-

По поводу статьи генерала Ломакина:

«КРАСНОВОДСКИЙ ОТРЯД».

В майской книжке «Военного Сборника» за настоящий год помещена статья генерала Ломакина, служащая как бы возражением на статью «Красноводский отряд», печатавшуюся в том же журнале. Статью свою генерал Ломакин назвал именем той, по поводу которой она появилась, т. е. «Красноводский отряд». Мотивы появления статьи генерала Ломакина, равно как и ее программа, категорически высказаны в первых же вступительных строках почтенного автора. Вот что говорит он: «Старый Красноводец ¹, касаясь сбора верблюдов на Мангышлаке для красноводского отряда в 1873 году, даёт неправильное освещение деятельности моей по упомянутому сбору верблюдов. Для разъяснения обстоятельств, сопровождавших этот сбор верблюдов, на неправильном истолковании которых автор статьи построил свои выводы, нахожу крайне необходимым изложить здесь эти обстоятельства так, как они действительно происходили».

Прежде всего, обстоятельства, о которых говорит генерал Ломакин, как бы ни происходили они, во всяком случае, имели место никак не в пределах ведения красноводской власти и не при участии войск красноводского отряда, а в пределах подведомых власти мангышлакской и при участии войск Мангышлакского отряда. [378]

Затем, в статье, о которой мы говорим, дается отчёт о личной деятельности самого генерала Ломакина. По всему этому, как кажется, даже и название статьи «Красноводский отряд» не соответствует ее содержанию. Конечно, обстоятельство это само по себе не имеет важности, так как всякий прочитавший статью сразу усматривает, что в ней красноводский отряд совершенно не играет никакой роли и не о нём там речь. Поэтому мы даже не позволили бы себе выступать с исправлениями описания личной деятельности, сделанной самим же деятелем, если бы в статью его случайно не вкрались фактические неточности по вопросу, имевшему печальные последствия для красноводского отряда. Время, конечно, успело совершить свое дело и значительное число лет, истекших после 1873 года, разумеется, притупило уже острые ощущения по отношению к событиям той эпохи в каждом личном деятеле и участнике. Теперь уже можно вполне рассчитывать и верить, что для всех нас настала пора прежде всего и более всего желать и заботиться лишь о том, чтобы оставить истории сколь возможно правдивый материал. Между тем, благодаря тому же неумолимому времени, восстановление в полной точности давно прошедшего становится для всякого человека, по прошествии многих годов, все более и более затруднительным, причём значительною помощью в этом случае могут послужить письменные документы. Об одном из таких сохранившихся у нас документов мы имеем в виду сказать несколько слов. Мы разумеем рапорт самого же генерала Ломакина от 9-го декабря 1872 года, № 1731-й ², с выдержками из которого он только отчасти знакомит своих читателей. Рапорт этот, как говорит сам генерал Ломакин, был написан по поводу телеграммы начальника кавказского окружного штаба, который из Тифлиса спрашивал его: «можно-ли добыть на Мангышлаке от 4,000 до 5,000 верблюдов для красноводского отряда и доставить их в Красноводск к марту месяцу 1873 года и каким способом?» Это был первый вопрос, сделанный правителю Мангышлака по поводу верблюдов, а потому очевидно, что и рапорт № 1731-й, служивший ответом на цитированную телеграмму, был также первою бумагою генерала Ломакина по тому же поводу, на [379] что мы и просим в особенности обратить внимание. Генерал Ломакин признает, что на этот вопрос, сделанный ему из Тифлиса, он дал вполне категорический утвердительный ответ; но затем рассказ его в статье «Красноводский отряд» принимает характер, дающий читателю полное право предполагать, что генерал Ломакин в том же ответе точно обусловил успех предприятия предварительным выполнением некоторых своих требований. Вот что именно говорит он на 68-й странице «Военного Сборника» за 1890 год, № 5-й: «В это время (т. е. когда генералу Ломакину в действительности предстоял сбор верблюдов) на Мангышлаке бывает много верблюдов, но вообще кочевники неохотно дают их нам в наем; продают же, особенно за звонкую высокопробную монету всегда с удовольствием. В виду этого, по первому оке известию о предстоящем сборе верблюдов, я просил о высылке для сего денег, причём, предвидя, что без репрессалий едва-ли можно будет обойтись, обусловил это дело непременною высылкой в Киндерли заблаговременно одной роты и двух сотен». Несколько далее ,а именно наследующей же странице, генерал Ломакин сообщает, что 19-го января совершенно неожиданно прибыл к Александровскому форту военный пароход «Наср-Эддин-Шах» и привёз депешу помощника главнокомандующего, от 6-го января, следующего содержания: «Теперь же озаботиться приготовлением для красноводского отряда от 1,500 до 3,000 верблюдов и доставить их в Красноводск к 20-му февраля». «Приказание это, говорит генерал Ломакин, явилось в самое неблагоприятное для этой операции время и при самых неблагоприятных для нее обстоятельствах: ни просимых мною войск на усиление отряда и для предварительного занятия Бишь-Акты, ни денег выслано не было. Словом, дело это принимало неблагоприятный оборот, ибо все, чем только мы с самого начала обусловили возможность успешного сбора верблюдов и о чем своевременно доносили и просили, оказывалось теперь неосуществлённым, невозможным».

Из только-что приведённых подлинных слов генерала Ломакина прямо и непосредственно следует, что последовавший неуспех принятого им на себя предприятия был как бы прямым последствием того, что кавказское начальство не вняло просьбам, заявленным ему с самого начала и состоявшим в том, чтобы прислать на Мангышлак войска и деньги. [380]

Мы уже имели случай обратить внимание на то, что рапорт № 1731-й был первою бумагою генерала Ломакина по поводу сбора верблюдов. Следовательно все, о чем с самого начала заявлял он в видах беспрепятственного выполнения возлагавшейся на него задачи, невидимому, должно было бы заключаться именно в этой бумаге. Однако же, мы должны сказать, что в ней не заключалось ни одной просьбы, от предварительного исполнения коей будто бы зависло все дело. В подтверждение такого нашего убеждения, конечно, лучше всего было бы привести дословно весь документ, о котором идёт здесь речь, что нам легко было бы и сделать. Но так как значительная часть первой его половины была бы повторением напечатанного в статье «Старого Красноводца», то в доказательство, что войска и деньги вовсе не требовались Ломакиным с самого начала, ограничимся сообщением только некоторой части текста из рапорта; все же остальное из него, для связи и полноты, приведём лишь в кратком, но, тем не менее, в точном извлечении. Вот сущность содержания рапорта от 9-го декабря 1872 года, № 1731-й:

«Телеграмма начальника окружного штаба от 28-го ноября с вопросом о том, можно-ли добыть для красноводского отряда 5,000 верблюдов и как их доставить к концу февраля месяца в Красноводск, — получена. Получен такой же вопрос и от начальника красноводского отряда, помеченный 1-м числом ноября и присланный непосредственно в видах выигранного времени. Еще в октябре донесено, что занять колодцы Бишь-Акты, в особенности раннею весною, значит поставить адаевских киргизов в совершенную и полнейшую невозможность уклоняться от каких бы то ни было наших требований, а тем более таких, как поставка верблюдов. Весною прошлого 1871 года собраны точные сведения о количестве верблюдов у адаевцев, и оказалось, что здесь, под рукою, сидит 5,000 кибиток этого племени и каждая кибитка решительно без затруднений может выставить по два верблюда, но многие кибитки в состоянии дать и по сотне этих животных. Поэтому добыть от адаевцев все число необходимых верблюдов вполне возможно. Это не представить никаких затруднений, не смотря даже и на то, что Хива за последнее время начала обнаруживать в отношении нас особенную враждебность. Она стала высылать партии грабителей, из коих одна побывала даже в пределах Мангышлакского полуострова. Хан Хивы не [381] перестаёт присылать своих людей с угрозами покорным нам киргизам и с воззваниями к наиболее почётным из них. Все эти ухищрения, однако же, совершенно бессильны повлиять дурно на сбор верблюдов, если предварительно занять Бишь-Акты. Это не мешает сделать на всякий случай, хотя со времени нашего (т.е. генерала Ломакина) управления краем киргизы всегда отличались необыкновенным послушанием и даже не бывало примера ослушания. Что касается поставки ими верблюдов, то на этот счёт имеется даже вполне удачный опыт. Затем еще раз повторяется, что во всяком случае, в видах полного устранения влияния Хивы и вообще всяких нежелательных случайностей в столь серьёзном деле, каковым следует считать приобретение верблюдов для красноводского отряда, нужно занять Бишь-Акты. Так как верблюды нужны к концу февраля, то названные колодцы предполагается занять в половине того же месяца. Они будут заняты двумя сотнями кавалерии, а стрелковая рота будет оставлена в Киндерли. Тогда уже можно будет надеяться, что к назначенному времени мы безусловно будем иметь нужное число верблюдов, не смотря ни на какие подстрекательства и угрозы из Хивы. Если приведенные предположения будут удостоены одобрения, необходимо знать о том не позже половины января, дабы своевременно занять Бишь-Акты. Вместе с тем, чтобы приготовить отряд к движению, надобно будет шхуну, которая назначена в половине февраля сделать срочный рейс из Баку на Мангышлакской полуостров, направить не в Александр-Бай, а в Киндерли, с тем, чтобы она доставила туда весь провиант и фураж, необходимый для двух сотен и одной роты, по крайней мере на один месяц. Это нужно будет потому, что из Александровского форта будет взято продовольствие не более как на две недели. Плата за наем верблюдов будет предложена киргизам обычная и вполне их удовлетворяющая, так как она практикуется давно. А именно: им будет дано по 10 рублей за каждого верблюда в месяц. Верблюдов, добытых для красноводского отряда, можно будет доставить от залива Киндерли до Карабутазского пролива, по прибрежной дороге, на пятый день, под прикрытием сперва сотни кавалерии, а потом роты. Чрез пролив верблюдов переправят в два дня на 40—50 больших туркменских лодках, которые всегда найдутся на месте. Необходимо только пред тем поставить у пролива пароход, чтобы лодки не ушли вглубь моря. Впрочем, если то продовольствие для [382] красноводского отряда, которое должны будут поднять мангышлакские верблюды, не доставлено еще в Красноводск, то, буде названный отряд пойдёт на Сары-Камыш, лучше его, продовольствие это, прислать в Киндерли, а оттуда уже послать прямо, под конвоем сотен. Движение от Киндерли к Сары-Камышу чрезвычайно удобно, весьма полезно и даже необходимо для Мангышлака. Воды по пути везде много, в особенности в марте месяце. Топлива тоже достаточно. Есть и подножный корм. Движением сотен, кстати, об рекогносцируется главный караванный путь из Мангышлака в Хиву. Кроме того, этим движением мы вынудим не вполне еще нам повинующихся киргизов явиться с повинною, а главное произведём сильное впечатление на всех вообще мангышлакских кочевников. При этом особенно желательно, чтобы движение из Мангышлака сопровождаемо было двумя, тремя сотнями туземных почётных лиц, — биями, сардарами, наибами, старшинами и прочее». Далее, в рапорте № 1731-й буквально говорится следующее: «Для этого движения я полагал бы употребить две сотни, состоящие в мангышлакском отряде, — Терскую и Дагестанского конно-иррегулярного полка, которые привыкли уже к степным походам и к марту месяцу будут находиться в Бишь-Акты. Затем, еще другие две сотни, которые следует доставить прямо в Киндерлинский залив, со всем потребным на четыре сотни продовольствием на все время рекогносцировки. Но получении распоряжения, какие именно сотни, в каком составе и в продолжение, какого времени будут участвовать в рекогносцировке, я представлю подробную ведомость, сколько и какого именно продовольствия потребуется на них доставить в Киндерли, какое им необходимо будет иметь количество верблюдов для поднятия этого продовольствия и по каким колодцам удобнее может быть произведено это движение. Признаю полезным. на время движения четырёх сотен в глубь степи и обратно, иметь в тылу движения два или три складочных продовольственных пункта: один на берегу моря, у залива Киндерли, где будет выгружаться доставляемое шхунами довольствие, другой — в Бишь-Акты и третий — в Ильтедже или другом пункте, по мере движения отряда. В таком случае, к одной стрелковой роте, состоящей уже в отряде, прошу добавить еще две, для прикрытия названных трёх пунктов и конвоирования караванов с провиантом».

По поводу только-что приведённого документа, прежде всего, заметим, что в нём, по нашему мнению, нет даже и намека на то, [383] о чем генерал Ломакин говорит в своей статье, т. е. о том, что хотя весною на Мангышлаке верблюдов и очень много, но что будто в ту пору кочевники дают нам их в наймы совершенно неохотно, а продают с удовольствием. Поэтому факт этот если и стал когда-либо известен высшему кавказскому начальству, то это могло случиться разве впоследствии. Напротив того, в самом начале дела генерал Ломакин усиленно указывал на то, что управляемые им киргизы охотно отдают нам в наем своих верблюдов, и вовсе не заявлял о том, что они еще охотнее их продают. Затем, резюмируя все извлеченное из рапорта, по мнению нашему, получим:

1) Верблюдов на Мангышлаке вообще более, чем нужно.

2) Добыть верблюдов чрезвычайно легко и никакие ухищрения из Хивы этому помешать не могут.

3) Однако же, на всякий случай, для полной верности предприятия, находящиеся в составе мангышлакского отряда сотни своевременно займут Бишь-Акты, а стрелковая рота станет в Киндерли.

4) Если эта мера признается полезною, то желательно: а) узнать об этом к половине января; б) направить срочную вторую февральскую шхуну в Киндерли, и в) на ней же, т. е. на этой шхуне, прислать месячную пропорцию провианта и фуража для двух сотен и одной роты.

5) Добытые верблюды будут перевезены через Карабугазский пролив судовыми средствами местных туземцев, но к ним нужно поставить караул.

6) Добытых верблюдов, если Красноводский отряд двигается на Сары-Камыш, лучше вовсе не посылать в Красноводск, а обвьючить их на Мангышлаке же, да и послать караван прямо в Сары-Камыш, под конвоем из четырёх сотен, для которых все потребное везти на этих верблюдах. С ними же послать сотни три почётных туземцев. Все это будет чрезвычайно эффектно, а вместе с тем и полезно для Мангышлака.

7) Если разрешено будет произвести это движение четырьмя сотнями непосредственно из Мангышлака, то, естественно, к двум имеющимся сотням надобно дослать еще две сотни. Мало того, для полного осуществления проекта, в последнем случае прислать на Мангышлак еще две роты, дабы сии последние, вместе с наличною третьего ротою, устроили и охраняли три складочных попутных пункта, впредь до возвращения сотен на Мангышлак, [384] то можно с убеждением сказать, что до сбора верблюдов для красноводского отряда относятся лишь первые пять пунктов, в которых нет и речи о присылке войск. Добыть верблюдов для Красноводска предполагалось, так сказать, своими средствами. Об усилении отряда ведется разговор лишь на тот случай, если-бы разрешено было самостоятельное движение из Мангышлака. О присылке же денег в этом само начальном рапорте и вовсе ничего не сказано. Тем не менее начальник мангышлакского отряда взялся добыть верблюдов в любом количестве и безусловно. По его соображениям, для устранения каких-либо нежелательных случайностей, ему нужны были две сотни и одна рота, а так как в ту пору в отряде его, не считая артиллерии, находились именно две сотни и не одна, а три роты, то естественно, что в Тифлисе не возбуждалось и речи о досылке войск на Мангышлак, с целью «способствовать добыванию верблюдов для Красноводска. Однако-же, в Тифлисе сделали гораздо более того, чего желал генерал Ломакин. Там безотлагательно предписали интендантству исполнить все заявленное начальником мангышлакского отряда, приняли меры к тому, чтобы срочная февральская шхуна была направлена в пункт, указанный генералом Ломакиным, и чтобы другое паровое судно своевременно стало на страже у Карабутазского пролива, а также предложили адмиралу Бакинского порта приказать изготовить особенного устройства плоты, которые, будучи буксируемы паровыми двигателями, должны были значительно облегчить и ускорить перевозку вьючных животных по вышеназванному проливу, с северного берега на южный. Генерал Ломакин желал знать окончательное решение — добывать-ли верблюдов для красноводского отряда — не позже половины января месяца, и приказание на этот счёт ему было доставлено 19-го числа. Следовательно, можно сказать, что и по этому вопросу кавказское начальство отнеслось к его желанию со вниманием и предупредительностью. Конечно, приказание было получено на Мангышлаке не к 15-му числу, но, назначая свой предельный срок, ген. Ломакин знал хорошо, что там, где нет телеграфа и железной дороги, где между спрашивающим и отвечающим500верст,да еще и вся ширь значительного по размерам и бурливого моря, по которому едва-едва плетутся ветхие и слабосильные суденышки, рассчитать день в день почти нет возможности и при подобных условиях, четыре дня составляют всегда возможную разницу во времени. Наконец, эта небольшая просрочка [385] была тем менее важна, что, по смыслу сделанного ген. Ломакину вопроса и по характеру данного им ответа, он мог ожидать, что приказание собирать верблюдов последует неминуемо, а потому мог заранее подготовлять дело. К тому же нельзя не заметить, что если приказание несколько и запоздало, то за то оно обязывало собрать уже не 5,000 вьючных животных, как должен был рассчитывать начальник Мангышлака, судя по первой телеграмме, а только лишь немного более половины этого числа, именно 3,000 голов, чем, разумеется, значительно облегчалось и упрощалось дело.

Как уже замечено выше, в первоначальном своём рапорте генерал Ломакин действительно просил об усилении своего отряда войсками; но, повторяем, по мнению нашему, просьба эта относилась до случая, если-бы одобрено было его предположение на счёт движения его четырёх сотен и почётных туземцев из Мангышлака к Сары-Камышу. Однако-же генерал Ломакин и по настоящее время упорно связываете безуспешность свою в деле приобретения верблюдов с непривычкою ему войск и денег. Так как в последней своей статье он подчёркивает то обстоятельство, что приказание командующего армией вручено было ему в самое неблагоприятное время, и поясняете это тем, что полученное им приказание не было поддержано присылкой в его распоряжение потребных для исполнения сил и средств, на необходимость которых он будто бы указывал с самого начала, то остается разве только допустить, что причиною всему была неудовлетворительная редакция рапорта № 1731, что не то в нём желательно было сказать. Это, пожалуй, возможно; но действительное содержание разбираемой бумаги, как кажется, нельзя было-бы понять иначе, чем оно было понято в Тифлисе. К большому сожалению, мы незнакомы со всею дальнейшею перепиской начальника мангышлакского отряда с его непосредственным начальником, т. е. с начальником Дагестанской области, генерал-адъютантом князем Меликовым. Быть может генерал Ломакин и сообщил ему после рапорта № 1,731 что-либо новое и специально касающееся сбора верблюдов для красноводского отряда, но до Тифлиса ничего подобного не доходило. Внимание генерала Ломакина в то время, конечно, главнейшим образом было сосредоточено на том, чтобы осуществить экспедицию, которая, как сам он говорит, обещала большую пользу краю, вверенному его управлению, и которая состояла в движении из Бишь-Актов к Сары-Камышу четырьмя сотнями, в [386] сопровождении почётных туземцев. Забота об интересах красноводского отряда для начальника Мангышлака казалось тогда второстепенным делом, что, между прочим, легко видеть и из рапорта его от 9-го января 1873 г., № 14-й, на который генерал Ломакин ссылается в своей статье, говоря, что он в нём вновь просил о присылке в его распоряжение еще двух сотен и одной или двух рот, заявив также, что иначе недостаток войск может парализовать главное дело. Рапорт № 14-й был получен начальником Дагестанской области 21-го января, а на другой день содержание его было передано в Тифлис в следующей редакции: «Ломакин усиленно заявляет о необходимости рекогносцировки в конце февраля от Бишь-Актов к Сары-Камышу. Для этого он просит предварительно усилить мангышлакский отряд двумя сотнями и двумя ротами с тем, чтобы части эти прибыли в Киндерли в двадцатых числах февраля. С просимым усилением своего отряда Ломакин связывает успех заготовления верблюдов Красноводском отряду». По поводу только что приведённого сообщения мы позволим себе сказать, что если первое заявление генерала Ломакина было тождественно с этим заявлением, сделанным вновь, то, по мнению нашему нельзя не усмотреть из них, что нужда Красноводска присоединена была сюда только лишь как средство достигнуть желаемой цели. Мы полагаем, что каждый, познакомившийся с этим документом, отвергнет даже и то, в виде крайности, допущенное нами объяснение, по которому мы желали видеть причину недоразумения в неудовлетворительной редакции рапорта № 1731. Не говоря уже о том, что в тексте приведенной депеши вообще нет никакой двусмысленности, нельзя же думать, что войска, прибывающие на Мангышлак в конце февраля, нужны были там для сбора верблюдов Красноводском отряду, когда животных этих требовалось собрать в пределах полуострова с таким расчётом времени, чтобы, употребив дней пятнадцать на их перегон до Красноводска и на необходимый затем им отдых, красноводский отряд мог бы начать свое движение до наступления марта месяца.

Относясь неодобрительно к вышеприведенному мангышлакскому проекту, кавказское начальство 25-го января уведомило князя Меликова телеграммою, что командующий армией не нашёл возможным допустить движете из Бишь-Актов. В той же телеграмме сообщено было также, что в предупреждение каких-либо [387] случайностей генерал-адъютант князь Святополк-Мирский приказал однако-же усилить войска полуострова одною ротою и двумя сотнями, — последними вместо двух мангышлакских сотен, кои, по существовавшему предположению, должны были отконвоировать верблюдов до Красноводска и, по прибытии туда, поступить в состав красноводского отряда. Таким образом, со стороны кавказского окружного начальства без всякого замедления последовало распоряжение об увеличении числа войск на Мангышлаке, едва получен был в Тифлисе намёк на то, что какое-либо обстоятельство может дурно повлиять на предрешённое движение из Красноводска. Почему рота, которую командующий армией приказал перевезти на Мангышлак, не была перевезена туда, как это свидетельствует в своей статье генерал Ломакин ³, — нам совсем неизвестно. Во всяком случае нельзя согласиться с генералом Ломакиным, который видит причину этого в том обстоятельстве, что на Мангышлаке не было паровых судов. Последних не было также ни в Красноводске, ни в Чекишляре, но тем не менее войска привозились туда из портов западного берега Каспия, в которых суда всегда имелись в большем или меньшем количестве. Ведь роту следовало везти не из Мангышлака, а в Мангышлак. К тому же ее легко было поднять и на срочном рейсовом пароходе. Другое дело — кавалерия. Для неё требовалось более вместительное и специально приспособленное судно, которое, конечно, тоже бы нашлось, но сотни не были перевезены на Мангышлак, нужно думать, по той причине, что перестал существовать самый повод, по которому предполагалось их перевезти. Ими, как это сказано выше, решено было заменить две мангышлакские сотни, долженствовавшие сопровождать в Красноводск добытых на Мангышлаке верблюдов. Однако же, так как последних совсем не добыли, да к тому же одна из тамошних сотен была обезболена киргизами, то штаб округа отменил смену кавалерии на полуострове.

Возвращаясь к тому удивительному факту, каковым представляется неисполнение приказания командующего армией относительно перевозки одной роты на Мангышлак, мы должны, однако же, признать, что обстоятельство это не имело существенного значения. Эта рота была там вовсе не нужна. По крайней мере, ни из [388] него не видно, чтобы в то время на Мангышлаке где-либо не достало военной боевой силы, так как для этой роты начальником мангышлакского отряда даже не было оставлено никакой роли в той программе, которая была им составлена для полнейшего устранения каких бы то ни было случайностей в деле добывания верблюдов. Предприятие это, как легко каждому удостовериться из рапорта Ломакина № 1731, могло и должно было быть выполнено двумя сотнями и одною стрелковою ротою. Для этого к половине февраля сотни должны были занять колодцы Бишь-Акты, а стрелковая рота — стать в Киндерли. Таков именно был тот первоначальный план самого же начальника мангышлакского отряда, о котором он говорит в своей статье, что «план этот совершенно был одобрен и утверждён», но которого, скажем мы, составитель его, тем не менее, вовсе не придержался. Хорош ли был и целесообразен этот первоначальный и утвержденный план, или он уступал импровизированному впоследствии и никем неутвержденному плану, о том мы судить не беремся. Мы вполне веруем, что иногда результаты случайных вдохновений оставляют далеко за собою плоды таких проектов, которые всесторонне и долго были обсуждаемы, а затем и одобрены. Почему, однако же, цель движения мангышлакского отряда не была достигнута? Берём смелость утверждать, что обстоятельству этому, столь серьезному, между прочим, и по печальным последствиям для красноводского отряда, даже и доныне никто не уделил ни малейшего внимания, хотя вопрос, конечно, не лишён и общего интереса. Впрочем, нам кажется, что это вовсе не первый пример у нас какого-то, как бы равнодушного отношения к фактам, совершающимся в Азии. Между тем, будучи самою судьбой, призваны господствовать в этой части света, мы не успели еще в должной степени водворить там естественные и вполне законные права нашего отечества. Это, разумеется, зависло в особенности от того, что нами еще недостаточно подробно и внимательно изучены и исследованы такие особенности края и условия быта его жителей, которые могли бы познакомить нас короче со средней Азией и способствовать утверждению авторитета представителей русской власти среди своеобразного туземного населения. По крайней мере, трудно найти иное объяснение для неоднократно повторявшихся и могущих еще повторяться случаев неполного повиновения со стороны подвластных нам народов Азии, по природе своей необыкновенно расположенных беспрекословно повиноваться власти, [389] если чуткий их инстинкт подсказывает им, что власть обладаете твердою волею и достаточною настойчивостью.

Итак, были ли действительные причины, помешавшие мангышлакскому отряду добыть в 1873 г. верблюдов для красноводского отряда, и в чем именно заключались они? Пытаясь приблизиться к разрешению этих вопросов, мы, разумеется, по весьма понятным побуждениями, желали бы выполнить такую задачу в возможно беспристрастной форме. Для этого мы не находим ничего лучшего, как обратиться за необходимым материалом к рапорту самого же генерала Ломакина к командующему войсками Дагестанской области от 6-го февраля 1873 г. № 100. Из него усматриваются следующие факты: а) Мангышлакский отряд, в составе одной стрелковой роты, двух сотен и двух орудий, 20-го января выступил из Александровского форта, с целью исполнить приказание высшего начальства, заключающееся в том, чтобы добыть и к концу февраля месяца доставить в Красноводск 3,000 голов верблюдов; б) ко дню выступления из форта, в полном распоряжении начальника отряда уже имелось 500 вполне хороших верблюдов, а потому, следовательно, оставалось добыть только 2,500 этих животных; в) прибыв к колодцам Тарталы, т. е. пройдя приблизительно вёрст 80, отряд уже миновал и оставил у себя в тылу большую часть аулов баимбетовского и табушевского племён; г) там же, т. е. в Тарталах, начальник отряда счёл своевременным объявить и без замедления объявил киргизам настоящую цель своего движения. Судя по тому, что отряд шёл быстро, расстояние между фортом Александровскими и колодцами Тарталы должно было быть пройдено дня в 3-4. Таким образом, следовательно, туземцы были оповещены о том, что от них требуются верблюды, примерно, 23-го или 24-го января; д) одновременно с этим, для способствования делу сбора животных, сотня конно-мусульманского иррегулярного полка была командирована на полуостров Бузачи, к колодцам Мястек; е) народ и все почетные бии и сардари приняли к исполнению приказание начальника отряда с видимо непритворными сочувствием, причём народные представители тут же и безотлагательно расписали верблюжьи налоги по своими родам и отделеньям; ж) по развёрстке этой на племена, большая часть которых, как сказано выше, находилась уже заслоненною отрядом от вредного влияния со стороны наших врагов, т. е. на племена табушевское и баимбетовское, досталось выставить по семисот [390] верблюдов, но они решили, на всякий случай, дать больше. И действительно, на третий же день, а именно: 27-го января, получено было донесение, что одни только табушевцы и баимбетовцы собрали уже и отправили генералу Ломакину по восемьсот верблюдов. Таким образом, следовательно, уже 27-го или 28-го января отряд мог взять под свой глаз и свою охрану 2,100 верблюдов, считая в том числе и прежде имевшихся животных. Независимо от того во всех аулах, чрез которые проходили наши войска, в дальнейшем следовании из Тарталы, они ясно видели, как везде деятельно собирались верблюды; з) однако же в ночь с 27-го на 28-е января, когда отряд ночевал у колодцев Кокты-Кую, случилось неожиданное происшествие. Киргиз Кафар Кара джигитов, по внушению из Хивы, изменил нам; он прежде был киргиз примерный и служил нашим интересам с полным рвением, а тут, вдруг, зажёг на священной горе Чатан-ата сигнальный огонь, призывающий народ к восстанию против нас. О том, что на вершине горы появился зловещий свет, начальнику нашего отряда доложил один из киргизов, отправленных генералом Ломакиным вперёд еще за две недели до выступления из форта, с целью следить за расположением умов и утверждать народ в убеждении на счёт полной безопасности с нашей стороны. Киргиз, оповестивший Ломакина, сообщил также, между прочим, что Кафар стал распространять в народе слух, будто русские только для обмана потребовали на первый раз 3,000 верблюдов, но ему, под величайшим секретом, сообщено самим начальником, что едва потребованные верблюды будут доставлены, как сейчас же будет приказано киргизам доставить нам еще 9,000 верблюдов, столько же лошадей и одну тысячу молодых людей, и что в случае неисполнения новых требований Ломакин имеет в виду разорить все киргизские аулы. В таком критическом положении Кафар будто-бы советовал народу отдаться в распоряжение хивинского хана, который, в свою очередь, обещает великие милости ищущим его ханского покровительства и жестокую кару тем, которые останутся верны русским. По словам того же нашего разведчика, Кафар заявил народу, что сотня, отправленная на Бузачи, по окончательному его условию с джеменеевским сардарем, будет уничтожена сим последним, а остальную часть нашего отряда, когда она дойдёт в Бишь-Акты, уничтожить он сам, т. е. Кафар, что для этого у него уже собраны [391] семьсот батырей, с которыми он намерен предать огню и мечу все адаевские аулы в том случае, если они немедленно же не возмутятся против русских. Этою угрозою Кафар навёл такой страх на киргизов, что они опрометью бросились бежать к Усть-Урту. Речи Кафара разнесены были по Бузачи и Мангышлаку с быстротой телеграфа. Все люди, посланные генералом Ломакиным заранее вперёд для успокоения умов, были задержаны, исключая только одного, который ускакал и доставил начальнику Мангышлака вести о положении дел. На следующий же день известия эти были подтверждены и остальными нашими посланцами, которые, как было упомянуто, были задержаны, но потом убежали. Зная энергию и влияние Кафара на народ, — сказано в рапорте генерала Ломакина № 100, — можно было опасаться весьма серьезных последствий от произведенного им волнения; но, к счастью, Кафар встретил слишком мало сочувствия в массах народа. Бунтовщику предались только два киргиза, народ же оставался совершенно безучастным к делу, — он только в страшном перепуге бросился бежать в разные стороны.

Получив тревожные известия, начальники мангышлакского отряда рассчитал, что в Бишь-Акты идти не нужно, а лучше хорошенько запереть Бузачи и обеспечить таким образом прежде посланную туда же сотню конно-мусульманского иррегулярного полка от всяких вероятных нежелательных случайностей. Поэтому генерал Ломакин не пошёл уже на Бишь-Акты, а немедленно свернули на Бузачи, взяв направление на колодцы Аузур-па. С 28-го на 29-е января он с отрядом ночевали между Каратау и Актау. 29-го, еще до света, отряд пошёл дальше. Ему предшествовали разведчики, которыми, между прочим, приказано было успокаивать киргизов, удаляющихся из Бузачей на Мангышлак, и уговаривать их возвратиться. Дело это шло вполне успешно. Пока отряд наши дошёл до Джангильдов, многие аулы, сдвинувшиеся со своих мест, были успокоены и возвращены. Находясь в Джангильдах, начальник отряда узнал, что по берегу залива Кара-Кичу пробирается на Усть-Урт множество аулов с огромнейшими стадами и табунами, а потому генерал Ломакин направили туда три взвода от находившейся при нём Терской казачьей сотни, под начальством командира сей последней, сотника Сущевского-Ракусы. Офицеру этому поручено было успокоить аулы и вернуть их. Чтобы, в случае надобности, поддержать названного сотника, начальник отряда лично повёл по [392] следам его остальной взвод и одно орудие; стрелковая же рота, со вторым орудием, получила приказание продолжать путь по направлению к колодцу Аузурпа. Казачьи взводы скоро открыли аулы и стали убеждать их идти назад. В ответе на это от 300 до 400 киргизов, имея, вместо значка, привязанный напалке красный платок, стали размахивать над своими головами дубинами и топорами и кричать «аламан»! Покричав и помахав немного, партия даже пошла на терцев, но, не доскакав до них, бросила в казаков дубины и топоры. Однако же такая дерзость немедленно была наказана и боевому пылу кочевников терцы скоро положили предел. Они сперва погнали номадов шашками, но заметив, что оружие это плохо прорубает несколько ватных халатов, надетых, по обыкновению, на киргизов, храбрые казаки выхватили кинжалы и быстро рассеяли врагов, которые, спасаясь, попрятались по балкам и оврагам. Впрочем, все это как уже сказано выше, было делом лишь 300-400 воинствующих аламанщиков, народ же, в громадном количестве покрывавший соседние высоты, оставался спокойным зрителем происходившей стычки и вовсе никакою участия во враждебном нам деле не принимал и даже не двигался с места.

Окончив бой, войска паши пошли ночевать в Аузурпа, где к тому времени находились уже рота и орудие. При этом от народа, встреченного у берегов залива Кара-Кичу, взята была нами лишь сотня лошадей, верблюдов же у них не брали вовсе. Почему именно потребовались нам лошади, к сожалению, в рапорте № 100 ничего не сказано. Что же касается того, что мы не взяли, верблюдов, то обстоятельство это в помянутом рапорте поясняется тем, что будто животные эти были отправлены киргизами вперёд. Далее, в рапорте говорится, что молодецкий бой у Кара-Кичу обошелся нам в 16 человек раненых, но раны были самые ничтожные, и хотя некоторое исключение составляли двое раненых, однако и их раны не представляли ровно ничего серьёзного. Однако же, в день описанного боя, но уже после него, до начальника мангышлакского отряда дошла одна весьма неприятная весть. Она заключалась в том, что наша конно-мусульманская Дагестанская сотня, находившаяся тогда у колодцев Мястек, была обезконена киргизами в ночь с 28-го на 29-е января. Узнав об этом печальном происшествии, начальник отряда, конечно, поспешил на выручку сотни и до света 30-го января выступил из Аузурпа в Мястек. По пути своего движения он встретил [393] несколько аулов, которые в отношении нас не обнаружили ни малейших признаков вражды, хотя им хорошо было известно все то, чем бунтовщики думали склонить народ к непризнанию нашей власти и к неповиновению ей.

К вечеру 30-го числа генерал Ломакин прошёл 20-ти верстное пространство, разделяющее Аузурпа от Мястека, и был очень удивлён, не застав конно-мусульманцев в этом пункте. Осмотрев Мястек, он удостоверился, что сотня наша еще в тот самый день была у этих колодцев, но куда ушла она и ушла ли она сама, или киргизы увлекли ее силою, — этого он объяснить и себе не мог. В конце концов начальник мангышлакского отряда остановился на предположении, что, вероятно, сотня была блокирована неприятелем, который, однако же, узнав о приближении остальной части отряда, снял блокаду, и тогда командир сотни, подполковники Квинитадзе, пользуясь этим случаем, немедленно пошёл к колодцам Кошак, чтобы затем благополучно уйти в Александровский форт. Вследствие такого предположения, Ломакин, сделав привал у Мястека, тоже повёл отряд по пути уходившей сотни. До 1-го февраля о конно-мусульманах ничего не было слышно и ничего не могли узнать. В этот же день Ломакину привезли записку от их командира, который сообщали, что лошади угнаны у него киргизами, блокировавшими его в течение двух дней, но что ему 30-го января удалось, наконец, освободиться, с потерею только одного человека легко раненого, и он, узнав от встретившихся туземок о нахождении ген. Ломакина в Кошаке, сами отправился туда же. Как бы то ни было, но вечером 1-го февраля мангышлакский отряд соединился со столь сильно выстрадавшею своею сотнею и в тот же день, по приказанию начальника отряда, конно-мусульмане получили лошадей из числа тех, которые были отняты Ломакиными в бою терских казаков у берегов залива Кара-Кичу. Успокоясь в этом отношении, начальник отряда стал уже опасаться на счёт судьбы Александровского форта и находящейся близ него станицы, откуда уже давно не было никаких вестей. Поэтому на следующий же день, следовательно 2-го числа, ген. Ломакин повёл сбой отряд домой, куда и прибыл благополучно 4-го февраля. При этом Ломакин имел еще раз случай убедиться, как и свидетельствует он в своём рапорте, что население между Кошаком и фортом Александровскими оставалось совершенно безучастным произведенному Кафаром волнению и что всю аулы, кочевавшее на этом [394] пространстве, даже стянулись ближе к форту, конечно желая тем как бы выразить свою не солидарность с Кафаровским делом и оставаться под нашею защитою и в нашей воле. Поясняя положение вещей на Мангышлаке, Ломакин, в рапорте своём № 100, неоднократно повторяет и далее, что вообще народ не был напуган угрозами Кафара и что сей вероломный киргиз, не успев за все время собрать около себя и пяти человек, удалился в Хиву.

Описав факты, совершившиеся во время похода мангышлакского отряда с целью добыть верблюдов для отряда красноводского и сделав это описание совершенно точно по рапорту самого же Ломакина № 100, попробуем теперь разобрать сущность всего совершившегося и сделать оценку самых фактов. Во-первых, заметим, что, по нашему мнению, принятый начальником отряда лично им изменённый план, безусловно, был хорош и целесообразен. По его собственному свидетельству, в Бузачах верблюдов было много. Бузачи—это маленькая часть большого Мангышлакского полуострова и сама составляет полуостров. Чтобы запереть выходы из Мангышлака на материк, требовалось наблюдать протяжение в 160 вёрст, что составляет приблизительно наименьшую ширину Мангышлакского перешейка, а расстояние между заливами Кочек и Кара-Кичу, т. е. минимальная ширина перешейка, отделяющего Бузачи, едва равна 65-тиверстамъ. К тому же, в горле Бузачинского перешейка лежит озеро Кара-Кичу-Туз, сокращающее ширину выхода из Бузачи еще вёрст на 16. Наконец, операционная, она же и коммуникационная линия от Александровского форта до средины лини Кочак-Кара-Кичу, равна всего 150 верстам, тогда как до Бишь-Актов почти вдвое дальше. При таких условиях, раз как в Бузачах можно было добыть все то, за чем хотели мы идти, конечно, можно было и направиться туда прямо. Нельзя также не отнестись с должным уважением к тому, что, получив 19-го января приказание идти на поиски верблюдов, мангышлакский отряд выступил с этою целью на другой же день. В виду спешности дела, это было вполне целесообразно, разумеется, только в том случае, если отряд был готов к походу. Впрочем, в последнем отношений нет поводов допускать какое-либо сомнение, так как мангишлакцы в течение всего похода ни раза не голодали, ходили всегда бодро, весело и скоро. Затем, мы не беремся судить, существовала ли нужда в том, чтобы до времени таить от народа настоящую цель [395] движения отряда; но, допустив существование в том действительной надобности, остается согласиться с ген. Ломакиным, который говорит в своём рапорте, что, придя к колодцам Тарталы, он счёл вполне своевременным открыть населению свои намерения. И, действительно, судя по тому же самому источнику, ко времени прибытия к названным колодцам наша сотня успела уже загородить дорогу из Бузачей, большая часть богатых верблюдами аулов оставалась уже в тылу отряда, а, следовательно, и в полнейшем нашем распоряжении, и, наконец, Тарталы, у которых бивакировал отряд в день объявления секрета, находятся почти у самого Бузачинского перешейка. Такое положение отряда составляло как бы вторую линию заграждения Бузачей, делало его прекрасным резервом передовой сотни и заслоняло табушевцев и баимбетовцев от грабительских банд, которых Хива грозила напустить. Нельзя, однако же, не заметить, что плодами такой хорошей стратегии начальник мангышлакского отряда вовсе не воспользовался, равно как совершенно не воспользовался и порывом соревнования двух вышеназванных племён друг перед другом в отношении того, кто даст нам боле верблюдов против числа, доставшегося на их долю по развёрстке. Измену Кафара Караджигитова мы склонны считать вполне незначительным эпизодом. Хотя киргиз этот и зажёг свой призывной огонь на священной горе, но последняя находится, примерно, в 200 верстах восточнее Тарталы и в 60-ти верстах восточнее же колодцев Кокты-Кую, у которых провёл Ломакин со своим отрядом ночь с 27-го на 28-е января, т. е. ту ночь, когда на Чопан-Ата запылал Кафаровский огонь. Огня этого, следовательно, вследствие большого расстояния от него, не могли видеть ни отряд, ни тем более весь народ, кочевавший в пределах Бузачинского полуострова и вообще западнее меридиана Кокты-Кую. Точно также невозможно серьезно отнестись к бдительности враждовавших тогда с нами воинов, которые, захватив наших посланцев-успокоителей, так плохо стерегли последних, что им, на другой же день после своего пленения, удалось уйти из-под стражи.

Правда и то, что настоящих врагов у нас между киргизским народом было весьма немного, а опасных для нас и вовсе не было. Тем не менее, нельзя не признать основательным, что, получив тревожные вести, Ломакин круто свернул с Бишактинской дороги на Бузачи. Нам кажется, что отряду нашему вообще [396] не было надобности доходить и до Кокты-Кую, а, следовательно, тем более было совершенно бесцельно двигаться дальше к востоку. Продолжая путь в этом направлении, мы тем самым выпускали из-под своей воли все то население, которое отгородили собою от Хивы, а потому и их вьючных животных. Идя далее, ген. Ломакин мог разве рассчитывать находить случаи бить киргизов-воинов, тяготеющих к Хиве. Но цель движения его отряда, как известно, была — добыть красноводскому отряду верблюдов. Догонять же аулы, уходящие вглубь материка, отряду было весьма мудрено. Едва мангишлакцы свернули на Аузурпа, как стали встречать массу кочевников, направлявшихся из полуострова. Чтобы заворотить их обратно, большею частью оказывалось вполне достаточно простого увещания. Одна лишь значительная числом партия номадов, следовавшая по самому берегу залива Кара-Кичу, обнаружила некоторое упрямство, выразившееся в том, что ее батыри помахали над своими головами палками и топорами и покричали «аламан»! Пришлось терцам унять этих крикунов и заставить их попрятаться. Это, разумеется, было необходимо, чтобы не давать потачки, которая, как известно, в высочайшей степени способствуем развитию нахальства во всяком азиатском народе. Однако же, таким благоприятным случаем, казалось бы, следовало воспользоваться и потребовать верблюдов от всех аулов, коим принадлежали побитые терцами батыри. Последних, судя по рапорту № 100, было от трёх до четырёх сотен. Кроме того, судя опять-таки по тому же рапорту, на побиение батырей терскою сотнею безучастно смотрело до 1,000 вооружённых людей. По этим числам, производимым самим Ломакиным, можно с уверенностью заключить, что число кибиток, встреченных нашим отрядом 29-го января на берегу залива Кара-Кичу, по крайней мере, простиралось до 1,500. Считая даже не более трёх верблюдов на каждую кибитку, получим, что Ломакину достаточно было одной такой встречи, чтобы добыть верблюдов в полтора раза более чем от него ожидалось и требовалось. А ведь это была не единственная случайная встреча, не говоря о том, что при его отряде имелось 500 верблюдов, да и табушевцы с баимбетовцами собрали уже и держали наготове 1,600 голов этих животных. Правда, в рапорте говорится, что у встреченных при Кара-Кичу киргизов не было на лицо верблюдов, а они были отправлены вперёд, но на эго можно возразить следующее. Во-первых, сам же ген. Ломакин говорит, что [397] встреченные киргизы уходили из Бузачей и Мангышлака, чего они, очевидно, не могли совершать иначе, как везя свои семьи, кибитки и, вообще, весь свой домашний скарб на верблюдах, а во-вторых, даже и в том случае, если бы аулы эти не двигались, их скот, конечно, находился на пастбище где-либо по соседству от места, на котором кочевали аулы. Таким образом, стоило только энергичнее предъявить им свое требование, — и верблюды, без сомнения, были бы пригнаны и сданы в распоряжение отряда самими же их владельцами не позже следующего дня. Однако же, начальник отряда воздержался от этого, хотя еще пред выступлением своим в поход доносил начальству, что между прочим предвидит и возможность необходимости репрессалий. Но несравненно непонятнее то обстоятельство, что сам же он не оставил побитых им аулов без контрибуции, хотя взял не верблюдов, до крайности нам необходимых, а сотню коней, решительно для нас в то время бесполезных.

В дальнейшей части разбираемого нами рапорта наиболее выдающимися обстоятельствами является полнейшее отсутствие связи главной части отряда с конно-мусульманскою сотнею и, как результата этого, отсутствие всяких о ней сведений, продолжавшееся вплоть по 1-е февраля. Наконец, нельзя не обратить внимания на беспричинные опасения начальника отряда за безопасность Александровского форта, в гарнизоне которого находились две роты с артиллерию, а также и поспешное возвращение отряда в форт без всяких полезных результатов от двухнедельного более или менее трудного похода.

Продолжая следить за статьей генерала Ломакина, мы не можем обойти молчанием некоторых его замечаний, как очевидно являющихся последствием недоразумений. Во-первых, «Старый Красноводец» ничем не выразил своего сомнения в том, что верблюды вообще могут быть перевозимы морем. Подмеченное генералом Ломакиным удивление на этот счёт автора названной статьи, конечно, относится только к тому обстоятельству, что бывший начальник мангышлакского отряда сделал предложение о перевозке верблюдов морем тогда, когда, при полном недостатке времени, не только не имелось на Каспийском море судов, сколько-нибудь приспособленных к такой перевозке, но даже был полнейший недостаток в каких бы то ни было судах, что подтверждает и сам генерал Ломакин на странице 80-й «Военного Сборника» за май месяц настоящего [398] года. Затем, он, обратив внимание на то место в статье «Красноводский отряд», в котором автор ее, рассказывая о причинах, вызвавших посольство из Хивы, выражает свое удивление на счёт того, что посланцы хана попали на Мангышлак. «Так как гром грянул со стороны Красноводска», говорит «Старый Красноводец», «то позволительно думать, что русским начальником, к которому хан отправил послов, был именно начальник красноводского отряда». По этому поводу генерал Ломакин, конечно, вполне основательно возражает, что посланцы из Хивы отправлены были вовсе не к какому либо из начальников отряда, а к Его Высочеству Главнокомандующему. Но, признавая эту истину, нельзя не признать также и того, что, по смыслу самого рассказа, вряд-ли кто либо может усмотреть здесь другую ошибку, кроме неточности выражения. Если-бы «Старый Красноводец» вместо слов «к которому хан отправил» употребить выражение — чрез которого хан отправил, то тем самым исключил бы всякое; право возражения. Мы говорим так потому, что генерал Ломакин, не довольствуясь приведённым замечанием, обращает внимание еще и на то, что будто в ту пору такой же гром грянул одновременно и со стороны Ташкента, и со стороны Туркестана, и со стороны Оренбурга. Тут уж очевидно, что генерал Ломакин упускает из вида, что в этом месте «Старый Красноводец» говорит о результатах нашего давления на Хиву в 1871 году. Наконец, самое письмо хивинского хана свидетельствует, что посольство его в 1871 году было последствием похода именно красноводского, а не иного какого либо из отрядов ⁴.

В последних строках статьи своей генерал Ломакин говорит следующее: «Заканчивая настоящую заметку, в которой мы стремились придать событиям, сопровождавшим сбор верблюдов на Мангышлаке в 1873 году, истинное освещение, предоставляем читателям судить, насколько основательны предположения и выводы, приведенные «Старым Красноводцем». По этому же предмету на страницах 12-й книжки «Воен. Сборн.» 1889 г.».

В качестве постоянного читателя названного журнала, мы воспользуемся предложением генерала Ломакина и скажем в заключение настоящей статьи, что предположения и выводы [399] «Старого Красноводца» мы сводили к следующим положениям: 1) в январе месяце 1873 года в пределах Мангышлакского полуострова не было серьёзного народного волнения, могущего повлиять и на сбор верблюдов для красноводского отряда. 2) Мангышлакский отряд не выполнил своей задачи, хотя и имел к тому полнейшую возможность, потому, между прочим, что начальник его задался мыслью, что киргизы не только дадут верблюдов, но даже сами отведут их за сотни вёрст, в указанный пункт. Однако же, киргизы этого не сделали, и тем самым надежды красноводцев были похоронены, а предварительная — полезная, продолжительная и трудная — их служба была затушевана.

В. Маркозов.

Комментарии

1. Автор первой статьи: «Красноводский отряд».

2. Рапорт этот в статье «Старого Красноводца» ошибочно показан 173-м.

3. На стран. 73-й он говорит: «На Мангышлак нам не было доставлено ни одного солдата, ни одного казака или всадника».

4. В письме этом, между прочим, было сказано: «Ваши войска явились на берег Хоразмского (Красноводского) залива и небольшой отряд этих войск приблизился к Сары-Камышу, который издавна находится под нашею властью».

Текст воспроизведен по изданию: По поводу статьи генерала Ломакина: "Красноводский отряд" // Военный сборник, № 12. 1890