КУРОПАТКИН А. Н.

ИСТОРИЧЕСКИЙ ОЧЕРК КАШГАРИИ

(Статья вторая)

(См. «Военный Сборник», 1877 г., № 11.)

II.

Восстание против китайцев в 1825 г. — Дженгир-тюря. — Нашествие коканцев в 1830 году. — Ходжа Мед-Юсуф. — Восстание семи ходжей (Катта-тюря). — Восстание 1857 года. — Валихан-тюря.

Легкость завоевания Джунгарии и Кашгарии сделала китайцев воинственными. В 1756, 1758 и 1760 гг. их отряды вторгнулись в степи Средней орды и заставили ханов этой орды признать подданство Китая. За Среднею ордою признали подданство как ханы Малой орды, так и старшины бурутов (кара-киргизов). Киргизы обязывались платить ежегодную дань по одной голове со 100 лошадей и рогатого скота и по одному барану с 1,000. Для сбора этой дани, китайцы ежегодно отправлялись четыре отряда, которые, кроме того, имели целью поддерживать китайское влияние в киргизских землях.

Два отряда отправлялись с Или, один с Тарбогатая и один из Кашгара. Тарбогатайский отряд соединялся с одним из Илийских в долине Аягуза (между Копалом и Сергиеополем). Второй из Илийских отрядов соединялся с Кашгарским в долине Нарына.

Отряды эти, разменявшись таблицами (сбор дани), возвращались обратно (Кашгарский отряд достигал долины Нарына, следуя через перевал Терек, на Аксайское плато и далее долиною Ат-паша, на р. Нарын.). Вместе с отрядами обыкновенно следовали китайские купцы, которые обменивали свои товары на скот и, конечно, не оставались в убытке от этой мены с полудикарями-киргизами.

Вслед за киргизскими ханами коканские владетели Эрденя-бий и преемник его, Нарбута-бий, тоже отдали себя под покровительство Богдыхана. Такие быстрые успехи заставили считать китайцев непобедимыми и сделали имя их грозным в Средней Азии.

У китайцев, тоже надо полагать, появилась самоуверенность и они серьезно начали думать о завоевании Бухары, Самарканда и Ташкента. Весть о приготовлениях к этому походу быстро достигла тогдашних средне-азиятских правителей, заставила их, в виду грозного [303] положения, принятого общим врагом, забыть взаимные распри. Составился союз, в котором принял участие и авганский владетель Ахмет-Шах. Ко всем мусульманским владетелям были разосланы воззвания, с приглашением принять участие в «газавате» — в войне за веру против неверных. Союз состоялся и уже в 1763 году авганские войска прибыли к Ходженту.

Но эта грозная лига кончилась ничем: авганцы должны были вернуться назад, а прочие владетели считали себя слишком слабыми, чтобы начинать борьбу с могущественным врагом. Пострадали только города Учь-Турфан и Бадахшан.

Первый, понадеявшись на обещанную помощь, восстал, и жители его были, как мы уже сказали, истреблены китайскими войсками. Что касается Бадахшана, то эта прекрасная страна была опустошена авганскими войсками и правитель ее, Султан-Шах, казнен за то, что он не только не дал убежища ходжам, бежавшим из Кашгарии во время осады гор. Хотана китайцами (в 1758 году), но еще убил двух взятых им в плен ходжей и головы их представил в Пекин.

Китайцы, видя бессилие средне-азиятских владетелей, еще более подняли голову. Разумная политика с побежденными, положенная в основу управления краем Джао-Хойем, понемногу перестала казаться необходимою. Один за другим крупные промахи китайской администрации, по отношению к покоренному народу, сделали китайцев ненавистными. К числу таких ошибок принадлежит назначение в города Кашгарии хаким-беков и других чиновников из своих западных провинций и принуждение народа бесплатно возводить огромные крепостные сооружения: гульбахи (Собственно гульбах в переводе означает цветочный сад. Так назывались цитадели, которые строили китайцы недалеко от туземного города, для помещения в них начальствующих лиц и гарнизонов. Гульбахи эти были весьма прочно построены руками жителей и, снабженные запасами, могли выдерживать продолжительную осаду до прибытия подкреплений.), для помещения в них китайских гарнизонов.

Должностные лица из западных китайских провинций гор. Хами и отчасти Куня-Турфана являлись с целью поживы и не стеснялись в средствах для достижения этих целей. Начиная от Хаким-бека до низших чиновников все не только смотрели на народ, как на дойную корову, но еще, как плохие хозяева, хотели, чтобы она давала молока более чем могла по своим силам. Явный грабеж хаким-беков был известен китайским властям и если они терпели его, то, вероятно, находили в этом выгоду. Слишком роскошная жизнь, [304] которую вели китайские власти, тоже дает право думать, что допущенный ими грабеж народа приносил им значительные материальные выгоды. Всякий протест и неповиновение стали наказываться смертью и еще более озлобили население. Наиболее энергичные начали эмигрировать в Кокан, Бухару и Ташкент, где своими рассказами о жестокостях китайцев возбуждали всюду сочувствие к своей родине.

Излагая обстоятельства, при которых была завоевана Кашгария, мы упомянули, что после взятия гор. Хотана спасся только один ходжа белогорской партии, Сарым-сак. Этот ходжа, после долгих скитаний, поселился в Кокане и, собрав вокруг себя кашгарских эмигрантов, открыл деятельную пропаганду в пользу освобождения своей родины от ига китайцев. Его агенты, разъезжая по городам Западного Туркестана, собирали для этой цели приношения и фанатизировали слушателей описаниями страданий их единоверцев. Кашгарский народ, прислушиваясь к вестям из Кокана, заносимым торговцами, начал смотреть на Сарым-сака, как на своего избавителя и ждал только случая, чтобы открыто заявить ему свои симпатии. Однако, первое предостережение китайцы получили не со стороны Кокана. В 1816 году, после 50-ти-летнего спокойного господства, один из членов черногорской партии, Зиаведдин, удалился в горы, собрал вокруг себя шайку киргизов и стал делать набеги, рассчитывая поднять народ. Попытка Зиаведдина не удалась. Его шайка была разбита, сам он убит, а малолетний сын его увезен в Пекин, где, по достижении совершеннолетия, казнен.

После этой попытки, китайцы начали сознавать яснее опасность, которая им грозит со стороны Кокана от Сарым-сака, считавшего себя законным правителем Кашгарии. Тогда они вступили в соглашение с коканским ханом Омаром и обязались уплачивать ему ежегодно по 200 ямб (около 20,000 руб.) с тем, чтобы он учредил строгий присмотр за ходжами.

У ходжи Сарым-сака было три сына: Мед-Юсуф-ходжа, Пахавведин-ходжа и Дженгир-ходжа. Последнему из них вскоре было суждено играть большую роль в судьбах Кашгарии и занести в ее историю еще одну кровавую страницу.

В 1820 г. хан коканский Омар умер; умер около этого времени и Сарым-сак. Дженгир-ходжа наиболее энергичный из своих братьев, решился действовать. Он бежал из Кокана в Тиан-Шань и там возбуждал кара-киргизов к нападению на китайцев. Первая попытка была неудачна, но Дженгир не падал духом и, перенеся свою деятельность с ферганского Тиан-Шаня на верховья [305] Нарына, деятельно рассылал во все стороны своих агентов для вербовки охотников, готовых стать под знамя аппаков для войны за веру, против китайцев. Случай помог Дженгиру. Китайцы, думая захватить его в расплох и положить этим конец неприятной для них агитации, отправили к Нарыну отряд из 500 китайцев. Предупрежденный вовремя, Дженгир успел отступить, но затем, собрав своих сподвижников и пользуясь знанием местности, он отрезал отступление китайцам и всех их истребил. Вследствие этого успеха, преувеличенного, по азиатскому обыкновению, до огромных размеров, к Дженгиру стали стекаться толпы охотников со всех сторон.

Весною 1826 года Дженгир уже с значительным войском, составленным из кашгарских эмигрантов, коканских сипаев, узбеков, кипчаков, кара-киргизов, горных таджиков из Каратегена, предводимых Иса-Датхою (бывшим комендантом г. Андижана), двинулся против Кашгара. Китайские войска, вышедшие к нему на встречу под личным начальством Илийского Цзян-дзюна, были разбиты, и, отступив к г. Кашгару, заперлись в гульбахе.

Дженгир при радостных криках народа вступил в г. Кашгар и принял титул Сеида-Дженгир-Султана.

Все беки были оставлены на своих местах, за исключением Кашгарского, уроженца г. Комула, который за притеснение народа был приговорен по суду ахунов к смертной казни.

Своею умеренностью Дженгир расположил к себе даже лиц, принадлежавших к китайской партии и сумел заслужить народную симпатию.

Жители городов Янги-Гиссара, Яркенда и Хотана, узнав о занятии г. Кашгара ходжею, также восстали, перерезали китайские гарнизоны, срыли гульбахи и выслали свои ополчения на помощь к войскам Дженгира, который начал осаду кашгарского гульбаха.

В июне месяце того же года прибыл на помощь к Дженгиру и Коканский хан с 15,000 войска. Эта помощь вместо того, чтобы быть полезною, принесла только раздоры. Коканский хан сделав два неудачных приступа, вернулся обратно (пробыв в Кашгаре всего 12 дней) и начал чеканить монету с титулом «Гази», т. е. воителя за веру.

После 70-ти дней осады гульбах сдался. Мандарины лишили себя жизни, а гарнизон, состоявший от 8,000 до 10,000, был истреблен за исключением 400 человек китайцев и дунган, принявших ислам. [306]

Заняв Кашгар, Дженгир ввел порядки по образцу коканского двора, изгнал китайскую одежду, и уничтожил китайские порядки. К сожалению, он не сумел воспользоваться ни народною любовью, ни значительными средствами, бывшими в его распоряжении и вместо пользы принес только вред народу, для освобождения которого выступил.

Китайцы, пользуясь бездействием Дженгира, сосредоточили в г. Аксу значительные силы и в феврале 1827 года двинулся против г. Кашгара. Дженгир вышел к ним на встречу, с многочисленным войском (У Валиханова силы китайцев определены в 70,000, а силы Дженгира ходжи — в 200,000. Эти цифры, повидимому, весьма преувеличены. Риттер, на стр. 283 тоже, считает силы китайцев в 60,000 человек.), но плохо вооруженным, составленным из всякого сброда и лишенным всякой дисциплины. Китайцы подвигались в стройном порядке и встретили неприятеля артилерийским огнем. После самого ничтожного сопротивления, войска Дженгира дрогнули. Первыми дали тыл коканские волонтеры, авантюристы, а следом за ними обратились в полное бегство и все остальные. Ходжа едва избегнул плена и бежал в горы. Правление его продолжалось только девять месяцев.

Получив из Пекина приказание поймать Дженгира во что бы то ни стало, хотя бы для этого пришлось идти до Кокана и Бухары, китайские войска двинулись из г. Кашгара на Алай (горная долина, в ферганском Тиань-Шане), где, по слухам, скрывался Дженгир.

Силы китайцев, назначенные для этого похода, доходили до 20,000 человек. Для движения они разделились на две колонны: главная двинулась из Кашгара на ур. Улугчат и далее через Тунгбурунский перевал на Алай; вторая из Кашгара на г. Упал, мимо озера Сары-куль и через Кызыл-артский перевал туда же. Движение это было произведено осенью. Орудий у китайцев не было: их заменяли тайфуры. Вместе с войском шли торговцы и гнались гурты скота. Располагаясь на ночлег, китайцы каждый раз, из опасения ночного нападения, окапывались неглубоким рвом. Окопы эти, формою подходящие к кругу, сохранились до сих пор (Мы видели окопанный канавою бивак одного из передовых китайских постов в урочище Ишне, в тридцати верстах к югу от Терек-Даванского перевала.). Китайские войска простояли на Алае 20 дней, рассылая небольшие отряды во все стороны для открытия убежища Дженгира-ходжи. Правитель Кокана, Мадали-хан, испуганный приближением китайцев, приказал андижанскому хакиму, Иса-Датхе, построить два укрепления: Суфи-курган и [307] Кызыл-курган, на караванном пути из Кашгара в г. Ош. Приказание было выполнено и эти укрепления, или вернее посты, были возведены. Теперь от них остались только развалины.

В то время, когда китайцы искали Дженгира на Алае, он перебрался на верховья р. Туюн (по дороге из г. Кашгара через укр. Чакмак к укр. Нарынскому). Когда убежище его сделалось известно китайцам, они, возвратившись с Алая через Улугчат в г. Кашгар и запасшись снова всем необходимым для похода, двинулись на р. Туюн. Испуганные приближением китайцев, приверженцы Дженгира большею частью разбежались и он, связанный во время сна своим другом Маматом, беком упальским, был предан китайцам. Китайцы наградили Мамат-бека за измену, назначив его хотанским беком.

Дженгир-ходжа был доставлен в Пекин. Французский мисионер г. Гук («Voyage dans la Tartarie», m. Huc.), рассказывает, что Дженгир, привезенный в Пекин, был посажен в железную клетку и показываем народу, как дикий зверь. Случайно император возымел желание увидеть своего побежденного врага. Это желание привело в смятение высших сановников пекинского двора. Они боялись, что Дженгир объяснит истинные причины восстания и расскажет о всех жестокостях, которыми сопровождалось его усмирение. Эти объяснения, обвиняя их в недостатке присмотра за лицами, посылаемыми в Кашгар, могли бы иметь для этих чиновников печальные последствия, а между тем волю императора нельзя было не исполнить. Тогда мандарины нашли средство, разрешающее для них все затруднения: они дали Дженгиру отраву, которая лишила его дара слова и повергла в идиотское состояние.

Представленный императору, он с пеною у рта имел отвратительный вид и не мог отвечать ни на один из предложенных ему вопросов. По приговору суда, его изрезали на куски и отдали на съедение собакам.

Покончив с Дженгиром, китайцы приступили к наказанию виновных. Пострадали преимущественно жители мало виновные. Начались казни, грабеж и конфискация имуществ. Считая не без основания коканцев главными виновниками восстания в Кашгарии, китайцы, чтобы отомстить им, арестовали всех коканских купцов, проживавших в Кашгаре и установили ряд стеснительных мер против ввозной торговли из Кокана. Мало того, китайцы вступили в [308] соглашение с властями бухарскими и кундузскими для провоза чая прямо в их владения и далее в Авганистан, обходя Кокан.

Интересно, что китайцы, нуждаясь в скоте, не приняли никаких мер к наказанию кара-киргизов, примкнувших к Дженгиру первыми и давших ему убежище после неудачи.

Стеснения, принятые китайцами против коканцев, оказались для них весьма ощутительными и привели к совершенно неожиданному для сынов Небесной империи результату.

В это время правителем Кокана был Мадали-хан, хотя лично и не имевший больших достоинств, но окруживший себя личностями способными и энергичными. Таковы были начальник его войск Хак-кулы и Куш-беги-Ляшкар. Первый из них был узбек, второй бывший персидский раб (Последний был впоследствии ташкентским наместником, с титулом Беклер-бека.). Благодаря этим помощникам, правление Мадали-хана составляет блестящую эпоху в истории Кокана. Мало по малу почти все кара-киргизы и киргизы Большой орды признали зависимость от Кокана, а горные области: Кара-теген, Дарваз, Куляб — были присоединены к коканским владениям политикою и силою оружия.

Стеснения китайцами торговли с Кашгариею скоро стали для Мадали-хана так чувствительны, что, ради отмены их, он решился открыть войну против китайцев (Вместе с торговыми выгодами, удачная война сулила Мадали-хану славу победителя китайцев и борца за веру.). Зная симпатии населения к ходжам, Мадали-хан вызвал из Бухары старшего брата Дженгира, Мед Юсуфа, и в своих воззваниях целью войны поставил освобождение магометан из-под ига неверных и возведение Мед-Юсуфа на престол предков.

Силы для похода были собраны весьма значительные и состояли: из 20,000 коканцев, 15,000 ташкенцев, 2,000 горных таджиков из Каратегена и нескольких тысяч кашгарских эмигрантов. Всего около 40 т. с 10-ю небольшими орудиями, приспособленными для перевозки через горы на верблюдах.

Войска эти, под главным начальством Хак-кулы, в сентябре 1830 г., двинулись в Кашгар. Китайцы могли им противупоставить в ноле всего 3,000 человек, которые и были разбиты на голову при урочище Мин-юл, в 44-х верстах от Кашгара (В настоящее время, на этом урочище построено Бадаулетом незначительное укрепление.). Вслед затем, г. Кашгар был занят и Мед-Юсуф-ходжа [309] вступил в управление им. Хак-кулы открыл осаду против гульбаха, в котором заперся китайский гарнизон; для занятия других городов Кашгарии отправили Куш-беги-Ляшкара. Действия этого последнего были весьма удачны и в самое непродолжительное время города: Янги-Гиссар, Яркенд, Хотан и Аксу признали власть Мед-Юсуфа. Скоро, однако, сказалась вся непрочность этой власти, основанной более на поддержке коканских войск, чем на народной симпатии. Уже в ноябре месяце 1830 г., в виду неприязненных отношений к Бухаре, коканские войска были отозваны обратно, а вместе с ними вернулся и Мед-Юсуф, не считавший возможным бороться одному против китайцев. Его правление продолжалось всего 90 дней. На этот раз еще сильнее, чем во время вторжения Дженгира, выказалась вся непрочность власти китайцев. Другое следствие этого похода состояло в эмиграции нескольких десятков тысяч кашгарцев в пределы Коканского ханства.

Между тем Мадали-хан, уже весною следующего (1831) года, открыл новый поход против кара-киргизов. Его отряды дошли до верховьев Нарына и вторгнулись даже в Илийскую провинцию. В следующем году коканцами было основано укр. Куртка, на Нарыне и укрепление Таш-курган, на южных склонах Памирской выси. Кашгария оказалась опоясанною владениями коканскими, откуда владычеству китайцев всегда грозило или вторжение ходжей, или набеги кара- киргизов.

Чувствуя себя не в силах бороться с Коканом, китайцы должны были изменить свою политику по отношению к нему. В 1831 же году к коканскому хану явились китайские послы, с просьбою о мире. Ответное посольство Мадали-хана в Пекин, во главе которого стоял купец Алим-Падша, сумело воспользоваться своим выгодным положением.

Следующие статьи договора, заключенного Алим-Падшею, показывают, на сколько «ходжи» казались грозными для китайцев.

1) Пошлина с товаров, привозимых иностранцами в шесть городов Восточного Туркестана: Аксу, Учь-Турфан, Кашгар, Янги-Гиссар, Яркенд и Хотан предоставляется в пользование коканцам.

2) Для сбора этой пошлины, коканцы будут иметь в каждом из вышеупомянутых городов торгового пристава «аксакала», под главным надзором кашгарского пристава, который, вместе с тем, должен быть и политическим представителем своего владетеля.

3) Все иностранцы, приезжающие в шесть городов, должны [310] зависеть в административном и полицейском отношениях от коканских приставов.

4) С своей стороны, коканцы должны наблюдать за ходжами и не дозволять им выезжать за границу своих владений, и в случае бегства подвергать их заточению.

В 1832 году первым кашгарским аксакалом был назначен Алим-Падша (ездивший послом). Эту должность он получил в арендное содержание. С течением времени, привилегии, приобретенные коканцами в Кашгарии, еще более расширились.

Хотя приведенные условия договора для китайцев и были невыгодны, но они ими обеспечили спокойное владение Кашгарией на пятнадцать лет (до 1847 года). Приобретя огромное влияние в Кашгарии, коканцы не находили выгодным поддерживать замыслы ходжей и, действительно, учредили за ними весьма строгий надзор, который осла бел только в 1845 году, с возведением на коканский престол малолетного Худояр-хана. С этого времени в Кокане начались беспорядки, которые отразились и на отношениях к Кашгарии. Кара-киргизы с ослаблением правительства в Кокане стали делать набеги на кашгарские владения, а коканский аксакал, Номед-хан, обязываясь обуздать их, брал только взятки и не предпринимал ничего решительного.

Волнениями в Кокане воспользовались и ходжи.

Весною, 1847 года, семь ходжей бежали из Кокана с несколькими сотнями приверженцев в горы и там собрали себе партию из тысячи доброконных джигитов, с которыми и решились произвести восстание в Кашгарии. Во главе ходжей стоял Катта-тюря (называемый также Ходжа-тюря).

Остальные шесть были: родной брат Катта-тюри Кичкине-хан; двоюродный их брат Валихан-тюря, Таваккал-тюря, Сабир-хан-тюря, Ак-чапан-ходжа и Ишахан-тюря (Ишахан-тюря играл большую роль в 1875 году при Пулат-хане и позднее, во время восстания в 1876 году Абдула-бека, с которым вместе и бежал, лишь только узнал о движении русских войск на Алай.). Более половины партии ходжей были киргизы, затем следовали кипчаки и незначительное число сартов.

Движение было произведено налегке без палаток и обоза. На 7-й день пути от г. Оша заговорщики уже достигли поста Мин-юл, в котором стоял первый китайский караул (В то время граница Кокана доходила до Кургашин-хана. Улугчат не был занят коканскими войсками, первый пост которых был в Суфи-кургане.). Сто китайцев, [311] составлявшие гарнизон этого поста, были изрублены, пост разрушен и, усилив по пути свою шайку, Катта-тюря в тот же день явился перед стенами города Кашгара. Китайцы, в числе до 3,000 человек, по своему обыкновению, заперлись в гульбахе, и их слабо и неумело произведенная вылазка была отбита. Однакоже, на этот раз жители города, наученные горьким опытом, не хотели отворить Катта-тюре городских ворот, пока он не возьмет гульбаха.

Присутствие в городе коканских купцов помогло ходжам. Коканский аксакал Намед-хан с своею партиею ночью на восьмой день отворил городские ворота и впустил ходжей. Первое, чем они занялись, это было избиение китайских купцов, грабеж их имущества и составление себе гаремов.

Катта-тюря был провозглашен правителем Кашгарии, а остальные ходжи получили в управление окрестные селения.

Ходжи, окружив себя коканцами и предавшись разврату, не могли внушить к себе ни привязанности, ни страха. Не знакомясь лично с делами по управлению краем, они требовали только, чтобы их приближенные доставляли им возможно более денег, не разбирая источников.

Надежды ходжей на общее восстание в Кашгарии тоже не оправдались. Тогда Таваккал-тюря, наиболее способный из всех, двинулся против г. Аксу, а сам Катта-тюря против Яркенда. К этому времени, китайские войска из Кульджи, Урумчи и Лянь-Чжеу, в числе свыше 20,000, уже подступили к Аксу, а в ноябре месяце двинулись к г. Кашгару. Дойдя до укрепления Марал-баши, они остановились там на зиму, но трусость ходжей решила дело в пользу китайцев ранее, чем можно было ожидать.

Катта-тюря, узнав о движении китайцев, вернулся с войском обратно в Кашгар, не дойдя до г. Яркенда. Жители города, возмущенные большими налогами и предпочтением, которое он оказывал андижанцам, не пустили его в город. В распоряжении у Катта-тюри было до 18,000 разного сброда, но китайский передовой отряд, силою около 6,000 человек, оказался достаточен, чтобы рассеять это скопище. Ходжи бежали из первых, захватив с собою значительные богатства, награбленные ими за время правления. Вслед за ходжами бежало и их войско. Китайцы, довольные легко одержанной ими победой, не преследовали бегущих.

Рассказанные нами события, известные у китайцев под именем «Бунта семи ходжей», были бы неважны по своим последствиям, еслибы не повлекли за собою эмиграции до 20,000 семейств (до 100,000 [312] человек) из городов Кашгара, а отчасти Яркенда и Аксу. Беглецы, боясь мести китайцев, бросились в горы вслед за бежавшими войсками ходжей. Большая часть их направилась по дороге из Кашгара в Ош, через Терек-Даванский перевал, как на кратчайшие до Коканского ханства. Бегство это происходило в январе месяце. Наступили сильные морозы, выпал снег и большая часть беглецов погибла. Очевидцы рассказывают про это бегство ужасающие подробности.

Впереди всех на хороших конях, тепло одетые и снабженные всем необходимым бежали Катта-тюря и около 2,000 его сподвижников. С ними было 16 верблюдов, навьюченных награбленным серебром. В Суфи-кургане (в 25-ти верстах от Терек-Даванского перевала и в 105-ти от г. Оша) Катта-тюря, не опасаясь уже погони, остановился, чтобы поделить добычу со своими товарищами. Но дележ еще не был окончен, как в Суфи-курган прибыл из Копана Серкер с кипчаками. Вся добыча Катта-тюри была отобрана и описана, шайка его обезоружена и распущена по домам. Сам Катта-тюря доставлен в Кокан, как пленник.

Вслед за Катта-тюрею через Суфи-курган, в продолжении 30-ти дней, двигалась толпа беглецов, мущин, женщин, детей верхом и пешком с имуществом и почти нагих.

Первые 10 дней бегство совершалось относительно благополучно, и успевшие за этот срок перевалить через Терек-Даванский перевал большею частью достигли благополучно до г. Оша. Но, затем, внезапно наступили сильные морозы и выпал глубокий снег. Беглецы, по пояс в снегу, еле передвигая ноги, подвигались вперед. Выбившиеся из сил и остановившиеся скоро замерзали; непрерывно падающий снег быстро засыпал их трупы. Двигались и ночью в темноте, причем многие обрывались в пропасти. Снежные обвалы были на столько велики, что засыпали целые караваны. Для довершения бедствия, к морозам присоединился голод.

Страдания от него стали так велики, что за кусок лепешки, или чашку пшеничной муки, разведенной водою, отдавали шубу. Тотчас же явились аферисты из сартов, которые сильно нажились, обирая полумертвых беглецов. Тысячи погибших покрывали перевал Терек-Даван и дорогу в обе стороны от него. Кости этих несчастных, не смотря на тридцать лет, протекших с того времени, еще покрывают эти места до сих пор (Мы проходили через Терек-Даван в октябре и марте месяцах, когда он покрыт снегом, тем не менее в одной небольшой пещере, недалеко от перевала (близ Дарваза) нашли пятнадцать скелетов мужских, женских и детских, перемешанных с грудою гнили от одежды. В других местах мы видели еще несколько черепов.). [313]

Коканские власти не приняли особенно горячего участия в судьбе этих страдальцев: они позаботились только отобрать казну Катта-тюри и выслать караул из тридцати сарбазов с зякетчи Байканом в Суфи-курган, чтобы караулить погребенное в снегу имущество погибших.

Помощь была оказана лишь беком маргеланским, Утамбай-Куш-беги, выславшим но собственной инициативе из г. Оша 300 лошадей, чем он и успел спасти 600 человек, посадив по два на каждую лошадь.

Весною согнали толпы рабочих, которые, под присмотром караула, начали раскопки. Они отрыли много разной утвари и денег, особенно медных.

Мертвецов обшаривали и затем бросали, не считая нужным зарывать. В отданном из Кокана приказе требовалось только отобрать имущество погибших, и ничего не упоминалось о погребении их, поэтому, исполнители не считали себя обязанными брать на себя еще этот труд. За то первый пункт приказа исполнялся очень ретиво.

Скоро, однако, оказалось, что ожидания найти богатства были несбыточны. У погибших было больше медных денег, чем серебра и золота. Богатые или остались в Кашгаре или успели в первые десять дней проехать в г. Ош; погибли, преимущественно, бедняки.

Рвение исполнителей воли коканского правителя было так велико, что даже с павшего скота сдирались шкуры (Кара-киргиз Мусульман-бий, начальник отделения сартлар, рассказывал мне в Суфи-кургане, вместе с другими очевидцами, подробности этого бедствия. По его словам, киргизы рода сартлар, кочующие в ущелье Терекском, три года после этого события не пили воду из рыси Терек, так она была переполнена гниющими трупами. Мусульман-бий лично зарыл до 300 трупов, замерзших недалеко от его кибитки. Брат его зарыл тоже лично на урочище Кулянка-тукай 200 трупов.). Китайцы снова утвердились в Кашгаре и с непобедимым ничем терпением стали снова вводить свои порядки, уже три раза уничтоженные ходжами. Опять народу пришлось платиться своими спинами и имуществом за затеи трусливых и развратных честолюбцев.

Труднее для китайцев было помирить свои интересы с интересами своих соседей, коканцев. Не смотря на смуты, бывшие в Конане, китайцы считали себя вынужденными возобновить с ними те же условия, которые были заключены по договору 1831 г. Эта уступчивость, показав слабость китайцев, сделала коканцев еще более [314] безцеремонными. Они назначили аксакалом в г. Кашгар того самого Намед-хана, который впустил в город ходжей. Мало того, коканцы ослабили присмотр за ходжами и даже под рукою покровительствовали агитации в их пользу. Впрочем, следующие попытки ходжей в 1855 и 1856 годах, Валихан-тюри и Кичик-хана, не имели успеха.

Первый из них повторил свою попытку в апреле 1857 г. и на этот раз с полною удачею. Гарнизоны передовых постов были перерезаны, а часть их, состоящая из туземцев, перешла на сторону ходжи.

Застигнутые врасплох, китайцы заперлись в гульбахе. Валихан-тюря ночью ворвался в город, и его посланные скакали по улицам с криками: «да здравствует Бузрук-хан-тюря» (Бузрук-хан-тюря был единственным сыном Дженгира и за свой добрый и миролюбивый характер пользовался большою популярностью. Этой-то популярностью и решил воспользоваться Валихан-тюря, чтобы легче овладеть городом. Позднее Бузрук-хан является орудием в руках Якуб-бека для тех же целей.).

Жители восстали и вырезали городской гарнизон из китайцев и всех китайских купцов. Валихан-тюря объявил себя ханом, и все окрестные кишлаки выслали своих депутатов для признания его в этом звании.

Со всех сторон к Валихан-тюре стал стекаться всевозможный сброд, который он довольно искусно организовал в войска. Эти войска делились на пехоту (сарбазов) и кавалерию (джигитов). Войско было разнообразно одето и разделялось на знамена, по 500 чел. в каждом, под начальством пансатов.

Скоро, однако, жители почувствовали, что правление этого нового ходжи тяжелее для них, чем правление китайцев.

Валихан-тюря, окружив себя коканцами, относился с презрением к туземцам и обременил их налогами, еще неслыханными по своей тяжести. Кроме уплаты деньгами и зерном, жители должны были нести на себе тяжесть осадных работ. Почти ежедневно толпы туземцев отправлялись с заступами и лопатами запруживать реку Кызыл-су, чтобы направить ее течение на стены Янги-Гиссара, где заперся китайский гарнизон.

У жителей города и иностранных купцов отбирали медную посуду и лошадей для войска. Все мастеровые были заняты изготовлением оружия. Литейным делом заведывал какой-то авганец, который отлил до восьми орудий, весьма, впрочем, дурно действовавших.

Не менее тяжести налогов возмущало жителей насилование их [315] обычаев: женщинам запрещено было ходить по улицам с открытым лицом и заплетать косы. У нарушительниц этого последнего постановления косы отрезывались особо приставленными полицейскими служителями. Все мужеское население должно было с шестилетнего возраста носить чалмы и пять раз в день посещать мечети; ко всему этому, Валихан отличался необыкновенною кровожадностью. Не проходило дня, чтобы несколько десятков жертв не были казнены. Сложив на берегу р. Кызыл-су пирамиду из человеческих голов китайских и мусульманских, Валихан-тюря деятельно заботился об увеличении этой пирамиды. Одним из любимых его удовольствий было собственноручно отрубать головы обвиненным, а в последних недостатка не имелось. Неловкое движение, слово, зевок в присутствии повелителя, все влекло за собою казнь. Немецкий ученый Адольф Шлагинтвейт был в числе жертв, и его голова увеличила собою пирамиду. По сведениям, сообщенным нашим путешественником г. Валихановым, бывшим в Кашгаре два года спустя, Шлагинтвейта казнили за нежелание отдать ходже бумаги к коканскому хану, которыми он был снабжен из Бомбая.

Остальные города отказывались признать власть Валихан-тюри, и против них (Аксу, Янги-Гиссара, Яркенда и Хотана) были посланы отряды. Удалось, впрочем, взять только один г. Янги-Гиссар.

Владычество Валихан-тюри было, к счастию, недолго. Уже в августе месяце 1857 г. (спустя четыре месяца) к Кашгару подступили китайские войска, радостно приветствуемые жителями. Войско Валихан-тюри бежало, а вслед за ним бежал и сам правитель. И на этот раз до 15,000 семей бежали вслед за ходжою в Кокан. Китайцы заняли город, и скоро радость жителей сменилась отчаянием. Китайцы первое время своего прихода как бы старались превзойти в зверстве Валихан-тюрю. У жителей отбирали скот, запасы хлеба, сена, жгли мечети, уничтожали гробницы ходжей. Особенно свирепствовали калмыки. Они ставили в мечети своих лошадей, били без вины туземцев и насиловали их женщин. Китайцы в это время занимались розысканием виновных. Малейшего подозрения, что то или другое лицо было причастно к мятежу или находилось на службе во время Валихан-тюри, было достаточно, чтобы приговорить его к смертной казни. Не сознающихся подвергали жестоким пыткам и, вырвав насильственное признание, несчастных казнили, как преступных. Казни китайцев, не уступающие по числу казням Валихан-тюри, отличались от последних только тем, что головы казненных уже не складывались в пирамиду, а кладись в особые клетки, которые [316] расставлялись на шестах в виде алей по дорогам, ведущим в различные ворота г. Кашгара. Наш путешественник, посетивший Кашгарию в конце 1859 г., т. е. два года спустя после изгнания ходжей, застал еще эти алеи (Большие подробности о правлении Валихан-тюри помещены в статье Валиханова в 3-й кн. «Зап. Имп. Геогр. Общ.» за 1861 г. От него мы и заимствовали многие из приведенных подробностей.).

На этот раз китайцы, не видя толку от обещания коканских правителей не допускать ходжей в Кашгарию, не торопились возобновлять невыгодный для них договор с Коканом.

Весною 1858 г. сам Худояр-хан отправил в Кашгар посольство, через которое он выражал свое крайнее сожаление по поводу недавних событий, давал различные обещания на будущее время и просил о восстановлении договора 1830 года.

Китайцы снова изъявили свое согласие, и Нассрэддин-Саркара, который и вел эти переговоры, был назначен коканским аксакалом с званием датхи.

Что касается Валихан-тюри, то он спокойно проживал в Кокане под охраною местной аристократии сеидов, потомков пророка, которая, по мусульманскому закону, изъята от телесного наказания и смертной казни.

Так кончилась четвертая попытка ходжей воротить себе владычество над Кашгариею. И на этот раз попытка эта принесла за собою только еще большее раззорение для страны и казнь нескольких тысяч человек, в большинстве случаев невинных. И на этот раз главные виновники и участники спаслись и, увезя с собою награбленное ими добро, бросили обманутое ими население на жертву китайцев.

А. Куропаткин

(Продолжение будет).

Текст воспроизведен по изданию: Исторический очерк Кашгарии // Военный сборник, № 12. 1877

© текст - Куропаткин А. Н. 1877
© сетевая версия - Тhietmar. 2014
© OCR - Кудряшова С. 2014; Иванов А. 2018
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Военный сборник. 1877