№  445

Рапорт начальника Закаспийской области командующему войсками Кавказского военного округа о ходе Ташкепринского боя

30 марта 1885 г.

6 марта, по сборе войск Мургабского отряда в Имам-Баба, я принял на себя непосредственное командование этим отрядом. 7 и 8 марта передвинул весь отряд в Аймак-Джар, куда перевезены все продовольственные запасы и устроено там хлебопеченье; в Имам-Баба оставлена команда в 25 человек. 9 марта из Аймак-Джара посланы два офицера Генерального штаба на рекогносцировку расположения афганских войск. Офицеры эти в сопровождении четырех казаков поехали на наш милиционерский пост в Кизылли-Тепе, верстах в 2-х от афганского лагеря, и, обозрев расположение афганцев, доложили обо всем замеченном. Доклад этих офицеров подтверждал прежде полученные сведения от начальника поста и разведчиков; офицеры Генерального штаба, утверждая, что войск в афганском лагере должно быть более 2500-3000 человек, доложил, что позиция очень сильна, но левый фланг ее несколько слаб; на левом берегу Кушки у Таш-Кепри 10 марта видели только сторожевые посты из нескольких всадников и полсотни пеших на бугре рывших траншеи. 12 марта отряд ночевал в Уруш-Думане, откуда выступил на другой день и расположился бивуаком верстах в двух, не доходя до нашего поста на Кизылли-Тепе, т. е. верстах в четырех или пяти от афганцев; место это выбрано мною в видах того, [777] чтобы не возбуждать в афганцах ложной тревоги и в надежде привести в исполнение данные мне указания о занятии Таш-Кепри мирным соглашением, оставив афганские войска сидеть спокойно в их лагере на правом берегу реки Кушки. Оказалось, что афганцы немедленно после появления русских войск на равнине севернее Таш-Кепри поспешили выслать на левый берег Кушки сильный отряд кавалерии, к которой потом присоединили небольшую часть пехоты и два орудия. Тогда же я должен был принять необходимые меры для охранения своего бивуака и ежедневно до 18 марта наряжал на передовые посты полуроту пехоты и взвод казаков; впрочем, во все это время ни один наш пост не располагался впереди пункта, занятого нашими милиционерами еще с 5 февраля, т. е. впереди Кизылли-Тепе

14 марта утром было получено письмо от капитана Иэта, назначенного, наблюдения в Пенде начальником английской пограничной комиссии генералом Лемсденом. В письме чтим, адресованном на имя русских войск, капитан Иэт сообщает, что Наиб-Салар, т. е. начальник афганских войск, передавал ему, что какой-то русский начальник желает с ним видеться и что свидание необходимо для выяснения взаимного положения. На это письмо, по моему, приказанию, отвечал подполковник Генерального штаба Закржевский, что никто из русских начальников ни о каком свидании не просил, но если угодно, то в 5 часов пополудни он выедет навстречу. Свидание в назначенное время состоялось. Со стороны англичан были капитан Иэт, капитан Лассе, доктор Оуэн и двое индийцев.

Подполковник Закржевский после взаимных представлений и приветствий предложил англичанам закуску и затем повторил, что никто из русских военачальников не просил ни о каком свидании, что, вероятно, они ошиблись по какому-нибудь недоразумению; на это англичане поспешили ответить, что если и произошла ошибка, то они ей очень рады потому, что благодаря этой ошибке они приобрели приятное знакомство. Затем англичане, упомянув, что между российским и британским правительствами состоялось соглашение и что, ввиду этого соглашения, они решаются откровенно высказать, что находятся в очень затруднительном положении, что им поставлена трудная задача поддерживать status quo в сарыкском населении Пенде и что задача эта с минуты на минуту становится труднее, особенно ввиду возможности столкновения русских с афганцами; особенно настойчиво добивались сведения по поводу последнего обстоятельства, т. е. о намерениях русских. На это подполковник Закржевский отвечал, что он не имеет никаких полномочий от своего начальства и о намерениях его ничего не знает, но с готовностью, если им [778] угодно, выскажет по интересующим их вопросам свое личное мнение, и прибавил, что самая очевидность событий и обстановки данной минуты может служить для них самым лучшим доказательством того, что русские не имеют ни малейшего намерения атаковать афганцев, ибо если бы таковое намерение существовало, то ничто не мешало русским уничтожить афганцев в первую же четверть часа по прибытии своем на долину, на которой они устроили свой бивуак, но что нельзя обойти молчанием, что афганцы без всякого повода начали выдвигать вперед и на фланги свои посты и рыть укрепления. Англичане ответили, что в исходе могущего произойти столкновения они нисколько не сомневаются, что повторяют, что положение очень затруднительно и они были бы весьма обязаны, если бы их предупредили о могущих возникнуть осложнениях; ответом на это было уверение в полной готовности быть к услугам и не оставлять сообщением, насколько это позволит положение русского офицера. На другой день, т. е. 15 марта, капитан Иэт прислал другое письмо на имя подполковника Закржевского с приложением копии телеграммы лорда Гранвилля генералу Лемсдену о соглашении между российским и британским кабинетами. На это письмо я приказам подполковнику Закржевскому отвечать, что я, безусловно, и не думаю ни о каких наступательных действиях против афганцев, но что именно во избежание столкновения необходимо отодвинуть назад слишком выдвинувшиеся в последние дни афганские посты. На это письмо капитан Иэт от 16 марта отвечал просьбой о новом свидании для того, чтобы переговорить об улажении вопроса о передовых постах. Я приказал вышеназванному офицеру Генерального штаба отвечать, что он в условленное время на свидание явится ¹. Действительно; предстояла настоятельная необходимость разрешить немедленно вопрос о передовых постах.

Афганцы с самого дня прибытия Мургабского отряда в Кизылли-Тепе начали выдвигать свои посты вперед и на фланги русского бивуака, на левый берег р. Кушки, начали на целые дни выдвигать массы кавалерии и усиленно занялись постройкой укреплений, особенно на левом берегу Кушки. Это вынудило меня с своей стороны выслать на рекогносцировки. 14 марта на правый берег реки Мургаба капитана Генерального штаба Прасолова с пятью джигитами, а 15 марта того же офицера, дав ему в прикрытие роту стрелков. На рекогносцировку к левому берегу Кушки, по направлению на Кала-и-Мор, также 15 марта я выслал сотню туркмен Мервской милиции.

В ответ на высылку мною роты на правый берег Мургаба [779] афганцы выслали в подкрепление находившемуся там их посту в составе 50-ти человек еще две роты и, подойдя к нашей роте шагов на 800, потребовали немедленного удаления, схватили урядника милиции, бывшего при роте в качестве переводчика, продержали его более часа, наносили ему оскорбления и, наконец, отпустили с требованием передать, что они готовы встретить русских с оружием в руках.

По донесению о ходе дел на правом берегу Мургаба 14 марта, я приказал написать офицеру, производившему рекогносцировку, две записки, в обеих с категорическим приказанием вернуться на бивуак; в первой записке еще было добавлено, что никаких постоянных постов на правом берегу Мургаба я ставить не желаю; но записка эта была перехвачена афганцами и до сих пор не возвращена, а джигит, везший записку, на всю ночь был задержан в афганском лагере.

Рота, высланная на правый берег Мургаба 15 марта, вернулась на бивуак в тот же день перед вечером, согласно отданного мною вообще по всему отряду приказания; всячески избегать столкновений с афганцами и даже в случае открытия ими огня не отвечать без моего разрешения. Вдогонку сотне Мервской милиции, выехавшей под начальством подполковника Алиханова на рекогносцировку левого фланга расположения афганцев, выехал с несколькими сотнями кавалерии Джарнейль Гос-эд-Дин-хан ²; тут встреча прошла благополучно; подполковник Алиханов вступил с Джарнейлем в дружественный разговор и доехал рядом с ним почти до Таш-Кепри, где, однако, Джарнейль просил подполковника Алиханова удалиться, иначе высказывал необходимость прибегнуть к оружию. Затруднительнее всего было положение мелких постов: афганцы, пользуясь многочисленностью своей кавалерии, не скупились нарядом на передовые посты и протягивали свою цепь все дальше и дальше; так что к 16 марта охватывали с обеих сторон не только линию наших передовых постов, но и самый бивуак. Дерзость и нахальство афганцев все возрастали: как только могли через кого-нибудь передать, не упускали случая высказывать: «убирайтесь отсюда, здесь не мервцы, здесь Вам не туркмены, здесь все афганцы, бивали мы не раз и англичан и вас побьем, если не уйдете». 16 марта один афганский разъезд, убедясь в полной безнаказанности, подъехал к самой переправе через Мургаб, которую я распорядился устроить через эту реку в виде ничтожного парома на баклагах, т. е. подъехали на несколько десятков шагов к бивуаку, и на вопрос, что им надо и на предложение удалиться, что они только хотят посмотреть, на чем мы переправляемся, отъехали на несколько сот шагов лишь после [780] неоднократных напоминаний и совсем уехали через несколько часов.

Видя, что дерзость афганцев, оставаясь ненаказанной, все возрастает и что если так будет продолжаться, то через несколько дней придется самому быть атакованным — предположение, которому впоследствии явились подтверждающие обстоятельства; замечая возбужденное состояние всего отряда и, наконец, брожение и даже, как бы умаление русского обаяния между окружавшими меня туркменскими ханами, почетными людьми и милиционерами, я нашел, что такое положение продолжаться не может, и потому почел необходимым предпринять крайнюю меру. 17 марта утром я послал с разъездом под командой сотника Копцева письмо к Наиб-салару Тимур-шаху, начальнику афганских войск, с категорическим требованием в течение одного дня убрать все свои посты с левого берега Кушки и с правого берега Мургаба ниже впадения в него Кушки. Хотя со стороны афганцев в ответ на это письмо было заметно только новое усиление войск на левом берегу Кушки и лихорадочная работа по возведению укреплений, я все еще не терял надежды на мирное соглашение и потому приказал полковнику Закржевскому выехать в условленное время на просимое англичанами свидание, но вместе с тем подтвердил этому штабс-офицеру, что требование мое убрать все афганские посты до единого с левого берега: Кушки остается неизменным.

Подполковник Закржевский, по моему приказанию, изъявляя согласие явиться на свидание, вместе с тем в своем письме добавил, что, по его мнению, лучше всего было бы пригласить на предполагаемое свидание кого-либо из афганских военачальников. Явившись в назначенное время на свидание, подполковник Закржевский спросил капитана Иэта, передавал ли ему Наиб-салар содержание моего письма, и, получив, утвердительный ответ, спросил, передавали ли они его просьбу пригласить на свидание кого-либо из афганских начальствующих лиц; на это капитан Иэт отвечал, что он с полной готовностью исполнить это желание передавал о нем Наиб салару, но тот ответил, что в настоящий день считает необходимым, чтобы все афганские начальники не отлучались от своих людей. Затем на упоминание подполковника Закржевского о назойливом выдвижении афганских постов, вследствие которого положение русских войск сделалось невыносимым, капитан Иэт отвечал, что расположение некоторых афганских постов изменить можно, но совершенное удаление их за Кушку будет равносильно оставлению позиций, которые афганцы, на основании соглашения между заинтересованными кабинетами, вправе занимать беспрепятственно, при этом просил самого подполковника Закржевского ответить, где [781] именно находились афганские посты в день соглашения, т. е. 5/17 марта. На это наш офицер отвечал, что он признает, что действительно афганские посты в указанный день находились на левом берегу Кушки, но эти посты были составлены всего, из нескольких человек, что русские разъезды тоже доходили до Кушки и моста Таш-Кепри, а теперь раз русские войска подошли к р. Кушка, левого берега этой реки не покинут, а занимать оный вправе на основании того же соглашения, о котором говорится в телеграмме лорда Гранвилля, копия с которой ему прислана; наступательные же действия афганских постов идут совершенно в разрез с условиями, поставленными в той же телеграмме.

На это англичане просили указать, до какого именно пункта русские претендуют на левый берег Кушки; подполковник Закржевский отвечая, что он не имеет никаких полномочий для ответа на такой вопрос, генерал же Комаров требует очищения афганскими постами местности на левом берегу р. Кушки собственно против русских постов, только у Таш-Кепри, именно с целью избежать столкновения, поставив между аванпостами обеих сторон естественную преграду; но даже и этим требованием не желает предрешать могущих состояться впоследствии решений смешанной пограничной комиссии.

Выслушав доклад подполковника Закржевского о результатах переговоров и увидя, что ни переговоры, ни категорические требования не привели ни к чему, я решил, что необходимо привести в исполнение поставленное мною афганцам требование немедленно.

Для этого к 8-ми часам вечера в тот же день, т. е. 17 марта, я собрал начальников всего Мургабского отряда, изложил им сущность нашего положения и отдал необходимые приказания, изложенные в приказе по отряду.

Только после 10 часов вечера был получен ответ на мое требование от Наиб-салара. В этом письме он уведомляет, что, получив приказание от гератского Наиб уль-Гукуме советоваться о своих пограничных делах с капитаном Иэтом, он не преминует это сделать, а затем он прежде всего должен исполнять приказания своего эмира. Желая еще раз сделать попытку к мирному окончанию дела, я дружеским полуофициальным письмом ответил Наиб-салару, что от своего первоначального требования отступить не могу, а ответственность за последствия столкновения, происшедшего от дурных советов, падет на него, так как я всеми возможными мерами старался о сохранении дружественных отношений.

На другой день, 18 марта, в 4 часа утра войска, согласно отданной накануне диспозиции, выступили с бивуака, [782] оставив в лагере только караульных и часть нестроевых, всего до 50 человек.

Первая колонна в составе 3 Туркестанского линейного батальона и полубатареи и 6 горной батареи 21 артиллерийской ея императорского высочества великой княгини Ольги Федоровны бригады (4 роты 4 орудия) под общим начальством командира названного батальона полковника Казанцева по шла, согласно диспозиции, песчаными буграми для того, чтобы сразу войти во фланг и тыл передовому участку неприятельской позиции; кавалерия в составе 1, 2 и 3 сотен 1 Кавказского полка Кубанского казачьего войска и сотни временной Мервской туркменской милиции с присоединением к оно: туркменских ханов, почетных старшин с их свитой и семи всадников Ахал-Текинской милиции, составлявших мой личный конвой (4 сотни) под общим начальством начальник Мервского округа подполковника Алиханова пошла несколько левее, чем бы следовало по диспозиции, от этого случи лось к началу боя в центре позиции, что мною не было изменено и впоследствии, во время самого боя, так как по ходу оного и по местности оказалось вполне целесообразным. Левая колонна в составе 2 и 3 рот 3 Закаспийского стрелкового батальона и двух рот тех же номеров 6-го Закаспийского стрелкового батальона под общим начальством командира 3-го Закаспийского стрелкового батальона полковника Никшича выступила тоже в 4 часа утра и приостановилась, согласно диспозиции, за бугром Кизылли-Тепе.

Афганцы были расположены следующим, образом: так названный Таш-Кепринский бугор на левом берегу Кушки составлял передовой пункт их общей позиции. На этом бугре уже ожидала нас в полной готовности афганская кавалерия в составе около, 1200 коней, на фланге их выстроилось около роты пехоты, в окопах находилось 4 орудия; правее и, несколько отступая назад, на левом же берегу Кушки, было выстроено несколько рот регулярной пехоты и 3 орудия, все прикрытые окопами с бойницами для стрелков и амбразурами для пушек.

Остальные афганские войска были выстроены впереди своего лагеря на правом берегу Кушки. На правом берегу Мургаба во все время боя оставалось около 200 афганцев. Всего афганцев против нас было выстроено, как выяснилось впоследствии, около 4000 человек, при 8 орудиях, и, кроме того, как передавали впоследствии пленные, Джемшидский Еланташ-хан с частью кавалерии охранял афганский лагерь с тыла от ожидаемого нападения сарыков. Как сказано выше кавалерия пошла более прямой дорогой, чем было определенно по диспозиции, поэтому опередила туркестанцев и на [783] 6 час. утра поднялась на Таш-Кепринский бугор, подошла, шагов на 500 к фронту афганской кавалерии, выстроила против нее фронт и остановилась, выжидая подхода туркестанцев, которые были в расстоянии около версты. Горной полубатареи я приказал покамест пристроиться к кавалерии, сводному Закаспийскому батальону, стоявшему у Кизылли-Тепе, послано было приказание пододвинуться вперед для поддержания кавалерии, но командующий сим батальоном предупредил приказание и в строю по-ротно подошел вперед. Покамест дело обходилось без выстрела; аванпосты обеих сторон к рассвету уже были сняты и отошли к своим частям, с нашей стороны для наблюдения за флангами были высланы в пески на правый фланг разъезд из джигитов, за левым же флангом наблюдал пост из трех казаков на Ярым-Тепе. В исходе шестого часа подошли туркестанцы, к ним я направил горную полубатарею. К передовой кавалерийской массе афганцев подъехал сам Наиб-салар и приветствовал своих людей словами: «Подвизайтесь во славу божию». На это афганцы отвечали троекратным криком, призывая аллаха и крича, что будут сражаться во имя господне.

Подполковник Алиханов, ожидая, что за этими возгласами, последует немедленная атака, спешил все три сотни казаков и до 20 человек джигитов, имевших ружья; в сомкнутом конном строю остались только остальные джигиты. Огня все еще не открывали; афганцы, видимо, не решались, нашим же я строго запретил открывать огонь первым. Только несколько минут спустя после объезда Наиб-салара раздались со стороны афганцев выстрелы по нашей кавалерии; когда подполковнику Алиханову доложили, что у нашего казака ранена лошадь, он приказал всем трем смешанным сотням дать залп и затем открыл огонь определенным числом патронов во времени. Афганцы отвечали огнем со всех своих линий артиллерийским и ружейным. Пехота афганцев попряталась в траншеи, кавалерия же колебалась, несколько отхлынула, но, видимо, начала готовиться опять к атаке, а часть их силой коней в 300 спустилась с бугра и заскакала в тыл нашей кавалерии; против сих последних подполковник Алиханов направил в атаку Мервскую сотню милиционеров и открыл огонь, с коня коноводами, а полковник Никшич, оставив на время без внимания огонь, направленный на его колонну с фронта, сделал двумя ротами три залпа по кавалерии; в это время по моему приказанию и две роты туркестанцев открыли уже огонь по этой кавалерии.

Такого огня афганцы не выдержали и бросились в полном расстройстве к р. Кушке; бросались с круч вниз и, толпясь, густыми массами у брода, начали переправляться на правый берег; тут афганцы понесли весьма большие потери от [784] неустанного провожания их огнем с близкого расстояния со стороны туркестанцев. Наши джигиты, пущенные подполковником Алихановым в атаку против афганцев, заскакавших в тыл нашей кавалерии, первую минуту замялись, только несколько храбрецов с командующим сотней прапорщиком Баба-ханом по первой же команде врубились в ряды афганцев; видя это, подполковник Алиханов подскакал к джигитам и крикнул: «умрите тут же или истребите их». Этого напоминания было достаточно, и сотня дружно бросилась в сабли. Туркестанцы в это время для лучшей поддержки коноводцев удлинили свой левый фланг; тогда и последние остатки афганцев бросились бежать с Таш-Кепринского бугра за Кушку, покрыв весь этот бугор трупами и оставляя в наших руках 4 орудия и знамя ³.

Полковник Никшич в это время приказал идти в атаку на траншеи левого участка передовой афганской позиции. Афганцы не выдержали удара в штыки и бросились бежать на ту сторону Кушки, оставив на этом участке позиции в наших руках три орудия и знамя ⁴ и покрыв свои траншеи во всю длину трупами. Афганцы сделали еще последнюю, хотя и слабую попытку померяться силами с нашими войсками. Поддерживая артиллерийский огонь с Ак-Тепе, на который отвечала наша горная полубатарея, они начали выстраиваться отчасти впереди и большей частью правее (западнее) своего главного лагеря на правом берегу Кушки, силились поддерживать и ружейный огонь, но губительный огонь по ним туркестанцев и затем быстрое наступление всех наших войск и переход на тот берег Кушки отняли у афганцев всякую мысль о возможности дальнейшего продолжения боя. Все бросились, бежать в полнейшем расстройстве. Преследовать бегущих я не приказал, желая тем доказать, что единственной моей целью было исполнение моего требования об очистке левого берега Кушки.

В тех же видах я распорядился не только остановить всякое движение войск в Пенде, но даже не остался ночевать в афганском лагере, а через несколько часов после боя перевел войска обратно на левый берег Кушки и там расположил бивуаком; на Ак-Тепе оставил только караул в несколько человек, дабы обезопасить бивуак от возможной неожиданности. Мера эта была тем более необходимой, что, по занятии афганского лагеря, несколько афганских пехотинцев попрятались в ямах, палатках, под арками моста и стреляли по нашим солдатам, упорно отказываясь сдаться. [785]

Несмотря на то, что преследования бегущих вовсе не было, поражение афганцев было полное. Вся их позиция — и авангардная, и главная, на несколько квадратных верст, все их окопы, траншеи и батареи покрылись трупами; множество трупов унесено быстрым течением Кушки. По моему соображению, афганцы потеряли убитыми более 500 человек; как передавали потом разведчики, сам Джарнейл считает свою потерю убитыми более 1000 человек, а из числа бежавших более половины раненых. Из начальствующих лиц афганцев убиты один корнейль, два капитана, начальник Гезаринской кавалерии Шир-хан; сам Наиб-салар ранен, как передают, двумя пулями. В наших руках остались весь афганский лагерь, вся их артиллерия в числе 8 орудий с зарядными ящиками и артиллерийскими запасами, огромный бунчук Джарнейля, два знамени пехотных батальонов, множество значков, барабанов, труб, все их продовольственные запасы: мука, ячмень; боевые запасы: большое количество пороха и свинца, и верблюжий транспорт.

В лагере валялось много платья, белья и мелких вещей домашнего обихода. Пленных мы взяли немного, так как не преследовали, а взяли только тех, которые сами отдались; всего нераненых 7 и раненых 17 человек. Один нераненый был закован по ногам и за шею. От пленных получены сведения об их начальствовавших лицах, о времени начатия постройки укреплений, сбивчивые показания о роли, которую играли англичане и положительные уверения о том, что от сарыков была потребована настоятельная помощь не менее, как в 1000 стрелков, и самый день боя 18 марта был назначен последним сроком для категорического ответа.

Такую полную победу я могу приписать доблестному поведению всех чинов отряда. Начальники колонн выказали в превосходной степени дух почина, предупреждая приказания, когда нужно было одной части поддерживать другую, для достижения общей поставленной цели; все гг. офицеры служили прекрасным примером беззаветной храбрости и исполнительности для нижних чинов. Нижние чины исполняли каждую команду без замедления так дружно и стройно, как не всегда и на ученье. Во все время боя ни один человек не ступил ни шагу назад. Джигиты употребляли все усилия стать достойными государевыми слугами и своей кровью заслужили право на братское товарищество с регулярными войсками.

Отбитые орудия я распорядился отправить, впредь до приказания Вашего сиятельства в Асхабад, знамена отправляю к Вашему сиятельству теперь же с подполковником Закржевским, продовольственные запасы, по приведении точного количества оных в известность, приказал обратить в собственность казны, часть верблюжьего транспорта, до 70 [786] годов, также обратил в собственность казны, а несколько верблюдов отдал мервским ханам и милиционерам, бывшим бою, для подвоза фуража и дров. Порох и свинец приказа затопить. Лагерь передан в войска для употребления.

Мы потеряли всего в сражении одного обер-офицера, прапорщика милиции Сеид Назар-юзбаши, семь человек нижних чинов сводного Закаспийского стрелкового батальона на одного джигита Мервской милиции; ранены два обер-офицера (командир 1 сотни Кавказского казачьего полка сотник Кобцов и подпоручик 6 Закаспийского стрелкового батальона Хабалов); нижних чинов сводного Закаспийского стрелкового батальона 11, 3 Туркестанского двое, казак 1 и туркмен-милиционеров 4; контужены: один штаб-офицер и два обер-офицера (командир 3 Закаспийского стрелкового батальона полковник Никшич, того же батальона подпоручик Космин) и 6 Закаспийского стрелкового батальона штабс-капитан Курочкин; нижних чинов сводного батальона 15, Туркестанского один и казаков двое. По окончании боя, около полудня, капитан Иэт прислал одно за другим два письма на имя подполковник Закржевского. В первом уведомлял, что доктор Оуэн предлагает свои услуги лечить наших раненых, если у нас их много а во втором уведомляет, что англичане не считают себя в безопасности, и просит покровительства и присылки конвоя Первое письмо оставлено без ответа, а на второе я приказал подполковнику Закржевскому ехать с тремя офицерами и несколькими джигитами в Пенде и предложить капитану Иэту от моего имени просимую защиту. Когда названный офицер, приехал в аул, где жил капитан Иэт, то оказалось, что он уже уехал, предполагая, что посланное им письмо не получено; но так как капитан отъехал недалеко и находился со своими всадниками еще ввиду, то полковник Закржевский послал двух джигитов передать, что он прибыл и готов выслушать капитана и насколько возможно исполнить его просьбу. Посланные нашли капитана Иэта окруженным своим конвоем бенгальских улан и толпою конных бежавших афганцев. Выслушав присланных джигитов, англичане уклонились, от всякого ответа.

После боя я послал по разным направлениям разведчиков, которые через несколько дней вернулись и донесли, что главная масса афганцев побежала по направлению на Бала Мургаб и только немногие на Кала-и-Мор, что бегут без оглядки, стараясь миновать сарыкские аулы, что только в Бала Мургабе остановились на первый ночлег, но что, так как там склад запасов ничтожный, та бегство продолжалось без замедления на Кала-и-Ноу к Герату. Донесли, что Джарнейль по дороге получил письмо от Гератского Наиб [787] уль-Гукуме, в котором тот убеждал держаться против русских крепче, что подкрепления уже отправлены, но что Джарнейль, произнеся несколько народных слов, выражающих негодование и отчаяние, воскликнул: «теперь уже ничего не надо, потому что все пропало!». Об англичанах ⁵ разведчики донесли, что негодование против них возбуждено не только в сарыках, но даже в самих афганцах, что афганцы сожгли оставленные англичанами кибитки, что сарыки, нанявшиеся перевозить багаж англичан, вместо того, чтобы везти по назначению, увезли оный в свои аулы и присвоили себе. О генерале Лемсдене передавали, что он со всеми чинами комиссии ушел из Гюрнема в Кюсан.

21 марта я отправил на рекогносцировку в Кала-и-Мор капитана Прасолова с сотней джигитов, а 22 марта — подполковника Алиханова с сотней казаков на Меручак. Названные офицеры, пробыв на рекогносцировке несколько более суток, привезли известия, подтверждающие донесения разведчиков. Они доложили, что пункты, до которых они доходили, очищены афганцами, и, по слухам, их уже нет нигде на далекое расстояние. Подполковник Алиханов, шедший по пути отступления афганцев, доложил, что действительно путь бежавших обозначается множеством свежих могил, погибших от ран, голода, холода, напряжения сил на отчаянное бегство и других лишений.

Погода все это время, действительно, в Таш-Кепри стоит весьма неблагоприятная: холод, непрерывные дожди, иногда снег. Даже нашим войскам, снабженным всем в изобилии, приходится немало терпеть от непогоды, положение же афганцев, лишившихся всего, должно быть чрезмерно тяжкое. Передают, что в самый день бегства в Меручаке и Бала Мургабе стояли жестокие холода и шел сильный снег.

Сарыкское население Пенде сейчас же по окончании бод поспешило заявить свои симпатии к русским. Немедленно, как только замолкли последние выстрелы, ко мне явились старшины из ближайших аулов заявить о своей преданности.

По первому приказанию, сарыки немедленно выслали 1000 человек рабочих для уборки афганских трупов и погребения [788] их. На другой же день трупы были убраны и, хотя недостаточно тщательно, но все же зарыты.

На другой день после боя, т. е. 19 марта, ко мне явилась депутация из всех почетных пендинских сарыков. От каких-либо категорических заявлений с их стороны в нашу пользу я постарался их отклонить. Для учреждения порядка в Пенде, я приказал выбрать старшин и временное управление возложил на Иолотанского сарыка Овез-бая, человека, известного мне своей преданностью России, честностью и значением, которым пользуется среди своих родичей. Сам я также проехал по пендинским аулам с небольшим конвоем. Везде население старалось выказать самые дружественные чувства к русским.

На другой день после боя, т. е. 19 марта, прибыл ко мне от имени эрсаринских туркмен выбранный ими ханом Гельды-хан с прошением от племени о принятии оного в русское подданство ⁶. Гельды-хану я отвечал, что об этом теперь не время думать, прошение же эрсаринцев я представляю на благоусмотрение высшего начальства, а они сами пусть пока только прекратят аламаны и будут жить спокойно.

26 марта отправил письмо к Наиб салару, в котором пишу, что к причинению поражения, понесенного его войскам, я был вынужден неисполнением моего справедливого требования, но отнюдь не желанием открытия враждебных действий против афганцев, никакой вражды и теперь не желаю.

Из Ак-Рабата и Зюльфагара я получил известие 27 марта о современном очищении афганцами и этих пунктов.

Сего числа отправляюсь в Серахс через Кала-и-Мор, Хон-Гоуз, Адам-Элень и Пуль-и-Хатун. ⁷

Командующий войсками генерал-лейтенант Комаров.

Газета «Кавказ» №  113, 30 апреля 1885 г. ⁸

Комментарии

1. Все подлинные письма англичан и копии с ответом, посланных по моему приказанию, при сем представляю.

2. Так в тексте.

3. Знамя взято с боя урядником временной милиции сарыком Аман Клычем.

4. Знамя взято унтер-офицером 6 Закаспийского стрелкового батальона сапером Кобылкиным.

5. Касаясь действий англичан, министр иностранных дел Гирс в. телеграмме российскому послу в Лондоне Стаалю от 20 марта 1885 г. писал, что «английские офицеры руководили действиями афганцев, но не принимали непосредственного участия в бою». Опасаясь за возмездие афганцев за свои действия, они просили русское командование оказать им покровительство, т. е. защитить от афганцев (см. док. 76, в сборнике «Афганское разграничение», стр. 220-221). Руководство английских офицеров действиями афганских войск признавал в палате общин Гладстон (см. опубликованную в сборнике «Афганское разграничение» записку английского посла в России российскому министру иностранных дел, полученную 29 марта 1885 г., док. 80).

6. Обнаружена препроводительная к документу от 9/10 мая 1885 г. (ЦГИА Груз. ССР, ф. 229, оп. 1, д. 142, л. 319).

7. Документ опубликован также в сборнике «Афганское разграничение», стр. 287-315. Документы, освещающие ход подготовки английских колонизаторов захватнических провокаций в Туркмении, приведших к Таш-Кепринскому бою, равно как и его последствий в присоединении долины Мургаба к России на фоне русско-английского соперничества на Среднем Востоке, опубликованы в отмеченном сборнике «Афганское разграничен кие», изд. МИД, 1886 г.

8. К рапорту ген. Комарова приложен план местности, на которой произошло столкновение с афганцами, с обозначением положений и движений отрядов. По невозможности отпечатать означенный план в Штабе Кавказского военного округа в такое короткое время он будет разослан как добавление к настоящей статье всем гг. подписчикам «Кавказа» через несколько дней.