-

ОХОТА ЗА ТИГРАМИ НА СЫР-ДАРЬЕ.

Подвиги Жерара, истребителя львов, наделали много шуму не толико что в Африке, но и во всем охотничьем мире. Смелость человека, решившегося помериться один на один со львом, упрочила за ним, кроме охотничьей сланы, еще по словам его, и большое нравственное влияние на кочующие племена Арабов. Французские журналы и газеты, воспевшие и плен трубача Эскофье стилем Одиссеи, разумеется, не находили уже довольно слов и выражений для прославления Жерара. Тон этих песнопений [214] ясно говорил: «Читайте и удивляйтесь: это сделал Француз, да вряд ли кто, кроме Француза, и в состоянии это сделать!»

Предлагаем читателям нашим рассказ об охоте за тигром, животным, страшным не менее льва по силе и опаснейшим по хитрости. Более бойкое перо сумело бы облечь простое повествование наше в драматические и героические формы, но всякая даже тень бахвальства не в натуре русского человека; лучше лишний раз смолчать, чем раз сказать лишнее. Много славных подвигов, совершающихся беспрестанно в пределах отечества нашего, остаются безвестны. Ежели и решаются писать о некоторых, то довольствуются самою простою и приличною формою «вот что сделал такой-то, тогда-то и там-то», предоставляя каждому читающему делать комментарии, сообразно своему характеру и образу мыслей.

Из уважения к строгой истине этого рассказа, да простят нам его простоту и безыскуственность.

Берега Сыр-Дарьи покрыты во многих местах сплошным тростником и болотами. Такие урочища искони веков служили убежищем тиграм. Местные Киргизы свыклись с этим соседством, и, не имея не только хорошего огнестрельного, но и порядочного холодного оружия, до последнего времени оставались беззащитны от лютости тигров; не только скот Киргизов, но и сами они делались добычею страшного зверя. С водворением Русских [215] на Сыре, настал другой период даже в этом отношении. Между гарнизонными чинами сыр-дарьинских укреплений нашлись охотники промышлять специально тигровыми шкурами, а начальство укреплений, лишь только получает сведения о появлении где-либо этих опасных животных, принимает немедленно меры к их истреблению.

Таким образом, в половине Января 1856 года, начальнику одного из наших фортов дано было знать, что верстах в 15-ти от форта, на урочище Бас-Кара, появилось целое семейство тигров, состоящее из двух старых и трех молодых. Водворение свое на новом месте жительства вновь прибывшая семья поспешила ознаменовать похищением у соседей своих, Киргизов, нескольких голов крупного скота. Облава, сделанная на другой же день по получении известия начальником форта, не удалась; след тигров не был отыскан. Киргизы, которые любят скот свой, по крайней мере в той же степени, как тигры — чужой, решились разделаться с ними сами. Один из них, Дюрткаринского рода, Масакбай Менлитаев, собрав человек десять сородичей, из коих только трое или четверо были вооружены плохими саблями, отправился с ними, в одно утро, выслеживать тигров. Пользуясь выпавшим в ночь снегом, они напали на след верстах в 2-х от аула, и вскоре стали нагонять по зрячему двух тигрят. Последний, на которого [216] лошадь Масакбая стала уже крепко наседать, быстро обернувшись, одним прыжком вцепился лапами в грудь лошади и в одежду всадника. Удар обухом топора, единственным оружием, которое имел при себе Масакбай, оглушил зверя; подоспевший на помощь брату, Худжабай, мигом спешился, схватил тигренка за уши и стал его сострунивать. Между тем Масакбай, не желая упустить из виду переднего, помчался за ним, и, нагнав, ударом топора раздробил ему череп.

Обрадованные этою первого удачею, хотя и над слабейшею частию хищного семейства, охотники наши сообразили однако, что старые тигры непременно придут отыскивать, по следам, молодых, и что для подобной встречи, наличное вооружение их отряда, четыре сабли и топор, вряд ли будет достаточно. Вследствие чего решили они, отправив шкуру убитого, и другого тигренка пленным, просить о снабжении их каким-нибудь огнестрельным оружием. Исполняя просьбу Масакбая, Капитан Б. дал свое двухствольное ружье и позволил разделить с ним опасность предприятия, по собственному вызову, известному в краю охотнику на тигров, уральскому казаку из крещеных Калмыков, Николаю Хорошхину. Личность эта достаточно интересна для того, чтобы составить предмет отдельной статьи, но это до другого раза, а теперь станем продолжать начатый рассказ. [217]

На другой день зарядив казенное ружье тремя пулями, Хорошхин, с Киргизами, отправился в путь. Напав на след, удалой казак, бывший уже не раз в переделе с тиграми, и знавший хорошо, что тигр редко решается напасть на человека с фронта, а всегда норовит, обойдя преследующего броситься на него сбоку или сзади, распорядился так: пустив Киргизов с криками и на рысях по следу, сам он, сойдя с тропы несколько шагов в сторону, залег в камыше. Расчет был верен: не прошло и четверти часа, как показалась огромная тигрица, быстро догонявшая Киргизов по собственному следу. Хорошхин выжидал, припав на колено, и, пропустив ее шага натри, выстрелил. Животное упало, как пораженное громом, без стона, без рева. Все три пули легли под переднюю лопатку; одна, пробив сердце, прошла на вылет, раздробив, по пути, кость правой ноги. Извещенные выстрелом и криком Хорошхина, преследующие Киргизы воротились и отвезли, с торжеством, счастливого охотника и его добычу в форт.

Половина дела была сделана: из пяти членов семьи, оставалось в живых и на свободе только двое: старый самец и молодой; но с главою семейства, как увидим ниже, труднее было разделаться, чем с супругою и детьми. Неутомимые охотники продолжали поиски, но дней пять или шесть они оставались бесплодными; наконец, 29-го Января, на заре, [218] напали они на свежий след, который и привел их к густой куге (род камыша). Спешившись, Хорошхин и Киргизы Масакбай и Гаурджул Баянов направились туда. Резерва, из пяти конных Киргизов, вооруженных тремя саблями, остался на степи. Едва только первые стебли куги повалились, хрустя под ногами охотников, как они увидели, на расстоянии от себя верного прыжка, старого огромного тигра. Распластанный, лежал он на снегу, с прижатыми в обрез ушами; ни один волосок его красивой шерсти не шевелился; только судорожное подергивание хвоста и налитые кровью глаза показывали, что времени терять нечего. Выстрел казака перекинул его, без движения, на бок. Уже Хорошхин, с криком победы, обратился было к товарищам, как вдруг очнувшийся зверь, с страшным ревом, бросился на него и смял его под себя. Масакбай не выдал товарища; он начал осыпать тигра ударами обуха (вероятно, затем, чтобы не испортить шкуры) по лбу. Бросив Хорошхина, остервенившееся животное смяло Масакбая. Подоспевший Гаурджул разделил участь товарищей. Казалось, удары обуха только сердили легко раненого и сильного зверя. Резерв, видя страшную свалку в куге, бросился туда во все повода, и столько же криками, сколько и саблями, заставил тигра сойти с места побоища. Оставляя за собой легкий кровавый след, он отошел шагов с сотню и опять залег в [219] куте. Решительный момент охоты наступил; казалось, легче чем когда-нибудь было бы докончить ослабевшего уже зверя одним удачным выстрелом; но кордебаталь был весь переранен, а из пяти человек резерва не один ни умел стрелять из ружья. Что было делать? Большинство голов решило воротиться в аул и дать знать о случившемся начальнику форта. Прибывший на другой день, с пятнадцатью казаками и медиком, Капитан Б. озаботился прежде всего осмотром раненых. К счастию, все раны оказались неопасны; у Хорошхина повреждены были голова и обе руки, у Масакбая — левая рука и голова, у Гаурджула — также голова, с прибавкою глубокой царапины вдоль спины. Перевязка и прочие хлопоты заняли остаток дня; не смотря на общее нетерпение, приходилось отложить охоту до завтра.

С рассветом, отряд был уже готов к выступлению. Раненые, подкрепившись спокойным сном и чувствуя себя хорошо, просили, как величайшей милости, взять их с собою. Трудно было отказать в подобной просьбе, и отряд направился к месту вчерашней свалки, верстах в 3-х от аула. Более часа поиски оставались тщетными; наконец свежий кровавый след привел партию, после 2-х часового быстрого хода, к камышам, имевшим в окружности не более версты и примыкавшим одною стороною к небольшому озеру. Быстро и в [220] молчании место было оцеплено. Вызвавшиеся охотниками уральские казаки Семен Капняев, Лукьян Даншев и Шанахмет Шангиров, вступили в камыши. Охота достигала своего высшего интереса: зверь был и силен, и хитер; всякий изготовился к делу по возможности. С напряженным вниманием смотрела цепь стрелков на верхушки камыша, волнованием своим изобличавшие направление сыщиков, как вдруг раздались, почти одновременно, страшный рев зверя и отчаянный вопль человека, потом — запоздалый выстрел. Никто не смел тронуться с места. Через несколько минут из тростников вынесли Капняева страшно изуродованного тигром, и положили в сани. Медик сел подле, и сани помчались по дороге в форт. Вот что случилось.

Рассчитывая, что раненый и обессиленный вчерашнею борьбою тигр подпустит его прямо на себя, Капняев шел смело шагах в пяти перед товарищами, имея при себе ружье наготове и короткую пику. К несчастию, расчет оказался ошибочен. Верный своей тактике, тигр, заслышав шаги сыщиков, пошел им на встречу, но, взявши шага три или четыре в сторону от направления Капняева, и не доходя до него сажен двадцать, растянулся в густой траве. Выждав, чтоб неосторожный преследователь прошел, тигр бросился на него сзади; несчастный, не ожидая нападения с этой стороны, [221] не успел сделать ни одного движения для своей защиты.. Ошеломленные внезапностию, Дашнев и Шангиров дрогнули, но на минуту. Первое склонилось по направлению ружье Дашнева; курок щелкнул... осечка. Выстрел Шангирова сбил зверя с его жертвы, и заставил углубиться в камыши.

Новые партии подошли по следам первой, но поиски продолжались уже бессвязно: люди беспрестанно показывались на опушке, с известием, что след пропал. Кровавая неудача Капняева расхолодила жар охотников, из коих большая часть видели впервые и тигра, и его страшную мощь. Нужен был человек с большой нравственной силой, чтобы увлечь за собою призадумавшихся молодцов. В это время из-за цепи стрелков поднялся бледный, страждущий от ран Хорошхин и, призывая за собою, твердым голосом, охотников, направился к опушке. Держа пистолет в левой, наименее израненой руке, он исчез в камыше; четверо казаков последовали за ним. Снова все ожило бодростию и замерло ожиданием. Волнующиеся верхушки указывали движение сыщиков в той стороне камыша, где он оканчивается длинною и узкою полосою. Тигр, вероятно уже изнемогающий, отступал. Уже не более 2-х сажен оставалось до конца полосы; тигру приходилось или обратиться прямо на сыщиков или прорываться в степь через линию стрелков. Доведенный до крайности, быстрым [222] прыжком бросился он на занимавшего место, в конце полосы, верхового казака. Добрый конь, взвившийся на дыбы, отчаянным скачком в сторону избавил своего седока от верной смерти. Скрыться в камыши, саженях в пяти позади линии сыщиков, было для тигра делом одной секунды. Видя крайнее изнурение сил Хорошхина, Капитан Б. запретил продолжать поиск, а обескураженной последнею неудачею партии приказал возвратиться в форт.

Этим однако дело не кончилось: невозможно было отказаться от истребления зверя, переранившего четырех охотников.

На заре следующего дня, 40 человек лучших стрелков из гарнизона в форте, под предводительством Уральского Войска Есаула Б., направляясь по свежему следу, окружили небольшой отъем куги. Кучками, из четырех человек каждая, вся партия, по данному сигналу, бросилась с криком в отъем. Одним из первых был бравый солдат 3-й роты 5-го Оренбургского Линейного Батальона Григорий Григорьев, убедившийся многократным опытом что 7 вершков хорошей стали, насаженные на конец ружейного ствола, суть едва ли не самое действительное оружие в мире.

Только на этот раз Григорьев умудрился, собственными средствами, заменить родной штык широким коканским ножом. Вспрянувший из под самых ног его зверь был ловко принят им на [223] самодельное оружие. Лезвие ножа, пробив нижнюю челюсть, прошло насквозь все горло и шею. С яростию напирал тигр на ствол, силясь захватить лапами Григорьева; стойко держался и сильный солдат, надеясь ежели не опрокинуть, то истомить на ноже зверя; по на грех мастера нет: нож лопнул в душке. Зверь и человек покатились вместе. Два выстрела сверкнули почти в одно время. Это выручали однокашника рядовые Завязкин и Семенов. Убитый наповал, тигр вытянулся последним судорожными. движением, а Григорьев, к общей радости и изумлению, вылез из-под него без всякой посторонней помощи.

Убитый отец семейства был из самых больших тигров, каких когда-либо видали на Сыр-Дарье. Весу в нем было более 10 пудов, в длину от начала морды до корня хвоста имел он 2 3/4 аршина.

Тигр, конечно, не так силен как лев; но для того, чтобы изуродовать нападающего на него охотника, имеет, кажется, достаточные способности, не нужно же непременно иметь силу винтовой канонирской лодки чтобы дробить человеческие черепа и кости. Местность, из которой всегда почти приходится выбивать тигров, и способ нападения этого зверя делают его в этом случае опаснее льва. Густые камыши или куга, где глаз охотника обозревает только пространство, отаптываемое его ногами, дают [224] хитрому зверю всегдашнюю возможность выполнить задуманное обходное движение, и напасть нечаянно с слабейшей стороны. Представьте же себе охотника, вооруженного не Дельвиневским карабином, — конические со стальными наконечниками пули которого пронизывают чугунную доску стол же легко, как дробь бумагу, — а первым попавшимся строевым ружьем, с прикрепленным к нему кое-как ножом, или неокованною по древку казачьею пикою, или, наконец, пистолетом в израненной руке, который преследует тигра в такой местности, где кругозор его квадратная сажень, а смерть на каждом шагу и со всех сторон. Сообразите все это, любезный читатель-охотник, и вы поймете что за люди и Хорошхин, и его товарищи.

Текст воспроизведен по изданию: Охота за тиграми на Сыр-Дарье // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 131. № 522. 1858