№ 8

10 февраля 1880 г.
г. Шахрисябз.

Действия сардара Абдуррахман-хана в Южном Бадахшане, по разведочным сведениям, располагались до 18 января целесообразно, основательно, тактично (См. док. № 11.). Заняв Рустак без малейших военных столкновений, силой обаяния, сдержанностью, непритязательностью, умелостью обращаться с попутным населением, сардар привлек к себе Умар-хана, подготовил щедрыми задабриваниями и некоторых старшин Файзабада. Действуя вначале на сопротивлявшегося Шах-заде Хасана увещеваниями, обещанием предоставить и ему некоторую власть над частью Бадахшана, Абдуррахман-хан нашел затем вынужденным предупредить, что дальнейшее сопротивление заставит действовать силой. Шах-заде Хасан игнорировал угрозы, подготовлял оборону Файзабада, воодушевлял жителей напоминанием о прошлом афганском иге.

В первые дни предъявленных сардаром требований файзабадцы действительно бодрились общим намерением не допускать афганского правительства, противопоставить оборону и вооруженное сопротивление. Затем популярность сардара начинает распространяться и в окрайном Бадахшане. [63]

Как будто на запах бараньего сала больших каждодневных народных угощений к нему время от времени заявляются с Рустак старшины (арбобы, казни, раисы) не покорившихся еще курганов и больших селений. Все видят хороший, ласковый, задабривающий прием, которым нейтрализуется всякое воспоминание об афганском иге; все разносят весть, что хан «приятный» (форам), «ласковый», «добрый» (мехрбон), «благоноситель» (хуби микунот). Популярность растет, расширяется и окончательно устанавливается прибытием к сардару почетного, всеми уважаемого, файзабадца наиба — Абдышагима (Так в документе.), который считался помощником мира — правителя.

Шах-заде Хасан сознает свое бессилие, свою маловлиятельность, сознает возможность для претендента привести над Бадахшаном свой план так же легко, как легко было ему подчинить горцев, и приготовляется к отбытию в Шугнан, как раз накануне появления в окрестностях Файзабада партии Баба-хана в полтораста вооруженных конников.

Оставшиеся без мира, без наиба, без предводителя, наслышавшиеся о сардаре и перебежчиках Баба-хане, Умар-хане жители Файзабада встречают посланных сардара салямом, отворяют городские ворота, сдают опустелую цитадель (арк) Баба-хану.

Так совершился 15 января (18 января, в пятницу, Абдуррахман-хан ездил в Файзабад (прим. док.).) мировым настоянием акт подчинения Бадахшана афганскому правительству сардара Абдуррахман-хана, от которого ожидают благ и справедливости, а не тех обирательских ухищрений с налогом курпе-джума (пятничное одеяло), которыми оставило по себе недобрую память правительство Ширали-хана.

Занятием Файзабада рабски преданный сардару Баба-хан не ограничивается: он посылает немедленно партию конников с родственником своим Ходжа Кулом на юг для занятия Кургана (крепостца при р. Мошот) (Так в документе. Крепость и город Кишм расположен на реке Кишм. В док. № 3 эта река называется Гумбаз; Мешхед — название населенного пункта на реке Кишм.) Кишм, что и удается после некоторого сопротивления бека Султан-ша (родственник Шах-заде Хасана), удалившегося затем в Шугнан, - это вассальное Бадахшану убежище всех авантюристов, домогавшихся разновременно владеть драгоценным минералами нагорьем Пянджа.

Через несколько дней Абдуррахман-хан побывал в Файзабаде, возвратился в Рустак, высказав свои предположения оставить Бадахшан под управлением двух своих шуринов, сыновей Джахандар-ша, вызванных из Бартанга (в Восточном [64] Бадахшане), а самому с Умар-ханом и Баба-ханом начать действовать против Чар-Вилойята.

Считают такой план слишком торопливым, считают не надежным для дела сардара преждевременное оставление Бадахшана под управлением легкомысленных (сабукфагам) сыновей Джахандар-ша, считают неподготовленным дело в Чар-Вилойяте, где Гулям Хайдар действует разумно, настойчиво, энергично, отбиваясь от внутренней неурядицы, от внешних врагов, готовых бороться и с запада, и с востока (Султан Кундузский).

По-видимому, Абдуррахман-хан и сам понимает настоятельную необходимость организовать прежде всего вооруженную силу, подготовить союзника в Султан Мураде Кундузском, воспользоваться вовремя затруднительным положением афганского правительства в Чар-Вилойяте.

Очевидно, сардар смотрит пока на Бадахшан как на этапный пункт, в котором требуется обеспечить тыл для дальнейших действий, от успеха которых зависит и прочность власти его над Бадахшаном. Удастся утвердиться, хотя бы в Афганском Туркестане, — Бадахшан за сардаром, не удастся, будет вытеснен в конце концов кабульским правительством, не устоять Абдуррахман-хану и на Пяндже, если не встретит активной поддержки для перенесения «нейтральной зоны» южнее Кукча-Дарьи (Далее также Кукча.).

Оценивая приблизительно таким образом свое положение сообразно с ходом дела на западе у Исхак-хана, Абдуррахман-хан исподволь вербует мергеней (стрелков) из бадахшанцев, посылает тайных эмиссаров к чарвилойятским узбекам и войсковым афганам, посылает уверения Султану Кундузскому, что он (сардар) вовсе не посягает на его владения и только желал бы воспользоваться пропуском в Балх, — цель его всех планов. Однако Султан не подает пока никакой надежды к уступчивости, задерживает одиночных людей сардара, пробирающихся в Балх, расставил повсюду к стороне Рустака наблюдательные посты, открыто заявляет намерение сопротивляться сардару, хотя бы это потребовало примирения с Гулям Хайдар-ханом. Очевидно, по сведениям от 20 января, дело так и располагается. Правитель Чар-Вилойята, сознавая полную опасность от союза Абдуррахман-хана с Султан Мурадом, склоняется к некоторой уступчивости последнему. Войска (4 палтана, 2 рисаля, 600 наукаров, 8 орудий)), приготовленные к выступлению в Кундуз еще 15 января, оставались на маршевой позиции в Мазари-Шарифе и 19 числа. Приостановку движения объяснили тем, что Султан Мурад пошел на примирение, отказался завладеть [65] округом Гури, приостановил свои боевые приготовления, обещая удовлетворить требование Гуляма высылкой некоторой дани и возвращением туринцам угнанного скота.

Мазаришарифский отряд пока, однако, не распущен, а окончательный ответ Султана на ультиматум Гуляма ожидался со дня на день (16-19 января).

Допускают, что в случае обоюдных уступок Султан положительно условится с Гулямом обороной границ Чар-Вилойята, и тогда дело Абдуррахман-хана остынет в Бадахшане.

Теперь, в особенности после трагического события 16 января в Мазари-Шарифе с племянником сардара Сарвар-ханом, считают, что Абдуррахман-хану нельзя уже рассчитывать на отзывчивость чарвилойятских афганцев, подававшую в начале некоторые надежды совокупностью успехов сардара в Южном Бадахшане и неудовольствием войска на Гуляма за неполное удовлетворение жалованьем.

Теперь дело становится уже в ту фазу мести за кровь (хунда) по ожиданиям чарвилойятцев, на которой невозможно мирное исправление отношений, как бы благоразумно ни действовал Абдуррахман-хан (Предсказывают, что трагический эпизод этот вызовет борьбу кровной мести между сильными племенами мамадзаи и слабым племенем вардак (прим. док.).).

Остается, по общему заключению, единственное средство для успеха планов: боевой перевес, который обусловливается, конечно, средствами вооружения, размерами и качеством контингента, средствами денежными.

Насколько близок к такой готовности сардар-претендент — пока это известно ему одному. Наблюдательность же посторонних подмечает только недостаток людей, недостаток оружия и щедрость в кормлении бадахшанцев.

Говорят, что этого будет недостаточно для борьбы без союзников с энергичным бойцом Гулямом, войска которого, хотя и плохо кормятся, плохо фуражируются (Материальное положение чарвилойятских войск настолько же плохо, насколько жалко экономическое убожество несчастного узбекского населения. Денег, очевидно, нет, продовольствия нет и повсеместная реквизиция уже стала в те формы, которые дают ей название грабежа. Берут у всех и все: берут провиант, берут фураж, берут топливо, берут живность и всякие съедобные продукты. Забитое, угнетенное раньше разорениями, население Чар-Вилойята выносит все это глухим ропотом, испытывая действия и голода, и холода при слабой надежде на поправление быта земледелием в этом году, так как жадные афганы не оставляют даже посевного зерна, а оно так дорого. По сведениям от 20 января, на привозной из бухарских владений хлеб там держались такие цены: мука 2 руб. 40 коп., ячмень 1 руб. 80 коп. за пуд.(прим. док.).), но все же представляют собой организованную военную силу в 5 тыс. пехоты, 600 чел. кавалерии, 20 орудий, 1 тыс. [66] узбеков-наукаров, готовых сразиться за свое «законное правительство», как они воодушевлялись, празднуя отражение Исхак-хана (Сведения об Исхак-хане доходят до Абдуррахман-хана крайне поздно: только 20 января были получены в Рустаке первые известия о мнимых успехах сардаров под Ахчой (прим. док.).).

Вспомогательные, как представлялось, действия этого сардара на западе Чар-Вилойята от начала до конца были так же безотчетно порывисты, плохо обдуманы, неверно рассчитаны, каким выдавался всегда этими особенностями своей натуры сардар Исхак-хан, взявший на себя главенство с предоставлением второстепенной роли более сметливому, несчастному брату своему Сарвар-хану.

Ослепленный призрачным успехом скорой вербовки хищных эрсаринцев, хорошим приемом в ахчинской ставке Боссага, Сеидабаде, Хамйябе, Исхак-хан уже воображал себя обладателем самой крепости Ахчи, а за нею и других.

Рассылая по всем направлениям письма, вызывавшие на поздравления, сардары очнулись от ложного упоения только тогда, когда почувствовали перед своим фронтом отряд Мухаммад Шах-хана и Гулям Реза-хана из 2-х палтанов, 2-х рисали и 4-х орудий, уделивший еще подкрепление и гарнизону Ахчи. Быстрое движение этого отряда на Хамйяб заставило почему-то сардаров сделать диверсию на саму Ахчу. Прогнанные отсюда вылазкой гарнизона, туркменские скопища отступили на Янги-кала, где и расположились, считая себя вне опасности. Отсюда Исхак-хан отправился 3 января один в лагерь двух рисаля (300 чел. кавалерии) на местности Чигчи (между Шиберганом и Ахчой), взяв в руки книгу Коран, в надежде подействовать этим священным только атрибутом, привлечь на свою сторону афганских конников. Ожидание странного сардара сбылось только отчасти: афганы не задержали его, но прогнали ответом: «Каждый из нас имеет одну голову, которую и жертвует своему законному правительству, если бы у тебя не было в руках Корана, мы бы связали тебя и отправили бы к наибу, а теперь иди себе поскорее откуда пришел». Таким образом, Исхак-хан вернулся к своему сборищу ни с чем, а назавтра был преследуем Мухаммад Шах-ханом от Янги-кала за Хамйяб, почти до Керкине, откуда скопища туркмен рассеялись, а сардары после отдыха попытались с небольшой партией расположиться в степных стойбищах между Андхоем и Шиберганом.

Не видя никакого толку от таких несообразных действий, Сарвар-хан рассорился с Исхак-ханом, взяв 5-6 человек своих афганцев, и вечером отправился в Шиберган, выдав себя привратнику крепости за эстафетного (чипонор). Доставленный к коменданту Абдул Кадыр-хану (Далее также Кадыр-хан.), несчастный [67] сардар был сразу узнан и принес повинную словами: «нанк овордом — приношу стыд, прося помощи нашему делу» (См. док. № 13.).

Бедняга ошибся, однако, ожиданием сочувствия, на которое рассчитывал в силу военного обычая афганов, существующего на такие случаи «принесения стыда».

Комендант Абдул Кадыр-хан как бы забыл этот обычай и отвечал: «Мы, поедавшие хлеб-соль покойного эмира нашего Ширали-хана, признавая наследственное законное правительство Мухаммад Якуб-хана, какую можем оказать помощь вам, мутителям нашего народа, нашего спокойствия». Присутствовавшая при этом приеме толпа войсковых афганцев, возбужденная таким ответом коменданта, готова была расправиться с нечаянной жертвой тут же на месте, но общий совет офицеров решил отправить «ценный подарок» к самому наибу (С 5 афганцами-спутниками сардара порешили тогда же в Шибергане (прим. док.).).

На третий день сильный конвой корнейля Мухаммад Заман-хана доставил несчастного пленника в Мазари-Шариф. Гулям Хайдар-хан, собрав совет, готов был пощадить жизнь «принесшему стыд» ханскому потомку, как на то обязывали афганские традиции, но старшие войсковые афганы зароптали возражениями, что они служат «законному правительству» — (шахрияр), готовы отстаивать его ценой своей жизни и требуют уничтожать врагов (душман) без пощады, иначе сдерживать преданность сипаев будет невозможно. Несчастный сардар Сарвар-хан Азам-ханов перешел затем в руки жаждавшим возмездия [и] доказательства преданности шахрияру, и через полчаса, 16 января, его труп был брошен в овраг одной из окрестностей Мазари-Шариф. Печальный эпизод был отмечен на другой день орудийными салютами в Мазари-Шарифе и Тахтапуле.

Как распорядился Исхак-хан в своем деле после отправления пленного сардара, остается пока не выясненным. Достоверно известно только, что уже после отступления сардаров от Хамйяба к Керкине благоразумный Пирназар-дотха (Далее также Пирназар-бек.), бек округа Керки, именем бухарского эмира советовал Исхак-хану письмами отпустить туркменов, умерить свои планы, направиться к Абдуррахман-хану или возвратиться в Самарканд, но все было напрасно: сардары не теряли надежды.

Известно также, что тот же Пирназар-дотха после эпизода с сардаром убеждал Исхак-хана немедленно оставить Андхойскую степь, укрыться в Керки, но получил такой ответ: «Сознаю, что мое дело окончено, но последовать вашему совету не могу. Вернуться в Самарканд не позволяет совесть [68] и честь, отправиться к Абдуррахман-хану считаю неудобный, решусь, вероятно, идти в Герат или же в Тегеран».

После этого ответа Исхак-хана никаких сведений о нем в долине Аму-Дарьи не было, и это заставляет догадываться, что он попытался выполнить последнее свое намерение, — отправился искать убежища в Персии (Исхак-хан действительно, кажется, на пути к этому. По последним сведениям от 2 февраля, он был в Давлат-Абаде, в 50 верстах от Меймене. При нем всего 58 своих афганцев, 36 перебежчиков туркменов Годжор (прим. док.).).

Д. 451, лл. 100-110.