КОКАНСКОЕ ХАНСТВО ПО НОВЕЙШИМ ИЗВЕСТИЯМ ¹.

Известно до какой степени бедна и наша, и европейская литература положительными сведениями о государствах средней Азии, недоступных до сих пор для немусульман, вследствие религиозного фанатизма и нетерпимого склада понятий, образовавшегося и в правительстве, и в народе. Вот почему всякое сведение об этих загадочных странах, будь оно даже из самых поверхностных, с жадностью читалось публикою и доставляло автору известность, иногда превышавшую его заслуги, чему примером может служить книга Вамбери, составленная при таких неблагоприятных условиях, что автор не имел возможности, по его же рассказу, не только вести мемуары своего путешествия, но даже не мог, по своему положению странствующего дервиша, ни расспрашивать, ни, тем более, записывать чего бы то ни было. В виду того понятного интереса, который читающее общество выказывает ко всему касающемуся государств средней Азии и вследствие нашего теперешнего сближения с ними, мы считаем полезным сообщить читателям некоторое понятие о Коканском ханстве, на основании имеющихся печатных источников, которые мы дополним сведениями, еще ненапечатанными и добытыми нашею мисиею, отправленною [66] зимою 1867-1868 годов в Кокан, с целью упрочения с ханством торговых сношений. Сведения эти, полученные большею частию посредством расспросов или путем личного наблюдения во время 16-дневного пребывания в Кокане, будут полезны, как материял для дальнейшей разработки статистики и географии этого края.

I.

Географическое положение ханства. — Его границы. — Общий характер страны. — Река Нарын и ее значение. — Канализация. — Климат. — Этнографические сведения. — Оседлое и кочевое население ханства. — Города. — Кокан; его постройки; мечети и медрессе; базар. — Другие города ханства. — Пути сообщения. — Дорога в Кашгар.

Коканское ханство, в настоящее время, представляет небольшую совершенно замкнутую долину, окоймленную с трех сторон отвесными, почти недоступными скалами Тянь-Шана и его отрогов, а с четвертой прилегающую к територии туркестанского генерал-губернаторства. Эта прекрасная и плодородная долина, называемая Ферганскою, прорезывается по всей своей длине, с востока на запад, р. Нарыном, принимающим, по впадении в него с правой стороны р. Джумгал, название Сыр-Дарьи. Река Нарын, берущая начало в ледниках Тянь-Шана и впадающая в Аральское море, подобно громадной артерии, питает страну, дает ей жизнь и, по влиянию своему на земледелие, занимает самое важное место. Известно, что в средней Азии вообще все земледелие основано на искуственном орошении полей, частию посредством естественных разветвлений реки, частию посредством искуственных каналов, называемых арыками; в Кокане вода в эти каналы доставляется исключительно из Сыр-Дарьи и ее притоков. Искуственная канализация имеет в средней Азии характер государственного учреждения, — так что во всяком селении находится особый чиновник, наблюдающий за водопроводами и каждою весною заставляющий очищать их от песчаных заносов. При чистке каналов, главное внимание обращается на углубление каналов и суживание их; вынутый песок обыкновенно укладывается по обоим берегам каналов, которые, таким образом, представляют длинную гряду насыпей, своею тенью защищающих драгоценную влагу от палящих лучей солнца. Впрочем, обнесенные окопами каналы представляют весьма значительные затруднения для передвижения по стране, так как на одной станции приходится переправляться [67] через десятки таких каналов, ибо мосты чрез них совершенно ненадежны.

Река Нарын имеет характер большого горного протока, принимающего в себя множество ручьев и речек, сбегающих с снеговых вершин гор. По соединении с Джумгалом, получив название Сыр-Дарьи, она течет весьма быстро между высокими и обрывистыми берегами до гор. Намангана и здесь вступает в долину Ферганы.

Вообще сведения о верхнем течении Сыр-Дарьи весьма неполны: по расспросным показаниям, в пределах Кокана ширина Сыр-Дарьи изменяется от 50 до 200 саж. и так глубока, что не имеет нигде больших отмелей и бродов, а потому, вероятно, вполне судоходна на всем протяжении Кокана. Тем не менее, судоходства в Кокане не существует, а для переправы употребляются плоскодонные барки или паромы, на которых помещается до 300 баранов, или соответствующее число лошадей. Самая переправа производится весьма оригинальным способом: к лодкам привязывают от трех до шести лошадей, которые, переплывая реку, перетаскивают их за собою. По долине Ферганы, Сыр-Дарья беспрестанно разделяется на рукава, образуя песчаные отмели, которые, по всей вероятности, надо приписать сильным ветрам, господствующим в стране и образующим песчаные наносы, часто изменяющие ложе реки; кроме того, в нее, как с правой, так и с левой стороны, сбегает множество горных ручьев (саи), служащих для орошения полей и заменяющих искуственные каналы, устройство и чистка которых стоит жителям в других частях средней Азии неимоверных трудов и усилий.

Громады гор, окружающих ханство, по высоте и крутизне своих скатов, представляют весьма трудные доступы, частию же вовсе неприступны ². Караванные пути пролегают только по двум направлениям: чрез горы Курамы на Ташкент и Ходжент, и чрез Терек-Тау на Кашгар. Остальные горные дороги могут служить лишь для одиночных всадников, или для прохода табунов кочующих киргизов. Растительность на этих горах имеет характер обыкновенной альпийской флоры и, изменяясь в перпендикулярном направлении, переходит от южной, почти тропической, растительности у подошвы, до голых скал, покрытых вечным снегом. На склонах и в до липах, по которым во множестве сбегают горные ручьи, встречаются местами пастбищные места и [68] мозжевельник; лес рост т только по северным склонам Кашгар-Давана ³.

Есть вероятность предполагать, что горы ханства изобилуют всякого рода минеральными богатствами. Достоверным можно считать показание о присутствии в Кокане каменного угля: промышленник наш, г. Колесников, нашел в долине Исфары обширные пласты каменноугольной формации. Нефть находится во многих местах и в стороне Намангана, и в стороне Андиджана; есть нефтяные источники и в окрестностях Исфары. Члены мисии, посетившей Кокан в 1867 году, гг. Абдиев и Буняковский, вместе с г. Хренниковым, поверенным г. Первушина, осматривали нефтяной источник, в пяти верстах от Канабадама. Источник небогат содержанием и нефть струится из него в небольшом количестве, но, тем не менее, жители пользуются ею в естественном виде для освещения; нередко, на увеселениях, разводят огни из нефти. Вблизи этого источника находится серный, которым жители пользуются, употребляя его как лекарство от различных недугов; вода собирается в пруд, на берегу которого устроена купальня. Гораздо менее достоверны и определительны сведения о золоте и серебре; это происходит, конечно, оттого, что коканцы стараются скрывать все, что знают об нем. По расспросным сведениям, меди, свинцу и железа в ханстве много, только руды плохо разработываются, по неумению туземцев; впрочем, из местного железа выделывают котлы и другие предметы домашней утвари. Из драгоценных каменьев можно указать на сердолик и бирюзу. Последняя хотя далеко уступает нишапурской (персидской), но все-таки ценится довольно дорого местными ювелирами.

Кокан пользуется самым приятным и здоровым климатом; здесь нет тех удушливых летних жаров, которые встречаются в нижних частях Сыра и Аму-Дарьи. В долине Ферганы, окруженной со всех сторон высокими хребтами, зима начинается весьма поздно и снег почти вовсе не выпадает, но, по мере приближения к горам и к их снеговым вершинам, климат становится все более и более суровым; великолепная южная растительность долины [69] постепенно сменяется летними пастбищами, затем альпийскою флорою и, наконец, скалами, покрытыми вечным снегом или ледниками. К числу неблагоприятных климатических условий страны надо отнести постоянно дующие здесь ветры, имеющие обыкновенно юго-западное направление и поднимающие целые тучи песку, с прибрежьев Дарьи, которым часто засыпаются поля, арыки и даже дома ⁴.

Что касается до почвы Кокана и ее производительности, то можно положительно сказать, что, в этом отношении, с Коканом не может соперничать ни одна местность из всех средне-азиятских ханств. Достоинства самой почвы увеличиваются здесь еще вследствие легкости и удобства орошения полей, для чего, в пределах Коканского ханства, служат не искуственные каналы, а горные ручьи (саи), сбегающие с окружающих возвышенностей. Вследствие этого, в Кокане произрастают не только различные хлеба и кормовые травы, как-то пшеница, ячмень, просо, сорго и клевер, созревающие два раза в год, но и самые нежные фрукты и плоды, а также и другие растения, принадлежащие тропическому поясу. Хлопок, шелковичное дерево, виноград превосходных сортов, марена, табак и проч., дают обильные урожаи. Впрочем, не следует полагать, что Коканское ханство обработано на всем своем пространстве, и что деятельность почвы вызвана повсюду; напротив, возделанные местности или групируются оазисами вокруг больших городов, или тянутся узкою нитью вдоль больших дорог, связывающих центры государства; остальные же места представляют пустые, часто песчаные пространства, тишина которых нарушается, лишь изредка, кочевниками. В этом смысле, к Кокану можно [70] вполне применить туземное выражение, сравнивающее его с алмазом в песчаной оправе.

Народонаселение ханства, разделяясь на оседлое и кочевое, принадлежит к трем главным племенам: к узбекам, сартам и киргизам.

Узбеки, тюркского происхождения, считаются в Кокане господствующим племенем и живут большею частью оседло. Коканские узбеки почти совершенно утратили свой воинственный характер, которым еще отличаются соплеменники их в Хиве и Бухаре. Сарты, коренные обитатели Турана, составляют городской и промышленный клас; они живут сплошным населением в западных частях ханства и говорят довольно чистым персидским языком. В горах живут голаги (черные сарты), ежегодно спускающиеся с своих гор, для заработков, в долину Ферганы. К киргизскому населению относятся кара-киргизы или буруты, т. е. черные или дикокаменные киргизы, большая часть которых, для защиты себя от поборов и притеснений коканцев и от баранты своих же враждебных родов, поступила в подданство России. Впрочем, кара-киргизы, кочующие к югу от Сыр-Дарьи, отличаются воинственным характером, а потому не только сохранили свою независимость, но ныне приобрели даже господствующее влияние в ханстве. Главное значение южных кара-киргизов, в отношении к Кокану, заключается в том, что они владеют горными проходами, ведущими в Кашгар. Обстоятельство это заставляет коканских ханов дорогою ценою покупать их добровольное подданство и содействие, так как, в противном случае, враждебные к ним отношения, повели бы к немедленному прекращению всяких сношений Кокана с Кашгаром и Китаем. Кипчаки — воинственное племя, управлявшее ханством более шестнадцати лет — в 1853 году были почти окончательно истреблены восставшими против них сартами. Киргиз-кайсаки большею частию находятся в подданстве России.

Затем в Кокане встречаются в незначительном числе инородцы, преимущественно торговые люди: бухарцы, авганы, индусы и евреи. Последние в большом презрении у туземцев. Авганы и индусы все ростовщики и живут в больших городах.

Все оседлое население ханства групируется на пространстве, разве немногим более 150 верст от запада к востоку; впрочем, следует сказать, что в точности неизвестно, где именно вверх по Дарье и ее притокам кончается оседлое население [71] сартов и начинаются кочевья кара-киргизов. По Нарыну, выше Намангана, уже нет оседлых поселений. Вероятно, еще меньше 150 верст будет оседлая полоса, если измерять ее с севера на юг.

Что касается до кочевого населения, то сведений о нем почти совсем не имеется и только приблизительно можно указать места кочевок того или другого племени.

Из вышесказанного можно убедиться, как трудно составить понятие об общей числительности населения ханства. Полагают, что оседлое население можно считать между 350-600 тысяч. Число кочевников, вероятно, не превосходит 200,000. Общая же числительность колеблется между 600 и 800 тысяч и, вероятно, не доходит до милиона ⁵.

Города ханства, как выше было замечено, сосредоточивают около себя большую часть оседлого населения; из них столица и важнейший город по населению и торговым оборотам — Кокан. О «прелестном» Кокане, по официальному выражению (Метифи-Кокан), мы можем сообщить несколько подробностей, почерпнутых из записок составленных некоторыми лицами торговой мисии, посетившей столицу ханства в 1867-1868 годах.

С первого взгляда может показаться странным, что такой важный город, как Кокан, построен не на самой Дарье, а верстах в 20 от нее (по кратчайшему направлению). Это объясняется песчаною почвой, составляющей берег реки. Кроме того, значение азиатских городов и деревень по большей части земледельческое, да и города без садов для азиятца невозможны. К тому же реки в средней Азии далеко не имеют того значения, как в Европе; по крайней мере на Сыр-Дарье азиатского судоходства нет; нет даже рыболовства.

Коканцы говорят, что столица их построена при Саур-хане, 160 лет тому назад. Но ошибочность этого показания доказывается деревьями в садах Кокана, из которых многие считают по нескольку веков существования. Вероятнее, что при Саур-хане столица была перенесена в Кокан из Андиджана, где она была до тех пор. Кокан построен на месте совершенно ровном, так что по первому взгляду весьма трудно судить о его фигуре и величине; можно догадываться однако, что он представляет почти [72] круглую фигуру, в диаметре имеющую около 5 верст. Весь город обнесен стеною, вне которой, верст на 12, а местами и далее, находятся деревни, сады и поля, изрезанные арыками и разделенные на площадки обсаженные деревьями, преимущественно талом.

Числительность населения, по показанию коканцев, увеличилась в настоящее время от большого числа бежавших сюда из Ташкента, Ходжента и других городов, взятых нами. Примерно можно оценить население этого города от 20,000 до 30,000 душ; между тем, по показаниям жителей, в нем находится 20,000 домов и 80,000 жителей. Такая разница происходит от того, что азиятцы, на вопрос: сколько жителей находится в том или другом городе, всегда дают цифру города и относящихся к нему деревень. Этим объясняются наши грубые ошибки при определении числа жителей в разных городах ⁶.

Кокан расположен на трех протоках речки Туль. Два протока, Катта-Сай и Кички-Сай, соединяются внутри города протоком Кара-Су. Речки эти текут в глубоких оврагах и доставляют обильное орошение городу; весною они в особенности сильно играют и сносят мосты. Гигиенические свойства воды в этих ручьях не хороши: говорят, что от таяния снегов в декабре и январе она производит зобы, которых между жителями насчитывают до 2,000, а считая на глаз еще больше. Колодцев в городе нет, но, по словам одного русского, живущего в Ташкенте, где ни копни, тут и вода. По общим отзывам, на аршин глубины уже встречаются водяные жилы, что служит отчасти причиною отсутствия погребов, которых почти нет, и некоторого неудобства отхожих мест, резервуары которых значительно углублять нельзя.

Город построен гораздо лучше всех азиятских городов занятых русскими, и даже отличается некоторою опрятностью: улицы чистые, широкие; нередко, по средине улицы и с обеих ее сторон, идут дорожки, в роде бульваров, обсаженные деревьями в несколько рядов. Постройка домов довольно тщательна; много [73] зданий из жженого кирпича. Но что особенно красит город-это вековые деревья, карагачи, доходящие до сажени в поперечнике и разбросанные там и сям между строениями и мечетями.

В центре города, по обычаю Востока, помещается урда — цитадель, служащая, вместе с тем, дворцом для хана и его двора. Коканская урда, построенная Алим-Кулом, представляет прочное, довольно высокое строение из жженого кирпича, расположенное на небольшом насыпанном холме. К главным воротам, отличающимся необыкновенно искусною и красивою резьбою по дереву, ведет пологая каменная лестница. Вся внутренность урды обстроена саклями, занятыми двором хана и сарбазами. Урда есть укрепление построенное отнюдь не для защиты города, а для личной защиты хана, который, опираясь на нее и на преданных сарбазов, может безнаказанно предаваться всем неистовствам деспотизма. Но, несмотря на эти меры, принимаемые азиятскими повелителями, жизнь их далеко не находится в безопасности, что доказывается историею средне-азиятских государств, представляющею непрерывный ряд убийств и заговоров против власти. Ханы понимают это и принимают все меры для ограждения своей особы: у главных ворот урды стоит караул из сарбазов, от которого ночью выставляются часовые, обязанные всю ночь, не переставая ни на одну минуту, наигрывать на свирели; странно, что они наигрывают весьма известную в России еврейскую мелодию. Кроме того, для обороны особы хана назначается особое лицо, из самых приближенных; в настоящее время, эту обязанность исполняет начальник пехоты и артилерии, некто Атабек, обязанный несколько раз в течение ночи обойти урду дозором, да и сам хан редкую ночь не исполняет того же самого.

Из других строений Кокана поражает огромностью своего размера медрессе Мад-али-хана, представляющее высокую двухэтажную постройку квадратной формы, сажен по 60 в боку, с башнями по углам. В этом училище, подобного которому по величине нет ни в Ташкенте, ни в других городах, обучается, по показаниям туземцев, до 1,000 мулл ⁷.

Мечеть Омар-хана не имеет вовсе фасада на улицу, только высокая кирпичная стена тянется саженей более чем на сто. Надо войти во двор, чтобы оценить всю красоту постройки, состоящей из длинных крытых галерей, поддерживаемых резными деревянными столбами; потолок и стены галерей изящно разрисованы. [74] Говоря о постройках, нельзя не упомянуть также о каменном мосте на сводах, перекинутом чрез один из оврагов, прорезывающих город (Катта-Сай); мост хорошей постройки и весьма широк; по обеим сторонам его построены лавки.

Не без удовольствия встречается здесь русский с несколькими частными домами, напоминающими совершенно русскую обстановку и русский комфорт и дающими намек на те мирные завоевания, которые предстоят русской цивилизации в этом отдаленном краю. Дома эти принадлежат некоторым коканцам, хорошо знакомым с Россиею по своим торговым делам, заставляющим их не раз посещать наши восточные торговые центры. В этих домах имеются большие окна и двери с медным, хорошей работы, прибором, печи, зеркала, самовар и другие мелочи европейского вкуса, которые так приятно встретить в азиятской среде, росточающей столько проклятий и угроз всему исходящему от неверных. Можно догадываться что должны были перенести хозяева таких домов за свои европейские привычки, и сколько твердости надо для того, чтобы не уступить невежеству и не расстаться с оцененным комфортом.

Коканский базар, по величине, чистоте и хорошему устройству, далеко превосходит ташкентский; он покрыт высокою деревянною крышею, свободно пропускающею воздух, что препятствует распространению зловония и миазмов. Коканский базар построен теперешним ханом, получающим с него доход с отдачи лавок в наймы. Всех лавок в Кокане насчитывают до 420.

Город делится на 12 частей, по числу ворот, находящихся в городской стене; в каждой части считается по 50 мечетей — показание несомненно преувеличенное. Кроме того, насчитывают в Кокане 15 больших караван-сараев и несколько малых.

Весь город обнесен стеною в 3 1/2-4 сажени вышины и в 5 сажен толщиною, которая, несмотря на эти размеры, не может оказать в оборонительном смысле серьезного сопротивления, отчасти по своей обширности, отчасти по доступности своей во многих местах, вследствие обвалов. Более серьезную защиту для Кокана представляют его рвы, хотя и не превосходящие 4 аршин в глубину и ширину, но облегающие город местами в 2 и 3 ряда и легко могущие быть наполненными быстро текущею водою из городских оврагов.

Из других городов упомянем следующие:

Анджан (Андиджан) — бывшая столица ханства, построен на весьма красивой местности, в 3 верстах от Сыр-Дарьи; имеет [75] 20.000 жителей и 1,000 чел. гарнизона. В настоящее время этот город имеет весьма важное значение, на случай войны с Кашгаром, которая может весьма легко состояться; говорят, его гарнизон и склады запасов значительно увеличены. Недалеко от Анджана находится небольшой городок Шагр-Хан, с 1,000 жителей.

Маргелам — главный центр шелкового производства в сыром виде и в тканях; имеет обширные сады и 12,000 жителей.

Наманган — принадлежит к лучшим городам ханства и имеет до 15,000 жителей. Он расположен на арыке, выходящем из Нарына, и на притоке Нарына — Пашета; речки же Намангана, показываемой на картах, не существует. Местность вокруг отличается живописностью, густо заселена и хорошо обработана; много деревень и садов. В окрестностях, говорят, добывается золото. Кроме торгового и промышленого значения, город имеет и военное, вследствие того, что там выделывают ружья и клинки, которые пользуются хорошею репутациею. Как город исключительно торговый и связанный поэтому с Россиею, Наманган, кажется, не смотрит на наши успехи в Азии так фанатически враждебно, как другие города.

Уш, небольшой городок припертый к горам, имеет старинную крепость и два медрессе; водою пользуется из двух горных ручьев: один из них, по имени Алтын-Казык, как будто указывает на присутствие золота.

Туз, значительный город, примерно с Ходжент; управляется особым беком.

Исфара, небольшой городок, расположенный в богатой и населенной долине, образуемой р. Исфара.

Исманы, лежит на Ак-Су, пересекающем каменистую гряду, ограничивающую с юга Коканское ханство. Здесь есть перевалы в Зарявшанскую долину, летом доступные для верблюдов.

Каныбадаш, по дороге из Кокана в Ходжент; 4,000-5.000 жителей; замечателен фруктовыми садами и разведением шелковичных червей.

Маарам, крепость, которой коканцы придают весьма важное значение; лежит на Дарье и представляет продолговатый четыреугольник, обнесенный стенами, из которых одна, обращенная к Ходженту, открыта, а другие прилегают к селениям и садам; при постройке этого укрепления коканцы, как видно, пользовались уроками полученными от нас в военном искустве. Заметив, что [76] обширные крепости их не могут оказать нам долгого сопротивления и требуют огромного гарнизона, и что всех упорнее держался, небольшой по размерам, Ниязбек, они дали Маараму весьма незначительные размеры: длинный фас имеет 100-150 сажен длины; короткий вдвое меньше; по углам и в середине фасов расположены башни; стена вышиною и толщиною в 5 сажен, без зубцов, вероятно для того, чтобы разрушение их выстрелами не способствовало эскаладе; ров имеет не менее 10 арш. глубины.

Кроме этих городов, можно еще назвать некоторые, известные лишь по имени: Узгень, Сок, Ляйляк и Кассан. Впрочем, все они невелики и, кажется, не особенно замечательны.

Пути сообщения в Кокане, по отсутствию степей и вследствие повсеместного обилия кормов и воды, представляют более удобств для движения, нежели в Бухаре и Хиве. Тем не менее, в дождливое время и в гористых местах, дороги в ханстве бывают весьма затруднительны, особенно на частых переправах через речки или саи и арыки, на которых нигде не существует мостов.

Для переездов и перевозки тяжестей на недальние расстояния употребляются преимущественно ишаки, которых вьючат или впрягают в арбы, неуклюжие двухколесные телеги, только с недавнего времени вошедшие здесь в употребление. Обыкновенная тяжесть ноши ишака 4-5 пудов; но, при недальних переходах, он выдерживает и двойную тяжесть. Для караванных перевозок употребляются исключительно двугорбые верблюды, нанимаемые у кочевых племен; обыкновенная тяжесть верблюжьего вьюка не превышает 16 пудов. На лошадях, за пределы ханства, отправляют товары только на недальние расстояния и по гористой дороге в Кашгар.

Важнейшие пути, поддерживающие промышленую и торговую жизнь ханства, суть те, которые соединяют наши владения, Бухару и Авганистан с Восточным Туркестаном и Кашгаром. Таких путей два: из Самарканда и Дизака на Ходжент, Кокан и Терек-даванское ущелье в Кашгар, и из Ташкента, правым берегом Дарьи, в Наманган. Кроме этих путей существуют еще прямые сообщения между Ташкентом и Коканом, числом три. Один путь, самый дальний, но вместе с тем самый удобный и доступный во всякое время года, идет на Ходжент. Другой путь идет на Кереучи и Джамбулак, и хотя представляет удобства для движения повозок, ибо не пересекается арыками, но за то на нем не встречается ни жилья, ни топлива. Наконец третий путь, самый [77] кратчайший, идет чрез Кендыр-даванский перевал. Вот несколько подробностей о нем. Из Ташкента дорога идет на Тай-Тюбя и Теляу по легкому подъему и на 14 версте входит в Кендырское или Кош-рабатское ущелье, имеющее сначала сажен 70 ширины и суживающееся у Кош-Рабата до 20. От этой деревни подъем становится все круче и круче, и еще более суживается, образуя, наконец, ворота сажени в 1 1/2 шириною, чрез которые течет ручей с весьма сильным падением; чрез него устроены мостики. С вершины перевала открывается великолепная панорама в обе стороны: на долину Ангрена к западу и на громадные массы Тянь-Шаны к востоку. Ущелье по обеим сторонам покрыто лесом, хотя и не сплошным, но состоящим из больших деревьев растущих отдельно, в нескольких саженях расстояния одно от другого. Далее по этому пути встречается еще одно узкое скалистое ущелье Кумбиль (каменный пояс), и затем дорога вступает в местность, переходящую из живописной и возделанной природы гор и долин в каменистую степь. Затем дорога подходит к Дарье, к переправе у Чильмаграма, и направляется прямо к Кокану, по мере приближения к которому местность резко изменяется, переходя из бесплодной степи к возделанным и орошенным полям, расположенным на прекрасной почве, из глинистого чернозема. Караваны проходят означенный путь, смотря по состоянию дороги, в 5-7 дней; товары перевозятся на лошадях и верблюдах; провозная цена около 12 коканов (двугривенных) с верблюда и 10 коканов с лошади.

Из Кокана в Бухару караваны ходят около 23 дней, по пути довольно удобному и сплошь идущему по заселенным местам. Из Кокана в Кашгар караванный путь пролегает чрез города Маргелан, Уш, Анджан, и затем, через известный теректинский проход, вступает в пределы восточного Туркестана. По этому направлению, постоянно оживленному торговою деятельностью, происходили сношения Средней Азии с Китаем в самые отдаленные времена. Теректикский путь на всем протяжении изобилует кормом, топливом и водою. Расстояние Кокана от Кашгара считается в 450-500 верст или 12-20 дней хода. Налегке, верхом, в Кашгар из Кокана поспевают на седьмой день. Перевозка тяжестей, по затруднительности движения по горам, производится исключительно на лошадях; на каждую полагается вьюк в 8 пудов. [78]

II.

Сельское хозяйство. — Хлеба, фрукты, овощи. — Шелководство, хлопок. — Красильные растения и табак. — Промышленость. — Добывание и разработка металов. — Ткани. — Торговля. — Ввоз и вывоз. — Незначительность торгового оборота Кокана. — Причины. — Будущность коканской торговли. — Соперничество англо-индийских произведений. — Характер туземной торговли. — Кредит. — Должность караван-баши. — Торговые обязательства заключенные с Коканом в 1868 году. — Несколько слов о фауне ханства.

Выше было замечено, что благоприятные климатические и географические условия, легкость орошения полей и природное богатство почвы, дают полную возможность развития сельского хозяйства в ханстве. Тем не менее обработка полей производится жителями самым небрежным, первобытным способом, да кроме того остается много пустой, невозделанной земли, составляющей еще нетронутое богатство края. С этой точки зрения, Средней Азии вообще, вероятно, предстоит играть весьма важную роль в будущем и занять самое видное место между странами отдаленного Востока; но это будет тогда, по справедливому замечанию Вамбери, «когда лучи европейской цивилизации высушат грязь жалких общественных условий, и когда великие приобретения нашего века в области науки, промышлености и сельского хозяйства пробьют себе дорогу в эти благодатные по природе страны. Понятно, что не бедность окружающей природы, а разбои, войны и убийства и безобразие общественного и государственного строя превращают в пустыни берега Оксуса и Яксарта».

Поля в Кокане, принадлежащие частным лицам, не бывают обширны, ибо требуют ухода, орошения и расчистки каналов; для обработки их нанимается беднейший клас туземцев, а иногда независимые горные сарты, ежегодно спускающиеся с гор в долину Ферганы. Средняя плата работникам от 5 до 7 тиллей в год ⁸.

Хлеб в Кокане поспевает два раза в год; урожаи, если их не уничтожает засуха и не съедает кобылка, бывают весьма обильны. По свидетельству Вамбери, лучшие земли дают на танап (3/8 нашей казенной десятины, 900 квадратных сажен) 100 пудов хлеба, худшие же ни в каком случае не меньше 60 пудов.

Из зерновых хлебов здесь сеют преимущественно пшеницу, которой насчитывается четыре сорта. Посев начинается в марте, а в июне пшеницу уже снимают и на ту же землю снова сеют обыкновенно просо, иногда ячмень или даже опять пшеницу. [79] Средняя цена пшеницы в Кокане была 20-30 к. с. за пуд; в Ташкенте теперь не дороже 50-60 к.

Ячмень в Кокане, как и вообще в Средней Азии, не так хорош, как, например, в Персии, и идет исключительно на корм лошадям; продается 10-15 к. с. за пуд; в Ташкенте 40 к. Просо употребляется жителями Кокана в пищу; из него приготовляют кашу и бузу; продается по 10 к. за пуд. Рис растет здесь в изобилии, и хотя он много хуже гератского, но вообще удовлетворительного качества и составляет любимую пищу всех азиятцев; цена до 50 к. за пуд; в Ташкенте 1 р. 10 к. Кукуруза и сорю разводятся в незначительном количестве и употребляются в пищу беднейшим класом населения и киргизами; сорго считается также отличным кормом для жеребят, ибо оно, при значительной питательности, менее горячит, нежели ячмень. Клевер засевается весною и осенью и снимается четыре раза в год; он продается обыкновенно снопами в 10 фунтов каждый, за две или четыре коп. с., и идет на корм лошадям и скотине. Из стручковых плодов, кроме известных в Европе гороха, бобов и чечевицы, здесь растут еще некоторые их разновидности, как, например, конак, в роде чечевицы, и маш, похожий на сорго.

Кроме этих хлебов, Кокан производит следующие ценные растения;

Хлопок растет и выделывается на всем пространстве ханства, хотя преимущественно в окрестностях города Кокана и по течению Дарьи, выше его. Коканский хлопок травяной, однолетний и годен, как говорят, только для ручного прядения и приготовления грубых тканей; впрочем, нет никакого сомнения в том, что этот продукт неминуемо должен улучшиться, если приложить к нему лучший способ возделывания и усовершенствованные европейские машины, употребляемые для его очистки и упаковки. Вообще среднеазиатский хлопок имеет будущность, как на основании вышесказанного соображения, так, тем более, потому, что для возделывания его не требуется ни искуственного орошения, ни большого ухода; дожди и сырость считаются положительно вредными для этого растения; под него обыкновенно выбирают сухую, жесткую почву, которую вспахивают только один раз и затем засевают.

Коканский хлопок употребляется преимущественно на месте для выделки бумажных и полубумажных тканей, но этого потребления нет никакой возможности определить даже приблизительно; во [80] всяком случае оно весьма велико. В сыром виде хлопок вывозится исключительно в Россию, через Ташкент. Цифра вывоза значительно увеличивается в последнее время и представляет следующую прогресию:

В 1862 году вывезено 39 пудов на сумму 160 р. с.

Последняя цифра основана на том, что в 1867 году из Кокана отправлено было 7,000 верблюдов с хлопком; она опровергает мнение, распространенное в здешнем купечестве, что весь сбор хлопка в Кокане не превышает 50,000 пудов. Пуд хлопка стоит на месте, смотря по урожаю, от 1 р. 85 к. до 3 р. 60 к. Кроме хлопка в сыром виде, из Кокана вывозится еще бумажная материя «мата», которая покупается киргизами в Намангане и расходится по степи, вымениваемая большею частию на баранов. Этой материи расходится в количестве до 3,000 верблюдов, хотя, впрочем, она не вся принадлежит Кокану, а частию привозится из Кашгара.

Шелководство составляет одно из главных занятий жителей и важнейшую статью коканской промышлености. Первое место в этом отношении занимают округи коканский и маргеланский, в которых насчитывают до 800 домов, или, по нашему, заводов, для выделки шелка. На этих заводах бывает от одного до трех станков; на каждом, при двух-трех работниках, выматывается от двух до пяти фунтов шелка в неделю; чем меньше, тем выше его достоинство. Вычисляя, на основании этих данных, общее количество производимого шелка в двух сказанных округах, получим приблизительную цифру, равную 5,560 пудам шелку в год. К сожалению, о шелковой производительности других округов сведений не имеется, но, без грубой ошибки, можно предположить, что и в них выделывается такое же количество. На месте шелк употребляется в незначительном количестве на женские халаты и тюбетейки, остальной же весь идет за границу, в Россию, но не прямо из Кокана в Ташкент, а чрез Бухару, которую можно считать центром и главным рынком шелка в Средней Азии. Все количество шелка, вывозимого в Бухару, оценивают в 10,000 пудов, из которых значительная доля приходится на грубые сорта шелка, привозимого из Кашгарии. Шелководство, [81] вообще в Средней Азии, процветает с незапамятных времен и занесено сюда из Китая чрез Китайскую Татарию задолго до принятия страною ислама; но, вместе с тем, разведение шелковицы, размотка и окраска шелка находятся здесь в самом первобытном состоянии. Вамбери уверяет, что для размотки коконы кладутся сначала в кипяток и потом мешаются веником до тех пор, пока от них не отделится несколько ниток, которые и наматываются на тот же веник. Здешняя шелковичная ягода больше и вкуснее европейской, а болезнь шелковичных червей до сих пор неизвестна в Средней Азии.

С успехом также разводятся в Кокане марена, табак, лен; картофелю мало; он разводится беглыми русскими. В отношении садоводства, как по количеству, так и по качеству фруктов, Кокан смело может соперничать с Бухарою. Обширные сады занимают огромные пространства внутри и в окрестности городов и, производя в изобилии нежные, чрезвычайно вкусные плоды, представляют вид настоящих лесов. В этих садах, кроме плодовых деревьев, груш, слив, яблоков, вишни, винограда, персиков, тутовых, ореховых и миндальных деревьев, растут еще дубы, чинары, вязы, высокие тополи и проч. Сушеные плоды составляют в Кокане не малый предмет заграничного отпуска, а именно: их вывозят ежегодно до 1,500 верблюдов; на месте же из фруктов приготовляются шербеты. Из винограда приговляют вино от 5 до 6 р. за ведро.

Торговое значение Коканского ханства, по выгодному географическому положению, могло бы быть весьма важно. Находясь на перекрестке торговых путей, связывающих Россию и средне-азиятские ханства с Китаем, Кокан может со временем сосредоточить в своих руках всю транзитную торговлю центральной Азии. Чрез Кокан идут русские товары, назначаемые как собственно для ханства, так и далее на восток; сюда же свозятся английские и индийские товары. Чрез Кашгар русские товары могли бы направляться в Хотан, Турфан, Аксу и т. п. И в настоящее время коканцы отправляют в Кашгар русское железо, сталь и сукна, золото и кожи. Все эти рынки со временем могли бы развиться и высказать спрос, много превосходящий теперешний, чему служит доказательством само Коканское ханство, в котором цифра ввоза увеличилась, за последние пять лет, в 20 раз.

Впоследствии, вероятно, торговое значение Кокана обозначится яснее, но, в настоящее время, торговля Кокана, как по [82] ограниченности потребностей жителей, так и вследствие постоянных неурядиц внутри его и таможеных грабежей, на границах с Китаем, далеко не соответствует своему выгодному положению и составляет пока весьма скудный торговый рынок.

Заграничная торговля ханства сосредоточивалась прежде в городе Ташкенте, лежащем на важнейших торговых путях из Средней Азии, западного Китая и России, так что Кокан никогда не мог соперничать с ним в торговом отношении. Прежде, впрочем, Ташкент служил лишь станциею при движении товаров, отправлявшихся оттуда на сибирскую линию: в Петропавловск, Семипалатинск и отчасти Троицк; теперь же торговля идет непосредственно между Ташкентом и Коканом с его городами.

Предметы вывоза из ханства весьма разнообразны. Сюда принадлежат: хлопчатая бумага, прядская бумага, бумажные ткани (бязи, выбойки), полушелковые и шерстяные материи, назначаемые исключительно для сбыта киргизам; сухие фрукты, мягкая рухлядь, марена, рис, сырые кожи и проч. С 1850 по 1860 год включительно, ежегодный вывоз из Кокана в Россию означенных товаров доходил, средним числом, до 154,000 р. В пятилетие же с 1862 по 1866 год вывоз увеличился в следующей прогресии ⁹:

Привоз из России состоит из железа, меди, чугуна, разных металических изделий, золота в монете, из разных бумажных, шелковых и шерстяных материй, сукна, выделанных кож, сундуков, чая, сахара и проч. В десятилетие с 1850 по 1860 год, средняя сумма ежегодного привоза равнялась 83,000 р., но с 1862 года по 1866 год привоз производился в следующих размерах: Привезено в Ташкент и Кокан:

Из двух приведенным таблиц видно, во-первых, что вывоз товаров из Ташкента и Кокана до 1865 года значительно превышал привоз, и во-вторых, что в 1866 году привоз превысил вывоз сразу на огромную сумму в 2,391,614 р. Это последнее обстоятельство объясняется включением в Туркестанскую область городов Ташкента, Ходжента и др.

В вышеозначенных таблицах показана сумма привоза и вывоза из Кокана и Ташкента; что же касается Кокана в настоящих его пределах, то о его торговле можно составить приблизительное понятие по следующим данным. Ни один караван, приходящий в Кокан, не может миновать зякет-сарая (таможни), отдаваемого в наймы Сарайману за 3,000 коканов (600 р.), с правом брать с каждого верблюда по кокану (двугривенному). Эта арендная плата отчасти показывает, что ввоз товаров в Кокан невелик, иначе правительство брало бы больше с арендатора. Г. Хренников ¹⁰ полагает, что число верблюдов, приходящих в Кокан, с товарами индийскими и бухарскими, доходит до 2,000; с рускими товарами столько же и до 1,000 с кашгарскими; всего до 5,000 верблюдов. Эту цифру, как кажется, надо считать ниже действительной, ибо, по другим сведениям, одного железа привозится в ханство на 1,200 верблюдах.

О торговых оборотах между Коканом и Кашгаром можно судить по следующим данным: в Кокане есть извозчики, исключительно занимающиеся извозом в Кашгар и имеющие до 1,500 лошадей. Если предположить, что в Кашгаре имеется такое же число лошадей и что каждая лошадь может, по свидетельству коканских купцов, три раза совершить обратный конец, что вьюк каждой лошади в 8 пудов, а стоимость его приблизительно в 50 червонцев, то получим приблизительную цифру всего торгового оборота с Кашгаром равную одному милиону.

Ценность вывоза, в главнейших предметах, собственно из Кокана, можно определить приблизительно следующими цифрами:

Таким образом, цифру вывоза можно определить в 1,500,000, [84] а общую сумму торговых оборотов Кокана в 5,000,000. Из них около 3,500,000 придется на ввоз и около 1,500,000 на вывоз.

Приведенные данные, по отсутствию всяких точных сведений в Кокане и возможности проверки их, само собою разумеется, должны считаться за приблизительные; но, как бы ни была велика ошибка, все-таки можно сказать с достоверностью, что, в настоящее время, значение коканских рынков совершенно ничтожно. Этот вывод подтверждается еще тем фактом, что все купцы, привезшие сюда в последнее время товары, торгуют в убыток — доказательство, что, несмотря на незначительность привоза, он уже превысил спрос и составляет избыток, оставшийся за удовлетворением потребностей. Нет сомнения, впрочем, что, со временем, самый спрос на наши товары должен увеличиться, не столько в Кокане, что не так важно, сколько в китайском Туркестане и в прилегающих к нему с востока странах, если хотя сколько-нибудь облегчится движение караванов, и если наши товары успеют выдержать конкуренцию с англо-индийскими. Последнее обстоятельство весьма важно: англо-индийские чаи вытеснили уже из Кокана и семи городов наши русские чаи, которых, по заверению нашим купцов, нет возможности, продавать по такой цене и такого достоинства, как индийские чаи. Что касается до других товаров, например ситцев, то хотя до сих пор наши товары более английских удовлетворяли вкусу азиятцев, но на этом преимуществе нельзя основывать прочных надежд, и англичанам нетрудно будет примениться к оригинальному вкусу жителей Востока. По сознанию наших купцов, английские ситцы лучше и дешевле русских и в настоящее время, несмотря на то, что провоз из Индии обходится дороже чем доставка из Москвы; что же касается до будущего, то несомненно, что англичане сумеют облегчить сообщение, прекратив взимание лишних пошлин в Пейшаваре, Кабуле и др. и воспользоваться даже тем порядком, который мало по малу водворяется нами в Средней Азии и, вероятно, распространится и на страны незанятые русским оружием. Наконец, можно еще указать на одно важное преимущество английской торговли: она состоит в том, что индийские купцы всегда продают товары с отсрочкою платежа на год, в то время как наши купцы делают кредит на месяц или на два.

Столь невыгодное положение нашей торговли и относительно [85] конкуренции англичан, может быть изменено только одним способом, а именно: развитием фабричного производства в самой Азии, в городах уже нами занятых.

Другое обстоятельство, невыгодное для нашей торговли, которому обыкновенно придают весьма мало значения, это конкуренция торговли азиятской, туземной. Казалось бы, что отсутствие капиталов и всяких политико-экономических понятий, неуменье азиятцев вести обширные операции и апатия жителей Востока должны сделать из сартов совершенно недостойных внимания соперников; но, при ближайшем знакомстве с делом, оказывается противное: оказывается, что эта прозябающая, невидная торговля, необогащающая никого, именно одним своим прозябанием и поддерживает цены столь низкие, с которыми нам соперничествовать весьма трудно. Чем объяснить, например, что сахар на ташкентском базаре вздорожал с тех пор, как мы пришли? большим спросом этого объяснить нельзя, ибо за то его привозят гораздо больше. Чем объяснить также, что в Бухаре сахар стоит 9 руб. 50 коп., а в Ташкенте 15 руб.? Если Бухара несколько ближе от места производства, то эта разница должна была бы выразиться в копейках. Сахар поднялся в цене от того, что русские купцы не могут продавать его по той цене, по которой продают его азиятцы. Да не только сахар, но и все товары в настоящее время продаются в русских лавках на несколько копеек дороже против азиатского базара, и вот почему. Едва ли в Кокане есть купец, располагающий капиталом в 10,000 руб., а при таком отсутствии капиталов все делается в кредит: в кредит набирается товар и в долг раздается мелким торгашам рублей на 200. Таких мелких торговцев в Кокане до 600. При этом надо заметить, что товар набирается и раздается разнообразный, так чтобы, в случае убытка на одном, получить барыш на другом. И идет такая торговля со дня на день, по обычаю отцов: ни крупные, ни мелкие торговцы не знают точно своих барышей и не ведают постепенного и верного увеличения капитала; всякий ищет в торговле не средств обогащения, а средств к поддержанию своего существования. Мелкие лавочники по целым дням сидят и ждут покупателей, отделяя от выручки незначительную часть для своего скудного прокормления; остальное несут заимодавцу, забирают снова в кредит и снова садятся в свою лавочку, где проводят жизнь без труда и даже, по своим понятиям, приятно. Конечно, такою жизнью и такими барышами не [86] могут удовольствоваться ни русские капиталы, ни русские купцы, обязанные большею частью содержать на свой счет прикащиков с значительным содержанием.

Жизнь русских купцов в Кокане далеко непривлекательна: большею частию они живут и проводят все время в зякет-сарае (таможне), весьма редко выходя из этого здания, потому что каждое появление их сопровождается ругательствами, на которые так щедры сарты в отношении иноземцев. Ходят они по городу не иначе, как переодетые в татар или сартов, и только недавно сарты стали смотреть сквозь пальцы на то, что русские купцы ездят верхом; прежде и этой вольности не допускалось. За то администрация, вероятно вследствие расположения хана, весьма дружелюбно и внимательно относится к купцам: они часто бывают у мефтера (государственного сборщика податей) и пользуются его расположением.

Положение нашего купечества в Кокане могло бы отчасти быть улучшено учреждением должности в роде должности консула, который бы соблюдал интересы вообще торгующего купечества и доставлял бы нужные нам сведения. Такое лицо могло бы постоянно жить в Кокане и завести необходимые, по своей должности, связи, что легче всего достигнуть занимаясь маклерством, весьма распространенным в Кокане, т. е. устроивая сделки между русскими и туземными торговыми людьми.

Миролюбивая политика, которой держалось в последнее время правительство хана относительно России, а в особенности торговые обязательства заключенные с Коканом в 1868 году, дают повод предполагать, что торговые сношения с ханством облегчатся и значительно розовьются.

Торговые обязательства, заключенные с Коканом, суть следующие:

1) Все города и селения Коканского ханства, без исключения, будут открыты для русских купцов, подобно тому, как и все русские рынки доступны коканским торговцам.

2) Русским купцам дозволено будет иметь в коканских городах, где сами они пожелают, свои караван-сараи, в которых бы они одни могли складывать свои товары. Тем же правом будут пользоваться коканские купцы в русских городах.

3) Для наблюдения за правильным ходом торговли и за законным взиманием пошлин, предоставляется русским купцам [87] право иметь, если пожелают, во всех городах ханства торговых агентов (караван-башей). Право это предоставляется и коканским купцам в пределах Туркестанского края.

4) Со всех товаров, идущих из русских пределов в Кокан, или оттуда в Россию, будет взиматься столько же, сколько в Туркестанском крае, т. е. по 2 1/2% со стоимости товаров; во всяком случае, не более, чем взимается с мусульман, коканских подданных.

5) Русским купцам, с их караванами, предоставляется свободный и безопасный проезд чрез коканские земли, в соседние с Коканом владения, точно так же как и коканские караваны пропускаются чрез русские владения.

Для дополнения очерка производительности Коканского ханства, необходимо упомянуть несколько слов об экземплярах животного царства, находящихся в Кокане. Между ними главнейшее место занимают лошади, которые имеются в Кокане двух родов: верховые — аргамаки и карабаиры — туркменской крови, и вьючные, принадлежащие к туземной породе. Первые весьма красивы и очень дорого ценятся в ханстве, именно от 20-80 тилей; в настоящее время число их весьма ограничено, ибо значительная часть коканских коней увезена эмиром в свои владения. Коканская вьючная лошадь пользуется во всей Средней Азии превосходною репутациею по своей силе и выносливости: в упряжи она легко везет 35 пудов, а на вьюке до 14 пудов. Цена ей до 15 тилей. Для полевых работ употребляются обыкновенные киргизские лошади, ценою от 2-6 тилей. Рогатого скота в ханстве вообще более, чем в Бухаре, но он мелок и худ. Быки употребляются исключительно для обработки полей, ибо говяжье мясо совсем почти не идет на пищу и стоит на базарах очень дешево, именно 2 к. за фунт; средняя цена коровы 2 1/2 тиля, а быка 4-6 тилей. Овец мало; их пригоняют в ханство киргизы из Ташкента, Аулиеата и других мест Туркестанской области; мясо их составляет любимую пищу коканцев и продается по 3-4 коп. за фунт. Цена барану от 1 руб. 50 коп. до 4 руб. Верблюдов в ханстве также незначительное число; цена одногорбого верблюда от 8 до 12 тилей; двугорбого — от 5 до 6. Ослов и лошаков в ханстве много; они малорослы, но сильны и легко переносят значительный вьюк. Цена им от 17 до 20 тенег (около 4 рублей). [88]

III.

Несколько исторических сведений о Коканском ханстве. — Бедность материалов по этому предмету. — Характер переворотов в ханстве. — Ныне властвующая династия. — Худояр-хан. — Понятие о государственном устройстве. — Элементы государственной и общественной жизни. — Духовенство. — Народ. — Кочевники. — Влияние духовенства на народ. — Медрессе. — Партии в Кокане.

Исторические сведения о ханстве могли бы, конечно, в значительной степени содействовать к выяснению взгляда на его настоящее политическое положение; но, к сожалению, истории почти не существует в Средней Азии; даже события самого недавнего прошедшего забыты, искажены и перепутаны до последней степени: даже о времени Мад-Али-хана, властвовавшего лет за сорок тому назад, можно получить самые смутные, самые сбивчивые показания. Поэтому предлагаемые исторические сведения не могут иметь ни надлежащей полноты, ни той достоверности, которая должна бы существовать в исследованиях подобного рода; тем не менее, они в значительной степени дополнены изустными сведениями, добытыми с большим трудом некоторыми членами мисии, посетившей Кокан в 1868 году. Само собою разумеется, что эти последние сведения имеют цену лишь по отсутствию других материялов и, по невозможности проверки, передаются в том виде, в каком получены от коканцев, и притом с значительными пробелами: так, в рассказах никогда не упоминается о влиянии постепенного движения русских в глубь Средней Азии на ход дел в Кокане, между тем как это влияние несомненно существовало и было, вероятно, весьма сильно.

Коканское ханство составляло часть государств, основанных Чингисом и Тимуром. Будучи покорено узбеками, оно образовало самостоятельное владение, сначала под властью потомков Тимура, а впоследствии под владычеством ханов, попеременно из разных родов узбекского племени. В конце прошлого столетия престолом овладел некто Нарбут-хан, из узбекского рода Минг, основатель ныне властвующей династии, при которой Коканское ханство, с помощию воинственных племен кара-киргизов и горных сартов, быстро распространило свои владения и по силе, и по могуществу стало соперничать с Бухарой. Подчинив себе племена кара-киргизов, кочевавшим по Тянь-Шаню и озеру Исык-Куль, и ханство Ташкентское, владетели Кокана безусловно повелевали всем богатым и плодородным краем по верхнему и среднему течению Сыр-Дарьи. Впоследствии, коканские ханы приобрели могущественное [89] влияние на восточный или китайский Туркестан, где, поддерживая потомков мусульманских династий или ходжей, успели утвердиться в самом Кашгаре, так что еще в 1813 году пекинский двор обязался платить Кокану ежегодную дань только для того, чтобы коканское правительство не допускало в пределы Алтышгара бежавших оттуда ходжей, а впоследствии, в 1831 году, по особому договору, коканские ханы получили право собирать в Кашгаре дань с товаров, привозимых туда из Средней Азии.

В 1830 годах, при Могамед-Али-хане, владения Коканского ханства занимали, приблизительно, до 5,000 кв. миль, с 2,000,000 населения; но с 1840-х годов ожесточенная война с Бухарою, продолжавшаяся почти безостановочно более двадцати лет, привела Коканское ханство к совершенному разорению и распадению. История коканских ханов, за это время, представляет беспрерывный ряд неурядиц, заговоров и переворотов, исполнявшихся при помощи киргизов или кипчаков, с целью сменить хана и водворить на престоле другую династию. Эти кровавые неурядицы раздирали ханство, опустошали его плодоносные поля и подали повод одному из бухарских эмиров, властолюбивому Наср-Улле, вмешаться в его дела и присоединить ханство к своим владениям. Вмешательство бухарцев началось при коканском хане Могамед-Али (Мад-Али-хан), о котором туземцы сохранили весьма хорошее предание, и которому принадлежат лучшие постройки города что не помешало им, однако, составить заговор, с целью передачи ханства Бухаре. Действительно, когда эмир Наср-Улла, отраженный, в 1841 году, Мад-Али-ханом от стен Ходжента, на следующий год вновь вторгнулся в ханство, и когда произошло столкновение на местности между Ура-Тюбе и Заамином, то ханские войска отказались драться и передались эмиру. Мад-Али-хан бежал с братом и сыном, но был пойман и казнен. Оставленный эмиром наместник недолго продержался в Кокане; вслед за его падением, правители быстро сменялись один за другим; некоторые властвовали не более восьми дней, покуда интригою не завладел один из влиятельных старшин, Мусульман-Кул, убивший хана Мурат-бека и возведший, в 1845 году, на престол 16-летнего Худояр-хана, родственника одного из убитых ханов (Шир-Али). Десять лет Мусульман-Кул управлял Коканом самовластно, но, как говорят, с большою твердостью и умом. Чрезвычайно любознательный, он не только не избегал познаний, но, напротив, старался всеми мерами сближаться с людьми, [90] приходившими издалека, и слушал их рассказы с большим вниманием. Быть может, его влиянием можно отчасти объяснить отсутствие фанатизма в нынешнем правителе Кокана. Но Худояр-хан, достигнув зрелого возраста, стал тяготиться опекой и, воспользовшись неудовольствием узбеков против преобладания кипчаков, произвел, в 1854 году, поголовное восстание первых, причем было перерезано много кипчаков. Мусульман-Кул бежал в горы, собрал там многочисленное войско и напал с ним на Маргелан. Но здесь регент был разбит войсками Худояра и выдан хану, который приказал отвезти его в Кокан и ожидать там личного его прибытия. Между тем, беки, боясь примирения хана с Мусульман-Кулом, самовольно выставили его к позорному столбу и повесили, как говорят, по настоянию матери хана.

Вслед за сим возник разрыв между ханом и братом его, Молла-беком, управлявшим Ташкентом, как кажется, вследствие успехов русских, которым Молла-бек не оказывал достаточно упорного сопротивления. Будучи вызван в Кокан, Молла-бек не явился туда, но, став во главе беспокойных кураминцев, пошел с войском на хана. Разбитый в сражении, он покорился и жил в Кокане около двух лет, являясь, в числе второстепенных придворных, во дворец хана на обычный утренний «ассалям». Как вдруг, однажды, коканцы с удивлением узнали, что Молла-бек бежал и собирает в Уше кара-киргизов и кипчаков, с тем чтобы еще раз попытаться свергнуть Худояр-хана. Узнав о том, хан собрал войско и выступил к Маргелану, но действовал так слабо и нерешительно, что его отряды, отдельно посылаемые против Молла-бека, постепенно передавались последнему. К этому присоединились волнения в самом городе Кокане, вследствие прокламации, посланной туда Молла-беком, обещавшей халаты и другого рода награды. Пораженный изменою, окружавшей его отовсюду, Худояр, в 1856 году, бежал в Бухару.

При отсутствии всяких исторических данных, трудно сказать, каково, в действительности, было трехлетнее управление Молла-хана, но отзывы о нем весьма резки в ту или другую сторону; повидимому, это был человек суровый и энергический; имя его нередко упоминается в песнях и весьма популярно в народе. Несмотря на то, Молла-хан был убит заговорщиками, а ханом был провозглашен брат его Сармсак-хан (называемый иногда Сарым-ханом), который, в свою очередь, был убит партиею [91] Алим-кула, кипчакского вождя, и ханство досталось сыну Молла-хана — Мозафару. Во время этой резни, Худояр-хан, живший в Бухаре, но зорко следивший за коканскими делами, дважды пытался возвратить себе престол, но каждый раз был разбиваем и снова находил убежище в Бухаре. Наконец третья попытка его увенчалась успехом. Воспользовавшись трудным положением Кокана, занятым войною с Россиею, Худояр предложил эмиру легкое завоевание престола, обещав ему четвертую часть своих доходов. Вследствие этого, эмир предпринял поход на Кокан в 1865 году и, пользуясь беспорядками и неурядицами бывшими в то время в ханстве ¹¹, почти без сопротивления занял его и предался страшному грабительству и жестокостям, которые до сих пор памятны коканскому населению, от всей души ненавидящему бухарцев. Как свидетельство самоволия, выказанного эмиром, можно указать на то, что он увез с собою в Бухару до 2,000 женщин и всю коканскую артилерию, состоявшую из 80 орудий. Между увезенными женщинами, находилась русская пленница, девица Черепанова, страшная судьба которой обращает на себя внимание ¹².

Таким образом, Худояр-хан вновь завладел престолом, но эта кровавая катастрофа не обошлась ему даром, и в ней надо искать первой причины той непопулярности, которою он пользуется в народе. Между тем, Худояр, в сущности, человек склонный к хорошему и желающий пользы своему народу.

Что касается до дружественных отношений между эмиром и Худояр-ханом, то они были прерваны весьма скоро. Когда генерал Черняев двинулся к Джюзаку, эмир настойчиво требовал, чтобы коканский хан напал на Ташкент. Эта минута была в высшей степени критическая как для наших войск, раскинутых на большом пространстве между враждебным населением, так и для властителей Средней Азии, питавших надежду дружественным напором возвратить потерянное им за несколько лет. По свидетельству генерала Романовского, несмотря на наши непрерывные и в последнее время блистательные успехи в Средней Азии, мы ничем [92] не успели доказать нашего превосходства в глазах полудикого населения, привыкшего считать отсутствие жестокости слабостию со стороны победителя. Снисходительность и ласки, оказываемые нами эмиру, были истолкованы в его пользу; повсюду было распространено мнение, что успехи наши были случайные и убеждение, что эмир по прежнему могуществен и непобедим. Весь край был в страшном волнении и в таком напряженном состоянии, что одна минута промедления могла бы надолго испортить наши дела в Средней Азии. В самом Ташкенте, занятом нами, образовалась партия заговорщиков; конные шайки бухарцев рыскали по всей области; Кокан волновался.

Чтобы разом покончить с столь опасным положением дел, надо было действовать решительно, что и выполнено было в сражении при Ирджаре.

В эту минуту положение коканского хана было в высшей степени щекотливо: с одной стороны, настойчивые требования эмира и желания коканского народа вызывали его на войну; с другой, убеждение в силе русских и боязнь лишиться своих владений удерживали его от решительного шага. Ожидая, чтобы результат похода обозначился, хан думал действовать выжидательно; но, поставленный в необходимость сделать последний шаг, хан вызвал из Кокана Мурзу-Хакима (посланник в Петербурге), только что вернувшегося из России, и требовал от него сведений о силе русских, их расположении и проч., равно и категорического мнения касательно образа действий, который следует предпринять в данных обстоятельствах. После настойчивого требования хана, Мурза-Хаким объяснил ему с тою ясностию, с которою сам понимает, невозможность борьбы с рускими. Между тем гонцы эмира один за другим приезжали к хану и требовали от него 10,000 войска в помощь такому же числу бухарцев, двинувшихся к Ходженту, под начальством Рустам-бека. По убеждению Мурзы-Хакима, хан написал эмиру письмо, в котором высказал, что, по слабости своих сил, он может двинуться на русских не иначе, как вслед за бухарскими войсками. От этого ответа бухарский властитель пришел в страшное негодование и приказал зарыть гонца по горло в песок.

Между тем, русские войска на голову разбили под Ирджаром скопища бухарского эмира и разом подорвали ту веру в его непобедимость, которая так сильно была укоренена в туземном населении. Предсказания Мурзы-Хакима начали сбываться; когда же [93] русские двинулись на Ходжент, и когда близость войск, казалось, грозила Кокану неминуемою опасностью, положение его сделалось весьма опасным; но и тут Мурза-Хаким, при совещании с ханом, поручился ему головою, что русские не пойдут на Кокан, не известив о том хана. Понятно, с каким трепетом ожидал Мурза-Хаким исхода военных событий; он даже заболел от нетерпеливого ожидания, зная очень хорошо, что поручительство головою будет понято ханом не в виде риторической фигуры, но буквально. К счастию для него, дальнейшие обстоятельства оправдали его предположения, и с этих пор начинается постоянно возрастающее влияние Мурзы-Хакима на политику хана.

Таким образом, обширное Коканское ханство, за последние двадцать лет ослабленное войнами с Бухарою, и в особенности внутренними беспорядками и неурядицами, уронившими совершенно ханскую власть, стало быстро клониться к упадку. Большая часть кочевого населения Кокана отпала от ханской власти и частию сделалась независимым, частию, племя за племенем, перешло в русское подданство. Кроме того, в 1853 году, коканцы принуждены были уступить России Ак-Мечеть, а в 1864-1866 годах города Туркестан, Ташкент и наконец Ходжент, со взятием которого Коканское ханство ограничилось одною долиною Ферганы и было отрезано от бухарских владений, чем и прекращена возможность коалиции между этими двумя государствами.

Само собою разумеется, что вышеизложенные события оставили глубокие следы в народе. Власть ханская, как и всякого деспотического властелина, повидимому не имевшая пределов, на деле всегда была слаба. Как ни искажает рабство природу человека, оно не может искоренить в рабе ненависти к его господину, и потому даже во времена процветания ханской власти достаточно было явиться человеку, умевшему воспользоваться враждебными настроениями масс, чтобы лучшие из коканских правителей, каковы Мад-Али-хан или Мусульман-Кул, были выданы их врагам. Вмешательство бухарцев в дела Кокана, успехи русского оружия, отторжение Ташкента, одного из важнейших центров Средней Азии, обессилили ханство и уронили значение хана до того, что, как сказано было выше, в 1865 году ханом был провозглашен бача, взятый с базара, хотя, по понятиям азиятцев, человек пеханского рода никогда не посмеет принять этого титула.

Частые перемены ханов и правителей, кровопролития и месть, которыми эти перемены сопровождались, должны были вызвать много [94] честолюбия, много надежд, много ненависти, до времени скрываемых в глубине души скрытного по природе азиятца. Поэтому, в настоящее время, ханство волнуется партиями, которые, правда, непохожи на партии в Европе, представляющие идею, имеющие свою организацию, своих предводителей и определенную цель, но все-таки имеют большую цену по отношению к общественной жизни. В Кокане партии редко систематически преследуют одну ясно поставленную цель или имеют вожаков, которым повинуются остальные; личные интересы слишком дороги каждому, чтобы ими жертвовать в данную минуту интересам сословия, связям или убеждениям. Таким образом, партии в Кокане хотя и составляются из людей, сочувствующих известному порядку вещей, но эти люди действуют большею частию разрозненно, до поры до времени скрытно и, что всего важнее, всегда ставят личные интересы выше интересов партии.

Чтобы точнее выяснить себе положение различных партий в Кокане, рассмотрим предварительно образ правления в ханстве и те правительственные органы, посредством которых ханская власть управляет населением. Управление в Кокане деспотическое, но непосредственная власть хана ограничивается только городом Коканом и его округом: остальные части ханства управляются куш-бегами или хакимами, которые пользуются, в пределах вверенных им округов, неограниченною властью. Между ханом и куш-бегами существует обыкновенно самая тесная связь и солидарность интересов. Все административные места заняты лицами, принадлежащими одной политической партии; поэтому понятно, какая суматоха происходила в ханстве при беспрерывных переходах ханской власти в руки различных партий, ибо, с переменой хана, изменялся весь личный состав администрации и заменялся новыми лицами, принадлежавшими к той партии, которая одержала победу. Без сомнения, административные перемещения редко обходились без кровавой резни по всему протяжению ханства. Самые влиятельные лица временно господствующей партии захватывают высшие должности атабека и серкера — главных военных начальников — мин-баши — великого визиря — достарханчи — главного казначея и проч.

Главнейшие города ханства управляются, как сказано выше, куш-бегами, получающими свои места за известную плату, которую они обязаны вносить хану и его сановникам. Куш-беги, в свою очередь, раздают меньшие города и селения в [95] арендное содержание своим приверженцам, с званием беков, дадхи или аксакалов, смотря по величине вверяемых им участков. Таким образом, все ханство подчиняется преданным друг другу чиновникам, которые, в управляемых ими местностях, действуют совершенно самовластно с своими подчиненными и, в свою очередь, безусловно подчиняются чиновнику высшего разряда. Такая административная система предоставляет весь край самому необузданному произволу партии, успевшей силою захватить бразды правления, и сила этой системы так велика, что ханы положительно не могут изменить в ней ни иоты и должны склониться пред существующим порядком вещей.

Что касается до судопроизводства, то, основанное на коране, оно всецело предоставлено духовенству, из среды которого избирается верховный судья ханства — казы-келяк — и обыкновенные судьи — казы, которые судят и разбирают без апеляции все уголовные и гражданские дела и иски.

При таком порядке вещей, во главе всех партий, существующих в Кокане, надо указать на партию духовенства, имеющего огромное влияние на народ. Название «духовенства», впрочем, не совершенно точно, ибо духовенства, в смысле сословия, в Кокане нет, а роль его при богослужении и в частной и общественной жизни исполняется грамотными муллами. Но если вспомнить, что вся суть мусульманского образования состоит в чтении и толковании священных книг, то станет понятно, что муллы-ученые, сделались представителями религиозного начала и, связанные в одно целое единством воспитания и личными интересами, стали вмешиваться в жизнь народа, присутствуя при главнейших ее событиях: браке, рождении, молитве и проч. Если припомнить еще, что воспитание юношества находится исключительно в руках мулл и что они пользуются безапеляционною судебною властью, то становится ясным, какие громадные средства сосредоточены в их руках и каково должно быть их влияние на народ. Фанатик по натуре и по корыстному расчету, мулла является обыкновенно самым ярым противником всякого нововведения, всякого света, при котором можно было бы разглядеть его ненужную и небезукоризненную фигуру, и потому, при первом столкновении европейской цивилизации, мулла является главным рычагом той глухой борьбы, которая обыкновенно возникает в населении почуявшем ее приближение.

Что касается народа, то он не любит мулл как за [96] корыстолюбие, так и за циническое противоречие их жизни с теми правилами, которые они проповедуют. Но таково уже свойство невежественных масс: ненавидя учреждение и видя его недостатки, они все-таки становятся его игрушкою и орудием и, не имея уважения к мулле, готовы почти беспрекословно ему повиноваться. Казалось бы, что обитатели Кокана, замечая в Ташкенте и в других городах плоды нашего владычества, ясно выразившиеся в прекращении резни и беспорядков, в обеспечении жизни и имущества народа, в значительном облегчении податей, в усиленном спросе на работу, вызванном новыми постройками и промыслами, дозволяющем сарту заработать вдесятеро более прежнего, казалось бы, что, убедясь очевидностью, они могли бы помириться с русскою цивилизациею, признать ее пользу и стать на ее сторону. Но на деле оказывается далеко не то, особенно в местностях незанятых русским оружием. Азиятец, как и человек вообще, любит прежде всего свое старое, хотя и понимает его недостатки, любит его по привычке, и тем более, чем он невежественнее и чем менее склонен к анализу. Даже самые материяльные выгоды, приобретенные народом прямо при посредстве русской цивилизации, будут отнесены не к ней, а к простой случайности, не имеющей с первою ничего общего. Много времени, много десятков лет пройдет, пока старая привычка заменится новою, и азиятец освоится с теми благами, которые принесет ему европейская жизнь. Нет сомнения, что в будущем это примирение неизбежно; но в настоящее время стоит только переехать через границу и остановиться в первом неподвластном нам кышлаке, чтобы услышать, с какою настойчивостью всякий русский человек подвергается угрозам и проклятиям со стороны тех людей, которые очень хорошо знают, по своим соседям, все выгоды русской власти. Эти угрозы подавляются в глубине озлобленной души при успехах нашего оружия и проявляются в полном блеске при малейшем намеке на нашу неудачу. Власти коканского хана едва достаточно для обеспечения жизни и имущества русских купцов. Такое расположение народа, эта врожденная ненависть ко всему иноземному и иноверному, представляет удобную почву для фанатической проповеди мусульманского духовенства. В проповедях и песнях, в мечетях и на базаре, муллы проповедуют ненависть к кяфирам и их порядкам, и народ слепо идет за ними, не замечая, что в этих порядках многое выгодно для него, начиная с избавления от власти муллы. [97]

Во главе духовенства стоит коканский казы-каляк и пользуется, по своему положению, большим влиянием; но его влияние несравненно менее того, которое выпало на долю некоего Иман-Хозрета. Этот 85-летний старик, «святой и пророк», по мнению мусульман, долгое время жил в Бухаре, где также играл значительную роль, но должен был оставить эту страну, за предсказание о несчастном исходе ирджарского дела, и бежать в Кокан. Здесь жилище «святого» постоянно наполнено толпами почитателей, каждое утро являющихся к нему на поклон. Влияние его так велико, что в числе ежедневных посетителей находится и казы-каляк; сам хан заискивает его расположения и дает ему подарки, ценность которых в продолжение года, как говорят, доходит до 2,000 червонцев. Благодаря этим щедрым приношениям, Иман не перечит хану и, зная его наклонность к миру с русскими, не ведет открытой фанатической против них пропаганды, но за то остальное духовенство стоит в самых враждебных, хотя часто скрываемых, отношениях к нам. Ненавидя русскую власть, муллы также враждебны ханскому правительству и естественно тяготеют к Бухаре, имеющей сильное духовенство, с которым они находятся в постоянных сношениях и имеют много общих интересов. Сам хан, кажется, вовсе несклонен исполнять все претензии своих мулл, что можно заключить из того, что он оставил без внимания представление духовенства о необходимости разрушить дом Мурзы-Хакима, который начал строить его на европейский манер, будто бы, вопреки шариату. Что касается до связей с Бухарою, то они значительно ослабели после взятия русскими Ходжента, вследствие чего непосредственное соприкосновение между ханствами прекратилось.

Другая партия, имеющая значительный вес в Кокане, это партия приверженцев старины, состоящая большею частию из сипаев, т. е. служилых людей. Во главе ее стоит некто Шир-Али-бий, уроженец деревни Науганды в Зачирчикском крае, старик 65 лет, широкоплечий, огромного роста мужчина, с зверским лицом; отличный наездник и рубака, он приобрел себе славу знаменитого батыря. О подвигах его свидетельствуют четырнадцать ран (он сам насчитывает их до 40), полученных им в делах против русских, начиная от Ак-Мечети и Алматов и кончая последними делами с нашими войсками. Многие из этих ран весьма опасны, и суеверный народ придает сверхъестественную силу и живучесть батырю, считая его заколдованным; он сам, [98] показывая свои раны нашей мисии, намекал на свою неуязвимость. Шир-Али гордится своею ненавистью к русским и подвигами своего 20-летпего сына, уже имеющего рану, полученную им при защите Ташкента. Таким подвигом обязан Шир-Али своим положением при дворе хана: он занимает второе место в совете и имеет звание начальника конницы (батырь-баши).

Партия старины находится в естественном союзе с партиею фанатического духовенства, и обе они тянут к Бухаре. Между тем, в последнее время, в народе, а также в значительной степени и между сипаями, заметно сильное стремление в другую сторону, именно к Кашгару.

В Кашгаре, как известно, в настоящее время властвует Якуб-бек, давно известный русским по делам при форте Перовском и по другим, и принадлежащий к числу резко выдающихся, по своим способностям и энергии, личностей. Принужденный при Алим-куле бежать из Кокана в Кашгар за свои постоянные советы избегать войны с русскими, силу которых он хорошо понимал, Якуб-бек, в непродолжительном времени, не только утвердился в Кашгаре, но владеет также Яркендом, Турфаном и Аксу и простер свое влияние на Кульджу и даже на Урумчи. Властолюбивый по природе, он, как кажется, не покидает надежды завладеть и Коканом и служит средоточием для коканских эмигрантов, удалившихся из ханства вследствие недовольства настоящим ханом и считающих в своих рядах многих весьма влиятельных и популярных личностей, между которыми есть даже претендент на ханский престол — Худай-Кул, родной брат Худояра.

Благодаря своей репутации и приему делаемому эмигрантам, имеющим большие связи, Якуб-бек в самом Кокане имеет весьма сильную партию; но настоящие его намерения и надежды покрыты непроницаемою тайной Говорят, будто эмигранты требуют чтобы он немедленно шел на Кокан и обещают ему полный и легкий успех; но Якуб-бек, повидимому, боится столкновений с русскими и выжидает удобной минуты для завладения Коканом, когда отношения ханства к русским это дозволят. В конце 1866 года, отношения Якуб-бека к коканскому хану, повидимому, изменились в хорошую сторону: Якуб-бек отправил в Кокан посольство с богатыми подарками, с целью выручить сына своего, находящегося при Худояре; посольство это имело успех, и хан отправил в Кашгар своего посла и требуемого сына. По прибытии сына, Якуб-бек опять круто изменил свою политику, так [99] что коканский посол едва живой вернулся на родину. Якуб-бек, возвратив сына, начал готовить войско, покупать лошадей и оружие, но дальше того не пошел, так что многие эмигранты, наскучив ожиданием и не видя решительного исхода, возвратились с повинною в Кокан, где, впрочем, были приняты не совсем дружелюбно. Другая часть эмигрантов приступила сама к действию и, собравшись в Уше, задумала низвержение Худояра, рассчитывая на содействие Султан-Мурата, бека Маргеланского, брата Худояра. Но Мурат-бек донес об этом Худояру и, по его приказанию, с помощью хитрости, поодиночке связал всех заговорщиков, которые были отправлены в Кокан и казнены по повелению хана.

Из вышесказанного видно, что власть коканского хана далеко не может найти надежной поддержки в оседлом населении сартского племени; что же касается кочевников, кипчаков и киргизов, то на них еще менее можно рассчитывать: кипчаки исконные враги сартов и, вместе с тем, враги хана; они помнят еще о позорной казни предводителя их Мусульман-Кула и многих тысяч своих соплеменников и поэтому составляют самый страшный элемент волнений в Кокане, элемент всегда грозный и ежеминутно готовый вспыхнуть. Занимая в окрестностях Кокана обширные земли, в числе 10,000 семейств, кипчаки могут ежеминутно произвести нападение на столицу. Эта опасная для ханства сила находится вся в руках сына Мусульман-Кула, Абдырахима, занимающего при хане должность автавачи (камер-паж). Понимая всю важность этой личности и видя, что все влияние Мусульман-Кула на кипчаков перешло целиком к его сыну, хан балует и ласкает автавачи и старается с ним всячески сблизиться, для чего недавно даже женился на его сестре; но автавачи, сознавая свою силу, не поддается и держится при дворе хана независимо и даже гордо. Он тоже недружелюбно относится к русским и резко порицает сближение с нами хана.

Другое кочевое племя, кара-киргизы, хотя и не составляют такой теспо сплоченной массы как кипчаки, но все-таки весьма опасны, потому в особенности, что принимают участие во всех смутах, кто бы их ни производил, и если они реже берут на себя инициативу восстания, то тем не менее пристают охотно ко всякому беспорядку. К тому же, разбросанные на большом пространстве, киргизы ускользают от влияния ханской власти и составляют весьма ненадежный элемент населения.

Таким образом, население ханства состоит из элементов [100] враждебных и равно-ненавидящих друг друга: духовенство с преданностию к исламу, и народ, сарты, хотя грубый и необразованный, но дорожащий своею независимостью, стремление к Бухаре и тяготение к Кашгару, беспрерывные волнения кара-киргизов и наконец гроза, всегда готовая разразиться, кипчаки — вот те подводные камни, между которыми должно лавировать ханское правительство. Все эти партии сходятся между собою только в одном, в ненависти ко всему иноземному, и понятно, что при этих условиях трудно образоваться сочувствию к русским. А между тем русская партия существует в Кокане, партия немногочисленная, но сильная поддержкою хана, который убежден, что все внутренние враги ничто в сравнении с русскими, если только они сделаются его врагами, и с теми выгодами, которые доставляет русская власть странам, занятым ее оружием.

Русскую партию в Кокане надо понимать, конечно, не в том смысле, чтобы она стремилась к утверждению там русской власти, а лишь в том, что мир с русскими она считает необходимым условием существования Кокана. Многолетние торговые сношения с Коканом не могли, конечно, не отразиться сближением известного сословия жителей с Россиею. Многие из коканских купцов, бывая на русских ярмарках и имея торговые дела с нами, заинтересованы сохранением хороших отношений с Россиею, да и кроме того они убедились на опыте, что русские не такие изверги, какими им следовало быть по описанию мулл. Но таких людей вообще немного и к тому же они, в виду народной ненависти, не могут открыто высказывать своего сочувствия.

Из этого краткого очерка политического положения ханства видно то отсутствие единства в населении, которое делает страну игрушкою партий и легкою добычею завоевателя, как то доказало бухарское нашествие в 1863 году. Но, несмотря на кажущееся отчаянное положение дел и на слабость ханской власти и правительства, нельзя не заметить той особенной живучести, которою обладают вообще все средне-азиятские государства: жизнь их похожа на медленную агонию, могущую продолжиться неопределенное время. После ирджарского дела, правительство Мозафара, бухарского эмира, казалось нашим посланным накануне своей смерти, а между тем сколько суровых ударов выдержало оно с тех пор и осталось с прежнею властью и влиянием. То же самое можно сказать и о Кокане и его правительстве, не имеющих, повидимому, никаких залогов долговечности. Трудное положение хана, которому приходится [101] бороться с различными враждебными его власти элементами, облегчается лишь тем обстоятельством, что ни одна из противных партий точно также не может похвалиться ни сочувствием остальных, ни хорошею дисциплиною в своей среде. Что касается до отношений Кокана к России, то, с этой точки зрения, настоящий хан представляет весьма хорошего союзника, понимающего все выгоды, проистекающие от дружелюбных отношений к нам Кокана и готового поддерживать всеми силами выгодный для его государства мир с русскими. Пока силен хан и пока его правительство имеет вес, мир, вероятно, не будет нарушен и торговые сношения наши с Коканом получат ожидаемое развитие.

IV.

Хан, его семейство и двор. — Характеристика хана. — Его наружность и наклонности. — Любознательность хана. — День в урде. — Намаз. — Ежедневный прием. — Жены хана. — Их значение и жизнь. — Двор. — Главнейшие придворные должности. — Мефтер. — Беки. — Средства хана денежные и военные. — Доход. — Пехота, кавалерия и артилерия. — Обучение войск. — Жалованье. — Обмундирование и вооружение. — Заключение.

Выше было замечено, что почти все народонаселение ханства, к какой бы партии ни принадлежало, расположено весьма враждебно к хану. Из этого, впрочем, нельзя заключить, чтобы личность Худояра вызывала исключительно это неприязненное чувство; напротив, надо полагать, что чувство это общее, что азиятец, несмотря на свое раболепство, питает вообще ненависть к своим властителям. При беспрестанных беспорядках волновавших ханство, при сменявшихся владетелях, каждый из них, вместе с властью, наследовал вполне ненависть приверженцев своих предшественников. Угнетенный народ, надеясь улучшить свое положение, всегда готов был к низвержению существующего порядка вещей, но, с свойственным ему терпением, перенося в продолжение многих лет, большие лишения, он вдруг иногда, как кажется, из-за безделицы, которая впрочем обыкновенно составляет последнюю каплю в наполненной чаше, восстает поголовно и вымещает на правительстве все прошлые, но незабытые обиды. Такого кризиса опасается хан. Между тем, на взгляд европейца, настоящий хан имел бы право на большее сочувствие со стороны своих подданных. Повидимому, он человек скромного характера и доброго сердца, разумеется, впрочем, на столько, на сколько может обладать этими качествами азиятец, воспитанный на деспотизме и непривыкший давать большой цены ни чужой жизни, ни [102] собственности. На совести Худояр-хана лежит немало убийств: казнь Мусульман-Кула, кипчаков и эмигрантов, вернувшихся из Кашгара, служит тому доказательством; однакожь, несмотря на это, Худояр действует далеко не с той жестокостью и самовластием, какие приписывают, например, бухарскому эмиру. К чести его можно отнести также и то, что не все государственные доходы поступают на удовлетворение его прихотей; так, недавно он выстроил на свой счет прекрасный базар в Кокане, а в прошлом году, как слышно, значительно увеличил его размеры. Кроме того, хан имеет весьма большое достоинство, с европейской точки зрения: он чрезвычайно любознателен и с охотою принимает неизвестные ему сведения. Ничем нельзя так приобрести его расположения, как подарком каких-нибудь механических изделий или инструментов; у него целая комната стенных и карманных часов, с боем и кукушкою; он сам внимательно следит за их ходом и даже, говорят, может делать небольшие починки. С таким же интересом он рассматривал барометр, привезенный ему из России. Наконец, в то время, когда другие азиятцы считают за унижение и за позор знакомиться с тем, что делается у неверных, хан с жадностью выслушивает рассказы о нашем образе жизни, о наших изобретениях, о роскоши и изяществе европейских городов. Легко понять, что такой человек не может бессмысленно — фанатически относиться к неверным, и здесь надо искать источника той его терпимости, которая так редко встречается у азиятских властителей.

Худояр-хану в настоящее время 35-36 лет. По наружности, он высокий и тучный мужчина с добродушным и даже несколько застенчивым лицом, не говорящим о склонности к кровожадности и жестокости. Из разговора, который он имел в продолжение 20 минут с членами нашей мисии, трудно составить себе понятие об умственных способностях и характере хана, припомнив в особенности, что он азиятец, привыкший маскировать свои мысли и ощущения; но если обратить внимание на трудность положения, в котором он находится, и умеет все-таки удержаться на месте и даже приводить в исполнение проекты ненавистные его подданным, то надо согласиться, что хан обладает недюжинным умом и большою изворотливостью. Опасность, грозящая ежечасно жизни хана, весьма велика, потому что зарезать хана, в Азии, дело немногим серьезнее, чем для хана зарезать своего подданного; разница лишь в большей трудности дела, но не в [103] нравственном отношении. Поэтому хан не выходит иначе, как в сопровождении сотни сарбазов, а днем и ночью дворец оберегается караулом, который хан сам поверяет иногда по нескольку раз в ночь.

Семейство Худояр-хана состоит из матери его, которая, как говорят, имеет на него большое влияние, старшего сына, находящегося беком в Анджане, молодого человека 18 лет, и двух младших сыновей при нем. У него три законные жены и 28 жен не имеющих этого звания. Все они живут в отдельных комнатах, во дворе цитадели, доступ в которые дозволяется только родственникам любимых ханских жен. В знак особой милости хан иногда отправляется в саклю той или другой жены; по большей же части требует их к себе во дворец. Кроме этих, более или менее постоянных, жен, хан нередко покупает себе молодых невольников и невольниц и, по прошествии нескольких дней, дарит их своим приближенным.

Жизнь хана вообще весьма однообразна: он встает очень рано и, вместе со своими приближенными, совершает намаз; затем сам читает молитвы и переходит в приемную, где уже его ожидают, размещенные вокруг стен и сидящие на коленях, 10-12 из самых близких хану людей. Он поочередно вызывает их и выслушивает доклады, а когда устанет от долгого сиденья, то, в знак особой милости, вызывает некоторых в особую комнату. Это считается большим почетом. В 9 часов начинают съезжаться ко дворцу все лица, имеющие доступ к хану; их набирается несколько сот и даже свыше тысячи: это называется ездить на «ассалям». Всех приезжающих представляет хану удайчи, должность которого можно сравнить с церемонимейстерскою, причем они провозглашают «асалям-алейкум», а хан отвечает жестом, движением головы или словом, смотря по степени милости к представляющемуся лицу. В представлениях и выслушивании докладов проходит время до 11-12 часов, после чего хан уходит во внутренние покои, а в два часа обедает с кем-нибудь из своих родственников или любимцев. После обеда, только в случаях особенной важности, хан занимается делами; это время посвящается кушанью и харему.

Что касается ханского двора, то почти невозможно понять смысл придворных должностей или найти какую-нибудь систему в распределении занятий, потому что как степень власти, так и размер занятий каждого лица зависят от произвола хана. В [104] прежнее время, при ханском дворе все должности сосредоточивались в двух лицах, из которых один заведывал гражданскою и административною частью, а другой военною; но такое сосредоточение власти, разумеется, было признано опасным и должностей этих, в настоящее время, не существует. Теперь главнейшие придворные должности принадлежат начальнику пехоты и артилерии, Атабеку, и начальнику конницы, Шир-али; первая должность в особенности важна потому, что с ней соединены обязанности охранять особу хана во дворце и вне его. За ними следует государственный казначей, заведывающий всеми суммами и подарками, поступающими к хану и ведущий им известную отчетность, и мефтер, или государственный сборщик податей. Этот последний чиновник имеет частые столкновения с нашими купцами, потому что сам собирает пошлину (зякет) с прибывающих караванов; обязанность его весьма щекотлива, потому что хорошим обращением с торговыми людьми он может навлечь на себя ненависть народа за допущение некоторых вольностей, нарушающих обычаи страны, а дурное задержит вообще торговые обороты, составляющие немаловажную часть ханских доходов. Мефтер постоянно живет в зякет-сарае; кроме того его агенты находятся у всех городских ворот и имеют обязанность приводить всякий вошедший караван в зякет-сарай; здесь товары сваливаются, осматриваются, оплачиваются пошлиною, и затем купец получает свидетельство на свободное право торговли. С настоящим мефтером, несколько лет тому назад, случился казус, который мы приводим здесь для характеристики коканской администрации. До 1867 года мефтер был в то же время государственным казначеем и, вместе с тем, занимался поставками различных продуктов на войско; но в 1866 году, в годовом своем отчете, он никак не мог скрыть значительного недочета, именно из 90,000 тилей дохода 60,000 были показаны в расход, а слишком 30,000 тилей не доставало. Вследствие этого, мефтер был тотчас же отрешен от должности казначея и от поставок на войско; но, в то же время, собирание закета было ему оставлено с тем, чтобы он мог поправиться и выплатить долг. Тогда мефтер тотчас же сделал заем у купцов, а остальные деньги пополняет безгрешными доходами, перепадающими по его должности... Нельзя не подивиться столь оригинальному способу пополнения казенных недоимок. Впрочем, мефтеру, как говорят, не обошлось бы так дешево такое значительное преступление, если бы не заступничество матери хана, [105] у которой он пользуется особым расположением. Настоящий мефтер, несмотря на трудность положения, объясненного выше, успел заслужить расположение наших купцов, хотя этим он так раздражил жителей, что они не раз грозили ему смертью.

Вышепоименованные лица и некоторые другие, в числе 12 человек, составляют ближайший совет хана и участвуют в разрешении всех важнейших вопросов. Но кроме постоянных советников есть еще лица из беков, пользующиеся особым доверием хана. Звание бека вообще весьма уважается в стране и дается обыкновенно лицам, управляющим или управлявшим городами, с властию почти равняющейся ханской. Поводом к назначению в эти должности служит обыкновенно более или менее крупный подарок хану, расход на который бек старается впоследствии вознаградить как усиленным сбором танапа и хераджа, официально ему предоставленным, так и другими бесчисленными поборами, собираемыми с несчастных жителей, находящихся в бесконтрольном распоряжении бека. Конечно, часть этих доходов выпадает и на долю хана.

Указав на общий характер коканского правительства и двора, обратимся теперь к рассмотрению финансовых средств хана, для точного определения которых не имеется, впрочем, почти никаких данных. Все доходы хана состоят из податей ¹³, арендных статей, поборов и сборов с кочевого населения. Если предположить зякетный сбор в 500,000, херадж и танап в 1/2 милиона; если принять в соображение ценность подарков, получаемых ханом от служащих лиц и от купцов, и дань, приносимую полуподвластным кочевым населением, то общая сумма доходов хана составит в сложности до трех милионов рублей ¹⁴.

Военные силы ханства состоят из постоянных войск, которым хан всеми силами старается придать вид регулярных, и конных ополчений, собираемых в военное время. Постоянные [106] войска состоят из 2,000 пеших сарбазов, расположенных в самом Кокане, и 300 артилеристов, назначаемых для действия из орудий. Коканская пехота, несмотря на все заботы о ней хана, не может похвастаться ни дисциплиною, ни хорошею организациею. Она набирается большею частию из бездомных бродяг, ищущих лишь готового пропитания и негодных ни к какой деятельности; иногда в сарбазы отдают за преступления и проступки. Одна часть пехоты одета в красные куртки, с желтыми чембарами; другая, в синие суконные сюртуки, с персидскими меховыми шапками, а остальные в самые разнообразные костюмы, между которыми видную роль играют наши солдатские мундиры, выслужившие срок и скупаемые на базарах в Ташкенте и Ходженте. Вооружение сарбазов состоит из ружья и сабли; ружья все разные, между которыми попадаются и русские. Довольство сарбазов самое скудное: они получают в год по куртке или по халату и по паре сапог, да, кроме того, ежедневно по две лепешки из муки и даровое помещение. Жалованья в правильные сроки сарбазы не получают, но им выдается, в виде награды, по несколько коканов (двугривенных) в месяц. Люди ненадежные, набранные насильно и отменно-дурно содержимые, сарбазы принадлежат к числу наиболее недовольных существующими порядками в ханстве, а между тем они-то и обязаны составлять главную опору хана и оберегать ханскую особу от собственных его подданных. Подобная аномалия может быть объяснена только тем, что в ханстве остальные элементы еще менее надежны, чем плохие и полуголодные сарбазы. Обучение сарбазов производится, нашими пленными и беглыми, на русский лад, даже командные слова употребляются на русском исковерканном языке; но характер обучения таков, который держался у нас лет пятнадцать тому назад. Некоторым членам нашей мисии удалось видеть ученье сарбазов на площади перед ханским дворцом: трудно себе представить что-либо курьезнее этого зрелища: в одном месте обучают стойке, причем задача учителей состоит в том, чтобы стойка была как можно менее естественна; в другом месте учат маршировке, которая состоит из кружения тихим шагом, по три в ряд, на разомкнутых интервалах, в продолжение нескольких часов. И там, и здесь — невинные сарбазы получают значительное число палок, которые одни, как кажется, придают пикантность сонному ученью коканского регулярного войска. И здесь, как и везде, можно проследить тот путь, который прокладывает себе цивилизация: сначала усвоивается [107] внешность, и только она одна; коканец думает, что в русской пуговице и в таинственном, но непонятном движении тихим шагом заключается весь секрет их силы. Азиятцам предстоит еще много уроков и много разочарований, пока они уразумеют, что не в мундире русского солдата вся тайна его побед, а в нравственном превосходстве над полудикими сартами, в уверенности в своей силе, в том единомыслии, которое, в военном отношении выражается строем.

Таким образом, сарбазы представляют не более, как попытку к устройству постоянного регулярного войска и имеют весьма мало значения в военном смысле; главную же силу ханства составляют конные ополчения. Эти последние собираются только в военное время; каждый куш-бег или хаким (правитель города) обязан, по требованию хана, выставить известное число воинов, смотря по величине управляемого им округа. Для этого куш-беги ведут списки лицам, изъявившим желание поступить на службу, и из числа их выбирают требуемое число охотников. В прежнее время, поступающие люди получали от правительства лошадь, сбрую и известную сумму на подъем, и обязаны были иметь свое вооружение и одежду; в настоящее же время, они выезжают вооруженные и на своих лошадях. Содержание коканских ополчений состоит из денежного довольствия и провиянта натурою, но ни то, ни другое не имеет определенного размера и вполне зависит от куш-бегов, на полное иждивение которых поступают набранные люди; сам хан содержит только войска коканского округа. Денежное довольствие ополченца простиралось в 1851 году до 45 руб. в год.

Снаряжение и вооружение коканская кавалерия имеет весьма плохое: лошади, хотя и аргамаки, но дурного качества, стоящие от 10 до 15 рублей (2-4 тиля). Холодное оружие: кривая сабля и пика; огнестрельного оружия мало, и то разных калибров, и даже с фитилями.

Особенность кавалерии коканской состоит в том, что, при расположении лагерем, она чрезвычайно растягивается, потому что бивуак не может состоять из одной общей коновязи, ибо у тамошних кавалеристов имеется много жеребцов, вследствие чего каждую лошадь приходится привязывать отдельно.

Порох и пули раздаются при выступлении в поход. Порох приготовляется в городе Кокане, самого низкого сорта; для выделки его правительство выдает частным людям необходимые материалы, [108] серу и селитру, а иногда само предпринимает заготовление пороха, употребляя для этого военнослужащих. Ружейным делом и калением клинков отличается гор. Наманган, где ружейные стволы до сих пор получаются из России.

В мирное время ополчение распускается; на службе остаются только сипаи, или телохранители, при куш-бегах, составляющие в одно и то же время и войско, и прислугу, и чиновников. Так как содержание войска в Кокане обходится довольно дорого, то куш-беги стараются сократить, по возможности, число состоящих при них в военное время сипаев.

Коканская артилерия в шестидесятых годах была вся вывезена эмиром Мозафаром в Бухару. Она состояла из плохих орудий, числом до 30, по калибру и конструкции подходящих к 3-фунтовым пушкам, возимым на неуклюжих лафетах, с помощию четырех или восьми лошадей. Кроме того, коканцы употребляли род чугунных или железных крепостных ружей с фитилями: шахмалы, возимые на верблюдах, и язаили, утверждаемые на железном болте, на оси одноколки; из язаили стрелять иначе нельзя, как назад: спереди мешает лошадь, с боков высокие колеса одноколки. В настоящее время, в Кокане сформирована новая артилерия, по последним сведениям состоящая из сорока орудий. Для литья пушек употребляется красная медь, а потому орудия обходятся очень дорого.

Таким образом, военные силы ханства в мирное время ограничиваются небольшим числом сарбазов и сипаев, находящихся на службе у правителей городов и округов; в военное время эти силы значительно возрастают от конных ополчений. По неимению данных, весьма трудно определить числительность всей вооруженной силы Кокана, но надо полагать, что она едва ли может превосходить 15-20 тысяч человек.

Военные чины, существующие в Кокане, следующие: аталык — главнокомандующий, мин-баши — начальник тысячи, серкерд — почетный титул, пашад-баши — пятисотенный начальник, юз-баши — сотенный, пянджа-баши — пятидесятник, дяч-баши — десятник.

В дополнение к этим сведениям о коканском войске, можно заметить, что, в военное время, хан может рассчитывать вполне только на те войска, которые выставлены коканским округом; остальная часть коканской армии, набираемая куш-бегами и [109] хакимами, непосредственно подчиняется им и состоит в полной от них зависимости.

* * *

Несмотря на краткость и неполноту предложенного очерка, по нем все-таки можно себе составить некоторое понятие как о торговом и промышленом значении Кокана, так отчасти и о его общественной и политической жизни. Представляя небольшое пространство плодоносной земли, обильно орошенной реками, с прекрасным климатом, Кокан, несмотря на это, сам по себе, не имеет почти никакого значения, по скудости населения и по отсутствию местной промышлености. Кокан, в своих пределах, представляет ничтожный рынок для сбыта я не может оживить привозной торговли, вследствие незначительного количества своих продуктов. Но за то, Коканское ханство имеет огромное значение в другом отношении: оно находится в узле путей, соединяющих отдаленный китайский и индийский Восток с нашими вновь приобретенными землями, вошедшими в состав Туркестанского генерал-губернаторства. Китайский Туркестан и земли, к нему прилегающие, могут обеспечить огромный сбыт, которым отчасти уже пользуются англичане. Торговое соперничество с англичанами в тех отдаленных странах представляет несколько шансов в нашу пользу: наши товары уже пользуются некоторою репутациею и, по своему характеру, рисункам и качеству, ближе подходят к требованию и вкусам азиятцев, нежели английские; надо только развить то, чему уже положено начало. Впрочем, нельзя не заметить, что доставка наших товаров из Москвы или из приволжских губерний весьма затруднительна, увеличивает их ценность и ставит первое и важное препятствие успешной конкуренции нашей с английскими товарами. Нет сомнения, что тогда только торговля наша получит большее значение, когда разовьется промышленость в странах, недавно нами занятых и ожидающих промышленой разработки по всем отраслям; тогда верный сбыт и богатая прибыль будут неуклонно сопровождать всякое производство. Не менее важно подействует на сбыт нашнх товаров проложение удобных путей в туркестанское генерал-губернаторство-вопрос, стоящий теперь на очереди и недавно обсуждавшийся в нашем Географическом Обществе. Но надо признать, что исполнение этих надежд возможно в будущем, более или менее отдаленном, а до тех пор придется принять настоящее торговое положение, не ожидая больших барышей. [110]

Во всяком случае, правительство наше, имея в виду важность коканского рынка, служащего посредником торговли с отдаленным Востоком, сочло за нужное заключить с коканским ханом торговый трактат (текст которого помещен выше), которым обеспечиваются обоюдно торговые сношения между коканскими и нашими купцами. Хотя азиятские властители, как известно, не придают большой цены письменным обязательствам, но при известном расположении хана к русским, не раз им заявленном, и при тех выгодах, которые он получает от этого союза, можно быть уверенным, что договор крепко будет соблюдаться, на сколько хватит ханской власти и влияния. Выше было объяснено, как шатко правительство хана и какие опасности грозят ему извне и внутри: при таких обстоятельствах ему нужен союз с русскими, уже избавивший его от притязаний Бухары и Кашгара. Таким образом, повторяем, вслед за развитием местных средств Туркестанского края, Кокану предстоит блестящая будущность, и тогда, может быть, понадобятся более надежные гарантии в его дружественных к нам отношениях; в настоящее же время, торговый союз достаточно обеспечивает наши торговые сношения с Коканом и сопредельными с ним странами.

Комментарии

1. «Военно-статистический Сборник» на 1868 год. — «Материалы о Туркестанском генерал-губернаторстве», генерал-маиора Макшеева. — «Очерки Средней Азии», Вамбери. — «Известия и Вестник Императорского Русского Географического общества». — «Виды государственной внешней торговли» за 1862-1866 год. — Статья г. Хорошкина: «Заметки о Кокане». — «Карта Туркестанского генерал губернаторства», составленная при главном штабе. — Ненапечатанная записка генерального штаба подполковника Шауфуса «О путешествии в Кокан зимою» 1867-1868 годов, и другие Официальные материалы.

2. Вершины их достигают 15-17 тысяч футов.

3. На картах страны и в географических сочинениях указываются целые длинные хребты гор, имеющих общие названия, например: Кыргызык-Алатау, Утак-Тау, Су-Самир и проч.

В действительности же общих названий хребтов у азиятских народов не встречается. Жители гор называют известное пространство именем горного прохода, той или другой речки, или именем горной вершины. Эти названия ошибочно принимаются нами за общие наименования хребтов.

4. Чтобы дать понятие о климате Кокана, приводим таблицу метеорологических наблюдений произведенных в Ходженте, сообщенную А. И. Макшеевым в статье, представленной в Русское Географическое Общество под заглавием: «Географические, этнографические и статистические материялы о Туркестанском генерал-губернаторстве».

В Ходженте, по местным условиям ближе всего подходящим к Кокану, средняя температура оказывается следующая:

5. По сведениям «Военно-Статистического Сборника» (том III), составленного под редакциею г.-м. Обручева, общее число жителей подвластных коканскому хану простирается до 500,000.

6. Так, например:

В «Военно-Статистическом Сборнике» цифра населения Кокана показана в 40,000.

7. Показание это надо считать весьма преувеличенным.

8. Тилля, золотая монета; на наши деньги 3 р. 80 к. с.

9. Подробности см: в «Военно-Статистическом Сборнике» за 1868 г., стр. 168.

10. Хорошо знакомый с торговлею Кокана, поверенный г. Первушина.

11. Беспорядки в Кокане произошли вследствие смерти Алим-Кула, убитого в сражении с русскими в мае 1865 года, и свержения хана, на место которого был выбран красивый юноша, будто бы сын Сарым-хана, а в сущности просто бача (мальчик), торговавший чалмами на базаре.

12. Девица Черепанова, дочь чиновника, была взята в 1863 или 1864 году в плен, при нападении ташкентского бека на Верное, после чего она жила в Кокане, в урде, при матери хана и впоследствии совершенно омусульманилась и даже выучилась татарской грамоте. Дальнейшая судьба ее неизвестна, хотя, кажется, в настоящее время она находится в Кокане.

13. Подати, взимаемые с жителей, состоят: 1) из поземельного сбора — танап-пуля, весьма значительного в размерах; так, с каждого танапа огородной земли плата определена в 1/2 тиля, а с сада до 3-х тилей; 2) из хлебного сбора — хераджа, в количестве 1/5 всего урожая; сбор этот весьма обременителен, потому что взимается не натурою, а деньгами, и обыкновенно в неудобное для земледельца время; 3) из таможенных пошлин — зякета.

Из арендных статей, между прочим, можно указать на доход с переправ на Сыр-Дарье. Один чиль-маграмский перевоз дает ежегодно около 4,000 рублей.

14. По «Военно-Статистическому Сборнику» цифра доходов хана показана в 380,000 руб. сер.

Текст воспроизведен по изданию: Коканское ханство по новейшим известиям // Военный сборник, № 7. 1869

© текст - ??. 1869
© сетевая версия - Тhietmar. 2019
© OCR - Иванов А. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Военный сборник. 1869