ПРИЛОЖЕНИЯ

ПРИЛОЖЕНИЯ

Письмо Бухарского эмира к Государю Императору.

(См. выше стр. 423)

Известие о переселении из тленного мира в вечный могущественного государя и о восшествии на императорский престол Великого Монарха дошло до высокого нашего слуха в то время когда высокосвященное существо наше было занято завоеванием владения Шагар-Киш, благодаря Всевышнего и благости Его, при молении святых знаменитого царства, повеял зефир победы и славы, и по неисчерпаемой милости и щедротам Создателя, владения Шагар-Киш, Китаб, Утракирган и Шаматан, со всеми подведомственными округами, покорены и подпали под власть всепобеждающая государства. Вследствие сих причин поставлено в обязанность отправить посольство для того чтобы помолиться об упокоении души доблестного государя, принести поздравление с восшествием на престол Монарха по достоинствам равного Джемшиду, и доставить радостное известие о завоевании названных владений. Вместе с тем оно отправлено для большого скрепления уз существующих еще со времен предков, и для упрочения взаимных отношений предшествовавших великих царей. Почему повелено нами ехать в качестве посланника почтенному и уважаемому искреннему доброжелателю нашего могущества мир-ахуру Мулладжану, который известен правотой и справедливостию между нашими вельможами. Когда он удостоится благосклонного царского приема, то мы надеемся что будут оказаны ему разные царские ласки, и уверения его милостиво выслушаны, а затем будет ему даровано позволение возвратиться. Потом да обратят драгоценный и светлый ум на отправление из той стороны посольства. Кроме сего других Желаний не будет. Итак, да будет открыта дорога к дружбе и взаимным отношениям между обоими высокими государствами, дабы караваны и купцы двух держав приходили и уходили спокойно. В память посланы: один ковер кашемирской ткани, две шали резаи-мешкин, пара вороных и пара чубарых лошадей, да сияет вечно солнце могущества в пределах государства. Затем приветствие тому который последует истине. [451]

II.

Высочайший ответ эмиру.

(См. Выше, стр. 424.)

Обладателю Бухары эмиру Наф-Улле-Бегадур-Хану нашего Императорского Величества дружеское приветствие:

Посланец ваш мир-ахур Мулладжан, по прибытии сюда, был Нам, Великому Государю, предоставлен и вручил грамоту вашего высокостепенства. Выраженные в оной намерения ваши сохранять дружественные связи с Россией приняты Нами с благоволением. С своей стороны можем уверить вас в Нашем миролюбивом расположении, желаем только чтобы вы устраняли поводы к неудовольствию, оказывали у себя Нашим подданным то же покровительство каким пользуются ваши купцы приезжающие по торговым делам в России, и возвратили всех русских пленных находящихся в неводе в вашем ханстве. Согласно просьбе изъявленной вами, Мы в скором времени отправим к вам, для лучших переговоров о всех делах, Нашего посланца, надлежащим образом уполномоченного. Надеемся что вы его примете с тою честию которая подобает доверенному лицу от Высокой Особы Нашей.

За сим желаем вам успеха в добрых ваших начинаниях.

Дано в престольном Нашем граде С.-Петербурге, 24-го декабря 1857, царствования же Нашего в третье лето.

III.

Ответное письмо министра иностранных дел бухарскому визирю.

(См. выше, стр. 424)

Дружеское письмо ваше, отправленное с посланцем высокостепенного эмира Бухарского, мир-ахуром Мулладжаном, я получил и с удовольствием прочел в нем выражение ваших ко мне чувствований. Мне приятно уверить вас в том же дружеском к вам расположении.

Посланец вашего эмира, допущенный к Высочайшему двору, удостоен был благосклонного приема Его Императорского Величества. Прием этот уже показывает миролюбивость намерений Всемилостивейшего Государя нашего. Бухарскому правительству остается только своим поведением оправдать те надежды которые на него возлагает Его Величество Император.

Если намерения хана действительно таковы как выражены они в грамоте на Высочайшее имя, если Бухара искренно ищет дружбы с Россией, то надобно: 1) чтобы Русские приезжающие к вам по торговым делам пользовались [452] точно таким же покровительством какое нами оказывается Бухарцам; 2) чтобы все русские пленные, которые содержатся у вас, были немедленно возвращены, и чтобы впредь строго было запрещено держать в неволе и приобретать русских пленных.

Впрочем, для лучшего переговора обо всех делах и скорейшего их решения, Великий Государь наш соизволил снизойти на просьбу изъявленную самим эмиром вашим и повелел в скоромь времени отправить к вам своего посланника. Надеюсь что вы примете его с честью и будете ему содействовать к достижению благих предначертаний нашего правительства, одинаково полезных для России и Бухары.

Письмо это доставить вам посланец мир-ахур Мулладжан, с которым отправлена также часть подарков пожалованных высокостепенному эмиру вашему Его Императорским Величеством. Остальную часть подарков привезет с собою наш посланец.

При семь препровождаются к вам некоторые изделия наших фабрик; я прошу принять их в знак моей дружбы к вам.

В заключение желаю вам всякого благополучия и успеха.

Писано в престольном граде С.-Петербурге, декабря 24-го дня 1857 года.

IV.

Краткая записка о невыгодном для России положении торговли ее с Среднею Азией.

(См. выше, стр. 425. Записка исправлена рукою В. В. Григорьева)

Торговля России с владениями Средней Азии находится с некоторого времени в положении совершенно для нас невыгодном: среднеазиатские торговцы почти исключительно овладели как закупкой русских товаров на месте производства и распродажей их в Азии, так закупкой на месте среднеазиатских произведений и распродажей их в России. От этого происходит для нас две невыгоды: во-первых, все купеческие барыши от производства торговли достаются на долю одним среднеазиатским купцам; во-вторых, русские товары обходятся среднеазиатским потребителям по самым дешевым ценам, тогда как русские потребители среднеазиатских произведений приобретают их, за отсутствием соперничества со стороны русских купцов и по причине стачек между среднеазиатскими, относительно дорого.

Русские торговцы не могли сделать того что сделали среднеазиатские, то есть не могли забрать в свои руки оборотов среднеазиатскими товарами в России и русскими в Средней Азии. Не от них зависело даже соперничествовать с среднеазиатскими торговцами, деля торговые барыши, хотя на половину. Многие из русских торговцев и в том числе люди с большими капиталами, предприимчивые и [453] понимавшие дело не хуже Бухарцев иди Хивинцев, долго и постоянно стремились к упрочению за собою и своими соотечественниками выгод от среднеазиатской торговли, но все усилия их окончились тем что они выжиты были туземцами со среднеазиатских рынков и больше туда не показываются.

Этому были две причины: во-первых, покровительство оказываемое в России среднеазиатским торговцам; во-вторых, стеснения коим русские торговцы из христиан подвергаются в Средней Азии от тамошних правительству и неудобства терпимые ими там вследствие фанатизма обитателей и происков туземных купцов. Русское правительство, не поставляя никакого различия между подданными своими и Среднеазиатцами, взимает с тех и других за привозимые из Азии товары одинаковую пошлину, а за отпускаемые почти никакой, и на одинаковых с Русскими правах, дозволяет Среднеазиатцам торговать повсюду внутри Империи, при безопасности у нас личности и собственности каждого и более или менее устроенных путях и средствах сообщения, они пользуются этим правом с такою же свободой и удобством как сами Русские.

Правительства среднеазиатские, за людей почитая одних магометан, а христиан унижая всеми мерами, взимают с последних за ввозимые в Азию и вывозимые оттуда товары двойную (как в Хиве) и даже четверную (как в Бухаре) пошлину против платимой магометанами; в Коканском же ханстве, при двойной с христианских торговцев пошлине, по истечении полугода, взимается она вновь со всех оставшихся не распроданными товаров.

Затем, при фанатизме, шаткости правительственной власти и частых внутренних междоусобиях повсюду в среднеазиатских владениях, христианский торговец в самых столицах тамошних должен жить в постоянном опасении за жизнь свою и собственность, не говоря уже о личных оскорблениях; во внутренности же означенных владений не может он производить с удобством почти никаких оборотов по затруднительности средств сообщения и oтcyтcтвию безопасности на дорогах. Наконец, видя явную для себя выгоду в вытеснении русских купцов с рынков своих, среднеазиятские купцы нередко прибегают для этого к возбуждению невежественных и подозрительных и даже нелепых опасений против Русских, вследствие чего караваны наших купцов много раз были задерживаемы беспричинно, с огромными от того для них убытками; сверх того среднеазиатские торговцы завлекают соотечественников наших в разные неприятности, которыми местные чиновники пользуются для вымогательства от них взяток, тогда как в Азии и без того шагу нельзя ступить без разорительных подарков.

По изложенным обстоятельствам с 1852 года русские торговцы христиане не ездят более в Среднюю Азию и [454] совершенно прекратила торговлю с нею или ведут ее уже чрез комиссионеров-магометан, казанских Татар и Киргизов Зауральской Орды. Это представляет два главные неудобства: во-первых, риск потерять затраченный на покупку товаров капитал, ибо комиссионеру-магометанину ничто не мешает, присвоив себе эти товары, остаться в Азии навсегда, чему и бывали примеры, тогда как с русскими прикащиками этого никогда не случалось; во-вторых, невозможность предпринимать чрез этих невежд-комиссионеров, годных только для самых обычных операций, какие-либо новые обороты, без чего торговля с Среднею Азией будет постоянно находиться в теперешнем ее жалком состояния.

К изменению такого невыгодного и, можно сказать, унизительного для нас положения дел представляются два средства:

Одно — требовать и настоять чтобы в среднеазиятских владениях с русских торговцев-христиан пошлина товарная взималась в таком же размере как с магометан. Религиозных препятствий к этому не имеется: уставы ислама определяют только долю закята какая должна вноситься с имущества торговцами из магометан; сбор же в том иди другом размере пошлины с товаров принадлежащих христианам установлен повсюду в Азии светскою властно, следовательно тою же властию может быть и отменен. Но зная коварный характер Азиятцев, должно ожидать что еслибы все среднеазиатские правительства, или какое-либо из них, и согласились на означенную уступку официальным образом, то на деле всеми мерами станут затруднять ее осуществление, и результатом права, добытого с трудом на бумаге, будут в сущности лишь новые потери для русских торговцев, которые, понадеясь на договор, вновь рискнуть отправиться с товарами в Среднюю Азию. Поэтому одного приобретения означенного права на бумаге недостаточно, а пользование им должно быть обеспечено какою-либо, в случае нарушения его азиатскими правительствами, возможною и удобною к исполнению угрозой. Такою угрозой могло бы быть объявление что в случае основательной жалобы русских купцов на какие-либо уклонения среднеазиатских властей от точного исполнения вышеобъявленной уступки, торговцам той страны в которой допустятся такие уклонения воспрещено будет впредь ездить с товарами своими внутрь России, и дозволится им торговать у нас лишь на меновых дворах Оренбургской и Сибирской линии.

Другое, привести в исполнение воспрещение Среднеазиатцам торговать внутри России и ограничить действия их или меновыми дворами означенных линий, или городами в состав этих линий входящими, каковы: Гурьев, Уральск, Оренбург, Орск, Верхнеуральск, Троицк, Петропавловск, не домогаясь уже в таком случае помянутого выше равенства [455] прав по уплате пошлин в самой Средней Азии. Мерой этою купечество русское уравнится с среднеазиатским относительно возможности приобретения выгод от торговли с Среднею Азией. Среднеазиатские купцы, торгуя на Оренбургской и Сибирской линиях, все-таки в пределах России же будут сбывать свои товары и покупать русские, а нашим торговцам после этого будет еще менее возможности показаться в среднеазиатских владениях; но по крайней мере тогда среднеазиатские купцы не станут закупать русских произведений из первых рук, и русские торговцы получат возможность сбывать им эти произведения по гораздо выгоднейшим чем теперь ценам, вследствие чего для русских потребителей должна наоборот понизиться ценность среднеазиатских товаров.

Что касается до способа осуществления первой из двух предложенных мер, равенства пошлин в Средней Азии для мусульман и христиан, то всего вернее и проще было бы воспользоваться для этого осенним отходом караванов из Оренбурга, и здесь, в пограничной комиссии или окружной таможне, собрав наличное число бухарских и хивинских торговцев, предъявить означенное требование караванбашам, (Караванбаши суть род торговцев-консулов, ибо звание это получают от своих правительств, с обязанности по всем делам единоземцев своих в России служить посредниками между ними и Русскими) и письменно обязав последних довести об этом требовании до сведения их правительству предуведомить что без положительного письменного по сему предмету ответа, среднеазиатские караваны в пределы России впущены не будут. Можно смело ручаться что если караванбаши и прочее среднеазиатское купечество увидят со стороны нашего правительства решительное намерение настоять на своем требовании, то из опасения лишиться крайне выгодного для них права торговать на Нижегородской ярмарке и закупать металлические товары из первых рук на заводах Оренбургского края, сами явятся усерднейшими пред правительством своим ходатаями о требуемом уравнении пошлин, сколько мера эта ни будет горестна для их магометанской надменности и неприятна в другим отношениях.

Таким же образом можно было бы повестить среднеазиатских владельцев и о положительном воспрещении их подданных торговать внутри России далее Оренбургской линии, если бы правительство решилось принять эту меру.

"Но", могут возразить на все изложенные соображения, "что станем мы делать если на требования и угрозы наши среднеазиатские владельцы ответят прекращением всяких с нами торговых сношений?"

На такой вопрос должно возразить вопросом же: "Если мелкие среднеазиатские владельцы окажутся оскорблены в такой мере справедливыми требованиями и угрозами нашими, [456] то в какой же мере должны оскорбляться честь и достоинство России действительным уже существованием в Средней Азии таких унизительных для нас уставов каковы там пошлинные?"

Далее: не может этого случиться, потому что не допустят до того свои правительства, под угрозой восстания, сами среднеазиатские торговцы, превосходно понимающие что не Россия нуждается в торговле с Среднею Азией, а Средняя Азия в торговле с Россией, что для нас временное прекращение этой торговли будет почти нечувствительно, тогда как их разорить оно в конец.

Главные статьи привоза к нам из Средней Азии суть хлопок, бумажные изделия и мерлушка. Последняя составляет для нас предмет преимущественно транзитного торга; прекращение ввоза среднеазиатских бумажных тканей было бы даже выгодно, ибо дало бы больший сбыть таким же тканям собственная нашего производства, а хлопок привозимый из Средней Азии составляет лишь 1/20 долю того количества хлопчатой бумаги которое получаем мы из Америки и Ост-Индии: что же значило бы уменьшение привоза на столь малую долю? Второе место после означенных главных статей занимают в привозе из Средней Азии сухие фрукты и марена. Первые такого дурного качества что не стоять даже издержек доставки на Нижегородскую ярмарку и потребляются единственно низшим классом народонаселения в Оренбургском и соседнем Сибирском крае; а марена, и притом гораздо лучшая среднеазиатской, разводится с возрастающим успехом в нашем Закавказье. Все означенные товары Среднезиатцы не могут сбывать с выгодой никуда, кроме России: ни в Персию, ни в Авганистан, ни в Индию, ни в китайский Туркестан товары эти не требуются, ибо страны эти производят их в изобилии. Наоборот, от нас Среднезиатцы вывозят преимущественно такого рода товары которых, по ценам за какие эти товары приобретаются в России, не могут они получать ни откуда в мире, и которые составляют при этом насущную потребность Средней Азии. Таковы металлы: железо, медь, чугун и изделия из них; товар кожевенный и деревянный. Без наших произведений, Среднезиатцу не в чем будет сварить себе пищу, не во что ноги обуть; сверх сего, сбытом вам хлопка своего и фруктов приобретают они и наличные деньги, на которые покупают потом от Персиян и Авганцев то немногое что пригодно им из произведений британской промышленности. Последнее обстоятельство не выгодно для нас в особенности. Взамен своих привозимых в Россию товаров, Бухарцы берут нашими только 5/7, а остальные 2/7 увозят звонкою монетой, вследствие чего в прилинейных городах Оренбургского края ощущается крайний в ней недостаток, с большими от того затруднениями для всех внутренних оборотов. [457]

И зачем же терпим мы эти затруднения?

Затем чтобы доставить Бухарцам возможность приобретать английские изделия, покупаемые почти исключительно на чистые деньги.

Все изложенные обстоятельства могут быть подтверждены обнародованными отчетами таможен Оренбургской линии и другими уважительными свидетельствами.

Таким образом нет никакой причины опасаться чтобы вследствие справедливых требований нашего правительства об уменьшении таможенной пошлины с христиан в Средней Азии, или распоряжений его об ограничении прав среднеазиатских торговцев в России, могли произойти какие либо вредные для нас торговые потрясения. Уменьшить же означенные пошлины или ограничить права среднеазиатских торговцев требуют и честь и выгоды России.

Письмо полковника Игнатьева к генералу Ковалевскому, от 24-го мая 1858.

(См. выше стр. 432)

Идучи по степи, обдумываю я предстоящее мне в Хиве и Бухаре дело и решился высказать вашему превосходительству некоторый мысли, родившиеся у меня при сличении сведений находящихся в Оренбургском крае о Средней Азии с данною мне инструкцией. Примите ваше превосходительство эти строки за откровенную с вами беседу, на которую вы меня сами неоднократно вызывали пред отъездом моим из С.-Петербурга, а не почтите cиe к вам обращение за выражение недоумения. Жертвуя собою для пользы службы, не боюсь откровенности. Когда настанет время переговоров с ханами, в случае сомнения и противоречия местных обстоятельств с указаниями мне данными, решусь на то что по крайнему моему разумению почту за наиболее для нас выгодное и сообразнейшее с общими видами министерства, но я долгом почел предуведомить вас о моем взгляде на обстоятельства касающиеся до поручений Высочайше на меня возложенных, в том внимании что если вы увидите что я ошибаюсь, то еще есть время сообщить мне положительные приказания министерства.

В моей инструкции сказано что в случае согласия на все наши требования бухарского правительства, обещать ему пополнение просьб предъявленных посланцем мир-ахуром Мулладжановым. Первая из этих просьб обстоит в том чтобы бухарским купцам дозволено было ездить во все, без исключения, города и ярмарки Российской Империи; а вторая, чтобы на Нижегородской ярмарке отводимо было для [458] купцов бухарских несколько лавок, с постоянным взносом за них платы, будут ли лавка эти заняты или нет. Оренбургское начальство старалось убедить меня что уже много лет как Бухарцы ездят по всем городам и ярмаркам Империи, и что уже издавна разрешено оставлять за ними в Нижегородской ярмарка 19 лавок, с постоянною платой за оные вперед. Еще в 1841 и 1842 годах они воспользовались этим позволением, внеся вперед следующую плату за нисколько лавок, которые и были за ними оставлены. Затеять Бухарцы перестали уплачивать за лавки вперед, и ярмарочная контора стала отдавать их другим торговцами В ноябре прошлого 1857 года они представили в пограничную комиссию 810 р. сер. за девять лавок на сей 1808 год. Комиссия препроводила деньги к нижегородскому военному губернатору, и лавки будут оставлены за Бухарцами. Сколько я мог понять из разговоров с бухарским посланцем, Бухарцы желают чтобы некоторое число лавок было для них предоставлено раз навсегда, на подобие того как в Нижегородской ярмарке устроены отдельные лавки для китайских торговцев. Что же касается до просимого права торговать везде в России беспрепятственно, то, как кажется, Бухарцы подразумевают освобождение от обязанности брать купеческие свидетельства с определенным платежем, что дозволено им только до сего времени на Нижегородской, Ирбитской, Тюменской и Коренной ярмарках. Мне не известно сходится ли толкование это бухарских просьб с видами министерства; чтобы не обещать лишнего, употреблю по возможности в проекте обязательного акта, который я должен представить эмиру, те же самые слова которыми выражены в моей инструкции обещания наши, но опасаюсь что Бухарцы не оценят этих даруемых льгот, и что эмир не сочтет себя достаточно удовлетворенным для подписания акта.

Сомнительно чтобы Бухарский и Хивинский ханы согласились на присутствие в Бухаре и в Хиве наших торговых агентов; но может быть что соглашаясь на наши требования, они положат условия чтобы во время ярмарки находились такие же агенты из их ханств. Соглашаться ли на сие или нет? Я полагаю что первое было бы для нас небезвыгодно, и что не только следовало бы включить в обязательные акты дозволение на пребывание в Оренбурге бухарских и хивинских торговых агентов, но даже намерен во время переговоров об учреждении наших агентств в ханствах намекнуть ханам что в случае принятия наших требований будет соблюдена взаимность и с нашей стороны, а также постараюсь выставить им ту пользу которую им могут принести постоянные представители в Оренбурге.

Так как вообще обещания наши взамен требуемых ныне от правителей Бухары и Хивы будут в сущности [459] ничтожны и преимущественно должны заключаться в громких, но пустых фразах, то не лучше ли для убеждения ханов в необходимости принять и подписать предлагаемые им акты, угрожать в случае отказа отнять существующие доселе для Азиятцев торговый льготы, выразив им при этом что мы без азиятских товаров обойтись можем. Одобрит ли министерство мои действия и поддержит ли в случае надобности мои угрозы? Во всяком случае я намерен, при крайности, испытать сей способ убеждения.

В инструкции мне данной сказано также что в случае просьбы Бухарского хана помочь ему в войне против Коканцев, не давать ему положительного ответа; с выходцами же и с посланцами из Кокана и Ташкента быть осмотрительнее. По последним сведениям, Коканцы не перестают действовать тайно, а часто и явно, враждебно в отношении к нам. Мне кажется что достоинство России требует чтобы мы обращались с Коканцами как с людьми заслуживающими справедливого наказания, и не только не входили бы с ними в переговоры, но и в Бухаре, где вполне известны безнаказанный враждебные действия Коканцев в отношении к нам, мы не иначе о них выражались как о разбойниках, с которыми не стоить иметь дела и которых мы, при первом новом преступлении, намерены наказать. Едва ли выгодно для нас, в случае еслиб эмир Бухарский попросил помощи России в войне с Коканом, отказать ему в этом и не воспользоваться сим случаем чтобы связать Сыр-Дарьинскую линию с Сибирскою, заняв, Туркестан и Ташкент. Бухарское ханство, даже если бы оно усалилось на счет Коканского, не может сделаться для нас опасным, по не воинственности народа и потому что эмиру трудно будет, как этому уже были неоднократно примеры, удержать завоеванную часть Кокана в покорности. Содействовать даже только нравственно Коканцам против Бухарцев было бы совершенно противно нашим выгодам. Надежда эта на нашу помощь с этой стороны заставила бы вероятно эмира быть сговорчивее на принятие всех наших требований. Не видя никакой прямой пользы себе от союза с Россией, хитрый, опытный эмир едва ли поступить в отношения ко мне иначе как поступил с нашею миссией в 1841 году, которая была принята весьма дурно, имела совершенный неуспех и не только не могла согласить эмира на удовлетворение хотя одного из наших требований, но подверглась различным неприятностям.

Для убеждения хана Хивинского в пользе дать русским судам право свободного плавания по реке Аму-Дарье, необходимо обещать ему какие-либо денежные выгоды; можно бы сказать хану что теперь караваны идущие в Бухару и из Бухары в Россию не доставляют ему никаких доходов, но что с допуском торгового судоходства по реке Аму-Дарье, все движение товаров обратится преимущественно [460] чрез хивинские владения, и что Россия согласна допустить сбор двухпроцентной пошлины с действительной ценности проходящих на судах мимо хивинских владений вниз и вверх по реке товаров, что очевидно принесет приращение ханской казне. Нам же пошлина будет не обременительна.

Во всяком случае следует допустить взимание этой пошлины на первые два или три года, а потом, с развитием судоходства на Аральском море и реке Аму-Дарье, легче будет нам потребовать от Хивинцев уничтожение пошлины с судов не выгружающих свой товары в хивинских владениях.

VI.

Предписание министра иностранных дел флигель-адъютанту Игнатьеву, 19-го июля 1858.

(См. выше стр. 432)

В письме к директору азиятского департамента, от 24-го мая, вы изложили некоторый мысли относительно возложенного на вас поручения. Сущность их заключается в следующем:

1) Из отзывов оренбургского начальства и ваших разговоров с бывшим здесь бухарским посланцем, оказывается что последний не ясно изложил ходатайство своего правительства о предоставлении в России подданным эмира некоторых преимуществ по торговле. Как вы должны обещать удовлетворение сего ходатайства, если эмир исполнить наши требования, то необходимо разъяснить сомнение.

2) Домогаясь права иметь агентов в Хиве и Бухаре, мы должны допустить пребывание агентов обоих ханов в Оренбурге.

3) Угроза что бухарские и хивинские купцы лишатся льгот которыми пользуются у нас, если их правительства отвергнуть наши требования, была бы действительным средством к побеждению их упорства.

4) Нам надлежало бы помогать Бухарскому эмиру в его войне с Коканом и воспользоваться случаем для соединения Сыр-Дарьинской линии с Сибирскою занятием Туркестана и Ташкента.

5) Вы полагаете что ваше обращение с Коканцами и ваши отзывы о них, особенно в Бухаре, должны быть выражением мнения нашего правительства о сих хищнических племенах, продолжающих оказывать враждебное к нам расположение.

6) Хивинский хан охотно предоставить нам право плавания по Аму-Дарье, если мы объявим что согласны на взимание в его пользу 2 1/2 процентов, с ценности русских товаров которые будут провозимы по сей реке.

Я имел счастие докладывать Государю Императору о [461] возбужденных вами вопросах, и в разрешение их последовала Высочайшие резолюции, которые сообщаю вам к исполнению:

1) Удостоверьтесь на месте каких именно торговых преимуществ хотят Бухарцы. Нет другого средства разъяснить сей предмет.

2) Если нам будет предоставлено право иметь агентов в Хиве и Бухаре, то мы допустим пребывание в Оренбурге торговых агентов обоих ханов.

3) От вашего усмотрения зависит, в случае нужды, намекнуть ханам о возможности отмены торговых преимуществ которыми пользуются у нас их подданные, но не прибегайте к явной угрозе, которой мы не могли бы исполнить без вреда для нашей торговли, и которая при недействительности оной, поставила бы нас в затруднительное положение.

4) Не желая, с одной стороны, в настоящее время распространена наших азиятских владений вооруженною рукой, и будучи убеждены, с другой, что Бухарский эмир не может быть нам надежным союзником, мы не имеем повода к принятию участия в его войне с Коканом.

5) Ваше благоразумие и ближайшие соображения на месте укажут вам как вы должны обращаться с Коканцами, которых вы встретили в хивинских и бухарских владениях, и до какой степени могут быть откровенны ваши отзывы о них.

6) Вопрос, можно ли допустить у становление в пользу Хивинского хана пошлины с русских товаров которые были бы провозимы по Аму-Дарье, в случае предоставления нам права плавания по сей реке, должен быть предварительно рассмотрен в министерстве финансов.

VII.

Письмо полковника Игнатьева к мехтару.

(См. выше стр. 436)

Посланцы высокостепенного хана передали просьбу Великому Государю моему о присылке в Хиву доверенного лица для переговоров.

Избранный для сего лестного назначения и облеченный доверием Государя, я снабжен Высочайшими грамотами и подарками для хана, а также подарками к высшим сановникам ханства.

Вам не безызвестно вероятно что примеру всех народов света, приславших посольства к Великому Государю моему с поздравлениями, по случаю восшествия на прародительский престол, и с просьбой о дружбе и благорасположении, последовал не один хан Ховарезмский, но также и Бухарский. В ответ на cиe мне Высочайше поручено быть [462] уполномоченным посланцем, для ведения переговоров как в Хаве так и в Бухаре. Впрочем об этом вы уже поставлены в известность письмом от господина оренбургского и самарского генерал-губернатора. Исполняя данное мне поручение, я отправился из Оренбурга, но несмотря на все мое старание прибыть наипоспешнейшим образовав в Хиву, мне стояло много усилий, по множеству и громоздкости подарков и тяжести моего обоза, дойти до Аральского моря, тем более что я постоянно опасался чтобы драгоценные подарки везомые мною в Хиву не были испорчены при вьючке и развьючке верблюдов. Дойдя таким образом 1-го июня до Аральского моря, я нашелся вынужденным отказаться от своего намерения везти подарки сухим путем, и нагрузил эти вещи, а также часть тяжестей посольства, на два судна, из числа плавающих по Аральскому морю.

Желая как можно скорее представиться хану и опасаясь потерять время в переписке, а также убежденный в дружелюбном расположении хана и в намерении его поддержать и укрепить существующие уже приязненные сношения между Хивой и Россией, я поставил себе обязанностью, продолжая следовать лично с моею свитой сухим путем в Хиву, отправить безотлагательно двух из моих чиновников с подарками Его Величества к хану и с частью вещей посольства на двух судах в реку Аму-Дарью, предписав им идти прямо в город Кунград, где ожидать для дальнейшего плавания по реке Аму, до ближайшего в Хиве удобного места для выгрузки подарков, прибытия ханского чиновника коему поручено будет сопровождать означенные суда Считаю нужным вас предуведомить что посылаемым мною суда нужны мне будут в реке Аму-Дарье также для того чтобы плыть рекой в Бухарские владения и избегнуть таким образом, бедственного летом и осенью, для каждого путешественника, а для большого посольства невозможного, странствования из Хивы безводными лесками Кизиль-Кума, в Бухару.

Письмом от оренбургского и самарского генерал-губернатора предупреждены вы что важные обязанности на меня возложенные лишают меня удовольствия оставаться так долго как желал бы я этого в счастливой столице Хивы и принуждают меня, пробыв в ханстве только нужное для ведения переговоров время, поспешить отъездом в Бухару. Обязанностью вменяю себе уведомить вас также что опрашивая попадавшиеся мне навстречу караваны шедшие из Хивы, а также Киргизов бывших недавно в ханстве, с соболезнованием узнал я о неприязненных действиях Туркменов против владений высокостепенного хана и об осаде в которой находятся теперь города Кунь-Ургенч и Ходжейли. Хотя Туркмены неоднократно обращались к Великому Государю моему с просьбой о принятии их в наше подданство, а Атамурат ищет нашего покровительства, но [463] я, зная приязненное расположение Государя моего к высоко-степенному хану и желая доказать всем желание наше заключить с высокостепенным ханом дружественный акт, — избегаю близких сношений с Туркменами, несмотря на их пламенное желание видеться со мною, и решаюсь чтобы не встретиться с Атамуратом, несмотря на удобства представляемые путем пролегающим чрез Кунь-Ургенч и Ходжейли, — не следовать на эти города, а избрать более трудный путь на Хиву, ведущий чрез Кунград, — ежели только окажется возможным переправиться моему каравану чрез Айбугирский залив.

Нахожусь в убеждении что высокостепенный хан сумеет оценить внимание оказанное ему Императором Российским отправлением моим в Хаву и побуждения заставившие меня, из желания угодить хану, пренебречь трудностями пути мною теперь избранного, и пожелает доказать свои мирные и дружелюбные намерения скорым заключением со мною письменного трактата.

В заключение прошу вас, почтенный и уважаемый мехтар, довести до сведения хана все то из моего письма что почтение за нужное и испросить у хана приказание:

1) Отменив отправление почетного конвоя для моей встречи в Кунь-Ургенч (исполнение сего было бы для вас теперь едва ли и возможно), командировать доверенного чиновника в Кунград, для встречи посольства и сопровождения меня по ханству.

и 2) Предписать сему лицу иметь особенное рачение о беспрепятственном плавании судов моих по реке Аму-Дарье и о доставлении всякого пособия командированным мною на оных чиновникам для доставления в целости упомянутых подарков и вещей в Хиву.

За сим прошу принять уверение в совершенном моем уважении и приязненных чувствах и в твердом моем намерении употребить всевозможное старшие содействовать скреплению дружбы и приязни между Россией и Хивой.

VIII.

Письмо полковника Игнатьева к кунградскому градоначальнику.

(См. выше стр. 436)

Уполномоченный для ведения переговоров в Хиве, вследствие просьбы высокостепенного хана Харезмского, я долгом считаю уведомить вас что, по невозможности везти сухопутьем, чрез Усть-Урт, великолепные и громоздкие подарочные вещи, посланные Великим Государем моим высокостепенному хану, а также некоторые из тяжестей посольства, я был поставлен в необходимость, дойдя из [464]

Оренбурга с большими затруднениями до Аральского моря, приказать нагрузить помянутые вещи, которые могут быть доставлены безвредно в Хиву только водой, на два из наших судов плавающих по Аральскому морю и отправить при них двух из моих чиновников. Этим доверенным чиновникам предписано, войдя на упомянутых судах в реку Аму-Дарью, подняться по реке безостановочно прямо до города Кунграда и выждать в этом городе для дальнейшего плавания по реке Аму, до ближайшего к Хиве удобного места для выгрузки подарков, прибытия ханского чиновника, о высылке которого для сопровождения судов, с целью беспрепятственного следования оных выше Кунграда, а также для оказания пособия моим чиновникам, я просил почтенного мехтара письмом от 12-го июня, посланным с урочища Каска-Джула, по Аральскому морю, с нарочным прямо в Хиву.

Нахожусь в убеждении что вы, зная дружелюбные отношения хана к России и приязненные отношения существуют между Хивой и Россией, постараетесь содействовать общим усилиям всех благомыслящих людей скрепить еще более эту дружбу новыми доказательствами благорасположения двух государств друг к другу, сделав не только надлежащие распоряжения для воспрепятствования кому-либо поступать недружелюбно в отношении наших двух чиновников и судов на коих они находятся, но и примете их как следует, то есть приветливо и дружелюбно, а также окажете им всякое содействие, как для беспрепятственного плавания по реке, так и для отправления, в случае надобности, извещений ко мне, и будет содействовать доставление моих приказаний на эти суда, ежели бы я встретил в том надобность.

Наслышавшись про ваше благоразумие и мудрость, я убежден что вы остережетесь подать повод к какому-либо неудовольствию относительно приема чиновников и плавания судов, несущих драгоценные подарки высокостепенному хану, и вашими действиями заслужите вполне мою личную благодарность.

Вместе с тем поспешаю вас уведомить что я, лично, со вверенною мне миссией, следую сухим путем по Усть-Урту, и затем, переправившись через Айбугирский залив, имею намерение идти чрез Кунград прямо в Хиву. Надеюсь, таким образом, иметь в скоромь времени удовольствие с вами лично познакомиться.

Долгом почел поставить вас в известность о вышеизложенном на тот случай ежели бы вы не успели до прибытия моих чиновников получить от мехтара предписание относительно приема судов наших и принятая мер для посольства и беспрепятственного следования оного в Хиву. [465]

IX.

Предписание капитану 1-го ранга Бутакову, 20-го июня 1858.

(См. выше, стр. 438)

На основании Высочайше утвержденного и известного вашему высокоблагородию положения комитета о действиях в Хиве Аральской флотилии и посольства, предполагалось подчиненным вам судам войти в реку Аму-Дарью ни иначе как с предварительного на это согласия Хивинского хана. Имея в виду, с одной стороны, что подобное согласие, по свойственной Азиятцам подозрительности, или могло быть вовсе не получено, или еслиб и получилось, то в такое позднее время когда проход судов был бы невозможен, а с другой, то что в морском отношении особую важность имеет исследование фарватера реки, преимущественно до города Кунграда, я решился, вследствие настоящая положения дел в ханстве, направить два из судов флотилии, под благовидным предлогом, в реку Аму-Дарью до города Кунграда, одновременно с движением туда миссии по сухому пути. Собственно предлог будет состоять в поручении судам нашим перевезти водой подарки Хивинскому хану, которые, по своей драгоценности и громоздкости, ни под каким видом не могли быть подвергнуты случайностям сухопутная передвижения. Объяснив подробно в письме к мехтару, содержание коего вам известно, причины вынудившие меня дать приказание двум судам нашим войти в реку Аму-Дарью, и просив его, с доклада хану, выслать для встречи и препровождения этих судов доверенного чиновника, я обращаюсь к вашему высокоблагородию с покорнейшею просьбой исполнить следующее: По нагрузке на пароход Перовский всех сдаваемых туда миссией подарочных и других вещей, как это будет объяснено ниже, отправиться завтра, то есть 21-го июня, к устьям реки Аму-Дарьи, откуда с двумя какими-либо судами флотилии, которые вы сочтете наиболее удобнейшими для плавания, следовать вверх по реке до города Кунграда.

Признаваемую вами необходимою предварительную рекогносцировку самого устья реки можно бы было допустить только в таком случае ежели она будет произведена вами со всевозможною осмотрительностию и не повлечет за собой никаких дурных последствий для достижения общей цели миссии и флотилии, то есть свободного плавания вверх по Аму-Дарье; во всяком случае я предоставляю обозрение это вашему ближайшему усмотрению и соображению местных обстоятельств, лишь бы только в реке не находилось ни под каким предлогом одновременно более двух судов, что [466] противоречило бы извещению сделанному мною о флотилии кунградскому начальнику.

Если же, как вы мне сообщали словесно, вы найдете более удобным для судов наших подняться по реке не по Талдыкскому устью, а по вновь прорытому рекой восточному руслу, то в таком случае я прошу ваше высокоблагородие остановиться с судами вошедшими в реку в месте соединения этого нового рукава с главным руслом реки, где и ожидать от меня дальнейших извещений.

Как при проходе чрез одно русло реки, так равно и чрез другое, я покорнейше прошу вас стараться прибыть к Кунграду не ранее 25-го числа сего июня и не позже утра 26-го, а если вы остановитесь несколько выше означенного города, то не ранее 27-го числа, то есть времени прибытия миссии в окрестности места вашей стоянки. Для доставки сухопутьем от места высадки и до Хивы ящиков с подарочными вещами, я назначаю гвардии генерального штаба штабс-капитана Салацкого и топографа Недорезова, которым предписано немедленно явиться На пароход Перовский.

Затем желательно было бы относительно производства самого плавания по Аму-Дарье придержаться нижеследующих правил, если только по местным обстоятельствам исполнение для флотилии окажется удобным и возможным.

1. Сообразовать плавание флотилии по Аму-Дарье с содержанием изложенного в письме моем к кунградскому начальнику, в копии у сего прилагаемом.

2. В случае каких-либо неприязненных действий Хивинцев против судов которые будут следовать по Аму-Дарье, и если эти действия будут производимы местными жителями и притом в виде каких-либо ничтожных попыток задержать флотилию, то, не обращая на них внимания, продолжать путь к Кунграду.

3. В случае остановки плавания флотилии каким-либо официальным лицом из Хивинцев, предъявить ему открытое предписание данное мною штабс-капитану Салацкому и отвечать прямо что иным способом подарочные вещи, как имеющие особую драгоценность, направлены быть не могли, в особенности из опасения порчи их при перевозке сухим путем, и что поэтому, без особого моего разрешения, вещи эти, а следовательно и самое плавание судов остановлено быть не может. Если же, несмотря на это, хивинский чиновник будет требовать положительно остановки судов, то в таком случае просить его послать за приказанием на этот счет ко мне нарочного, объяснив однакоже при этом что, задерживая подарки, чиновник тем самым вредит интересам хана, оказывая на первых же порах недоверие к такой могущественной державе как России, дружественно расположенной к Хиве.

4. Наконец, еслибы Хивинцы допустили перевозку вещей водой, но неиначе как на собственных хивинских судах, [467] то в крайнем случае, согласясь на это предложение, следует однакоже настоять всеми мерами чтобы на судах этих для надзора за вещами непременно следовали штабс-капитан Салацкий, один из морских офицеров и два матроса в виде прислуги. Морской офицер командируемый для этой цели выбирается начальником флотилии и должен получить инструкцию для общего обозрения и возможно подробного исследования фарватера реки.

5. При отправке ко мне нарочного, штабс-капитану Салацкому, испросив предварительно согласие ваше, стараться присоединить к нему под каким-либо предлогом, и если не будет угрожать особой опасности, топографа Недорезова, дабы таким образом доставить Недорезову возможность набросать топографический очерк той прибрежной части ханства по которой он будет проезжать. Вообще оказание со стороны морской содействия, при всяком удобном случае, штабс-капитану Салацкому или состоящему при нем топографу, для обзора различных местностей, я считал бы крайне полезным.

Сообщая о вышеизложенном вашему высокоблагородию, считаю нужным покорнейше просить вас набросать на основании всех известных вам данных о плавании судов по Аму-Дарье краткую программу для действий отправляемой в эту реку нашей флотилии, и как эту программу, так равно инструкцию которою вы снабдите того из гг. морских офицеров который в случае необходимости будет послан на хивинских судах, препроводить ко мне при удобном случае.

Кроме поименованных уже лиц, на пароход Перовский поступают ныне же Иеромонах Фотин, назначенный на Аральскую флотилию и состоящий при миссии фотограф подпоручик Муренков, долженствующий следовать на судах по Аму-Дарье впредь до нового распоряжения. Относительно же тяжестей, кроме сданных уже вам семи вьюков с различными вещами, на пароходе имеют быть помещены также шесть вьюков с фотографическими инструментами, два вьюка с различными мелочными казенными вещами (весом около 40 пудов) и пятидневное запасное продовольствие на всю миссию, весом приблизительно около 215 пудов. Для облегчения же парохода, взамен имеющих поступить на него вещей, я прошу ваше высокоблагородие находящиеся в ведении вашем 60 пудов прессованного сена приказать сдать начальнику конвоя миссии, войсковому старшине Буренину, а находящиеся на пароходе 25 четвертей овса переложить на одну из имеющих отправиться с вами вверх по Аму-Дарье барок, с тем чтоб овес этот был передан миссии в городе Кунграде или в другом каком-либо удобном пункте.

Находящихся на пароходе пять уральских казаков и пять пехотинцев прошу оставить на судне впредь до особого моего извещения. [468]

Донесение есаула Бородина полковнику Игнатьеву, 7-го июля 1868.

(См. выше, стр. 443)

Но выступлении моем с конвоем миссии из Кунграда, для препровождения лошадей, первоначально шел я вниз по реке Аму-Дарье. В пяти верстах ниже Кунграда переправился через Талдык-Дарью на двух лодках, а лошадей переправили вплавь; переправа продолжалась вниз по течение означенной реки; чиновники хивинские, провожавшие меня, были впереди и наконец и совсем скрылись из виду, так что к вечеру я шел совершенно один, отыскивая себе дорогу, и не дошедши до назначенная ночлега, принужден был остановиться в 10 часов вечера, где привелось. На пути от переправы до ночлега у меня пало три казенные лошади; причины отношу к затруднительной переправе через Талдык-Дарью. В этот день люди и лошади остались без продовольствия.

На следующий день увидел я на Аму-Дарье пароход, который оказался от ночлега только в одной версте; Хивинцы, увидев что идет пароход, объявили мне что и нас переправят через реку здесь же и поведут меня сухим путем; для чего уехали в Кунград за лодками, и я должен был ожидать их возвращения; они же вернулись только на следующий день вечеру, с известием что есаул-баши лодок не дает, а поведут нас другою дорогой, вследствие чего я, 4-го поля, в 4 часа утра, выступил на дальнейшее следование к тому месту откуда нужно идти водой; прошедши до 12-ти верст, хивинские чиновники бывшие при мне, по собранным ими сведениям от кочующих в этих местах Каракалпаков, узнали что дорога по которой нам следовало идти вся затоплена водой, почему мы повернули в обход и направились опять к Талдык-Дарье, и продолжая идти вдоль ее течения до 6 часов вечера, остановились близь разливов, на бесплодном месте. В этот день пройдено слишком 52 версты; день был жаркий; лошади и люди утомились, а провожавшие Хивинцы объявили что продовольствия у них как для лошадей, так и на людей нет, и что я должен идти без продовольствия до тех пор пока не встретим на Аму-Дарье какой-то базар, где они обещались сыскать все нужное, а до него ходу не менее четырех суток, и сами уехали в аул.

Я же между тем узнал от Каракалпаков что вода постоянно прибывает, и что некоторые из них откочевывают и они окалываются дабы их не затопило, в чем я лично удостоверился во время следования пройденного перехода, [469] как вода заливала канавы бывшие сухими, которые мы переходили, где вода была до седельного вальтрапа.

На следующий день я снова должен был обходись разливы и лотом уже идти целый день водой, доходящею до седла лошади, а по словам кочующих Каракалпаков, в некоторых местах вплавь. Они прибавляли, мы в один день никак не успеем пройти воду, а для ночлега сухого места не найдется.

Сообразив все вышеизложенные обстоятельства, я никак не мог идти далее, во-первых, не имея продовольствия на людей и фуража на лошадей; во-вторых, некоторые из конвойных людей, не умеющие плавать и притом имея по пяти и шести заводских лошадей, могли подвергнуться гибели при глубоких местах или рытвинах; и в-третьих, еслиб я пошел водой и не успел в один день пройти ее, вода, постоянно прибывая, заголила бы и последняя места где можно иметь ночлег; тогда я подвергал как людей, так и лошадей всего отряда неизбежной гибели. То место где я ночевал с отрядом находится не далее 15 верст от моря; повсеместно разливы покрытые камышем весьма затруднительны для перехода и в обыкновенное время, а в настоящее нахожу более затруднения их перейти с таким количеством людей и лошадей как у меня.

Вследствие изложенных обстоятельств, я вернулся обратно в Кунград и виделся с есаулом-баши, который обещался отыскать другую дорогу, во также с тем что за целость людей и лошадей он не ручается; о чем почтительнейше имею честь довести до сведения вашего высокоблагородья и доложить что в продовольствии моего конвоя я везде встречаю весьма ощутительный недостаток, который меня ставить в совершенную невозможность идти таким трактом кроме как только на лодках по следам вашим, на что буду ожидать вашего разрешения.

XI.

Из донесения капитана Бутакова полковнику Игнатьеву от 3-го июля.

В 8 часов утра сошел я на берег в мундире и эполетах, взяв с собой гг. Салацкого, Муренко и топографа Недорезова. Я был принять с большим почетом, но на все мои доводы, кунградский губернатор положительно объявил что он не может позволить нам пройти далее, что запрещение хана формальное, и что он должен будет отвечать своею годовой. Тогда, приняв в соображение неутешительное состояние в котором находятся лейтенант [470] Можайский, лейтенант Зеленин, с своими лошадьми, и даже вы сами с вашим посольством, в совершенной зависимости у Хивинцев, я счел не осторожным, ворвавшись почти силой в Кунград, раздражать их еще более и увеличивать ужас который и так уже овладел ими при моем появлении. Итак, имею честь ожидать ваших дальнейших приказаний.

Считаю долгом представить на ваше усмотрите следующая обстоятельства:

1. Не могу скрыть от вас что я добрался сюда с большим трудом, и единственно только благодаря изобилие воды в нынешнем году; каракалпаксие старшины уверяли меня что они не запомнят такого года, что в обыкновенное время нам было бы невозможно добраться до Кунграда, что там где прежде воды было только по брюхо лошади, теперь можно переплывать.

2. Что у меня не более 700 пудов угля, так как лейтенанту Колокольцову нет никакой физической возможности, по случаю затопления берегов Аму, передать мне груз с своей баржи.

3. На пути своем я встречал одни только фруктовые деревья, так что я не могу сделать запаса дров чтоб иметь возможность подняться вверх по Аму.

4. В случае если вы не позволите мне пренебречь приказаниями хана и если политические события помешают вам идти в Бухару, и вы решитесь возвратиться морем, а меня с судами отослать в Сыр, мне должно будет вернуться как можно скорее и ожидать вас на самом глубоком месте Улькун-Дарьи; иначе, если спадет вода, я буду как в западне, без малейшей возможности двинуться назад или вперед, без возможности запастись провиантом, потому что ханство Хива опустошено Туркменами, а еще более алчностию самих хивинских начальников: как же найти возможность прокормить более 100 человек, если я принужден буду зимовать в Хивинском ханстве, и если Хивинцы, видя нас в их власти, не захотят помочь нам? Я уверен что при малейшем их нерасположении они могут заставить нас умереть с голоду. Что же касается до вас и до вашего посольства, вам будет легко соединиться со мной хоть на хивинских лодках, а я беру на себя поместить все посольство с конвоем на Перовском.

5. Что главная цель посланных судов достигнута, вы же с своей стороны тоже измеряете реку по пути к Хиве.

Итак, если я не должен подыматься по Аму, то имею честь просить вашего разрешения вернуться, покуда вода еще не слишком заметно убавляется, и позволить мне остановиться на самом глубоком места Аму, нагрузить судно углем, послать одну из барж в Сыр за провиантом, и иметь возможность сопровождать вас (если вы не пойдете в Бухару). Я сильно опасаюсь чтобы вы не лишились всех [471] ваших лошадей, и может случиться что вы не найдете верблюдов чтобы вернуться сухим путем в Россию.

Имею честь ожидать ваших распоряжений относительно лейтенанта Можайского, которому я посылаю с нарочным приказание вернуться в Кунград, и если он увидит в Талдыке Колокольцова, сказать тому чтобы он вошел в Улькун-Дарью и там ожидал меня.

XII.

Выдержка из письма капитана Бутакова к полковнику Игнатьеву от 7-го июля.

Как я уже писал вам, баржа лейтенанта Колокольцова не имеет ни малейшей физической возможности пройти на Улькун-Дарью; берега совершенно затоплены, так что невозможно идти бичевой; быстрота течения простирается от 3 1/2 до 5 1/2 верст в час. Угля у меня на 1.500 или 1.700 пуд менее того насколько я расчитывал. В настоящее время у меня его не более 700 пуд; с этим я могу дойти до Хивы, но никак не далее. Вот почему я и просил вашего разрешения, которое и возобновляю теперь, — позволить мне возвратиться, как только отправлю подарки, и ожидать вас на самом глубоком месте Улькун-Дарьи, если вы не отправитесь в Бухару. Вы можете вернуться на хивинских барках до флотилии, а там морем до Форта №1. Что же касается до ваших лошадей, то большая часть должна погибнуть. Если вы позволите мне вернуться на Сыр, я пошлю одну из барж за провиантом, иначе придется положиться на добрую волю Хивинцев, а вы знаете какова она.

Я не мог никак сообщаться с вами. Киргизские и каракалпакские рыбаки не имеют лошадей, а береговые Жители Улькун-Дарьи боятся служить нам. Когда вы будете посылать мне ваши приказания, прошу вас послать одного из ваших вожаков или посыльных.

Донесете мое от 3-го июля, писанное из осторожности по-французски, должно было быть отправлено 4-го, но я боюсь чтобы эти негодяи не удержали его нарочно. Я объявил им что если через 8 дней не получу от вас ответа, то поеду за ним сим, что их чрезвычайно напугало. Чтобы вернее подучить ответь ваш, я выжидал случая когда пошлют с подарками Можайского, Салацкого и других. Что же касается до того чтобы послать какого-нибудь моряка сопровождать их, то я думаю достаточно одного Можайского; из остальных же каждый нужен на своем посте. Я говорил об этою с Ковалевским, и он сказал мне что считает подобное назначение, как будто отрешение от должности, им вовсе незаслуженное. [472]

Прошу вас уведомить меня подучила ли вы мой рапорт от 3-го июля, в котором находилось и письмо к г. Струве, полученное мною из Казани Железным барказом (а расказал вам его историю в моем рапорте). Дайте мне также знать for God’s sake, отправляетесь ли вы в Бухару? Я полагаю что без особенная случая вы не найдете средств к перевозке. Известите меня также о получении настоящая письма. Народ ваш ведет себя отлично, и я совершенно им доволен.

XIII.

Письмо полковника Игнатьева к генералу Ковалевскому от 20-го августа.

(См. выше стр. 449)

Из кратких шифрованных донесений моих из Кунграда, от 29-го июня, № 24, из Хивы, 25-го июля, № 26, а также из донесений г. оренбургскому генерал-губернатору, от 25-го июля, № 27, и 10-го августа, № 29, вашему превосходительству уже известно отчасти положение дел. Пользуюсь настоящим верным случаем чтобы представить вам более полный отчет в моих действиях.

23-го июня, как известно вашему превосходительству из донесения моего № 18, досланная того же числа, переехал я на хивинский берег. Еще накануне стали являться ко мне посланные от есаула-баши, временного начальника города Кунграда, и было наконец доставлено письмо от него, с просьбою остановить пароход и запретить ему входить в устье реки Аму, так как ханом запрещено впускать русские суда в реку, а разрешение пропустить их еще не прибыло из Хивы. С переездом моим чрез Айбугир, эта просьбы участились. Чтобы выиграть время и дать возможность пароходу дойти до Кунграда, не нарушая приязненных отношений с Хивинцами, я сначала отвечал что сделаю распоряжение согласно желание есаул-баши, как только перееду на хивинский берег и с ним свижусь, потом объяснил я Хивинцам что продолжать немедленно путь в Кунград не могу только потому что весь караван мой еще не переправился по нерадение хивинских чиновников заведующих переправой, пароход же остановить готовь, но не знаю куда и каким образом отправить для сего своего чиновника, ибо не имею сведения где пароход в настоящее время находится и к какому именно устью направился. Простояв на переправе до 27-го утра, объявил что если окажется справедливым что пароход еще не в Кунграде, то я по прибытии в этот город, ежели и получится до того времени ханское разрешение на пропуск судов, о котором я [473] просил мехтара, сделаю распоряжение о командировании русского чиновника, совместно с хивинском, для принятия с пароходов подарков на хивинскую барку. Тотчас по приезде на хивинский берег, начала стекаться к нам со всех сторон неблагоприятный известия. Хивинские чиновника, принявшие меня во главе почетного конвоя, при выходе из лодки, уверяли что Бухарский эмир возвратил караваны свои шедшие в Россию, и объявили нам что прислано о том мне извещение в Хиву от коменданта Форта № 1-го, что большие отмели воспрепятствуют пароходу войти в устье, а что он может быть войдет в реку тогда только когда получится в Кунграде ханское повеление и будет расчищен для пропуска наших судов фарватер, что пароход наш пробовал уже войти в устье, делал промеры на лодках и отказался от сего предприятия. В народе и в почетном ханском конвое распространился внезапно слух что пароход наш открыл, неприязненные действия против хивинского отряда посланного наблюдать за пароходом, и что мой караван не что иное как враждебный авангард, прикрывающий движение войск находящихся еще на Усть-Урте. Относительно действий парохода, слова Хивинцев как бы подтвердились тем что я сам явственно, со всеми моими спутниками, слышал 24-го числа пушечные выстрелы по направлению к Талдыкскому заливу. Объяснения мои что эти выстрелы не что иное как салют, употребляемый нами для почета при всех встречах, не рассеивали их опасений. 28-го числа вступили мы в Кунград. Я старался собрать сведения о флотилии; все подтвердили одно, что пароход переходит от одного устья к другому, делает промеры, но не может войти в реку. Нерасположение народонаселения и в особенности городского начальства возрастало. Есаул-баши, посетивший меня в день моего прибытия, хотя принял меня с почетом, но выразил свое недоверие и позволил было себе говорить со мною высокомерно В то же время получил я сведение что встревоженный движениями наших отрядов по степи и по Усть-Урту, а также известием полученным с Сыра о приготовлениях Аральской флотилии к экспедиции, хан Хивинский убежден что приближение миссии служит только благовидным предлогом для внезапного нападения войск наших и судов, и что мы действуем заодно с Туркменами, ибо принятие депутации туркменской генерал-губернатором не осталось для него неизвестным. В ханстве стали собирать милицию, а на случай моего отправления к Кунь-Ургенч, был выслан трехтысячный отряд с одним орудием, для враждебной встречи и преграждения дороги, и без того почти непроходимой в настоящее время. Пароходы приказано местным властям под страхом смертной казни остановить, если они вошли в реку, и не впускать, ежели они еще не проникли в устье. В подтверждение своих сомнений относительно цели миссии [474] и предположения что мы намерены принять сторону Туркменов, Хивинцы приводили письмо перехваченное ими и посланное, по их словам, генерал-губернатором Атамурату, предводителю Туркменов племени Ямудов. Впоследствии в Хиве оказалось что это было письмо от султана, правителя Западной Орды, писанное Атамурату, по приказание генерал-адъютанта Катенина, по поводу извещения о следовании миссии. На случай моего согласия на движение миссии чрез Кунград, в Хиву, было приказано от хана принять меня с почетом и выпроводить как можно скорее из Кунграда в Хиву, чтобы не дать завладеть городом и помешать совокупному враждебному действию флотилии с моим конвоем, увеличенным чрезмерно в глазах Хивинцев. Для сопровождения миссии и для доставления ей средств беспрепятственно проследовать до Хивы, был прислан доверенный ханский чиновник Диван-Баба, человек очень хитрый, умный, пронырливый и ловкий. Со времени моего прихода в Кунград, ханские чиновники неотступно стали просить меня отправиться в Хиву, намекая что хан будет в случае замедления моего думать что я пришел не мирным послом, а неприятелем в ханство и желаю выждать подхода десанта чтобы произвести нападение.

Предполагая что мелководье в устье воспрепятствовало Бутакову дойти до Кунграда, желая успокоить Хивинцев и добровольным распоряжением предупредить развитое вредного для нас убеждения что ханство, по свойству реки Аму, недосягаемо для нашей флотилии, я послал вечером 29-го числа лейтенанта Можайского с хивинским чиновником вниз по Талдыку, в Талдыкский залив, принять от капитана 1-го ранга Бутакова подарочные вещи, привезти оные в Хиву по реке и сделать под этим благовидным предлогом рекогносцировку реки.

Текст воспроизведен по изданию: Посольство в Хиву и Бухару полковника Игнатьева в 1858 году // Русский вестник, № 2. 1871