АНДРЕЕВ А. П.

НА РАЗВАЛИНАХ ДРЕВНЕГО МЕРВА

(Из путевых записок).

(См. “Русский Вестник” сентябрь 1896 г.)

Поездка в имение. — Любезная встреча. — История имения и плотин. — Неудача К. П. — Настоящее и будущее имения. — Немец-чародей. — Чудная ночь.

Прошло несколько месяцев после описанной поездки по плотинам прежде, чем я собрался съездить в Мургабское имение. Да и не хотелось ехать одному — тем более, что я еще не был знаком с управляющим имением.

Но постепенно устранились и эти препятствия, подобралась весьма приятная компания, в состав которой вошли одна молодая дама и барышня, и день отъезда был назначен.

От Мерва до Байрам-Али, — той станции, около которой лежит Мургабское имение, — всего 25 верст. Но росписание Закаспийской военной железной дороги составлено незадачно для поездок на этом протяжении: все пассажирские асхабадские поезда проходят через Мерв ночью, между часом и четырьмя.

В виду этого мы решили ехать с «водянкой» — оригинальным поездом, подобного которому не существует, конечно, нигде более на всем протяжении Российской империи. Нигде, кроме Закаспийской области, не приходится развозить в чанах по линии воду, как для надобностей самой железной дороги, так и для служащих на безводных, в полном смысле [36]

1

слова, станциях. А таких станций по Закаспийской дороге чуть не две трети.

«Водянка» отходила из Мерва около 8 часов вечера, и вся наша компания к этому времени собралась на дебаркадере Мервского вокзала — каменного здания.

К поезду, по обыкновению, был прицеплен один вагон третьего класса, в который мы и сели.

Ударил третий звонок, раздались свистки, и поезд, гремя цепями, проехал по мосту над Мургабом, оставляя за собой полусонный Мерв с мерцающими по улицам фонарями.

Часовой переезд был сделан незаметно, и мы удивились, когда раздались новые свистки, возвещавшие близость Байрам-Али.

В Мургабское имение мы поехали в этот раз по широкой дороге-аллее, с молодыми еще сравнительно деревьями по обеим сторонам. Наш экипаж остановился у большого каменного здания, красивой и оригинальной архитектуры, в котором жил управляющий имением, полковник Z. Другой дом, такой же архитектуры, но несколько меньших размеров, занимал переводчик имения, поручик X., холостой человек, принимающий всегда самое горячее участие в приеме гостей, приезжающих не редко к ним. Гостеприимство и сердечное радушие администрации Государева имения хорошо известны в Закаспийской области.

В большой столовой, убранной по стенам китайской и японской посудой и ярко освещенной лампами и канделябрами, на длинном столе кипел самовар... Хозяин пригласил нас выпить по стакану чаю, а прибывшую с нами даму попросил занять место хозяйки, так как его супруга была в отъезде.

За чаем и за последовавшим потом ужином с чарджуйскими дынями, у нас завязался разговор об имении, его истории и его будущем.

Тут мне пришлось опять вести разговор об известном уже читателю инженере и о его работах по восстановлению Султанбенда. Хозяева наши оказались его защитниками.

— Он долго жил в Туркестане, — рассказывали они, — и там осуществил много дел в области ирригации безводных пустынь. Ему же обязано существованием и Мургабское имение.

— Когда же и как оно возникло?

— В 1886 году, когда уже через Мерв была проведена [37] железная дорога, на Мургабе случился прорыв плотины Коушут-хан-бенд, орошающей Мервский оазис, а за прорывом случилось наводнение, разрушившее на большом протяжении железную дорогу. К. П. заинтересовался этим событием, изъездил чуть не всю долину Мургаба и затем подал проект об ограждении впредь железной дороги от наводнений путем восстановления Султанбендской плотины, при чем указывал на возможность орошения площади Старого Мерва. Военное ведомство выдало ему для изысканий 10 тысяч, и тогда он окончательно разработал свой проект. Но в министерстве не оказалось нужных средств для осуществления его замыслов, и тогда он решил обратиться в удельное ведомство. Там вняли его настойчивым и убедительным доводам, и 6 августа 1886 года воспоследовал Высочайший указ о создании Мургабского Государева имения. К. П. одновременно приступил к постройке этих домов, в которых мы живем, и самой оросительной системы. Последнюю, к несчастью, постигло фиаско, а дома-дворцы остались. Благодаря им уцелело и имение, которое хотели бросить после этой неудачи.

— Но велика ли вся площадь имения?

— Очень велика, — ответил Х. — около 104 тысяч десятин, т. е. около 1000 квадратных верст.

— Это целое германское государство!

— Да! И при том, с удивительной почвой, способной взростить все, что угодно до самых нежных фруктов. Была бы только вода.

— Вы надеетесь когда-нибудь оросить всю площадь?

— Мы никогда не заходили так далеко, даже в самых пылких мечтаниях. Для этого не хватило бы воды в Мургабе, или, по крайней мере, пришлось бы совершенно обездолить все туземное население Пендинского, Иолотанского и Мервского оазисов. Мы решили брать лишь остатки воды, лишь то, что не нужно аборигенам края. Гиндукуштская система может собрать часть таких излишков; Султанбендская помогла бы ей, а при содействии их обеих мы имели бы достаточно влаги для орошения 8—10.000 десятин. Но это уже maximum. Далее идти нельзя: воды не хватит.

— А, пожалуй, что и можно бы, — вмешался один из моих спутников.

— Каким образом? — заинтересовался X.

— Да ведь у вас масса воды пропадает даром, путем [38] испарения и всасывания в почву. Если же устроить закрытые водохранилища и вести из них воду по трубам, вместо каналов, то вы сберегли бы влагу не для одной тысячи десятин..

— Это верно, — улыбаясь, ответил X. — но только на это понадобились бы огромные деньги. Имение и теперь уже стоит удельному ведомству более трех миллионов.

— Однако! Какие же доходы нужны, чтобы окупить эти изумительные затраты?

— По крайней мере около 300.000 в год.

— И вы надеетесь достигнуть этой цифры?

— Вполне и даже без особого напряжения. Одну тысячу десятин мы думаем пустить под виноград, из которого будем выделывать вино. Десятина виноградника дает урожай в 400-500 пудов винограда, из которого выходит не менее 300 ведер вина. Вино, по самой умеренной цене, стоит 2 рубля ведро. Следовательно, 1000 десятин даст валового дохода, скромным рассчетом, 600 тысяч рублей, а чистого не менее 400 тысяч.

— Но годится ли для этого здешний виноград?

— Виноград здесь великолепный, нежный, сочный и душистый. Вино будет выходить прекрасное. В этом нас поддержал недавно немецкий винодел, тонкий специалист по своей части.

— Вы расскажите им, — вмешался тут переводчик имения поручик X. — какие чудеса проделывал этот господин на ваших глазах.

— Да, — отозвался управляющий, — это просто маг и чародей. Представьте, он по одному вкусу безошибочно определял химический состав вина. Я поражался этой необычайной способностью!.. Но только он был слишком требователен относительно обстановки своих опытов. Прежде всего уверял, что может делать их только после обеда и обязательно при искусственном освещении. Один раз кто-то, в другом отделении погреба, закурил папиросу. Немец заволновался и заявил, что он слышит запах табаку и не может продолжать опыта. Но зато точность его заявлений была выше всякой критики. Один раз он, например, заявил, что вино вышло хуже, чем могло бы быть, и произошло это оттого, что виноград сняли за 8 дней до его полной готовности. И это оказалось совершеннейшей правдой. По его же заверению, вино имеет один вкус, если его пить из тонкого стакана, и другой, если — [39] из толстого. Он говорил вообще, что в Туркестане и Закаспийской области есть такие сорта винограда, о которых не имеют понятия в Европе и из которых можно выделывать невиданные еще вина и коньяки. Мы будем сажать по преимуществу европейские лозы. Нам шлют их из Крыма и из удельного имения Абрау. Но, конечно, испытаем и местные лозы.

— Под виноград вы отводите тысячу десятин. Что же вы будете делать с другою?

— На другой разведем рощи фруктовых деревьев, персиков, миндаля, французского чернослива, орехов и т. д.

— И будете вывозить их свежими?

— О, нет, они не выдержат перевозки. Мы будем сушить их и особенное внимание хотим обратить на французский чернослив. Если удадутся эти проекты, — имение будет золотым дном. Особенно, если Султанбенд будет восстановлен и вода пройдет по 10 тысячам десятин. Это еще дело будущего. А пока дай Бог справиться и с имеющимися двумя тысячами десятин, которые, кстати сказать, далеко не вполне орошены.

Ужин кончился. Общество, поблагодарив хозяина, высыпало на балкон, чтобы подышать свежим воздухом. Ночь стояла чудная, несмотря на сравнительно позднее время года. Полная луна обливала мягким серебристым светом дома и купы деревьев и придавала всему какой-то таинственный оттенок. Значительно посвежевший, сравнительно с днем, но все еще теплый воздух ласкал, как бархат, лицо и целебной струей вливался в грудь. Тишина стояла полная, и лишь изредка легкий ветерок шелестил в листве деревьев.

— Как хорошо! — сказала томным голосом одна из наших спутниц, — что за чудная ночь!

Мы всем обществом двинулись к широким аллеям, обсаженным разнообразными деревьями, успевшими пышно разростись за 7, 8 лет существования имения.

Разговор сначала не шел, так как каждый безмолвно наслаждался великолепной ночью. Но затем речь вновь зашла об имении и о планах будущего. Хозяин показывал нам тщательно содержимые питомники, из которых весною предстояло пересаживать молодые деревца на новые, предназначенные им места. [40]

Рабочие и администрация имения. — Книга Мир-Абдул-Керима Бухарского. — Байрам-Али-Хан и его трагическая смерть. — Победа бухарцев и присоединение Мерва к Бухаре.

На другой день я проснулся довольно рано. Мои спутники еще спали, и только переводчик имения, поручик X., приступил уже к дневным занятиям.

Перед домом стояла толпа рабочих, от которых он принимал жалобы и тут же разбирал их. Было также несколько человек просителей, желавших получить в имении землю в аренду.

— Какую это землю вы отдаете в аренду? — спросил я.

— В ближайшем будущем, — ответил X., — мы возьмем для нужд имения лишь одну тысячу десятин из числа орошенных Гиндукуштской системой. Вторая же тысяча останется пока пустой. Вот ее-то мы и раздаем туземцам в аренду на годичный срок, из четверти урожая.

— И охотно берут?

— Желающих гораздо больше, чем требуется. Понятно: земля прекрасная и сто лет уже пустовавшая.

— И все здешние туркмены?

— Да, главным образом мервские текинцы. Но много есть таранчинцев из Кульджи, сартов из Бухары и т. д.

— А ваши рабочие тоже из туземцев?

— Да. Теперь до 800 человек занято. Каждый получает 50 коп. в день и имеет от нас квартиру, отопление и освещение. Но пища своя. Управляющему, мне, штатному доктору и инженеру, — должность которого лишь временная до окончания ирригаций имения, — отведены под квартиры особые дома, — как вы видите, прекрасно и удобно устроенные.

В это время доложили, что между несколькими рабочими и десятником вышло в конторе препирательство из-за неправильных отметок в рабочем журнале и неверного рассчета платы. Уходя разбирать их, X. дал мне интересную книгу, познакомившую меня с последними годами существования Старого Мерва.

Ее заглавие было следующее: «Histoire de l’Asie centrale [41] (Afghanistan, Boukhara, Khiva, Khokand) par Mir Abdoul-Kerim Boukhary, traduite par Schefer. Paris, 1876».

В ней я нашел ряд интересных данных относительно Старого Мерва, которые и предлагаю здесь в выдержке.

_________________________________

Одним из последних владетелей Старого Мерва был Байрам-Али-Хан, происходивший по отцу из племени Каджаров (К этому племени принадлежит царствующая ныне в Персии династия), а по матери — из туркмен-салыров.

Это был витязь в полном смысле слова.

Автор цитируемой книги, современник Байрам-Али-Хана и ярый суннит, преклоняется перед ним, несмотря на его шиитское исповедание (До событий, о которых пойдет далее речь, Мерв принадлежал Персии Персиане же, как известно, шииты, тогда как бухарцы, туркмены, авганцы, турки — сунниты. Оба толка взаимно ненавидят друг друга). Никогда, говорит он, не рождался среди персов подобный герой.

Около трех лет Байрам-Али-Хан мирно правил Мервом и жил в согласии с соседями. Но около 1785 года нашей эры в Бухаре умер эмир Даниал-Би, любивший правителя Мерва, как своего родного сына. На престол вступил сын Даниала, Шах-Мурад, ревностный суннит, поставивший целью своей жизни распространение истинной веры (т. е. суннитского толка) и истребление неверных. И прежде всего он обратил свое оружие против шиитского Мерва.

Напрасно Байрам-Али-Хан, узнав о смерти Даниал-Би, послал в Бухару своих лучших офицеров с богатыми подарками и письмом, в котором выражал свое сердечное соболезнование; напрасно велел он читать в Мерве Коран для спасения души умершего и раздавать даром воду и съестные припасы. Шах-Мурад стойко преследовал свои планы и весьма скоро открыл враждебные действия против Мерва.

В 1200 году Гиджры (1785 г. нашей эры) новый эмир отправил отряд туркмен и 2.000 узбекских всадников с приказанием разорить окрестности Мерва. Байрам-Али-Хан вышел навстречу врагам и, как волк, напавший на стадо овец, убивал и уничтожал туркмен и узбеков.

Тогда Шах-Мурад прибег к хитрости.

Он придвинул к Чарджую (На Аму-Дарье. Ныне — первая станция Закаспийской ж. д. в пределах Бухары) 6-ти-тысячную конную армию [42] и потом, как-будто не решаясь перейти границу, вернулся обратно в свою столицу. Шпионы Байрам-Али-Хана известили его об этом, и он перестал принимать военные предосторожности.

А эмир между тем пробыл в своем дворце лишь на публичных молитвах, затем скрытно отправился в Чарджуй, откуда в одну ночь прошел форсированным маршем через песчаные пустыни и очутился под стенами Мерва. Тут он спрятал в засаде 4 тысячи всадников, а остальным приказал заняться фуражировкой.

Слухи об этом дошли в полночь до Байрам-Али-Хана, и он тотчас же выехал из города, чтобы отрезать фуражирам путь в Бухару и истребить их. Не послушал он и увещаний своей матери, которая умоляла его не выезжать до восхода солнца, так как во сне она видела дурные предзнаменования.

Разделив свой отряд на две части, хан с 550 всадниками наткнулся под утро на мародеров и истребил их. Но при этом в руки всадников попался зять Шах-Мурада, Кара-Ходжа. Он потребовал, чтобы его провели к самому хану, и сказал ему:

— Я одно из важнейших лиц в Бухаре. Я — зять Шах-Мурада. Поэтому вы должны верить моим словам.

— Не ходите вперед, — сказал Кара-Ходжа, — Шах-Мурад расположился в засаде с 6.000 всадников, у вас же очень мало войска. А Аллаху не угодно, чтобы вы были жертвой коварства. Я ваш пленник и даю вам доказательство своего доброго расположения.

Но не помогли мольбы бедняка: «проклятый, неверный шиит» не хотел слушать его.

— Ты лжешь! — крикнул он, — Шах-Мурад в Бухаре и сюда не приходил.

И одним взмахом сабли он отрубил голову Ходжи, который был принят Аллахом в число мучеников.

Но возмедие было уже близко.

Преследуя беглецов, Байрам-Али-Хан наткнулся на 6 тугов бухарских всадников (Турецкое слово туг означает хвост яка или лошади, заменяющий знамя у большинства народов центральной Азии. В Бухаре туг отвечал 1.000 человек), которые окружили его небольшой отряд и убили его самого. [43]

Один из авганских военачальников отрезал хану голову, а эмир отправил ее в Бухару, где она была выставлена в течение недели на лобном месте.

Поэт сказал по этому поводу следующий стих:

“Голова Байрам-Али-Хана стала серьгой виселицы?.

Труп хана отдали его матери.

Окрестности Мерва были жестоко опустошены, и головы всадников-шиитов были сложены целой грудой, у подножие виселицы.

Заключив «призрачный» мир, Шах-Мурад вернулся в Бухару...

У Байрам-Али-Хана было три сына: старший Ходжа-Мегемед-Гуссейн был Платоном своего века и славился своей мудростью и знаниями. Он жил в Мешеде (Главный город Хорасана — лучшей персидской провинции), почему власть в Мерве перешла к его следующему брату, Мегемед-Керим-Хану.

При этом последнем случилось между прочим следующее происшествие.

Семь важнейших обитателей Мерва были взяты в плен и отведены в Бухару. Там, по настоянию Шах-Мурада, они стали суннитами и убедили эмира отправить их обратно в Мерв, обещая склонить Мегемед-Керим-Хана сдать город бухарцах.

— Тогда мы будем повиноваться вам, — говорили они, — и станем вашими подданными.

Шах-Мурад велел дать им пышные одежды и отпустил их в Мерв.

Прибыв в родной город, они собрали родных и близких, и сказали им:

— Хотя мы имеем возможность сопротивляться узбекским солдатам, но лучше будет, если мы подчинимся Бухаре и тем отвратим от наших детей и от страны грозящие им беды. Мы сами бессильны, помощи ждать не откуда. У нас нет денег, и нам не на что рассчитывать.

Обитатели города, видимо, склонялись на их сторону, так как более всего хотели мира.

Но ближайший советник правителя, Мегемед-Кули-Хан, сказал своему повелителю: [44]

— Эти семь вельмож были в плену в Бухаре. Боязнь лишиться жизни принудила их принять суннитство и, став сами слугами Шах-Мурада, они склоняют теперь к тому же весь народ. Лучше отделаться от них и устранить таким образом причину смут и волнений.

Керим-Хан принял этот вероломный совет.

Однажды всех семерых вельмож пригласили во дворец, якобы для совещаний по поводу последних дел.

Когда же они прибыли и высказали свои мнения, хан, под каким-то предлогом, вышел из залы, куда вторглись вооруженные люди, в одну минуту убившие их всех. Дома же их были преданы разграблению.

Но спустя некоторое время, мервские жители прогнали от себя Керим-Хана и пригласили из Мешеда его старшего брата, Хаджи-Мегемед-Гуссейна.

Этот последний, возмущенный убийством семерых добродетельных вельмож, приказал забить палками Мегемеда-Кули-Хана, по проискам которого они погибли. Но в то же время он послал к авганскому шаху Тимуру просить помощи против Бухары, так как Шах-Мурад двинул вновь свои войска к Мерву, но, не будучи в состоянии взять сильно укрепленый город, ограничился разрушением плотины, благодаря известной уже читателю измене правителя замка, оберегавшего ее.

Тимур-Шах прислал 5.000 всадников, под начальством Лешкери-Хана-Бердурани и тем замедлил окончательное падение Мерва.

Но скоро между владетелем Мерва и начальником авганского отряда произошла ссора по следующей причине.

У Лешкери-Хана был сын Ханджер-Хан. Он влюбился в сестру Хаджи-Мегемед-Гуссейн-Хана, которая отвечала ему тем же. Но когда владетель Мерва узнал об этом, — он воспылал сильным гневом и, застав однажды ночью Ханджер-Хана на месте преступления, так сильно ударил молодого человека, равного Иосифу по своей красоте, что он умер, вернувшись в дом своего отца.

Хаджи-Мегемед-Гуссейн-Хан, видимо, не ожидал такого печального исхода, но, узнав о нем, приказал также убить и свою сестру.

Подобная жестокость возмутила Лешкери-Хана, и он, отвергнув все мольбы, ушел в Герат, взяв с собою около 2.000 мервских семейств, не пожелавших оставаться на месте. [45]

Положение Мерва стало отчаянным, и оставалось только подчиниться Бухаре, что и было сделано.

Шах-Мурад прислал свои войска и своих правителей, а жителей Мерва постепенно переселил в Бухару.

Так пал славный Мерв-Шахиджан (царская душа)!

VIII.

План развалин. — Байрам-Али-Хан-Кала. — Абдула-Хана, развалины и история ее. — Могилы двух сподвижников Магомета. — Встреча с змеей.

Когда я закончил просмотр книги, данной мне моим хозяином, было уже около 10 часов утра.

Спутники мои все уже встали, и мы согласились воспользоваться утренними часами для поездки на развалины Старого Мерва.

Я сел вместе с поручиком в легкую двуместную тележку, и мы двинулись вперед, как бы открывая путь более тяжелым экипажам.

Лихия лошади подхватили с места, и через минуту, пересекши полотно железной дороги, мы увидели перед собой длинные и высокие стены, сложенные из сырцового кирпича и смазанные снаружи глиной.

— Это самое новое городище, — сказал мне X,— его называют Байрам-Али-Хан-Калой (Кала — по-туркменски крепость), так как приписывают, — хотя и напрасно, — постройку ее тому хану, о котором вы только что читали.

— Вы сказали, — перебил я его, — самое новое городище? Но сколько ж их тогда?

— Собственно нужно считать три: то, которое теперь перед нами, относится к XV-XVIII векам. За ним и немного в стороне от него, мы увидим другое городище, предшествовавшее, по времени, этому и именуемое Султан-Калой. Там сохранились наиболее замечательные постройки, к которым мы собственно и едем. Султан-Кала отвечает XI и XII векам, т. е. периоду наибольшого процветания Мерва. Наконец, [46]

третье, самое древнее городище, именуемое Гяур-Калой или крепостью неверных, лежит за Султан-Калой. В нем уже ничего, кроме мусора и балок, не осталось. Существование его относят к временам владычества в Мерве арабов, т. е. к VIII-XI векам.

— Но это городище, которое теперь перед нами, представляет, как я вижу, замкнутый четыреугольник с стенами весьма солидной конструкции?

— Совершенно верно, это прямоугольник, имеющий по длине около трех четвертей версты, а по ширине около полуверсты. Кругом идут массивные, саженной толщины, стены из сырцового кирпича, представлявшие, по тем временам, несокрушимую защиту.

— При таких стенах, бухарцам, конечно, трудно было брать Мерв, и понятно, почему они ограничивались разорением плотины, но скажите, кто же построил это городище?

— Мне только что пришлось прочитать весьма интересное сочинение профессора Петербургского университета Жуковского, посвященное древностям и истории Старого Мерва. По мнению его, Байрам-Али-Хан-Кала только была названа по имени этого хана, а построена она значительно раньше знаменитым персидским шахом Аббасом Великим, когда он, в самом начале XVII века, занял Мерв и обвел его высокими стенами с глубокими рвами и крепкими башнями.

Мы успели обогнуть юго-западный угол стены и, проехав вдоль западного фаса ее, въехали в широкие ворота, с обеих сторон которых, — судя по развалинам, достаточно еще уцелевшим, — возвышались раньше высокие башни. Тут же видны были достаточно еще сохранившиеся амбразуры, бойницы, галлереи, свидетельствовавшие о сравнительно высоком фортификационном искусстве владетелей крепости.

Но за то вся внутренность городища, которую мы перерезали по хорошо накатанной дороге, оказалась совсем пустой: никаких руин, никаких построек. Я справился у своего спутника, что это значит.

— В этом много виновато наше имение, а также Закаспийская железная дорога. Возводя свои постройки, инженеры нуждались, конечно, в строительном материале и без зазрения совести ломали здешние руины и по особо устроенному рельсовому пути увозили отсюда в вагонетках прекрасный жженый кирпич. [47]

— Но ведь это варварство!

— Мы уже отказались от него и стараемся, наоборот, на сколько хватает сил и средств, поддерживать старину. Но ей тем не менее грозит опасность рано или поздно исчезнуть, если не будут ассигнованы на то потребные суммы. Но это только лишь здесь такое запустение. В смежной части этого городища, в которую мы сейчас въезжаем и которая называется Абдулла-Ханы, сохранилось еще много развалин и иногда настолько хорошо, что можно судить об архитектуре построек.

Действительно, проехав вторые ворота, такие же, как и первые, мы очутились среди развалин, довольно устойчиво выдержавших долгую борьбу с временем и стихиями.

По обеим сторонам дороги, переходившей с бугра на бугор, виднелись в разных местах руины всевозможных форм и видов, перемежавшихся грудами кирпичей и мусора.

В одном месте мы велели остановить лошадей и вышли из брички. Остальная компания последовала нашему примеру.

Перед нами был ряд кирпичных построек, то сохранивших еще свои сводчатые крыши, то потерявших уже их и выставлявших под действие стихий свои и так уже обглоданные и поосыпавшиеся стены. В некоторых видны были глубоко ушедшие в землю подвалы. Кругом лежали кучи мусора и кирпичу, значительно затруднявшие движение.

В виду этого последнего обстоятельства, хотя наши хозяева и говорили, что в северо-восточном углу Калы, или в кремле ее, сохранился двухъэтажный дворец правителя с рядами комнат, с надворными постройками и конюшнями, — большинство моих компаньонов запротестовало против осмотра их, так как проехать туда в экипажах было невозможно за отсутствием дороги.

Обойдя две-три ближайших развалины каких-то цистерн и бань и пропустив вперед экипажи с дамами, мы тронулись по их следам.

— Скажите, — обратился я к своему спутнику, — эта часть крепости примыкает своей западной стеной к восточной стене Байрам-Али-Хан-Калы!

— Да, — ответил он, — одна стена у них общая. Абдулла-Ханы немного меньше Байрам-Али-Хан-Калы, но въездные ворота в трех параллельных стенах их находятся почти на одной линии, и через них-то и идет наша дорога. [48]

— К какому же времени относится эта часть крепости?

— Она возникла в начале ХV века, через два века после ужасного разгрома Старого Мерва или Султан-Калы монгольскими полчищами.

— Кто же ее выстроил, и почему она называется Абдулла-Ханы?

— Первым строителем ее был Султан-Шахрох, сын знаменитого Тимура — этого Железного Хромца, гробница которого, как вы знаете, находится в Самарканде. При жизни отца, Шахрох был правителем Хоросана и Мервской области, как одной из его частей. Нужно думать, что тогда уж он задумал восстановить знаменитый Мерв. Став же султаном, он издал приказ, чтобы все подданные, не занятые на своих местах, шли в Мервский оазис и помогли поднять из пепла старый город. Прежде всего он восстановил плотину на Мургабе и расчистил каналы, ведшие от нее воду к Мерву и засыпанные от времени землей. После этого, как выразился один современный Шахроху поэт, земли, лишенные дотоле воды и разбитые, как сердца влюбленных, получили блеск девственных ланит красавицы и свежесть первого пушка на ее щеках. Изгнаны были со старых заброшенных полей гиены и лисицы, давно уже считавшие их своим достоянием, и на них вновь зашумели сочной листвой роскошные сады, дававшие приют сладкозвучным пташкам и укрывавшие от зноя усталых путников. Народ стал стекаться со всех сторон толпами, заселяя заброшенные места и устраивая базары, бани, караван-сараи, училища и мечети... Через десяток лет разрушения как бы не бывало, и на месте прежних пустырей появился большой и богатый город.

— Преемники Шахроха относились не менее заботливо к начатому им делу, и особенно отличился в этом отношении правитель Мерва, Мирза-Санджар, живший в XV веке, — соименник знаменитого султана Санджара, доведшего Старый Мерв в середине XII века до высшей степени его процветания и в нем же погребенный в мавзолее, который вы скоро увидите. В виду такого совпадения имен один местный поэт сказал:

«Сердце юноши так же оживляется любовью, как и сердце старика:

Строителем Старого Мерва был Санджар и Нового также Санджар». [49]

— Но почему же тогда, — спросил я, — эта часть крепости называется Абдулла-Ханы, а не Шахрох или Санджар-Кала?

— По этому поводу, — ответил X., — должно, кажется, ограничиться одними предположениями, хотя Абдаллах-Хан — личность историческая и некоторое время владел Мервом.

— В начале XVI века, — продолжал он, — Хоросаном и Мервом завладела Персия, хозяйничавшая тут до известных уже вам событий конца прошлого века, когда бухарский эмир Шах-Мурад присоединил оазис к своим землям. Но старые господа этих мест, Тимуриды и Узбеки, не сразу отказались от них и долго враждовали с персами. Абдаллах-Хан был из числа Узбекских государей и известен был в средней Азии своей благотворительностью. Он решил отнять Мерв у персов, и это удалось ему в самом конце XVI века, хотя и на очень короткое время. Перейдя Аму-Дарью, он остановился в Чарджуе, а главных своих вождей послал вперед для рекогносцировки. Но эти последние разошлись во мнениях и разбились на две партии. Одна из них, зная хорошо дорогу, скрытным ночным маршем подошла к северной стене Мервской крепости и, овладев неожиданным нападением несуществующими уже теперь воротами Пехлевана-Ахмеда, вторглась в город. Но жители уже успели собраться и, дав им решительный отпор, выгнали из города. Другая партия заблудилась в окрестностях и, подойдя к Мерву с западной стороны, приступила к закладке огня под ворота, но тут главный предводитель ее был смертельно ранен, и узбеки отступили. На следующий день явился и сам Абдаллах-Хан и ночью сделал приступ, но также был отбит. Также неудачна была и вторая его попытка. Тогда, пылая гневом, он решил устроить общий приступ, но военачальники отговорили его от такого рискованного шага и посоветовали разрушить плотину на Мургабе и, лишив таким образом осажденных воды, заставить их сдаться. Абдаллах-Хан послушал совета и завладел Мервом.

Пока шел этот разговор, мы уже выехали из пределов Абдулла-Ханы и двигались по открытой и слегка всхолмленной равнине, на которой в разных направлениях виднелись развалины всевозможных форм и видов. Особенно бросилось мне в глаза большое куполообразное здание, стоявшее далеко впереди за какими-то валами, и видневшаяся в стороне громадная полуразрушенная постройка конической формы, со сбитой временем верхушкой. [49]

— Большое здание с куполом, сказал X., — это — мавзолей султана Санджара, куда мы собственно и едем: это наибольшая достопримечательность Старого Мерва. А заинтересовавший вас полуразбитый временем корпус — один из старых персидских ледников. Впрочем, персиане и теперь еще строят подобные ледники.

— И хорошо в них сохраняется лед?

— Целыми годами лежит и не тает. Мы также усвоили себе этот способ хранения льда. Жаль, что мы раньше не заговорили об этом, а то я показал бы вам наши прошлогодние ледники. Они находятся как раз у восточной стены Абдулла-Ханы, во рву, где хорошо защищены от солнечных лучей.

Мы подъехали к живому мостику, перекинутому через наполненный водою Меджеур-яб. Дамы подняли крик, когда мост заплясал под ногами лошадей, но переезд совершился благополучно, и мы быстрой рысью двинулись к выроставшей перед нами оригинальной постройке в виде двух стен с нишами.

Через минуту экипажи остановились, и наши хозяева предложили нам выйти посмотреть «гробницы двух сподвижников Магомета».

— Магомета? — спросил я с изумлением.

— Да, Магомета, — ответил X., — так, по крайней мере, говорят надписи на камнях, лежащих над могилами.

К ним вела малопроторенная тропинка, заросшая по бокам разными сорными травами. Тут же стояло несколько построек-руин, в виде комнат с сводчатыми крышами. Направо оказалась старинная, но все еще прекрасно сохранившаяся цистерна с глубоким водоемом. Каменные стены, сводчатый куполообразный потолок, каменная лестница в глубину — все это настолько уцелело, что хоть сейчас можно бы влить надлежащее количество воды, следы которой до сих пор сохранились на стенах цистерны.

Еще несколько шагов, и мы очутились около гробниц двух асх’абов или сподвижников Магомета.

Это были две каменных камеры, сильно пострадавшие от времени, без крыш, с широкими амбразурами в каждой из стен, заделанными деревянными решетками. Внутри каждой камеры лежало по серой мраморной плите с красивой высеченной арабской надписью и с не менее красивым узорчатым пояском на верхнем краю. Камеры не велики и стоят друг от [50] друга на 1 1/2—2 сажени. Сзади их и как бы в защиту воздвигнуты так называемые ворота, или две толстых кирпичных стены с глубокими нишами в каждой из них, замыкающимися наверху острым сводом. По общему кирпичному фону «ворота» и особенно обе ниши отделаны глазурованными кирпичиками разных цветов — то голубого и синего, то красного и белого. В общем получались довольно красивые узоры, подобные которым часто приходится встречать на мусульманском востоке.

— По преданию туркмен, — сказал X., — под этими камнями похоронены два святых проповедника или, — как говорят другие, — брат и сестра благотворители. Те же местные предания приписывают обеим могилам целебную силу, и к ним стекаются на поклонение обитатели окрестностей. Вот эти шесты с тряпками наверху, которые приделаны к камерам, — это приношения правоверных сынов ислама. Весь этот мусор, который валяется кругом: кирпичи, стекляшки, обломки глиняных сосудов — все это собрано по всему полю развалин и принесено сюда усердными богомольцами, в виде жертвы.

— Но вы сказали, что тут похоронены сподвижники Магомета? — спросил я.

— Да, судя по этим надписям. Но, по несомненным данным, как надписи, так и плиты происхождения более близкого к нам времени, чем самые могилы.

— А надписи эти разобраны?

— Профессор Жуковский дал их перевод. Я не могу, конечно, передать вам памятью содержание их, но помню, что на одной плите говорится об Абу-Абдаллахе-Бурейде, которого сам Магомет прислал сюда для распространения Корана и который был несколько лет правителем Мерва и здесь же умер и похоронен — как помнится, в 681 году. Под другим камнем лежит будто бы другой асх'аб — Аль-Хакам, правивший Мервом еще до Бурейды и также умерший здесь за 10 лет до своего преемника. Магомет называл их обоих «очесами жителей востока».

— Но какое варварство, — сказал кто-то: — вон уже отбили угол у плиты.

— Да, — отозвался X., — видно, один из туристов пожелал унести кусочек надписи на память. Но во избежание повторения этого впредь мы вставили в амбразуры решетки.

Одна из дам, отделившаяся несколько от нас и ходившая [52] по смежным развалинам, громко вскрикнула и бросилась назад. Все поспешили к ней, участливо справляясь, что случилось.

— Змея, огромная змея, — задыхаясь, ответила она, — я ходила по гробницам и чуть не наступила на нее.

— Где, где? Покажите, — сказал один из кавалеров, вытаскивая из кармана револьвер, — мы сейчас же накажем ее.

Дама показала место, и все мы пошли туда.

Действительно, шагах в тридцати от могил лежала, вытянувшись среди мусора и травы, громадная змея, не менее, как в сажень длиной и в руку толщиной. Она грелась на солнце и, видимо, не дала себе труда даже пошевелиться, когда дама наткнулась на нее. Но теперь, завидев нас и как будто угадав наши намерения, она подняла свою голову и, раскрыв пасть, издала шипящий звук... Но тут же раздался выстрел, и змея, судорожно изгибаясь, задвигалась всем телом и бросилась прочь: видимо, пуля попала в цель...

За первой пулей последовала вторая, а один из наших спутников-офицеров, выхватив шашку, подскочил сзади и одним взмахом перерезал ее пополам...

И такова была жизненность и ярость змеи, что, перерубленная пополам, она бросилась назад и схватила зубами за шашку с такой силой, что сталь зазвенела от удара. Но тут же третья пуля угодила прямо в голову, и огромное пресмыкающееся, вздрогнув, судорожно вытянулось и издохло.

IX.

Султан-Кала-Мерв при Сельджуках. — Султан Саиджар и высшее процветание Мерва. — Величественный мавзолей, его внешний и внутренний вид. — Легенда о пери-супруге Санджара — Мечеть Ходжа-Юсуп. — Разгром Мерва монголами в XIII веке.

Пересекши кладбище, мы вышли на дорогу, где уже стояли наши экипажи. Я по прежнему сел в бричку рядом с поручиком X.

— Извините меня за мои докучные вопросы,— обратился я к нему, когда мы вновь двинулись среди развалин и каких-то [53] валов или глинобитных стен, — скажите, мы теперь находимся в крепости султана Санджара?

— Да, — ответил X., — уже гробницы асх'абов находятся в пределах Султан-Калы. Площадь ее значительно больше, чем площадь первых двух крепостей, и каждая стена имеет около двух верст длины. Мы сейчас пересекаем южную стену Калы.

— Какая же история Султан-Калы?

— Время основания этого городища с точностью неизвестно, но можно, кажется, предположить, что относится к эпохе Сельджукской династии, которая водворилась в этих краях на развалинах Арабского царства, предшествовавшего турецкому владычеству и просуществовавшего с VII по X век включительно. Уже при арабах Мерв процветал, но при Сельджуках, по словам истории, он достиг высшего расцвета. Он стал столицей Азии, Царем Мира (Мерву было усвоено тогда, как помнить читатель, имя Шагджан или Царская душа. Но иногда называли его и Шахджехан, т. е. Царь Мира), богатейшим и славнейшим городом, рассадником культуры и средоточием науки и искусств. В нем был похоронен, как говорит предание, знаменитый султан Альп-Арслан, погибший в 1702 году, во время похода на Транссоксанию, от кинжала убийцы. По тому же преданию, он был положен рядом с отцом своим Джагри-Беком и дядею Тогрул-Беком и на могиле его, — как будто бы существующей и по ныне, — была сделана следующая надпись:

«Все вы, видевшие величие вознесенного до небес Альп-Арслана, ступайте в Мерв и узрите его погребенным во прахе».

— Но особенно заботился о Мерве, — продолжал мой спутник, — султан Санджар, имя которого вы слышали уже несколько раз. Этот знаменитый государь, которого приравнивают к Александру Македонскому, распространил пределы своей империи до Сыр-Дарьи и Инда и собрал в своей столице, Мерве, громадные богатства из всех завоеванных городов и стран. При нем Мерв-Шахджан разросся до неслыханных размеров... Но первое же военное несчастье султана повлекло за собой и разорение города. В середине ХII века (В 1153 г) Санджар пошел войной на тюркское племя гузов, чтобы наказать их за отказ уплачивать дань. Но он был разбит наголову [54] и сам попался в плен. Гузы, преследуя разбитых турок, подошли к Мерву и потребовали, чтобы султан уступил им свою столицу. Санджар гордо отверг это предложение. Тогда враги взяли силой этот знаменитый город и предали его разгрому. Грабеж продолжался три дня. Все мало-мальски ценное попало в руки варваров. Но, не довольствуясь этим, они предавали мучениям жителей, выпытывая, где зарыты остальные сокровища. Разгромив город, гузы ушли обратно, уведя с собой и султана. Три года томился в этом плену Санджар, но, наконец, ему удалось убежать и вернуться в Мерв. Однако, все эти мрачные события так подействовали на него, что он умер через год и был похоронен в том мавзолее, который выстроил себе заранее, назвав его «домом будущей жизни», и к которому мы сейчас подъедем.

— Вместе с Санджаром закатилась звезда не только Мерва, но и Сельджукской династии... Впрочем, последующие владетели «Царя Мира» также сильно заботились о нем и ко времени нашествия монголов подняли его опять на прежнюю высоту. Но эти ужаснейшие враги цивилизации, нагрянув на страну в первой четверти XIII века, предали Мерв неслыханному разгрому и положительно не оставили в нем камня на камне. После этого разгрома жизнь замерла в нем на 200 лет, пока сын Тимура, Шахрох, как я уже рассказывал вам, не обратил на эти благословенные места, текущие медом и млеком, своего милостивого взора и не приказал заново отстроить город, заложив его, по мусульманскому обычаю, не на старом пепелище, а несколько в стороне.

— Однако вот мы и приехали, — сказал X., прерывая свой рассказ, когда мы по скверной бугристой дороге, шедшей по голой, всхолмленной грудами кирпичей и мусора местности, добрались до громадного начавшего разрушаться здания с куполообразной крышей — того самого, которое бросилось мне в глаза еще при выезде из Абдулла-Ханы.

— Что-за громада! — невольно сказал я, — и какая прекрасная архитектура!

И, действительно, нельзя было не преклониться перед этим сhef-d’oeuvre’ом строительного искусства, перед этой красивой громадой, возникшей еще в XII столетии и до сих пор так мало поддавшейся действию времени и стихий!

— Да, забыто старое искусство, — сказал кто-то из моих спутников, — какая из нынешних построек выдержит такой [55] огромный период и с такой честью, как этот мавзолей султана Санджара?!.

Прежде, чем войти во внутрь мавзолея, мы обошли здание снаружи и удивлялись его размерам и красоте стиля.

В основание его положен правильный полукуб, на который поставлен цилиндрической барабан, закрытый сверху довольно плоским куполом. Кругом барабана шли полуобрушившиеся уже третьеярусные ходы галлереи, украшенные изящными колоннами и пилястрами и красивыми узорами лепной работе — из глины и терракоты. Сводчатые амбразуры окон пересекали в разных местах галлереи и были украшены разными узорами или арабскими надписями.

Все это, вместе с огромными размерами здания (Высота около 14, длина и ширина около 12 саженей), производило сильное впечатление и невольно переносило мысль к тем отдаленным временам, когда миллионы людей гибли по манию завоевателей полумира, а другие миллионы стекались для постройки им мавзолеев и великолепных памятников!..

Но внутри мавзолей оказался еще величественнее, еще грандиознее, так как пол его (земляной теперь) лежал значительно ниже уровня наружной земли, засыпавшей в значительной степени цоколь здания.

Огромный и плоский купол, опиравшийся на круглый барабан и ничем, кроме этого последнего, не поддерживаемый, уходил высоко вверх. Казалось, он просто висел в воздухе без всяких опор и каждую минуту готов был рухнуть вниз и погребсти под своими развалинами смельчака, осмелившегося вступить под его своды и нарушить царившие там покой и тишину...

— Я боюсь, — сказала бывшая с нами барышня, — этот противный купол сейчас упадет и раздавит нас всех...

— О, непременно, — отозвался один из кавалеров, — он именно нас-то и поджидал столько веков.

— Вы смеетесь, — рассердилась она, — а я, правда, боюсь и ни за что не войду во внутрь здания!..

И, действительно, осталась во входе, прорезывавшем могучую, более чем в сажень толщиной, стену мавзолея и защищенном сверху высокой аркой.

Остальная компания вошла во внутрь мавзолея и с любопытством присматривалась к его могучим стенам, покрытым [56] когда-то лепными орнаментами, разноцветной гразурыо и арабскими надписями, почти изглаженными уже беспощадной рукой времени и неудачными реставрациями; к стрельчатым окнам и громадному барабану, на которых сохранились еще кое-какие украшения и особенно одна круговая узорчатая надпись голубой глазурью по белому фону; к глубоким гнездам в нижней части стен, служивших, очевидно, для балок, поддерживавших пол, и поднятым значительно над землею; и опять таки к громадному куполу, который будто каким волшебством держался на воздухе и имел в центре большое круглое отверстие.

— Этот купол, — сказал кто-то, настоящий chef-d’oeuvre строительного искусства. Как гениально устроен он и как целесообразна и вместе красива эта система спарочных сводов, поддерживающих его и один из другого исходящих!

Разговор происходил внутри мавзолея, около гробницы султана Санджара, стоящей по средине здания и представляющей большой кирпичный ящик, вымазанный глиной. Он поставлен будто бы над могилой знаменитого Сельджукида, которого туркмены почитают за святого и приносят ему в жертву разный хлам, — вроде битого стекла, кусков кирпича, тряпочек, или горсти пшеницы. В головах гробницы поставлен шест, к которому наверху прикреплена самая обыкновенная и притом грязная тряпка.

При осмотре здания, мы не могли, конечно, не заметить, что оно сильно обветшало, и рано или поздно от этого величественного многовекового памятника останется одна груда развалин, если своевременно не придут ему на помощь.

Купол уже дал большую трещину; потрескался барабан, потрескались стены... Потоки грязной воды, проходящие свободно во внутрь, портят остатки внутренних украшений и приближают момент «кончины» всего здания.

— Но мечеть, видимо, усердно посещается и теперь, — сказал кто-то, — вон сколько здесь набросано дынных корок. А вот и кожа правоверной змеи, которая, очевидно, приползла в мечеть для перемены ее близ гроба святого.

— Позвольте, позвольте, господа, — сказал другой из моих спутников, стоявший в противоположном углу мавзолея, — обратите внимание, какой тут великолепный резонанс.

И, действительно, при 40-аршинном расстоянии между диагонально-противоположными углами здания, каждое слово, чуть [57] слышно произнесенное в одном углу, отдавалось в другом с необычайной ясностью и отчетливостью, как будто источник звука находился на расстоянии одного шага.

— Да, во всех отношениях великолепное здание, и очень жаль, что оно осуждено на разрушение...

Выходя из мечети, наткнулись на толпу туркмен, собравшихся, очевидно, для поклонения могиле «святого» и вошедших в мавзолей, как только мы его оставили...

Севши вновь в экипажи, мы обогнули мечеть и по отвратительной дороге, заставлявшей дам поднимать громкие вопли и мешавшей разговору, добрались через некоторое время, среди той же голой местности, к последней достопримечательности Мерва — к мечети Ходжа-Юсуп.

Это небольшой двор, охваченный со всех сторон стенами и постройками. Посредине двора стоит надгробная камера с арками по бокам, заделанными решетками. Внутри камеры находится кирпичный ящик, покрытый двумя коленкоровыми чехлами.

— Здесь похоронен, по преданию, святой подвижник и аскет Ходжа-Юсуп, — сказал нам X. — жил он при султане Санджаре и прославился, как проповедник ислама. Он собирал предания о жизни Магомета, 38 раз был в Мекке, 10 тысяч раз прочел в свою жизнь Коран и знал наизусть до 700 сочинений по разным отраслям знаний. На поклонение его гробу стекается сюда много мусульман, предающихся созерцанию и размышлению о 99 божеских совершенствах вот в этом минарете, который стоит около гробницы...

Через час, по той же дороге, через все три калы, мы вернулись обратно в имение, где нас ждал прекрасный обед, а вечером, в тот же день, сердечно поблагодарив любезных хозяев, я уехал с пассажирским поездом в Мерв, куда меня отзывали служебные дела.

_________________________________

В заключение этой главы я не могу не остановиться на одном из интереснейших моментов жизни Старого Мерва, а именно на его разорении монголами в XIII веке. Проф. Жуковский, в вышеназванном сочинении своем, подробно описывает этот момент. Его рассказом я руководствуюсь в дальнейшем изложении.

Перед нашествием монголов, в Мерве проживал в течение трех лет знаменитый арабский путешественник и [58] географ Якут. Он восторженно отзывается об этом городе в своем сочинении «Алфавитный реестр стран» и между прочим говорит, что в 1219 году, когда он покинул Мерв, этот последний был в удивительно цветущем состоянии. «Если бы не нашествие татар и бедствия, которые от него приключились, я окончил бы свою жизнь в Мерве. Так я был прельщен нежностью, доброжелательностью и вежливостью его жителей и очарован заключавшимися в нем книжными богатствами по части основных наук. Мерв имел тогда 10 библиотек-вакфов, более богатых сочинениями, чем библиотеки любого другого города»... Одна из этих библиотек, составленная вельможею султана Санжара, состояла из 12 тысяч томов!..

И через два года от богатого города остались одни лишь развалины!...

«Перед появлением монголов, — говорит историк Джувейни, — весь Хоросан был в цветущем состоянии, особенно Мерв, который был некогда столичным городом султана Санджара, прибежищем малого и великого. Площадь его выделялась из стран Хоросанских, и птица безопасности и благополучия летала во всех концах его. Количество населения его соперничало с каплями весеннего дождя, а земля соревновала с небом. Помещики, по изобилию благ, равнялись с царями и начальниками своего времени, с вельможами и властелинами мира».

Первые же вести о приближении монголов возбудили панику в Мерве, а когда к нему подошел авангард их, — под начальством тех же Джебе-Нойона и Субудая, которые разили русских князей на Калке, — то правитель Мерва изъявил полную покорность и подчинение. Благодаря тому, завоеватели удовольствовались «малым угощением» и ушли далее, не тронув «Царя Мира». Но тут же в Мерве начались раздоры и соперничество за власть, что дало повод татарам вмешаться в его дела, а в 1221 году осадить его и затем предать огню и мечу.

При осаде одного из хоросанских городов пал любимый внук Чингиз-хана, Мутуген, сын Джагатая. Разгневанный этим, Чингиз приказал царевичу Тули-хану разорить все города Хоросана, не щадя никого из их обитателей, от трудного младенца до 100-летнего старика.

Исполняя этот приказ и предавая разгрому все, что попадалось [59] ему на пути, Тули-хан очутился в 1221 году под стенами Мерва с 70-тысячным войском.

Он сам лично с 500 избранных обошел город и в течение 6-ти дней все смотрел на вал, стену, ров и городские минареты, сомневаясь при таких мервских твердынях в успехе. На седьмой день, стянув войска, он подошел к городским воротам и начал войну. Жители сделали две вылазки, но обе окончились неудачно. Монголы без всякого труда загнали смельчаков в ворота и кольцом обложили город, так что и вход и выход стали невозможны. Ночью всюду стояла стража. Правитель Мерва, Муджир-аль-Мульк, видел единственное спасение в покорности. Он отправил к Тули-хану послом для переговоров мервского имама Джемал-аль-Дина, прося пощады. Тули-хан ответил обещаниями и заверениями, после чего Муджир-аль-Мульк сам поехал к нему на поклон с богатыми подарками. Осведомившись о положении города, Тули-хан потребовал список богачей. Муджир-аль-Мульк указал 200 человек. Их привели и выпытывали о сокровищах и драгоценных вещах. Затем войско вступило в город и четверо суток выгоняло жителей в поле, безжалостно разлучая мужей с женами, детей с родителями. Все они были разделены между солдатами и избиты. Исключение составили заранее намеченные 400 избранных и несколько младенцев мужеского и женского пола, которые были уведены в плен. Говорят, что на долю каждого воина досталось 300-400 человек. За ночь было столько убито, что возвышались горы трупов и кровь текла рекой. После того Тули-хан приказал сломать стену и разрушить крепость. Покончив с грабежом и разором, монголы поставили одного из мервских вельмож правителем народа, который несомненно должен был собраться из разных углов. Попрятавшийся люд стал, действительно, выходить из укромных мест, и собралось его около 50 тысяч. Монголы, шедшие за Тули-ханом, претендуя на свою долю в человекоубийстве, хитростью выманили народ в поле: попросили, чтобы каждый житель вынес им в подоле пшеницы. Началась резня уцелевших от первого побоища. Один из почтенных в Мерве сейидов с помощниками 13 суток считал убитых. Оказалось, что погибло, не считая жителей предместий и деревень, 1.300.000 человек!

Через некоторое время последовало новое разорение, при чем погибло около 100 тысяч человек. Их десятками связывали [60] вместе и уводили в плен. Город был отдан на грабеж солдатам, и все в нем было предано разрушению. Затем монголы удалились, но один отряд остался добивать уцелевших. Употребляя разные средства, в роде обычного призыва к молитве, они выманивали их из укромных мест и избивали в течение 41 дня. Осталось только несколько жителей, но новый отряд уничтожил и их.

В конце концов от Мерва, Души Царской, осталось только около 12 индийцев почти детского возраста, а по другому преданию, уцелело всего четыре души. Город стал обителью гиен и хищных зверей. От дерев не осталось ни одной ветки, а от дворцов — ни одного бельведера.

«Гневный Создатель, — говорит историк Хафизи-Абру, — до такой степени постиг народ тот, что около 200 лет ни для одного путника не было тени, в которой он отдохнул бы хотя минуту, а у жителя не было соседа, которому он мог бы рассказать об ударах судьбы».

Через двести лет, как знает уже читатель, Старый Мерв был возобновлен султаном Шахрохом, но в конце прошлого и в начале настоящего веков и этот новый город погиб под ударами бухарцев.

И где прежде процветала пышная культура, где были сосредоточены все богатства мира, где развивались науки и искусства, — там теперь стоят одни развалины — обиталище шакалов и змей!

Sic transit gloria mundi!

A. Андреев.

Текст воспроизведен по изданию: На развалинах древнего Мерва. (Из путевых записок) // Русский вестник, № 10. 1896

© текст - Андреев А. 1896
© сетевая версия - Тhietmar. 2016
© OCR - Ялозюк О. 2016
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русская старина. 1896