ВОСПОМИНАНИЯ В

ПОЛТОРАЦКИЙ В. А.

ВОСПОМИНАНИЯ

ВОСПОМИНАНИЯ В. А. ПОЛТОРАЦКОГО.

(Продолжение. См. «Исторический Вестник», т. LIX, стр. 412.).

XXI

(Начало текста опущено, как выходящее за рамки сайта - Thietmar. 2016)

По сведениям прибывшей почты, зимний путь лежал до самой Казалы, надо было пользоваться; но уже за Иргизом (уральское укрепление) снег стал таять, образуя зажоры и наводняя все речонки степи. Невинных шалостей киргиз-хивинцев в степи еще не было, но их ожидали в больших размерах, как только сойдет снег. Уездный начальник иргизского района рассказывал мне о настроении этих сынов степей, а также о том, что хивинский хан вполне убежден в своей безнаказанности. Со [790] времени несчастного похода в Хиву графа Перовского протекло уже более 40 лет, а между тем до сих пор много крови русской пролито хивинскими хищниками, держащими постоянно весь Казалинский тракт в тревожном положении. Мы застряли на той именно станции, где в прошлом году осенью хищники вырезали людей, разбили караван и угнали лошадей, едва не захватив Озерова. Теперь же, пока в полях снег и вода и нет подножного корма, — они не опасны. Хуже всего, что запасы стали истощаться, а между тем станции попадались все беднее и пустыннее. Что представляла тогда, например, станция Катай-Куль? Среди необъятной степи разбита была дырявая джаломейка, где помещались грязные киргизы, а рядом что-то вроде землянки, без окон, пола и настоящих дверей — для гг. проезжающих. В ней, конечно, было сыро, темно и гадко; бездна мышей, сороконожек и всяких гадов. Должность станционных смотрителей возложена здесь на грамотных урядников оренбургского казачьего войска, приставленных к каждой станции с двумя рядовыми казаками для наблюдения за порядком и точным исполнением киргизами законных требований злополучных проезжающих. Но за жалованьем и провиантом они отправлялись в ближайшие города; так случилось и на сей раз. Казаки, не имея к предстоящему празднику Пасхи куска хлеба, ринулись в укрепление Иргизское, предоставив нас произволу дикарей ямщиков-киргизов, столько же понимающих законы и требования наши, как мы их наречие и мимику. Довольно сказать, что живут они в соседстве с кусками кровавого мяса, развешанного для копчения, и все лошадиного; вонь и смрад, конечно, сильнейшие.

Подробности же встречи мною торжественной минуты Светлого воскресенья довольно любопытные. Среди бесконечной степи, на берегу бурлившего ручья Аксая, расположился весь табор наш в составе 10 человек (четверых нас, почтальона с казаком двух киргизов-ямщиков и двух лаучей, т. е. верблюдовожатых), 7 кляч и 6 верблюдов с тарантасом, почтой и вьюками. Еще засветло из двух тюков я соорудил стол, покрыл его чистой скатертью и, да простить меня Бог, выставил на него единственный штоф с водкой и все имеющиеся консервы. Затем, мы уселись все у костра и ожидали в тишине и молчании наступления полуночи. Ровно в 12 часов произвели мы пальбу из всех наличных ружей, после чего я поздравил всех с праздником и перехристосовался с православными. У нас не было пасхи, кулича и красных яиц, не было даже кусочка хлеба, но зато можно смело поручиться, что никто в Киргизской степи, на берегу Аксая, никогда не вкушал патефуагра с трюфелем, дупеля с шампиньонами и зеленого горошка... [791]

Ночью в Аксае вода спала, и на утренней заре мы переправили сначала верблюдов, а потом перетащили на канате и тарантас, чуть-чуть не залитый водой. На станции же Джаловлы, о ужас, новый ручей, бушующий и стремящийся, чуть ли не страшнее самой Волги. Опять остановка, ночлег в изорванной кибитке и проч., но хуже всего — недостаток хлеба. Полного голода еще не было, до границы туркестанской оставалось еще 48 верст, а между тем весь запас хлеба, рыбы, соли, сахара истощился совершенно. По случаю распутицы не было проезда; смешно сказать, от Нижнего до станции Джаловлы (кроме двух почт) я не встретил ни одной души из Ташкента и ничего не знал о новостях туркестанских; к тому же за неимением лошадей я все время, по курьерской подорожной, тащился на верблюдах. Под самым Казалинском необычайный разлив арыков, затопивший на несколько верст местность, сделал перевозку экипажей невозможной, и пришлось продолжать путешествие верхом по морю, яко по суху. Но зато встретил Дмитровского и Соболева. С жадностью голодного волка набросился я на предложенный первым ужин, так как у меня в течение восьми суток не было во рту хлеба, и пятый день я уже не пил чая. Хорошего было мало слышно из Ташкента. Соболев покидал край совершенно, Дмитровский также только о том и мечтал.

В. А. Полторацкий.

(Продолжение в следующей книжке)

Текст воспроизведен по изданию: Воспоминания В. А. Полторацкого // Исторический вестник, № 3. 1895