№ 10

(Журнал этот отвечает на вопрос пункта 3 инструкции (прим. док.).)

22 февраля 1880 г.
г. Карши.

Пунктами 2 и 3 инструкции, данной мне господином главным начальником Туркестанского края, назначено, во-первых, удостовериться, приезжают ли в Бухарское ханство англичане или индийцы с поручением от англо-индийского правительства, во-вторых, разработать насколько верно известие о бывшем в сентябре месяце прошлого года английском посланце, афганце Ширмухаммаде, явившемся будто бы в Бухару из Лахора.

Приостанавливаясь пока с ответом на первый вопрос до посещения Бухары и полного изучения всех разведочных данных, группирующихся посылкой в главные пункты ханства опытных разведчиков-туземцев, я имею возможность высказаться окончательно по второму вопросу на основании данных, собранных в Шахрисябзе и Карши во время полуторамесячного пребывания моего здесь.

Прежде чем компилировать здесь разведочные сведения по этому второму вопросу, я считаю существенно важным припомнить историю Ширмухаммада, как знакомый с ней еще в Самарканде по отправлению своих прямых обязанностей начальника отдела. Вот как припоминаю я эту «историю», не имея в руках никаких документов, относящихся к ней. 1 октября я вернулся в Самарканд из четырехмесячного отпуска. Представляясь господину начальнику Зеравшанского округа, я узнал от генерал-майора Иванова, что в начале сентября месяца им было получено из Карши с Мирзой Абдухалимом (Далее также Абдухалим.) письмо от бухарского эмира, сообщавшее о прибытии в этот город афганца, в котором можно подозревать английского эмиссара, «хотя у него и имеется какой-то не мусульманский документ с печатью», приложенный к тому извещению Музаффар-хана. Пояснялось также эмиром, что, по сведениям, у Ширмухаммада имеется в Коканде родной брат, торговец Алидат-хан. [71]

Когда выяснилось, что заподозренный бухарцами документ не что иное, как по-русски написанный пропуск от и. д. начальника Самаркандского отдела штабс-капитана Томича от 1876 г. на возвратное следование афганца Алидат-хана в Афганистан, то начальник Зеравшанского округа послал вскоре письмо эмиру, прося о доставлении Ширмухаммада в Самарканд, а на сделанный начальнику Кокандского уезда запрос получил разъяснение, что Алидат-хана нет в Коканде. Музаффар-хан не посылал ответа генерал-майору Иванову и после повторительной просьбы, и после, наконец, письма к нему и. д. генерал-губернатора генерал-лейтенанта Колпаковского.

В этом-то обстоятельстве одномесячного неудовлетворения эмиром требования высылки Ширмухаммада, рядом с другими данными «слухов», как посвящал меня генерал-майор Иванов, им усматривалась неполнота искренности, неполнота безупречности в этой «темной истории» самого бухарского правительства.

Затем, в половине октября месяца, в Самарканд приезжает из Шахрисябза посланник Рахматулла-мирахур, следовавший в Ташкент для приветствия с приездом из С.-Петербурга господина туркестанского генерал-губернатора, и привозит с собой афганца Ширмухаммада с ответным письмом Музаффар-хана генерал-майору Иванову.

Как говорил мне тогда же г-н начальник Зеравшанского округа, допросивши лично Ширмухаммада, он представлял себе фон этой истории еще более туманным, так как афганец, по его рассказам, считал себя жертвой действительного посещения эмира в Шахрисябзе одним англичанином инкогнито. Отъезжая тогда (во второй половине октября) в Ташкент, генерал Иванов поручил мне допросить лично Ширмухаммада, а из Ташкента телеграфировал задержать выехавшего из Коканда в Самарканд афганца Алидат-хана.

Как теперь отчетливо припоминаю, Ширмухаммад рассказывал мне так: «Я уроженец округа Газни в Афганистане, из того племени, которое кочует, занимаясь кое-какой мелочной торговлей. Постоянно мы проводим лето в Газни, а зиму в Дамане, англо-индийских владений. Семья моя осталась на родине, я же несколько месяцев назад, т. е. в начале лета 1879 г., взяв с собой двух одноплеменников в прислуги, пустился в эти страны с намерением разыскать в Коканде своего брата, с которым года два рассорился, и получить свою долю от общей нашей торговли, которой и сам занимался здесь раньше. Уходя из дома (в Газни), я взял с собой пропускной русский вид брата, оставленный им у нас года два назад. Мне казалось, что этот вид даст мне свободный пропуск по бухарской земле, а между тем по прибытии в августе месяце в Карши, через Ширабад, остановившись в одном [72] караван-сарае, я был задержан. Не знаю, почему бухарское правительство, отобрав от меня тот вид, подослало Мирзу Абдухалима, который сначала ласково выпытывал меня, не английский ли я человек, а затем заставил меня признать в себе шпиона ференгиев письмом к Дурбинбию. После этого тот же Абдухалим уже другим тоном приставал ко мне согласиться провести эмирского человека какого-то ходжи, называли имя, к ференгиям с письмом. Я решительно отклонился от этого, но вызывался лично выполнить поручение, рассчитав, что быть посланником самому и почетнее, и выгоднее, чем сопровождать только какого-то ходжу, которого мне не показывали. Долго уговаривали меня в Карши и другие люди эмира, наконец увезли меня, с переездом хазрата, в Шахрисябз, где я и содержался с людьми своими под строгим присмотром. Не знаю, почему правительство бухарское заподозрило во мне английского шпиона, почему мне делали такие предложения. Может быть, к эмиру действительно являлся тайно англичанин и они желали скрыть это, выдав русским меня за шпиона».

Вот почти дословный рассказ Ширмухаммада. Я остановил Ширмухаммада в тот раз, чрез переводчика Камалетдинова, на последних словах, и поставил вопрос так: «Вы теперь мне говорите «может быть» к эмиру являлся тайно англичанин, а генералу вы говорили утвердительно, что англичанин действительно являлся в Шахрисябзе [к] эмиру, как вас следует понимать?». На это Ширмухаммад твердо и повторительно отвечал: «Утвердительно я так не говорил генералу, а объяснял, как и вам, что может быть являлся. Не знаю, почему переводчик генерала не так передал мои слова». Я еще раз поставил афганцу тот же вопрос и получил тот же ответ с пояснением: «Не мог я говорить утвердительно, потому что не мог и знать о приезде к эмиру тайно англичанина».

Заслушанные объяснения Ширмухаммада с веским выражением «может быть» я тогда же сообщил письмом в Ташкент г-ну начальнику Зеравшанского округа генерал-майору Иванову (Не обнаружено.), исполнив приказание отправкой таинственного афганца на почтовых с джигитом Сейфулла в Ташкент.

Так как для дела этого представлялось весьма важным и показание Алидат-хана, то по получении из Ташкента телеграммы генерал-майора Иванова (Не публикуется (см. оп. 34, д. 457, л. 31).), через 8 дней после отправки Ширмухаммада, я распорядился для верности выставить пост джигитов на Каменном мосту, в 60 верстах от Самарканда по Ташкентскому тракту. Действительно, через 2 дня джигит Накиб-ходжа доставил ко мне Алидат-хана, [73] доложив, что этот афганец, будучи остановлен вопросом на посту, при следовании на верблюдах с товаром со стороны Ташкента, сначала отказался от своего имени, а затем признался.

Не открыв сделанным подробным обыском ничего подозрительного у Алидат-хана, я спросил его, почему он отказался от своего имени, имеется ли у него брат Ширмухаммад (второй вопрос), где он теперь и что за личность, чем занимается (последующие вопросы). Довольно растерянным многословием Алидат-хан отвечал мне так: «Мы купцы вообще народ боязливый — потому я и отказался от своего имени, родственник Ширмухаммад есть у меня, но брата нет». Сознав вслед за сим начисто, что Ширмухаммад родной брат, Алидат-хан уверял, что никаких расчетов в деле торговли и наследства не имеет с ним, что особенно не ссорился с братом, а только нередко упрекал его за то, что он, отбиваясь от прадедовского дела (ота-ба бодон касп) торговли, тянет все к какой-то службе, им, купцам, вовсе несвычной. К какой именно службе тянет Ширмухаммада, Алидат-хан решительно уклонился объяснить, рассказав еще, что родина его Газни, а зимовки родителей в Дамане, что он десятый год торгует в Кокандс, что был на родине 2 года назад и оставил свой пропускной документ, счев, что с ним не безопасно возвращаться, что в этот раз имел намерение ехать в Бухару за товаром, что о брате Ширмухаммаде ничего не знает (За переводчика был поручик Кулчанов (прим. док.).).

Отдав Алидат-хана под особый надзор туземной полиции, я доложил затем, чрез несколько дней, о его показании г-ну начальнику Зеравшанского округа, который и разрешил мне предоставить названному афганцу отправиться по торговле в Бухару, так как и показание его и ход дела бросают тень только на Ширмухаммада.

Важно, конечно, было бы для полного освещения всей этой ширмухаммадовской истории заслушать и оправдательные, так сказать, разъяснения официальных лиц ханства (Дурбин-бий, Мирза Абдухалим), но 20-й пункт инструкции обязывает меня ограничиваться негласным, осторожным собиранием сведений. Следуя в строгой точности требованиям инструкции, я поэтому ограничиваюсь прежде всего припоминанием из журнала I некоторой части речи эмира Музаффар-хана, некоторых не вызванных мной разъяснений Рахматуллы-мирахура, затем мне обязательно придется внести сюда «негласные» разведочные сведения и, наконец, сделать правдивую оценку всего собранного и заслушанного по делу Ширмухаммада.

В журнале первом отмечены мной подробности порядка встречи меня в ханстве и сделанного приема настолько, насколько входило это в фактическую связь с теми [74] впечатлениями, какие оставляли и речь эмира, и вечерние беседы его сановника мирахура. Как припомним, Музаффар-хан, после общего ответа на переданные ему приветствия и уверения от имени господина туркестанского генерал-губернатора, взволнованно говорил, что никаких секретов в его сношениях нет, что он всегда одинаково искренен, всегда заботлив в выполнении всех требований русского правительства, что у него нет целей, нет желаний стремиться к тому, что не согласуется с видами дружественного соседа, что добрые отношения его всегда останутся прочными, как бы ни стремились омрачить их наговорами, что «того» (Ширмухаммада) после заявления им предложений будто бы от англичан считал полоумным и воздерживался высылать в Самарканд, ожидая, что, может быть, он только нечаянный вестник скорого прибытия действительного английского агента, которого, конечно, непременно выдал бы. Свою апологию, сконцентрировавшую все мое внимание, эмир окончил, как известно, уверением, что, кроме дружбы, ничего не имеет, что благодаря высокому генералу владения благоденствуют, что к чему же тянуть к англичанам, чтобы обратиться, разве, самому к Ширали-хану. Общее впечатление этой речи такое: я сделал услугу, разоблачив Ширмухаммада, - меня же и обвиняют. То же самое, конечно, просвечивает и в тоне объяснений Рахматуллы-мирахура, утверждающего, что не посылали долго афганца единственно в ожидании случая отправить его с особым посланником; случай представлялся ожиданием в Ташкент господина генерал-губернатора, — афганца и отправили с ним, мирахуром.

Чересчур словоохотливый Рахматулла рассказал мне еще в одной из вечерних бесед, что история Ширмухаммада возникла так: в августе месяце, в одном из караван-сараев г. Карши (не назвал сарая), остановился проездом из Ширабада афганец с двумя слугами, при двух лошадях. Дня через два этот афганец, назвавшийся Ширмухаммадом из Газни, убедительно просит сараевладельца (имя не назвал) довести как-нибудь до сведения придворных людей, что он «имеет важное слово к эмиру». Это сделалось известно, в отсутствие Рахматуллы, Дурбинбию, который и доложил эмиру. Музаффар-хан не изъявил желания принять афганца, а приказал послать к нему Мирзу Абдухалима для заслушания всего того «важного», что имеет передать газниец. Ширмухаммад сначала отклонялся говорить с Абдухалимом, очень обидчиво сказал, что или пусть выслушает меня эмир, или же должны прислать для отобрания заявления более важного человека. Когда афганцу было внушено от имени Музаффар-хана, что посланный Мирза Абдухалим достаточно важный человек, то Ширмухаммад келейно передал ему следующее: «Я послан англичанами из Пешаура предложить хазрату — эмиру дружбу и желание поддерживать всегда сношения, писем у меня [75] никаких нет, потому что ференги поручили объяснить словесно». Когда эмиру было доложено об этом, Музаффар-хан, по рассказам Рахматуллы, приказал закотчи немедленно установить надзор за этими тремя афганцами, а отобранные от Ширмухаммада документы отправил при письме с тем же Мирза Абдухалимом в Самарканд к генералу Иванову (Письмо не обнаружено.).

Так началась, по рассказам Рахматуллы-мирахура, ширмухаммадовская история, набросившая подозрение и на бухарское правительство.

К ней, этой истории, мои осторожные негласные сведения могли еще прибавить, что Ширмухаммад первоначально остановился в Карши в караван-сарае Насреддина, что предварительное заявление «о важном слове к эмиру» он сделал через каршинского закотчия Ибадулла-мирахура, что Мирза Абдухалим неоднократно допрашивал о чем-то Ширмухаммада, записывал «что-то», а затем Ширмухаммада с его людьми сдали каршинскому закотчи Ибадулле, у которого он содержался арестованным, Мирза Абдухалим же вскоре уехал в Самарканд.

С переездом эмира в Шахрисябз туда же перевезли арестованных и упомянутых 3 афганцев. Больше этого мои разведчики ничего не могли дать в подтверждение объяснений бухарского правительства и в оправдание показаний Ширмухаммада о том, что его подговаривали сопровождать ходжу, а он вызывался отвезти письмо самолично.

Остается, следовательно, на этих всех совершенно достоверных данных построить такой логический вывод, который бы вполне согласовался с трезвым нравственным убеждением, решающим вопрос политической виновности тех, о которых идет в этом журнале речь.

Вопрос разбивается в порядке заданий инструкции (пункты 2, 3) и хода истории на 2 отдела: первый, имеются ли основания заподозрить по ширмухаммадовскому делу бухарское правительство в политических сношениях с англичанами в Индии; второй, достаточно ли данных считать афганца Ширмухаммада из Газни — Дамана политическим эмиссаром, явившимся из Индии от англичан с предложениями бухарскому эмиру дружбы и прочее.

Как я изложил вначале, обвинение эмира строилось единственно на двух обстоятельствах: продолжительного неисполнения требования высылки Ширмухаммада и показания сего последнего генерал-майору Иванову, показания, которому одновременно отвечали и слухи (???). Первое обстоятельство может иметь некоторый вес только неаккуратности бухарского правительства, объясняемой им совершенно правдоподобно, логично тем, что эмир придавал афганцу большое [76] значение и готовил отправить его с посланником к приезду господина генерал-губернатора в Ташкент. Если вспомним обычаи бухарцев, если вспомним аналогичный случай присылки эмиром к генерал-майору Абрамову в Самарканд, еще в 1869 г., белокурого еврейчика, забредшего в Бухару из Индии (Я служил в то время в Джизаке, приезжал на Христово воскресенье в Самарканд и видел это посольство с еврейчиком и 2 слонами. Это я хорошо помню (прим. док.).), если взвесить, что присылкой письма в Самарканд с самим допрашивателем Мирза Абдухалимом обозначается и осторожность эмира, и серьезный взгляд на пролог этой истории, то в самом деле, первое обстоятельство теряет всякое свое значение.

Второе обстоятельство раскладывается так: Ширмухаммаду будто бы делали предложения сопровождать ходжу к англичанам, он вызывался исполнить миссию сам. «Может быть, — говорил мне через переводчика Камалетдинова Ширмухаммад, — к ним раньше являлся англичанин, они и старались выставить меня пред русскими, чтобы оправдаться. Здесь имеет огромное значение, во-первых, слово «может быть», во-вторых, предложения Ширмухаммаду, которые ничем не подтвердились.

Взвешивая, с другой стороны, все поведение бухарского правительства в самом начале истории, соображая, что логически Ширмухаммадом никоим же образом нельзя бы было мистифицировать мнимый факт действительного приема английского агента, соображая, что у бухарского эмира было и есть самое простое средство упразднить афганца и всю историю — это зиндон (яма), принимая, наконец, во внимание, что «слухи», еврейского нередко источника, мало же имеют цены и могли быть прямым, повсюду неправильным отражением той же ширмухаммадовской истории, приходится сказать, что в деле Ширмухаммада бухарское правительство должно быть свободно от всяких подозрений (См. док. № 17.).

Что же такое Ширмухаммад? По объяснению родного брата его Алидат-хана, этот газни-даманец отбился от прадедовского дела торгашества, тянул все время к службе (?), по странно откровенному признанию, загадочный афганец из таких, что не прочь был бы отвезти письмо англичанам и лично, по экстренному удостоверению бухарского правительства, этот афганец обращался к эмиру с предложениями от англичан.

По совокупности всех обстоятельств, всех данных, всех выводов и сведений журналов 5 и 7 о происках англо-индийского правительства в области нейтральной зоны, я твердо беру на себя нравственную ответственность утверждать: первое, что Ширмухаммад действительно неудавшийся [77] политический эмиссар от англичан, второе, что, во всяком случае, факт заявления им предложений бухарскому правительству действительно был.

Капитан Арендаренко
г. Карши.

На препроводительном рапорте к журналу имеется резолюция: «Вывод капитана Арендаренко о Ширмухаммаде мне представляется верным. Освободить Ширмухаммада нельзя. Когда обстоятельства с Северным Афганистаном выяснятся, тогда доложить.

7 марта 1880 г. Кауфман».

Д. 451. лл. 54-67.