

Провинции подразделены на округи называемые «заес», а последние — на племена и «хайлы» (кланы), живущие в вечной вражде и кровавых спорах. Социальное положение Афганистана напоминает те времена Западной Европы когда каждый город имел своего господина, властительного или вассального, а каждый вассал враждовал с соседом. Когда страна в опасности, ссоры забываются и племена, под управлением «джиргасов» (советов) созываемых эмиром, подымаются для общей защиты родины.

Благодаря частым войнам, население редко живет в мелких селениях, а сосредоточивается в больших городах и деревнях, из коих последние нередко насчитывают до трех тысяч домов. В долинах Кабула, Карума и его притоков население в особенности отличается плотностию, полоса же пограничная с Белуджистаном наименее населена. [137] Каждая община (улус) племени, разделенная на хайлы или кланы, ведет в мирное время совершенно независимую жизнь. Внутреннее управление улуса находится в руках хана которому помогает «джиргах» (собрание начальников), каждый член которого является председательствующим в «джиргахах» второстепенного значения, т. е. в собраниях по хайлам. Такая организация дает возможность каждому члену племени принимать участие в прениях по вопросам интересующим общину и в резолюциях которые должны обеспечить защиту улуса. Впрочем, в маловажных случаях хан действует не советуясь с главным джиргахом, как и последний иногда постановляет решения не советуясь со второстепенными собраниями. Наоборот, в важных событиях без ознакомления с мнением всего племени ничего не решается. Система эта, хотя несколько и видоизменяемая в некоторых племенах, может быть признана типом общего управления племен. Их господствующая идея — сохранение общины, и случаи когда личные интересы могущественного хана увлекают общину в дело, противное ее выгодам, — чрезвычайно редки. Сохранение и защита независимости, в действительности, являются единственною связью между шелями (хайлами) улуса и между улусами или общинами всей страны (если не считать общей религии), но эта связь так сильна что каждый член общины связывает с нею свое собственное существование с такою пламенною страстию что ради защиты ее бравирует всеми опасностями и совершает подвиги храбрости и отваги. Народ Афганский более чем какой-либо другой восточный обладает тем патриотизмом которому все приносится в жертву, и Афганцы были бы способны на многое доброе, если бы не беспрестанные войны которые сделали из них людей лукавых и жестоких, не увеличив их храбрости и отваги.

«Кровь за кровь, железо и огонь всем неверующим!» — вот две заповеди чтимые всеми Афганцами — и богатыми и бедными, и кочующими и оседлыми. Результатом этого является то что «грабеж и убийства являются для них столь же благородными способами вести войну, как и те которые практикуются Европейцами», говорил в North American Review генерал Уолзлей, нынешний британский главнокомандующий, под командою которого британские войска (европейские) не раз жгли, грабили селения и убивали беззащитных дикарей Африки.

Эмир, являющийся высшим представителем афганской [138] конфедерации, в то же время титулуется ханом кабульским. Он один объявляет войну, заключает мир и договоры и, пользуясь неограниченною властию в областях находящихся под его непосредственным управлением (Кабулистан), руководит другими улусами или ханствами не умаляя авторитета их собственных управлений. Что же касается территориального подразделения, то во главе каждого заеса находится «хакем» (статский начальник), правосудие же, полиция и военные силы находятся в руках «сердаря», или военного начальника.

Афганское население состоит из столь различных элементов что нравы и обычаи жителей разнообразятся не только по провинциям, но и по «заесам», как климат и дары природы. Тем не менее, оставив в стороне второстепенные племена, Афганцев рассматриваемых вместе можно разделить на кочевых, в мирное время живущих пастушечьею жизнию, и оседлых занимающихся торговлей или земледелием. Кочевники являются превосходными кавалеристами и в священной войне, или национальной защите, образуют отряды грозных гверильясов, прекрасно знающих все горные проходы и карабкающихся по своим горам с таким искусством и смелостию на которые не способен ни один Европеец.

В пределах Афганистана насчитывают девять различных народностей: Таджиков, Кизылбашей, Гезарисов, Узбеков, Индусов, Джатов, Кафиров, Арабов и Афганцев. Последние являются народностию господствующею и насчитывают 3.000.000 человек, или почти половину всего населения страны. Они разделяются на пять племен подразделенных на массу классов, из которых некоторые, не без основания, считают себя племенами же. H. W. Bellew, в его единственном в этом роде труде: «An inquiry into the Ethnography of Afghanistan», неоднократно называет кланы племенами: Афридисы, например, являются кланом Караланайского племени, т. е. Патанцев, но они несколько столетий назад были выведены из какой-то, ими забытой, горной страны и поселены в Хайберских горах среди прочих Патанцев. Патанцы, горцы по преимуществу, населяют ту восточную и юговосточную страны Афганистана, границы которых с Индией не определены, и будучи почти все номадами кочуют и на афганской, и на британской территориях, признавая и до сих пор номинально власть эмира, но [139] будучи на самом деле независимыми, как мы это уже говорили выше.

Афганцы (кроме Патанцев) являются настоящими аборигенами страны которая и получила от них свое название. Они утверждают что принадлежат к семитической расе и ведут происхождение свое от царя Саула, называя себя «Бени-Израэль», т. е. сыны Израиля, и претендуют на то что долгое время обладали ковчегом сделанным из дерева шемшеда срубленного Адамом в рае. Афганцы утверждают что предки их в сражениях носили пред собою ковчег этот который издаваемыми им звуками предвещал победу; в летописях же афганских сохранились воспоминания об Египте. Вопреки традициям и легендам, ныне почти доказано что израильское происхождение Афганцев основано лишь на случайном, а не этнологическом сходстве с еврейским типом, и что первоначально Афганцы занимали высокие долины расположенные между Индом, Аму-Дарьей и Кабул-Дарьей. Так или иначе, но их существование исторически засвидетельствовано в восьмом столетии нашей эры, в эпоху когда они утвердились в окрестностях Гора, в центре нынешнего Афганистана. Мусульманское нашествие поглотило их и силою массами обратило в ислам.

При правильных чертах лица, Афганцы красивы, сильны и хорошо сложены. Не обладая тонким умом Персов, они склонны к просвещению и чрезвычайно гостеприимны. Их муллы, т. е. священники и учители одновременно, пользуются в каждом племени преобладающим влиянием; но прежде чем приступить к своей профессии, они отправляются в Бухару (главный центр мусульманского просвещения в Азии), где их обучают теологии, истории, литературе, медицине и метафизике, как ее понимают на Востоке.

Корни афганского языка, пухту, или пушту, находятся в персидском, санскритском, арабском и древнееврейском языках, но громадное количество слов пушту не имеет источника. Этот язык исключительно разговорный, хотя Афганцы и имеют свою литературу, весьма мало различную от литературы Персов у которых они заимствовали письменность (Как увидим дальше, при дворе эмира, в высшем афганском обществе и в дипломатических переписках употребляется исключительно персидский язык.). Как все восточные идиомы, вульгарный язык Афганцев имеет очень много диалектов. [140]

Значительное большинство Афганцев принадлежат к магометанам суннитского, или чистого, толка, т. е. к признающим преемниками пророка трех первых калифов которых законным наследником является турецкий султан. Они признают толкование закона в том виде как он был дан этими калифами и ненавидят шиитов живущих среди них (Гезарисы, Газарасы) и происходящих от персидских завоевателей. В афганских городах встречается также известное количество суффитов, или свободомыслящих ислама, которые, признавая политическую и социальную миссию Магомета, отрицают священный характер его корана. Их вера есть род пантеизма: отрицая всякое различие между духом и материей, они смотрят на создание как на эволюцию божественной материи из которой являются существа, рождаясь, и которая поглощает их смертию, или уничтожением. Существует в Афганистане и другая религиозная секта-«сеидов», насчитывающая многих партизанов среди невежественных и суеверных классов. Сеиды считают себя прямыми потомками Магомета и, как индийские факиры и арабские дервиши, претендуют на звания чудотворцев и предсказателей будущего. Они часто уходят в горы и пустыни, где их посещает, как говорит легенда, Гуле Бекаваум, или «дух одиночества».

Как и все магометане, Афганцы принимают полигамию, но многие из них ограничиваются лишь одною женой; в бедных же классах господствует полный разврат, при чем женщины этих классов, вопреки восточному обычаю, лиц своих не закрывают. Богатые женщины в больших городах одеваются с чрезвычайною роскошью и носят драгоценности и другие украшения в изобилии, но, к сожалению, как и наши Сартянки, красят щеки, брови и ресницы. Все свое время эти дамы проводят, главным образом, в курении, верховой езде и в посещениях базаров, где старательно закрывают свои лица несколькими вуалями. В богатых классах Афганистана женщина принимающая участие в разговорах мущин и даже в политических делах — отнюдь не редкость, а некоторые из них пользуются большим влиянием при дворе эмира. Афганские браки представляют ту особенность что вдова обязательно должна выйти замуж за брата ее покойного мужа, — обычай этот часто встречается и в других странах, но здесь он оригинален, ибо Афганистан с этими странами ничего общего не имеет. [141]

Каждый Афганец, к какому бы племени он ни принадлежал, имеет свою часть в имуществе всего клана (ветвь), а в случае победы и удачного грабежа — долю в награбленном, — благодаря этому и потому что в Афганистане не имеется паспортной системы каждый мущина записан в памяти старейшин клана, имамов и вообще начальников, генеалогические способности которых развиты до чрезвычайности. «Мир тебе!» говорит Афганец другому незнакомому, — «Кто ты?» — «Саиб! я Оракзай!» — «Из Оракзаев кто ты?» — «Я Масузай». — «Хорошо, какого рода ты из Масузаев?» — «Я Маста-Хел, саиб». — «Из Маста-Хелов, к какому дому принадлежишь ты, о, человек хорошего происхождения!» — «К Мирваз-Когам!» отвечает незнакомец, подымая голову. — «Кто же был твой дед?» — «Малик Абдула Нур!» заканчивает с истинною гордостию Оракзай, ибо он внук известного человека... Каждый член клана может всегда продать свою часть, но так как недвижимое имущество необходимо для политического положения в клане, т. е. для права голоса в джирга, то подобные продажи заключаются очень редко. Хотя члены кланов и племен разнятся между собою богатством, все же социально они между собою равны и mesalliance, например, у них не существует... Впрочем, бракосочетание здесь является попросту куплей-продажей, и женщина in manu viri является настоящим движимым имуществом своего хозяина-мужа. До замужества девушка, как товар, принадлежит отцу, а в случае его смерти — ближайшему родственнику мужского пола; замужем — она принадлежит мужу, а в случае его смерти и за неимением братьев его — становится имуществом сына своего или, раз она бездетна, ближайшего родственника покойного мужа. Не редки случаи когда сыновья продают своих вдовствующих матерей подходящим покупателям, а на вырученные деньги приобретают себе жен.

Таким образом женщина в Афганистане имеет свою рыночную ценность которая, конечно, колеблется как и на всякий товар... Средняя цена девственницы — 250 рублей, но можно иногда, по случаю, приобрести и за 100; но если покупателем является хан или другое высокопоставленное в племени лицо, то таковое принуждено платить 2, 3 и 4 тысячи рублей. Вообще же можно сказать что цена на женщину зависит от состояния и положения покупателя.

Браки чаще всего устраиваются посредством сватов. [142] После помолвки и уплаты денег жених (как это водится на Кавказе) увозит невесту, претерпев настоящее сражение (грязью и камнями) с родственниками и друзьями отца невесты, при чем на поле битвы нередко остаются и жертвы этой брачной церемонии... В доме жениха, т. е. на счет молодожена, происходит пир всю ночь.

«Ненаватай», или закон убежища, «бадал», или закон мести, и «мейлмастай», или закон гостеприимства, составляют главный устный кодекс Афганцев, известный дословно каждому из них (письменных законов не имеется).

Будьте вы хоть смертным врагом Афганца, но раз вы вошли к нему в дом, он защитит вас ото всех преследующих вас, даже рискуя своею жизнию; раз же вы вышли из его дома, на голову вашу он вновь имеет право, — это «ненаватай», закон убежища. «Бадал» — та же вендетта, или наследственное и неотъемлемое право мести, на которой мы и не останавливаемся, но «мейлмастай», или закон гостеприимства, нельзя не назвать одною из немногих, если не единственною добродетелию Афганцев. Закон гостеприимства применяется Афганцами в самом широком смысле слова, и Афганцем оказывается гостеприимство каждому незнакомцу вступающему в его дверь. Это долг и всего селения, и каждого отдельно, и даже в областях давно отошедших под власть британскую мэр селения, «малик», или «ломбардар» взимает с населения специальную подать «малбы» для потчивания проезжающих путешественников. Вот почему бродяжничество, как преступление, в Афганистане неизвестно. Каждый принимает гостя по своим средствам, но иногда и выше средств, — тогда Афганец делает долги и становится жертвой Индусов-ростовщиков (В вашей Средней Азии, равно как и в Бухаре, все ростовщики также Индусы.), лишь бы не носить эпитета — «шум» — скупой, составляющего величайшее оскорбление, в особенности для Афганца de haute volee... Таков кодекс Афганцев, или «Пуштдывалай», где... о честности не упоминается вовсе. Клятва, договоры, все это — слова, и они сохраняются пока выгодны; в борьбе за жизнь слово есть орудие, а обещание — охотничья сеть...

Между Афганцами, в прямом смысле, важнейшими кланами являются Дураниссы, Гильзаи (Гильзаисы), Турисы, Шинварисы, Момаиды, Афридисы и Оракзаисы, из коих два последние принадлежат к племени Патанскому, но считают [143] себя отдельными племенами. Если когда-либо вспыхнет в этих пределах Англо-Русская война, — именно Дураниссам придется принять в ней наиболее активное участие как занимающим страну между Гератом и Кандагаром — первым и вторым «ключами к Индии».

Численностию своей Дураниссы превышают все прочие кланы и племена, равняясь лишь с Патанцами (1.000,000). В афганской истории они известны под именем Абдалайцев, как Патанцы — под именем Каралапайцев. Территория Дураниссов занимает в длину до 600 верст, а в ширину до 200 и граничит на западе с Персией, на севере Аймакскими горами, на востоке страной Гильзаев и на юге Сеистаном и горною цепью Хожа-Амраном. Почти вся их территория является плодоноснейшею в Афганистане землей, почему большая часть Дураниссов занимаются земледелием и лишь незначительная — скотоводством; в то же время Дураниссы представляют самый цивилизованный элемент афганской нации если только можно назвать нацией аггломерацию племен персидского, тюркского, арабского, еврейского, индусского и монгольского происхождения. Территория населенная Дураниссами принадлежит им безусловно, но они должны платить эмиру военную дань и поставлять, по местному выражению, «от каждой сохи — по вооруженному кавалеристу». Старая аристократия Дураниссов, сохранившая всю утонченность персидских нравов, несомненно составляет одну из главных поддержек высшей власти, но влияние ее ограничивается лишь тою местностию где живут Дураниссы. Самыми близкими соседями последних являются Гильзаи, значительно уступающие Дураниссам численностью (их 250.000), но имеющие в стране значительное влияние, благодаря тому что чрез них ведутся все торговые сношения Индии с Центральною Азией.

Ch. Simond говорит что «торговые вкусы Гильзаев делают их мало пригодными к борьбе», но их восстания против эмира в 1881 и 1886-87 гг., во время которых, в особенности в апреле 1887 года когда они 2 раза побили регулярную армию эмира, — доказывают противное: Гильзаи не только добрые торговцы, но и славные воины и хорошие... воры. Когда в семье Гильзаев родится ребенок, мать пробивает дыру в стене дома и, пропуская чрез нее ребенка, говорит: «Гильзай! Будь добрым вором, дитя мое!»

Шинвариссы, вместе с Афридиссами и др. мелкими [144] кланами, называющиеся Хайберцами, ибо живут в Хайберских горах, могут в случае войны поставить 7.000 воинов под ружье. Воинственные и жестокие, как и все Хайберцы, они разделяются на маленькие группы, из коих каждая имеет своего хана. Шинвариссы получают, вместе с прочими Хайберцами, известную долю из тех 20.000 рупий которые платятся им эмиром за пропуск караванов в Афганистан (львиная доля достается Афридиссам), что не мешает им с теми же Афридиссами делить и те 3 лака рупий которые платятся им Англо-Индийским правительством за охрану Хайберского прохода. Туриссы населяют Курумскую долину и могут выставить в поле 6.000 человек. Среди Хайберцев самыми отважными и грозными для Англичан являются Афридиссы которые, как мы говорили, считают себя не кланом Патанцев, а племенем, выведенным Мамуд-Газнави, много столетий назад, из дальней горной страны и поселенным в горах Хайбера для защиты перевала того же имени. Афридиссы делятся на пять кланов (Адам-Хеллисы, Икки, Муллик-Дины, Тукки и Куки-Хеллисы (Bellew делит Афридиссов на кланы: Мита, Адам, Улла, Ака, Мира.)), подразделенных, в свою очередь, на несколько групп которые вечно воюют между собою, если сообща не грабят проходящие караваны. Сильные, хорошо сложенные, эти разбойники Востока, живущие почти исключительно грабежом и крайне ленивые, имеют гордый и воинственный вид с их тюрбанами набекрень, в их синей полотняной одежде туго стянутой поясом за которым сверкают ножи и пистолеты. Нередко они добровольно вербуются в англо-индийскую армию для того чтобы, научившись обращению со скорострельным ружьем, бежать из полка, конечно, захватив с собою ружье и аммуницию... До сих пор деяния эти даже знатоками Востока объяснялись «тоскою по родине»... Окружающие Афридиссов племена называют их «чертями» и этим именем их охотно теперь величают и Англичане, не мало от этих «чертей» пострадавшие. Момаиды, верхние и нижние, населяют оба берега Кабул-Дарьи между впадающими в нее реками Кунар и Сват и не имеют ничего общего с Момаидами из племени Туркланисов, живущими в долине Баджаура и нанесшими 4/16 сентября сильное поражение колонне генерала Джерсея. [145]

Верхние Моноиды могут дать до 20 тысяч воинов, нижние — свыше 12 тысяч и воины эти жестокостию своей смело соперничают с Афридиссами и Оракзаисами, из коих первые могут выставить в поле 27 тысяч, а Оракзаисы, их соседи, населяющие пространство между горами Тара и Самана, — до 20 тысяч. Эти 47 тысяч воинов и составляли предмет «карательной» экспедиции генералиссимуса Локхарта, окончившейся столь неудачно.

Вслед за Афганцами многочисленнейшею народностию являются Таджики которых следует считать аборигенами северо-западных провинций страны. Большая часть Таджиков, или, как они себя называют, Персиванов (Парсис-Зеванцы тожь) занимаются земледелием и мануфактурой, меньшая же, известная под именем Аймаков, кочует в верхнем бассейне Гери-руда. Народность эта названа Таджиками (крестьянами) в отличие от Тюрков (воинов), им родственных. Число Таджиков доходит до миллиона. Очень часто Таджиков можно встретить в афганских деревнях где они живут в качестве фермеров на землях Афганцев (чаще всего — Дураниссов).

Вслед за Таджиками следует назвать Кизыл-Башисов, или Кизылбашей, персидского происхождения, приведенных в Кабул в 1737 году Надир-Шахом, о которых мы будем говорить несколько дальше, при описании столицы Афганистана; затем следует Гезараиссы (Гезароваиссы тожь) монгольского происхождения, приведенные сюда Чингис-Ханом, или Тимур-Ленком, и поселенные между Гератом и Кабулом. По мнению Афганцев, непобедимые в их горах, Гезараиссы-шииты непримиримые враги Афганцев-суннитов, и хотя ныне и служат в их армии, но не раз восставали против господствующей в стране власти. Не мало Гезараиссов эмигровали в Индию где они служат землекопами. Узбеки, потомки Тюркменов и, следовательно, Туранского происхождения, составляют преобладающий элемент к северу они Гиндукуша и составляют маленькую, но достаточно хорошо организованную армию, до 10.000 человек, состоящую в мирное время под начальством губернатора Балха. Арабы, почти все принадлежащие к секте сеидов, составляют компактную массу в северном Кабулистане, часть же их, как и все Джаты, рассеяна по всей территории; впрочем, Джатов более всего встречается на склонах Сулеймановских гор. Индусы, в числе от 300 до 400 тысяч, живут [146] главным образом в городах где занимаются ремеслом запрещенным кораном для правоверных, т. е. ростовщичеством которое благодаря им же процветает, к сожалению, в нашем Туркестане.

С начала 1896 года в составе населения Афганистана следует считать и Кафиров, племя белых, не магометан, которых 2 года тому назад Англичане предали эмиру на рабство и обращение их в ислам.

Таково население Афганистана, относительно которого нельзя не согласиться с Ж. Керзоном (G. Curzon. «А Recent Journey in Afghanistan», 1895.) заметившим что «к обитателям Афганистана ни в каком случае не может быть применен термин "нация", так как они не соединены узами общей крови, не обладают общими преданиями и стремлениями и не имеют общей им всем истории. Современный Афганистан является чисто случайною географическою единицей составленною из обитателей Средней Азии, объединенных мечом победителей или гением отдельных государственных людей, но общая им всем религия и любовь к независимости являются, однако, достаточно сильною связью различных частей той конфедерации, во главе которой стоит Абдуррахман-хан. Существование этого духа единения в эпоху опасности, даже между племенами враждующими и слабо или вовсе независимыми от эмира, доказывают последние события.

При таких условиях, т. е. при отсутствии национального единства, социальная организация страны, о которой мы говорили, должна отражаться и в организации армии. Афганистан как государство существует лишь 135 лет, и Амед-Шах, его основатель, образовал правительство без твердых начал, беспрестанно осаждаемое честолюбивыми ханами и соперниками находившимися в вечной вражде. Вследствие этого не трудно понять малую степень связи афганской армии и те затруднения которые встречались всем эмирам в поддержании авторитета над сравнительно многочисленными войсками, легко подчиняющимися разного рода влияниям, но не дисциплине. Энергичный Абдуррахман-хан, нынешний эмир, оказался гораздо счастливее в этом отношении, благодаря, прежде всего, тому что обессилил или, попросту, уничтожил своих соперников, смягчил дух армии, ввел в ее кадры начальников улусов до сих пор остававшихся в стороне и которых [147] он сумел заставить сперва обучиться воинскому делу; эмиру удалось, кроме того, престижем собственной храбрости и успехами увлечь и подчинить себе многие хайлы, а денежная субсидия Англичан дала ему, наконец, и «нерв войны» и ту жилку власти которая так нужна на Востоке. Казалось бы что эта иностранная поддержка, на которую эмир якобы опирается, свидетельствует о внутренних затруднениях, но дело в том что все 1.800.000 рупий им получаемых, как мы увидим дальше, уходят почти целиком на устройство арсеналов, ружейных, пушечных и пороховых заводов, словом — на увеличение боевых сил необходимых ему для устранения внутренних затруднений и против внешних врагов...

Бесспорно, эмир не раз давал доказательства своего политического умения, успев окружить себя людьми доброй воли и способными, в которых он тем более уверен что хорошо им платит, но власть его в военном отношении лежит, однако, не столько на любви к нему подданных, сколько на той хитрости с какою он противоставляет один улус другому, нейтрализуя их автономию. В 1878-80 годах эмир под своим начальством имел регулярную армию в 50-60 тысяч, полунезависимые же племена могли дать ему 100 тысяч, — численно действующая армия с тех пор не изменилась, но она, благодаря Англичанам, все время совершенствовалась и ныне доведена до вполне удовлетворительного состояния, то есть, до возможности бороться с европейскими войсками.

Регулярная афганская армия состоит из трех родов оружия и распределена в полки, эскадроны и батареи которые, в случае войны, могут быть усилены значительными резервами. Эти регулярные войска, дисциплинованные, обученные и получающие жалование по принципам европейских армий, состоят, однако, лишь из взятых по набору обитателей Кандагара, Герата и Кабула и их округов, но они регулярны, действительны, благодаря системе набора, мобилизации и дисциплине.

Большая часть регулярных войск расположена в городах по северной и северо-восточной границам и содержат гарнизоны в Кабуле, Герате, Кандагаре, Гузни и Джелалабаде. До конца 1896 года главные массы были сосредоточены более на нашей чем на индийской границе, теперь же войска Афганистана частию передвинуты, частию передвигаются на южную [148] и восточную границы, благодаря перемене курса политики: эмира и улучшению его отношений с Россией позволивших ему исполнить это передвижение.

Сердарей или генералов, которых называют также джерналами, очень немного, — подчинены они сердарю-сердарам, генералиссимусу (ныне — Голам-Хайдер-Хан), находящемуся: в прямых сношениях с эмиром. Сердарями обыкновенно назначаются ханы улусов. Они приводят с собою, в виде многочисленной личной охраны, людей из своего хайла, чем, и увеличивают численность полков. Кавалерия имеет своего особого начальника «шаниши-баши», титулы же всех, прочих чинов заимствованы у Англичан и, как и «джернал» (general), достаточно искажены, — «каранел» и «миджар» (colonel и major).

Регулярная армия подразделяется на три категории: действующая армия, резерв (дефтери) и территориальная армия (улусы). Действующая армия комплектуется наборами по жребию и вольноопределяющимися (набор обязателен для сельского населения лишь указанных выше округов), численность же резерва и территориальной армии (ополчения) равняется: первого — 100 тысячам, а второй — десятой части здорового мужского населения страны.

Списки резервистов в мирное время ведутся крайне тщательно, и резервисты получают или жалование (весьма, впрочем, незначительное), или им предоставляется право бесплатного пользования ирригационными водами, или же, наконец, им выдают известное количество хлебного зерна. Из дефтери же составляется милиция всех трех родов оружия.

Если рассчитывать что улусы могут, как то показал 1838 год, выставить в поле десятую часть мужского населения, то в случае джехцда (священной войны, ныне именно ожидаемой) афганские силы будут состоять из 700 тысяч человек.

Внутренняя организация регулярной афганской армии представляет почти копию с таковой же армии индийской, инструкторами же были до сих пор частию офицеры и унтер-офицеры Англичане, частию же туземцы служившие в англо-индийской армии. Дисциплина в афганской армии настолько строга, а власть так безгранична что офицер за неповинование ему может безнаказанно убить подчиненного. По английскому же образцу построены бараки и казармы для солдат и [149] специальные дома для офицеров где последние живут с семействами.

Пехота вооружена винтовками Генри-Мартини, афганскими кривыми саблями и кинжалами. Солдаты одеты в мундиры из светло-синей бумажной материи английского покроя и такие же синие или белые, короткие и очень узкие, панталоны. Обувь представляет род сандалий носимых на босую ногу, а головной убор состоит (парадный) из персидской черной шапки, обыкновенный же — из зеленых, красных или желтых колпаков. Кавалерия сохранила свой национальный афганский костюм и употребляет, кроме карабина Снайдера, пики и сабли. Лошади, как у наших казаков, составляют собственность всадников и покупаются ими в стране Узбеков. Лучшими ремонтными лошадьми считаются, однако, бухарские. По мнению Англичан, афганская кавалерия может соперничать с европейскими и ей «нечего бояться сравнения с казаками» которые, по мнению лорда Уолзлея, генералиссимуса британской армии, европейским войском названы быть не могут. Действительно, некоторые кавалерийские аттаки в последнюю Англо-Афганскую войну были по истине блестящими.

Артиллерия в последние годы значительно улучшена, и ее 12 батарей состояли из пушек последних европейских образцов. Кроме полевой, имеются батареи горной и крепостной артиллерии, при чем первая не на мулах, а на верблюдах.

Довести до такого состояния армию почти в 60 тысяч (кроме упомянутых резервов) Абдуррахман-хану удалось лишь благодаря Англичанам видевшим в армии эмира авангард индийской армии при русском нашествии. Ныне эта их жестокая ошибка ими же сознается, но поздно... По инициативе эмира, — так, по крайней мере, говорит Ж. Керзон, — в Кабуле в последние 10 лет выросли всевозможные оружейные, литейные и пороховые заводы, мастерские, арсеналы, обмундировальные склады и пр., построенные, пущенные в дело и поныне управляемые сэр-Уолтером Пайном, энергичным и талантливым английским инженером. Все эти заводы и мастерские представляют из себя длинный ряд построек на берегу Кабула, за городом. В них работают 1.100 туземцев под руководством 100 индусских мастеров и под наблюдением дюжины инструкторов-Англичан. Здесь выделываются пули, гранаты, патроны, холодное оружие, седла и вся аммуниция, словом, по выражению Ж. [150] Керзона, «как в рассказе о свинье на чикагской бойне, можно впустить нагого афганца в одни двери мастерских и увидеть его выходящим из других в полном вооружении, и экипировке солдата fin de siecle». Если к этому, не особенно удачному, сравнению нынешнего товарища министра иностранных дел Британии мы прибавим цифры выражающие производительность мастерских, сообщенные их главным начальником сэр-Уолтер Пайном, т. е. в день 15 ружей и 20.000 патронов и две пушки в неделю, то не трудно понять что эмиру было чем снабдить десятки тысяч Афридиссов, Оракзаисов, Момаидов, Мумаидов и пр. За регулярною армией о которой мы только что говорили, в случае «джехада», явится армия иррегулярная из воинов тех племен которые лишь номинально признают главенство эмира и которые в мирное время не дадут Абдуррахман-хану ни единого солдата. Напрасно пытался эмир убедить, например, Дураниссов и Шинвариссов держать, по примеру Бадахшана и Бахана, автономные войска на которые эмир мог бы опереться в случае необходимости, — «мы не наемники и не будем ими», отвечали приглашенные в Кабул делегаты. В 1895 году Абдуррахман-хан затеял, ни более ни менее, как введение в Афганистане всеобщей воинской повинности, для обсуждения чего созвал в Кабул всех ханов улусов. Протесты оказались столь решительными и твердыми что эмиру не оставалось ничего другого как, по афганскому выражению, — «оставить отдыхать спящих собак».

Спят, однако, эти «собаки», как это мы видим теперь, лишь до поры до времени и грозною силой встают в защиту своей независимости, — еще более грозною массой встанут эти племена когда в опасности окажется независимость всей федерации афганской, откуда бы эта опасность ни шла — с севера или с юга.

В задачу статьи этой не входит решение вопроса — возможно ли нашествие Русских на Индию и обсуждение гипотез, преждевременного разрешения могущего возникнуть Англо-Русского конфликта, но совершенно обойти вопрос этот нельзя, ибо конфликт этот разрешится именно в Афганистане.

(До следующей книги).

Л. А. Б-ич.

Текст воспроизведен по изданию: Афганистан и его эмир // Русский вестник, № 8. 1898