ВАЛИХАНОВ, Ч. Ч.

СОЧИНЕНИЯ

О состоянии Алтышара или шести восточных городов китайской провинции Нан-лу (Малой Бухарин), в 1858-1859 году.

(Извлечение из отчета штабс-капитана Валиханова).

I. Географический очерк.

Восточный Туркестан с трех сторон замкнут горами: на севере Тянь-шанем, на западе Болором и на юге Куэн-Лунем. Горы эти принадлежат к самым высоким хребтам внутренней Азии и служат естественной границей западного края Китайской империи. За действительную же пограничную черту надо принять линию пикетов, расположенных в предгориях, потому что вне этой черты кочуют киргизы, признающие власть коканского хана. На востоке пределы Восточного Туркестана ограничиваются песчаными, необитаемыми степями Махайской и Комульской Гоби. Поэтому Малая Бухария занимает площадь между 43 ли 36° северной широты и между 70 и 92° восточной долготы от Парижского меридиана.

Восточный Туркестан лежит в центре Восточно-Азиатского нагорья, но Гумбольдт, соображаясь с условиями возделываемых там растений, заключает, что Мало-Бухарская равнина должна иметь не более 1,200 футов абсолютной высоты и называет ее Таримским понижением, но имени большой Мало-Бухарской реки Таримгол (иначе Эргол), которая своим бассейном занимает всю площадь Восточного Туркестана. Действительно, Малая Бухария представляет углубленный дол, имеющий характер равнины, открытой и, судя по течению реки Эргол, несколько [80] наклонной к востоку. Внутренняя часть этой страны представляет песчаную пустыню, которая начинается в виде узкой, холмистой гряды между Янысаром и Еркенгдом и, постепенно расширяясь к востоку, образует обширную Гоби, лишенную всякой растительности, с резервуарами горько-соленой воды, в которой песок нагроможден целыми массами, имеющими такую высоту, что туземцы дают им название «таг» — гора. Если верить свидетельству туземных писателей, песок этот переносится подобно африканским и засыпает целые города. Места, прилегающие к подножию гор, имеют глинистый грунт, покрытый мелким щебнем и местами пропитанный солями. Множество рек, вытекающих из соседних гор, доставляют удобство для искуственного орошения почвы, которая без ирригации, при крайней сухости воздуха, производит редкую и бедную растительность; только места, питающиеся водою, образуют острова плодородной земли. Таким образом возделанные и заселенные оазисы составляют кольцо по подножию Тянь-шаня, Болора и Куэн-Луна. Система р. Тарима и его притоков оживляет культурой внутренние части этой пустыни. Таков общий характер территории южной линии, представляющий исключительно равнинные свойства, лишенные орографических рельефов. Горы, окружающие Восточный Туркестан, лежат вне политических пределов страны, но важны для нее в отношении дорог и проходов. Горные дороги пролегают, по большей части, по ущельям, имеют много подъемов и спусков, то пробираются по тропинкам на значительную высоту, то идут по опасным косогорам. Тянь-шань, относительно путей сообщения, представляет наиболее удобных доступов. Этот хребет, на протяжении от меридиана Кучи до пересечения с Болором, имеет три характеристических рельефа. На восток от поперечного течения реки Аксу до Кучи, Небесные горы образуют высокий кряж, покрытый вечными снегами и обширными ледниками и потому носит название Музарта (ледяных гор). Реки, вытекающие из него на этом пространстве имеют поперечное течение; скаты гор покрыты хвойными лесами и богаты пастбищами, но не [81] обитаемы. Через Музарт есть только один проход, известный у китайцев под названием прохода ледников, а в маршруте Гумбольдта названный Джепарле. Через этот проход идет дорога из Кульджи в Аксу. Хотя по описанию китайцев Джепарле представляет большие трудности, но доступен для верблюдов. Музартский проход закрыт для иностранцев.

На запад от реки Аксу до меридиана Кашгара Тянь-шань представляет широкое нагорье, называемое киргизами Сырт, имеющее в поперечнике около 150 верст и прорезанное продольными долинами, значительной абсолютной высоты. Сырт безлесен, неспособен к культуре, покрыт мелкой, но густой травою и служит летними кочевьями для киргиз. Через Сырт проходит много караванных путей и все они проходимы на верблюдах. На запад от меридиана Кашгара Тянь-шань разделяется на несколько ветвей. Горы здесь одеты лесом, долины рек плодородны и имеют углубленное течение, следовательно подъемы становятся выше. На этом пространстве пролегает несколько конных дорог и только один торговый путь, из Ферганской долины в Кашгар, через проход Теректы-даван, известный у нас под названием Кашгарской теснины. По этому пути происходили торговые сношения (средней) Азии с Китаем в самые отдаленные времена; по ней проходили орды, вторгавшиеся из Монголии в Туран. Теректинский путь обилен топливом и кормами. От Коканда до Кашгара по этому пути 18 дней караванного ходу. Болор или, как называют его анджанцы, Алай на западном склоне обрывист и не доступен, а восточная часть его образует высокое и холодное плоскогорье, посещаемое только летом киргизами. Чрез Болор есть только один караванный путь, проходящий чрез Бадахшан. Бадахшанский путь, как говорят, чрезвычайно труден, проходим только на лошадях. Из Еркенда дорога, чрез Бадахшан, направляется на Хулум, оттуда в Бухару, Балх и Кабул; караваны идут до Бухары в 65 дней. Памир перекрещен дорогами, проложенными кочевками киргиз, все они ведут, в Кокандское ханство или [82] Каратиген. В Куэн-Луне известен один доступ — проход Кара-Хурум, чрез который Восточный Туркестан сообщается с Тибетом и Индией. Дорога до Тибета проходит местами необитаемыми и бедными кормами, а из Тибета в Индию пути так трудны, что произведения Индии достигают в Восточный Туркестан из Бухары, чрез Туркестанский проход. От Еркенда до Тибета 40 дней ходу, а из Тибета в Кашмир 12 дней; под вьюки на этой дороге употребляются лошадь и як. Вообще горы, опоясывающие Малую Бухарию, представляют очень мало доступов, только линия Тянь-шаня от Аксу, до пересечения с Болором, содержит наиболее удобные сообщения.

Из всех поименованных путей Теректинский наиболее посещаем, как караванами, так и войсками; он оживлен постоянной торговой деятельностию и нет дня, чтоб чрез него не проходил караван.

Реки Малой Бухарии принадлежат речной системе Таримгола; только некоторые из рек, выбегающих из Куэн-Луна, впадают в озера или же теряются в песках. Главные, составляющие Таримгол, суть: Аксу-дарья, Файзбат-дарья (иначе называется Кашгар-дарья), Еркенд-дарья и Хотан-дарья. Аксу-дарья составляется из двух притоков: собственно из реки Аксу (которая в верхних частях называется Сары-Джас, потом Капчагай и только в нижнем течении получает свое настоящее имя) и из реки Какшал. Река Аксу берет начало из северного склона Хан-Тангриула, течет параллельно меридиану, рассекая Тянь-шань поперег, и образует глубокое каменистое ложе. Какшал вытекает из холмистых возвышенностей, окружающих с восточной стороны горное озеро Чадыр-куль и, под названием Аксая, течет прямо на восток, по широкому довольно обширному плоскогорью, потом круто поворачивает на юг, спускается на южный склон Тянь-шаня и впадает в Аксу, имея течение параллельное подошве гор и направление на северо-восток. Реки, составляющие Кашгар-дарью, берут начало из Тянь-шаня и Болора.

Файзбат-дарья составляется из двух рек: Тюмень- и [83] Кизыл-дарьи. Первая берет начало из гор Кок-Тоин, на северо-запад от озера Чадырь-куля, вторая — Кизыл имеет источник в торах Алай, в том месте, где Тянь-шань пересекается с Болором. Файзбат-дарья принимает справа: реку Устэн или Хан-Арык (означенную на наших картах под названием Яманьяр-Устэн) и реку Янгисар-Устэн, а слева реку Артыш. Река Артыш вытекает из возвышенности Торгат, окружающей на юге, озеро Чадырь-куль, имеет до выхода в долину название Тоин; она принимает в горах много рек, из которых более замечательна, Теректы или Астын-Артыш, впадающая с правой стороны; река Устэн или Яманьяр берет начало из озера Каракуль в столовой земле Памир. К системе Кашгар-дарьи принадлежит река Янысар-Устэн, вытекающая из окрестностей озера Саркола и впадающая, слева, в Кашгар-дарью. Еркенд-дарья, или Еркенд-Устэн, составляется из собственно Еркенд-дарьи, которая берет начало из озера Саркола, и из реки Тынзап, вытекающей из северного склона Каракурумского прохода в горах. Куэн-Лун. Хотан-дарья начинается также из Каракурумских гор и составляется из двух рек: Карагкаш и Юлгун-каш (по китайскому произношению Юрун-кош). После соединения рек: Аксу-Кашгар, Еркенд и Хотан-дарьи, которые сходятся почти в одном пункте, река принимает название Тарим-Устэна, а по китайской географии Таримгола или Эргола. Из рек, впадающих в Тарим, замечательны: Музарт, Куча-дарья и Хайду, сбегающие из Тянь-шаня и впадающие с правой стороны. Тарим вливает свои воды в озеро Лобнор, что значит на монгольском языке Звездное море. Лобнор, по китайским источникам, имеет в длину 400, а в ширину 200 ли. Окрестности озера изобилуют источниками мутной воды, которые, подобно фонтанам, бьют вверх и, как уверяют китайцы, уподобляются звездному небу. Озер в Малой Бухарии много, все они лежат по краям внутренней пустыни и имеют горько-соленую воду. У туземцев есть предание, что родина их была дном большого внутреннего моря. Все реки Восточного Туркестана в верхнем течении своем носят, [84] более или менее, характер горных потоков, имеющих незначительную глубину, но быстрое течение по каменистому дну. В июле и августе воды от таяния снегов значительно прибывают, но во все времена года проходимы в брод; только после соединения нескольких притоков получают, они значительную глубину и ширину. На реке Кызыл, между Кашгаром и китайскою крепостию и на Файзбат-даръе (соединение Тюмени и Кызыл) устроены переправы. Хотя Кашгар-дарья и Еркенд-дарья в полноводие, а Тарим во все времена года и по всему течению судоходны, но туземцы не пользуются этим средством сообщения.

Относительно сообщений, и вообще реки в Малой Бухарии имеют высшую степень важности, ибо, наделяя внутренние пустыни плодородием, делают негостеприимные земли способными к заселению.

Сообщения туркестанских городов Еркенда, Кашгара и Аксу между собою производятся по течению рек. Внутренние пути сообщения, т. е. сообщения между городами Восточного Туркестана и с Китаем довольно удобны. На всех дорогах устроены китайцами станции уртенг, на которых живут по 15 и 20 человек китайцев при офицере и столько же семейств туркестанцев, обязанных ямской повинностию; кроме того, устроены сигнальные маяки для быстрой передачи известий в случае войн или восстаний. На станциях, можно достать, разумеется для небольших караванов, фураж и съестные припасы.

Город Аксу есть центральный пункт относительно путей сообщения, где сходятся все дороги этого края. Из Аксу идут дороги в Китай, в Или и во все города Восточного Туркестана.

Все пути, идущие из внутреннего Китая в западный край, сосредоточиваются в городе Гун-Чанфу, отсюда дорога идет в Лян-Джеу, где устроен запасный магазин, на случай войны в западном крае. В 37 верстах от него, на западном конце великой стены, лежит крепость Цзя-юй-гуань, служащая заставой. От этой заставы до Комула простирается песчаная степь, необитаемая, лишенная [85] воды и растительности. В Комуле устроены у хлебные магазины. Далее дорога разделяется на две ветви: одна, «северная дорога», идет в Джунгарию, другая, «южная», в Восточный Туркестан. Джунгарская дорога направляется чрез восточное фланговое понижение Тянь-шаня на Баркуль, Урумчи, Хурхарасу в Или. Южная дорога идет по направлению на запад, чрез Пичан в Турфан, который имеет сообщение прямое с Урумчи, чрез Богдо-оло. Далее дорога идет в Харашар, который по реке Джулдус и Нарат-даван сообщается с Или. На юг от Харашара простираются болотистые топи, которые продолжаются на запад, так что в городе Бюгуре устроена земляная насыпь и, наконец, чрез Кучу дорога достигает Аксу. От Пекина до Аксу китайцы считают 3844 версты, южная дорога пролегает по местам ровным и более или менее населенным, только между заставой Цзя-юй-гуань и Хами, на пространстве 750 верст, лежит песчаная степь, прекращающаяся только в 65 верстах от оазиса Хами. На этом пути основаны китайцами несколько поселений и устроены станции. Замечательные пункты в военном отношении на южной дороге суть: Комул с запасами хлеба и оружия и Бюгур. Город этот лежит среди непроходимых болот и может с небольшими силами защищать южную дорогу. Из Пекина караваны и войска идут до Аксу 4 1/2 и 5 месяцев, а экстренная почта в один месяц.

От Аксу до Или (Кульджи), средоточия военного и гражданского управления западного края, считается 615 верст; дорога проходит местами в высшей степени гористыми. На этом пути лежит знаменитый проход ледников Джепарле. Скорое сообщение по этой дороге производится в 15 дней; на пути есть уртенги. Из Аксу главная трактовая китайская дорога идет в Уш-Турфан и Еркенд. До Уш-Турфана полагают 120 верст, а до Еркенда 670. На пути в Еркенд, в 290 верстах, лежит город Барчук с китайским гарнизоном и переправой. Отсюда есть прямая дорога в Кашгар; расстояние между Кашгаром и Барчуком полагают около 240 верст; торговые караваны ходят [86] всегда из Аксу прямо в Кашгар по этой дороге. Из Еркенда трактовый путь идет в Кашгар, чрез Янысар и в Хотан. От Еркенда до Янысара 170, от последнего до Кашгара 85 верст; расстояние между Хотаном и Еркендом считают в 405 верст. Китайские войска и казенные транспорты их ходят в Кашгар и Хотан чрез Еркенд.

Кроме этих путей есть из Аксу прямая дорога в Хотан по течению Хотан-дарьи (по ней ходу караванного 18 дней, а скорой езды 15) и два пути из Уш-Турфана в Кашгар. Один из Уш-Турфана выходит прямо на 4 станцию по еркендскому пути, потом в Барчук и оттуда в Еркенд и Кашгар, а другой прямо в Кашгар; последний идет вверх по течению Кокшала и выходит через караул Бокчан на Алтын-Артыш; по этой дороге считается до Кашгара 350 верст. Путь этот проходит местами необитаемыми, но обильными кормами и топливом. Дороги, идущие из Аксу в Уш, Кашгар, Еркенд и Хотан пролегают чрез места населенные, а последние три по течению рек, которых береговые поймы представляют прекрасные природные луга; дороги, проходящие по подножию гор, идут по местам густо населенным, кроме дороги из Турфана в Кашгар.

В древние времена китайцы сообщались с западным краем чрез Гуа-Чжеу (в 200 верст на запад от Цзя-юй-гуань) прямо по песчаной степи в Хотан; но в настоящее время путь этот совершенно закрыт. Из Турфана чрез Лобнор также есть дорога в Хотан, но также закрыта, как первая.

Несмотря на огромное свое пространство, Восточный Туркестан представляет замечательное однообразие климата, которое можно объяснить только особенностями географического положения. Горные страны, лежащие в соседстве, пользуются другими климатическими условиями, чем Мало-Бухарская равнина; в горах и летом бывают снежный бураны. Во все лето царствует прохлада, снега в долинах лежат до мая и июня месяцев, не говоря о горных вершинах, которые вечно покрыты снегом; зима начинается [87] с октября, по крайней мере караван, выступивший из Кашгара при нашем приезде (1 октября), возвратился обратно потому, что Теректинское ущелье было покрыто непроходимыми снегами.

Теперь мы будем говорить о климате низменного пространства и исключительно о территории «шести городов». Начнем по нашим личным наблюдениям. 27 сентября, когда мы вышли на южный склон Тянь-шаньского хребта, в Теректинское ущелье, берега реки Теректы были покрыты изумрудною зеленью деревьев и кустов; термометр показывал 22° по Реомюру; при входе в Кашгар наш караван проходил между фруктовых садов, в которых женщины и дети срезывали оставшиеся виноградные лозы, а гранаты еще висели на ветвях. Сарачинское пшено и хлопчатая бумага большею частию еще не были сняты. На базарах продавались свежие овощи и фрукты: яблоки, айва, груши, персики и фиги. С 27 сентября до половины ноября, погода стояла постоянно теплая и ясная, жары доходили до +23°, около 10 ноября ночи сделались холоднее и стали падать листья, а в каналах вода покрылась тонким льдом, так что 14 ноября в арыках остановили воду. Декабря 19 выпал первый снег и продолжался до полудня следующего дня; второй раз, 7 января, шел целый день до полночи и потом 12 января до утра 14 числа. Большею частию термометр стоял выше 0 и на 0; только два раза спускался: 19 декабря до 8° и 16 января до 16°. Всю зиму реки Кизил и Тюмень не замерзали, но городские пруды покрывались льдом в четверть аршина толщины. После китайского; нового года, который туземцы считают за начало весны, действительно дни вдруг сделались теплее. 14 февраля в каналах появилась вода, и природа быстро начала пробуждаться. В последних числах февраля продавали, как новинку, пирожки начиненные первыми отростками зелени, а 9 марта на дворе нашей квартиры несколько деревьев совершенно распустили листья. — Во все время до выхода каравана из равнины (17 марта) погода стояла ясная и теплая, только 14 и 15 чисел дул теплый СВ. ветер. Вообще [88] туманы и дожди были очень редки; два дня, и то непостоянно, покрапывал дождь. В начале февраля ветры дули очень часто и всегда З. или СЗ. На основании этих данных и по свидетельству жителей, весна открывается здесь в начале февраля, несколько позже, чем в соседней Ферганской долине, потому что кокандцы, приехавшие перед нашим отъездом и бывшие в дороге 15 дней, говорили, что при въезде их в Коканд цвел абрикос. Лето, говорят, отличается сильными жарами и воздух делается невыносимо удушлив от густых облаков пыли, тем более, что не охлаждается дождями, которые здесь весьма редки. Жители Восточного Туркестана необыкновенно боятся грозы. Если горизонт покрывается тучей, то все ахуны со своими школьниками выходят на террасу мечетей и читают громко молитву «Кнут», которой приписывают силу разгонять облака. Причины боязни заключаются в том, что после дождей земля покрывается солями, вследствие того бывает худой урожай и, наконец, потому, что все дома, построенные из битой глины, имеют плоские крыши, так что если бы здесь шли проливные дожди, то города Малой Бухарии подвергнулись бы несомненному разрушению. Зима имеет, как говорят, тот же характер, как бывшая при нас, т. е. снег лежит не более 3 или 4 дней; реки всю зиму не замерзают. Холодными считаются зимы, когда реки по берегам покрываются льдом. Сильные холода бывают в конце двенадцатого месяца по китайскому исчислению, т. е. в январе; а с китайского праздника нового года, который туркестанцы называют монгольским словом «Чаган», начинается весна. Постепенный переход от лета к осени и резкий переход от зимы к весне, составляет климатическую особенность страны. Смена 4-х годовых фазов сопровождается следующим видоизменением в растительности: в средних числах марта цветет абрикос, потом другие деревья распускают листья, искуственные луга покрываются свежими отростками густой зелени мусу-ю, потом появляются в полях тюльпаны и ветренницы; в апреле начинают завязываться плоды на абрикосах; в конце мая, созревают тутовые ягоды, [89] абрикосы и дыни, называемые «замуша». В это время снимают ячмень и на место его садят морковь, лук, репу и другие огородные овощи. С июня до августа созревают персики, яблоки, а остальные хлеба и фрукты спеют в августе. К сентябрю и до октября остается: конопля, сезам, рис, джугара, кукуруза и хлопчатая бумага.

Господствующие ветры здесь, западный и северо-западный, дуют преимущественно весною и всегда подымают пыль и густые облака песку, которым покрыта глинистая почва. Янысар, Еркенд и Хотан находятся почти под одинаковыми климатическими условиями с Кашгаром; в Хотане зима бывает еще менее заметна. В Турфане, Аксу, особенно в Бае и Сайраме, которые лежат ближе к горам и севернее, летом больших жаров не бывает и зима более чувствительна. Реки покрываются льдом, но снег падает в конце января и тотчас же тает; впрочем, все это не мешает произрастанию в Аксу: гранат, фиговых деревьев и хлопчатой бумаги. Надо полагать, основываясь на свидетельстве императора Кан-си и патера Жербильона о. культуре апельсинных деревьев, что Комул пользуется более благорастворенным климатом; в восточных городах, как говорят, зима бывает холодная, а лето крайне жаркое. По растительным своим произведениям славится там город Турфан и Комул, особенно последний дынями, которые употребляются при китайском дворе.

Климат Восточного Туркестана, судя по здоровью жителей и, наконец, по благодетельному действию на. иностранцев, должен быть чрезвычайно здоров. Эпидемические опустошительные болезни туркестанцам вовсе неизвестны, кроме оспы, от которой в прежние времена вымирали целые селения, и жители в паническом страхе удалялись в горы, теперь же стали прививать оспу. Не смотря на излишнее употребление плодов, овощей и всеобщее курение гашиша, которое, как известно имеет разрушительное влияние на организм, больные между туркестанцами редки. Венерическая болезнь, несмотря на большой разврат, еще не распространилась. Во всем Кашгаре мы знали только двух лиц легко [90] обезображенных этой болезнию, туземцы-мужчины имеют крепкое сложение, сильны, но редко достигают глубокой старости. Женщины имеют слабое сложение и вследствие раннего замужества (12 даже иногда и 10 лет), подвержены разным хроническим болезням; в 50 лет кашгарки также дряхлы, как у нас женщины в 70 и 80 лет. В Еркенде развиты опухоли шейных желез или зобы; причины этой болезни туземцы приписывают свойству воды. Она встречается также в Коканде.

Переходя теперь к естественным произведениям Малой Бухарии, мы укажем на главные характеристические черты производительности края. Минеральные богатства Малой Бухарии очень мало исследованы. Золото вымывается в селении Карья в таком количестве, что жители подать свою оплачивают этим металлом и имеют возможность продавать в частные руки. Ежегодно ко двору отправляется из Хотана до 80 ланов золота. Медь добывается в Аксу, Сайраме и Куче: аксуйская, известная своею ковкостью, заключает, как говорят туземцы, значительную примесь драгоценных металлов, но туземцы не умеют отделять их.

Восточный Туркестан производит в изобилии: серу, нашатырь, квасцы и селитру. Вулканическая почва окрестностей города Кучи особенно знаменита, как главное месторождение этих материалов. В Уш-Турфане и еркендском округе добывают горючую серу; в Саране и Уш-Турфане селитру. Соляные копи лежат в горах Ян-чи-шань на восток от Аксу. К числу замечательных минеральных произведений Восточного Туркестана относится нефрид или восточная яшма (Jaspe orientale), камень чрезвычайно уважаемый в Китае под названием Ю; нефрид бывает двух пород: горный, у туземцев лоуча, или биш базган, которого обломки лежат в 115 верстах от Еркенда, в горах Мирджай и Суташ, добываемый в реке Юлгункаш (по китайскому произношению Юрун-каш), под особенным надзором китайского офицера. Ежегодно отправляют в Пекин до 10 типов горного нефрида и все количество улова в реке Юрункаше; частная продажа строго воспрещается китайским [91] правительством. Разработка серебряных, железных и свинцовых руд и каменного угля в Малой Бухарии не производится и, сколько нам известно, серебро, железо и каменный уголь, по крайней мере в территории «шести городов», еще не открыты. В китайской истории упоминается о серебряных рудах в Комульских окресностях, но не знаем в какой степени это правдоподобно.

Два завода: медный и свинцовый, лежащие на пути из Кашгара в Коканд, по политическим причинам, оставлены без разработки. Так как большая часть минеральной добычи этой страны идет в дань Китаю, а вся медь отправляется на монетный двор в Аксу, то далеко не удовлетворяется потребность жителей. Железо, чугун, свинец, медь и латунь получают из Коканда, куда эти металлы привозятся, в массах и в виде изделий, из России. Недостаточные металургические познания и незнание самых простых приемов рудного дела препятствуют туркестанцам пользоваться ископаемыми богатствами, которыми должны быть богаты недра гор, окружающих Малую Бухарию. Кокандцы в верховьях р. Сыр, вытекающей из Тянь-шаня, вымывают, как говорят, значительное количество золота; в горах на восток от Анджана разрабатывают серебристый свинец. Особенно богат ископаемыми драгоценностями Болор. Известно, что главную статью торговли Каратигена с Кокандом составляет золото в самородках, а Бадакшана с Еркендом: невольники, золото, Lapis lazuli, бирюза и рубины. Памирские киргизы привозят в Еркенд и Кашгар горный хрусталь, разные яшмы и самородки золота. Сюань-Цзан, китайский путешественник, VII века, упоминает, что сторона Помоло (Памир) производит золото огненного цвета. В Куэн-Луне еще не были производимы минеральные поиски, но надо полагать, что этот хребет не лишен металлических кладов. Река Кария с золотыми приисками вытекает из этих гор. Название Зар-Авшан (золотоносная), которое имеют некоторые реки, вытекающие из него, и предание, распространенное в Малой Бухарии, что владетель Гильгитов хранит в своей пещере огромные брусья золота, — подтверждает это предположение. [92]

Природная растительность Малой Бухарии бедна и породы ее не разнообразны. Характер туземной флоры имеет общую аналогию с степною растительностию Илийской долины. Северный склон Тянь-шаня, обращенный на долину Иссык-куля, имеет богатую альпийскую флору, которая, представляет роскошные луга густой зелени и ярких цветов; скаты гор покрыты обширными пихтовыми лесами, рябиной, иргаем (Cotoneaster multiflora), а по берегам рек: барбарисом, жимолостью, альпийской смородиной, шиповником и проч. Выше хвойной зоны растет можжевельник (Juniperus sabina) и чилига, верблюжий хвост (Caragana jubata). Южный склон Небесных гор, ниспадающий на Мало-Бухарскую равнину, на запад от меридиана Аксу, состоит из глинистого сланца, конгломерата, а низшие предгорий из пластов слоистой глины. Обнаженные скалы южного, склона имеют там и сям изолированно растущие тощие травы, или совершенно голы. Киргизские козы и бараны осенью едва находят пищу. На восток от Аксу горы покрыты хвойными лесами (пихтой); имеют богатые горные пастбища. Нагорье Сырт, исключая долин рек Атбаш, Арпа и Нарын неспособно к культуре, безлесно, покрыто мелкой по густой травою. На равнинах Атбаша и Арпа киргизы сеют пшеницу, ячмень и просо; они также лишены деревьев и кустов и поросли мелкой травой: ковылем и чернобылом. Углубленное течение Нарына образует плодородную долину, имеющую высоту равную Иссык-кульской. Берега Нарына окаймлены лесом из облепихи (Hipophae rhamnoides), ивы, тополи и разных чилиг, а горы одеты густым пихтовым лесом и растениями свойственными альпийским зонам северного склона. В той части Тянь-шаня, которая примыкает, к Болору, появляется таволга (Spirea), можжевельник и иргай (Catoneaster multiflora).

Последнее растение и разные виды лилейных: тюльпаны и лук характеризируют болорскую флору, которая, как говорят, богата пастбищными лугами. Куэн-Лун, по свидетельству Томпсона, представляет относительно флоры крайнюю бедность: скалы, его покрыты одиноко торчащими, [93] растениями, в которых преобладают астрагалы. Растительное свойство Малой Бухарской равнины еще печальнее. Внутренняя масса страны представляет бесплодную степь, состоящую или из песчаных дюн с неизбежным саксаулом (Anabasis Saxaul), или из обширных пустынь с обнаженным грунтом, пропитанных солями. Более плодородными считаются места, лежащие между подошвами гор и песками; в октябре месяце, когда мы приехали в Кашгар, окрестности этого города имели редкую растительность, характерные виды которой были: колючий янтак (верблюжий терновник), гребенщик, артемизия и разные злаки, свойственные песчано-глинистой почве, каковы чи и рис (Iris angustifolia). По чрезвычайной сухости климата и от свойств почвы растительность держится только по близости вод. Течение рек сопровождается двумя узкими лентами зелени и лесом из разных кустарников и лиственных деревьев. Туземцы эти береговые леса называют персидским словом дженгель, от которого происходит английское (jungle), принятое в Индии; у нас в Оренбургском крае и в Сибири подобные рощи называются уремой. Мало-Бухарские уремы в верхнем течении рек характеризируются низкими кустами облепихи и гребенщика — в Тянь-шане, и иргаевыми рощами — в Болоре. В среднем течении, когда река выходит в предгорье, урема делается разнообразнее, попадаются тополи, ивы, барбарис розовый и черный, жимолость, шиповник, желтоцветная карагана (Caragana frutescens) и другие мотыльковые кустарники (Halimodendron argenteum); иргай в этом течении прекращается, а облепиха получает большой рост. В нижнем течении, т. е. близ впадения от увеличивающего давления воды, реки делаются шире и разливами образуют поемные луга и камышовые заросты, а дженгели одевают берега густой и широкой каймой и в них появляются новые виды: боярка и джигда (Eleagnus angustifolia). После слияния этих рек в Тариме, урема исчезает, а берега Тарима обращаются в широкие и болотистые топи, поросшие густым тростником и камышом.

При помощи тщательной ирригации и вековой обработки [94] культурная растительность Малой Бухарии довольно разнообразна. Окрестности городов и селений окружены густыми садами, в которых произрастают нежные плоды, каковы: гранат и фига; плантации хлопчатой бумаги и искуственные луга покрывают большие пространства, а низменные места засеяны рисом. В Малой Бухарии возделываются следующие растения. Хлебные: рис, пшеница, ячмень, джугара или гаулен двух родов, красный (Holcus Sorghum) и белый, известный у нас под названием сахарного, чечевица, кукуруза и очень редко просо; овес не разводится. Из красильных и фабричных растений Восточный Туркестан производит: хлопчатую бумагу, которая принадлежит травянистой породе Gossypium herbaceum, коноплю, кунжут (Sesamum orientale), марену (Rubia tinctorum) и табак. В огородах растут разные тыквенные растения: дыни нескольких пород, отменного вкуса арбузы, тыква горлянка, репа, морковь, редька свекла, лук, мята, горох (Cicer arietinuin), мак и шафран. Огурцы очень редки и принадлежат к породе, которая известна под названием китайской. В садах разводится ива, тополь (Populus pruinosa), свойственные туземной флоре, и пирамидальные с серебристыми листьями тутовые деревья, джигда (Elaeagnus hortensis) и чилям, — последние два растения дают плоды, похожие по вкусу на финики; из первой еще получается клей. Из фруктовых деревьев растут яблоки двух родов, но посредственного достоинства, груши, лучшие в Средней Азии, бергамоты, персики, абрикосы, айва, гранаты и фиги. Виноград здесь произрастает преимущественно двух пород: хусейии, белый продолговатый, чрезвычайно вкусный и сахиби, круглый красного цвета. Поименованные растения свойственны всей Мало-Бухарской долине; места же, лежащие в горах, составляют исключение, например, в Сайраме и Бае персики, гранаты и фиги не растут; но виноград и хлопчатая бумага разводятся с успехом. Кроме того в Еркенде растут вишни, чернослив и грецкий орех. Селение Каргалык, еркендского округа, исключительно занимается разведением ореховых деревьев и продажа их плодов составляет предмет торговли этого [95] местечка. Из этого очерка видно, что растительность Малой Бухарии бедна и культура в упадке. Не говоря о европейских странах, лежащих под одними широтами, которые отличаются богатством и разнообразием полутропических поясов, флора Малой Бухарии беднее азиатских стран этой полосы. Растительность гор Джунгаро-киргизской степи представляет, в естественных породах, гораздо более богатства. В окрестностях Верного дико растет абрикос, яблоки; лиственные деревья отличаются большим ростом, а травная растительность богата до неимоверности, хотя там бывает суровая зима и глубокие снега. Соседняя Ферганская долина считается лучшей страной во всей центральной Азии. Горы ее покрыты хвойными лесами, грецкими орешниками, фисташковыми кустарниками; хлебопашество и садоводство составляет немаловажный предмет торговли; кроме растений, разводимых в Малой Бухарии, в садах Ферганы, произрастает миндаль, сливы; даже Бухара, представляющая остров плодородной земли среди песчаного океана, имеет, как известно, более культурных видов, чем Малая Бухария.

Восточный Туркестан характеризуется отсутствием луговых мест, плохим состоянием обработки земли, безлесием и бесплодием окружающих гор. Причиною растительной бедности края нужно считать не высокое положение страны, растительность в этой полосе может быть на значительной высоте, чему служит доказательством виноград и персики, созревающие на берегах Иссык-Куля, а в свойстве почвы, которая никогда не увлажняется дождями, и в недостаточной обработке земли. В заключение о растительных продуктах мы считаем нужным сказать, что около Кашгара нигде не растет сахарный тростник, о котором упоминают китайские летописи в I столетии по Р. Х. и на который Риттер советует обратить внимание. Мы думаем, что под этим названием китаец разумел или сахарное сорго или джугару, которых стебли заключают сладкий сок, лакомый для туземных детей.

Царство животных имеет несколько характерных видоизменений, в горах много волков, лисиц, шакалов, [96] рысей, медведей, куниц (белодушки), горные козлы (Capra tatarica) и бараны (Ovis argali) живут, на скалистых вершинах. Олени скрываются в лесах. Альпийские сурки покрывают своими норами Ю.-З. склоны всех возвышенностей в высоком нагорье Тянь-шаня; в болотистых местах около истоков рек много крыс. В песчаных степях, как говорят, бродят во множестве стада диких ослов (Equus Onager) и джейранов (Antilope subgutturosa), китайцы часто упоминают об охоте на диких верблюдов, которою занимались владетели этих городов в древние времена. Хотя туземная рукопись, имеющаяся у нас, совершенно подтверждает этот замечательный факт, но тем не менее туземцы не могли дать нам положительных известий, и потому, надо полагать, что в настоящее время дикие верблюды или уничтожены, или удалились в неприступные страны Мало-Бухарской Сахары. Равнинной полосе свойственны лисицы-караганки (Canis melanotus) и корсак (Canis Corsac). В дженгелях водятся тигры, кабаны и зайцы (русаки). Птицы из отряда хищных обитают в горах; известные нам породы суть: ягнятник (Gypaetos barbatus), приобретший в описаниях китайцев величину с верблюда, гриф (Vultur fulvus), беркут (Aqvila nobilis), сокол, ястреб и проч. Беркут единственная птица, употребляемая туземным дворянством для охоты на лисиц и горных коз, получается преимущественно из Хотана; сокола и ястреба привозятся из хвойных лесов Аксуйского округа и приучаются для охоты кокандцами. Из породы кур свойственны горам: улар величиною с глухого тетерева с пепельно-серыми перьями и с красными кругами около глаз, и киклик, величиною с куропатку, также серого цвета с двумя черными полосами около глаз и с черными и красноватыми полосками на груди. Эти птицы свойственны и другим горным странам Азии, особенно джунгарскому Алатау. Улар имеет нежное мясо и считается в Коканде лучшим жарким; киклик также имеет вкусное мясо. и приучается, как петухи в Англии, к боям. В дженгелях и камышах есть фазаны, перепелки, а на равнине летают стадами степные голуби [97] (Syrrhaptes paradoxus Jllig) (Tetrao Paradoxus Pall). В городах видны вороны, грачи, сороки, воробьи, скворцы и проч.

Водяных птиц в местах населенных и в горных озерах встречается очень мало, и по большей части утки и гуси, но в нижнем течении Тарима и особенно на озере Лобнор лебедей, гусей, уток и других водяных птиц, по свидетельству туземцев и китайского писателя, так много, что туземцы одеваются в пуховые тулупы и спят на постелях из птичьего пуху. Замечательно, что Восточный Туркестан не посещается аистами, которые в Западном Туркестане покрывают своими гнездами мечети и здания. и гуляют по улицам вместе с домашними животными.

Реки Малой Бухарии и озеро Лобнор содержат в себе много рыбы. Китайцы рассказывают, что лобнорцы, приезжая по делам в Корло (селение Кучасской округи), привозят с собою для пищи рыбу, потому что другой пищи не могут, есть. Другие туркестанцы почти не употребляют рыбную пищу. Судя по общему характеру естественных произведений этой страны, рыбы должны принадлежать к тем же породам, какая водятся в реках Балхашской и Арамской систем.

Песчано-глинистая почва Малой Бухарии скрывает в своих щелях много ядовитых паукообразных, каковы: скорпионы, фаланги и тарантулы, особенно много здесь разнообразных ящериц, змей мы не видали, но говорят, что их мало и случаи укушения очень редки. Летом бывает много слепней, комаров и мошек, особенно в болотистых местах, покрытых камышом. Из полезных насекомых в Малой Бухарии существует шелковичный червь, разводимый в одном только Хотане и его окрестностях. Говорят, что около этого города водятся в диком виде шелковичные бабочки.

Домашние животные Малой Бухарии принадлежат к породам, разводимым соседними народами. Лошади принадлежат к киргизской породе, пригоняются из Большой и Дикокаменной орд. Только богатые люди и извощики содержат их десятками, потому что круглый год, по [98] недостатку природных кормов, нужно довольствовать скот сухим фуражом. По особому предубеждению, из подражания китайцам, туземное дворянство предпочитает киргизских лошадей, а потому туркменские лошади здесь редки и содержатся только у кокандцев для верховой езды; они принадлежат или к чистой крови — топчак, или к смешанной — карабаир. Беки, следуя китайской моде, употребляют в упряж мулов, которые в других мусульманских странах считаются животными нечистыми и разведение их принимается за большой грех. Верблюды принадлежит к породе, разводимой в Монголии, и употребляются только китайцами для транспорта казенных обозов и чайных караванов и изредка кокандцами. Туркестанцы занимаются только разведением овец, яков и ослов.

Приступая к топографии городов и селений Восточного Туркестана, мы, чтобы избежит повторений, прежде всего укажем на общий их характер. Внешний вид городов Восточного Туркестана однообразен и печален. Так как мечети в Малой Бухарии строются без минаретов — в одном только Еркенде есть башня на старинной мечети регистан — и так как дома не высоки и имеют плоские крыши, то путешественник, подъезжая к городу, видит только глиняные стены одного цвета с грунтом окружающей местности и по углам их легкие, решетчатые башни китайской архитектуры. Все города Восточного Туркестана обнесены стеной, которая кверху суживается и имеет около 5 сажен толщины; высота их бывает до 8 и более саженей. Около ворот и по углам сделаны контрфорсы. Ворота досчатые и строятся в три ряда. Вокруг стены, с наружной стороны окопаны рвы в 3 сажени и более глубины, чрез которые переброшены мосты. Дома строятся тоже из глины, не исключая и дворцов правителей, имеют плоские крыши и окружены стеной. Внутренность их заключает открытую площадь с бассейном, осененную несколькими деревьями, жилье, конюшню и иногда сад. Комнаты бывают большие и малые; большие имеют открытый верх; около стен сделаны из глины, заменяющие мебель, возвышения, над которыми [99] построены навесы. Внутренние комнаты покрыты потолком из тонких ветвей, имеют сверху маленькие отверстия для света. Огонь разводится в каминах, а зимой ставят среди комнаты и еще жаровню с углями. У богатых людей внутренние стены бывают выштукатурены, ниши в стенах украшают арабесками; многие делают китайские окна и оклеивают их бумагой. Все это зависит от достатка хозяина. Стены одного дома плотно примыкают к стене другого, от того с улицы видны одни только стены и двери; только мечети, медресе и другие общественные здания одним фасом выходят на улицу и наружная сторона их бывает выложена цветными изразцами. Улицы неправильны и узки, только по главным проходят двухколесные арбы. Лавки, рестораны, цирюльни расположены по обеим сторонам больших улиц, т. е. улиц, которые идут из ворот в центр города на торговую площадь. Некоторые из этих улиц кроются навесом из циновок. Центр города составляет обыкновенно соборная мечеть «регистан» или «айтга» и при ней базарная площадь, называемая обыкновенно «чарсу». Через город проходят один или два канала, обсаженные аллеями, которые наполняются водой из нескольких прудов. Зимой, когда вода в каналах замерзает и потому их останавливают, жители пользуются водою из прудов или привозят ее из реки.

Китайские крепости, мань-чены или, как называют туземцы, гуль-баги, вооружены точно также, как мусульманские города. Если маньчены лежат близко к туземному городу, то пространство между ними образует улицу, на которой устроены китайские рестораны и лавки. Подобные улицы называются гай-чан. В Еркенде и Хотане гай-чан служит местом для недельного базара. В Кашгаре, по дальнему расстоянию, гай-чан остается пустым и незастроенным. Туркестанские селения или деревни состоят из. разбросанных домов, стоящих отдельно один от другого. Каждый дом обнесен стеной, окружен садами, огородами и хлебными полями. Несколько таких хуторов, соединенных аллеями тутовых и джигдовых деревьев, составляют, селение. В [100] более многолюдных селениях дома группированы теснее, но нет стен. Китайцы большие селения называют городами, но туземцы называют их язы, т. е. деревня. Относительно туземной администрации, шесть западных городов Восточного Туркестана составляют независимые одно от другого ведомства или округа; так как китайцы не имеют непосредственного влияния на управление, то мы предпочитаем туземное деление.

1-й округ) Кашгарский.

Кашгар один из наибольших городов Восточного Туркестана, имеет 16 тысяч домов, расположен между реками Кизыл и Тюмень, окружен глиняной стеной в 6 сажен вышины, ширины же в основании около 10 аршин, а вверху до 5 аршин; стена в окружности имеет около 12 верст и вооружена шестью башнями. Город имеет двое ворот: на восточной и юго-западной сторонах; первые называются «Сувдавза», а вторые «Кум-давза» (песочные). Улицы, благодаря постоянной сухости воздуха, не грязны, но неправильны, узки и только по двум главным улицам могут проходить двухколесные арбы. Дома глиняные, кроме четырех медресэ и одной надгробной молельни, которые с наружной стороны обложены глазированными на китайский манер изразцами. Город разделяется на две почти равные части; на старый город «Куне-шаар» и новый «Яны-курган», основанный в 1838 году правителем Зурдунбеком. Старый город имеет положение на высоком яру, между тем как новый занимает местность гораздо ниже. Центр города составляет площадь перед дворцом хаким — бека и лежащая около нее торговая площадь (айтга) — площадь соборной мечети. Старый город разделяется на два квартала: чарсу и амбар-ичи, а новый на четыре: урдаалды, устан-буи, юмалак-шаар и анджан-куча. В Кашгаре считается 17 медресэ, 70 школ (мектеб), 8 караван-сараев и 2 базарные площади (айтга и чар-су), — первая перед соборною мечетью, а вторая — в старом городе; от двух ворот до центральной площади «айтга» идут две главные улицы, [101] занятые лавками с мясом и готовыми кушаньями, цирульнями и лавками ремесленников. Улица от площади айтга на чар-суйский базар, покрытая сверху навесом, составляет гостинный ряд. Иностранные купцы занимают лавки в сараях, из которых известнейшие: а) Андчжан-сарай, самый большой и на центральной площади; при этом сарае находится кокандская таможня, для очищения пошлиною привозимых иностранцами товаров, и б) Кунак-сарай, в недальнем расстоянии от вышеупомянутого, на улице, идущей из песочных ворот на айтга, занятого по преимуществу маргеланцами, купцами из города Шахрисебза и авганами. Из других сараев, которые все расположены по вышеупомянутой крытой улице, более известны: уртюпинский, занятый бухарцами и уртюпинскими татжиками, еркендский, аксуйский и еврейский, кроме этих пунктов, при песочных воротах, имеются постоянные базары для продажи хлопчатой бумаги под названием пахта-базар и гун-дан для оптовой продажи дабы. Скот продается в гайчане вне городских стен, около песочных ворот. Для наблюдения за спокойствием города и благочинием, в двух местах имеются «тынза» или «дынуза» — род полиции, одна тюрьма и застава при гун-дане для взимания пошлины с туземцев за производство дабы; сверх того, в городе есть два пруда и канал (устэн), проходящий через весь город. Один пруд лежит против дома хаким-бека, а другой — в квартале Джеу-малак-шаар. В каждую пятницу в городе бывает базар, на который ремесленники из окрестных деревень и городские жители выставляют произведения своего недельного труда. Из селений, принадлежащих к Кашгарскому округу, известны по системе реки Артыш:

1) Группа селений Устюн-Артыш (верхний Артыш), верстах в 25 от Кашгара на север; небольшое селение Аргу на северо-запад от Кашгара и от него в 95 верстах (190 ли), Сааран на речке Термечук; Астын-Артыш (нижний Артыш), иначе Алтын-Артыш (золотой), на северо-восток и от Кашгара в 60 верстах, замечателен гробницей и мечетью, построенными на могиле султана [102] Сутук-Баграхан-Гази, которые служат местом пилигримства для набожных мусульман. Кол-Тайлак при впадении реки Артыш в Файзбат-дарью в 57 верстах от Кашгара на восток. Бишкерим в 12 верстах на северо-восток, между реками. Артышем и Тюменью. По реке Тюмень лежит селение: Муши от Кашгара расстоянием около 70 верст на северо-запад, Самен и Тегусташ или Дчжан-курган, предместья, окружающие Кашгар, первое с северо-западной, а второе с западной стороны; Джинчке и Аббат в 12 верстах на восток от Кашгара, на левом берегу Тюмени; Шантан, на правом берегу реки Файзбат-дарьи ниже соединения Тюмени с Кизылом в 42 верстах от. Кашгара на восток, имеет переправу. Файзбат, большое селение в 52 верстах на южном берегу Файзбат-дарьи, Янгабат на южном берегу этой же реки против Койтоалака в 15 верстах ниже Файзбата. Селения по реке Кизыл: Тугузак в 25 верстах; Тузгун на правом берегу этой же речки в 9 верстах на юг от Кашгара. Селение Ханарык местопребывание алим-ахуна, который считается главой черногорской партии, на юго-восток от Кашгара в 40 верстах на реке Усень или Ханарык, или Яман-Яр. Селение Бурахатай, У фал и Ташмалык лежат у подножья гор к западу от Кашгара; до Ташмалыка считается около 180 верст, а до Бурахатая 60 верст. Из всех селений Кашгарского округа наибольшие: Файзбат до 2.000 домов, Ханарык то же число, Астюн-Артыш 1.500 домов; все они управляются хакимами, правителями и имеют своих алим-ахунов (духовных начальников). В Файзбате бывает базар раз в неделю, в понедельник, в Ханарыке два раза в неделю, в воскресенье и вторник. В окрестностях Кашгара находится несколько гробниц святых, пользующихся большим уважением туземцев и других азиатцев. Гробница Аппак-ходжи лучшее здание во всем Кашгарском округе, лежит в 6 верстах от города, к северо-востоку, на левом берегу реки Тюмени. Она построена из жженого кирпича и украшена с наружной и внутренней сторон цветными изразцами; карнизы убраны рогами горных баранов, [103] коз и оленей, принесенных в жертву; знамена и бунчуки украшают вход и самый склеп. При гробнице находится большая мечеть, построенная одним из сыновей ходжи с прекрасным сфероидальным куполом. Гробница Ак-мазар и Падшахан-ходжа на дороге в Артыш, верстах в 11 от Кашгара. — В самом городе есть гробница Абразык-казы-ходжа; кроме того, есть много других, но поименованные более известны. Китайский город (Маньчен) лежит в 7 верстах на юг от Кашгара, на правом берегу реки Кизыл, окружен стеной в роде кашгарской, имеет двое ворот, с северной и южной сторон, гарнизон его простирается до 5.500 человек.

2-й) Янысарский округ.

Янысар имеет до 8.000 домов, лежит в 70 верстах (По китайским сведениям около 200 ли) на юг от Кашгара, окружен стеной, имеет двое ворот, и два караван-сарая. Главная улица проходит от Еркендских ворот до дома правителя, пред которым устроен пруд и проходит канал; на этой улице сосредоточены все лавки, рестораны и проч.; здесь же расположены и сараи. Недельный базар бывает в воскресенье вне города, перед Кашгарскими воротами, называемыми гай-чак. Из селений, принадлежащих ведомству этого города, более известны: Лаба в 15 верстах от Янысары, на юг, и Терек-тек замечательное по производству хашиша. В окрестностях Янысара из священных мест примечательны: Чилан-лык на юго-восток в 15 верстах и Мазар-Быгим в 15 верстах, по тому же направлению. На дороге в Еркенд есть сад, принадлежащий хаким-беку, с большим прудом, в котором растет лотус. Китайский город лежит в полуторых верстах на запад, гарнизон его, говорят, простирается до 2.000 человек.

3-й) Еркендский округ.

Еркенд самый большой из Туркестанских городов, бывшая резиденция ханов и потом ходящей, стоит между [104] рукавами речки Еркенд-дарьи, вытекающей из Саркола. Главноуправляющий южной дорогой хэ-бэ-амбань имеет местопребывание в китайской крепости этого города. В Еркенде считается до 32.000 домов; город окружен стеной до 8 сажен высоты и до 25 верст в окружности, с 4 воротами, имеет 4 сарая, 70 медресэ и 1 тынза (полиция), близ большой мечети «регистан», по главной улице от ворот Алтын-давза до ворот Кабагат расположены все лавки, магазины, таверны, сараи и, наконец, торговая площадь чарсу. Из кварталов более известный Урда-алды-сока-куль, около которого живут кашмирцы и индусы; Аксакал-кучесы, где живут бадахшанцы и анджанцы. Замечательнейшие здания: дворец хаким-бека, близ Хотанских ворот и регистан — древняя мечеть с высоким минаретом. Базар бывает здесь каждый день с 7 часов вечера, по улице от регистана до пруда Наср-ходжа-кул. Еженедельный базар бывает в пятницу и происходит между китайскою цитаделью и городом. Из Алтынских ворот до ворот китайской цитадели образовалась улица, на которой построены тунгенями рестораны; здесь сосредоточивается вся торговая деятельность.

Из иностранцев в этом городе живут по. преимуществу бадахшанцы, имеющие своего старшину, и торгующие невольниками кашмирцы; кроме того здесь много жителей Малого Тибета балти, которые нанимаются в работу; большая часть извощиков и водовозов из этих горцев. Индусы также имеют свой квартал.

В окрестностях Еркенда поселено множество отпущенных невольников из горных татлшков «Чатрал» и «Вахан», известные здесь под общим именем «рофизов». Из селений, лежащих на северной границе Еркендского округа, замечательны: Барчук, в 380 верстах от Еркенда, при впадении Еркенд-дарьи в Тарим, и Марал-баши, населенные долонами, которые имеют своего хаким-бека и китайский гарнизон в числе 300 человек. На запад от Еркенда лежит селение Саркол, в окрестностях озера Саркола. Возвышенное положение местности и постоянная [105] прохлада, которая там господствует и летом, способствует к успешному разведению тибетских коров. На юге в предгорьях Куэн-Луна и при выходе реки Тызнаб, лежит селение Янги-чупак. На дороге из Хотана в Еркенд расположено известное, в торговом отношении, селение Гума в 200 верстах от Еркенда, имеющее до 200 домов и недельный базар в субботу. В предгорьях Куэн-Луна расположены селения: Санчжу и Кильян, известные по разведению монгольских коров. Из селений, лежащих по реке Тызнабу, известны: Тагбуй, Кук-Яр, Юларык, Каргалык, имеющие своих хаким-беков. Из них Каргалык или Каргалы имеет до 350 домов, замечательно производством грецких орехов, которых 1.000 стоит 30 коп. серебром. В окрестностях Еркенда находится несколько гробниц. Гробница ходжи Мухамед-Шириф-пир, Алтын-Мазар, храм священного волоса (Муй-мубаррак) и главнейшее святилище храм Афту-Моодан в самом городе.

Китайская крепость лежит в двух верстах на запад от мусульманского города, окружена стеной, которая выше и толще кашгарской и имеет 2.200 человек гарнизона.

4-й) Хотанский округ.

Хотан у китайцев «Илца», лежит между реками Каракаш и Юрункаш, окружен низенькой стеной, имеет восемь сараев, из которых три заняты иностранными купцами, а в остальных торгуют торговцы из Ильчи, Каракаша и Юрун-каша; домов считается 18.000. Китайский город находится в двух верстах к западу, имеет 1.400 человек гарнизону. Окрестности города покрыты садами; особенно населено пространство до китайского города, которое, как в Еркенде, образует улицу, где сосредоточена вся торговая деятельность. Хотан замечателен произведением шелковичных червей, производством тонких войлоков, ковров, полушелковой материи машру, тонкой бязи и шелковой материи дараи.

В реке Юрункаше добывают нефрид, который считается лучшим и отправляется в Пекин. [106]

Из селений замечательны: Ильчи, примыкающее с восточной стороны к городу, Каракаш, Юрункаш и проч. Эти селения. имеют значительное население и известны в торговом отношении.

5-й) Аксуйский округ.

Город Аксу имеет — 12.000 домов, расположен при соединении реки Аксу с Кокшалом, окру ясен глиняной стеной, по объему гораздо меньше кашгарской, но с четырьмя воротами. В Аксу шесть караван-сараев; середину города составляет площадь чарсу, от которой на запад до Темурчинских ворот и на восток до ворот Акин идут главные улицы, занятые лавками, ресторанами и проч. В городе считается пять медресэ, базар бывает два раза в неделю: в четверг и пятницу. Аксу замечателен по централизации в нем китайской торговли; не менее важен и в военном отношении, ибо дороги из внутреннего Китая и из Или соединяются в нем. Кроме того, Аксу известен по производству дабы, хорошей доброты, называемой шиша, и кож, которые вывозятся в Хотан, Еркенд и Кашгар. К Аксуйскому округу принадлежит селение Бай (по китайскому Пай) в 205 верстах на северо-восток, замечательное по обширному овцеводству и по производству войлока, имеет до 500 домов. В 40 верстах от него на восток (на границе с кучаским округом) лежит Сайрам, имеющий китайский гарнизон. Из ближайших к Аксу селений известны Кум-Баш и Айкул.

Китайская крепость расположена на расстоянии около одной версты на запад, имеет четверо ворот. В Аксу живет много китайских купцов из торговых домов губернии Шаньси и погонщики верблюдов, по преимуществу из китайских мусульман (хой-хой). Гарнизон его состоит из 600 человек.

6-й) Турфанский округ.

Уш-Турфан, небольшой городок, или правильнее селение, состоит из разбросанных в беспорядке домов; стен и укреплений не имеет; в нем считается до 40 [107] юз-беги (сотенных начальников), следовательно до 4.000 домов, по другим сведениям 6.000. В воскресенье бывает базар. Больших мечетей и медресэ в нем нет. Уш-Турфан известен по пригону скота и по производству хорошего табаку, который вывозится в киргизские орды. В историческом отношении город этот замечателен тем, что в 1765 году, вследствие бунта, все жители были истреблены и на место их переселено до 500 семейств из разных туземных городов, которые были записаны землепашцами (таранчи). Китайская цитадель находится в центре мусульманского поселения и имеет 4 ворот, и одной стеной (северной) примыкает к скале, считается сильно укрепленной, имеет до 800 человек гарнизону.

II. Исторический очерк.

Восточный Туркестан на севере, западе и юге окружен необитаемым поясом горных и негостеприимных стран. Это естественное свойство положения, открытого к востоку и замкнутого на западе, обусловливает собой исторический ход событий и дает особенный характер туркестанской народности.

История Восточного Туркестана показывает до какой степени пограничные условия имели влияние на развитие его народности. С весьма отдаленных времен, со времен династии Хань, в Китае за два века до Р. Х., когда Джань-Цянь или Джань-Кань открыл западный край, и до настоящего времени, Восточный Туркестан был в постоянной зависимости или от Китая, или же от кочевых орд, господствовавших в Монголии и, напротив, не подчинялся политическому влиянию западных своих соседей; даже знаменитый завоеватель Азии Тамерлан, прошедший победоносно Восточный Туркестан, не успел подчинить его своему владычеству.

Замечательно после того, что Восточный Туркестан заимствовал религиозные начала с юга и запада. Буддизм господствовал уже здесь во время династии Хань и держался до IX века, пока не был вытеснен исламом, проникшим [108] из Маврель-награ чрез Болор и Тянь-шань. Конечно, народные учреждения Восточного Туркестана должны были подчиниться законам ислама, но, под влиянием противудействующих начал, эти учреждения потеряли исключительно религиозный характер. За всем тем, влияние ислама не маловажно в политической судьбе этой страны и только входя в ближайшее рассмотрение водворения и развития его, можно объяснить себе образование, дух и значение существующих ныне в этой стране политических партий и открыть причины, вследствие которых ходжи, производящие в наше время столько восстаний, могли приобрести то нравственное влияние, с которым, даже в изгнании, они не теряют своего политического значения.

Нельзя положительно сказать, в какое время буддизм водворился в Восточном Туркестане, но по свидетельству китайских писателей, он существовал там еще при династии Хань. В 140 году города Восточного Туркестана составляли отдельные владения и исповедывали буддийскую веру. Гуэн-Чанг, бывший в них при династии Тан, в 629 г. по Р. Х., также нашел всюду религию Будды, множество монастырей, учителей и святых отшельников, арапов. Город Хотан особенно славится своей индийской культурой.

Очень натурально, что после столь продолжительного господства буддизма, учение Магомета, проникшее в Восточный Туркестан с VIII века, когда аравийские купцы стали посещать этот край, не могло скоро в нем водвориться. Аравитяне встретили в городах большое сопротивление и первыми последователями их были номады.

Китайцы упоминают о кровопролитной войне, которую в VIII веке вели аравитяне в Восточном Туркестане. Мусульманские историки утверждают также, что Шамар, первый арабский правитель Маврель-награ, был убит в войне с китайцами. В IX веке нескольким мусульманским проповедникам, из коих более известны: шейх Хассан-Басри и Абунаср-Самани, удалось обратить в ислам ханов кочевых орд, которые владели городами Восточного Туркестана и были до такой степени сильны, что разрушили [109] владычество Саманидов. Эти турки, с ревностию новообращенных, принялись с мечем в руках вводить всюду учение Магомета. Гробницы туркестанских царей того времени сохранили им титул гази (воителей за веру). Один из них, Сутук-Богра-хан, умерший в 429 году геджры, распространил газат до Турфана и Комула. Обширные места религиозных побоищ около Хотана, а также между Еркендом и Янысаром, называемые шайдан, т. е. местами успокоения блаженных, доказывают, что для введения ислама нужно было много кровопролития. Несмотря на это, область распространения его долго ограничивалась только западными городами. По свидетельству Марко-Поло в XIII веке, жители Комула были идолопоклонниками. Около того же времени образовалось в Восточном Туркестане независимое владение, под управлением монгольских ханов из дома Джагитаева и тогда снова появился в этой стране языческий элемент.

В конце XIV века, в 754 году геджры, хотя один из потомков Чингиз-хана, Туглук-Тимур-хан, владевший землями от Или до Болора и Куэн-Луна, принял ислам от сеида Рашеддина (Сеид, шейх — потомок Магомета) и его примеру последовали многие монгольские и уйгурские эмиры, но и в следующем еще столетии буддизм держался в восточных городах, так что посольство Шах-Рока (сына Тамерлана) в Китай встретило в 1420 году в Комуле великолепные мечети, а возле них языческий храм и только в XVI столетии мусульманство успело окончательно вытеснить буддизм из пределов Восточного Туркестана.

Впрочем, должно считать мусульманскую религию с XIV века господствующею в западной части этой страны. Преемники Туглук-Тимур-хана были ревностные мусульмане и, кроме пожалованья потомкам Рашеддина богатых земель, предоставили им особые права и почет.

XIV и XV столетия особенно замечательны для среднеазиатского мусульманства появлением многих учителей, которые приобрели имя святых и чудотворцев. Самарканд и [110] Бухара были средоточием религиозной учености Востока и развившийся там казуизм достиг, наконец, и Кашгара. Один из сеидов, потомков Магомета, — происходивший в ближайшем колене от Имама-Ризы, ходжа Махтуми-Азям приобрел богословскую известность в Бухаре. Приехавши в Кашгар, он был встречен народным уважением и получил от кашгарских ханов богатые поместья; а после смерти Махтуми-Азями сыновья его: Имам-Калян и ходжа Исаак-Вали были почтены таким же уважением и сделались религиозными патронами мусульман Восточного Туркестана. С этого времени ходжи начали пользоваться большим значением. Ханы: воздавали им почести, а народ оказывал им глубокое уважение. Каждый из двух сыновей ходжи Махтуми-Азяма был окружен толпою последователей, а также множеством фанатических суффи (наибов), дувана (дервишей) и послушников. Таким образом, образовались две партии, отличавшиеся не столько существом учения, сколько характером и качествами лиц, стоявших в главе их. Последователи Имама-Каляна назывались Ишкия, а последователи ходжи Исаак-Вали называли себя Исакия; впоследствии усвоены первым названия белогорцев, а последним черногорцев, которые и поныне существуют.

Вскоре по зарождении этих партий, проявились и враждебные между ними отношения, конечно, сперва религиозного характера, но когда круг каждой партии значительно расширился, когда все население шести городов разделилось на два неприязненные лагеря, тогда к религиозным распрям присоединились и стремления к политическому преобладанию. Такое направление ясно выразилось, когда ходжа Аппак, глава белогорской партии, достиг чрез посредство джунгаров светской власти, оно привело Восточный Туркестан к потере своей независимости, потому что как джунгары, так и китайцы умели воспользоваться взаимною ненавистью белогорцев и черногорцев и, поддерживая одну из сторон, успели подчинит всю страну своей власти.

Аппак-ходжа пользовался большим уважением народа; громкая слава учителя и святого привлекала в Кашгар [111] мусульманское юношество со всего Востока, чтобы под его руководством изучать путь к святости.. Многие владетельные особы Мавриль-награ были его учениками. Гробница его в Кашгаре привлекает множество пилигримов из разных мусульманских стран и в особенности восточно-туркестанцев, которые считают его своим патроном и призывают имя его во время опасности.

Кашгарский хан Измаил, ревностный черногорец, принудил Аппака оставить свое отечество; ходжа пробрался в Кашмир и оттуда в Тибет, представился Далай-Ламе и успел так ему понравиться, что тот отправил его к джунгарскому хон-тай-дзи Галдану с письмом, в котором просил его, Галдана, утвердить Аппака в Кашгаре и Еркенде. Галдан, пользуясь этим случаем, в 1678 году покорил Малую Бухарию и сделал Аппака своим наместником, назначив ему столицей Еркенд, а семейство кашгарского хана увел пленным с собою в Или, где поместил их в мусульманском городе Кульдже. Далай-Лама был так доволен послушанием Галдана, что почтил его титулом бошекту (благословенного). С этого времени, до покорения Малой Бухарии китайцами, страна эта находилась под владычеством джунгаров, которые во внутреннее управление вовсе не вмешивались, а ограничивались данью 400.000 тяньга в месяц. Внутреннее управление имело с древнейших времен ту же иерархию, как и теперь, каждый город имел хакима, правителя, ишкагу — его помощника, шан-беги, газначи, тысячников, сотников и проч. Вследствие этого внутренние раздоры и борьба партий продолжались. По утверждении Аппака, черногорские ходжи, хотя были очень сильны (они имели богатые вотчины: селение Файзбат в Кашгаре, Тугус-кент в Еркенде, Аксарай в Хотане и Ак-Яр в Аксу), однакож вынуждены были оставить Еркенд и ушли в Кашмир.

Вскоре ходжа Аппак, должно быть для того, чтобы оправдать себя в глазах мусульман, которые смотрели на него как на предателя отечества, сложил с себя светскую власть, вызвал из Уш-Турфана брата хана Измаила [112] Мухаммед-Эмиля и, провозгласив его ханом, убедил его сделать набег на джунгаров. Мухаммед-Эмиль вторгнулся в калмыцкие улусы, разбил их стойбища и возвратился с 30.000 пленных обоего пола, скотом и имуществом; но потом до того напугался своего поступка, что бежал в горы, где был убит одним из своих спутников. Аппак снова принял светскую власть. После смерти этого ходжи, вдова его, Ханым-Падша, дочь одного из ханов, женщина властолюбивая и решительная, желая доставить верховную власть своему сыну Мехди, при помощи фанатичных дервишей, успела убить старшего сына Аппака ходжу Яхъю, малолетний сын которого Ахмед спасся бегством в горы, и наконец сама пала также под ножом этих дервишей. Пользуясь раздорами в семействе Аппака, другой брат Измаила хана Акбаш утвердился ханом в Еркенде, вызвал черногорского ходжу Даниеля, который находился в Ходжанде. Кашгарцы, которые были всегда ревностные белогорцы, призвали Ахмед-ходжу и провозгласили его ханом. Между Кашгаром и Еркендом завязалась кровопролитная война. Кашгарцы, вспомоществуемые дикокаменными киргизами, осадили Еркенд, чтобы схватить Даниель ходжу; еркендский хан Ашем, из киргизских султанов, призванный в этот город после того, как Акбаш-хан неизвестно почему, вместе с сыном Аппака Мехди, уехал в Индустан, разбил с своими кайсаками на голову кашгарцев, но вскоре, по проискам ходжей, должен был уйти в свои степи, и светская власть городов Еркенда и Хотана сосредоточивалась в руках Даниель-ходжи. В это самое время калмыки, не имевшие до сих пор времени наказать Кашгар за набег, пришли с большим войском в Еркенд. Даниель-ходжа воспользовался этим случаем, чтобы заслужить внимание джунгаров, со своими еркендцами он присоединился к калмыцкому войску, которое направилось на Кашгар. Кашгарцы после нескольких сражений должны были отворить ворота. Калмыки по выбору народа назначили хаким-бека, а кашгарского ходжу Ахмета увезли, вместе с союзником и семействами их, на Или. [113]

В 1720 году Цабан-Раптан возвратил Даниель-ходжу в отечество с уполномочием управлять шестью городами. По возвращении в Еркенд, ходжа назначил, по своему усмотрению, правителей во вверенные ему города и определил свои доходы по возможности скромно, в год 100.000 тяньга, между тем как Аппак-ходжа получал со 100.000 душ 1.000 тяньга. Старший сын его, ходжа Джеган, находился заложником при джунгарских ханах и сам по временам ездил в Или. Галдан-Чирин по вступлении на престол утвердил за ним прежние права. Таким образом, владычество Малой Бухарии перешло в руки потомков ходжи Исаака, т. е. черногорской партии. По смерти Даниель-ходжи, Галдан-Чирин воспользовался случаем, чтобы разделить власть в Малой Бухарии и потому прислал грамоты и печать детям его, определив старшему ходже Джегану — Еркенд, второму, Юсуфу — Кашгар, третьему, Аюбу — Аксу и младшему, Абдулле — Хотан. Из них особенно был известен кашгарский Юсуф. Мать его была дочь калмыцкого нойона. Молодость свою Юсуф провел при ней, знал хороню калмыцкий язык и грамоту.

Обязанный ханом Давацием жить при нем в Или, Юсуф знал хорошо внутренние раздоры, потрясавшие Джунгарию и, как человек честолюбивый, решился воспользоваться слабостью своих угнетателей, чтобы освободить свое отечество. Под предлогом того, что Кашгар находится в опасности от дикокаменных киргизов, он получил дозволение, от Давация, отправиться на родину. Здесь он начал деятельно заниматься укреплением города и устройством войска. Это было в 1754 году, когда Амурсана обратился к Богдыхану и просил у него войска для покорения Джунгарии. В последнее время калмыки в правители (хаким-беки) назначали людей им преданных и следовательно связанных с ними интересами власти. Некоторые из них, Абдул Вахаб аксуйский, ходжа Сыбек уш-турфанский (известный в китайской истории под именем Хадиса), донесли калмыкам о истинных причинах военных приготовлений в Кашгаре. В тоже время по их проискам кашгарский ишкага [114] Худояр-бек с артышским беком Абсатаром составила заговор, чтобы убыть Даниель-ходжу (Следует: Юсуф-ходжу. — Ред) во время молитвы в мечети и потом отдаться под покровительство того, кто победит: Амурсана или Дебачи. Заговор был открыт и виновник его Худояр-бек казнен. Абсатар и сын казненного Худояра успели спастись и, явившись к Давацию, объявили, что кашгарцы и еркендцы совершенно отложились и что Даниель-ходжа (Т. е. Юсуф-ходжа. — Ред) казнил кашгарского ишкагу за преданность джунгарам. Калмыки, при тех обстоятельствах, в которых они тогда находились, не имели возможности послать войско и потому Даваци решил отправить посланника, чтобы узнать настоящий ход дела. Посланнику приказано было требовать возвращения дикокаменных киргизов племени Кипчак, которое за несколько лет пред тем откочевало чрез Кучу в Хотан, и просить дани, которую города Еркенд и Кашгар не посылали за последние годы, вместе с тем послу дано было тайное повеление, при помощи преданных людей, схватить Юсуфа и еркендского ходжу Джегана и отправить их с семействами в Или. Авторитет джунгаров был еще так силен, что Юсуф-ходжа приказал кашгарцам по прежнему обыкновению встретить посла вне городских ворот, по вместе с тем приготовил 1.000 человек вооруженных людей в своем дворце и поставил сильную стражу в воротах. Замысел калмыков схватить ходжу в Кашгаре не удался, за то в Еркенде при помощи хакима Гази-бека калмыки успели обманом зазвать ходжу Джегана в дом Гази-бека и арестовать его. Известие это в Кашгаре было встречено с большим неудовольствием. Юсуф-ходжа, собравши народ, объявил, что теперь настало время освободиться от ига неверных и представил все безнадежное положение Джунгарии. Воззвание было встречено с энтузиазмом. На городских воротах ударили в бубны, и кашгарцы дали клятву быть верными этому решению. Потом ходжа Юсуф, как независимый и мусульманский владетель, предложил народу привести в Ислам 300 человек калмыцких купцов, которые стояли в шатрах около города, приказав в случае [115] сопротивления предать их избиению. Небольшое число олотов, которые для полицейского надзора находились в городах Малой Бухарии под названием карахаи, были отправлены во свояси, чтобы объявить джунгарскому хану о случившемся. Вместе с тем Юсуф ходжа послал 1.000 человек в Бурчук, чтобы сделать нападение на калмыцкого посланника в том случае, если он возьмет с собою в Или ходжу Джегана, и стал готовить большой отряд в Еркенд. Ходжа Садык, сын ходжи Джегана, избегший ареста, собрал в два дня в Хотане до 7.000 войска и подкрепленный киргизами выступил в Еркенд, взяв с собою в цепях семейство Гази-бека, который был хотанский уроженец, для того, чтобы предать их смерти, в случае если с отцом его приключится несчастие. Гази-бек, получив известие о судьбе своего семейства и о решительных мерах, принятых Юсуфом, совершенно потерялся, тем более его положение было критично, что жители Еркенда обнаружили общее неудовольствие. Ему оставалось одно — просить прощения у ходжи Джегана, который был человек крайне добрый и слабый. Со слезами на глазах и с кораном на голове явился он к ходже Джегану и получил отпущение своим грехам. Гази-бек объявил о происшествиях в Кашгаре и просил дозволение убить джунгарских послов и поднять знамя Ислама. Ходжа отвечал, что убить неверного можно только в сражении и приказал калмыков под конвоем проводить из города и объявить, чтобы впредь не смели посещать эти места. Между тем, Юсуф-ходжа отправил послов в Коканд и Бухару с извещением о свержении ига неверных и с просьбою о помощи; также сделано было им воззвание к вождям анджанских киргизов и к главе их Кабат-мирзе. Независимость трех городов, сложивших с себя джунгарское иго, продолжалась весьма недолго. В это время в Джунгарии произошли события, имевшие впоследствии влияние на судьбу Малой Бухарии.

Амурсана с китайскими войсками явился в 1755 году в Джунгарию. Даваци, не имея возможности сопротивляться, бежал с тремя стами человек чрез Музартский проход [116] в Уш-Турфан. Правитель этого города Ходжам-бек (Хадис) представил его в китайский лагерь, за что получил княжеское достоинство. Таким образом Джунгария, бывшая несколько лет грозою соседей и опасною для Китая, была завоевана без всякого сопротивления.

Войска Поднебесной империи после первой кампании возвратились обратно, оставив в Или генерала Банди с 500 манджуров, чтоб при содействии Амурсаны ввести новый порядок. Амурсана, утвердившись в Или, начал думать о возвращении в зависимость отложившихся городов: Кашгара, Еркенда и Хотана. Послать большое войско Амурсана находил невозможным. Тогда аксуйский правитель Абдул-Вахаб и бек ушский ходжа Сыбек объяснили, что для этого нужно употребить находящихся в Или детей кашгарского ходжи Ахмета. Они говорили, что если послать одного из детей Ахмета с небольшим отрядом и объявить, что они будут назначены владетелями, то Кашгар будет взят без сопротивления, затем сдадутся и другие города, ибо кашгарцы особенно преданы этим ходжам, и в других городах не мало их последователей. С согласия китайского генерала Банди дети Ахмета, Бурханеддин и Хан-ходжа, приобретшие впоследствии печальную известность в китайской истории под именами Бурониду и Ходжи-Чжана, были призваны в Кульджу из Эрен-Хабурга, где они находились в ссылке. Старший из них, Бурханеддин, с войском, состоявшим из олотов и туркестанцев, с небольшим числом китайцев, отправился в Аксу, а младший Хан-ходжа остался заложником в Или. Бурханеддин усилил в Аксу свои войска и пришел в Уш, где был радостно встречен жителями.

Слухи о военных приготовлениях черногорских ходжей до того испугали Бурханеддина и его сообщников, что они не решились идти далее и медлили. Силы Бурханеддина состояли из 5.000 мусульман из Кучи, Аксу, Турфана и долонов, из 1.000 джунгаров, под начальством Даньчин зайсана, и из 400 человек китайцев, под командою Туруптай-даженя, и были далеко недостаточны, чтоб [117] бороться с многочисленным ополчением Еркенда, Кашгара. Хотана и Янысара, подкрепленных соседними ордами киргизов. Между тем известие о приходе войск в Аксу достигло Еркенда. Жители этого города непременно хотели послать на встречу врагу большое ополчение. Юсуф ходжа, кашгарский, сложил с себя управление и в последнее время жил в Еркенде; он решительно отклонял еркендцев от этого намерения, говоря, что ходжа Бурханеддин сам не решится идти далее и что если посланное ополчение потерпит поражение, что легко может случиться, потому что белогорцы могут изменить, а на киргизов нельзя надеяться, — то неудача может поощрить врагов к дальнейшим предприятиям; но еркендцы, побуждаемые ревностию к своим ходжам, горели желанием идти в Аксу, взять этот город и тем разом пресечь замыслы белогорского ходжи. Значительное ополчение, состоявшее из хотанцев, еркендцев и киргизов, под начальством ходжи Яхии, старшего сына Джегана, еркендского шан-беги Худа-Берды, каргалыкского правителя Миргуз-бека направилось на Янысар и, присоединивши ополчение этого города, чрез Артыш вступило на ушскую дорогу.

Между тем, Юсуф-ходжа умер и на его место по обычаю страны подняли на ковре и провозгласили владетелем Кашгара, сына его ходжу Абдуллу под именем Патша-ходжи. Этот новый правитель в помощь еркендцам послал кашгарские войска, под начальством брата своего ходжи Мулина. Соединенные силы Кашгара, Янысара, Еркенда и Хотана чрез Аксай и Какшал достигну ли Уш-Турфана и обложили этот город. Черногорские ходжи послали депутацию осажденным, призывая их кораном и именами общих предков забыть вражду, соединиться с ними и общими силами идти на Или. Бурханеддину уступали Кашгар, Аксу и Турфан, а бекам этих городов предлагали наследственные права. Депутация нашла белогорского ходжу, окруженного китайцами, калмыками и другими, по выражению туземного писателя, нечестивыми, каковы: Абдул-Вахаб бек аксуйский, Алла-кули бек кучаский, Абдрахим бек долонский, кроме [118] того, при Бурханеддине находилось много кашгарских и еркендских ахунов и беков белогорской партии, бежавших к нему. Бурханеддин отвечал, чтобы черногорские ходжи ехали лучше в Или и вымолили прощение у наместника китайского императора и у Амурсаны. В лагере осаждавших было много белогорцев, особенно между начальниками. В то время, когда шли переговоры, белогорцы и киргизы сносились с Бурханеддином. В первом сражении киргизы предались на сторону неприятеля; а вслед затем и большая часть беков с войсками, им подчиненными, так что сами предводители едва избегли плена и, преследуемые киргизами, достигли Кашгара. Бурханеддин, ободренный успехом, выступил на Кашгар. Жители этого города толпами отправились на встречу и совершенно отказались от повиновения черногорским ходжам; к довершению несчастий анджанские киргизы, призванные под предводительством Кабат-мирзы для защиты города, объявили, что они не хотят сражаться против Бурханеддина. При таких обстоятельствах, черногорским ходжам приходилось оставить Кашгар и они поспешили в Еркенд, а кашгарский хаким-бек Хош-Кяфяк, преданный черногорской партии, эмигрировал в Коканд. Таким образом, белогорский ходжа был принят в Кашгар без сопротивления, при радостных криках народа, который на городских воротах бил в бубны и играл на трубах. Вскоре Бурханеддин двинулся в Еркенд, назначив киргиза Кабада кашгарским хаким-беком. Калмыков было при нем уже только 600, а китайцев 200 человек. Черногорские ходжи, понимая всю критичность своего положения, решились оставить отечество и, под предлогом поклонения в Мекку, с семействами приготовились к путешествию.

Ходжа Джеган был человек добрый, благородный, поощрял науки, так что туземный писатель время его сравнивает с веком мирзы Гуссейна. Еркендцы большею частью были черногорцы и личные качества этого владетеля еще более привязывали их к нему. Когда он объявил о своем намерении оставить отечество, то народ со слезами просил [119] ходжу не оставлять их в трудный момент и дал клятву до последней капли крови защищаться против неверных и нечестивых белогорцев. Народ просил только, чтобы хаким-бека Гази и ишкагу Нияза удалить от должностей, ибо первый уже раз показал достаточно свое непостоянство; а второй был белогорец и не скрывал своих убеждений и постоянно находился в сношениях с отцом Бурханеддина — Ахметом. Ходжа Джеган остался, но Гази-бека и Нияза, по доброте и слабости, не хотел арестовать. Белогорский ходжа, явившись под стенами Еркенда, послал в город депутацию и одного китайского мандарина, калмыцкого засайна и некоторых из преданных ему беков. Депутацию представили ходже Джегану, подвергнув ее предварительно унизительной церемонии облобызать порог. На предложение Бурханеддина именем Богды-хана и Амур-Саны сдаться и принять покровительство Китая, ходжа отвечал, что он мусульманский владетель и других отношений к неверным, кроме газата, не может иметь, а письмо велел разорвать и бросить в огонь. Началась осада; вылазки, произведенные осажденными, были всегда весьма удачны и осажденные одерживали верх, пока ишкага Нияз, прельщенный обещанием получить место еркендского правителя, и другой Ашур-Кузи-бек, глава придворных самого ходжи, не составили заговор, который хотя и был открыт, но по слабости ходжи остался безнаказанным, несмотря на то, что народ требовал казни виновных. Еще некоторое время продолжалась безуспешная осада, пока при одной вылазке один из сыновей ходжи Джегана Инаят-ходжа был убит, тогда правитель Гази-бек, пользуясь всеобщим упадком духа, решился исполнить давно задуманный план — передать город в руки неприятеля. Он тайно сносился с Бурханеддином и получил от него обещание сделать его после наследственным беком в Еркенде. Он представил необходимость сделать общую и решительную вылазку под предлогом того, что город претерпевал чрезвычайный недостаток в жизненных припасах; — ходжа, не понимая коварных намерений бека, сделал воззвание, чтобы все жители города, от мала: до велика [120] ополчились во имя газата, ибо умершие на этом пути будут блаженны (шаид), а убившие — гази (воители за веру); 40.000 человек еркендцев вышли за городские ворота и отбросили неприятеля с позиции; в этот самый момент Гази-бек бросил знамя и обратился в бегство и тем произвел всеобщее смятение. Киргизы, под начальством Кабада стоявшие в резерве, ударили свежими силами на бегущих еркендцев, которые, столпившись в городских воротах, давили друг друга и почти все пали под копьями бурутов. Жители города пришли в уныние; Гази-бек продолжал свои козни. Ходже Джегану оставалось одно: убить Гази-бека или оставить город, он избрал последнее. Ночью чрез Махасарские ворота вышли из Еркенда все члены фамилии черногорских ходжей с детьми и женами и по каргалыкской дороге направились в горы, чтоб пробраться в Индию. На другой день жители города, узнав о бегстве ходжей, отворили ворота и Гази-бек торжественно ввел Бурханеддина в Еркенд. Новый ходжа тотчас послал пятисотенный отряд для преследования бежавших под начальством долонского бека Рахим-кулы и киргиза Абдуллы, которые догнали их во время переправы чрез реку Заравшан. Ходжи защищались отчаянно; один из них, Эрке, сын Юсуф ходжи, пал в драке; наконец, ходжи перешли реку, которая по берегам была покрыта льдом, но в таком состоянии, что продолжать дальнейший ход не имели возможности. Только один молодой принц из этой фамилии, Назар-ходжа, спасся с двумя товарищами в Индию, а остальные сдались. Киргизы, ограбивши их дочиста, привезли в Еркенд, где они чрез несколько дней были казнены. Таким кровавым путем белогорцы достигли снова всеобщего преобладания. Впоследствии Бурханеддин, соединившись с братом своим Хан-ходжой, поднял в 1758 году, восстание, которое хорошо известно из китайских историков. После трехлетней упорной войны Бурханеддин и ходжа Хан, разбитые илийским цзянь-цзюнем Чжаохой и помощником его Фудэ, бежали в Бадахшан, где и были убиты правителем этой страны Султан-Шахом (у [121] китайцев Султан-Ша), а головы их представлены в китайский лагерь. Из всей фамилии Аппаков спасся один малолетний сын Бурханеддина — Сарым-Сак или Саали-ходжа, из остальных: четыре убиты в сражении, двое попались китайцам и отведены в Пекин. Это случилось в 1758 году.

С этого времени Малая Бухария сделалась провинцией Китайской империи. Чтобы упрочить свои завоевания в Западном крае, китайцы основали в 1764 г. на реке Или, на месте, где был курень джунгарских ханов, город Хой-Юань-Чен, известный у нас под названием Кульджи. Джунгария, оставшаяся пустою, после избиения полумиллиона олотов, была населена китайцами из провинции Гань-су и для дальнейшей колонизации сделано постановление, по которому эта страна сделана местом постоянной ссылки преступников. Для охранения страны переселены манджуры, солдаты зеленого знамени, и образованы военные поселения в Илийском округе из Сибо, Солонов и Дауров. Для обработывания земли 7 тысяч семейств мусульман записаны в казенные землепашцы (таран), остатки истребленных джунгаров получили определенные места для кочевок. Для управления завоеванным краем назначен был цзянь-цзюнь с тремя товарищами, из которых один должен жить в Тарбагатае, а другой в Малой Бухарии. Относительно Малой Бухарии, которая оказала более сопротивления, китайцы были осторожны: внутреннее управление оставлено на прежних основаниях, только для поддержания внутреннего спокойствия, в значительных городах расположены гарнизоны, для охранения границ поставлены пикеты и для быстроты сообщения устроены станции. Столь успешное покорение Джунгарии и Малой Бухарии возбудило в китайцах воинственный дух и жажду завоеваний. В правление Цянь-Луна, китайцы, повидимому, хотели повторить времена династии Тан. В 1756, 1758 и 1760 годах китайские отряды вступили в земли Средней Орды. Падение сильной Джунгарии, бывшей грозой для Средней Азии, и, наконец, завоевание единоверной Малой Бухарии. навели на всю Азию панический страх, тем более, что по [122] господствовавшему преданию суеверные мусульмане верили, что пред окончанием света китайцы покорят весь мир. Владетели киргизских орд: Средней — Аблай, Малой — Нурали и бурутские старшины спешили войдти в сношения с Поднебесной империей. Аблай в 1766 году признал себя вассалом Богды-хана и получил княжеский титул. Нурали послал посольство в Пекин. Кокандский владелец Эрденя-бий (у китайцев Одона) в 1758 году, а впоследствии преемник его Нарбута-бий (у китайцев Налапота) также признали покровительство Сына Неба. Несмотря на эту видимую покорность, азиатцы были сильно встревожены, особенно когда в 1762 г. явились к хану Средней Орды Абуль-Мамету и султану Аблаю китайские послы с 130 человеками и объявили, что по воле Цянь-Луна они намерены, с наступлением весны, послать войско в Туркестан и Самарканд и для препровождения войска просили людей, лошадей, быков и баранов. Эрденя-батыр, овладевший в то время Ташкендом, владетель Ходжанда и Урятюпы Фазыл-би и киргизские султаны послали письмо к авганскому владетелю Ахмет-шаху, сильнейшему из азиатских владетелей в это время, и просили его спасти мусульманский мир от нашествия неверных.

Сын Бурханеддина и кашгарские эмигранты странствовали по всем мусульманским владениям, также прося помощи против китайцев. Страх китайцев был так силен, что средне-азиатские владельцы забыли на время междуусобные раздоры и составили союз, во главе которого явился Ахмет, владетель Кандагара, основатель династии Дураниев, сильнейший владетель Средней Азии. Весной 1763 г. пришли авганские войска и стали между Кокандом и Ташкендом. Депутации от Ахмета были посланы во все мусульманские страны, приглашая всех правоверных на газат «войну за веру». Торговые сношения средне-азиатцев с Китаем были прерваны, к чему убеждали и киргизов. Посольство, отправленное от Ахмета с требованием отдать Восточный Туркестан ходже, было дурно принято в Пекине. Туркестанцы ожидали своего избавления и клятвенно обещались бороться [123] за независимость, а жители Уш-Турфана, надеясь на помощь мусульман, произвели в 1765 году восстание, вследствие которого город этот был совершенно истреблен. Авганский шах был, однакоже, занят войной с сейками, а другие средне-азиатские владельцы были так слабы, что явно не смели враждовать с Китаем и, таким образом, эта лига кончилась ничем; она имела, впрочем, то значение, что виды Китая распространить свои пределы до Ташкенда, Сайрама, Сузаа и Туркестана, принадлежавших джунгарам, были остановлены, только Бадахшан, преданный проклятию за убийство ходжей, пострадал чувствительно. 15.000 авганский корпус опустошил эту страну, а владелец его Султан-шах был казнен. Поступок этого владетеля относительно ходжи был источником всех несчастий, которые до сих пор тяготеют над этой страной.

На западе распространение владычества Китая ограничилось естественными рубежами Восточного Туркестана и союзом, готовым к сопротивлению. На северо-западе граница Китая примыкала к кочевьям киргизов и бурутов и представляла мало естественных препятствий.

Менее фанатичные жители северо-западных границ сами искали покровительства Богдыхана. В 1763 году, по просьбе киргизского посольства, Богдыхан дал грамоту, дозволявшую кочевать киргизам на местах, остававшихся пустыми после джунгаров, т. е. в степях между Балкашем и джунгарским Алатау. Китайцы требовали за это, чтобы киргизы со 100 лошадей и рогатого скота давали одну голову, а с 1.000 овец одну. Для сбора этой дани ежегодно посылали отряды: два из Или и по одному из Тарбагатая и Кашгара. Один из илийских отрядов шел чрез Каратал на Аягуз, где соединялся с тарбагатайским, другой чрез Сенташ обходил по северному берегу озера Иссык-куля, огибал западную его оконечность и потом по Заукинскому проходу шел вверх по течению Нарына до впадения в него реки Шар-крат-ма (впадает с левой стороны); здесь устроен был мост. Кашгарский отряд чрез Теректы поднимался на Аксайское плато, потом чрез горы Биш-Билчир на р. Атбаш [124] и там по проходу, образуемому течением Чар-крома, выходил на Нарын. Отряды эти менялись таблицами и возвращались по тому же пути обратно. Обыкновенно отряд сопровождали китайские купцы, которые на пути меняли свои товары на скот. Отряды эти назывались разъездными, а путь их следования — разъездной границей. Кроме того, китайцы открыли в Кульдже и Чугучаке торг с киргизами. Богдыхан утверждал грамотами их ханов и посылал чиновников при отрядах для сжигания траурной кущи по умершим султанам. Вследствие этого илийский цзянь-цзюнь имел титул главнокомандующего поколениями заграничных ханов, и в китайском уложении о внешних сношениях появился параграф, определяющий порядок посылки ко двору киргизов и бурутов и право наказывать смертью этих кочевников за нарушение спокойствия.

Восточный Туркестан после ужасных последствий ушского восстания должен был покориться своей участи и нести налоги, определенные Китаем. Таков был ход вещей до 1825 года, когда авторитет китайского могущества одновременно поколебался, как в Малой Бухарии, так и между бурутами и киргизами. Основание внешних округов в Средней Орде и появление русских отрядов на семи реках и в кочевьях Багу уничтожили влияние Китая между киргизами и бурутами, а восстание в Малой Бухарии, произведенное потомком Сарым-Сака, Дженгир-ходжей, показало средне-азиатцам, что китайцы не так страшны, как казались прежде.

Обращаюсь к обзору действия этого ходжи, потому что они имели большое влияние на последующие события.

Из предыдущего очерка видно, что города Восточного Туркестана, лежащие на восток от Кучи, не принимали участия в исторической ее жизни, особенно при ходжах. Вследствие близкого соседства Китайской империи, они подвергались более ее влиянию. При династии Хань здесь были военные поселения китайцев, потом в Турфане и Комуле образовалось турецкое владение Ой-Хор, под владычеством Китая. При династии Юань Комул и Турфан принадлежали к уделу Хубелая, а другие города Малой Бухарии достались [125] в наследство детям Джегатая. Впоследствии, когда Малая Бухария управлялась независимо, восточная часть еще признавала вассальство Минского дома, только в последние годы этой династии она была предоставлена собственным силам и поневоле подчинилась владычеству джунгаров. В самом начале управления Манджурской династии, комульский бек вступил в подданство Китая, и император Кан-си был сам в этом городе, а Турфан с беком своим Амиль-ходжей, наказанные джунгарами, отдались под покровительство императора Юн-Чжена и были переселены в города, лежащие около китайской стены Аньси-чжеу и Ша-чжеу и только в 1755 году возвращены в свои земли. Влияние ходжей здесь не распространилось. По этим причинам китайцы всегда отдавали преимущество и исключительные права туркестанцам восточных городов. Князья двух городов получили наследственные титулы цзюн-ван (князей), и император Цян-Лун, желая привязать к себе туркестанцев, женился на одной из комульских княжон. Если эта политика Китая имела успех в восточной части Восточного Туркестана, за то западные города, пользовавшиеся большой свободой, не могли привыкнуть к новому порядку вещей. Обуреваемые духом независимости, привыкшие в постоянных раздорах и войнах к беспокойствам и, наконец, под влиянием фанатических соседей западной части Восточного Туркестана, питали ненависть к китайцам. Ушское восстание показало Китаю всю ненадежность этих городов, в которых только страх и крутые полицейские меры могли удержать спокойствие народа. Не доверяя туземцам шести городов, китайцы стали назначать в высшие туземные власти комульцев и турфанцев, несомненно им преданных, и держать сильные гарнизоны. Страх, возбужденный избиением уш-турфанцев, и вера в непобедимость китайцев удерживала народонаселение. шести городов от явного возмущения, хотя жестокости и лихоимства правителей до крайности раздражали народ. При таком положении дел ходжи в своем изгнании сделались для народа предметом особенного почитания. Они поддерживали связи свои с отечеством, [126] благодаря тому, что китайцы хотя внесли вместе с своим владычеством известную систему замкнутости, но по недостатку скотоводства в пределах Малой Бухарии и, наконец, из желания сбывать свои произведения, были поставлены в необходимость открыть шесть городов Малой Бухарии, лежащих близ границ, для торговли с бурутами и жителями соседних азиатских стран. Привиллегия, данная иностранцам, доказывает, между прочим, что китайцы хорошо понимали всю выгоду и необходимость этих торговых связей. Тариф китайский был таков: со скота, пригоняемого иностранцами, брали натурой 1/30, между тем как туркестанцы и кочевые подданные Китая платили 1/20.

Право свободы иностранной торговли не распространялось на Комул, Турфан, Харашар и Куча. Это обстоятельство поддерживало в шести городах связь с изгнанными ходжами. Таков был ход вещей до 1825 года. Сильное неудовольствие было скрываемо туркестанцами и они, повидимому, терпеливо несли свою участь. Спокойствие не нарушалось до 1816 г., но в этом году Зияведдин, ахун черногорской партии, живший в селении Ташмалык, в 180 верстах от Кашгара, и происходивший от наиба черногорских ходжей, поднял знамя восстания и, удалившись в горы, при помощи киргизов, делал нападения на китайцев. Хотя он и был пойман и казнен, но восстание продолжалось под предводительством сына его Ашряб-бека, который вскоре был пойман и подвергся той же участи. Малолетний сын Зияведдина Субухеддин отвезен был в Пекин и по совершеннолетии казнен. Восстание это не имело важных последствий, потому что глава его был не ходжа, но замечательно, как последняя попытка черногорцев, составлявших до сих пор патриотическую партию, но вследствие обстоятельств, о которых скажем ниже, сделались противной стороной, т. е. более преданными китайцам не из любви к ним, а потому, что на сцену выступили белогорские ходжи, как законные претенденты на кашгарский престол. Черногорцы, хотя ненавидят китайцев, но еще более ненавидят белогорцев. [127]

Сарым-Сак-ходжа, после долгих странствований по разным средне-азиатским владениям, в конце своей жизни поселился в Коканде, чтобы быть ближе к Кашгару и оттуда получать свои доходы. Белогорцы стали эмигрировать в Коканд и Средняя Азия наполнилась кашгарцами, которые везде и всюду рассказывали с преувеличениями о несчастиях своего отечества, о несправедливостях, жестокостях и притеснениях китайцев, рассказывали, что неверные отнимают, у них жен и дочерей и препятствуют свободному отправлению веры. Несчастие и кровавый конец двух кашгарских ходжей всегда возбуждали в азиатцах много сочувствия. В начале 1820 годов снова в Азии поднялся этот вопрос. Кашгарцам оказывали всюду большое уважение. Эмигранты этой нации разъезжали из одного города в другой, собирая приношения для предполагаемого газата. Рассказы их о судьбе своей родины производили желанное действие: исторгали слезы, увеличивали приношение и представляли их самих мучениками в глазах мусульманского народа. В Бухаре публичное чтение книги Абумуслим, в которой говорится о том, как этот государь воевал с неверными, было запрещено, потому что молодежь, под влиянием впечатления этого чтения, отправлялась в Персию, чтобы достигнуть богоугодного звания гази или чтобы приять блаженную смерть шеидов, которые, по корану, идут прямо в рай. Бухара была в мире с Персией, а это увлечение грозило разрывом.

Кашгарские эмигранты своими рассказами производили впечатление в этом же роде. Известный Султан-хан умевший соединить враждебные колена туркменцев в одно целое и производивший набеги на Персию, был, по свидетельству Муравьева, кашгарец.

Завоевание Бадахшана кундузским эмиром, который переселил жителей этой прекрасной страны в свои болота, было сделано, как говорят азиатцы, вследствие памяти о ходжиях, тем более, что Мурат-бек был в родстве с. Сарым-Саком. Сарым-Сак-ходжа имел трех сыновей: Мят-Юсуф-ходжа, Пахавведдин-ходжа и Дженгир-ходжа; старший жил в Бухаре. [128]

После переведения ходжей в Коканд, китайцы вступили в сношение с кокандским ханом. Китайское посольство, при помощи даров, убедило кокандского хана подвергать строгому надзору ходжей и обязалось ежегодно давать за то кокандцам по 200 ямб. Переводчик Назаров, — бывший в Коканде в 1813 году, видел у кокандского хана Омара китайское посольство.

Дженгир-ходжа, родился в 1783 году, он был человек предприимчивый и умный и, познакомившись с состоянием Китая, зная преданность к своей фамилии туземцев, решился поднять восстание. Пользуясь смертию хана Омара в 1822 году, Дженгир бежал из Коканда в кочевья дикокаменных киргизов и там начал готовиться к походу на Кашгар. Таким образом, Дженгир положил основание постоянным восстаниям, которые не прекращаются до сих пор. Они известны у китайцев под названием бунтов, а у азиатцев под почетным названием «газата». В первый раз Дженгир, с соколиной охоты в окрестностях Коканда, решился вдруг, без приготовлений, отправиться к дикокаменным киргизам и успел их уговорить идти на Кашгар. Родоначальник киргизского колена Чон-Багыш Суранчи подступил к городу, ограбил окрестные селения, но скоро был прогнан. Эта первая попытка ходжи известна у китайцев под названием: «бунта бурута Суранчи». После этой неудачи, Дженгир странствовал в горных владениях Болора и в киргизских улусах, пока не попал к киргизам рода Саяк. Значительные вожди этого племени Атантай и Тайлак сделались ревностными его сподвижниками. Верховье р. Нарын, сборное место киргизских стойбищ, сделалось местом постоянного пребывания ходжи. Дженгир умел приобрести между киргизами славу святого и боговдохновенного. Тянь-шанские киргизы всегда принимали ревностное участие в делах Кашгара и потому заимствовали от кашгарцев уважение к ходжам. Народные легенды их с большим уважением говорят о ходжах; особенно о последних белогорских братьях и, вообще говоря, киргизы по преимуществу белогорцы. Дженгир со своими кочевыми [129] партизанами делал несколько набегов на Кашгар, всегда, впрочем, безуспешно, но один случай поощрил его к дальнейшим действиям и увеличил число его сектаторов. Китайцы, чтобы окончить разом тревожившие их набеги, отправили 500 человек солонов и сибо, под предводительством амбаня, чтобы врасплох напасть на аул Атантая и захватить Дженгира. Замысел был веден с большим искусством. Киргизские вожаки провели отряд вверх по реке Тоин чрез Чадыр-куль на берега Нарына, несколько ниже укрепления Куртки, где стоял аул Атантая, китайцы шли только по ночам и никто не знал о их движении, но к счастию Дженгира, его в это время не было у Атантая, а потому китайцы, ограбив аул, возвратились назад. Киргизы и Дженгир, бывшие на каком-то торжестве, получили сведение о случившемся в аулах Атантая, настигли китайцев в узком проходе. Би-Чебылды, из рода Бассыз, атаковал их так стремительно, что только один китаец мог спастись, а остальные были изрублены вместе с своим генералом. Это дело было принято за чудо и Дженгир начал действовать решительнее. Он поспешил уведомить о своей победе кокандского хана, уратюпинского владетеля, кундузского эмира; агенты его были разосланы в разные кочевые племена узбеков, кайсаков и бурутов. Весь 25 год прошел в приготовлениях. Кашгарские эмигранты, кокандские сипаи, узбеки колен Юз, Кипчак, Тюрк и другие мусульманские воины, горные таджики в своих черных костюмах, спешили под знамя аппаков. Многие кокандские чиновники оставили свои места, чтобы идти в газат.

Весной (в мае) 1826 года Дженгир со своими войсками, которыми командовал бывший комендант кокандского города Анджана Иса-датха, расположился лагерем в селении Бишкирим и увеличив свои силы жителями селений Кашгарского округа, на равнине Давлет-Бах на правом берегу р. Тюмени разбил наголову китайцев, вышедших на встречу под личным наблюдением илийского цзянь-цзюня.

При этом горные таджики дрались с особенным [130] мужеством — черное и узкое платье их было причиной слухов, распространившихся в то время об участии англичан, которых никогда не было. Китайцы заперлись в свою цитадель, а ходжа, при радостных криках народа, вступил в Кашгар. Дженгир, занявший Кашгар, принял титул сеида Дженгир-султана и учредил придворные и военные чины по образу кокандскому. В достоинство мин-баши возвел кокандского датху Иса, все кашгарские беки были оставлены при своих местах, только китайский колпак с шариком и павлиным пером они переменили на чалму и стали ездить на кокандском седле и кокандских лошадях. Правитель Кашгара Мят-Сеид-ванн, комульский уроженец, за оскорбительные отзывы о ходже и за притеснение народа, по суду ахунов, был приговорен к смертной казни. Города: Еркенд, Янысар и Хотан восстали против китайцев, перерезали гарнизоны и разрушили до основания китайские крепости, а ополчения их спешили в Кашгар на службу к ходже.

В июне месяце пришел кокандский хан с 15.000 войска, он жаждал славы и не мог быть равнодушным свидетелем этих происшествий. Неизвестно почему Дженгир встретил его весьма неблагосклонно, так что хан, предоставленный собственным средствам, сделал несколько штурмов на китайскую крепость и потерял до 1.000 человек своих солдат. Чрез 12 дней вернулся он обратно и начал бить монету с титулом гази. Между тем Дженгир вел осаду китайской крепости. Лишенные воды и провизии, китайцы на 70-й день осады должны были прекратить оборону. Мандарины лишили себя жизни, а остальные китайцы ночью успели выйдти из крепости и только за Тишикташским караулом в горах были настигнуты кашгарцами и избиты за исключением 400 человек тунгеней и китайцев, принявших ислам. Гарнизон в Кашгаре состоял, по одним сведениям, из 10.000, а по другим — из 8.000 чел. под начальством илийского цзянь-цзюня И-Я, имевшего звание гуна. После того ходжа отправил своих послов в Коканд с 400 человек китайцев, в Бухару, Кундуз, [131] Балх, Хиву и в кочевые племена. Эммисары ходжи доходили до киргизов Большой Орды. В ожидании помощи от средне-азиатских мусульман, Дженгир не воспользовался своим успехом и, медля, дал время китайцам собрать войска. Еслиб Дженгир, после взятия кашгарской крепости, двинулся прямо на Аксу, то, конечно, весь Восточный Туркестан был бы в его руках и даже Кульджа подверглась бы опасности. Дженгир умеренной политикой умел привязать к себе самых усердных приверженцев китайского правительства и многие беки разделяли впоследствии все его бедствия; народ питал к нему неограниченную любовь. Наконец, Дженгир старался привязать к себе и черногорцев, давая им должности. Если верить рассказам, то калмыки пришли в такое брожение, что китайцы отказались употребить их против ходжи, ибо они дезертировали в больших массах. Мусульманское население в городах, оставшихся у китайцев, даже в самой Кульдже, начало думать о избавлении. Многие заговоры были открыты китайцами и виновники их сосланы в южные губернии, между тем, происки кокандского хана произвели в войсках ходжи раздоры, так что он должен был лишить Ису звания мин-баши и назначить на его место кашгарца; но перемена эта не изменила положения дел и медленность Дженгира лишила его плодов первых удач, китайцы имели время оправиться и в Кульдже стали сосредоточиваться их войска.

Дженгир имел до 200 т. человек войска вооруженного чем попало, имел несколько пушек, взятых у китайцев, ружья обыкновенные и китайские крепостные, которых прислуга состоит из трех человек, кроме того, у него были замбураки, верблюжья артиллерия. Киргизы содержали разъезды, из них были составлены партизанские отряды для грабежа китайских транспортов с провиантом и фуражом; глава их Атантай имел большой вес в совете ходжи, который, отдал ему дочь бывшего хаким-бека.

В сентябре месяце пришли в Аксу 70.000 китайцев, ими начальствовал джун-тан, высший китайский сановник.

До февраля китайцы стояли в Аксу, только после нового [132] года выступили в Кашгар. Сильное ополчение городов: Кашгара, Еркенда и Хотана, средне-азиатские волонтеры и дикокаменные киргизы, — вспомогательные отряды из Кудусы, Урятюпы и таджиков выступили против китайцев. Китайцы шли в стройном порядке и встретили неприятеля пушечной пальбой. Солдаты из провинции Сы-чуань, одетые в чалмы и кокандские халаты, смешались с ополченцами Дженгира и произвели в них беспорядок. Кокандцы первые пришли в замешательство и обратились в бегство, а за ними и все ополчение, так что ходжа едва успел спастись в горы, потеряв владычество, продолжавшееся 9 месяцев. Китайцы, ободренные успехом, отправили для преследования Дженгира, большой отряд, который приблизился к городу Ош. Это движение напомнило кокандцам опять кончину мира. Хан собирал войска и все были под влиянием фанатического страха. Между тем Дженгир, собравши полчище дикокаменных киргизов, снова сразился с китайцами и изрубил их. Исхак-ванн, родом из Куне-Турфана, человек хитрый и вполне преданный китайцам, назначен был правителем Кашгара; он деньгами склонил на свою сторону некоторых дикокаменных киргизов и чрез, своих агентов уверил Дженгира в своей преданности и готовности сдать ему Кашгар и, наконец, при помощи чон-богышского бия из рода Машак успел изменнически захватить Дженгира и предать его в руки китайцев. Отправленный в Пекин, он чрез несколько лет был, как, мятежник, изрезан на части.

Восстание Дженгира, окончившееся в 1828 году, хотя продолжалось всего 9 месяцев, имеет чрезвычайное значение по своим последствиям. Свои набеги Дженгир облек в законную форму домагательств претендента, ищущего наследственные права, а имя «газата», священной войны, возбуждало сочувствие фанатических мусульман Средней Азии. После дженгирского восстания обнаружилась вся слабость китайцев, которые до тех пор для азиатцев казались непобедимыми. Кашгарские патриоты ожили духом и получили новую и сильную надежду к возвращению [133] самостоятельности своего отечества, а народ Восточного Туркестана, переносивший с таким терпением все несправедливости китайских чиновников и своих беков, смотрел на ходжей, как на верных защитников, готовых всегда, с оружием в руках, отстаивать его права.

Кокандцы приобрели то политическое влияние, которым они пользуются ныне.

Полномочный Наян-Чэн, которому поручено было устроить западный край, принял крутые меры к прекращению подобных событий на будущее время. Вся тяжесть мер пала на бедных туземцев, которые подверглись казни, дома их были разорены, а имущество конфисковано. Зная коварные поступки кокандского хана и чтобы наказать его за участие в восстании, полномочный решил арестовать всех кокандских купцов, как мятежников, и прервать все сношения с этим владением. Китайцы имеют убеждение, что все народы зависят в торговом отношении от них, а потому полномочный считал лишение торговых связей для кокандцев высшим наказанием. С этою целью устроены были в селении Тугузак в 20 верстах от Кашгара, и в селении Лянгар, в 40 верстах от Еркенда, таможенные заставы и при них торговые дворы. С приближением каждого каравана к пикету, встречали его китайские солдаты при доверенном офицере, который еще вне аула записывал количество прибывших людей, число тюков и товаров, препровождая их на торговый двор; потом приезжал другой чиновник, под надзором которого производилась расторжка. Во все время торга приезжающие купцы находились безвыходно под строгим караулом, и по окончании промена караван сопровождался обратно за черту китайских владений, под конвоем того же офицера, который встречал караван при въезде. Чтобы сделать эти стеснения еще более чувствительными, китайцы вошли в сношение с бухарцами и кундузцами и приглашали их привозить свои товары, но эти купцы должны были также подвергаться всей стеснительной системе, изобретенный для анджанцев. Дикокаменные киргизы, хотя заслуживали наказания наравне с кокандцами, но [134] так как, по недостатку скотоводства в области шести городов, китайцы находятся постоянно в зависимости от них, то должны были допустить их и даже приглашать к пригону скота. Купец Пиленков рассказывает, что во время войны с Дженгиром, в Аксу сделалась такая дороговизна, что китайцы двух баранов покупали по ямбу (113 рублей), а в Кашгаре по 30 рублей серебром. Меры китайского правительства достигли цели. Вся Средняя Азия и Авганистан пользовались чаем, привозимым чрез Коканд из Кашгара, и употребление чая вошло в повсеместное употребление.

В 1829 году стеснения в торговле чаем до того сделались обременительными, что кокандцы решили с оружием в руках открыть себе торговлю.

Мадали-хан, человек молодой, склонный к роскоши и разврату, умел, однако ж, выбрать таких способных помощников, какими были мин-баши, Хак-кулы, узбек из племени Юз и кушбеги Ляшкар, персидский раб, возведенный Мадали-ханом до высших должностей и назначенный потом ташкендским наместником с титулом беглер-бека. При помощи этих визирей Мадали завоевал горные владения: Каратиген, Дарваз, Куляб и распространил свое влияние на все бурутские племена, на Большую Орду и частью даже на Среднюю. Первая половина царствования этого хана была блестящим временем военной славы кокандцев и потому понятно, что Мадали начал деятельно готовиться к войне с китайцами. Чтобы не встретить сопротивления туземцев, которые вообще были тогда нерасположены к кокандцам, и чтобы пользоваться их содействием, Мадали-хан вызвал, тайно от бухарского эмира, ходжу Мэд-Юсуфа, старшего брата Дженгира, который постоянно жил в Бухаре. После этого хан сделал воззвание ко всем жителям ханства, объявив, что он, как мусульманский владетель и сосед, не может быть равнодушным зрителем тягостного ига неверных, которые взимают неправильные налоги, насильствуют жен и дочерей мусульман и проч. Для вящшего возбуждения сочувствия, он присовокупил к этому небывалый факт, что китайцы оскорбляют мусульманские [135] святыни и препятствуют свободе к отправлению веры, и потому, внимая воплям правоверных кашгарцев, он хочет освободить их от рабства и возвести Мэд-Юсуф-ходжу на престол предков.

В сентябре 1830 года Мэд-Юсуф-ходжа с войсками кокандскими — 20.000, ташкендскими — 15.000 и горных татжиков — 2.000, из Каратигена, всего с кашгарскими эмигрантами до 40.000 человек, при 10 замбураках на верблюдах под начальством самого мин-баши Хак-кулы, тестя ханского Мяд-Шарифа и ташкеидского куш-беги Ляшкара выступил в поход. Китайцы, знавшие о военных приготовлениях кокандцев, вышли к ним в числе 3.000 человек на встречу, чтобы не допустить к границе, но были наголову разбиты при урочище Мин-Юль. После того Хак-кулы, еще раз разбивший китайцев, взял Кашгар и ввел Мэд-Юсуфа-ходжу в управление. Куш-беги Ляшкар овладел Янысаром, Еркендом и Хотаном, прошел до Аксу, предавая мечу всех, которые оказывали сопротивление и распростер свои разъезды до Музартского прохода. Китайские войска находились в Карашаре и медлили выступлением. В Кульдже стали собирать от калмыков верблюдов и торгоуты должны были дать до 2.000 человек, которые шли неохотно.

Между тем враждебные действия бухарского эмира заставили кокандского хана отозвать Хак-кулы, занятого осадою кашгарской цитадели, и в ноябре месяце кокандские войска возвратились обратно. Мэд-Юсуф-ходжа, видя невозможность удержаться одному и будучи человеком миролюбивого характера, возвратился также в Коканд. Владычество его продолжалось ровно 90 дней. Во время этой войны было переселено в кокандские владения до 70.000 кашгарцев, которые были поселены на Сыр-Дарье, ниже Ходжанта, в урочище Далвас и в Ташкенде, где они основали селение Янышар. Все эти кашгарцы получили десятилетнюю льготу. Кроме того, кокандцы в эту войну захватили до 500 человек китайцев, взяли множество оружия и награбили немалое количество чаю и серебра. [136]

Положение западного Китая в этом году было затруднительное. В губернии Шан-Си обнаружилось восстание и инсургенты действовали с успехом; Баркуль был взят магометанскими мятежниками и жители его побиты, поэтому только в январе стали в Или сосредоточиваться войска, в то время уже, когда кокандцы оставили Кашгар.

Весною 1831 года кокандцы начали войну с дикокаменными киргизами. Хак-кулы с 7.000 сипаев разбил в верховьях Нарына улусы Саяков, взял в плен предводителей их: Атантая и Тайлака и возвратился с множеством скота, имущества и пленников обоего пола, а ташкендский куш-беги преследовал бугинцев и вторгнулся в пределы Илийского округа до военных поселений Сибо. Эти обстоятельства заставили китайцев переменить свою политику. В 1831 году, весной, приехали четыре человека китайских послов с предложениями о мире. Кокандский хан задержал троих из них в Коканде, четвертого отправил с своими послами в Пекин. Кокандским полномочным назначен был купец Алим-патша, который выговорил для своего владетеля следующие права: 1) пошлина с товаров, привозимых иностранцами в шесть городов Восточного Туркестана: Аксу, Уш-Турфан, Кашгар, Янысар, Еркенд и Хотан, предоставляется кокандцам; 2) для сбора этой пошлины кокандцы будут иметь в каждом из вышеупомянутых городов торгового пристава «аксакала» под главным надзором кашгарского пристава, который должен быть, вместе с тем, и политическим представителем своего владетеля; 3) все иностранцы, приезжающие в шесть городов, должны зависеть от кокандских приставов в административном и полицейском отношениях. С своей стороны кокандцы обязаны наблюдать за ходжами и не дозволять им выезжать из границы своего владения, а в случае бегства подвергать заточению.

В 1832 году этот самый Алим был назначен кашгарским аксакалом, получив этот город, как и все должности в Коканде, на аренду.

Таким образом начались снова торговые и политические [137] сношения Коканда с западным Китаем, а вместе с тем и влияние кокандцев, которые, пользуясь миролюбивой политикою китайцев, постепенно присваивали себе разные привиллегии и, как люди, не знающие никаких правил народных отношений, дозволяли себе постоянно дерзости и наглости, которые китайцы переносят с большим терпением.

Восстание Восточного Туркестана в 1825 и 1830 годах и последствия их нанесли китайцам такой удар, от которого до сих пор они не могут оправиться; разъездная граница не посещалась китайцами с 1825 года и для следования войск избран другой путь, чрез Музартский ледник. Неудачная экспедиция за границу к Нарыну, против Дженгира, на Ман-Юль, привела китайцев в то опасное состояние относительно своих границ, которым отличаются они теперь. Кокандцы, подчинив дикокаменных киркизов, опоясали границы Восточного Туркестана до самого Хотана, — в 1832 году на Нарыне основано было кокандцами укрепление Куртка, а потом на Памире — Таш-курган.

В городах Восточного Туркестана кокандцы не менее сильны, потому что почти 1/4 часть населения подчиняется им. Интересы Коканда требовали теперь принять меры к прекращению набегов ходжей и потому учрежден был за ними надзор. До 1846 года Восточный Туркестан пользовался совершенным спокойствием под управлением хаким-бека Зурдуна, человека справедливого и защищавшего интересы народа пред китайским правительством. Зурдун-бек в 1830 году эмигрировал в Коканд, оттуда пробрался на сибирскую границу в Петропавловск, был в Казани и, возвратившись чрез Семипалатинск в Кульджу, представился цзянь-цзюню. Зурдун объявил, что он убежал из кокандского плена, и на этом основании он получил должность кашгарского ишкаги, а потом хаким-бека. Зурдун-бек покровительствовал торговле, любил наших Татар и поощрял их завести прямые сношения с Кашгаром; ему обязан Кашгар устройством стен и основанием новых кварталов.

В 1845 году начались смуты в Коканде с [138] возведением на ханство 14-ти-летнего Худояра, под опекою сильного временщика Мусульман-кула. Беспорядки в Коканде отражались и в Кашгаре: аксакалы беспрестанно сменялись и даже один из них Абдул-Афур, вызванный в Коканд, был повешен. Дикокаменные киргизы толпою врывались в границы китайских пикетов, а кокандский аксакал брал дары, обещая остановить киргизов. Этими беспорядками воспользовались ходжи и с небольшими силами, составленными большею частию из кашгарских эмигрантов и дикокаменных киргизов, подступили осенью 1847 года к Кашгару. Правитель города. Касим-бек решился не сдавать города до тех пор, пока ходжи не возьмут китайскую крепость. Китайцы, сделавшие вылазку, были разбиты, обратились в бегство и, преследуемые ходжами, были потоплены в р. Кызыл. Ходжи известили город о своей победе звуком труб, но беки продолжали защищаться и выгоняли народ на городские стены. Между тем кокандский аксакал Намэд-хан из ташкентских купцов, поставленный в эту должность кипчаками, подземным ходом вошел в сношение с ходжами о передаче им города. На второй неделе рано утром кокандцы отворили ворота и ходжи вступили в город. Хаким-бек Касим и другие беки успели спастись бегством в китайскую цитадель.

Восстание это известно под названием «бунта семи ходжей», потому что в нем участвовали 7 человек из фамилии Аппаков. Старший из них Ишан-хан-тюря, известный более под именем Катта-хана, был провозглашен владетелем, а другие ходжи назначены правителями в окрестные селения.

Валихан-тюря, произведший в 1857 году последнее восстание, был правителем города Янысара и успел ознаменовать свое управление беспримерной жестокостию. Владычество семи ходжиев началось грабежом домов беков и составлением обширного гарема. Получивши воспитание в Коканде, они чуждались обычаев своих соотечественников и окружили себя анджанцами. Кокандский аксакал Намэд-хан был возведен в звание мин-баши. Вообще [139] Катта-хан не умел ни привязать к себе народ, ни даже внушить страх. Единственный способный человек в это восстание был Тавеккель-ходжа, тоже потомок Магомета, но из другой линии, поселившийся между болорскими таджиками. Этот ходжа, человек деятельный и необыкновенно храбрый командовал в звании батыр-баши войсками, осаждавшими Кашгар, а потому отправлен был в Аксу. Между тем в Кульдже стали готовиться к войне. Тотчас после получения известия о бунте, из Кульджи выступил отряд, который вскоре был возвращен обратно, чтобы не ослабить город и для отправления в Кашгар ожидали войск из Урумчи и Лян-чжеу. По прибытии их, в ноябре месяце, выступили из Кульджи войска, состоявшие из нескольких сот манджуров, солдат зеленого знамени Сибо и Солонов, подкрепленные 1.000 человеками торгоутов и 3.000 «чашпанов», преступников, сосланных из южных губерний, которые пред выступлением ограбили в Кульдже лавки и частные дома. Войско это, под начальством цзянь-цзюня Ио, расположилось на зимние квартиры в Марал-Баши. Перед приходом китайцев, ходжа Катта-хан отправился для взятия Еркенда. Китайские преступники, несмотря на запрещение, напали на передовой отряд ходжи и разбили его на голову. Катта-хан поспешил в Кашгар, но жители этого города, недовольные предпочтением, которое он оказывал анджанцам, и обремененные большими налогами, заперли городские ворота. Сделавши несколько стычек с китайцами, ходжа бежал в Коканд, а китайцы без усилия заняли Кашгар. Говорят, что китайских войск было до 64.000 и что в Кульджу шли еще подкрепления. Цифра эта, кажется, несколько преувеличена; надо полагать, что другое известие, по которому считается посланных войск из Урумчи 4.000, из Кульджи 6.000, из Лян-чжеу 20.000 — более верно. На этот раз из Кашгара эмигрировало более 20.000 человек обоего пола, которые, большею частию, от сильных морозов, погибли в горах Теректы, где скелеты их до сих пор покрывают этот проход. Бегство происходило в самое холодное время года, в январе; [140] снежные обвалы не мало вредили бегущим: один чайный караван был засыпан большим обвалом и товары до весны оставались под снегом. В этом же году, по предложению китайцев, снова были возобновлены торговые и политические сношения на прежних основаниях. Кокандцы, понявши слабость Китая и всю свою силу над ними, имея в руках ходжей, стали слишком бесцеремонно обходиться с богдыханским правительством. Намэд-хан, передавший Кашгар ходжам и бывший у них мин-башей, был снова назначен кокандским ханом в звание аксакала. Все кокандцы, служившие ходжам, жили спокойно в Кашгаре под покровительством аксакала. Кокандцы стали мало обращать внимания на действия ходжей, тем более, что это не разрывало их сношений, а, напротив, еще более утверждало их влияние. В 1855 и 1856 годах Кичик-хан-тюря и Валихан-тюря предпринимали несколько нападений, но по малочисленности своих отрядов не могли проникнуть чрез границы пограничных пикетов.

В 1857 г. происходило последнее восстание (Эпизод восстания Валихана-тюря был уже напечатан с некоторыми сокращениями в 1-й книжке Записок. Здесь он помещается снова, чтобы не нарушить целости статьи, тем более, что в извлечении вкралась ошибка. На 22-й стр. Геогр. Лет. в 1-й книжке сказано: город Яркенд (Эркенд) был вскоре взят ходжей. Должно читать; город Янысар был и пр. — Авт). Весною 1857 г. месяца рамазан, в самый день праздника розговенья, ходжа Валихан-тюря бежал из Коканда в сопровождении 7 человек кашгарских эмигрантов. Ночью приехавши в кокандское укрепление Оксалур, лежащее на пути из Оша в Кашгар, ходжа убил коменданта этой крепости, а гарнизон присоединил к себе. Несколько человек солдат, отправленных кашгарским аксакалом Нар-Мат-датха, для сбора зекета с киргиз рода Чон-Багыш, кочующих по близости укрепления, он также присоединил к себе, поставил на всех дорогах, идущих в Кашгар, караулы, чтобы киргизы не могли дать знать в город и, оставшись тут, послал своих агентов собирать киргизское [141] ополчение. Несколько кашгарских беков, посланных китайцами по направлению к Ошу для собирания слухов о ходжиях, были пойманы и представлены Валихану, который, не вступая ни в какие расспросы, собственноручно отрубил им головы. На другой день, переночевав около переправы чрез Кызыл, в следующую за тем ночь он достиг первого китайского пикета. Часовых на стене у ворот не было, один из спутников ходжи перелез чрез стену и отворил ворота. Валихан-тюря, с обнаженною саблею и в сопровождении своих приверженцев, вошел в казармы и изрубил всех без исключения китайцев, которые лежали и курили опиум; той же участи подверглись и кашгарцы, бывшие на пикете. Покончивши с пикетом, ходжа, в 4 ч. утра, явился пред юго-западными воротами Кашгара. В городе была совершенная тишина. Приверженцы ходжи собрали дрова, привезенные для продажи в город и оставшиеся вне стены, зажгли у ворот большой костер и употребили для взрыва их порох, захваченный на пикете. Ничто однакож не нарушала тишины города и никто не знал там о происходившем. Когда обрушились ворота, один из спутников ходжи проскакал по улицам города с криком да здравствует Бузрюк-хан-тюря (Бузрюк-хан единственный сын Дженгира. Этот ходжа еще не предпринимал газата, но любим кашгарцами, которые ждут его как избавителя. Валихан воспользовался его именем, чтобы найти более сочувствия. — Авт). Все вдруг взволновалось, жители города взялись за оружие и не медля перебили всех китайцев, разграбив их лавки и дома.. Ходжа, приветствуемый в воротах кокандским аксакалом, вступил в город. Дворец хаким-бека, успевшего убежать чрез другие ворота в китайский город, был очищен, и Валихана-тюря встретили во дворце со звуком труб и бубен. Все беки, не успевшие спастись бегством, были схвачены усердными жителями и ходжа доставил себе удовольствие изрубить из них своеручно несколько человек. Па другой день пришли жители селений Артышей, Бишкирим, под начальством влиятельнейшего белогорского [142] шейх-ахуна и двух своих беков: Халык-бека и Таир-бека.

Хотя все беки, служившие китайцам и не успевшие спастись бегством в китайскую цитадель, пали под ножами своих палачей, вместе с детьми своими, а жены их были отданы солдатам ходжи; но два поименованные бека из селения Артыш явились к Валихану-тюря без опасения, потому что, служа китайскому правительству, они были постоянно в тайных с ходжами сношениях и высылали им большие деньги, на случай священной войны «газат».

Валихан-тюря тотчас учредил звание мин-баши, в которое возвел кокандского аксакала Нор-Мамэд (Мухаммеда); другие придворные должности были также отданы кокандским и кашгарским эмигрантам.

Восстание распространилось весьма быстро и ходжа в непродолжительное время составил войско из 70.000 сипаев (кавалерии) и 4.000 сарбазов (пехоты), кроме ополчений составившихся в городах и селениях из разных искателей приключений: дервишей, курильщиков хашиша и проч. Войско было одето однообразно, вооружено на счет ходжи и разделялось на знамена по 500 человек в каждом, под начальством пан-садов (пятисотенных). Все жители города ежедневно отправлялись с заступами и лопатами и запруживали реку Кызыл, чтобы направить течение ее на стены китайской крепости: кроме того, все иностранные купцы вооружены были (от ходжей) короткими копьями и обязаны были являться на осадные работы. Ходжа прибегал ко всевозможным средствам для устройства своего войска, все мастеровые в Кашгаре были заняты работами и изготовлением оружия, лошади отнимались у жителей и у иностранных купцов и отдавались в войско. Валихан беспрестанно увеличивал налоги. Ходжа устроил также артиллерию, составленную из 8 пушек, однако же довольно дурно действовавшую. Пушки выливались в самом Кашгаре под надзором какого-то авганца. По словам очевидцев, — войска Валихана были гораздо лучше устроены и вооружены, чем даже у бухарского эмира, который в этом [143] отношении считается в Средней Азии образцом. Китайцы пробовали делать вылазки, чтобы остановить осадные работы, но всякий раз претерпевали поражение, так что в последнее время только стреляли со стен из ружей, а Солоны и Сибо сыпали градом стрелы. Город Янысар был вскоре взят ходжей. Для осады Еркенда он послал своего любимца Тилля-хана, сына одного янысарского эмигранта, который для успеха предприятия ложно назван был ходжей. Осада Еркенда предпринята была в конце июля месяца. Хотя китайцы, вышедшие на встречу Тилля-хану из еркендского мань-чена (китайская цитадель), были разбиты и оружие их досталось в руки победителей, но городские жители решились защищаться. Туземные беки, бухарцы, бадакшанцы и балтинцы убеждали народ, склонный к ходже, не принимать участия в восстании и уверяли их, что Тилля-хан не принадлежит к породе ходжей, а сын янысарского мясника. Замечательная речь, которую говорил народу еркендский хаким-бек Измаил-ванн, не стесняясь присутствием китайцев. В ней, между прочим, было выражено, что если бы пришел настоящий ходжа, то он сам, Измаил-ванн, не смел бы поднять против него оружия.

Несмотря на материальные силы, поддерживавшие владычество ходжи, нужно было, однако же, много терпения и преданности со стороны кашгарцев, чтобы вынести все жестокости и несправедливости этого тирана. Как человек подверженный постоянному курению хашиша, Валихан-тюря дошел до какого-то сумазбродства и неистово предавался своим страстям; мания его была жажда крови, он не мог пропустить дня, чтобы собственноручно не изрубить несколько человек. На берегах р. Кызыл ходжа воздвигнул пирамиду из человеческих голов и тщательно заботился о возвышении этого достойного его монумента. Головы убитых китайцев и мусульман собирали во всех местах и отправляли к пирамиде. Многие значительные лица сделались жертвою его лютости, в числе их без причины преданы были казни: Намэд-хан, бывший несколько раз кашгарским аксакалом и бежавший из Коканда, чтобы вступить в [144] службу ходжи; артышский Халык-бек, один из самых храбрых и ревностных сподвижников, находившийся в еркендском осадном корпусе и, наконец, один европеец-путешественник. Последний пробирался в Коканд и должен был на пути представиться ходже; он просил одного моего знакомого маргеланского купца Наман-бая, который был в родстве с ходжой, достать ему индийской золотой парчи, кашмирских шалей, чтобы поднести в подарок Валихану. Говорят, что этот европеец выдавал себя за английского агента, отправляющегося из Бомбея к кокандскому хану; ходжа потребовал бумаг, но он отвечал, что вправе их отдать только тому, кому они адресованы. Этого ответа было достаточно для решения судьбы бедного френга. В Кашгаре считают его за английского агента, но судя по времени и по тем сведениям, которые получены в Европе, должно с достоверностию заключать, что европеец, казненный в Кашгаре в лето 1857 года, был никто другой, как ученый прусский путешественник Адольф Шлагинтвейт. Имущество его и бумаги достались в руки ходжи и судьба их неизвестна. Индус, приехавший с ним, живет и до сих пор в Еркенде. О степени зверства этого ходжи можно судить по следующим фактам: один кашгарец, мастер, сделавши несколько сабельных клинков, в сопровождении сына, пришел к ходже, чтобы поднести свои произведения. Представленный ему, он удостоился целования руки. Ходжа, взявши одну из сабель в руки, спросил: — «остра ли?» Мастер отвечал утвердительно. «Попробуем», сказал ходжа, и одним взмахом отрубил голову сыну, сказав: «да, отличная сабля», и приказал наградить мастера почетным халатом.

Рассказывали, что однажды Валихан-тюря пригласил к себе почетнейших лиц Кашгара и анджанских купцов. По кашгарскому обычаю были призваны музыканты. В самом разгаре пиршества, вдруг раздался громовой голос ходжи: «палач!» Все гости с трепетом ожидали на кого падет его выбор; явился палач, и он указал на одного музыканта, который имел неосторожность зевнуть. При всех [145] отрублена была голова и отправлена к пирамиде. Женщины, мужчины, белогорцы и черногорцы, солдаты и муллы равно подвергались кровожадным наклонностям ходжи; тюрьмы были завалены арестантами и весь Кашгар представлял собою огромное лобное место, где повсюду валялись трупы. Обычаи кашгарские, отличные от кокандских, не нравились и преследовались ходжою. Национальный костюм был изгнан: женщины должны были, по примеру анджанских, закрывать волосы белым платком и ни в каком случае не могли показываться на улице с открытыми лицами. Запрещено было заплетать косы, и полиция следила за этим строго. У нарушительниц этого указа обрезывали косы. Мужчины с шестилетнего возраста должны были носить чалму и регулярно посещать мечети, к чему кашгарцы не привыкли. Очень понятно, что после всего этого, известие о движении из Или огромного китайского войска, было принято с большою радостию. С нетерпением ожидали скорого освобождения от этого всепарализирующего ужаса; притом же кашгарцы были оскорблены тем, что высшие должности в войске и при дворе были заняты анджанцами. Мин-башой был прежний кокандский аксакал Нар-Магомед, михтяром — Мухаммед-Рахим, газначием — Мэд-Карим-Кари, главою придворных, в звании удайчи, был кипчак Саты-кул и кашгарский эмигрант Муса-пансад, начальником телохранителей, курши, был сначала есаул Тохтар, потом другой также из кокандцев. Отдельными частями войск командовали: Абдула-хан-ходжа, из шейхов при гробнице Шаймардан в окрестностях Маргелана, более известный под именем Акчепан-ходжи; осадным корпусом в Еркенде — бывший мягрем (в роде турецких чубукчи) Валихана Тилля-хан; а экспедиционными отрядами, отправленными в Аксу и Хотан, командовали: первым — чалгурт Тохта-Манджу, известный разбойник и искатель приключений, а вторым — какой-то маргеланский мясник. Последний успел овладеть большим селением Гума на пути из Еркенда в Хотан. Начальник аксуйского отряда, Тохта-Манджу, был когда-то за убийство китайца сослан в южные [146] губернии империи и оттуда под видом манджурского чиновника пробрался в Кашгар и служил простым солдатом у кашгарского аксакала. Из кашгарцев при ходже пользовались некоторым значением: шейх-ахун из селения Астын-Артыш, самый богатый и единственный значительный белогорец в Кашгаре; на его дочери женился Валихан-тюря. В войске было много кашгарцев и чалгуртов, в звании пансадов (полковников), но никто из них не пользовался доверием ходжи и не имел даже к нему свободного доступа. Такое обидное предпочтение анджанцам, которые были из простых солдат, служивших при кокандском аксакале, возбудило при самом начале неудовольствие кашгарских патриотов. Один кашгарский ахун рассказывал мне о том восторге, с которым встретили ходжу. На другой день по взятии Кашгара, бишкаримское и артышское ополчения под начальством шейх-ахуна и двух беков, Таира и Халыка, оглашая воздух радостными криками, вооруженные чем могли, с развевающимися знаменами и с трубными звуками, пришли во дворец, чтобы видеть ходжу и облобызать его руку. Вид кокандцев, которые окружали дворец и не допускали их видеть ходжу, возбудил в них шумное неудовольствие. Если мы призываем ходжу, жертвуем для него нашим достоянием, жизнию, то что же делают анджанцы? кричало ополчение. В это время вышел от ходжи Муса-пансад и лаконически сказал: «если вам не тяжело носить ваших голов, то, ради самого Аллаха, молчите». После этого представления все кашгарцы разошлись молча и разочарованные.

Из фамилии ходжиев в последнее время прибыли к Валихану Кичиган-тюря и тринадцатилетний сын Катты — Хан-тюря.

Средства страны вскоре были истощены, остановка торговли и всякой промышленности сильно чувствовалась. Лошади, ослы были взяты для войска, медные котлы, тарелки и всякая медная посуда отбиралась для отливки пушек. В продолжение ста дней весь народ находился при осадных работах, оставя свои домашние заботы и обыденные занятия. [147] Ко всему этому подозрительность и жестокость ходжи перешли всякие границы. Намэд-хан, командовавший осадивши работами, был убит, все чиновники подверглись опале; мин-баши несколько раз сидел в тюрьме и за жизнь свою заплатил огромный выкуп. Жизнь всех и каждого находилась в опасности. Бывший при ходже удайчи рассказывал; что он каждый час и минуту ожидал смерти. Такое напряженное состояние не могло продолжаться долго; народ ждал с нетерпением взятия китайского города, стены которого, от наплыва вод реки Кизыл, были близки к падению, но в августе месяце вдруг прибыли китайские войска. Все были обрадованы. Мин-баши, приговоренный к смерти, тотчас со всеми войсками поспешил отступить и бежал в Коканд.

Анджанские купцы, подверженные в продолжение ста пятнадцати дней тягостным осадным работам и также лишившиеся многих своих членов под ударами топора, последовали за мин-башой. Валихан, оставленный один со своими приближенными, между которыми, надобно заметить, не оставалось ни одного кокандца, бежал в горное владение Дарвас, которого владетель Измаил-шах обобрал все, что привез ходжа из Кашгара, а его, по требованию кокандского хана, выдал. Отряды, оставшиеся в Еркенде; обратились также в бегство, а чалгурт Тохта-Манджу, отправленный в Аксу, увел из Марал-Баши несколько тысяч долонов с семействами и от своего лица представил их кокандскому хану. Хан, несмотря на обязательные отношения свои к китайскому правительству, дозволил ему управлять этими, насильственно приведенными, долонами и даже зекет отдан был ему же. Из Кашгара в это время эмигрировали добровольно в Коканд до 15.000 человек. Китайцы, занявши Кашгар, неистовствовали не менее Валихана. Окрестные деревни особенно пострадали от китайцев, которые забирали хлеб, сено, скот и проч.; окна, двери и другие деревянные части в мечетях и гробницах ходжиев, были, к великой скорби мусульман, употреблены на дрова. Калмыки запирали в мечетях своих лошадей, [148] били без всякой особенной причины туземцев и насиловали женщин. Китайцы назначили исправляющим должность хаким-бека Кутлу-бека, бывшего в роде чиновника особых поручений у прежнего хакима Амет-вана (Ахмеда), а бывший хаким-бек Ахмед-ван за нерадение и беспечность предан был суду и при нас отправился в Илю (Кульджу). Кутлу-бек, человек умный и энергичный, успел принять меры к успокоению города, он выгнал из Кашгара калмыков и остановил в городе их бесчинства. По его представлению, все лица, принимавшие участие в восстании, были схвачены и, в пример другим, казнены. Шейх-ахун, о котором мы неоднократно говорили, и старший сын его Казы-ахун, после пыток и тюремного заключения, были обезглавлены; двое его сыновей успели бежать в Куртку, а оттуда, перебрались в Коканд.

Другими жертвами казни были лица незначительные, подвергшиеся казни единственно потому, что были чалгурты, анджанцы или служили во время восстания ходжам и их сановникам. Головы этих казненных в особенных клетках, в виде аллей, украшают и по ныне дорогу в ворота Кашгара.

Дома анджанцев были заняты кульджинскими и еркендскими беками, пришедшими вместе с китайскими войсками. До августа месяца 1858 года продолжались военные экзекуции китайцев, так что в продолжение почти двух лет Кашгар был театром кровавых, сцен, пыток и казни. Торговля в это время оставалась без движения. Опасение за жизнь каждого убивало всякую промышленность и занятия, а все, что оставалось от прежней деятельности, было ограблено калмыками. Хлебные поля были вытравлены и на всех пашнях, садах и огородах паслись калмыцкие табуны. Между тем, в Коканде, хан, недовольный ходжами, после возвращения Валихана в Коканд, заточил его в урду и просил улемов решить, какому подлежит наказанию Валихан за убийство стольких безвинных мусульман. Родственники убитого ходжой Намэд-хана просили удовлетворения; к ним присоединились и другие просители. [149] Вследствие этих жалоб многие кокандцы, служившие ходже, были лишены своих должностей, в числе их и кашгарский аксакал Нар-Магомед. Но дело самого Валихан-тюря, несмотря на настояния Худояра, приняло благоприятный для него оборот, потому что все сеиды явились его защитниками. Члены фамилии Сахиб-Задде, пользующиеся во всем Туркестане фанатическим благоговением народа, дали делу такой оборот, что Валихан не только не подвергся никакой ответственности, но что были даже обвинены просители с наложением на них огромного штрафа. Дело против ходжи касалось всего привиллегированного сословия потомков Магомета, сеидов, которые по закону изъяты от смертной казни и телесного наказания. Опираясь на почтение народа и не боясь лишиться жизни, они делают упреки ханам и те поневоле выслушивают их. Таким образом сеиды в некоторой степени ограничивают деспотизм ханов.

После всего этого очень понятно, почему Худояр-хан встретил сильное сопротивление со стороны всех членов фамилии Сахиб-Задде и ходжей. Право наказания, приведенное в исполнение в первый раз над Валиханом, могло быть применено и к другим сеидам. Однако ж Худояр подвергнул сильному надзору всех ходжей и в пограничные города дал приказ, чтобы каждого ходжу, который выедет за город более 10-ти раз, представлять под конвоем в Коканд.

Весною 1858 года отправлен был в Кашгар кокандский посланец для возобновления прежних сношений и извещения китайского правительства, что хан был сильно огорчен бегством ходжи и бунтом, который ему удалось произвести в Кашгаре и что в настоящее время мятежник этот находится в оковах и в темнице (китайцы всему этому верят, или по крайней мере показывают, что верят) и что ханом приняты меры к пресечению подобных случаев. Переговоры эти были возложены на Насырэддин Саркара шахриханского правителя, бывшего и в 1847 году посланцем после восстания 7 ходжиев. Дело скоро уладилось и [150] кокандцам было дозволено иметь своего аксакала и открыть торговлю на прежних основаниях. В должность аксакала был назначен этот же Насырэддин с титулом датхи. В августе месяце кокандский аксакал прибыл в Кашгар с небольшим караваном и в сопровождении до 5.000 кашгарцев, половину которых составляли жены беков и другая женщины, насильно увезенные солдатами Валихана и теперь отпущенные за большой выкуп. Около того же времени на место Кутлу-бека назначен был в Кашгар новый хаким-бек, хотанский уроженец, Алыч-бек, человек преклонных лет, но преданный необузданному разврату. Алыч-бек считает за особенное счастие кланяться китайским мандаринам. Его помощником, ишкага-беком, назначен был из Еркенда Сыпергу-бек. Хаким-бек имеет красный шарик и звание тайдзи, а Сыпергу имеет светло-синий шарик и считается в 5 классе. Кутлу-бек, исправлявший должность хаким-бека, получил место правителя селения Файзбат и перед нашим отъездом назначен был в Уш-Турфан хаким-беком.

Записки Имп. Русск. Геогр. Общества, 1861 г. кн. третья.

Текст воспроизведен по изданию: Сочинения Чокана Чингисовича Валиханова (Записки императорского русского географического общества по отделению этнографии, Том XXIX). СПб. 1904

© текст - под. ред. Веселовского Н. И. 1904
© сетевая версия - Тhietmar. 2019
© OCR - Иванов А. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001