Остановимся пока на этом и скажем, что 19-го числа на денном привале казаков, путем проверки некоторых существовавших расспросных сведений на месте, а также и новых расспросов, начальник отряда пришел к полнейшему убеждению, что расстояние между Игды и Орта-кую несравненно больше того, которое до того предполагалось. Под давлением мысли о том, что пехоте, без посторонней помощи, пожалуй, не пройти этого промежутка, начальник отряда решил сократить для нее безводный путь, хотя бы удлинив при этом общее протяжение дороги. Кроме того, ему хотелось скорее довести кавалерию до Орта-кую, чтобы у этих колодцев организовать встречную помощь пехоте из тех казаков, которые быстрее прочих успеют оправиться и освежить своих коней. В видах приведения в исполнение первого своего решения начальник отряда послал с нарочным майору Козловскому приказание, обязывавшее его свернуть на Бала-Ишем. Это приказание, впоследствии отмененное из опасения найти названные колодцы засыпанными, получено было по назначение тогда, когда голова колонны дотянулась уже до сороковой версты, считая от Игды, т. е. приблизительно до поворота в Бала-Ишем. Начальник, эшелона, майор Козловский, признавая необходимым дать в этом месте людям отдых, только что остановил движение и, со свойственною ему всегдашнею распорядительностью, принял самые действительные меры к тому, чтобы скорее стянуться и подобрать отсталых. Нужно, кстати, заметить, что в эшелоне этом дела вообще были сравнительно гораздо в лучшем положении чем у тех, которые в то время находились впереди. Хотя без сильных и каждому памятных страданий и там, конечно не обошлось, однако же отсталых, а тем более обессилевших там было несравненно меньше, что, конечно, несправедливо было бы объяснять только разностью количества отпускавшейся воды. Правда, последней 18-го, например, числа у майора Козловского выдано было по три котелка на человека, тогда как казаки имели лишь по такому же числу бутылок, но ведь и потребность в питье всегда должна быть меньше у конного, чем у пешего. Кроме того, при казаках не было вовсе верблюдов, тогда как пехота должна была утомляться, навьючивая и развьючивая этих животных, а главное пася их. Поэтому причину такой несообразности мы лично скорее склонны приписать разнице в степени [190] предварительного утомления. Как бы то ни было, но майор Козловский, простояв на привале до четырех часов пополудни, тронулся затем в направлении на Бала-Ишем, но вскоре получил новое приказание и, описав, следовательно, небольшую дугу, вновь вышел на ортакуюнский путь, по которому, пройдя несколько, остановился ночевать. Дальше идти было нельзя между прочим и по тому, что, вследствие ночной темноты, проводники не ручались за то, что проведут колонну правильно.

Верблюды с водою, встреченные казаками, принадлежали армянину, бывшему маркитантом при батальоне Кабардинского полка. Они были из числа тех, которые, освободясь из под вьюков с маркитантскими товарами, за израсходованием последних, возили казенное имущество, что полегче. 18-го апреля некоторые из них везли пустые бурдюки. Маркитант, узнав о том, что колонне велено идти в Бала-Ишем, сообщил о том служившим у него по найму туркменам верблюдовожатым, а они, чтобы раньше дойти до места, не останавливаясь на привале, беспечно погнали животных к названным колодцам. Прийдя в Бала-Ишем и найдя колодцы не охраняемыми неприятелем и открытыми, они немедленно наполнили сосуды водою. Нужно заметить, что кочевники пустыни, вообще, стараются как можно меньше стоять в пути на месте. Они обыкновенно идут от одной группы колодцев до другой, почти не останавливаясь вовсе. Так как верблюды их редко несут на себе особенно тяжелые вьюки, то они обыкновенно пасутся на ходу. Точно также освящено там обычаем, что если путники подошли к воде и есть у них пустой сосуд, то прежде всякого отдыха каждый поставляет себе в обязанность немедленно набрать воды. Так поступили и туркмены маркитанта; но, напрасно прождав у Бала-Ишема прибытия войск до самого рассвета, они решили, что, вероятно, колонна пошла на Орта-кую, и, описав, следовательно, гораздо большую дугу, чем то пришлось сделать первому эшелону, вышли на путь, на котором немного погодя, показались отступавшие казаки.

С рассветом 20-го числа первый эшелон пошел дальше и около половины восьмого часа встретил подполковника Левиса, который передал привезенное им приказание по назначение. В виду этого майор Козловский тотчас же остановил движение своей колонны и немедленно же выслал вперед десять бурдюков воды на встречу казакам. Вместе с тем, так как к тому времени начальнику эшелона было уже известно, что колодцы Бала-Ишем [191] свободны, он совершенно налегке отправил туда одну кабардинскую роту, со всею порожнею водоносною посудою. Роте этой приказано было сколь возможно поспешнее привезти воду в свой эшелон. который, благодаря экстренному расходованию запаса, сам скоро мог очутиться в безвыходном положении. К этому же времени состояние команды казаков подполковника Левиса, в котором было 22 всадника, находилось в таком положении, что названный штаб-офицер решительно не признавал возможным исполнить дальнейшее поручение, на него возложенное. Подполковник Левис находил, что ехать дальше с надеждою добраться до следующего эшелона он мог бы рискнуть в том лишь случае, если бы кабардинцы могли вдоволь напоить лошадей его команды. Так как однако же, майор Козловский не согласился на это, да и согласиться решительно не мог, то положено было между ними отправить приказание начальника отряда в задние эшелоны с нарочными туркменами, подполковнику же Левису отойти к Бала-Ишему, что и было исполнено. В след за отправлением вперед воды, о чем уже было сказано выше, начальник передового эшелона послал в ту же сторону небольшую организованную им помощь, состоявшую из двух десятков лучших верблюдов, при нескольких наиболее сохранивших бодрость людях, коим приказано было подобрать и подвезти больных и совершенно изнемогавших встречных.

В 11 часов дня 20-го апреля стали уже понемногу прибывать к кабардинскому биваку передние из отступавших казаков. По мере того, как они прибывали, им немедленно же отпускалось по крышке воды на человека. Во втором часу приехал и начальник отряда, а вслед затем сделаны были все распоряжения об отходе к Бала-Ишему, причем точно установлены были порядок и очередь движения, равно как попутная помощь и наблюдение за дорогою, которая в этом отношении была распределена на участки. Прежде всего, само собою разумеется, повезли на верблюдах кабардинского батальона больных и слабых. За ними последовали остальные казаки и, наконец, пошли кабардинцы поротно, с необходимыми промежутками времени. С последнею из рот пошел в Бала-Ишем и начальник отряда. До названных колодцев от места бивака кабардинцев оказалось 15 верст. Между тем подполковник Левис с несколькими казаками, хотя и с величайшем трудом, дотянул до колодцев Бала-Ишема, у которых он застал человек 20 туркмен [192] путешественников. Последние, видя появление нежданных ими русских, смутились и думали было бежать, но названному штаб офицеру удалось их успокоить и воспользоваться их вьючными животными, а также довольно многочисленными водоносными сосудами, находящимися у них. Все это подполковник, Левис немедленно отправил кабардинцам с самими же туркменами-путешественниками, задержав остальное имущество туркмен при себе, в виде залога. Это было около восьми часов вечера, а часов около 10-ти пришла в Бала-Ишем и стрелковая кабардинская рота, та самая, которая послана была туда за водою, как о том уже было сказано выше. Можно считать, что с этого самого времени прекратились все исключительные невзгоды в тот период нашего похода, так как с вечера 21-го числа, благодаря распорядителям у Бала-Ишема и на кабардинском биваке, между этими пунктами можно было почти на каждом шагу встретить воду, и хотя в самом небольшом количестве, но все же да получить ее. Зато, в течении того же самого дня страдания людей, тем более лошадей, не поддаются никакому описанию. Не говоря уже о молодцах-казаках, испытавших все мучения ада, были роты, в которых в иные минуты держалось на ногах не более десятка человек, а по тому в таких случаях, когда в настоящем рассказе говорится о ротах, под этим именем совершенно правильно понимать несколько человек, одаренных природою железным здоровьем и железным же самообладанием. Tакие люди, слава Богу, конечно, находятся в нашей армии и их в ней всегда довольно много, но желать, а тем более требовать, чтобы все были таковы, не значит ли желать и требовать совершенно невозможного. Мы не станем пестрить этих страниц, посвященных труднейшим и горчайшим дням жизни красноводского отряда, приведением цифр пораженных солнечным ударом и, вообще, заболевших в числа, ближайшие к 20-му апреля. Не станем делать этого, главным образом, потому, что они все равно не в состоянии были бы дать интересующемуся точного понятая о тогдашнем санитарном состоянии в отряде. При такой продолжительной и постоянной тропической жаре, которую испытывали мы тогда, находясь в области песков, покрывающих голое и безводное безграничное пространство, лежащее много ниже нормального уровня моря, могли быть вполне здоров хотя бы один из нас? В сущности мы были больны все, начиная от первого в отряде и до последняго. Но болезнь наша была своеобразна: ее разве можно было бы уподобить [193] морской болезни. Как на море пассажиры, страдающее от качки, приходят в состояние полного упадка физических и умственных сил, так и в пустыне люди, вследствие жары и безводья, впадают в совершенное изнеможение и даже теряют сознание. Но стоит только кораблю пристать к берегу, как больной быстро приходит в себя и поправляется, так и в песчаной пустыни нужно только, чтобы подул прохладный ветерок и страдалец освежился порядочною пресною водою, как он немедленно выздоравливает и горя у него как бы никогда и не бывало.

21-го апреля, после полудня, начальник нашего отряда прибыл в Бала-Ишем. В тот же день сосредоточились там все войска, входившие в состав первого эшелона, и обогнавшие было его казаки. Все людям сделали поверку посредством переклички, причем на лицо не оказалось четырех казаков. Для разыскания их были немедленно же командированы на верблюдах благонадежные туркмены с запасными верблюдами и с обильным запасом воды. Вечером того же 21-го числа в Бала-Ишем прибыли, наконец, сперва Ата-Мурад-хан, посланный с ним армянин и один из недостававших четырех казаков, а затем, спустя несколько часов, и фейерверкер. Люди эти не только доставили самые подробные сведения об Орта-куюнских колодцах, но привезли и образчики воды. Из слов их начальник отряда узнал, что колодцев в Орта-кую четыре, вода в них хороша, и ее довольно много, а отстоят они от того места, с которого казаки были поведены назад, примерно на 10 верст. Все посланцы прибыли к названым колодцам одновременно еще пред рассветом с 19-го на 20-е число. Отдохнув там и набрав воды для доставления ее на пробу начальнику отряда, они порешили между собою, что фейерверкер Гайнулла пойдет с докладом назад, а остальные двое останутся ждать прибытия казаков. Так они и сделали; но на дороге у Гайнуллы пала лошадь, а потому, когда он дошел до того места, с которого был послан вперед, то там уже никого не застал и пошел дальше, по следам уходивших казаков. Сотоварищи же Гайнуллы, удивляясь долгому неприбытию начальника отряда, ни на что, однако же, не решались до той поры, пока к ним не добрел один казак. Последний рассказал Ата-Мурад-хану и его спутнику, что, уснув, не слыхал, как ушли с ночного привала сотни, и, в свою очередь, во тьме не был также замечен ими Пробудясь от сна, он пошел по трем конским следам, которые ему попались в глаза. Его [194] удивляло, что следов так мало, но, пустившись уже по найден ному направлению, он боялся куда-либо своротить и, таким образом, дошел до Орта-кую. Идя назад, Ата-Мурад видел и остальных трех недостававших у нас казаков. Люди эти, в состоянии полнейшего изнеможения, лежали в стороне от дороги и, конечно, идти с Ата-Мурадом и его спутниками решительно не могли. Так как и сам Ата-Мурад, равно как армянин и казак, шли пешком, ибо лошади первых двух едва-едва тянулись в поводу, а у последняго конь пал раньше, то, следовательно, не на чем было подвезти лежавших казаков. Поэтому, проходя мимо, Ата-Мурад и спутники его снабдили только их водою и сухарями, а привезли их потом те, которые за ними были посланы.

В рапорте начальника отряда начальнику штаба округа, от 25-го апреля, он, между прочим, говорит следующее: “Будучи от природы очень здоров и несомненно крепче многих солдат [198] между которыми часто встречаются юноши 22-х — 23-х лет, я ставил себя в их положение и сознавал, что требуемое от них по необходимости даже для меня было бы невыполнимо. Выпотение так велико, что нет меры количеству воды, которую необходимо влить в желудок, чтобы утолить жажду. Даже самые воздержанные офицеры, вообще, конечно, значительно меньше прилагающее физического труда сравнительно с солдатом, — и те в жаркие дни нуждаются, по крайней мере, в 4—5 бутылках жидкости. Воды же во всем отряде возится только 4,600 ведер и больше возить трудно, даже просто невозможно, хотя бы уже потому, что не во всех группах колодцев можно добыть ее и в таком количестве. Масса инфузорий, заключающихся в воде, делали последнюю весьма вредною для желудка даже и тогда, когда она только-что бывала начерпана. Наконец, необыкновенное усыхание воды в бочонках заставляло расходовать ее бережно. Солнце расстраивало людей так, что даже лучшие закаленные казаки и солдаты иногда могли быть уподоблены изнеженным слабонервным женщинам и, сквозь слезы, вместо слов издавали какие-то пискливые звуки, в которых невозможно было доискаться смысла. Справедливо ли было бы признавать в таком положении подначального человека какую-либо долю его личного греха и разумно ли требовать от него бдительности? Наоборот, не справедливее ли не доводить солдата до состояния, прямым по следствием которого могло быть нечто действительно унизительное в военном смысле слова, а если тяжелое положение уже на ступило, то не лучше ли своевременно и сколь возможно скорее из него выйти? Так я и поступил, — говорит в своих записках бывший начальник отряда. Поступил так я, продолжает он, еще и потому, что, соображая, как трудно согласовать одновременное движение отрядов, например: красноводского и оренбургского, так как обыкновенно, когда одному идти невыносимо жарко, то другому только в пору, и, наоборот, когда последний терпит от стужи ⁴⁴, то движение первого совсем легко, я был вполне убежден, что, чем хуже было идти нам, тем, следовательно, лучше было идти другим, о которых, заметим между прочим, мы ровно ничего не знали. Так как эти другие отряды принадлежали тому же Государю и государству, которому и мы, красноводцы, имели счастье принадлежать, то было совершенно ясно, что, непроизводительно зарывшись навсегда в пески, мы бы тем самым [199] только отравили неминуемо предстоявшую общерусскую радость по поводу окончания векового расчета с Хивою, против которой поход, в смысли чисто военных действий, разумеется, не мог быть неудачен, так как всякому было известно, что нам предстояло дело с одним из тех ханств, завоевание которых обходится в какой нибудь десяток людей убитыми и в полусотню ранеными. Да и то люди эти большею частью погибают от оплошности, беспечности или доверчивости. Бесполезных жертв от красноводского отряда могли желать лишь те, которые не постигали глубокой идеи, лежавшей в основе общего плана похода на Хиву в 1873 году, притом такие из них, для которых эффект значит все, а сущность дела — ничего или, по крайней мере, мало”.

К позднему вечеру 22-го апреля жара значительно спала, и в бала-ишемском биваке немедленно послышались даже веселые солдатские песни. Но тем не менее начальнику отряда возвращение представлялось уже делом неизбежным. Однако же вопрос был чрезвычайно серьезен и решиться на этот ужасный шаг, разумеется, было не легко. Поэтому для окончательного его обсуждения приглашены были все наличные штаб-офицеры, некоторые из наиболее опытных ротных командиров и чинов отрядного штаба, старшие офицеры артиллерии и отрядный врач. Последнему предложено было, внимательно сообразив, высказать свое мнение о том, какое количество воды полагал бы он достаточным иметь на каждого человека для полнейшего удовлетворения его потребности в течение восьми суток, при тех условиях состояния погоды и похода, которые сам он испытывал и видел, начиная с 13-го апреля. Начальники же частей и вообще все приглашенные обязывались ответить, могут ли они поручиться, что если вопрос о количеств воды будет совершенно устранен, то, при дальнейшем походе, пастбища наши будут охраняться вполне бдительно даже и в том случае, когда вовсе не придется назначать кавалерии для их охраны. Было очевидно, что на этот последний род оружия рассчитывать для такой службы нечего, ибо допустив далее, что людей мы еще могли кое-как обеспечить водою, то уже решительно были не в состоянии везти ее для казачьих лошадей. Таким образом, следовательно, кавалерия наша, если бы ее взяли дальше, должна была непременно до времени ходить врознь с пехотою, большею частью сзади, и только пользоваться услугами и помощью последней во время больших переходов. Помощь, же эта предполагалась в виде высылки воды на [200] встречу собственно всадникам а в случае возможности — и их коням. Начальники пехотных частей, в своем ответе, между прочим приняли в расчет, что если бы мы, продолжая движение, и взяли с собою воду в количестве, которое укажет врач, то это еще не поможет нам, если мы не устережем верблюдов, так как, потеряв известную часть вьючных животных, мы, быть может, были бы принуждены допивать запас воды на месте, без средств идти в какую бы то ни было сторону. Они сообразили, что нет никакой возможности выставлять воду на каждое звено цепи, охраняющей пастбищное поле, а содержание запаса воды при резервах вызвало бы постоянную беготню людей, которая в волнах песков, при неизбежности оцепления значительных пространств для должного насыщения верблюдов, не способствовала бы надежной их охране. По всем этим, да и многим иным еще причинам, которых перечислить было бы трудно и из которых каждая, сама по себе отдельно взятая, для не бывавшего в пустыне могла бы показаться даже не имеющею существенной важности, они ответили начальнику отряда, что в их собственном желании, а также и в желании их подчиненных — положить жизнь свою для дела, на которое они поставлены, сомнения нет и быть не может, что, пока у них хватит сил и самосознания, никто себя щадить, конечно, не будет, но что напряжение этих сил и до той поры доводилось до наибольшего предала, а поэтому было бы весьма ошибочно рассчитывать на нечто большее. Что касается отрядного врача, то, по его мнению, хотя бы и можно было определить потребное человеку количество воды, но она уже на третий день становится способною поддержать силы лишь на несколько часов и притом делает человека совершенно негодным для службы на четвертый, а много на пятый день. Не нужно было быть специальным судьею в этом деле, чтобы понять всю справедливость слов почтеннейшего нашего доктора и поверить тому, что, чем больше пили бы люди, положим, на третьи сутки, тем больше болели бы у них животы па четвертые. Если же неисправно в желудке, то неисправно и на службе. Тем не менее эта простая истина разбивала последнюю иллюзию начальника отряда, которая состояла в том, чтобы провести весь отряд до Орта-кую и ближайших к нему колодцев Нефес-кули Якедже, далее же проходить безводный промежуток колоннами, по степенно, начиная движение последующей колонны не ранее того времени, когда пройдет предыдущая и возвратит водовозную [201] посуду и верблюдов колонне, ожидающей очереди. При этом в первую очередь предполагалось назначить такое число людей, которое приблизительно получилось бы от разделения 4,600, т. е. числа ведер воды, возимой в целом нашем отряде, на объем того количества воды, который будет определен, как достаточный одному человеку на восемь суток. Этому частному приблизительно должно было ответить человек около тысячи, а потому предполагалось взять из Орта-кую в Чагил или, если колодезь этот окажется сух, то прямо до Измыхшира, пять, шесть рот пехоты и дивизион горной артиллерии, — последний, конечно, на верблюдах. Для полноты рассказа следует привести еще и то обстоятельство, что начальник отряда, высказав приглашенным к нему чинам, между прочим, и это последнее предположение, добавил, что вообще, не веря в возможность получения лучших результатов от многоречивого обсуждения, он не допускает последняго и предлагает присутствующим высказаться категорически произнесением простого “да” или “нет”, т. е. идти ли дальше, или возвратиться. Все, кроме одного артиллерийского офицера, ответили: “нет”, но и тот, который составил исключение, добавил к своему ответу, что если однако же не его дивизион будет назначен идти дальше, то и он вполне присоединяется к остальным. Естественно, что уже одна такая оговорка делала поданное мнение не серьезным. Начальника отряда, конечно, одинаково должна была заботить как участь тех, которым пришлось бы идти дальше, так и тех, на долю которых выпало бы оставаться при вагенбурге на месте и ждать. Должно однако же признаться, что положение этих последних, при известных обстоятельствах, могло обратиться в несравненно худшее, чем тех, которых повели бы вперед. Без водоносной посуды, а следовательно и без малейшей возможности перемещаться, при постоянной заботе о массе полуживых верблюдов, которые, по всем вероятиям, не замедлили бы устлать окрестности стоянки своими трупами и тем распространить между людьми опасные эпидемические болезни и прочее, положение оставшихся частей могло бы стать весьма критическим.

Итак, решено было идти назад. Нужно ли говорить о чувствах, которые должен был испытывать каждый из нас, участников экспедиции? Думаем, что об этом говорить нечего. О них лучше, если возможно, далее и вовсе не вспоминать.

Выступление из Бала-Ишема для некоторых началось пред наступлением ночи с 22-го на 23-е апреля. Чтобы всем [202] подняться с этого места, нужно было, как оказалось, около сотни верблюдов только под одних больных, которых у нас насчитывалось свыше 200 человек. В числе их значительно преобладали казаки, а по роду болезни более всего было подвергшихся солнечному удару в большей или меньшей степени. Особенно трудно было идти до Игды, до которых, не считая уже вовсе верблюдов, мы потеряли свыше 40 голов одних только лошадей. Громадное количество павших вьючных животных и овец, валявшихся по этому пути, ясно говорило нам, что и остальным эшелонам нашего отряда очень недешево досталась небольшая прогулка вперед от названных колодцев.

Все побывавшие в Бала-Ишем, следуя назад, собрались в Игды 25-го апреля, и в этот же день начальник отряда отправил в Тифлис донесение начальнику штаба округа. Подробно излагая в нем все обстоятельства, нас постигшие и сопровождавшие, он заключил его следующими словами: “Так, или иначе, то есть виноват я или прав в том, что веду отряд назад, но теперь мы все уже находимся на обратном пути и рапорт этот я представляю вашему превосходительству из Игды, куда пришел опять уже не с авангардом, а с арьергардом. Здоровье людей покуда все еще таки относительно довольно удовлетворительно и, надеюсь, останется таковым до возвращения в Красноводск, куда, как полагаю, окончательно прибудем около 20-х чисел будущего мая месяца, и где буду ждать приказаний”.

Решившись на отступление к Красноводску, начальник, отряда пошел уже туда без промедления, приняв все зависящая от него меры к тому, чтобы не терять напрасно времени. Да и к чему бы послужила медленность обратного движения? Оставаясь лишних недели две в пустыне, отряд потерял бы лишних сотни три верблюдов, а главное — в этом случае мы неминуемо привезли бы домой по крайней мере втрое более таких людей, которым необходимо было госпитальное лечение. Притом хватило ли бы нам еще перевозочных средств на то, чтобы довезти до дома как этих больных, так и наши артиллерийские снаряды и вообще все то, чего мы ни в каком случае не могли бросить.

Усиленный падеж животных хотя и далеко не в такой степени, как между Бала-Ишемом и Игды, продолжался в особенности до Джамала, так как и на этом пространстве, верблюжьи корма выгорели почти дотла от страшных жаров последняго времени. С поражающею быстротою уменьшающиеся перевозочные [203] наши средства делали имевшиеся при нас грузы непосильными для двигающегося отряда, а потому мы вынуждены были кое-что даже сжигать или бросать. Благодаря такой печальной необходимости, пришлось употребить все средства к тому, чтобы по крайней мере то, что оставалось у нас из продовольствия и фуража, расходовалось с совершенно исключительною бережливостью и только вполне производительно. Одно из таких средств, между прочим, указывалось приказом по отряду, отданным еще в Игды, и предписывавшим входить с представлением об исключении из фуражного довольствия всех тех лошадей, которые заведомо не в состоянии будут дотянуть до Красноводска или решительно не будут годными к дальнейшей службе. Таких коней, до прибытия нашего на место, исключено было из списков свыше 60-ти. Все в тех же видах устранения голодухи, начальник отряда участил и сношения свои с красноводским воинским начальником. В одном из писем к сему последнему, а именно в письме от 25-го апреля, он, между прочим, говорит полковнику Клугену: “Мы идем назад. Теперь-то начинается ваша роль. Вы, конечно, поймете, что фураж у нас не в изобилии. А потому необходимо подвезти нам ячмень как можно ближе к Белеку. Если окажется возможным, то не мешает также держать около Белека на лодках, на пароходе или на барже сухари или хлеб. Вы знаете, что идти назад всегда труднее и что тут-то именно и необходима энергическая помощь и предусмотрительность. Вы поймете, как важно мне знать, что письмо это вами получено своевременно, а по тому, Бога ради, отвечайте как можно скорее. Нельзя ли будет выслать с туркменами нам на встречу маленький караван, так вьюков в 15—20, ячменя и сухарей? Это было бы очень недурно ⁴⁵”. Полковник Клуген нашел возможность выполнить полученные приказания, и у колодцев Кара-Чаглы, что в 40 верстах от Белека, мы нашли 15 вьюков с ячменем, а в виду колодцев Белек, когда мы подошли к ним, стояло 17 туркменских лодок с хлебом, водою, уксусом, спиртом, салом и прочими продуктами.

Передовой эшелон отступавшего отряда, состоявший исключительно из кавалерии, достиг Красноводска 7-го мая. Последние части вступили туда 16-го числа того же месяца. Это были наши кабардинцы. Путь их был не вполне спокоен. Их все время [204] сопровождали небольшие партии неприязненных нам туркменских родов, которые, наседая на хвост колонны и стреляя по нас, вынуждали и кабардинцев отгонять их выстрелами. В особенности настойчиво шли они за нами 13-го мая, во время следования нашего от колодцев Белек к колодцам Курт-куюсы. Тут, чтобы наказать их хорошенько, пришлось даже употребить нам и артиллерийский огонь.

По прибытии начальника отряда в Красноводск, между прочим, оказалось, что рапорт его о принятом решении возвратиться, адресованный в Тифлис из Игды 25-го апреля и уже 4-го мая врученный нарочным туркменом красноводскому воинскому начальнику, все еще лежал у сего последняго и не был отправлен дальше по назначению. Это случилось потому, что после выступления красноводского отряда в поход все наличные суда бы ли употреблены для нужд Мангишлака, и уже с месяц тому назад прекратилось всякое сообщение наших пунктов восточного берега Каспия с западным. Таким образом, к большому сожалению, в Тифлисе узнали о возвращение нашего отряда тогда, когда он был уже в Красноводске.

Дополняя фактическую сторону описания последняго нашего похода, мы должны сказать, что личный состав красноводского отряда, считая лишь участников движения, простирался до 2,205 человек, из коих. между 19-м числом марта и 16-м числом мая, мы потеряли умершими всего только двух. Случаев же болезни было 3,424, что в среднем составляет приблизительно 58 заболевших в каждый из 59-ти дней нахождения в походе, считая со дня выступления из Чекишляра первого нашего эшелона и по день прибытия к берегу последняго. К сожалению, с возвращением в Красноводск, последствия чрезвычайного напряжения сил сказались в новых жертвах. Так, в течение первого же месяца из участников похода умерло шесть человек, а в следующие два месяца, не смотря на значительное сокращение отряда, умерло еще 23. В такой же пропорции выросло и заболевание. Из болезней особенно преобладали поносы, кровавый и слизистый, а затем лихорадки. Нужно сказать, однако же, что болезни эти сравнительно редко принимали особенно серьезные формы. Из всего числа лошадей, участвовавших в движении, в количестве приблизительно свыше 500 голов, мы привели назад 313, более или менее годных для дальнейшей службы. Верблюдов, хотя очень слабых и к немедленному продолжению работы почти неспособных, [205] дошло до Красноводска 1,414 голов, остальные 2,694 пали в пустыне. Говорить о том, что даже и в самые критическая минуты дисциплина никогда и никем не была нарушена, мы считаем совершенно лишним. Все чины отряда переносили тягости похода с полным самоотвержением, добросовестностью и мужеством, как это и надлежало по священному нашему долгу и чести, и что тоже иначе быть не могло. Офицеры отряда, от старшего и до младшего, оказались на высоте своего призвания и способствовали делу по мере. сил не только словом и приказанием, но и личным примером; в томительные часы ужасной жажды, ради примера терпения, ни один офицер не позволял себе выпить и единой капли воды свыше того количества, которое отпускалось подчиненному ему нижнему чину. Люди знали об этом и это очень облегчало их страдания, еще более утверждая старую крепкую связь нашего офицера с солдатом. Недаром же и Августейший Главнокомандующий нашею армиею почтил красноводский отряд двумя своими милостивыми приказами. В первом из них, отданном в Боржоме, 20-го июля 1873 года, за № 159-м, Его Высочество писал следующее:

“Согласно Высочайше утвержденному плану действий против Хивы, решено было весною нынешнего года произвести против этого ханства наступательное движение одновременно из трех военных округов: Туркестанского, Оренбургского и Кавказского, причем движение со стороны последняго округа возлагалось на красноводский отряд, возвратившийся из дальней степной рекогносцировки только в декабре 1872 года в ур. Чекишляр, на правом берегу реки Атрека.

“Главное затруднение в снаряжении красноводского отряда составляло снабжение его перевозочными средствами в достаточном количестве, для совершения предстоявшего ему дальнего и трудного похода по пустынному, большею частью безводному пространству, отделяющему берег Каспийского моря от хивинских пределов.

“Для этого предполагалось приобрести верблюдов посредством покупки или найма у атрекских туркмен, а частью доставить их с Мангышлака. Но влияние хивинского хана и происки его агентов воспрепятствовали осуществлению этих предположений

“На Мангишлаке вспыхнуло восстание, имевшее последствием невозможность своевременного приобретения там верблюдов. Атрекские туркмены не только не согласились дать нам таковых. не смотря на самые выгодные условия им предложенные, [206] но доведенными до крайней дерзости грабежами вынудили нас к принятию строгих мер наказания.

“Двумя смелыми переходами за Атрек сия последняя цель была достигнута и при этом полковнику Маркозову удалось отбить у виновных до 2,000 верблюдов, что с прежде бывшими в отряде составило до 3,000 голов, весьма слабых от предвесенней бескормицы и без вожаков.

“При таком размере и количестве перевозочных средств красноводский отряд не мог уже быть двинут в целом своем составе к непременному достижение первоначально предположенной цели. Поэтому начальнику отряда было предписано движением по направлению к Хиве исполнить лишь то, что окажется возможным без риска и не подвергая отряд чрезмерным лишениям: часть же войск была перевезена из Чекишляра на Мангишлак. для снаряжения оттуда другого отряда к Хиве.

“Вследствие сложившихся таким образом обстоятельств движение Красноводского отряда могло считаться только попыткою к достижению Хивы, тем более, что с первых дней марша верблюды стали падать в большом количестве.

“Удачная стычка с туркменами близ колодцев Игды, при чем отбито у них около 1,000 верблюдов и большое число баранты, возбудила, однако же, надежды на полный успех. Полковник Маркозов, увлеченный этою случайною удачею, а равно превосходным духом, энергиею и самоотвержением всех чинов отряда, надеялся достигнуть пределов Хивы даже 1-га мая, о чем и донес.

“К сожалению, надеждам этим не суждено было осуществиться. “Жары, каких по времени года трудно было ожидать, усилились еще с выступлением войск от Игды в безводную, песчаную пустыню по направлению к Хиве. Передовые части войск, при которых находился начальник отряда, подверглись страшному изнурению и опасности погибнуть от зноя и жажды; оне спаслись только благодаря пособию следующего за ними эшелона.

“Оказалось невозможным при средствах, имевшихся в отряде, поднять запас воды в размере крайней потребности. По этому полковник Маркозов принял на себя весьма тягостное для него, для всего отряда и, должен сказать, для всей кавказской армии решение направить вверенные ему войска обратно в Красноводск. Но решение это в данных обстоятельствах было благоразумно и необходимо.[207]

“Засим, отряд прибыл благополучно в Красноводск, потеряв всего двух человек умершими. Несомненная польза от его движения заключается в удержании воинственных и многочисленных племен Теке и Атабаев от содействия хивинскому хану.

“Сожалея вместе с вверенною мне армиею о неблагоприятно сложившихся обстоятельствах, лишивших красноводский отряд возможности воспользоваться плодами трехлетней отличной службы кавказских войск в Закаспийском крае, я не могу не отдать должной дани уважения заслугам сего отряда; в особенности замечательной твердости и самоотвержению, с какими переносились им неимоверные труды и лишения, неистощимой энергии и рвению его в борьбе с препятствиями. Он отступил лишь перед явною невозможностью. За все это объявляю мое сердечное спасибо нижним чинам и мою искреннюю благодарность всем начальствующим лицам и офицерам, своим примером и участием поддерживавшим нравственные силы подчиненных и облегчавшим их страдания”.

Ровно чрез два с половиною месяца после только что дословно приведенного приказа по кавказской армии а именно 5-го октября того же 1873 года, вследствие полученных новых данных и тщательной проверки уже имевшихся, Его Императорское Высочество Главнокомандующий в приказе за № 208 изволил объявить следующее:

“Приказом по округу от 20-го июля сего года, №159, я благодарил красноводский отряд за заслуги его при движении минувшею весною до колодцев Игды, по направлению к Хиве: нижних чинов за самоотвержение, твердость и энергию, с какими переносились ими труды и преодолевались препятствия. а гг. офицеров и всех начальствующих лиц — за то, что своим примером и участием поддерживали нравственные силы подчиненных и облегчали их страдания. В том же приказе выражено было, что принятое начальником отряда полковником Маркозовым решение направить вверенные ему войска обратно в Красноводск, при тех условиях. в которых находился отряд, было благоразумно и необходимо.

“Полученные ныне из Хивы, чрез экспедиционные войска наши, положительные сведения еще более и окончательно удостоверяют, что степное безводное пространство, лежащее между колодцами Орта-кую и хивинским оазисом, в такие жары, в какие пришлось двигаться полковнику Маркозову, надобно считать безусловно непроходимым для отряда войск, как бы обильно и [208] соответственно потребностям ни было его снаряжение и в какой бы степени ни были до того сбережены силы людей.

“Вполне убеждаясь таким образом, что отступление означенного отряда с половины пути обратно в Красноводск ни в каком отношении не может быть поставлено в вину полковнику Маркозову, — напротив того, обращая внимание на то, что, приняв решение повернуть отряд назад в такое время, когда неизбежность возвращения не успела еще фактически выясниться ни для войск, ни вообще для лиц, издали следивших за успехом движения, — названный штаб-офицер обнаружил похвальную предусмотрительность и готовность с полным самопожертвованием принять на себя тяжелую ответственность, в видах исполнения долга и государственной пользы, я считаю справедливым объявить в особенности полковнику Маркозову мою искреннюю благодарность за объясненное выше решение, чрез которое избавлен был красноводский отряд от тяжких и бесполезных потерь, неизбежно предстоявших ему в случае продолжения наступления еще хотя бы на несколько переходов, и сохранены были доблестные войска, отряд составлявшие, для дальнейшей службы Государю и отечеству”.

Обратимся теперь к вопросам, которых мы пока еще вовсе не касались, но которые, по мнению нашему, не лишены известного интереса, а именно к вопросам, относящимся до порядка ведения отрядного хозяйства и расходов, понесенных казною на существование красноводского отряда. Впрочем, на счет сих последних у нас сохранились вполне достоверные сведения лишь за период времени с 16-го июля 1871 года по 16-е же июля 1873 года, т. е. до той самой поры, когда отряд наш фактически прекратил свое существование и большая часть рот, сотен и орудий, в состав его входящих, были уже увезены в свои постоянные штаб-квартиры, на западный берег Каспийского моря.

По поводу размера всякого рода довольствия, установленного для чинов отряда, должно сказать по справедливости, что он был вполне удовлетворителен и совершенно исключал возможность сколько нибудь основательных сетований с чьей бы то ни было стороны. Что касается забот о снабжении отряда, то, до наступления 1872 года, это всецело лежало на кавказском окружном интендантстве, которое, с своей стороны, исключительно практиковало способ подрядный. При этом морская перевозка в Красноводск всего того, что из законтрактованного предъявлялось [209] подрядчиками в известных, заранее определенных пунктах западного каспийского берега, должна была производиться на судах общества “Кавказ и Меркурий” на счет казны и по сношениям подлежащих правительственных учреждений и агентов с агентами названного общества. Между тем, благодаря всегда ощущавшемуся недостатку морских судов, некоторой неизбежной неаккуратности подрядчиков, равно как и по другим причинам, части отряда, в особенности те, которые переведены были на Балханы, не всегда дополучали все то, на что имели право. Вследствие этого, еще к маю месяцу 1871 года, т. е. ко времени прибытия начальника штаба округа в пределы расположения красноводского от ряда, одни только казаки насчитывали недобора почти на сумму 13,000 рублей и, разумеется, заявили об этом. Началась переписка об удовлетворении войск, кончившаяся указанием последним статьи закона, по которой недоеденное и недопитое войсками в военное время не должно быть потом возвращено им. Пока разрешался этот вопрос, красноводский отряд произвел свою осеннюю рекогносцировку 1871 года, в течение которой сумма ценности недобора возросла еще более, причем за одно только мясо, не дополученное во время нашего движения, войскам причиталось свыше 7,000 руб. Узнав о существовании вышеприведенного закона и о приложении его к ним, войска отряда начали вступать в сделки с подрядчиками. Они стали выдавать им квитанции в получении даже и того, чего вовсе не получали, чтобы хотя немного поддержать свои ротные суммы. В свою очередь и подрядчики, пользуясь этим, старались эксплуатировать части. Когда впоследствии обо всем этом было доведено до сведения высшего начальства, то оно признало целесообразным несколько изменить порядок нашего продовольствия. Вновь установленное на этот счет правило в общих чертах заключалось в следующем: интендантство обеспечивает отряд в натуре и по подряду лишь тем количеством всякого рода продуктов, которые приходится, примерно, на 300 человек; а затем, высчитав сумму, в которую обошлось бы ему довольствие целого отряда, принимая цены, по коим состоялся подряд, передает деньги по расчету, в виде аванса, в распоряжение начальника отряда. Этому же последнему, по его личному усмотрению, предоставляется сокращать или увеличивать рацион солдата и лошади в той или в другой войсковой единице, соображаясь с обстоятельствами и количеством труда, а также совершенно исключать одне статьи продовольствия, включать другие [210] и, вообще, заботиться о расходовании денег, принимая во внимание действительную потребность, но с тем непременным условием, чтобы не выходить за пределы средней стоимости содержания человека и лошади, вычисленной интендантством на основании собственного опыта заготовления.

Из вполне официальных данных, представленных по начальству и подвергшихся установленному контролю, видно, что в течение двух вышеуказанных лет, конечно не считая личного содержания служивших в отряде, все без исключения казенные денежные отпуски достигли суммы в 357,192 рубля. Из этого количества денег, за неизрасходованием, возвращено было в бакинское казначейство 64,667 руб. и, при снаряжении отряда на Мангишлак, для потребностей сего последняго, туда же перевезено было из Красноводска и Чекишляра различных продуктов на сумму 19,860 руб. Затем, согласно предписаний начальства, все из того же общего денежного отпуска, передано было различным лицам для расходов на предметы, не имеющие прямого отношения к нашему отряду, 7,395 руб. ⁴⁶ Таким образом, следовательно, за исключением приведенных выдач и возвращения, отчету подлежало 265,270 руб. Сумма эта ассигновалась и в действительности получила следующее назначение:

Бывало, что войскам раздавались овцы не купленные, а отбитые у враждебных нам текинцев и некоторых иных туркменских родов. Тогда обыкновенно составлялась комиссия из всех наличных батальонных и ротных командиров, которая определяла приблизительный вес чистого мяса скотины и распределяла последнюю по действительной потребности продукта в той или другой части войск. Результаты решения комиссии, проверенные на сколько было то возможно и утвержденные начальником отряда, объявлялись в его приказе, в котором указывалась и соответствующая сумма денег, подлежащая к зачету. Таким путем зачтено было 2,700 пудов мяса, ценность которого равнялась 12,000 рублей. Деньги эти получили назначение, указанное высшим начальством, и мы будем иметь случай упомянуть о них, перечисляя расходы суммы на нужды отряда.

Чтобы не возвращаться более к вопросам, относящимся до продовольствия войск, остается сказать еще, что для обеспечения своего приварочными продуктами отряд имел законтрактованного подрядчика. О ценах, по которым подрядчик обязан был поставлять продукты, и вообще буквальное содержание самого контракта объявлялось в приказе по отряду, а потому все его подробности были вполне известны каждому интересующемуся. Не смотря на то, что окончательное распоряжение о формировании отряда для последняго нашего похода, равно как и о движении его во внутрь материка последовало лишь в январе 1873 год,: не смотря даже и на то, что отряд получил необходимая ему для расходов деньги тогда уже, когда некоторые его части находились в движении, мы были своевременно снабжены всем законтрактованным. Все доставляемое подрядчиком большею частью сперва принималось в интендантский склад отряда. В тех же случаях, когда время не терпело, то, для выиграния последняго, приемка от подрядчика делалась непосредственно частями войск. При всех вообще приемках последняго рода обязательно присутствовали начальники тех частей, для которых принимались продукты, и это устраняло возможность многих недоразумений и жалоб, которые [213] впоследствии, т. е. с началом движения, все равно невозможно было бы устранить,

в) На различные нужды отряда, в течение тех же двух лет, из кредита, открытого на этот предмет, израсходовано было 72,928 рублей. Но, по предписанию начальства, на эту же статью расхода обращены были и те 12,000 руб. которые, составляя цену мяса скота, отбитого у текинцев, показаны были отрядом к зачету в пользу казны. Таким образом, следовательно, на различные нужды отряда в действительности израсходовано было 84,928 рублей. Статьи, на которые деньги эти были израсходованы, весьма разнообразны, а именно: на приобретение бурдюков и медных чайников; на жалованье переводчику; на канцелярию красноводского воинского начальника и заведующего артиллериею отряда; на не входившие в каталог лекарства и, вообще, на предметы комисариатско-медицинские; на заведение верблюжьих седел и различных к ним принадлежностей; на веревки для вьюков и прочих потребностей: на чай, сахар, пшеничную муку, масло и прочие продукты, необходимые для продовольствия проводников, посыльных и верблюдовожатых туркмен; на жалованье мастерам-персам, состоявшим при отряде для очистки и копания колодцев; на наем верблюдов на жалованье туркменам посыльным и туркменам вожакам; на приобретение и ремонт деревянной посуды для возки воды; на наем туркменских лодок для постоянной нагрузки и разгрузки судов в Чекишляре и временной в Белеке; на постройку мечети в Красноводске; на покупку лошадей и седел для ракетной команды; на вознаграждение за павших верблюдов и на многие иные расходы в этом же роде.

Из всех вышеперечисленных статей наиболее значительных затрат и особенно сложных расчетов и соображений требовали статьи по найму верблюдов и по уплате за верблюдов павших. По ценам, обычным у туземцев того времени тех мест, каждый нанятый верблюд, за время найма, обыкновенно приносил [214] своему хозяину по три тумана в месяц, причем в этот же расчет шел один верблюдовожатый на 8—10 верблюдов. Люди эти, конечно, получали продовольствие от нанимателя, который, кроме того, обязан был уплачивать им бакшиш, т. е. денежный подарок, за каждый пройденный полный конец в одном направлении. Капитальная сумма найма приблизительно равнялась, следовательно, 10-ти нашим бумажным рублям в месяц, что было еще возможно принять и нам. Точно также возможно было удовлетворять по обычаю и верблюдовожатых; но дело усложнялось тем, что мы, рекогносцируя, большею частью не знали сами, куда именно пойдем и когда именно вернемся, а следовательно, так сказать, не в состоянии были разделять путь наш на концы. Это, разумеется, было несущественно, но особенно важно было то что никакого доброго соглашения по найму верблюдов между нами и туземцами ни раза не последовало. Благодаря этому обстоятельству, начальник нашего отряда находился в этом отношении в крайне трудном положении. С одной стороны и придерживаясь нашей точки зрения было немыслимо пользоваться всегда безвозмездно всеми верблюдами, да этого не допускало и высшее начальство. С другой стороны, платить за отнимаемых верблюдов, да еще и отнимаемых у туземцев, нередко заведомо враждебно к нам относящихся, значило возбудить невыгодное для нас и не понятное народу удивление. В общем это было бы очень странно и мало логично. Оставалось одно последнее средство — так сказать сортировать верблюдовожатых на таких, которые отдали нам своих верблюдов, убоявшись внушительных угроз, и на таких, для которых эта мера оказалась недостаточною и у которых мы принуждены были отнять верблюдов с боя. Так мы и сделали. Но так как туземцев первой категории было чрезвычайно мало, то начальникам частей было внушено, чтобы они ставили в строку каждую малейшую услугу верблюдовладельца и находили повод ходатайствовать о перечислении туркмен из второго разряда в первый. Таким образом, достаточно было хозяину верблюдов самому быть при нас для того, чтобы получить право на наемную плату, хотя бы первоначально верблюды были отняты при помощи пущенного в ход орудия.

Во время своих рекогносцировок, красноводский отряд, собственно говоря, пользовался весьма большим числом верблюдов. Так, в 1871 году ему служило 884 верблюда, в 1872 — более 1.600, а в 1873 — не менее 4,114 голов этих животных. При [215] этом, однако же, только немногие верблюды возили наши грузы со дня выступления отряда в тот или другой поход и до дня нашего возвращения из него. Одних животных, за негодностью, мы оставляли в пути, других добывали во время самого движения. Часто приходилось целыми месяцами держать верблюдов при отряде, даже и без всякой в них нужды именно в данную минуту, а лишь в предвидении скорого наступления этой нужды. Бывало, наконец, что мы, находясь в походе, лишались некоторой части наших верблюдов не по вине их хозяев или по негодности животных, а по иным, совершенно случайным причинам. Верблюды наши по необходимости всегда были распределены поротно, а ротные командиры, на обязанность которых возложено было о них заботиться, не всегда даже успевали их хорошенько пересчитать на привалах и ночлегах. Не смотря на разного рода бирки, привешивавшиеся к верблюдам, и иные внешние отличия, животные различных частей смешивались во время пастьбы. Все это крайне затрудняло, даже делало почти невозможным ведение точного ежесуточного учета нашим перевозочным средствам и силам. Однако же, из всех тех данных, которые удавалось собрать в отрядном нашем штабе после каждого движения, выведено было, что среднее число верблюдов, находившихся у нас ежедневно в течение рекогносцировочных периодов времени, простиралось в походе первого года приблизительно до 550, второго — до 980 и третьего — до 1,950. Так как продолжительность походов следует принимать в 82, 96 и 77 суток, то, следовательно, приводя к одному дню, получалось, по самому умеренному расчету, 43.460, 94.080 и 150.150 верблюдов. Полагая по 33,3 копейки в день за каждую голову, следовало бы, значить, круглым счетом уплатить 14.474, 31.329 и 50.000 рублей, а всего, за все трехлетние походы, 95,803 рубля. Уплачено же было всего 38,256 рублей, а именно: в 1871 году — 13,022 рубля, в 1872 г. — 6,477 рублей и в 1873 году — 18,757 рублей. Принимая в основание расчетов те же самые источники, оказывается, что за время трехлетних наших походов в пустыне число павших или по иным причинам утраченных нами верблюдов может быть принято в 4,200 голов. Из этого числа 540 штук принадлежали хозяевам, которые питали к нам вольную или невольную приязнь, во всяком случае поддерживали в своих отношениях с нами такой наружный порядок, который можно было признавать для нас благоприятным. Поэтому, так как до высадки нашей на [216] восточный берег Каспия, средняя цена верблюда в пределах Туркмении колебалась между 13-ю и 14-ю туманами, то за каждого из 540 верблюдов отряд уплатил по 40-рублей, что составило всего 21.600 руб. В счет этой последней суммы, с разрешения главнокомандующего, вошли и те 12,000, которые поступили в казну к зачету от продовольствия войск отбитым у неприятеля скотом. Говоря о расходах красноводского отряда, нельзя не упомянуть об одном, не особенно значительном, но своеобразном расходе, который тоже был отнесен на денежный отпуск для нужд отряда. Это была постройка мечети в Красноводске. Конечно, не подлежит сомнению, что туркмены всех родов, не исключая текинцев, далеко по могут считаться фанатиками в религии среди народов мусульманского мира. Однако же, близкое изучение племен, кочующих в Арало-Каспийской низменности, приводит к полному убеждению в том, что не только туркмены, но и киргизы, наиболее в этом отношении индифферентные, в известных случаях находятся под большим влиянием своих мулл. Во всяком случае туркмен решительно нельзя упрекнуть в небрежном отношении к внешним формам, соблюдения которых требуется их религиею. Как бы то ни было, но начальник отряда разделял вместе со многими другими то мнение, что чем большим значением и почетом пользовалось бы среди туркмен избранное нами магометанское духовенство, тем более слабела бы связь народа с центрами среднеазиатского мусульманства, и чем выше выстроили бы муллам в Красноводске минарет для призыва правоверных к молитве, тем более должно было бы собраться вокруг нас туземцев. Вместе с тем, быстрее приблизилось бы время, когда мусульмане заменили бы Святым Крестом полумесяц, венчающий выстроенное здание. Мы и поныне остаемся при убеждении, что это средство, и именно не в глубине материка а в Красноводске, т. е. у моря, за которым учение Корана с каждым днем заметно уступает свету Евангелия, безусловно было бы практично и неминуемо принесло бы прекрасные плоды. К сожалению, однако же, сколько нам известно, мысль эта впоследствии была оставлена и постройка брошена, или, быть может, хотя здание и было достроено, но получило другое назначение.

г) Четвертый и последний отдел денежного отпуска отряду именовался отпуском на экстраординарные расходы. Сумма эта, за весь рассматриваемый период времени, достигла 17,200 рублей, из которых впрочем, за неизрасходованием, 3,223 рубля были [217] возвращены в казначейство, остальное же пошло на покупку подарков для туземцев и на денежные награды им же за различные услуги, равно как и на бесчисленное множество необходимых мелких и крупных расходов иного рода. В числе последних, между прочим, мы назовем расход на продовольствие офицерских лошадей. У нас уже был случай говорить о том что офицеры всех родов орудия, по исключительным служебным требованиям от них в красноводском отряде, должны были держать и в действительности держали верховых лошадей, причем многие не получали на них даже никакого денежного довольствия. Между тем, содержание лошади иному офицеру было бы не под силу и в таких местах, где можно доставать фураж в изобилии, в пустыне же ничего иного не оставалось, как кормить всех офицерских лошадей, что и делалось, с одобрения высшего начальства в округе, совершенно безвозмездно.

Остается сказать, что, по установившемуся в отряде порядку, все истраченные в нем деньги, не исключая и тех, которыми он имел право распоряжаться совершенно безотчетно, расходовались не иначе, как по документам, которые своевременно были представлены начальству. Все крупные выдачи производились непременно в присутствии какого-либо из штаб-офицеров и нескольких обер-офицеров. Раздача подарков обыкновенно совершалась при известной торжественной обстановке, при чем обязательно должны были присутствовать все чины отрядного штаба. Выдача суммы за павших верблюдов произведена была на острове Ашур-Аде и подпись рук получателей засвидетельствована была на месте начальником Астрабадской нашей военно-морской станции, которому лично были известны получатели. Названный остров был избран местом вознаграждении верблюдовладельцев, [218] главным образом, потому, чтобы утвердить туземцев в убеждении, что начальник названной станции, капитан 1-го ранга Петриченко, является постоянным за них ходатаем и что, только благодаря ему, им оказывается эта милость. Вообще, принимались все меры к тому, чтобы упрочить добрые отношения туркмен к нашей морской станции не только в видах непосредственной пользы сухопутному отряду, но и для доставления должного авторитета начальнику станции, которая имела особенную дипломатическую миссию и особенное политическое значение в государственных делах наших с Персиею.

Все находившаяся в распоряжении начальника отряда суммы периодически поверялись особыми комиссиями, члены которых назначались приказами по отряду или предписаниями. Поверив деньги и документы, комиссия обыкновенно составляли акт, содержание которого объявлялось всегда в приказе. Порядок хранения денежных сумм и документов в ящике был установлен применительно к тому, который указан уставом. Ключ от ящика находился всегда у начальника отряда, печати же к ящику прикладывались членами комиссии.

Составитель предлагаемого труда исключительно руководствовался желанием не навязывать своих мнений и даже, по возможности, не высказывать их вовсе, пока простое изложение фактов, доведенное до самого конца, в состоянии будет дать читателю возможность делать свои собственные основательные выводы и заключения. Теперь, когда предположенная задача может считаться более или менее выполненною, не бесполезно, во-первых, коснуться некоторых мыслей, высказанных о красноводском отряде нашей печатью вообще, а во-вторых, рядом с ними привести и наше мнение, как ближайшего очевидца всего того, что делалось в названном отряде в течение двух лет из времени пребывания его в Закаспийской пустыне.

Прежде всего должно сказать, что походы наши 1871 и 1872 годов, равно как и Заатрекский наш поход 1873 года, не обратили на себя никакого или почти никакого внимания русского общества. О них мало кто и знал. Походами теми несравненно более интересовались за границею, в особенности в Англии и Австрии. Тогда как в последнем, например, из названных государств известный Вамбери, следя за нашими движениями, и живыми речами, и печатно неутомимо возбуждал по поводу их неблагоприятные для нашей средне-азиятской политики силы, [219] в нашей собственной печати лишь изредка можно было встретить о красноводском отряде только самое сухое и краткое известие. Таким образом, все, что написано на этот счет, написано и появилось на свет лишь после последняго нашего движения в глубь материка. Но так как движение это не имело таких блестящих последствий, каких от него ожидало большинство, не посвященное в сущность положения дел и обстоятельств, его сопровождавших, то естественно, что во всем, или почти во всем, написанном о красноводском отряде, неизбежно отзывается хотя быть может и похвальное, но во всяком случае неудовлетворенное патриотическое чувство критиков и повествователей. О том, как сильно действовало тогда побуждение этого рода, некоторое понятие может дать передовая статья одной из очень читаемых в ту пору газет, которая к тому же редактировалась и издавалась человеком со специальным военным образованием. В статье той, между прочим, оповещалось, что красноводский отряд вернулся не дойдя до Хивы 300 верст, что при этом он побросал все свое ручное оружие и лишь едва дотащил обратно свою артиллерию. Очевидно, что такое пустословие, как не имеющее сколько нибудь положительной почвы, могло щемить сердца тех лишь русских современников, которые были не посвящены в сущность дела, и совершенно было бессильно влиять на серьезную историческую критику. Поэтому мы не станем даже и перечислять мнения и сообщения подобной категории, как вовсе не заслуживающие внимания. Но так как красноводский отряд в 1873 году тем не менее не дошел до Хивы, тогда как в 1871 г. он достиг непосредственных владений этого ханства, то очевидно, что это не могло быть беспричинно. Вопрос лишь в том, в чем же именно заключалась эта причина? Иные серьезные критики усматривают, ее исключительно в одном, другие — видят ее в другом. Наконец, есть и такие, которые предполагают, что отряд не дошел по совокупности нескольких причин. Приведем все различные предположения, высказанные по этому поводу, и, насколько это окажется возможным, попытаемся выяснить действительные причины неудавшегося похода. Остается несомненным фактом, что в последние дни нашего движения вперед мы страшно бедствовали от недостатка воды. Поэтому рассмотрим, в какой степени подготовил себя в этом отношении отряд пред своим выступлением в последний поход. Для разрешения столь важного вопроса, обратимся к способу сравнения и к числовым [220] данным. Из них, видно, что в 1872 году, когда во время нашего движения жара тоже неоднократно достигала 35 и более градусов по Реомюру, отряд имел с собою посуды на 1,200 ведер воды. Таким количеством запаса отряд довольно легко обходился все время, хотя нам пришлось даже пройти почти 97 верст совершенно безводного пространства, а именно между колодцами Игды и Динар, следовательно по области невообразимых песков, подобных которым не доводилось нам никогда видеть ни раньше того, ни позже. В составе отряда в этом походе находилось тоже двенадцать рот пехоты. Правда, двумя полевыми орудиями тогда у нас было меньше, но за то не было и такого количества кавалерии, как в походе 1873 года, а потому нельзя было и думать о том, чтобы водить ее самостоятельно, т. е. врознь с пехотою. Напротив того, мы вынуждены были тогда водить несколько десятков наших казаков со скоростью движения пехоты, а потому, конечно, расход воды увеличивался не только потребностями в ней всадника, но и его коня. По возвращение из похода 1873 года, и даже не тотчас. а спустя месяц после дня окончательного сосредоточения отряда в Красноводске, по распоряжению высшего начальства, особо для сего командированным лицом была тщательно проверена емкость всей той посуды, которая сохранилась еще при войсках, участвовавших в последнем движении, и оказалось, что у нас все еще имелось ее на 3,150 ведер воды. Понятно, что, бросая многое, благодаря ежедневно усилившемуся недостатку вьючных животных, все более и более углубляясь в область страны, уже знакомой и сравнительно богатой колодцами, а вместе с этим и ежедневно приближаясь к предельному пункту нашего обратного пути, войска не могли слишком дорожить порченными бурдюками или рассохшимися бочонками, и потому, конечно, многое из этого не довезли. Отсюда, разумеется, следует, что, перед выступлением в поход, у нас в сущности посуды было еще гораздо более. Но если даже последнее предположение и ошибочно, если у нас всего везлось 3,150, а не более ведер воды, то чем же все-таки объяснить тот факт, что на первом же трех дневном безводном переходе между Джамала и Игды войска уже страдали от жажды до полного изнеможения и одурения? Наконец, когда в Бала-Ишеме обсуждалось предположение, не попробовать ли идти вперед, то не было и речи об единовременном прохождение большого безводного пространства отрядом в полном его составе. Тогда предполагалось идти лишь с частью отряда, а [221] потому само собою разумеется, что если бы и в 1873 году мы находились в климатических условиях, сколько нибудь похожих на старые, к которым мы достаточно привыкли, и если в 1872 г. 1,200 ведер запасной воды с избытком удовлетворяли 12 рот в течете 84 часов времени, то в следующем году 3,150 ведер должны были совершенно удовлетворять нужду, положим, хотя шести рот, в течение девяти суток. Если однако же, не смотря на математически верный расчет, на основании опыта признано было что избыток воды не поможет, то очевидно, что время ушло вперед со скоростью, за которою мы не могли угнаться, хотя бы имели с собою вчетверо более посуды и воды, так как потребность в последней перестала удовлетворяться одним только ее количеством. Вода воде рознь. Да и одна и та же вода, допустим далее — превосходная, при известных условиях и по прошествии известного времени легко обращается из источника жизни и здоровья в источник болезней и далее смерти. Ко всему уже сказанному выше нам остается добавить, что воду везло у нас 320 самых сильных и здоровых верблюдов. Уделить под этот груз еще более верблюдов мы не могли. У нас было много и других не менее насущных предметов, без которых тоже обойтись было нельзя, Если тем не менее требовалось иметь с собою воды еще более то, следовательно, поход был запоздалый. Вопрос о степени готовности военного отряда к выполнение какой бы то ни было задачи, на него возлагаемой, есть вопрос чрезвычайно растяжимый. Несомненно также, что признаваемое вполне достаточным для одного отряда может быть вовсе недостаточным другому. Но, с другой стороны, если несколько отрядов имеют общую цель действия и находятся приблизительно в равных условиях, то для составления правильного заключения сравнение их средств и сил не лишено серьезного значения. Поэтому кстати будет сказать, что крайний недостаток воды ощущался, как то хорошо известно, во всех четырех отрядах, направленных в Хивинское ханство в 1873 г. Отряды мангишлакский и в особенности туркестанский испытывали в этом отношении почти совершенно такие же страдания и так же бывали близки к погибели, как и наш отряд. Что касается запаса воды, возимого в различных отрядах, то, к величайшему сожалению, на этот счет нам не удалось собрать всех сведений. Поэтому, основываясь на вполне достоверных данных, можем сказать лишь, что мангишлакский отряд имел посуды на 1,193 ведра воды. Так как в нем число людей простиралось до [222] 2,140 человек, то, следовательно, на каждого человека везлось запасной воды несколько более 0,5 ведра. Считая в красноводском отряде 1,505 пехотинцев, 457 казаков и 243 артиллериста, а всего 2,205 человек и даже не более 3,150 ведер запасной воды, получим на каждого человека по l,4 ведра. Пытаясь составить хотя приблизительное понятие о том, как велик мог быть запас воды в туркестанском отряде; мы могли бы предложить вниманию читателя лишь следующие данные. Известно, что отряд этот в двадцатых числах апреля месяца находился уже в сфере площади, в которой нужда в воде была особенно велика. Известно также, что поверка верблюдов, произведенная 26-го числа названного месяца, показала, что к этому времени вьючных животных в целом отряде оставалось лишь 2,412 голов. Считая даже, что одна четвертая часть наличных верблюдов, т. е. 603 штуки, исключительно шли под водою и каждый вьюк равнялся 6 — 7 ведрам, получим, что весь запас воды не превышал 3,600—4,200 ведер. Известно также, что в составе туркестанского отряда, за оставлением гарнизонов в попутных опорных пунктах, состояло 5,247 челов. Таким образом, и на основании приведенных данных мы не считаем правильным то мнение, по которому возвращение отряда приписывается недостатку запаса воды. Ее было много, но время, повторяем мы, не довольствовалось уже и многим. В такую пору можно было ходить лишь вдоль воды текучей и не полагаться на ту, которая попала на вьюк, сколько бы ее ни было.

Очень много говорилось также и о том, что красноводский [224] отряд недостаточно вознаграждал туземцев деньгами за их услуги и вследствие этого являлась постоянная нужда в верблюдах, недостаток в верблюдовожатых и в проводниках. Все эти обстоятельства, между прочим, приписывали и суровым отношениям начальника отряда к туркменам. Наконец, отношения этого рода, в свою очередь, должны были, по-видимому, создавать вражду туземцев к нам и, в таком случае, все причины и последствия неминуемо должны были перепутаться до такой степени, что во всем этом трудно было бы разобраться и указать, где именно причина, а где следствие. И действительно, если по причине, например, суровых отношений к ним, туркмены не давали отряду верблюдов, то последних приходилось брать насилием. В этом случай насилие есть следствие, а суровость отношений — причина. Если же нужда заставляла отряд во что бы то ни стало добыть верблюдов, которых туземцы ни за что не давали добровольно, то можно уже и на насилие смотреть как на последствие, а на нужду в верблюдах — как на причину. Во всяком случае, при разборе существовавших мнений о недостатке в красноводском отряде верблюдов, верблюдовожатых, проводников и прочее, нельзя рассматривать эти вопросы порознь, так как и сами критики обыкновенно их не разделяют. Образцом может служить нижеприводимое мнение, заимствованное нами из книги “Хивинский поход 1873 года”. Автор этого труда, как личный участник нескольких походов в Закаспийском крае, понимая положение дел лучше многих других критиков, занимающихся своим делом, так сказать, понаслышке, старается только выразить приведенные упреки возможно мягче, хотя тоже не вполне от них отрешается. “Наконец”, говорит он, “приведем еще одну причину неудачи красноводского отряда, причину, которой надо придавать значение условное: это враждебные отношения к нам туркмен и недостаточное вознаграждение служивших нам прежде проводниками и верблюдовожатыми. Мы не хотим сказать, что, не будь враждебного настроения туземцев, отряд получил бы верблюдов за плату для похода на Хиву. Но все же таки полагаем, что, при таких отношениях, отряд весьма естественно не мог рассчитывать ни при каком случае на добровольную помощь со стороны населения. Будь при отряди хотя несколько десятков верблюдовожатых, они оказали бы незаменимую услугу отряду. Пастьба верблюдов, а также вообще уход за ними составляли самую тягостную сторону и без того чрезмерных трудов солдата, а с другой стороны огромную [225] убыль верблюдов, которая была в отряде, без сомнения, в большой степени следует приписать неумению и непривычке солдат обращаться с ними.

Развивая приведенную мысль автора самого серьезного и обстоятельного военно-литературного труда о Хивинском походе, не которые усердствующее критики заходят далее всякого вероятия. Так, один из них, рассуждая о красноводском отряде, пишет, например, следующее: “Мы не можем восхищаться тем, что, под предлогом изучения степи, двигались по ней, показывая свое удальство над мирными обывателями, задирали, а потом вешали за непокорность — вместо того, чтобы обласкать, приманивать в свои лагери возможно большее число любопытных. показывать им в хорошем свете наше обращение, наше управление, нашу цивилизацию, чтобы дать им возможность разносить по степи добрые вести о нас. Если бы мы действовали так, не увлекаясь славою, то, идя на Хиву, везде встречали бы друзей, которые указывали бы нам дорогу и воду. Скажем более: мы могли бы иметь в своих рядах и часть туркмен”.

42. Один экземпляр этих записок тогда же был представлен бывшему тогда директором Николаевской академии генерального штаба генерал-лейтенанту Александру Николаевичу Леонтьеву.

43. Здесь кстати будет сказать, что в одном из писем начальника штаба Кавказского округа, генерал-адъютанта Свистунова, в котором он давал начальнику Красноводского отряда некоторые приказания по поводу предстоявшего похода 1873 года, было выражено следующее: постарайтесь исполнить инструкцию в мере разумной возможности, но помните прежде всего, что поставить в степи несколько лишних русских могил было бы непростительно.

44. Поход Перовского в 1839 году.

45. Заимствовано из книги “Xивинский поход 1873 года”, Н. И. Гродекова.

46. К числу предметов, на которые деньги эти выдавались, относятся, например, авансовые отпуски частям, разновременно выбывавшим из состава нашего отряда, на их путевое довольствие от места высадки на западном берегу Каспийского моря, по день возвращения их в свои постоянный штаб квартиры и прочие расходы.

Текст воспроизведен по изданию: Красноводский отряд. Его жизнь и служба со дня высадки на восточный берег Каспийского моря по 1873 г. включительно. СПб. 1898