АНДИЖАНСКОЕ ВОССТАНИЕ 1898 г.

Поимка ишана и других мятежников. Вслед за отражением нападения андижанская уездная администрация приступила немедленно и весьма искусно к поимке мятежников, в чем ей значительно содействовали должностные лица туземной администрации. Отправленный андижанским уездным начальником, подполковником Коишевским, для захвата ишана Мадали, избаскентский участковый пристав штабс-капитан Агабеков, посадил на лошадей десять человек нижних чинов 20 линейного кадрового батальона и в сопровождении их, а также своих джигитов и двух русских андижанских жителей, пожелавших принять участие в поимке ишана, безостановочно шел по пятам бежавшего виновника мятежа, который, как можно было судить из расспросов попутного населения-о проезжавших людях, двигался на северо-восток, к Семиречью.

На другой день к вечеру штабс-капитан Агабеков был уже в горах у селения Чарвак, что приблизительно в 90 верстах от Андижана. Расположившись сам в этом кишлаке, он расставил джигитов по четырем дорогам, ведущим в Чарвак, по два на каждую, при самом въезде в селение. Вскоре на одной из этих дорог появилось четыре всадника, из которых один, заметив джигитов, быстро поскакал назад, а из трех остальных один, оказавшийся потом ишаном Мадали, назвался наманганским ишаном и, получив от джигитов уверение, что они добрые мусульмане, попросил вернуть бежавшего товарища. Тогда один из джигитов, показывая вид, что исполняет эту просьбу, поехал сначала в сторону бежавшего, а затем поскакал за помощью. Когда он с подкреплением вернулся к ишану, то последний хотел стрелять, но джигит, быстро соскочив с лошади, подошел к нему со словами «благослови, ишан» — и когда тот, чтобы исполнить просимое, взял револьвер под мышку, то был схвачен джигитами вместе с его спутниками и 20 числа штабс-капитаном Агабековым доставлен в Андижан.

23 мая в местности Дунгурама джигитами кугартского волостного управителя был задержан ныне уже казненный Субханкул, один из ближайших помощников ишана Мадали. Он принадлежал к семье Араббаевых (кишлак Кара-Курган), принимавшей большое участие в восстании. У Субханкула при обыске был отобран изящный небольшого формата коран ишана и в нем фирман султана.

Поимки и аресты причастных к делу лиц шли быстро и энергично и как в Андижане, так и в Оше места заключения оказались вскоре переполненными. К 3 июня, дню прекращения производившегося мной расследования (По случаю выезда в Джизак для встречи и доклада вашему высокопревосходительству (Прим. в подлиннике)), число арестованных было следующее:

1. В Ново-Маргеланской областной тюрьме ... 70 чел.

2. » сел. Таджике и Ассаке, Маргелланского уезда … 41 »

3. В Ошской тюрьме … 121 »

4. » Андижане … 139

Итого .... 371 чел.

3 июня, по указаниям, данным андижанской уездной администрацией, ассакинским участковым приставом, штабс-капитаном [152] Бржезицким, розыскан в солении Кизыл-Аяк, Ассакинской волости, и задержан, племянник шпана Мадали, 14-летний мальчик Абдул-Азис. Ок был вместе с ишаном во время движения на Андижан и бежал с ним, но затем был оста плен на переправе через Кара-Дарью и с того времени неизвестно где находился. Мальчик этот, по имеющимся сведениям, был предназначен ишаном, в случае успеха восстания, в ханы. Мной было отдано распоряжение о. немедленном доставлении Абдулы для допроса и содержания под стражей в Андижан, где он теперь и находится.

В тот яге день. 3 июня, от начальника Аулиеатинского уезда мной было получено но телеграфу донесение о появлении в Сусамырской волости, Андижанского уезда, шайки Шадыбека, также поднявшего знамя восстания, и сделаны распоряжения о его поимке.

Как выше доложено, 4 июня я выехал из Андижана для встречи вашего высокопревосходительства в Джизаке, по прибытии в который 5 июня получил приказание обратиться к исполнению прямых своих обязанностей по знанию военного губернатора Сыр-Дарьинской области.

Возвратившись в Андижан ночью 6 июня для преподания данных вашим высокопревосходительством указаний генералам Чайковскому, Ионову и Долинскому, и на другой день перед отъездом в Ташкент получил сведение о том, что кугартский волостной управитель участвовал в заговоре ишана Мадали, причем должен был в случае успеха нападения на Андижан сделать нападение на находившихся на подножном корму артиллеристов и казаков.

Несостоявшееся нападение на Ош. Что касается до находящегося в тесной связи с делом ишана происшествия в Ошском уезде, то по сему предмету до 3 июня имелись следующие сведения.

В воскресенье, 17 мая, в 1 ч. дня к ошскому уездному начальнику подполковнику Зайцеву явился на квартиру бывший волостной управитель Карабек Хасанов (племянник Курбан-Датхи) и, через арык-аксакала Ибрагима Чанышева, заявил следующее: «Проживающий в кишлаке Минь-тюбе, Маргеланского уезда, ишан Могамед-Али-хальфа для прославления своего имени каждый день кормит массу народа и через рансов старается расширять славу о себе по всем уездам.

Сегодня прошел слух, что в обширном замкнутом дворе ишана был совет о его помощниками (хальфа) и раисами (блюстителями веры), на котором постановлено призвать народ к священной войне. Получил эти сведения, подполковник Зайцев приказал старшему аксакалу проверить слухи, а Наукатскому волостному управителю, находившемуся в это время в Оше, немедленно выехать в Кыркальское общество, где проживает наибольшее число приверженцев ишана из киргиз рода Баргы-Атамерек. В 6 ч. пополудни к подполковнику Зайцеву вновь приехал Карабек с Чанышевым и сообщил, что тревога распространяется, говорят про письма, полученные от ишана киргизом Умарбек-Датхой и бывшим волостным управителем Саттыбаем; в то же время бывший серкер (Серкер — сборщик податей в среднеазиатских ханствах) Ирис-Менде подтвердил, что все разговоры в чайхане идут о Мадали-хальфе, который превратился во врага русских и будет воевать на чудесной белой лошади, а япалакский киргиз Иш-Могамед- Кувашбаев. знакомый Чанышева, передал фамилии некоторых участников из Япалакского общества. В виду этого подполковник Зайцев выехал к начальнику съемочного отделения военных топографов предупредить его о принятии предосторожностей на местах работ, а затем, вместе с ним к командиру 4 линейного батальона с просьбой выдать [153] казакам съемочных партий ружья, а также для справки известно ли ротам, где и какие места следует им занимать в городе в случае тревоги.

В 9 ч. вечера к подполковнику Зайцеву явились старший аксакал Акбуринской волости, старшины Япалакского и Тюлейкентского обществ, и, со слов киргиза Мама-Исаева, заявили, что сообщники шпана собираются в горах Науката на местности Ак-Терек, где приготовляется боевое знамя.

Решив захватить скопище на месте, подполковник Зайцев с 6 полицейскими и 4 конными стрелками 4 батальона, при офицере охотнике, в 11 ч. вечера выехал к месту беспорядков, причем, по соглашению а воинским начальником, принял меры военной охраны города, о чем и донес по телеграфу военному губернатору. Проездом через Япалак подполковник Зайцев послал местного старшину для охраны партии военного топографа Косценича, а на 18 версте встретил идущего в Ош наукатского волостного управителя, заявившего, что вблизи перевала Чакмак он дал подержать свою лошадь пятидесятилетнему Кадыркулу, который, отведя ее в сторону, вскочил в седло и, пользуясь темнотой, скрылся. Видя по дороге аулы летовок, в которых не было ни одного мужчины, подполковник Зайцев убедился, что сходка действительно существует.

Пройдя 45 верст, на рассвете 18 мая в глухой долине Ак-Терека он окружил мечеть ишана Мадали, но скопища уже не застал. Здесь был и им захвачены иман и человек 20 участников сходки. Приказав, разрушить мечеть, служившую местом сбора, подполковник Зайцев, выехал обратно в Ош, а волостному управителю, с оставленными при нем 4 вооруженными полицейскими, приказал охранять корпуса военных топографов подполковника Парийского, водворить порядок в Кыркольском обществе и арестовать участников сходки, разбежавшихся по летовкам.

Получив в 2 ч. дня 1.8 мая сведения о бывшем нападении на лагерь в Андижане, подполковник Зайцев в 4 ч. осмотрел улицы и базары туземного города, послал инструкцию самоохраны Покровскому поселку и установил усиленные ночные разъезды.

Вместе с тем подполковник Зайцев приступил к производству дознания. Дознанием этим, между прочим, выяснено, что в воскресенье 17 мая, по письму шпана к Умарбеку, раисы и некоторые более приближенные к ишану диваны, собрали к вечеру до 300 человек киргиз на Ак-Тереке, где приготовили бунчук и значек. Огнестрельного. оружия у них не было; предполагалось драться, кто чем мог — ножами, батиками и палками. Каждый правоверный имел при себе освященную ишаном палочку-зубочистку, игравшую роль предохранителя от смерти. Общим сборным пунктом был назначен Тамчи-Булак, в 12; верстах от Оша. В это место ожидались: сам Умарбек-Датхи, жители Япалакского общества, Саттыбай о ошцами и мелкие партии из разных мест, не успевшие прибыть на Ак-Терек. К полночи на Тамчи-Булаке, во главе с братом Умарбека Мулла-Атабек-Бек Муратовым, пришли жители Кыркомсая и ак-терекцы и, в ожидании подхода япалакцев и других партий, более почетные лица держали совет. В это время прискакал пятидесятник Таш-Ат с известием о выезде подполковника Зайцева. Тогда поднялась тревога и вся толпа с криком: «Алла-акбар» бросилась в разные стороны по ущельям гор, причем некоторые поскакали к ишану с известием, что заговор открыт.

Несостоявшееся нападение на Маргелан. Имеются указания, что предполагалось также произвести нападение и на Новый Маргелан, но сведения, относящиеся до этой части дела, до 3 июня были еще скудны. Насколько можно судить, руководителем [154] этого нападения должен был; быть старо-маргеланский житель ишан Иноят-хан, который еще до восстания собирал и кормил у себя много народа. По имевшимся до 3 июня данным, в ночь с 17 на 18 мая в условленное время собралось так мало мятежников, что Иноят-хан на нападение не решился; большая часть его шайки разошлась в разные стороны, а сам он пошел на соединение с ишаном, по дороге к которому у селения Кува убил мещанина Дробышева, ехавшего верхом в Маргелан. Иноят-хан, отправившийся с небольшим числом приверженцев, ишана уже не догнал. До 3 июня не имелось следов Иноят-хана, но в этот день из Маргелана получены сведения о месте его убежища в Андижанском уезде, и есть основания надеяться, что он будет розыскан.

Признаки возбуждения мусульманского фанатизма в Туркестанском крае и Бухаре. Указания на влияние из Турции и Афганистана. Таковы в общем своде сведения, которые были добыты производившимся расследованием о мятеже, поднятом минь-тюбинским ишаном Могамед-Али. Следствие, продолжающееся по сие время, раскроет, вероятно, все подробности заговора, причем было бы особенно желательно выяснить степень вредного влияния, шедшего из Турции и Афганистана. Что это влияние существовало, можно заключить из того, что в последнее время в крае часто появлялись турецкие подданные без определенных целей и надлежащих документов, а также присылались из Турции для распространения в народе иллюстрированные константинопольские издания, прославляющие победы турок над греками и попрание христианского креста; наконец, пример поднявшего мятеж ишана показывает, что на него воздействовали из Константинополя, если и не прямо из Ильдиз-киошка (Дворец турецкого султана Абдул-Гамида в Константинополе),то, вероятно, из сфер, близких к нему.

Что глава мусульман, турецкий султан, занят был, после побед своих над греками, мыслями об оживлении, укреплении и утверждении мусульман в идеях ислама, можно судить по тому, что ям в минувшем году устанавливались, по сведениям англо-индийских газет, сношения в этом смысле с Афганистаном, причем произошел даже обмен доверенными посланцами. Афганский эмир принял в конце 1896 г. новый титул «блюстителя веры», начал чеканить особую золотую монету для образования фонда на предмет священной войны и издал в Кабуле под своей редакцией две книги о джихате.

Из «сведений», представленных уратюбинским участковым приставом, видно, что осенью прошлого года какие-то афганцы убеждали матчинцев стать на их сторону, в случае войны, а в мае текущего года в Фальгарской волости, Пенджекентского участка, был задержан загадочный афганец, который не мог объяснить цели своего прихода и умышленно путал свою речь. Уже одни эти факты указывают на то, что в Туркестане были турецкие и афганские эмиссары, а дальнейшее расследование в этом отношении дало бы, вероятно, обильные данные, подтверждающие вредную деятельность у нас выходцев из Турции и Афганистана. Деятельности этой мы обязаны, весьма заметным в последнее время, фанатическим возбуждением туземного населения, проявляющимся почти повсеместно в Средней Азии в различных неприязненных действиях в отношении русских людей; так, недавно к Аулие-Ате киргизы завели ссору и нанесли оскорбление действием двум унтер-офицерам без малейшего повода со стороны последних; к Ташкенте замечалось, что туземцы при встрече с русскими стали часто отплевываться, что является выражением пренебрежения, а в Бухаре фанатик убил железнодорожного сторожа и покушался на жизнь [155] другого русского прямо во имя «газавата», о чем чистосердечно и заявлял следователю, однако, без внешнего даже выражения раскаяния к содеянном им преступлении. Бухарские власти, в угоду нашему правительству, казнили этого преступника, но дали ему, кик показывают частные сведения, возможность сказать с эшафота краткую, но сильно фанатическую речь и прежде, чем подвергнуть его позорному повешению, перерезали ему горло, что, насколько известно, открывает для него, но понятию мусульман, врата Могамедова рая. Таким образом от приподнятого в последнее время фанатизма не свободны, по-видимому, и некоторые представители правительства дружественной нам Бухары.

Степень виновности причастных к делу лиц. Представив выше очерк действий по умиротворению Ферганской области и расследованию обстоятельств мятежа, поднятого ишан Могамед-Али, а также свод сведений, добытых производившимся мной с 23 мая по 3 июня включительно расследованием о личности ишана и самом мятеже, перехожу к определению виновности причастных к делу лиц (В настоящее время местность пред крепостью и лагерями, по распоряжению моему и под наблюдением офицеров генерального штаба, очищена от садов и построек и в достаточной мере сглажена (Прим. в подлиннике)).

...7) Вся выборная туземная администрация оказалась вообще далеко низке своего назначения. Волостные управители явились пассивными, частью активными и даже главными (Кулинский волостной управители) соучастниками ишана. Из всего состава туземной администрации. без сомнения знавшей о заговоре, донес о нем только один минь-тюбинский волостной управитель и то лишь накануне нападения на лагерь, хотя сам яге признался, что ему известно было о заговоре еще 13 мая. Степень виновности большинства отдельных лиц из состава туземной администрации не могла быть окончательно установлена в короткое время моего расследования, но выяснится производящимся следствием.

Сверх тех лиц, преступность которых уже установлена следствием, нельзя не признать виновными жителей местностей, составлявших театр беспорядков, так как они без сомнений знали о подготовлявшемся восстании, но не донесли об этом властям, за что военным полевым судом были бы приговорены к смертной казни или к каторжным работам. Такое поголовное осуждение и наказание на практике явилось бы неудобным во многих отношениях. Но, с другой стороны, нельзя не признать, что смертная казнь главных виновных и отправление на каторжные работы и в ссылку второстепенных преступников с оставлением всех остальных без наказания, едва ли были бы достаточны для предупреждения подобных преступлений в будущем, тем более, что одна только личная ответственность, после первого времени горя в некоторых семьях, оставила бы в населении лишь впечатление, что люди пострадали во имя ислама, за что они, по убеждению единоверцев своих, найдут награду в раю Могамеда и сохранят по себе славу героев, столь заманчивую для фанатиков мусульманства,

В виду всего этого казалось бы целесообразным к наказаниям, которые будут определены отдельным преступникам по суду, присовокупить еще и следующую меру Общего характера: зачислить в собственность казны земли владельцев, по участкам которых проходила мятежно я шайка ишана Мадали от кишлака Минь-тюбе (Таджик и Кашгар) до подгородного у города Андижана кишлака Дон, включительно, переселив всех поголовно жителей сих мест на жительство в другие части империи. Переселение это, заменив собой смертную казнь, каторжные работы и ссылку в Сибирь, явилось бы таким образом мерой гуманной и в то же время не оставляющей без наказания жителей [156] территории, где явно готовилось восстание и проходила вооруженная шайка ишана. Кроме того, мера эта, разрушив насиженные гнезда, переходившие от отцов к детям, и заставив покинуть родину, которая для всех дорога, навсегда осталась бы в памяти населения, причем напоминанием о ней явилась бы полоса земли от кишлака Минь-тюбе до Андижана, изъятая из пользования туземцев и отданная впоследствии русским крестьянам.

Поселение же последних на этой полосе имело бы весьма полезное значение в политическом отношении, создав прочное усиление русского элемента в Фергане; с другой стороны, выселение туземцев, этих природных ирригаторов, в те местности Европейской России, где производятся оросительные работы, принесло бы существенную пользу этому делу. Если же выселение в сих размерах признано было бы неудобным, то полагал бы во всяком случае применить его относительно жителей кишлака Минь-тюбе, состоящего из двух селений Таджик и Кашгар, где жил ишан Мадали, и кишлака Куля, где был убит мятежниками мещанин Бычков.

Причины мятежа и внезапности нападения на Андижанский лагерь. По соображении всех обстоятельств и событий, сопровождавших действия ишана Мадали и его сообщников, можно безошибочно сказать, что главнейшая причина рассматриваемого мятежа заключается в мусульманском фанатизме, повсеместно значительно оживившемся в последнее время и нашедшем в данном случае такого влиятельного ревнителя, каким был минь-тюбинский ишан. Весьма возможно, что к нему примкнули и люди, имевшие личные неудовольствия против русской власти, но никаких общих или частных жалоб и даже сетований обвиняемыми заявлено не было. Указания главы мятежа, ишана Мадали, на запрещение паломничества в Мекку, отмену зякета и хераджа (Херадж – поземельный налог, накладываемый мусульманскими государями на не-мусульман) и упразднение некоторых вакуфов является выражением недовольства, имеющего религиозный характер, т. е. сводятся к той же указанной выше причине восстания.

Это последнее могло быть предупреждено задолго до 18 мая, если бы власти имели сведения о готовившемся религиозном движении и придавали ему надлежащее значение и если бы затем у них своевременно были сообщения о заговоре для нападения на русские войска, так как в таком случае сборища мятежников было бы настигнуто в Минь-тюбе и нападение на роты 20 линейно-кадрового батальона не имело бы места. Но среди населения, в большинстве сочувствовавшего замыслам ишана, и даже среди лиц туземной администрации не нашлось никого, кто бы своевременно предупредил о планах фанатика Мадали. Это обстоятельство заслуживает серьезного внимания.

По покорении края и особенно со времени завоевания Кокандского ханства мятежные шайки появлялись часто, и до 18S5 г. не проходило почти ни одного года, чтобы где-нибудь в Ферганской области не бродили банды мятежников или разбойников. Условия для существования их были в то время особенно благоприятны: бывшие ханские армии, дворцовая челядь и чиновники без дела и средств к жизни, представляли каждому фанатику, авантюристу или разбойнику готовый материал для составления отряда или шапки. Но до настоящего года никогда не было случая, чтобы русская власть но получала своевременно сведений о готовившемся восстании.

Такая разница в положении вещей прежнего и нынешнего времени вполне соответствует разнице в порядке нашего управления краем до и после 1887 года. Первый туркестанский генерал-губернатор К. П. [157] Кауфман, на опыте познавший слабые стороны действовавшего тогда проекта положения об управлении Сыр-Дарьинской и Семиреченской областями, ввел при образовании Зеравшанского округа, а затем и Ферганской области, значительно измененный порядок управления этими новыми нашими территориальными приобретениями в Средней Азии, заменив прежде всего выборное начало системой назначения на должности по туземной администрации.

Избрав уездных начальников (и их помощников) из выдающихся войсковых офицеров, Константин Петрович обеспечил их значительным содержанием, облек своим доверием и, по высочайше предоставленной ему власти, дал им большие полномочия, в том числе право председательствовать в съездах народных судей и право разбирать и решать семейные и брачные дела туземцев. Эти высоко поставленные в глазах населения, привыкшего повиноваться только сильной власти, уездные начальники избирали, в свою очередь, на должность волостных управителей, где это было возможно, лиц, пользовавшихся в своей туземной среде общим доверием и уважением.

Так как волостным управителям было сравнительно большое содержание (до 1200 р. в год), прекрасно обеспечивавшее их благосостояние, то у них не было побудительных причин для поборов с народа. Обеспеченность в материальном отношении и полная независимость от населения, в связи с почетным положением, а также огромная разница в нравственном отношении между русскими начальниками и корыстолюбивыми чиновниками ханского правительства, заставляли волостных управителей не только крепко дорожить своими местами, но и признать нравственное превосходство русской власти, причем большинство лиц туземной администрации искренне привязалось к своим начальникам и стало дорожить установившимся порядком. А так как волостные управители, как уже упомянуто, в большинстве пользовались, в силу личных качеств своих, уважением и доверием населения, то около них образовалась русская партия, предпочитавшая наше, русское, управление всякому другому, и из среды этой партии мы всегда своевременно получали сведения о всякого рода брожениях или движениях в массе народной, а также о замыслах фанатиков или авантюристов и, благодаря этому, мятежи прекращались большей частью в самом зародыше и никогда не были для нас вполне неожиданными.

С введением в действие положения 1886 г. об управлении края, обстоятельства скоро изменились существенным образом, — к сожалению, в неблагоприятную сторону. Положением этим власть и значение уездных начальников, на коих, главным образом, лежали обязанности по сохранению спокойствия в крае и установлению уважения и привязанности к русскому правительству, без всякой нужды умалены, причем значительно увеличена письменная деятельность в канцелярии, чем сокращена до минимума возможность объезда вверенных им обширных территорий.

Число чинов русской уездной администрации, бывшее и до того времени недостаточным, уменьшено в 1887 г. далеко более возможного. Достаточно упомянуть, что в Ферганской области с населением в 1 1/2 миллиона, число уездных начальников, их помощников и участковых приставов, ограничено 17 человеками, тогда как в подходящей к ней по составу населения Елизаветпольской губернии с 800 тыс. душ населения, этих чинов состоит 43 человека, причем обязанности их гораздо менее сложны, чем в Фергане. Такое чрезмерное сокращение личного состава русской администрации, сделав Исполнение возложенных на нее обязанностей непосильным, естественно привело к тому, что она стала относиться к ним не с достаточным вниманием. Все это [158] и к тому же появление в крае новой, независимой и нередко недружелюбной к чинам администрации судебной власти, повело весьма скоро к умалению в глазах населения значения власти вообще.

Затем вместо назначения на должности волостных управителей лиц по избранию и представлению уездных начальников, положением введено выборное начало. Вследствие этого волостные управители стали в отношении получения и сохранения за собой должностей своих вне зависимости от уездных начальников. Личный состав волостных управителей изменился, как хорошо всем известно, к худшему в поразительной степени. Выборные волостные управители естественно стали заботиться не столько заслужить одобрение русской власти, сколько о том, чтобы приобрести расположение к себе населения и особенно той его части, которая имеет наибольшее влияние на результаты выборов, т. е. разных мироедов, эксплоататоров, влиятельных ишанов, мударисов (Мударис — учитель в мусульманской школе (медрессе)), мутевалиев (Мутевали — звание заведующего медрессе или смотрители мечети) и тому подобных элементов, большей частью относящихся к русской власти враждебно, или, по крайней мере, недоброжелательно.

Русская партия при таких новых условиях скоро рассеялась сама собой, зато выборная горячка с подкупами, кляузами, доносами и прочими неблаговидными для устранения соперника приемами вошла в нравы населения, до того с ней совершенно незнакомого. Все это повело к печальным явлениям в жизни народной и люди, вроде ишана Мадали, действительно имеют основание утверждать, что установленными порядками портится народная нравственность не только, в узко мусульманском, но и в общем смысле (Прекрасной иллюстрацией того, как рассеялась русская партия, может служить Ошский уезд. По образовании его туда был назначен уездным начальником капитан Ионов (ныне генерал-майор, командир 4 Туркестанской линейной бригады), отлично уже в то время знавший туземцев и притом человек, отличающийся рыцарским характером. Он с самого начала приблизил к себе весьма влиятельную и почтенную семью Курбан-Датхи, так называемой: «Алайской царицы», представители которой упорно II храбро последними боролись с нами, отстаивая свою независимость. Избрав большую часть волостных управителей именно из этой семьи, отличая их верную и прекрасную службу и сумев им внушить к себе и к русской власти доверие, уважение и любовь, капитан Ионов достиг того, что вся семья эта стала настолько нам благодарной и преданной, что держала население всего Ошского уезда в строгом порядке и повиновении, и жители этого уезда, как известно, никогда не принимали участия в обычных в Фергане волнениях. С установлением в 1887 г. выборной системы, семья Курбан-Датхи при содействии русской власти, сохраняла в первое время свое значение, но затем постепенно отошла на задний план, сохраняя все-таки преданность русским, хотя под конец для этого мы уже ничего не делали. Напротив, в 1895 г. нами была допущена казнь Камчибека, младшего сына Курбан-Датхи и ссылка в Сибирь других членов се семьи по недостаточно проверенному обвинению их в убийстве таможенного стражника, сокрытии этою преступления и занятии контрабандой, а между тем существуют убедительные указания, что во время убийства стражника Камчибек находился в Ошском уездном управлении за 150 верст от места преступления. И, однако, несмотря на этот факт нашего неправосудия и явнее забвение преданных нам людей, единственный из находившихся в средине мая в Ошском уезде представителей семьи Курбан-Датхи, ее племянник, Карабек Хасанов, своим заявлением ошскому уездному начальнику о готовящемся восстании, спас г. Ош от нападения мятежников. Настолько еще, как видно, крепки завязанные прежде узы, порвать которые мы стремимся всеми способами в течение последних 12 лет. К сожалению, не порванных уз почти не остается, а скоро их и совсем не станет, если мы не возвратимся к прежнему режиму, столь неблагородному, сколько и полезному (Прим. в подлиннике)).

Слабые стороны положения 1886 г. этим, к сожалению, не ограничиваются. Оно, сверх того, резко провело разделение власти судебной от административной во всех инстанциях до народных судов включительно. Такое разделение, явившееся для туземца непонятным двоевластием, также весьма сильно способствовало упадку значения [159] администрации. Туземец, в течение веков привыкший к единоличной власти, не йог понять наступившего с 1836 г. бессилия уездных начальников в защите его от притеснений и неправды и, видя в них с этого времени простых только исполнителей решений не только русских, но даже и туземных судей, хотя бы решения эти были возмутительными по своей несправедливости, перестал смотреть на уездного начальника, ка:; на ближайшего своего заступника и радетеля.

Вместе с тем он заметил, что рядом с потерявшим прежнее значение уездным начальником, стоят сильные, хотя и исполненные неправды народные судьи с обширнейшей компетенцией и менее властный русский мировой судья, в камеру которого он попадал, если судился или с русским человеком, или с туземцем другой народности, а также, когда привлекался к ответственности администрацией. В этом последнем случае он часто терял последнее уважение к русской власти вследствие странных иногда решений мировых судей, часто незнакомых с туземным бытом, нередко увлекающихся взглядами, не применимыми в недавно покоренной мусульманской стране, и — что еще прискорбнее — нередко стоящих в антагонизме с уездным начальником. Этот антагонизм, доходящий иногда до крайних пределов и пронизывающий все судебные инстанции, особенно способствовал потере уважения к русской власти (Опускается перечисление отдельных примеров неправильных, по мнению Королькова, действий судебных органов, в ущерб престижу военной администрации).

Таким образом, результатом реформы 1886 года явились: во-первых, двоевластие и сильное понижение значения уездных и других начальников, что уронило в глазах туземцев русскую власть вообще, а административную в особенности, а во-вторых, рассеяние русской партии и разрыв тесной связи между русской и туземной администрацией, что повело к разрушению прекрасно созданного моста для установления доверия и уважения к русским властям. Около туземца, уже привыкшего к доброжелательной и заботливой, но крепкой и единой русской власти, не стало такого близкого и сильного попечителя, каким был прежний уездный начальник, на смену которого явился другой — сравнительно слабый, переутомленный, необладающий достаточными правами и средствами для защиты и воздействия на туземное население. Все это в связи с другими выше упомянутыми обстоятельствами отняло у русской административной власти прежнее обаяние, столь необходимое в полудикой азиатской стране с фанатичным мусульманским населением, и лишило нас в среде туземного населения преданных людей, которых не может вполне заменить самое лучшее устройство сыскной части с лазутчиками и шпионами. Этим именно и объясняется неслыханная дерзость и внезапность нападения на андижанский лагерь 18 мая текущего года (Далее Корольков подробно перечисляет «Меры к устранению мятежей в будущем». Так как этот перечень изложен в докладе Куропаткина Николаю II от 13 сентября 1898 г. (см. ниже стр. 175), то эта часть записки Королькова опускается).

Заключение. Заключая настоящий отчет, почитаю долгом доложить, что сурово покарав виновных в восстании, поднятом ишаном Мадали, и выселив в Европейскую Россию жителей театра наибольших беспорядков, мы произведем на туземное население устрашающее впечатление, действие которого будет достаточно на довольно продолжительное время, чтобы предохранить край от повторения мятежа, подобного происшедшему в мае сего года в Ферганской области; усилив же русскую колонизацию и введя коррективы в порядок и систему нашего управления средне-азиатскими владениями, восстановим упавшее значение нашей власти и поставим ее на надлежащую высоту, при которой станут немыслимы мятежи, дошедшие уже до открытого [160] нападения на наши войска, а мерами культурного воздействия на туземца — постепенно сделаем его верным русским подданным, вполне готовым стать под действие общих в империи законов.

Генерального штаба ген.-лейт. Корольков.

Из рапорта командующего войсками Туркестанского военного округа ген.-лейт. Духовского ген.-лейт. Куропаткину, 5 августа 1838 г.

(ЦВИА, д. № 85, ч IV, лл. 1-3)

Представляется при сем отчет генерал-лейтенанта Королькова о причинах ферганского возмущения и о степени виновности в оном лиц местной администрации.

Телеграммою от 11 июня сего года за № 554 я уже сообщил вашему высокопревосходительству мое мнение о тех же предметах. Отчет генерал-лейтенанта Королькова лишь подтверждает и подробно мотивирует то лее самое мнение.

Достойно внимания, что при опросах на следствии многих сотен виновных туземцев никто из них не заявлял жалоб ни на какие притеснения или несправедливости местных властей, и лишь некоторые из главарей указывали вообще на то, что под управлением русской власти видимо поколебалась чистота строгого мусульманства, в смысле увлечения материальными интересами.

Очевидно, все дело стояло исключительно на почве мусульманского фанатизма, который имел полную возможность развиваться до крайних пределов и, наконец, выразился в столь резкой форме.

Действительно, завоевав Туркестан, русские встретились здесь с совершенно обособленным, замкнутым миром, нравственный и общественный быт которого не имел ничего общего с теми же сторонами русской жизни. Поэтому неудивительно, что русские хотя и воспользовались отсутствием в местном населении расового патриотизма для быстрого покорения Туркестана, но тем не менее не могли сразу вникнуть во нее стороны своеобразной местной жизни.

Ген.-ад. фон Кауфман, осмотревшись, отлично видел, что связующим звеном для населения служит в высшей степени развитая и до мелочей регламентированная жизнь мусульманства но шариату; что это — сила, с которой надо бороться, и которая, в наших интересах, должна быть ослаблена во что бы то ни стало. Лучшим средством для этого он считал игнорирование мусульманских установлений внутри края и, насколько возможно, ограничивал распространение магометанства. Стремление его противодействовать полному объединению мусульман выразилось в упразднении как высшей мусульманской должности кази-каляна (Кази-калян — высшее мусульманское духовное лицо), так и раисов, наблюдавших за исполнением правил шариата, а равно в том, что имея перед глазами законоположения об управлении духовными делами магометан, он не только не допустил учреждения взамен кази-каляна должности, соответственной муфтию (Муфтий – высшее духовное лицо у мусульман-суниитов), в Крыму, Уфе и на Кавказе, но исхлопотав даже, чтобы оговорка закона, что власть уфимского муфтия распространяется на все прочие области российской империи, не имела силы по отношению к Туркестану.

Самого лее религиозного быта туземцев ген.-ад. Кауфман хотя и не касался совершенно, но, по-видимому, имел за ним неослабленный надзор; приемники же его пошли дальше и совершенно не следили за жизнью мусульман: школы, духовенство, духовные ордена, ишаны — оставались без всякого наблюдения администрации и, само собою [161] разумеется, без всякого направления и должного руководства с ее стороны, не говоря уже о том, что не имелось никаких сведений ни о числе разного рода мечетей, ни о ишанах при них, ни о других служителей мусульманской идеи.

Таким образом нашим заклятым врагам была предоставлена полная свобода действий.

Между тем ислам, имея основным заветом истребление неверных и священную войну, хотя и склонился в Туркестане перед громом нашего оружия, но в тайниках своей души сохранял и долго будет сохранять надежду на возрождение. Это столь же естественно и понятно, как порыв православия среди русского народа в период монгольского ига, как национальные и религиозные движения всякого народа, покоренного чуждою ему нацией.

Обстоятельство это было упущено из виду. Между тем занятие нами Туркестана, водворив мир и спокойствие в крае и способствуя обогащению населения, в то же время привело туземцев в соприкосновение с русской жизнью я, естественно, влияло на изменение; нравов и обычаев туземцев, что, конечно, было не в расчетах ровнителей мусульманства и должно было вызвать усиленную пропаганду против русских.

Казненный ныне минь-тюбинский ишан говорит так: «После завоевания края русскими в народе началась сильная порча нравов, отступление от требований шариата, пьянство, разврат и были подорваны семейные начала. Русская власть, хотя обращалась с народом мягко и гуманно, но в то яге время запрещала паломничество в Мекку, отменила уплату зякета и лишила доходов вакуфные учреждения, не заботясь о поддержании нравственности и чистоты семейных нравов».

В этих словах нельзя не видеть, что ослабление мусульманства отчасти уже достигнуто одним простым соприкосновением туземцев с русской жизнью; нельзя не видеть победы русского влияния над местными нравами, но нельзя не видеть и того, что вспышка мусульманского фанатизма в Фергане имела за собою серьезную положительную цель — борьбу с нашим влиянием.

Ишан не высказывает жалоб на какие-либо общие притеснения, побудившие его восстать, но в его словах слышна скорбь, что чистота мусульманства от соприкосновения с русскими поколебалась.

Таким образом не подлежит никакому сомнению, что разыгравшиеся в Фергане события появились на почве мусульманского фанатизма, доказав, что среди туземного населения тлелись, тлеются и будут тлеться еще долгое время очаги, нежелающего добровольной смерти ислама, и что вспышка этих очагов, при благоприятных к тому обстоятельствах, возможна ежедневно. Хотя эта вспышка и появилась в Фергане, по явление это не может считаться делом чисто местным или одного какого-либо класса населения. Сочувствие к «газавату», как видно из хода судебного следствия, высказало почти все население. Ферганы; кроме того, есть основания предполагать, что о восстании было известно и в других местах края.

Спустя уже месяц после нападения на Андижан, когда приходилось арестовывать беглецов из жителей Самаркандской области, один из волостных управителей отказался исполнить отданное по этому поводу приказание пристава.

Есть также показания русских жителей Чимкентского уезда, удостоверяющие, что тамошние туземцы хвалились, что владычеству русских предстоит скорый конец. [162]

В бухарских владениях (Бухарское ханство — с конца 1860 г. входило в состав б. Российской империи как вассальное государство) был случай убийства русского сторожа фанатиком туземцем, а затем дерзость туземцев дошла до того, что было даже несколько случаев выражения явной враждебности по отношению к работавшему в Бухарских пределах топографу и его конвою.

Резкое проявление этой враждебности было сдержано лишь бухарской администрацией, за исключением Денаусского бекства, где бек оказался виновным в попустительстве.

Затем около Курган-тюбе был выстрел по нашему джигиту пограничной стражи, а бухарские власти Шугнана высказывали англичанину Коббольду свое сочувствие происходившим событиям.

О подготовлявшихся событиях было известно и в Семиречьи; наконец, общее настроение жителей было таково, что, по имеющимся донесениям, простая ссора между волостным управителем и киргизами близ Чиназа вызвала со стороны последних желание, не приведенное впрочем в исполнение, испортить телеграфную линию.

Вообще все дает право думать, что брожение, происходившее в Фергане, охватило гораздо больший район, чем можно было первоначально предполагать.

Вместе с тем мы имеем, с одной стороны, официальное донесение со стороны кашгарского консула, что тамошние мусульмане удивляются безумию жителей Ферганы, восставших против власти, давшей им спокойствие и благосостояние, а с другой, — свидетельства о тяготении к нам афганского Туркестана и Будахшана.

Сопоставляя это с заявлением генерал-адъютанта Кауфмана в проекте всеподданейшего отчета (Стр. 9 изд. военно-ученого комитета Главного штаба (Прим. в подлиннике)), что население среднеазиатских ханств приходится сдерживать от слишком сильного тяготения к нам, можно притти к заключению, что, пока население испытывает гнет туземных порядков, оно тяготеет к нам; но раз оно добьется этого и разбогатеет, — то наружу выходят требования мусульманского фанатизма, не мирящегося ни с каким другим режимом.

Наиболее благоприятным обстоятельством для резкого проявления этого фанатизма была, и может быть в будущем, война России, особенно при участии в числе противников наших мусульманских государств. Ныне же обстоятельству этому поблагоприятствовал общий подъем духа среди мусульман, особенно после победоносной войны турок с греками (Война между Турцией с Грецией началась 18 апреля 1897 г. и окончилась победой Турции). Ближайшим поводом, побудившим ишана Мадали к поднятию зеленого знамени, было благословение, в которое он и его близкие люди безусловно верили, полученное из Стамбула от турецкого султана (Представленное мною вашему высокопревосходительству при письме от 26 июня за № 632 (Прим. в подлиннике)). Это указывает несомненно, что здешние магометане признают в падишахе своего верховного духовного вождя; но и независимо от сего, есть прямые указания, что из Константинополя посылаются эмиссары во все мусульманские провинции России под видом сбора в пользу турецкой казны для борьбы с неверными.

В конце 1890 г. начальник главного штаба уведомлял туркестанского генерал-губернатора, что наш поверенный в делах в Константинополе сообщает, что заветный помысел султана — поднять значение халифата (Халифат – средневековое арабское теократическое государство, во главе которого стояли «преемники пророка Могамеда», сочетавшие высшую светскую и высшую духовную власть. С XVI в. титул халифа, т. е. главе всех мусульман, перешел к султанам Оттоманской империи); он полагает осуществить обращение к мусульманам Индии и [163] России о денежной помощи для поддержания ислама, угрожаемого давлением христиан, и что пропаганда уже началась в наших пределах.

Наконец, депеша, полученная мною в июне сего года о том, что в Среднюю Азию и теперь посланы 8 офицеров турецкого генерального штаба, указывает, что идея султана осуществляется и в настоящее время.

Со стороны Афганистана, надо думать, также производится агитация.

Абдурахман-хан, овладевший кабульским престолом при крайне трудных обстоятельствах, благодаря своим выдающимся способностям, редкой силе воли и политическому такту, настолько укрепил своя власть в Афганистане, что может думать о внешних предприятиях, подготовляя их возбуждением фанатизма и проведением идеи газавата в соседних странах.

Что афганцы были осведомлены о событиях в Фергане, подтверждается как донесениями начальника Памирского отряда, так и появлением в Фергане 3 таджиков, относительно которых есть основание предполагать, что они явились в качестве лазутчиков и прибыли в Маргелан как раз перед самым нападением на Андижан.

Тайное сочувствие воинствующему мусульманству и идеям, исходящим из Константинополя, проявляется не только в низших слоях туземного населения края, но, невидимому, и среди наших вассальных владетелей.

Из донесения начальника аму-дарьинского отдела от 28 февраля 1897 года видно, что в январе того же года приезжал из Константинополя в Хиву влиятельный мусульманин Сеид-Селих-Эфенди, привезший хану священные финики и воду. Останавливался он у дяди хана Саид-Абдула-Хаджи, часто посещал нашего вассала и получал от него значительные подарки деньгами и вещами.

При опросе в Петроалександровске Саид-Абдула-Хаджа предъявил паспорт, выданный ему из Константинополя, и сообщил, что был в Хиве по торговым делам, прожил там 28 дней, а товару имел на 800 рублей. Сообщить, какую сумму имеет при себе, отказался, но заявил, что в сундуке у него есть значительная сумма.

Из донесения нашего политического агента в Бухаре видно, что в Бухару приезжал меккский уроженец Абдул-Кадыр, остановившийся в доме бухарского кази-каляна и собиравший, по слухам, пожертвования для турецкого султана, в виде приношений на благоугодные дела в Мекке. Кроме того, по слухам, кази-калян получил из Константинополя письмо с просьбой оказать денежную помощь халифату.

Письмо это было доложено эмиру, который и поручил кази-каляну приобресть русских кредитных билетов на сумму около 680 тыс. рублей. Деньги эти предполагалось передать по назначению через бухарского чиновника, который должен был отправиться в Константинополь весною 1897 г. под видом паломничества, но был задержан в Бухаре, ввиду прекращения паломничества в ожидании чумной эпидемии.

После этого бухарский диван-беги (Диван-беги — звание высшего сановника, обычно заведующего финансово-налоговым ведомством в Бухарском, Кокандском и по ханствах Ср. Азии), заявив нашему политическому агенту, что эмир, по примеру прежних лет, желал бы сделать пожертвование в Мекку, не возобновлял больше просьбы устроить это дело, когда наш политический агент предложил перевести деньги по назначению через наше посольство в Константинополе.

Имеются и другие сведения, что турецкие эмиссары не только занимались сбором пожертвований в пользу халифа, но, по слухам, занимались иногда и пропагандой идеи газавата. [164]

Вообще, несмотря на все выгоды, которые дает туземцам, наше господство в Средней Азии, едва ли население в состоянии помириться с нашим владычеством и вряд ли можно ожидать в близком будущем слияния его в чувствах преданности государю и государству с остальным русским народом.

Здесь является историческая борьба двух рас и двух религий, которая может кончиться только победою русского народа и православия, но последнее достижимо лишь при правильной постановке отношений этих двух сил.

Между тем это обстоятельство было упущено из виду ревизионной комиссией тайного советника Гирса 1886 г., отчет который послужил основанием положения, ныне 12-й год действующего в Туркестанском крае.

Комиссия тайного советника Гирса приняла затишье ради страха за доказательство такого умиротворения края, при котором возможно не только полное уравнение его правового порядка с внутренними губерниями, но даже дарованье миллионам туземного населения самых либеральных выборных начал, с трудом улегающихся даже в таких государствах, как Франция и Америка,

Увлекшись дешевизною, комиссия тайного советника Гирса проектировала большое сокращение представителей русской власти, а, преследуя идею равноправности покоренного с покорителем и обуздание своеволия русской власти, умалила значение этой власти до состояния, близкого к бессилию.

В отчете генерал-лейтенанта Королькова изложены с достаточною подробностью неблагоприятные последствия от упомянутых неправильных оснований, столь расходящихся не только с доводами покойного ген.-ад. фон Кауфмана, но и многих других лиц, близко знавших туркестанских мусульман.

Ныне ошибочность предложений комиссии тайного советника Гирса обнаружилась воочию.

Установив выборное начало не только для туземной администрации, но и для суда, ослабив, даже почти устранив, влияние уездной администрации на сельское управление и снабдив народный суд обширными полномочиями, положение 1886 г., с одной стороны, затруднило наблюдение за населением, а с другой — сделало уездную администрацию лишь исполнительницей решений народного суда.

В то же время полное разделение судебной и исполнительной власти, подчинив частью последнюю прокурорам и мировым судьям, которые в то же время нисколько не ответственны за спокойствие и безопасность края, должно было еще более подорвать престиж и силу власти.

Вот чем объясняется, что при всем своекорыстии сартов между волостными управителями нашлось не мало изменников.

Таким образом подготовка восстания в крае вытекала из самого положения вещей и, если проявилась пока лишь в Фергане, то это благодаря особенностям тамошнего населения и некоторым несчастным обстоятельствам.

Население этой области, позже других покоренное и оказавшее сопротивление при самом завоевании, и потом неоднократно поднимало знамя «газавата».

Так, в, 1878 г. было дело Джетым-ханов во главе с Мамыром, повершенным затем в Андижане.

В 1882 г. был объявлен газават с ханом во главе, причем виновные были повешены в Маргелане и Андижане.

В 1885 г. было заметное движение, созданное Дервиш-ханом в Маргеланском я Андижанском уездах. [165]

В 1892 г. попытка объявления газавата была сделана Сабыр-ханом из Кокандского, уезда.

Наконец, последний газават объявлен минь-тюбинским ишаном.

Все эти вспышки должны были указать местной администрации, что население всегда способно увлечься первым успехом для восстания.

Между тем ген.-лейт. Повало-Швейковский не придавал, по-видимому, этим фактам никакого значения, что видно между прочим из ответа его на запрос, установлен ли какой-либо надзор на случай появления шпионов.

Ген.-лейт. Повало-Швейковский ответил на это, между прочим, что уездные начальники ко всем иностранцам, а также и к туземцам, относятся всегда с большим подозрением, чем следует, и что нередко их приходится даже сдерживать.

Такой взгляд не мог, конечно, не отразиться на всех низших органах управления и не ослабить их наблюдательности и предусмотрительности.

Поэтому естественно, что подготовка восстания, производившаяся довольно долгое время, была совершенно не замечена.

В усадьбе ишана угощались сотни приходящих, а Иноят-хан, которому он передал ишанство, за 10 месяцев до 17 мая переселился из Ханабада в Маргелан и начал здесь свою пропаганду.

Наняв дом рядом с ходжа-хане (Странноприемный дом, главным образом, для идущих в Мекку (Прим. в подлиннике)), он соединил дверью эти два помещения и от имени минь-тюбинского ишана начал устраивать шалямы (даровые угощения) не только для путников, но и для всех желающих.

С другой стороны, подготовку восстания ишан поручил Бакиру-Нурматову, управителю Ичкиликской волости, а сам вошел в, сношения с соседними волостями, особенно с Кулинской, а также с киргизами сусамырскими и кугартскими и с богатыми купцами г. Андижана, которые сформировали особую шайку, вышедшую навстречу ишана.

В Андижане, между прочим, сартовская прислуга еще за неделю до 17 мая уходила безо всякого повода от своих русских господ.

Но все эти факты не обратили на себя никакого внимания. Решимости восстать против русских несомненно способствовало, помимо указанных ранее причин, ослабление войск в Фергане за последнее время, оставление в Андижане всего 2 рот и то, что в мае месяце казачьи и артиллерийские лошади были на траве, вдали от мест квартирования.

Число туземцев, подвергнутых суду, конечно, значительно менее числа участников заговора и, если бы настойчиво продолжать преследование, то число это возросло бы во много раз.

По мнению военного прокурора, много виновных в беспорядках не попало под суд, благодаря недостаточности улик. Ловили и доставляли преступников главным образом чины туземной администрации, интересах которых могло быть желание скрыть не только своих родственников, но и вообще лиц своей волости, дабы избежать нареканий в бездействии власти.

Списки, найденные у Иноят-хана и у самого ишана, а также и другие указания, не давая оснований для привлечения многих лиц к суду, тем не менее указывают, что район, знавший о волнениях, значительно обширнее, чем можно заключить из данных судебного разбирательства; тем не менее только один из жителей, киргиз Карабек-Хасанов, родственник знаменитой Курбан-Джан-Датхи, предупредил о готовящемся событии. [166]

В числе участников восстания оказалось не мало людей, прекрасно сознающих превосходство наших порядков пред прежними ханскими, испытавших лично на себе выгоды нынешнего материального благосостояния.

Очевидно, что здешнее население весьма далеко от того, каковым оно обрисовано в последней главе отчета тайного советника Гирса

Ишан Мадали, по невыясненным вполне причинам, вероятно опасаясь, что заговор будет раскрыт преждевременно, торопился перейти к действиям, не дав созреть всему широко задуманному плану обширного восстания с одновременным нападением на многие пункты. Если бы не эта несчастная для ислама и счастливая для нас случайность, было бы одно из двух: или восстание стоило бы несравненно более крови, жертв и труда для его успокоения, или наша власть, хотя и узнав о замысле и предотвратив исполнение, не имела бы достаточно доказательств несостоятельности положения 1886 г., противу чего ныне, полагаю, не может быть возражений.

Переходя затем к вопросу о виновности разных районов Ферганы в бывшем восстании, имею честь сообщить, что вопрос этот, по моему приказанию, обсуждался в особом совещании из представителей администрации Ферганской области с участием прокурора и председателя военного суда, а также военного следователя, причем совещание пришло к заключению, что за исключением нагорных частей Кокандского и Наманганского и большей части Ошского уезда, в последних беспорядках виновно все остальное население Ферганы, причем более виновными признаются уезды: Маргеланский и Андижанский целиком, а в Ошской волости Наукатская, Акбуринская и Булак-Башинская.

В помянутых уездах непосредственных участников нападения на Андижан дали города: Андижан, Маргелан и Ош и волости: Минь-тюбинская, Кулинская, Ассакинская, Кара-Тепечаукентская, Кувинская, Шариханская, Араванская, Сегазинская, Ичкиликская, Язъяванская, (Общий взгляд на положение Туркестанского края, стр. 113-122 (Прим. в подлиннике)) Якатукская, Наукатская, Акбуринская, Булак-Башинская, Кугартская, Сусамырская, Кенгель-Карагыльская и Хакентская.

Наиболее же виновными признаются волости; Кулинская, Минь-тюбинская и город Андижан, а затем: волости — Ичкиликская, Наукатская, Хакентская, Кугартская, Сусамырская, Акбуринская и Ассакинская.

Обращаясь далее к ответственности губернской и уездной администрации Ферганской области, не могу не высказать уже в настоящее время, что она подлежит упреку в неисполнении обязанности, возложенной на нее постановлениями общего учреждения губернского следить за спокойствием и безопасностью населения.

Некоторые представители ее, сверх того виновны и в том, что, узнав о сформировании шайки, не приняли немедленно никаких мер к ее рассеянию (Далее опускается характеристика действий геи. Повало-Швейковского и уездной администрация, а также некоторые соображения Духовского к докладу Королькова).

Приложение: отчет генерал-лейтенанта Королькова.

Ген.-лейт. Духовской [167]

Из рапорта военного прокурора Туркестанского военно-окружного суда ген.-майора Долинского ген.-лейт. Духовскому, 21 августа 1898 г. № 400.

(ЦВИА, д. № 85, ч. IV, лл. 10-34)

В программу, установленную генерал-лейтенантом Корольковым, коему было высочайше поручено расследование по делу о восстании туземцев Ферганской области под предводительством минь-тюбинского ишана Могамед-Али, вошли, кроме вопроса о степени виновности участников и прикосновенных к восстанию лиц, также и вопросы: 1) о причинах, вызвавших восстание; 2) о причинах, способствовавших возникновению и развитию восстания, неожиданного для русских властей; 3) о деятельности иностранных эмиссаров, если таковые являлись; 4) о сношениях заговорщиков с другими областями Туркестанского края, Бухарой, Хивой и иностранными государствами; 5) о планах [заговорщиков] будущего устройства края после свержения русского правительства; 6) об ответственности должностных лиц русской и туземной администрации, допустивших возникновение и развитие восстания.

При обширности района возмущения, массе участвовавших и прикосновенных к возмущению лиц, поголовном их запирательстве при допросах и слишком кратком сроке для расследования, исполнение такой программы с надлежащею полнотою, конечно, не представлялось возможным, и расследование должно было сосредоточиться преимущественно на установлении уголовной ответственности, привлекаемых в качестве обвиняемых лиц, и лишь попутно собирать материал и по другим вопросам. Собранные таким образом данные [позволяют] сделать следующие общие заключения.

Общею причиною восстания необходимо признать религиозный фанатизм туземцев мусульман, в невежественной среде которых «газават» — война с неверными, составлявший основной догмат вероучения в давно прошедшие времена воинствующего исламизма, сохранил еще в значительной мере свою силу и значение. Край искони мусульманский, окруженный мусульманскими же странами, поддерживающий постоянные сношения с мусульманскими центрами, благодаря постоянно двигающимся туда и обратно многочисленным хаджам- паломникам, — Ферганская область, еще так недавно, менее четверти века, вошедшая в состав русской империи, не успела еще окончательно примириться и признать бесповоротной потерю всякой тени своей политической самостоятельности, хотя бы в виде маленького вассального мусульманского ханства, как Хива и Бухара. При кратковременности русского владычества и отсутствии прочно осевшего русского элемента в крае не могло быть и речи, не только об ассимиляции, но даже и о простом внешнем сближении и знакомстве с русскими туземного населения. Громадная часть этого населения не имела никаких отношений к русским, знала и видела их только в лице ничтожного числа начальствующих и должностных лиц, случайных путешественников и немногих торговцев и промышленников, являвшихся с целями эксплоатации.

Живя совершенно обособленною жизнью даже в городах, сохраняя свои верования, обычаи, образование, мировоззрение, традиции, управление и суды в низшей инстанции, туземное население, естественно, могло считать русское владычество случайным, преходящим, не нужным и напрасно обременительным и стремиться от него избавиться. Привыкшее во времена последних ханов к волнениям, заговорам и восстаниям, попытки которых продолжались и при русском [168] владычестве, туземное население не видело чего-либо особо необычного и преступного и в последнем заговоре и восстании минь-тюбинского ишана Могамед-Али и, если даже не принимало никакого участия и не сочувствовало восстанию, то недонесением, укрывательством и лжесвидетельством перед русскими властями способствовало виновным избежать наказания, считая, что преступление их касается исключительно русских, совершено как бы в пользу мусульман; идея же нарушения общего государственного порядка и спокойствия туземному населению, по-видимому, совершенно чужда и непонятна, та 15 как нераздельной частью того целого, что составляет русское государство, оно себя еще не признает.

В населении, привыкшей к смутам и восстаниям, в которых элемента политического брожения еще не улеглись в немногие годы мирной жизни под русским владычеством, имеется до сих пор значительный контингент лиц которые по своему прошлому наиболее склонны к таким смутам и восстаниям.

Этот контингент составляют офицеры и другие служаки ханских времен, оставшиеся не у дел с переменой правительства, потерявшие прежнее положение и влияние, недовольные новыми порядками, непривыкшие к мирной трудовой жизни, а потому охотно примыкающие к всякому восстанию. Целый ряд таких ханских юзбаши (Юзбаши — начальник сотни), пансатов (Пансат — звание командиров быв. войск Кокандского ханства) и датха (Датха — генеральский чин в среднеазиатских ханствах) фигурировал и в настоящем восстании, играя в нем весьма; заметную, а в некоторых случаях и руководящую, роль.

В разноплеменном населении Ферганской области наиболее неспокойной частью всегда были (и долго еще, вероятно, будут) полуоседлые киргизы. По натуре своей впечатлительные, легковерные, подвижные, историческою жизнью своею приученные к грабежам и разбоям, глубоко невежественные — киргизы естественно должны были дать, — и дали в действительности, — главную массу участников восстания. На них фанатически религиозная идея газавата, руководившая самим ишаном и такими его соучастниками, как Иноят-хан, сама по себе не могла оказать большего влияния, но их влекла надежда наживы и власти, чудесные обещания легкой победы над русскими, которые исчезнут с лица земли при одном появлении ишана или будут поглощены чудовищными змеями, выползшими из горного ущелья (Показание Макамбоя Кокибаева, капитана Агабекова и других (Прим. в подлиннике)).

Много участников восстания дало и тюркское население Минь-тюбинской, Ассакинской и Кулинской волостей, что объясняется, по-видимому, близостью этого населения к месту жительства самого ишана Могамед-Али, а потому и возможностью его непосредственного влияния и систематической пропаганды, тем более, что среди тюрков нашлись такие энергичные вожаки, как Карабай, мулла Касым, Бабатай, Субханкул, Сарымсак и Гаиб-Назар, с оружием в руках сгонявшие народ на присоединение к шайке ишана, двигавшейся на Андижан. Наконец, к восстанию, как и всегда в народных волнениях, пристал всякий сброд: поденщики (мардекеры), мелкие торговцы — разносчики, нищие, диваны, нашакуры (курильщики наши), кумарбазы (игроки в азартные игры), вообще бродячий люд, не имеющий определенных занятий и местожительства, терять которому нечего. Много этого люда постоянно кормилось у ишана и двинулось с ним на Андижан.

Нет сомнения, что в подробности заговора относительно времени, места, распределения ролей по подготовке восстания и руководству самым восстанием были посвящены лишь главные соучастники ишана [169] Могамед-Али, но общая цель заговора — газават против русских — не могла быть тайной для населения и только указанной выше враждою к русским, основанной на почве религиозного фанатизма, и отсутствием сознания солидарности интересов в охранении общего порядка и спокойствия объясняются, как обширность района заговора, охватившего Ферганскую область, так и возможность скрыть его от русских до последнего момента. Если бы масса населения не сочувствовала заговору и считала бы себя материально заинтересованной и нравственно обязанной предупредить о нем русское начальство, то, конечно, это было бы сделано тотчас же, как только стали ходить слухи о замыслах ишана, о происходящих у него подозрительных совещаниях и о сношениях его с доверенными лицами в разных местах. Между тем в целой области, как будет указано ниже, нашлось всего только три человека (Низам-Эддин, Абду-Кагар и Карабек), которые заявили начальству о заговоре.

Вследствие упорного запирательства привлеченных к делу лиц и отсутствию у администрации средств для секретного расследование установить хотя бы с приблизительной точностью, время возникновений, заговора и пути его первоначального распространения не удалось. Судя но обширности района и множеству участников, надо думать, что заговор возник давно, но какие-то причины помешали ему созреть окончательно, восстание вспыхнуло ранее, предположенного, [срока], и в нем не приняли активного участия весьма многие, на которых расчитывали заговорщики, чем и объясняются, в значительной мере, такие неожиданные события, помешавшие успеху восстаниия как: неудачи сходок на Биш-Алыче и Ак-Тереке, назначенных Иноят-ханом и Умарбеком-датхой, предполагавшими произвести нападение на Маргелан и Ош; недостаточная помощь, оказанная андижанцами, самому ишану при нападении на андижанский гарнизон; поведения Чибиля, пробывшего в пасивном ожидании с своими кугартцами до вечера 18 мая.

По показанию Алибек-датхи (№. 49 — 52 андижанского производства (Прим. в подлиннике)), еще в двадцатых числах апреля ишан объявил ему, что улемы (духовенство) и календоры (влиятельные лица) городов: Маргелана, Коканда, Андижана и Оша и их уездов обещали ему свое содействие в газавате и сядут на коней «после жатвы, ячменя», перед которой будет собрано совещание для решения, где ж как объявить газават.

Есть серьезное основание ставить, если не начало, то дальнейшее развитие заговора и самое объявление газавата в связь с появлением в Ферганской области некоего Хаджи-Абду-Джалиля Мир-Садык Карыев (Показания Макабая Кокибаева и сведения, собранные администрацией, лл. 664-669, 710-713, 747-748 андижанского производства, а также показание- Иноят-хана, данное 17 августа с. г. (Прим. в подлиннике). Расследованием удалось установить об этом хаджи следующие данные: андижанский сарт по происхождению, он, еще в ранней: молодости, отправился в Мекку и провел заграницей много лет. Года, три тому назад, Абду-Джалиль из Константинополя, где он Жил в календар-хане (монастырь дервишей и странноприемный дом) шейха Могамеда в местности Султан-Аюб-Ансар, проехал в Индию, затем через Яркенд, Хотан, Кашгар и Кульджу пробрался в Семиреченску область, побывал в Ташкенте и наконец появился зимою 1895-1890 в Андижане, где скоро разнесся слух, что Абду-Джалиль привез «муймубарак» — волос из бороды пророка Магомеда, и народ стада собираться к нему на поклонение такой мусульманской святыне. [170]

Прослышав однако, что администрация г. Андижана собирает о нем сведения, Абду-Джалиль перебрался в Маргеланский уезд, где жил некоторое время в с. Кува и Шарихан, устраивая там хаджи-ханы, затем исчез, уехав, по-видимому, опять в Турцию, так как отправился на Самарканд, чтобы сесть там на железную дорогу.

Уймою текущего года Абду-Джалиль вновь появился в области, побывал в Коканде, Маргелане и с. Кува, а последнее время перед восстанием поселился в Шарихане. Вскоре после его приезда, в Коканде стали появляться подметные письма к. богатым людям, со ссылкою на «газават», чтобы они заготовили «зякет» и «херадж» за 15 лет, дабы люди «сахиби хуруджа» (вновь воцарившегося или вновь явившегося владыки), в случае газавата, могли взять эти деньги, причем оповещалось, что газават начнется, когда число людей «сахиби хуруджа» достигнет 1000 человек. Происхождение этих таинственных писем еще не установлено и в настоящее время, — о них производится дополнительное расследование.

Перед уразой он ездил в Таджик к ишану Могамед-Али с волосом пророка и передал тогда ишану грамоту и халат, будто бы присланные турецким султаном, от имени которого уговаривал ишана начать газават против русских (Показания Макабая, Субханкула – л. 25. Самого ишана – л. 20 и 53 и Иноят-хана. (Прим. в подлиннике)).

Есть сведения, что Абд-Джалиль был у ишана и в апреле месяце, а дней за пять до 17 мал прислал ему, также будто бы от султана золотое кольцо и зеленое знамя, чтобы под этим знаменем объявить газават. Сам ишан Могамед-Али придавал привезенной ему Абду-Джалилем грамоте, назначавшей его хальфою (помощником, наместником) султана, громадное значение и считал ее, по-видимому, за приказ и благословение султана, как главы мусульман, на объявление газавата против русских, хотя самая грамота (Л. 73 — 74. (Прим. в подлиннике)) гласит лишь, что султан Абдул-Гамид, по праву преемства, передает учение пророка для распространения «азрету» (святому) хальфе Могамед-Али минь-тюбинскому, которому строго вменено в обязанность исполнять от всего сердца все требования «суннита».

Отговаривавшему его от безумного намерения объявить газават Али-бек-датхе ишан прямо заявил, что на то «воля бога и султана», а после неудачи под Андижаном, во время бегства, на упрек немногих, оставшихся при нем соучастников, что он вовлек их в такое дело, ишан ответил, что он исполнял волю султана, которого, как главу мусульман и наместника пророка, он не смел ослушаться, и что хранимая им в коране грамота султана, которую он предъявит русским властям, избавит их всех от ответственности.

После поимки ишан настоятельно просил задержать Субханкула, которому он передал свой коран с этой грамотой, очевидно, видя в ней свое оправдание. На вопрос военного следователя, неужели он верил, что султан действительно посылал грамоту и свой халат такому маленькому человеку, как он, ишан отвечал, что вполне верил. Подлинность султанской грамоты и халата, конечно, более, чем сомнительны, но вопрос о том, сфабрикована ли была эта грамота самим Абду-Джалилем, или привезена им из заграницы, остается открытым. Очень вероятно, что Абду-Джалиль являлся эмиссаром, подосланным поднять волнение в Фергане теми, кто заинтересован отвлечь внимание русского правительства от других вопросов и создать затруднения в области, считавшейся окончательно умиротворенной.

Сам Абду-Джалиль во время нападения ишана на Андижан находился в Шарихане, откуда, несколько дней спустя, открыто [171] направился в Ош, предъявил там свой паспорт китайского подданного на имя Абду-Джалиля Искакова, с визой русского консула и, не возбуждая никаких подозрений, уехал в Кашгар. Кроме китайского (кашгарского) паспорта, Абду-Джалиль имел русский паспорт и, вероятно, турецкий. О задержании и высылке в г. Ош Абду-Джалиля ошским уездным начальником сделано сношение с императорским российским консулом в Кашгаре, но результаты этого сношения еще неизвестны. По всей вероятности, такой ловкий и бывалый человек, как Абду-Джалиль, успевший, благодаря смутному времени, благополучно выбраться из Ферганы, сумеет скрыться за границей.

Вопрос об ишанстве и его влиянии на жизнь магометанского населения, недостаточно разработанный даже специальной литературой, не мог быть, конечно, предметом расследования но настоящему делу и затрагивался лишь попутно, для выяснения личности ишана Могамед-Али и той роли, какую он играл в восстании. Предки Могамед-Али, как и многих других жителей Ферганской области, вышли из Кашгара и поселились первоначально в местности Чимион теперешнего Маргеланского уезда, а затем, при последних ханах, перешли в местность Минь-тюбе, где и родился Могамед-Али. Отец его, Могамед-Сабыр был человек бедный, имел всего 5 танапов (Танап — поземельная мера: в Хиве 1/3 десятины, в Бухаре 3/5 десятины) земли и занимался выделыванием веретен. Это ремесло перешло к сыну, который не оставлял выделку веретен и сделавшись ишаном, отчего и получил прозвище ишан-веретенщик («икчи» или «дукчи-ишан»).

Еще в ранней юности Могамед-Али сделался мюридом, последователем известного в то время пайтокского ишана Султан-Хана-Тюфи, который имел земли в Минь-тюбе, и юноша работал у него в качестве дувалкеша (глиносбитчика). Впоследствии Могамед-Али сделался ближайшим мюридом Султан-Хана-Тюри, который назначил его своим «хальфою» (помощником, наместником). После смерти Султан-Хана-Тюри, лет 16 тому назад, Могамед-Али сделался его преемником, приняв и звание халифа, т. е. наместника пророка Могамеда.

Есть слух, что из-за тела покойного Султан-Хана-Тюри, считавшегося святым, возник спор между пайтокцами и минь-тюбинцами, желавшими, каждые, похоронить его у себя в селении. Пайтокцы, среди которых были сыновья Султан-Хана, отбили его тело у Могамед-Али с его мюридами и похоронили в Пайтоке, но Могамед-Али будто бы тайно отрезая голову Султан-Хана и похоронил ее у себя в Минь-тюбе, выстроив на могиле «мазар» (памятник-часовню). Как видно из грамоты о назначении Могамедом-Али, впоследствии, своим хальфою Иноят-хана, сына Искандер-Хан-Тюри, родственника Султан-Хана пайтокского, преемство последнего в халифстве возводилось, между прочим, к знаменитому святому Средней Азии и всего мусульманского мира, Могамед-Богаэддину, «накши-бэнди» (Накши-бэнди – суффийский орден, пользовавшийся большой популярностью в Средней Азии. Основан в XIV в. суфием Могамедом Богаэддином Накшиэбэнди), т. е. угоднику божию, основателю самого влиятельного из средне-азиатских дервишских орденов названному в память его «накши-бэнди» (Могамед-Богаэддин жил во времена великого Тимура, умер в 1388 г. и похоронен в окрестностях г. Бухары; на его гробнице в XVI в. воздвигнут мавзолей Абдул-Азис-Ханом. Он считается национальным святым сартов и таджиков и троекратное Путешествие на поклонение его гробнице заменяет, по понятиям его последователей, хадж в Мекку. Одним из ближайших преемников Богаэддина в звании хальфы и главы ордена «накши-бэнди» был Ходжа-Обейдуллах-Ахрар (Ходжа-Ахрар-Вали), ученый ”мистик, пользовавшийся большим влиянием ка народ и на преемников Тимура. Он жил в Каракуле близ Бухары, но похоронен в Самарканде, где на могиле выстроена мечеть его имени. (Прим. в подлиннике)). К этому ордену принадлежал и Могамед-Али. «Меня, с моими предшественниками, [172] называют «накши-бэнди», — говорит он в той же грамоте и причисляет к «накши-бэнди» Иноят-хана, назначая его споим хальфою. Орденским знаком «накши-бэнди» считается белый цвет, и такого цвета халаты и тюбетейки носились мюридами Могамед-Али.

Отличием последователен накши-бэнди», по понятиям народной массы, не посвященной л тонкости схоластических учений, от последователен другого знаменитого средне-азиатского святого Ахмета-Ясави (султана), распространители ислама среди кочевых тюркских племен, на могиле которого Тимур воздвиг величественную мечеть в г. Туркестане считается самый способ моления (Ахмет Ясави принадлежал к ордену «кардие», основанному в XII в. Абу-Кадыром-Гиляни и распространенному в настоящее время преимущественно в Африке, где последователи его образовали могущественное дервишское царство, с Махди во главе (Прим. в подлиннике)). «Накши-бэндисты» применяют тайную, сокровенную, внутреннюю молитву, не сопровождая ее резкими телодвижениями и жестами, тогда как кадриаты или ясавлеты произносят молитвы громогласно, с криком и резкими телодвижениями переходящими у странствующих дервишей в какие-то беснования. По самому свойству характера шпана Могамед-Али, человека тихого и Скромного, он уже но идиому этому различию в способах моления должен был склониться на строну последователей «накши-бэнди». Составляет ли средне-азиатский орден «пакши-бэнди» разветвление более могущественной мусульманской организации, сходящейся в одним из заграничных мусульманских центров, установить не удалось.

Во всяком случае идея панисламизма распространена среди нашего мусульманского населения, и более интеллигентная его часть живо интересуется политическими событиями, волнующими мусульманский мир, даже в отдаленной Африке.

Лет 11 тому назад, т. е. уже сделавшись ишаном, Могамед-Али совершил хадж r Мекку, где и прожил некоторое время. Приближенные его говорили впоследствии (Показания Хаит-бая, протокол № 47, л. 32 (Прим. в подлиннике)), что у гроба пророка Могамед-Али имел откровение от бога, что он должен ишанствовать в продолжение десяти лет, завести большие котлы и кормить народ, а по истечении десяти лет — объявить газават; на слова Могамед-Али, что он — человек бессильный и бедный, бог обещал ему помощь и в подтверждение откровения дал ему золотой ковш. Но возвращении на родину Могамед-Али завел котел и стал кормить народ, забирая первоначально, как человек бедный необходимые припасы в долг (Показания Макабая Кокибаева (Прим, в подлиннике)). Накормленный им бедный люд, расходясь в разные стороны, разносил о нем вести как о добром шпане. Мало-по-малу. число посещающих его увеличивалось, увеличивались и пожертвования, дававшие ему возможность расплатиться с первыми долгами и расширить свою благотворительную деятельность.

Подобно многим другим ишанам, Могамед-Али занимался и врачеванием, и к нему стекалось множество всяких больных. Приемы врачевания отличались библейской простотой и наивностью: ишак брал щепотку соли пли кусочек земли, дул на них и давал больному, приказывая принимать соль с пищей, а землю прикладывать к больному месту или сам хлопал болящего рукой, затем поглаживал свою бороду и со словами: «Алла акбар» — «бог велик» — отпускал больного. Вечный туземный под лишенный всякой научной медицинской помощи (один врач на 300 тыс. населения, как например в Андижанском уезде), конечно, вынужден искать исцеления и облегчения своих недугов, у туземных знахарей или обращаться к ишанам, и надежде на [173] их святость и силу творить чудеса. Исцеления, объясняющиеся глубокой верой самого больного и психическим воздействием на него шпана Могамед-Али, очевидно бывали нередки, так как репутация Moгамед-Али, как врача, все разрасталась и много больных было найдено в его доме даже в ту ночь, когда совершилось нападение на андижанский лагерь.

По мере распространения известности и славы ишана Могамеда-Али, увеличивалось и число его мюридов, последователей, избравших его своим духовным главой и руководителем в вопросах веры, нравственности и обычаев. Никаких особых клятв и обещаний с мюрида не бралось, и отношения его к ишану оставались совершенно свободными, основанными на доверни и могли прекратиться во всякое время. Само собой разумелось, что мюрид обязывался оказывать ишану материальную помощь, в виде посильных пожертвовании, обращаться к нему за советами в различных случаях жизни и оказывать ему повиновение. Представляющий громадный интерес вопрос о границах повиновения мюрида своему шпану разрешается, невидимому, в том смысле, что повиновение это далеко не безусловное, слепое, а касается лишь тех религиозно нравственных обязанностей, о которых ишан говорил в своем первоначальном наставлении.

На прямой вопрос военного следователя мюридам ишана, обязан ли мюрид исполнять беспрекословно всякое приказание ишана, даже если бы он приказал убить кого-нибудь или совершить другое преступление, получался ответ, что подобное приказание шпана для мюрида совершенно необязательно, и влияние ишана направлено, главным образом, на религиозную сторону, на выполнение правил шариата. Это показание мюридов подтверждается и целым рядом документов, найденных в числе бумаг ишана Могамед-Али. В документе с печатями многих должностных лиц туземной администрации об избрании раисом самого ишана Могамед-Али, составленном в 1895 г. (Л. 475 андижанского производства (Прим. в подлиннике)), ишану предоставляется передавать свое уполномочие и другим лицам. Вероятно, в силу этого уполномочия, ишан и назначал в различные местности, где у него очевидно было много мюридов, раисами своих доверенных лиц или предоставлял избрать их своим мюридам, которые и считали нужным сообщать ишану о том, кто избран ими раисом.

Как духовный руководитель и наставник, блюститель веры, нравственности и обычаев предков, врач и советник в различных вопросах жизни, ишан Могамед-Али должен был пользоваться громадным авторитетом в туземном населении, даже и вне среды собственно мюридов, «протянувших ему руку». У одного из самых возлюбленных его мюридов. Иноят-хана, найдено письмо, в котором какой-то Могамед-Рахим суфий (ученик) сообщает своему святому ишану, что и в далеком Токмаке Нишискского уезда все население — заочные его мюриды.

Такому распространению «славы» ишана Могамед-Али способствовала самая организация ишанизма, основанная на стройной системе «хальфов» (помощников) и «раисов» (блюстителей веры и нравственности). Изжигаемый самим ишаном «хальфа» все делает от имени своего (господина) и ко имя его, как в благотворениях, так и в сборе пожертвований; раисы же наблюдают, чтобы святой огонь веры и твердость в исполнении религиозного обряда не ослабевали в сердцах добрых мусульман, поддерживая рвение к вере весьма чувствительными ударами райсовской плети (дарра), жалуемой ишан ом при назначении раисом. Немало влияло на народ и видимое бескорыстие минь-тюбинского шпана, который, вопреки общему обычаю, никогда не ездил по [174] своим мюридам для сбора пожертвований, а довольствовался приносимым добровольно. В то же время устраивались именем ишана «хаджи-хана» и «шалямы», дававшие пристанище и даровую пищу бесприютному люду и путникам.

Изложенное ясно показывает, что ишану, завладевшему душой массы народной, ставшей его мюридами, весьма легко было провести в эту душу и политическую идею газавата, столь родную мусульманству. Органы для проведения ее были готовые, в лице «хальфов» и «раисов», а выборное начало отдавало ему в руки волостную и сельскую администрацию, зависевшую от его избирателей — мюридов. Уже в первое время после завоевания края сила и могущее быть антирусским влияние раисов были оценены по достоинству, почему администрация и уничтожила институт раисов. Тем не менее, при деле есть целый ряд документов, найденных в доме ишана и у некоторых обвиняемых, доказывающих, что избрание раисов не только широко практиковалось в среде населения, но и одобрялось волостной и сельской администрацией, удостоверявшей подлинность избрания своей должностной печатью.

Таким образом складывается готовый вывод, что распространению заговора минь-тюбинского ишана способствовала полная бесконтрольность проявлений духовной жизни народа, покоренного личными свойствами ишана, подпавшего под его руку в силу потребности в духовном руководительстве, причем громадное содействие оказывала ишану выборная волостная и сельская администрация, пассивно созерцавшая готовящийся заговор и много способствовавшая безнаказанности его участников… (Далее опускается оценка деятельности местной и русской администрации и краткое резюме изложенного выше)

Военный прокурор ген.-майор Долинский.

Из объявления туркестанского генерал-губернатора, 31 августа 1898 г.

(ЦВИА, д. №85, ч. IV, л.75)

Ныне объявляется во всеобщую известность нижеследующее:

Все арестованные участники позорного нападения на русский лагерь были разделены на 8 групп, о каждой из которых подробно публиковано в «Туркестанских ведомостях» и «Туркестанской туземной газете» на русском и сартовском языках.

Русскими и туземными властями были задержаны и привлечены к следствию всего 546 человек. Из них, по ближайшему расследованию, освобождены от судебного преследования 131 человек. Затем предано суду 415.

Военный суд, рассмотрев виновность каждого в отдельности ив преданных н» его суждение, совершенно оправдал 32 человека. Из остальных 383 виновных суд приговорил: трех к заключению в тюрьме и отдаче в исправительный приют, а остальных 380 — к смертной казни через повешение. Но вследствие ходатайства суда и моего, государь император соизволил даровать жизнь 362 (Казнено 18 (Прим. в подлиннике)) преступникам с заменой казни ссылкой в каторжные работы: трем — без срока, 147 — на 20 лет, 41 — на 15 л., 1 — на 13 л., 1 — на 8 л., 147 — на 7 л., 4 — на 4 г., в Сибирь на поселение — 15, заключение в тюрьме — 5 и одного в исправительный приют малолетних преступников. Из них уже выслано из края 360 человек.

Тяжкое горе этих несчастных людей и их семейств было последствием безумного фанатизма упомянутого выше дукчи-ишана Могамед-Али и его сообщников и легковерия увлеченных ими мусульман.

Участвовавших в нападении на андижанский лагерь и содействовавших таковому было, без сомнения, больше, чем осуждено. Знало же и [175] не приняло мер предупреждения безумному нападению еще более, а потому, кроме уголовной ответственности непосредственно виновных, за. исключением волостей, невиновность которых вполне установлена администрацией, на все остальное население Ферганской области будет наложен денежный штраф (Для удовлетворения семейств погибших нижних чинов и для покрытия расходов: казны по успокоению края (Прим. в подлиннике)), а место, где проживал дукчи-ишан, и ближайшие и нему кишлаки, где зародилась и созрела преступная мысль нападения, будет очищено, жители выселены и там будет водворено русское поселение.

Теперь суд закрыт. Население словесно и письменными адресами просит прощения. Заявляя о сознании своей виновности и повергая себя милосердию государя императора, выражает свое ничтожество сравнительно о силами великой России и с могуществом белого царя.

Но все дело кончится лишь тогда, когда все заслуженные наказаний, в том числе денежный штраф и очищение места для русского поселения, выполнятся. До тех пор на значительной части ферганского населения будет оставаться несмытое чёрное пятно.

Из доклада военного министра ген.-лейт. Куропаткина Николаю II, 13 сентября 1898 г.

(ЦВИА, д. № 85, ч. IV, лл. 37-44 – На документе помета Николая II: «Согласен»)

По высочайшему вашего императорского величества повелению было предоставлено генерал-лейтенанту Королькову, временно исправляющему обязанности туркестанского генерал-губернатора, отправиться в Фергану и лично произвести расследование о виновности лиц, допустивших нападение на русские войска: выяснить виновность туземцев и чинов администрации, а равно и поведение войск и подвергнуть участников беспорядков полевому суду с предоставлением права конфирмации приговоров.

Ныне генерал-лейтенант Корольков, окончив высочайше возложенное на него поручение, представил отчет по расследованию обстоятельств восстания туземцев Ферганской области...

В означенном отчете, сообщая подробные сведения о личности главаря восстания ишана Могамеда-Али-хальфа, об обстоятельствах заговора, нападения на лагерь в Андижане, поимки ишана, не состоявшихся нападений на Ош и Маргелан, с указанием на признаки возбуждения мусульманского фанатизма вообще в Туркестанском крае и Бухаре, составитель отчета определяет степень виновности причастных к делу лиц, объясняет причину мятежа и внезапности нападения на Андижанский лагерь.

В заключение генерал-лейтенант Корольков указывает на необходимость для устранения возможности повторения подобных случаев принятия нижеследующих мер:

1) Отменив совершенно выборное начало, назначать на должности волостных управителей и народных судей туземцев по избранию начальников уездов с утверждением их в сих должностях начальниками областей, а сельских и аульных старшин по избранию участковых начальников, с утверждением избрания начальниками уездов.

2) Предоставить председательствование в съездах народных судей начальнику уезда или, по его назначению, участковому начальнику.

3) Восстановить в полной мере прежнее высокое значение уездной администрации и предоставить ей возможность близко стоять к народу и хорошо знать его жизнь, для чего: а) восстановить права уездных начальников по разбору брачных и семейных дел туземцев, б) [176] освободить уездных и участковых начальников от личного исполнения некоторых полицейских обязанностей, в) вместо нынешних участковых приставов иметь участковых начальников, с возложением на них прав и обязанностей земских начальников и довести число их, по крайней мере, до размеров предположенных в представленном ему по сему предмету ходатайстве, т. е. иметь 48 вместо ныне существующих 18 участковых приставов, г) возложить заведывание канцелярией уездного начальника на его, помощника, д) увеличить содержание уездных я участковых начальников, а также усилить отпускаемые им средства на разъезды и на наем джигитов, часть которых особенно желательно иметь из надежных запасных нижних чинов.

4) Объединить в лице военных губернаторов военную и гражданскую административные власти в областях.

5) Несколько исправить дислокацию войск в Ферганской области в смысле усиления некоторых гарнизонов.

6) Установить, чтобы назначения на высшие в крае судебные должности происходили не иначе, как с предварительного на то согласия генерал-губернатора, а смещение со всех должностей — по первому его требованию, а также предоставить главному начальнику края право требовать к себе для просмотра всякого рода переписку судебной палаты и не прокурора с министерством юстиции.

7) Предоставить туркестанскому генерал-губернатору безапелляционное право выселять из пределов края навсегда или на известный срок Ишанов и всех вообще вредных в политическом отношении туземцев.

8) Предоставить ему же право воспрещать татарам и сартам жительство и торговлю в киргизской степи.

9) Не назначать мусульман на должности уездных и участковых начальников.

10) Не назначать классных чиновников на должности уездных и участковых начальников.

11) Обязать народных судей и волостных управителей, по истечении приблизительно пятилетнего срока, вести всю служебную переписку на русском языке, а лет через пятнадцать назначать на эти должности только лиц, хорошо владеющих русским языком.

12) Предоставить серьезные привилегии детям туземцев, с успехом «кончивших курс в русско-туземных школах и городских училищах.

13 )Учредить для изучения духовной жизни туземного населения и наблюдения за ней: а) должность особого чиновника при главном начальнике края, б) особые отделения при областных управлениях 9 возложением на них и заведывания вакуфами (ст. 267 туркестанского положения) и в) должности особых чиновников в уездах по мусульманским делам.

14) Установить способы и правила для постоянного усиления русского элемента в крае.

15) Прилагать особые заботы для учреждения возможно большего числа амбулаторий, в особенности женских, с женщинами-врачами во главе.

16) Привлечь православное духовенство к делу культурного воздействия на туземцев в русско-православном духе, без преследования, однако, миссионерских целей...

....Такова сущность мнений туркестанского начальства.

Представляя при сем отчет генерала Королькова и рапорт генерала Духовского и вполне присоединяясь ко взглядам обоих генералов на истинные причины беспорядков, а равным образом, полагая существенно важным принятие на будущее время предупредительных мер, имею счастье всеподданейше доложить о нижеследующем: [177]

Высочайше утвержденным вашим императорским величеством положением комитета министров о продлении усиленной охраны в Туркестанском крае сроком на один год, до 10 сентября 1899 г. права администрации сего края уже значительно увеличены в общем. Благодаря сему подлежащее в будущем году применение к Туркестану судебных уставов императора Александра II не может поколебать этой власти, пока сохраняется действие усиленной охраны.

Равным образом в отношении вредно действующего выборного начала уже приняты меры к ослаблению его предоставлением по высочайшему вашего императорского величества повелению туркестанскому генерал-губернатору права отсрочки выборов туземной администрации по его усмотрению.

Высочайше предоставлено ему же право изменять существующий порядок замещения волостных управителей, каковые могут быть ныне назначаемы уездными начальниками с соблюдением должностной осмотрительности.

Засим все поступившие ходатайства туркестанского генерал-губернатора об утверждении сделанных им распоряжений по отрешению от должности народных судей внесены мной на утверждение комитета министров, а общее представление о предоставлении туркестанскому генерал-губернатору права сменять народных судей уже внесено на уважение Государственного совета.

По вопросу об увеличении средств для надзора за населением учреждением должностей участковых приставов без предоставления им права земских начальников ожидается заключение от министра финансов, относительно отнесения вызываемых сим расхода на общие средства Г осу дарственного казначейства.

Временно же туркестанскому генерал-губернатору высочайше разрешено назначить для исполнения обязанностей дополнительных участковых приставов 17 человек офицеров из строя, с отнесением сего расхода на 25 тысячный кредит, ассигнованный на надобности, вызываемые андижанскими беспорядками.

Окончательные изменения в существующем положении об управлении краем, которое, по объяснению следствия по делу ишана Мадали, послужило причиной небывалой доселе дерзости туземной толпы, наэлектризованной фанатиком, должны быть сделаны установленным в законе порядком, почему полагалось бы предоставить туркестанскому генерал-губернатору войти с представлением о тех изменениях в действующем положении, о которых местным начальством не было возбуждено доселе ходатайства. Вместе с тем полагалось бы поручить туркестанскому генерал-губернатору, определив сумму дополнительных расходов, вызываемых сими изменениями, представить соображения, какая часть расходов могла бы быть отнесена на местные средства, путем соответственного увеличения взимаемых с населения налогов.

В отношении наложения взыскания с виновных чинов местной администрации я не могу разделить всецело мнение местного начальства и беру на себя смелость всеподданнейше ходатайствовать о нижеследующем:

1) Отставному генерал-лейтенанту Повало-Швейковскому объявить высочайший выговор.

2) Полковника Брянова, подполковника Коишевского и капитана Еникеева, допустивших в своих уездах и участке сформирование и вооруженное нападение шайки, отчислить от занимаемых ими должностей и зачислить в запас.

Начальнику же Ошского уезда подполковнику Зайцеву, за несообщение им своевременно полученного известия о шайке соседним уездным начальникам, объявить выговор. [178]

3) Всем остальным уездным начальникам из состава уезда коих были участники в нападении на лагерь, объявить высочайший выговор.

4) Всех волостных и аульных старшин, из районов коих подведомственные им туземцы принимали участие в беспорядках, сместить с занимаемых ими должностей, разрешив однако туркестанскому генерал-губернатору, по его усмотрению, делать исключения для вполне достойных.

5) Одобрить проектированную генерал-лейтенантом Корольковым меру об отчуждении в казну всей полосы, по которой прошла шайка ишана Мадали от кишлака Минь-тюбе до Дон-кишлака, с выселением жителей и устройством русских поселений, но без переселения туземцев в пределы Российской империи.

Принимая вместе с тем во внимание объяснение генерал-лейтенанта Королькова о том, что нападение на Ош не имело места только вследствие заблаговременного предупреждения о заговоре, сделанного начальнику уезда волостным управителем Карабек-Хасановым в 1 час: пополудни 17 мая, то-есть накануне, что и позволило подполковнику Зайцеву принять своевременно необходимые меры, полагалось бы наградить этого туземца пожизненной пенсией в 300 рублей в год.

Испрашивается: Благоугодно ли будет вашему императорскому величеству высочайше соизволить на нижеследующее:

1) Одобрить вышеприведенное ходатайство мое в отношении наложения взыскания с виновных чинов туркестанской администрации и туземных жителей на пространстве от Минь-тюбе до Дон-кишлака,, а равно о поощрении преданности русским властям волостного управителя Карабек-Хасанова пожалованием ему пожизненной пенсии, в 300 рублей.

2) Поручить туркестанскому генерал-губернатору рассмотреть проектированные генерал-лейтенантом Корольковым меры и войти с представлением в установленном порядке о тех из них, кои будут признан ы необходимыми.

Ген.-лейт. Куропаткин.

Докладная записка военного министра ген.-лейт. Куропаткина Николаю II,

13 сентября 1898 г.

(ЦВИА, д. № 85, ч. IV, лл. 42-44 – На документе помета Николая II: «Согласен»)

По обсуждении совместно с представителями местной администрации и суда платежных сил населения Ферганской области и по выяснении степени ответственности населения различных районов сей области в андижанских беспорядках, туркестанский генерал-губернатор генерал-лейтенант Духовской признал соответственным определить размер контрибуции, подлежащей взысканию с населения, для возмещения убытков казне и частным лицам, потерпевшим от упомянутых беспорядков, суммой в один миллион рублей, с распределением ее по степени виновности жителей следующим образом:

За исключением Памиров и волостей: Гульчинской и Алайской Ошского уезда, Лялякской, Исфаринской, Нангут-Кипчакской и Сохской Кокандского уезда и Аштской, Бабадарханской, Боистанской. Багишской, Кырк-Угульской, Сары-Суйской, Чадакской, Чаткальской, Куткуль-Чаитской Наманганского уезда, все остальное оседлое население Ферганы подлежит материальной ответственности, причем по местностям должно составить четыре разряда:

I разряд: Куланская и Минь-тюбинская волости Маргеланского уезда и город Андижан.

II разряд: Ичкиликская и Ассакинская волости Маргеланского [179] уезда, Кугартская, Сусамырская и Хакентская волости Андижанского уезда и Наукатская и Акбуринская волости Ошского уезда.

III разряд: Кувинская, Шариханская, Каратене-Чаукетская, Араванская, Обгазинская, Язъяванская и Яктатутская волости Маргеланского уезда, Кенкольская и Карагыльская волости Андижанского уезда, Булак-башинская и Ошская волости Ошского уезда и городов Маргелана и Оша.

И IV разряд: остальные волости и города района, жители которого подлежат ответственности.

Распределение контрибуции, с определением размера ее пропорционально степени ответственности каждого из этих четырех разрядов, предполагается возложить на туркестанскую казенную палату с утверждения генерал-губернатора, причем с оседлого земледельческого населения контрибуция будет распределена пропорционально окладам государственного поземельного налога и государственной оброчной подати; с лиц же купеческого сословия, выбравших гильдейские свидетельства до 18 мая 1898 г., предположено взыскать единовременно 50% цены означенных свидетельств. Взыскание всей контрибуционной суммы генерал-губернатор считает необходимым, произвести в течение текущего 1898 г. и лишь в том случае, если единовременное взыскание будет признано им, генерал-губернатором, по соглашению с управляющим казенной палатой, для населения обременительным, рассрочить таковое на два года — 1898 и 1899 гг.

Упомянутая сумма в 1 миллион рассчитана туркестанским начальством приблизительно в соответствии с предстоящими расходами: 1) на обеспечение раненых нижних чинов, семейств убитых, убитых русских и туземцев, пострадавших за службу русскому правительству; 2) на покрытие всех расходов казны, вызванных андижанским восстанием и 3) на покрытие расходов по выселению туземцев из кишлаков Таджик, Кашгар, Минь-тюбе, где предположено русское поселение, на прибытие и водворение сюда русских переселенцев и другие надобности. Упомянутая сумма определена, сверх относимых, согласно постановлению военного суда, на имущество осужденных судебных издержек.

Расходование суммы туркестанский генерал-губернатор полагал производить по постановлениям совета генерал-губернатора, им утвержденных.

На сделанное по сему вопросу сношение с министром финансов, временно управляющий сим министерством, тайный советник Романов, уведомил, что взыскание контрибуции могло бы быть оправдано, лишь в завоеванной неприятельской стране, население которой все без исключения враждебно относится к своим завоевателям; по отношению же к своим подданным, из которых провинилась сравнительно небольшая часть, понесшая при том заслуженное наказание, по силе действующих на этот предмет уголовных законов, эту меру едва ли можно признать вполне уместной.

Министерство финансов ссылается на аналогичный пример восстания в 1877 г. в Дагестанской области (В 1877 г. народы Чечни и Дагестана подняли вооруженное восстание против наризма; последний жестоко расправился с восставшими) в котором приняла участие большая часть населения. Но и там правительство не сочло возможным установить какую-либо контрибуцию, а ограничилось лишь взысканием с населения убытков, причиненных восстанием казне и частным лицам и притом приступило к этой последней мере спустя долгое время после восстания, когда в точности были выяснены все вышесказанные убытки. [180]

Предположенный туркестанским генерал-губернатором размер контрибуции, по соображениям министерства финансов, составляет более чем 50 % годового оклада всех взимаемых в Ферганской области окладных казенных сборов, и многие из населения могут оказаться на будущее время несостоятельными плательщиками.

Министерство финансов полагает затем необходимым вполне точное выяснение убытка общественных установлений и частных лиц и высказывается против установления подымного сбора, считая предпочтительным установить сбор в виде добавочного к взимаемым ныне в крае налогам.

Имея затем в виду: 1) что установление особого обора, имеющего по существу временное значение, на неопределенный срок представлялось бы неудобным и 2) что, за невозможностью ныне в точности определить размеры убытков, нельзя заранее установить продолжительность взимания и размеры этого сбора, тайный советник Романов, с своей стороны, предлагает вносить в местную земскую смету Ферганской области по мере выяснения убытков, вызванных бывшими в области этой волнениями, особые кредиты на возмещение означенных убытков и в то же время назначать по раскладке той же области соответствующие суммы, которые будут взиматься в виде дополнительного сбора к существующим земским сборам и, конечно, должны падать только на население этой области, не влияя на обложение земскими сборами прочих частей туркестанского генерал-губернаторства.

По докладе о соображениях туркестанского начальства, в 24 день минувшего августа вашему императорскому величеству уже благоугодно было всемилостивейше повелеть ограничить размер денежной ответственности, подлежащей взысканию с населения Ферганской области, суммой в 300 тыс. рублей и высочайше разрешить устройство русского поселения в 200 дворов на месте указанных в донесении туркестанского генерал-губернатора кишлаков с уничтожением сих последних.

Засим, что касается названия нового налога на население, против которого возразил тайный советник Романов, полагая более уместным наложить не «контрибуцию», а ввести дополнительный «земский сбор» с населения, я со своей стороны вполне присоединяюсь к его мнению.

Вместе с тем, согласно с заключением министерства финансов, я полагал бы нужным поручить туркестанскому генерал-губернатору определить более точно размер материального ущерба, причиненного казне и частным лицам андижанскими беспорядками, с распределением взыскания в пределах всемилостивейше ограниченной вашим императорским величеством суммы в 300 тыс. рублей и пропорционально со степенью ответственности жителей разных районов Ферганы, с причислением такового взыскания к земскому сбору, в виде дополнительной к нему суммы.

На основании изложенного полагалось бы:

1) предоставить туркестанскому генерал-губернатору приступить ныне же к взысканию с виновного в ферганских беспорядках населения суммы в 300 тыс. рублей, для возмещения убытков казне и частным лицам и для покрытия расходов по водворению русских поселенцев на месте кишлаков Минь-тюбе, Таджик и Кашгар.

2) Сбор означенной суммы произвести или полностью в нынешнем году, или в период нынешнего и будущего годов, без обременения общих платежных средств населения, по соглашению военного губернатора Ферганской области с туркестанской казенной палатой, утвержденном туркестанским генерал-губернатором.

3) Процентное распределение сбора по степени ответственности [181] признанных виновными районов Ферганской области, возлагаемой на туркестанскую казенную палату, утверждается туркестанским генерал-губернатором.

Всю сумму сбора в 300 тыс. рублей причислить в дополнение к земскому сбору соответственных периодов.

Предоставить туркестанскому генерал-губернатору представить на высочайшее вашего императорского величества утверждение подробные соображения о размерах сумм, подлежащих уплате казне и частным лицам из упомянутого дополнительного земского сбора в 300 тыс. рублей.

Если сумма в 300 тыс. рублей окажется недостаточна на покрытие упомянутых расходов, то туркестанскому генерал-губернатору предоставляется право вносить в земскую смету дополнительный сбор и в последующие за 1900-м годом годы, но в сумме не свыше 150 тыс. рублей в год.

Расходование суммы производить по постановлениям совета генерал-губернатора, утвержденным туркестанским генерал-губернатором, представляя заблаговременно военному министру предположения о сих расходах.

Испрашивается. Благоугодно ли будет вашему императорскому величеству высочайше на сие соизволить.

Генерал-лейтенант Куропаткин.

Текст воспроизведен по изданию: Андижанское восстание 1898 г. // Красный архив, № 3 (88). 1938

© текст - Штейнберг Е. 1938
© сетевая версия - Тhietmar. 2013
©
OCR - Станкевич К. 2013
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Красный архив. 1938