ВАЛИХАНОВ, Ч. Ч.

СОЧИНЕНИЯ

Выписка из отчета о путешествии в Кашгар поручика Валиханова.

(См. выше, стр. 56, 75-78)

Поручик Валиханов отправился 28-го июня 1858 г. из урочища Карамулы в 30 верстах от г. Копала, вместе с купеческим караваном, в Кашгар, и принял из предосторожности имя Алимбая, кокандского подданного. Весь состав каравана заключался, кроме караван-баши, в семи прикащиках и 34 человеках прислуги; при нем было 101 верблюд и 65 лошадей.

В последних числах августа караван, по совету киргизов, присоединился к кашгарцам, покончившим свои дела в Дикокаменной орде. Число людей от этого увеличилось до 60. Оставалось избрать путь самый удобный на Кашгар. После долгих соображений решено было пуститься по Аксайской дороге, как представляющей наименее трудностей сравнительно с остальными караванными путями.

Аксайский путь, начинаясь ровною и плодоносною долиною Иссык-куля, сменяется вскоре горами, проход в которые делается крут и тесен и образует террасы с двумя альпийскими озерками. Обломки скал лежат большими массами в хаотическом беспорядке, загромождая дорогу. Ущелье (Заукинское) оканчивается крутым подъемом около 800 сажень высоты. Остовы разных животных, покрывающие эту кручу, свидетельствуют о том, как трудно преодолеть ее. Караван не успел взобраться на гору в течение одного дня и часть его ночевала на полдороге, на небольшом болотистом возвышении (plateau). Правда, снег, падавший обильно, значительно способствовал трудности подъема: вьючные лошади и верблюды скользили по мокрым камням и даже срывались не редко на ходу и разбивались, скатываясь вниз. Таким образом погибло 5 верблюдов и 2 лошади.

От Заукинского ущелья до Кашгара 150 верст по Сырту (спине), как называется страна по причине ее [350] возвышенного положения. Киргизы представляют себе ее каким-то царством вечной зимы.

15 сентября караван вступил в эту негостеприимную область, белевшую сплошным снегом. Озеро, по берегу которого шла дорога, было покрыто льдом. При вторичном переходе через горы, караван потерял до 200 баранов, которые, при темноте вечера, попадали в пропасть. Далее, после опасного косогора, дорога представляет нагорие, пересекаемое долинами, и проходы хоть и трудны, но возможны. для верблюдов. Везде есть вода; но нет другого топлива, кроме помета животных. Погода была ясная, хоть и холодная, и только однажды поднялся снежный буран, прекратившийся к вечеру. Вьючный скот один сильно страдал от частых перевалов и холода, и в Кашгар пришло только 36 верблюдов из 101.

Киргизы, не беспокоившие ни разу каравана, сделали нападение при спуске в долины с высоты Теректинского ущелья, принявши путешественников за татар. Впрочем, они ограничились самым скромным выкупом, благодаря занесенному передовым караваном слуху, будто бы 200 человек русских подвигалось не в дальнем расстоянии и самые верблюды были навьючены разного рода оружием. Эти же слухи заставили придорожные аулы откочевать в сторону и не беспокоить каравана.

В Теректинском ущелье опять появилось лето: травы были зелены и леса, состоявшие из тополя, — из, барбарису и розы, были покрыты листьями.

Между тем киргизы, не видя нигде военного русского отряда, догадались, что были обмануты и пустились в погоню за караваном; нагнали его, проскакали мимо и заняли проход ущелья к последнему перевалу (Кок-Кия). Караван, не видя возможности сопротивляться, вступил уже было в невыгодные переговоры, когда подоспел на выручку отряд из 5 человек кокандских сипаев, высланных навстречу из Кашгара. Соединенные силы торговцев и вооруженных людей отразили киргизов. Тут же были надеты на гостей халаты, присланные кашгарским аксакалом, [351] в изъявление его доброго расположения к иностранцам.

Караван вступил в пределы Китайской империи и остановился в 50 саженях от китайского пикета. Глиняная стена с четырьмя башнями по углам и тутовые деревья, насаженные перед воротами, составляли его укрепления. Так как офицера, наблюдающего за проходящими караванами и записывающего количество людей, верблюдов и лошадей, не было на этот раз у пикета, то каравану пришлось ждать его 12 часов, и все-таки понапрасну: офицер не явился. Наконец бошко, исправлявший его должность, за небольшой подарок позволил каравану сняться. Толмач записал все имена и число рабочих, также количество вьючного скота и баранов, и вероятно в отмщение за то, что и ему тоже не дали подарка, записал всего 14 человек народа, прибавив, что всех было 100, но караван не хотел показать всех и что эти 100 человек были вооружены ружьями. Это ничтожное повидимому обстоятельство не обошлось без последствий.

На следующие сутки, к вечеру, караван достиг предместья Кашгара и, разбив лагерь в 12 верстах от города, проводил караван-баши с небольшим отрядом к тамошнему аксакалу с подарками.

Распространенные прежде слухи о русском отряде и донесение толмача так напугали китайские власти, что на крепостных стенах Кашгара поставлена была стража, всю ночь разъезжали патрули, а в караван были командированы опытные чиновники для исследования дела на месте. Но аксакал, знавший лично караван-баши, не обратил на это внимания и принял посланных от каравана весьма ласково. Китайские. чиновники между тем приехали, посмотрели свысока на мирный лагерь и вернулись успокоивать встревоженный город.

Пройдя еще через несколько осмотров и взимания пошлин как законных, так и произвольных, караван вступил в город, обнесенный высокой глиняной стеной. По углам стояли башни легкой китайской архитектуры. Ни [352] садов, ни зданий из за стены не было видно. Таковы и все города Восточного Туркестана. Выстроенные из глины, не исключая самых дворцов, они могут быть размыты продолжительными дождями, которых по этой причине очень боятся туземцы (В городе Кашгаре считается 16.000 домов. Ч. В).

Дорога к воротам уставлена была жердями, в виде аллей, и украшена висящими клетками с головами преступников, казненных после восстания 1857 года (Далее излагается восстание ходжей 1857 года. См. выше, стр. 140-147. Ред).

Пройдя мимо возмутительных остатков этой эпохи бедствий Кашгара, караван, в сопровождении кашгарских и хокандских чиновников, прошел прямо к таможне. Тут уже были аксакал и два кашгарских бека. Первый был особенно любезен, приглашал гостей к себе и обещал стоять за них горою. При осмотре товаров русские железные заступы возбудили подозрение потому, что показались через чур воинственными местным властям. Даже послано было к амбаню (главному китайскому начальнику города) в виде улики несколько образчиков этого опасного оружия.

Начались требования в канцелярию, допросы. После многочисленных вопросных пунктов, приезжим оставалось отвечать на последний, который должен был, по мнению допрашивавшего их бека, окончательно сразить хитрых иностранцев: «а зачем привезли вы такое множество этого оружия?» Спросил он и указал на заступ, лежавший почетно на столе. Китайский ярлычок, привешенный к нему, показывал, что он успел побывать уже в китайском суде. Беку объяснили употребление оружия и даже, во избежание всяких от него опасностей, предложили купить весь запас, чем и успокоили его. На другой день приезжие были у амбаня, который, посмотрев на них, сказал: «это не русские и не татары!» и затем принял их очень ласково.

Через несколько дней приезжие должны были вступить в браки на время своего пребывания в Кашгаре. Этот закон непреложен для всякого иностранца. Охотницы быть [353] замужем на известный срок, выходят на особый базар, где и вступают в переговоры с охотниками жениться ненадолго. Венчальный обряд, по форме, скрепляет этот союз, налагающий на мужа единственную обязанность кормить и одевать свою временную супругу.

На первой же неделе товары были распроданы на серебро и золото. Вообще иностранные купцы принимались с раскрытыми объятиями. Русские товары покупаются гораздо охотнее английских, привозимых сюда из Индии.

Поручик Валиханов прожил в Кашгаре 5 месяцев, посетил и окрестные города; успел многое изучить и заметить.

Во всех шести городах Восточного Туркестана только 15.000 китайского войска. Туземцы военной службы не несут. Солдаты вооружены луками и стрелами и только небольшая часть ружьями; артиллерии почти нет вовсе. Люди эти курят опиум и отличаются слабостию и неспособностью к серьезному сопротивлению. При восстаниях китайцы тотчас запираются в своих глиняных крепостях и не выходят из них, пока не подоспеет откуда нибудь выручка. Караваны то и дело подвергаются нападениям, и китайские войска, в ответ на просьбу о пособии, говорят: «драться не хорошо!» и не двигаются с места. Жизненных припасов для войска везде мало.

Ненависть туземцев к китайцам непримирима, и не мудрено: китайские чиновники грабят и оскорбляют народ, забирают даром товары; всякий китаец почитает себя вправе бить кашгарца, который, при встрече с ним на улице, не сойдет с лошади. Вообще состояние Восточного Туркестана самое плачевное и вдобавок безвыходное, благодаря вражде разных партий, не позволяющей народу соединиться для свержения с себя ненавистного ига.

Все внимание китайских властей сосредоточено на том, чтобы не допустить русских и особенно англичан проникнуть в Кашгар. Здесь существует уверенность, что англичане подсылают агентов для возбуждения ходжей, которым даже будто бы обещают свою помощь. [354]

Торговля находится в руках хокандцев. Но России легко завладеть ею, учредив прямые сношения в Восточном Туркестане, потому что продовольствие хокандцев скотом в руках у русских.

С февраля началась в Кашгаре весна; но проходы по прежней дороге были совершенно завалены снегом, и потому оставалось избрать путь на укрепление Куртку. Продлить пребывание в Кашгаре не было возможности: слухи о присутствии в караване русского агента сильно тревожили город и за приезжими деятельно следили. Караван вышел в обратный путь 11-го марта.

Погода стояла теплая. Природа только что пробудилась с весною: травы зазеленели и снег лишь кое-где белел в ущельях. Путь по долине реки Тонна весьма легок, изобилует растительностью, и только по мере подъема к верховьям реки природа беднеет, снега и льды мешают местами подвигаться каравану и приходится разбивать снег лопатами, чтобы прочищать тропинку. Есть несколько перевалов весьма трудных: это тропинки, проходящие на спусках по краю высоких гор. Вьючный скот очень изнурился и обратным путем.

При выходе из одного ущелья (Зауки), сделав около 530 верст в 23 перехода от Кашгара, караван был встречен киргизами, знавшими о присутствии в нем поручика Валиханова. За это караван поплатился подарком в 300 руб. сер. и всеми возможными унижениями: киргизы снимали с плеч каждого халат, если только он им приходился по вкусу; грозили разграбить караван, а Валиханова свезти в Хоканд. К счастью русский отряд, высланный навстречу, выручил снова караван из затруднительного положения. 12-го апреля Валиханов уже был в укреплении Верном, после 10 месяцев и 14 дней трудного путешествия.

* * *

Далее следует подробный отчет Валиханова, состоящий из пяти отделов, под заглавием: [355]

Описание Алтышара или Кашгара.

Западные провинции Китайской империи, покоренные в 1758 и 1764 годах, в правление Цянь-Луна, на оффициальном языке поднебесной империи, называются Си-юй (Западный край) и разделяются, принимая за раздельную черту хребет Тянь-шань, на две части: Тянь-шань-бэйлу и Тянь-шань-нань-лу, т. е. на северную и южную тянь-шанские линии. Южная линия, которую составляет страна известная под названием Малой Бухарии, Восточного или Китайского Туркестана и наконец Кашгарии, разделена китайцами на два княжества: Хами (Комул) и Пичан (Куне Турфан) и на пять военных округов: Харашарский, Кучаский, Аксуйский, Еркендский и Кашгарский.

Это деление, как большая часть китайских учреждений, существует только на бумаге, как пустая канцелярская форма, и имеет некоторое примечание в том отношении что обусловливает ранги китайских чиновников: таким образом экспедитор в Хотане считается рангом ниже мандарина этого же звания, служащего в Яркенде, хотя ни в каком отношении ему не подчинен; но в сущности по системе туземной администрации Восточный Туркестан имеет другой порядок, по крайней мере западная часть Южной линии разделяется на 6 независимых один от другого округов: Аксуйский, Уш-Турфанский, Кашгарский, Янысарский, Еркендский и Хотанский.

Туземцы южной линии общего названия для выражения своей родины не имеют (В XIV, XV и XVI веках страна эта называлась Джете и Могул-улус, но эти названия распространялись не на всю территорию Восточного Туркестана, а ограничивались пространством от Кашгара и Ташкенда до Харашара и Турфана, которые носили имя Сары Уйгур (Желтых Уйгуров). Ч. В), но азиятские соседи употребляют слово «Алты-шаар», т. е. шесть городов, разумея под этим [356] названием только города: Уш-Турфан, Аксу, Кашгар, Еркенд, Янысар и Хотан (Барон Мейендорф название это несколько переиначил и совершенно ошибается, причисляя к шести городам какие-то два города в Или. См. Voyage d’Orenbonrg a Boukhara, Paris 1826, стр. 121). Название Алты-шаар принято также туземцами. Действительно, границы Аксуйского округа с Кучаским делит Восточный Туркестан на две части, которые по причинам, ниже изложенным, резко отличаются одна от другой. Города Хами, Турфан, Харашар и Куча, которые мы будем называть впредь восточными или внутренними, вследствие соседства с внутренним Китаем, издавна подчинились влиянию Срединной империи. Это влияние особенно сильно выразилось в княжествах: Хами (Комул) и Турфан, которые управляются наследственными князьями 2-го класса цзюнь-ван, обложены облегченными налогами и пользуются некоторыми другими привилегиями. Эти города Южной линии по политическим расчетам Пекинского кабинета недоступны для иностранцев, между тем как западным городам, имеющим собирательное название Алтышар, предоставлено право свободной торговли и политических сношений с азиатскими соседями. Комульцы и Турфанцы отличаются непоколебимой верностью Цинскому дому, в подданство которого вступили добровольно еще при владычестве Джунгаров; а западные города ведут политическую борьбу за независимость, которая выражается частыми восстаниями в пользу прежней династии ходжей, управлявших Малой Бухарией до покорения ее китайцами. Сношения между восточными и западными округами весьма незначительны, потому что южная линия подчиняется в администрации своей илийскому цзян-цзуну и прямых сношений с Пекином не имеет, кроме ежегодных депутаций ко двору. Сношения же с Или (Кульджой) производится прямо чрез Аксу. Отчуждение жителей западных городов от восточных всего более выражается названием «Алтышар», которое, конечно, явилось не случайно. В этой статье мы будем заниматься преимущественно территорией «Шести городов». [357]

Описание пути в Кашгар и обратно в Алатавский округ.

28-го июня я присоединился к каравану на урочище Карамула, в 30 верстах от г. Копала. Караван был снаряжен семипалатинскими азиятцами и принадлежал 7-ми лицам. Походный состав его был следующий: 1 караван баши, 7 прикащиков и 34 челов. прислуги. При караване было 6 походных юрт, верблюдов 101, лошадей 65 и товаров на 18.545 руб. сер. После совещания с караван башей я принял имя Алимбая и назвался хокандским подданным, сыном маргеланского выходца. В качестве родственника караван-баши я получил в свое управление отдельную часть и одну походную юрту. Для предупреждения разногласия членам каравана было объявлено мое новое имя и происхождение.

1-го июля караван выступил в поход, и в 10-ть умеренных переходов достигли берегов р. Или. До Алтынмильского пикета мы шли по пикетной дороге, не доходя этого пикета повернули налево и через проход Якши-алтын-эмель прикочевали на переправу через р. Или, которую содержат адбанские киргизы. Переправа производится на плоскодонных судах, способ перевоза общий на всем Востоке: судно привязывается к хвосту лошадей, которые тянут его вплавь. Судно было очень ветхое: один лодочник правил рулем, а другие выливали воду, которая втекала чрез дурно конопаченные войлоком щели. Целых три дня посвящено было нами на перевозку товаров чрез реку. 14-го числа караван оставался на месте и праздновал курбан-байрам.

С берегов р. Или в 7 дней достигли мы аулов адбановских киргиз Большой орды, стоявших на летних пастбищах по речкам Каркара и Кегень. Шесть городов Восточного Туркестана: Кашгар, Еркенд, Янысар, Хотан, Аксу и Турфан открыты китайским правительством для торговли с соседними азиатскими народами и дикокаменными [358] киргизами. Русские татары посещали эту страну всегда под именем Анджанцев (Анджанцами называют в Малой Бухарии кокандцев, бухарцев и других средие-азиатцев). Кокандцы в Восточном Туркестане пользуются особенными правами. С 1850 года китайским правительством уступлено им право брать в свою пользу пошлины с товаров, привозимых иностранцами, и все иностранцы подчинены во всех отношениях, даже в полицейском — кокандцам. Кокандский хан имеет в Кашгаре особого чиновника, аксакала, с правами консула и политического резидента. Сношения кокандцев производятся с Кашгаром и другими пятью городами чрез Терек-даван, известный нам более под названием Кашгарской теснины. Пути же, ведущие чрез Тянь-шань с долины Иссык-куля и Текеса, открыты китайцами исключительно для пригона скота из Дикокаменных орд. По этой причине нам для успеха предприятия нужно было продать часть товаров на баранов, тем более, что разные железные и чугунные вещи: котлы-таганы, заступы и проч. портили спину верблюдов, без того сильно изнуренных экзоотическим воспалением копыт (Panaritium).

По принятому обычаю, и наконец для удобства меновой торговли караван разделился на части и откочевал в разные аулы. Я с своим кошем попал случайно в аул киргиза, прежде знавшего, меня очень хорошо. Вследствие этого в продолжении 12 дней, которые мы стояли в его ауле, я должен был, чтобы не быть им узнанным, не выходить из своей палатки, под предлогом болезни.

В первых числах августа киргизы, опасаясь, вероятно, какого нибудь набега, вдруг снялись с Кегена и форсированными кочевками стали спускаться на Илийскую долину так поспешно, что около 4 августа на Кегене и Каркаре не осталось ни одного аула, хотя пастбища были еще не совсем вытравлены. Торговля наша с киргизами шла успешно и в короткое время мы успели приобрести до 900 баранов. Число это было далеко недостаточно для нашего каравана. [359] Слухи о высоких ценах на баранов и о большой потребности на них в Кашгаре заставляли желать моих караванных товарищей производить меновой торг в возможно больших размерах.

В этих видах мы направились в улусы Дикокаменных киргиз рода Богу, которые кочевали тогда вверх по рекам Кегеню и Текес. 6 августа караван вступил в крайние волости Бугинцев и был очень радушно принят родоначальником племени Салмеке манапом Чон-Карач. Здесь, как и в волостях Большой орды, караван разделился. Главнейшие родоначальники орды, предупрежденные алатавским начальством, сами приехали в наш лагерь и развели нас по своим аулам. На этот раз я был более счастлив: мой кош поступил под покровительство старейшины бедного поколения Кыдык, который, не будучи по происхождению своему манапом, не участвовал в народных. совещаниях и которого я не знал прежде. Бурсук, наш хозяин, обыкновенно выбирал для своих стойбищ самые отдаленные места от общих кочевок. Во все время нашего пребывания он скрывался в ущелиях Мусарта, по течению верхнего Текеса; между тем как другие племена были в сборе и раскинув свои аулы на широкой долине Кегена, готовились дать торжественную байгу и пиршество в день годовой тризны старшего манапа Бурумбая, умершего в 1857 г.

Между дикокаменными киргизами вскоре после прихода нашего каравана распространился слух, что мы идем в Кашгар и что в караване есть русский офицер. Замечательно, что слух этот распустили ташкендцы, приезжавшие из Кульджи, — следовательно они в Кульдже были в ходу и по всей вероятности доходили до сведения илийских властей. Молодой ташкенец из нашего каравана, имевший в своей юрте железную кровать и самовар, был признан киргизами за лицо подозрительное. В Бугу в это время было много кашгарских торговцев, которые все это слышали и конечно с добавлениями, до которых киргизы большие охотники. [360]

В Дикокаменной орде мы жили почти месяц, перекочевывая вместе с ними и производя постоянную торговлю, и выменяли 3026 баранов, 6 лошадей, 11 лисьих шкур и 44 мерлушки.

В последних числах августа кашгарцы покончили свои дела и стали собираться обратно в Кашгар. Киргизские друзья советовали нам присоединиться к каравану кашгарцев, потому что дорога для малочисленного каравана была небезопасна от набегов хищных киргиз. Убеждаясь этим советом и, наконец, по приглашению общества кашгарских купцов, мы решились идти с ними вместе. Берег Текеса у подножия прохода Уч-Какпак был назначен сборным пунктом. Ко 2-му сентября собралось на этом месте до 60 палаток (кош) или, как принято в торговом языке азиатцев, до 60 огней, в числе которых 3 коша принадлежали петропавловским татарам. 2-е число было посвящено на совещание, какой избрать путь предпочтительно. Караванных путей чрез Тянь-шань с долины Иссык-куля в Кашгар и Турфан много. Главнейшие и более посещаемые пути три: первый пролегает чрез проходы Уч-Какпак и Кок-Жар по течению Текеса в Турфан, поэтому пути считается 10 дней караванного ходу и представляются три весьма трудных перевала: Куялы, Ишагарт и Кайчи. Дорога камениста и местами встречаются пихтовые леса. Второй, называемый Аксайским, идет чрез проходы Турген-Аксу, Зауку, Кашкасу, Зауку-Чак, Дунгурома и Баскаун на Тарагай. На этом пути, не считая подъемов, только два трудные перевала: Джетим-Асу и Чахыр-Корум, и один косогор Килин-Тайгак. Чахыр-Курум имеет чрезвычайно крутой спуск. До Кашгара по этому пути нет другого топлива кроме засохшего помета животных. Третий — чрез проходы: Алабаш и Джуван-арык на Нарын и Чадыркуль в Кашгар; на этом пути три значительных перевала: Улак-Кол, Баипче и Таш-рабат; ходу караванного до Кашгара считается 16 дней. Топливо на пути в обилии, только при переходе между Баипче и урочищем Балгыном нет растений годных на [361] дрова, но есть кизек. В нагории Сырт все три пути скрещиваются, так что чрез Уч-Какпак можно пройти в Кашгар, а чрез Чадыр-куль на Турфан; но все они более или менее трудны. Впрочем, аксайская дорога представляет для караванов, идущих в Кашгар, более удобства: во первых, потому что до Зауки идет по ровной и плодоносной долине Иссык-куля и во вторых потому, что имеет только два перевала. Между тем кашгарцы предлагали идти чрез Уч-Какпак, — следовательно без всякой особенной нужды пришлось бы до выхода на кашгарскую дорогу проходить вместо ровной долины Иссык-куля, самыми трудными и гористыми местами. Кашгарцы хотели, во чтобы то ни стало, миновать Иссык-куль, который все лето оставался не занятым кочевками и потому был открыт для разъездов и набегов сарыбагышей, бывших тогда в распре с бугинцами. По понятиям киргиз сарты (Сартами киргизы называют бухарцев, кокандцев, хивинцев и других средне-азиатцев. Ч. В) составляют собственность киргиза, у которого они торгуют. Вследствие таких странных понятий, сарыбагыши, чтобы сделать оскорбление бугинцам, притесняют караваны, идущие из их волостей, берут с них большие подарки, иногда и грабят.

Неожиданное обстоятельство вдруг изменило наши намерения. В бугинских родах был в это время кокандский юз-баши (сотник), присланный из Пишпека для собирания зекета. Узнавши о сборе большого каравана, юз-баши с 6 своими солдатами явился в караван и потребовал, чтобы ему заплатили полный зекет: 1/40 часть или 1/2 процента с капитала. Как кокандские подданные, мы дали ему и его свите трех баранов на обед и объявили, что мы в Кашгаре должны будем заплатить пошлину кокандскому аксакалу, но что готовы исполнить и его требование, если он даст нам в том законное свидетельство (патта). На это он не решился и ограничил свое домогательство небольшими подарками. Кашгарцы, не признавая законным требование кокандского юз-баши, отказались от удовлетворения, отвечали насмешками и бранью. Оскорбленный [362] кокандец решился наконец принудить их дать зекет силою. Кокандцы напали на караванные стада и отбили 300 баранов. Кашгарцы вступили в драку, вооружившись кольями от своих шатров, и очень скоро обратили в бегство кокандцев. Между кашгарцами было много раненых сабельными ударами, а кокандцы, не исключая и юз-баши, были жестоко избиты, один из них, имевший какой-то маленький чин, получил несколько опасных ран в голову, жизнь его находилась в опасности. Юз-баши обратился к бугинским старшинам и требовал, чтобы они заставили кашгарцев заплатить за кровь раненого солдата, а в противном случае грозил им местью ташкендского парваначи. Киргизы и кашгарцы увидели, что дело принимает худой оборот, вступили в переговоры. Кокандцы требовали огромную сумму, которую кашгарцы были не в состоянии заплатить. Надо было полагать, что дело протянется на несколько дней, а время нам дорого: приближалась осень, в горах начали падать снега.

Вследствие этих причин мы переменили план пути и решились идти чрез Сенташ на Иссык-куль, чтобы подняться Заукинским ущельем на Аксайскую дорогу. 3 коша татар и несколько человек кашгарцев, не принимавших участия в драке, присоединились к нашему каравану. Таким образом соединенный наш караван состоял из «10 огней», и число людей увеличилось до 60 человек. С вершин Текеса в два перехода мы перешли проход Сенташ, представляющий ровное плато и небольшой перевал Кизиль-Кия и вышли на долину реки Джаргалан. Во время ночлега, на этой речке мы дали знать о прибытии каравана казачьему отряду, назначенному для нашего охранения и стоявшему на, реке Кара-Батпак, на северном берегу Иссык-куля. Чтобы конвоирование каравана русским отрядом не возбудило подозрения кашгарцев и татар, бывших с нами, мы просили начальника отряда идти вслед за караваном под предлогом рекогносцировки мест. От этого ночлега путь наш лежал по ровной и плодородной долине Терсекей, покрытой пашнями бугинцев. На реке Джетыогуз мы нашли [363] наших кыдыков, прикочевавших сюда для сбора хлеба, и еще несколько аулов того же роду, принадлежащих бию Самсалы и Джанету, которые лето провели на Тянь-шане. Последний из них был известен за батыря и пользовался большою разбойническою славой. При жизни Бурумбая он был им преследуем и скрывался между тянь-шанскими киргизами и только после смерти этого родоначальника мог вернуться к своим родовичам.

9-го числа караван, снявшись с реки Кызыл-су, вступил в Заукинское ущелье, а отряд возвратился обратно. Чрез два дня после ухода отряда, мы имели первую стычку с киргизами. 9-го числа ночью из каравана потерялась лошадь; наши служители по следу поднялись на гору и в глубине дремучего леса отыскали воров, которые лежали около костра. Несколько человек из них были схвачены, между ними брат известного Дженета, а другие успели бежать, и один из них на караванной лошади. Дженет был в это время в караване. Он показал вид, что сильно огорчен легкомысленным поступком брата, поехал в свой аул с обещанием немедленно привести украденную лошадь, а брата оставил на наших руках заложником. Через два дня явился Дженет с вооруженной шайкой человек в 70, с двумя значками и атаковал караван в узком проходе. Ружейные выстрелы заставили киргиз отступить. В этой схватке мы взяли трех киргиз в плен, в том числе и одного батыря со значком; с нашей стороны двое татар попали в руки хищников и двое рабочих получили небольшие раны в голову и руки. Дело кончилось разменом людей. Бий Борсул, взятый нами для охранения каравана, был этим происшествием так сконфужен, что уехал, не прося даже подарков, которые мы ему обещали, и, как мы узнали, после сделал набег на Джанета. Заукинское ущелье образуется течением реки Зауки; речки: Заукучак, Кашкасу, Дунгурума, впадающие в нее, также течением своим образуют проходы. Мы прошли по течению главной реки Зауки. Река Заука поднимается до впадения речки Дунгрума постепенно только в трех [364] местах переграждается поперечными мысами. Река в этих местах течет по широкой и ровной долине, скаты гор покрыты густым пихтовым лесом, а берега реки разными кустарниковыми растениями: барбарисом,, жимолостью и шиповником. Выше впадения Дунграмы проход делается крут и теснее и образует террасы с двумя альпийскими озерками. Обломки скал лежат большими массами в хаотическом беспорядке и особенно затрудняют дорогу. Заукинское ущелье оканчивается крутым, около 800 саженей высоты подъемом. Остовы разных животных, покрывающие этот подъем, свидетельствуют о его трудности.

13-го числа мы ночевали на берегу озера у подножия подъема. Целый день перевозились на вершину прохода, но все-таки не успели, так что часть каравана оставалась внизу, а другая ночевала на небольшом болотистом плато, которым оканчивается Заукинский проход. Снег, шедший в продолжение этого дня, всего более затруднял нашу транспортировку; вьючные лошади и верблюды скользили по мокрым камням и некоторые, сорвавшись на ходу, катились до самого лагеря и разбивались на смерть. На этом подъеме караван потерял пять верблюдов и двух лошадей.

Киргизы, все пространство от Заукинского прохода до Теректы-даван (в 150 верстах от Кашгара), представляли нам высокой, гористой и холодной страной. Страну эту они называли Сырт (спина) по причине ее возвышенного положения. Киргизы и кашгарцы рассказывали чрезвычайно много о Сырте, между прочим, что там постоянно господствует значительный холод, в летнее время падают снега, бывают продолжительные бураны, которые по нескольку дней задерживают ход караванов, бураны тем более опасные, что на всем пространстве караванной дороги нет другого топлива, кроме высохшего помета животных (кизек). Они говорили также, что на Сырте чувствуется особенная удушливость в воздухе, что люди и животные делаются жертвою тутека (Так называют они это явление). Советовали для предохранения себя от тутека [365] держать диету, употреблять с пищей как можно более чеснок. По этим рассказам я полагал, что Сырт должно быть большое нагорие, хотя неодинаковой, но весьма значительной абсолютной высоты. Действительно, в верхних частях Заукинского прохода, особенно на плато, которым он оканчивается, было очень холодно, целый день и ночь шел снег, ночью даже был легкий мороз, речка покрывалась тонким льдом и земля местами была мерзла. Окрестные горы были покрыты огромным слоем вечного снега. Особенной тягости от недостаточного давления воздуха не чувствовали.

15-го сентября мы вступили в эту негостеприимную страну. День был холодный. Караван шел по болотистой долине с несколькими озерами и ночевали на южном склоне прохода Джитым-асу. Проход этот имеет незначительную, сравнительно с окружающей долиной, высоту, но был одет до самого подножия снежным покровом.. Небольшое озеро, лежащее в средине прохода и по берегу которого проходила дорога, было покрыто льдом, вечный снег в огромных массах лежал в лугах ниже его уровня, на высоте прохода дул порывистый, холодный ветер, и термометр Реомюра спустился на 3°. Джитым-асу самое высокое место в Тянь-шане, которым проходил наш караван. На другой день мы перешли Нарын, исток р. Сыр-Дарьи, и пройдя плато Тарагай, имеющее радиус около 12 верст, ночевали у выхода в горы Чжау-Чжурек. 17-го числа караван по сухому руслу поднялся в горы, перешел с большим трудом Чатыргурумский проход, имеющий чрезвычайно крутой и трудный спуск. Горы этого прохода состоят из мелкого конгломерата, который ежегодно все более и более размывается водой. Здесь караван потерял до 200 баранов, которые взошли на высокие скалы и попадали в пропасть. Вечер был теплый.

18-го числа прошли опасный косогор Килин-Тайгак холмистую возвышенность Кубергенты, покрытую снегом. Здесь берет начало несколько речек, впадающих в Аксу. Дорога направилась по долине речки Колмак-учак, [366] имеющей течение на запад. 20-го числа перешли небольшой подъем Гечжге и 21-го вышли при урочище Чадыр-таш на долину р. Аксай. Аксай течет на восток и в нижнем течении называется Какшал. В урочище Чадыр-таш дорога переходит на правый берег Аксая и по подножию гор Кок-Кия направляется на юго-запад, переходит несколько речек, имеющих общее название Кизыл-су. Четыре дня караван шел по этому пути, крутые лога, в которых текут Кизыл-су, затрудняли наш ход. 26-го числа, повернувши на юг, достигли гор Терек-даван, составляющих южный склон Тянь-шаня. Подъем на Теректы с высоты Аксайского плато незначителен, но имеет спуск, превосходящий длиной Заукинское ущелье. От долины Иссык-куля от р. Чжетыгуз до вершины Терек-даван караван сделал 11 переходов и прошел расстояние около 175 в. Пространство от высоты Заукинского прохода до Терек-давана представляет нагорие, прорезанное поперечными долинами значительной абсолютной высоты, имеющими характер небольших плато. Долина верхнего течения р. Аксай от горного озера Чадыр-куля до ущелья Кок-Кия, где Аксай поворачивает на юг и выходит на Мало-Бухарскую равнину, образует самое широкое и обширное плоскогорие в нагории Сырт. Проходы на этом пространстве довольно трудны, но проходимы на верблюдах, вода встречается повсюду, только нет другого топлива, кроме кизека. Во все время пути судьба нам видимо благоприятствовала: дни стояли ясные, хотя было довольно холодно. В урочище Гечжге сделался снежный буран, который продолжался до вечера; аулов дикокаменных киргиз на пути не было и разбойничьих их шаек не встретили. Еще на втором переходе с Зауки киргизы наши заметили свежий след каравана, прошедшего двумя днями раньше нас; по признакам павшей на ночлеге лошади, кашгарцы наши узнали, что это тот самый караван, который мы оставили на Текесе. Они шли усиленным ходом и были так осторожны, что на ночлегах не разводили огней. Мы также принимали меры осторожности. Киргизских путешественников, [367] присоединившихся к каравану, не отпускали до тех пор, пока аулы их не оставались позади нас на такое расстояние, что нельзя было ждать погони. Частые перевалы и холод изнурили наш вьючный скот; лошади и верблюды разбиты были на ноги и отощали в такой степени, что каждый день мы оставляли на пути по одному, а иногда по нескольку животных. Таким образом из 101 верблюда в Кашгар пришло только 36.

С высоты Теректинского ущелья до китайского пикета Ислык считается около 60 верст, а до Кашгара 135. На таком близком расстоянии от цели путешествия предстояла нам новая серьезная опасность. В проходе Теректы кочевал в это время известный грабитель, киргиз из племени Чон-багыш, Атеке, гроза кашгарских караванов, разбивший только что перед нами на большой дороге из Аксу в Кашгар, в виду китайского пикета, казенный их обоз. По совету кашгарцев, бывших в нашем караване, мы послали гонцов к кокандскому аксакалу с извещением о приходе каравана и с просьбою выслать к нам навстречу нескольких человек своих солдат. Опасения наши относительно киргиз были справедливы: лишь только караван спустился в ущелье, как начали показываться группами вооруженные киргизы. Надо сказать, что эти киргизы признают власть хокандского хана, и потому подданным Хоканда редко делают притеснения, но за то кашгарцев и татар считают чуть не своими рабами. Киргизы принимали нас за татар, но взяли с нас 8 штук красной кожи, между тем как с предшествовавшего нам каравана взяли большой выкуп на свободный проезд и украли до 500 баранов. Причина такой скромности, как мы узнали после, заключалась в том, что прошедший перед нами караван распространил слух, что вслед за нами идет 200 челов. русских и что в сундуках, навьюченных на наших верблюдов, хранятся разного рода оружия. Вследствие этих слухов аулы, стоявшие на большой дороге, откочевали в боковые ущелья.

Отделавшись так легко от самых дерзких и хищных [368] киргиз, караван считал себя вне всякой опасности и шел тихо, наслаждаясь теплотою дня. После входа в Теректинское ущелье мы опять увидали лето: дни были ясные, теплые и берега реки были покрыты ярко зеленым лесом, состоявшим из тополя, из, барбарису, розы, гребенщика и разных родов чилиги. Между тем киргизы успели одуматься, разъезды, посланные ими на Аксай, донесли, что русского отряда нигде вблизи нет. Киргизы увидели, что они обмануты, и решились нас нагнать. Караван приближался. к последнему перевалу Кок-Кия, когда раздался за нами военный крик. Толпа киргиз проскакала вперед и заняла проход. Караван принял оборонительное положение, а толпа киргиз стала более и более увеличиваться.

Занятием прохода киргизы лишили нас возможности сопротивляться, а потому мы сочли за благо вступить в переговоры. Киргизы требовали 10 девяток красного сукна, кожи, столько же плису, ситцев и проч. В эту критическую минуту подоспели к нам из Кашгара 5 челов. кокандских сипаев; появление их оживило падший дух каравана, и под покровительством кокандцев мы скоро рассеяли шайку хищников. Токсоба (военный чин) собственноручно надел на нас халаты, присланные в знак особенной милости аксакалом, и вручил караван-башу письмо, в котором аксакал-датха выражал свое благорасположение. 27 числа мы вступили в границы Китайской империи и оставались в 50 саженях от китайского пикета, который стоит при входе в ущелье. Пикет был обнесен глиняной стеной с четырьмя башнями по углам, перед воротами были насажены тутовые и тополевые деревья. Офицера, который наблюдает за входящими караванами, записывает число людей, верблюдов и лошадей, на этот раз не было на пикете, а потому мы, несмотря на раннее время, остановились на ночлег и до 12 часов утра следующего дня оставались на пикете в ожидании офицера. Наконец бошко (Китайский чин, имеет золоченый шарик), исправлявший его должность, по [369] настоянию кокандцев и за небольшой подарок, дал дозволение каравану сняться. Кашгарец толмач записал наши имена, число рабочих, верблюдов, лошадей и баранов, и должно быть за то, что ему не дали подарка, назвал нас татарами, хотя кокандские солдаты и караван-баши показали, что мы анджанцы; притом вместо 57 человек показал только 14, с замечанием, что мы не хотели показать более. Ко всем своим выдумкам толмач присовокупил еще и то, что нас в самом деле более 100 человек вооруженных ружьями.

Выехав из пикета, караван шел по бесплодной местности, покрытой изредка колючей травой янтак и изрыт логами, впереди виднелись гряды низких и песчаных гор. За этой грядой, состоящей из пластов слоистой глины и лишенной всякой растительности, лежит группа селений Устун-Артыш. Устун-Артыш собирательное название нескольких деревень, расположенных по реке Артыш или Тоин. Деревни, составляющие Устун-Артыш, имеют от 30 до 50 мазанок, окруженных садами и огородами. Зеленые рощи, в которых купаются эти деревни, среди бесплодной пустыни, производят чрезвычайно приятное впечатление.

Переночевав, близ деревни Игзек, на следующий день, 19 числа, перешли речку Артыш у урочища Учь-Бурхан. На высоте глинистой скалы, у переправы, высечены три входа, которые сохранились до сих пор. Туземцы говорят, что это остаток языческих времен и что в скале есть кумирня с идолами. Вход в Учь-Бурхан неприступен и, кажется, никто не интересуется его исследовать. Поднявшись на другую глинистую гряду, мы увидели вдали синеву садов, окружающих предместий Кашгара. К вечеру караван достиг предместий и разбил лагерь у гробницы Куфалла-ходжа, в 12 верстах от Кашгара. Караван-баш с некоторыми из наших товарищей поехал к аксакалу отдать салям. Нелепые слухи, распространенные предшествовавшим нам караваном и наконец донесение пикета, не на шутку напугали китайское [370] правительство. Китайский генерал и хаким-бек (туземный правитель) командировали опытных чиновников для исследования и осмотра каравана.

Рассказывают, что после получения донесения пикета, на городских стенах поставили стражу и целую ночь разъезжали верховые разъезды. Кокандский аксакал, лично знавший нашего караван-баши, не обращал никакого внимания на тревогу, поднятую туземными властями, принял наших депутатов чрезвычайно ласково и послал в караван закетчи (чиновник для взимания пошлины) и сына своего. В то время, когда кокандцы считали баранов и взыскивали зекет, приехал кашгарский: чиновник, поговорив с нами и посмотрев на вьюки и наш лагерь, тотчас же уехал обратно в Кашгар и успокоил город, ожидавший нападения. Покончив зекет, на другой день прислугу со скотом отправили в деревню Тозгун, а сами с товарами поехали в город. На половине дороги выехали нам на встречу несколько кашгарских чиновников, одетых совершенно по-китайски; один из них, Измаил-бек, имеющий значительную должность, потребовал развязать вьюки и показать, что хранится в сундуках, а в противном случае грозил что караван будет отправлен обратно. Было 8 часов вечера, а потому, по указанию беков, мы расположились на ночлег на поле, засеянном кормовой травой, называемой му-сюй, чтобы; осмотр начать на следующее утро. За чаем и ужином мы успели сойтись с нашим следователем.

При помощи кокандского закетчи и наконец подарками склонили Измаил-бека не делать отдельного осмотра вьюкам, а просили его, чтобы при взимании пошлины в кокандской таможне присутствовал чиновник, которого угодно будет назначить анбаню. Утром Измаил поехал в город, уверил начальство, что пришедший караван состоит из анджанцев, торгующих в Семипалатинске, представил примеры, что семипалатинские караваны прежде приезжали очень часто, и исходатайствовал дозволение вступить каравану в город. [371]

Приближаясь к городу, мы перешли реку Тюмень по деревянному мосту. Город окружен высокой глиняной стеной. Издали виднелись одни только стены и по углам их легкие башни китайской архитектуры. Здания и сады закрыты, не видны. Дорога около ворот уставлена в виде аллей жердями, на которых повешены клетки с головами преступников, казненных после восстания 1857 года.

1 октября 1858 г. караван вступил в Кашгар, сопровождаемый кашгарскими и кокандскими чиновниками. В воротах нас остановили. Чиновники поехали к хаким-беку и наконец, возвратились с известием, что можно войти. Юго-восточными воротами мы прошли прямо в сарай «Анджан», при котором устроена таможня «зекат-хана».

При описи товаров присутствовали аксакал и два кашгарских бека: ишкага и наш приятель Измаил. Аксакал был чрезвычайно любезен, просил нас к себе и объявил, что он, как представитель хана, будет стоять за нас горой.

Кашгарские чиновники с своей стороны обратили особенное внимание на железные заступы и взяли образчик, чтобы показать анбаню. Внимание аксакала еще более усиливало недоверчивость туземных властей, потому что с 1825 года кокандцы принимали участие во всех восстаниях. На следующий день, в день джумы потребовали нас в канцелярию хаким-бека и спросили, кто мы, откуда и зачем приехали. Ответы наши были записаны и нас отпустили.

3 числа потребовал нас дорга-бек, один из высших чиновников в Кашгаре, он имеет красный коралловый шарик, известен своим умом и способностями.

В 1857 г. после изгнания ходжи дорга-бек исправлял должность хаким-бека, ему было поручено окончательное решение нашего дела. Аксакал был недоволен, что китайцы допрашивают его подчиненных, приказал написать анбаню, что он лично знает всех нас, что мы анджанцы и за нас во все время нашего пребывания будет отвечать [372] он, а пока послал с нами самых почтенных купцов, чтобы они сопровождали нас при допросах. Надо сказать: кокандские купцы принимали в нас живейшее участие и оказывали нам чрезвычайно много дружбы и покровительства.

Между дорга-беком и караван-баши был следующий разговор: «кто вы такие и зачем приехали?» — «Мы анджанцы, уроженцы Маргелана, Ташкенда и Бухары; по торговым делам ездили в Россию, продали там свой товар, купили на них русские произведения и, узнавши о торговых выгодах, поехали в Кашгар». — «Если вы анджанцы, почему приехали не той дорогой, которая открыта для вашей нации?» — «Потому, что мы были на Иссык-куле, чтобы выменять баранов». — «В сколько дней пришли вы из Семипалатинска?» — «В 75». — «Зачем вы прошли чрез пикет без разрешения и ложно показали число людей?» Караван-баши объяснил, что офицера не было на пикете и что исправлявший его должность дал нам пропуск, а число людей мы показали верно, но толмач сам не хотел этого сделать; доказательством ложности его донесений служит то, что он написал число людей наших до 100, между тем как по удостоверению ваших чиновников в караване только 57 человек.

Потом дорга-бек обратился к татарам, приехавшим с нами, спросил их, имеют ли они виды от русского правительства? Татары отвечали, что они родились в Ташкенде от татарских выходцев и в России никогда не бывали. В заключение бек спросил нас, зачем привезли так много этого оружия и показал на заступ, лежавший на столе; китайский ярлычок, привешенный к нему, показывал, что он побывал в китайском суде. Мы отвечали, что это товар для продажи; а один из кокандцев заметил, что если бек опасается за употребление этого оружия, то может купить. Этим кончился второй допрос. Такое неблагоприятное начало крайне нас беспокоило, особенно когда на 4-й день приехал ишкага и несколько других беков и объявили, что нас требует амбань Оседлав [373] наскоро лошадей, мы последовали за беками и, выехав из городских ворот, увидели несколько палаток и какие-то переклады, весьма похожие на виселицы; нас подвели к дверям палатки, в которой сидели в больших креслах четыре мандарина, с красными и светлосиними шариками на шапках. Один из них был главный кашгарский амбань, другой — кашгарский хаким-бек; оба имели красные шарики; два чиновника с синими шариками были китайские пристава.

Нас ввели в палатку; мы, как иностранцы, приветствовали амбаня, сложивши руки на груди. Амбань, посмотрев на нас пристально, заметил по-китайски: «это не русские и не татары, а анджанцы», и потом, обращаясь к вам, сделал обычный вопрос китайских чиновников: «благополучно ли приехали, через какие места, какие привезли товары?» Осведомился о спокойствии народов, кочующих на пути, и потом вступил в частный разговор о Кульдже, стал спрашивать караван-баша о знакомых ему илийских мандаринах. На прощанье амбань пожелал нам хорошей торговли и вообще обращение его было очень ласково. После представления амбаню и вследствие отзыва, данного аксакалом, нас оставили в покое и более не требовали к допросу, хотя не переставали иметь надзора.

Как анджанцы, мы совершенно зависели от кокандского аксакала, который управляет иностранцами, живущими в Кашгаре независимо и имеет даже свою полицию, а потому нам необходимо было сблизиться с иностранным купечеством и приобресть благорасположение аксакала. Члены нашего каравана были большею частию маргеланцы и бухарцы и нашли в Кашгаре много родственников и знакомых. Родственники и земляки у нашего караван-баши маргеланцы: Номан-бай, Саадат-бай и Асан-Джан, бухарец Кори и другие богатые купцы пользовались уважением кокандских и туземных властей, при помощи их нам было легко свести близкое знакомство с аксакалом и кашгарскими беками. Освободившись от допросов туземных китайских властей, мы отправились к аксакалу, чтобы благодарить его [374] за участие и поднести, по принятому обычаю, пешкеш. Подарки были незначительны, не превосходили сравнительно то, что обыкновенно приносят кокандцы. Аксакал принял нас очень благосклонно и обещал свое покровительство. С сыном его, который управлял делами, мы сделались приятелями, делали для него пирушки «базн» в кокандском вкусе, до которых он был большой охотник. Взаимные подарки и угощения сблизили наш караван со всеми более или менее значительными лицами. Кашгарские беки, сохраняя китайскую важность, хотя и не бывали у нас на квартире, но посещали наши лавки и приглашали нас на чай. Таким образом мы успели приобрести всеобщее благорасположение и: почет. Аксакал всякий раз просил нас на обеды и в важных случаях, когда происходили совещания, приглашал нашего караван-баши.

На первой же неделе товары наши были с большой выгодой проданы на серебро и золото, частию на наличные деньги, частию в долг, с условием заплатить их тотчас, когда мы вздумаем ехать. Караван наш занимал одиннадцать лавок в сарае «кунак», кроме того мы имели квартиры на улицах Устэн-буи и Джан-куче. В Кашгаре и вообще в шести городах существует обычай, по которому все иностранцы на время пребывания в них вступают в брак. Жители Малой Бухарии, хотя последователи учения имама Ханифи, — по которому временные браки не допускаются, но тем не менее обычай этот господствует в полной силе. Брак совершается по форме и от жениха требуется только одевать жену. Чтобы не выходить из общего порядка и по настоянию наших знакомых, мы должны были также подчиниться этому обычаю. В Кашгаре наши татарские халаты и шапки обращали всеобщее внимание, а потому первым долгом нашим было перемена платья. Мы стали, как анджанцы, носить чалму (кашгарцы не носят чалмы, кроме духовных) и бухарские халаты.

Скот наш был до того изнурен, что нужно было для того, чтобы совершенно откормить его, не менее двух месяцев. Пользуясь этим временем, я решился посетить [375] Еркенд. В караване оставалось непроданной несколько юфты, которую хозяин, бухарец Мухсин-Сагитов, и я повезли в Еркенд. Чтобы поездка наша не возбудила подозрения китайцев, мы до времени не рассказывали о своем намерении и получили билеты от аксакала вместе с другими бухарцами, а товар отправили вперед с подрядчиком.

10 октября выехали мы в числе 6 человек, предъявили на станции между Тазгуном и китайским городом билеты туземному юзбеги и ночевали на половине пути на одном лянгаре (хуторе). На другой день, в полдень приехали в Янысар. Дорога до Янысара идет по местам населенным, только подъезжая к городу, встречаются небольшие песчаные бугры. Оставив лошадей в Гайчане, где есть особенный сарай для извощиков, мы въехали в город и остановились у одного нашего знакомого. Так как в городе было много анджанских купцов, с которыми мы познакомились в Кашгаре, то они два дня не отпускали нас далее, делая обеды и вечера. На 5-й день, после обеда, выехали мы далее и ночевали, не доезжая нескольких верст до станции Топлык. 14 числа, вставши рано, мы стали собираться в путь, чтобы форсированной ездой достигнуть 3-й станции Кокрават. Местность от Янысара до 1-й станции густо населена, дорога идет между рощами, хуторами и пересекается множеством рек и арыков; но приближаясь ко 2-й станции, Кизыл, население постепенно делается реже и уже около этой станции окрестности представляют бесплодную степь. В параллели Кизыла на Восток лежит песчаная степь Кум-шайдан, священное место для мусульман; здесь, по преданию, происходило сражение за веру, и предводитель правоверных Арслан хан-гази пал шеидом. Надгробная молельня на могиле этого хана посещается всеми мусульманами, приезжающими в Кашгар и Еркенд. Станция Кокрават есть оазис, осененный купой дерев, в ней около 30 домов. За Кокраватом начинаются пески, имеющие всхолмленный вид и направление от запада к востоку; на пути встречается много озер с горькосоленой [376] водой, около которых растет камыш. Не успели мы выехать несколько верст от станции Топлык, как нагнал нарочный из Кашгара, посланный нашими товарищами с письмом, в котором они сообщали о приезде в Кашгар туземного агента с известием о взятии Кокана Мали-беком и о тревожном состоянии Кашгара вследствие слухов о бегстве ходжи Валихана-тюре, и просили скорее приехать в Кашгар. Мы спешили переездом обратно, чтобы избегнуть столкновения неприятных случайностей.

Еще в Дикокаменной орде носились слухи о сомнительных делах в Коканде. В Теректинском ущелье тянь-шанские дикокаменные киргизы окружили наш караван, не боясь последствий. Издавна в Коканде существует обычай, по которому все происшествия в междуцарствие предаются этим правом, происходят в подобных случаях грабежи, называя их хан-талау (ханский грабелс).

Происшествия в Коканде, начиная с соры Малибека с братом своим Худояр-ханом, наконец до взятия Малибеком Коканда доходили в Кашгар последовательно и своевременно двояким путем: чрез оффициальных гонцов Худояра и Малибека и чрез кашгарских тайных агентов (тан-шан).

В октябре месяце получены были в Кашгаре известия о восстании Малибека. Вскоре прибыли гонцы от Худояра и Малибека с требованиями прислать, как можно скорее, всю сумму зекята. Положение аксакала было чрезвычайно затруднительно: исполнить волю одного значило бы подвергнуться гневу другого, а дело могло решиться и так, и иначе.

В этот нерешительный момент, 15 числа пришло оффициальное известие о водворении на ханство Малибека, и аксакал получил ханский ярлык, в котором его оставляли на своем месте с уверениями о благосклонности к нему хана; но это был только обман, с целью, чтобы Насырэддин не мог скрыть деньги. Через день приехали доверенные нового аксакала Нор Магомета дотхи, взяли Насырэддина под стражу и забрали решительно все, не исключая и его собственности. В управление вступил: Сулейман-кул, [377] родственник нового аксакала, недавно только выпущенный из темницы, где он сидел со времени восстания.

Перемены властей в Коканде никогда не обходятся без подобных обманов и унижений, которым подвергает новое начальство своих предшественников. Нас поразила перемена обращения всех кокандцев с бывшим аксакалом и его сыном: все лица, бывшие с ним в самых близких отношениях, уже не узнавали его, и сын его нуждался в деньгах на мелкие расходы. Напротив, Сулейман-кул, доверенный нового аксакала, до сих пор никем незамечаемый, вдруг сделался предметом уважения и подобострастия, для него устраивали загородные гулянья, пиршества и все делали ему более или менее драгоценные подарки. Лазутчики нового начальника тщательно разыскивали, не успел ли Насырэддин спрятать часть своего имущества и с этой целью у нас также потребовали список подаркам, поднесенным прежнему аксакалу. Мы дали требуемый список, не упомянув в нем, по просьбе сына Насырэддина, о часах и пистолете. Туземные власти и купечество были также очень довольны падением Насырэддина, хотя он восстановил спокойствие и был человек прямой и решительный в сношениях с туземными властями и справедливый в отношении к купечеству, не делая различия между богатыми и бедными.

25 ноября приехал новый аксакал Нор-Магомет-дотха и с ним посланник Мали-бека для извещения начальства Южной линии о перемене правления. Кашгарское посольство, отправленное еще к прежнему хану, возвратилось вместе. По распоряжению Сулейман-кула всех иностранцев обязали выйти навстречу нового начальника, более почетные лица, между ними некоторые из моих товарищей, встречали его на первом пикете; китайское правительство выслало с своей стороны ишкагу. Аксакал, сопровождаемый своими подчиненными, с полной торжественностию, которою руководствуются кокандские сановники, въехал в город. Впереди кортежа ехал сипай и очищал дорогу криком: «берегите поводья!» А за ним ехали пажи и вели несколько [378] аргамаков в золотой и серебряной збруе, покрытых богатыми чепраками. На другой день после приезда все иностранцы, в том числе и мы, отправились к саляму с плиткой фу-чаю, которую обязали нас, как повинностию. Еще прежде взято было со всех иностранцев по штуке этого чаю за радостные известия о восшествии Малибека. Сверх этого мы чрез несколько дней отправились к аксакалу с подарками собственно от себя. Подарки наши состояли: из бархатного халата, сукна, железной кровати, золотых часов, чаю, сахару и проч., приближенные ему лица также получили подарки.

Новый аксакал был человек обходительный и вежливый в обращении, как только возможно кокандцу. Нор-Магомет имел придворный чин ишкаги-сы достоинство датхи, и был в 1856 г. кашгарским аксакалом, а при ходже — мин-башей. Дотха любил горячие напитки и веселую компанию, вследствие чего все богатые купцы обращались с ним крайне бесцеремонно. Делами сам занимался мало и ничего не делал без совета купцов и Сулейман-кула, с которым мы еще прежде, когда он был частным лицом, были в дружбе. Это обстоятельство способствовало нашему сближению с новым аксакалом. Каждый вечер аксакал приглашал нас к себе или посылал сказать, что он будет у нас. Беспрестанно делал подарки и одному из товарищей наших подарил лошадь с прибором, парчовый халат и военные сапоги, которые выражают то, что он считает его своим приближенным. Подозрения туземных властей к нам переменились уже в некоторую степень доверия и нам позволялось ходить по ночам, что вообще строго воспрещено.

Между тем лошади и верблюды совершенно оправились, и мы стали думать о возвращении; ехать через Аксай, т. е. по тому пути, которым пришли, нельзя было потому, что проходы завалены были снегом, и притом совершенное безлесие при страшном холоде и буранах, свирепствующих в этой горной стране, всякое путешествие делает невозможным. Через Коканд мы боялись, потому что тогда [379] путешествие продолжилось бы слишком долго и наконец потому, что там могли встретиться люди, знающие меня. Наконец положили ехать чрез Уш-Турфан. Собирание долгов замедлило наши путевые приготовления, а билет от китайского правительства на выезд был получен только в средине февраля. Между тем некоторые обстоятельства заставили нас отказаться от предположения нашего пути, а думать о том, чтобы скорее достигнуть наших границ. В конце января приехали в Кашгар несколько кашгарских купцов из Кульджи и ташкенцев, выехавших из Семипалатинска после нас. Чрез них распространились слухи, что при караване есть русский агент. Нор Магомет, зная всех нас коротко, не находя в нас никаких данных, оправдывающих эти слухи, смеялся и находил их в высшей степени неправдоподобными; в Коканде между купечеством также поговаривали об этом предмете с добавлениями, что русский агент находится вне города на хуторе, где мы держали верблюдов, так что кокандский михтар поручил своему чиновнику, посланному в Кашгар, осмотреть хутор и наших рабочих. Слухи эти преимущественно ходили между кокандским купечеством, но никто им не верил, а кашгарцы были заняты новыми известиями о бегстве ходжи Валихана и о том, что он пошел на Турфан. Ночью по городу разъезжали конные патрули, на стенах и у ворот усилили караулы и по границам объезжали наблюдательные отряды.

В дынзэ, в роде полиции, собирали копья и дротики, и чиновники дежурили на стенах. На нас, казалось не обращали внимания; но тем не менее нужно было думать о возвращении, пока не были получены достоверные слухи о причине снаряжения каравана.

С февраля началась в Кашгаре весна, а потому в марте можно было надеяться на возможность проехать благополучно через нагорие Сырт. 7-го марта караван выступил из Кашгара по направлению на Теректы, а мы остались в городе, чтобы получить другой билет от китайского правительства на выезд. Наши люди, осмотревши [380] дорогу, приехали с известием, что Теректы совершенно непроходим от снегу, что только открыт путь чрез кокандское укрепление Куртку. Аксакал убеждал нас остаться до половины марта, когда откроются все пути, но мы решились во что бы то ни стало выехать. Мы хорошо знали, что комендант Куртки вместе с тем и главный начальник тянь-шанских киргиз, имел в Кашгаре своих агентов для наблюдения за нами. Бугинцы, приехавшие в улусы подчиненных ему киргиз, рассказывали с большими преувеличениями о нашем богатстве, например, что караван-баши восседает на железной доске, что у нас есть чудный ящик с золотым деревом, на котором порхает и поет соловей, и другие басни в этом роде. Курткинский дотха, не видавши ничего кроме киргизских баранов, поверил всем этим нелепостям и непременно хотел получить с нас зекет, хотя он имел право брать не зекет, а особенную пошлину по числу вьючных животных. Наш друг аксакал, узнавши о нашем решении ехать чрез ведомство Куртки, был так любезен, что дал для препровождения каравана одного из своих воинов и снабдил нас рекомендательным письмом и посылкою Мамразыку, коменданту Куртки, в котором просил Мамразыка принять нас, как его друзей.

11 числа из дому аксакала, в сопровождении огромною толпою народа, провожавших нас, выехали мы из Кашгара.

Приехав в караван, стоявший между селениями Устун-Артыш и китайским пикетом Ислык мы нашли артышского Из-беги, командированного хаким-беком для препровождения каравана за границу. Обыкновенные караваны не пользуются этой честью, мы были в исключительном положении. Путь наш лежал по течению реки Тоин на караул Тешык-таш, но так как билет был нам дан чрез Ислык, то мы должны были сделать небольшой круг, чтобы войти на настоящую дорогу. На пикете китайский бошко — офицера опять не было — сосчитал число верблюдов, лошадей и выпросил юсун (подарок); кашгарский чиновник взял тоже юсун. Караван ночевал в горах, в [381] 8 верстах от пикета. На другой день шли на запад по сухому и широкому руслу, и пройдя один маленький перевал, вышли на долину реки Тонн. Дни были очень теплы, природа только что пробудилась; снегу в ущельи оставалось очень мало, кое-где зеленелись травы и вечером слышны были звонкие крики лягушек. Три дня караван поднимался вверх по течению Тоина по направлению на С. и С. З., и 17 числа ночевал при истоках этой реки в урочище Торгат. Река Тоин имеет широкую долину, путь по ней чрезвычайно удобен. На берегах реки растет тополь, только на первом ночлеге облепиха.

На Торгате уже нет кустов. По мере того, как дорога поднималась по течению реки все выше, и погода становилась холоднее. В верхних частях река была покрыта льдом, а в логах лежал снег, так что караван должен был разбивать его лопатами, чтобы проложить тропинку. 18 числа мы вышли на довольно обширную долину горного озера Чадыр-куль, окруженную со всех сторон горами и одетую глубоким снежным покровом. Здесь было так, холодно, как в. Кашгаре не бывало в январе.

Караван пробирался по снежным сугробам с большим трудом и, пройдя по льду озеро, ночевал в горах Таш-рабат, окружающих долину с северной стороны. Озеро Чадыр-куль имеет около 10 верст ширины и около 20 длины, оно должно иметь высокое положение, не менее 7000 футов абсолютной высоты. На следующий день перешли горы Таш-рабат и разбили лагерь на широкой и ровной долине реки Атбаш. Проход Таш-рабат имеет одно чрезвычайно трудное место для прохода каравана на верблюдах; на спуске тропинка проходит по краю высокой скалы, но подъем незначителен. Так как река, по течению которой проходит дорога, была замерзшая, то мы избегли опасное место и прошли по льду. Близ выхода, дороги из ущелья есть каменное здание Таш-рабат, от которого горы получили свое название. Рабатом называются на востоке здания, устроенные на больших дорогах для доставления крова путешественникам. Они устраиваются с [382] богоугодной целью, как мечети, училища, караван-сараи, фонтаны и колодцы в пустынях. Один из бухарских ханов, Абдулла, особенно любил постройки этого рода и потому основание этого рабата приписывают ему. Здание сложено из плит глинистого сланца, имеет около 12 сажен длины и около 7 ширины. Длинный корридор ведет в круглый зал (в 5 аршин в радиусе) с сфероидальным куполом, по бокам корридора сделаны маленькие низкие двери, в которые нельзя войти. иначе, как сильно нагнувшись; двери эти ведут в маленькие квадратные и продолговатые комнаты. Внутри и снаружи здание это было когда-то выштукатурено, арабески, окружающие ниши, сохранились местами и теперь. По стилю Таш-рабат принадлежит к древней архитектурной эпохе. Азиатцы по своей лености и невежеству считают все, что требует большого труда или искусства, сверхъестественным. Таш-рабат имеет также свою легенду, например, говорят, что если раз насчитать сорок комнат, то в другой раз выйдет число 41, итак далее. Для дикокаменных киргиз это здание служит предметом поклонения и местом для жертвоприношений. Нужно сказать, что на ночлеге при урочище Торгате присоединились к нашему каравану два кокандских сипая, посланные в Кашгар, комендантом Куртки для тайного наблюдения за нашим выездом. Один из них был родственник коменданта, а другой, по имени Асанбай, служил приставом, иль-беги, в улусах Чириков. Кокандцы в киргизских родах имеют своих чиновников; иль-беги, киргизский пристав, должен кочевать в их улусах и обязан быть посредником в тяжебных делах и собирать с виновных штраф в пользу казны.

На том месте, где стоял наш лагерь, расходятся несколько дорог, между прочим две в Куртку; более удобная дорога по долине Атбаша, была отвергнута нашими кокандцами, потому что в это время на ней стояли Чирики, которые, хотя принадлежат к ведомству Куртки, но повидимому мало слушают кокандцев. Асанбай иль-беги так боялся Чириков, что киргизских путешественников, [383] бывших с нами, не пустил в свои аулы, чтобы они не дали знать Чирикам, и заставил их, против воли, совершить поездку в Куртку.

В нагории Сырт только на низменных и теплых долинах Атбаша, Арпа и Нарына произростают пшеница и ячмень. Надо полагать, что в древние времена места эти были населены оседлым или полуоседлым народом, ибо, как говорят киргизы, вниз по Атбашу есть развалины большого города, а на Нарыне мы сами видели следы древнего хлебопашества. Развалины на Атбаше соответствуют по положению своему городу Чигу: столице Усуни, которая по свидетельству китайской истории, лежала на СЗ. от Аксу и на юг от Темурту-нора (Иссык-куля). С берегов реки Атбаша мы направились на С., прошли, несколько незначительных перевалов, из коих последний Баибче имеет на южном склоне хвойный лес, а около вод жимолость, барбарис и другие кустарники. Местность между Торатом и Баибче безлесна. 21 марта караван остановился в 10 верстах от Куртки, на реке Ак-тал, около аула киргиз из племени Мунулдыр. Вечером приехавший из Куртки солдат привез нашим сипаям радостное известие, что комендант их получил на днях милостивую грамоту от хана, почетный парчовый халат и что Чирики возвратились из Хоканда безуспешно. Чирики, о которых мы уже говорили, просили хана, чтобы в их кочевьях, на реке Атбаше, основать укрепление и сделать их независимыми от курткинского коменданта. В заключение объявил, что из Анджана приехал зекатчи. Это обстоятельство огорчило наших кокандцев, они боялись, чтобы зекет с нашего каравана не поступил в распоряжение этого чиновника. Куртка принадлежит Анджанскому наместничеству, которым управляет брат хана, Суфи-бек. Каждый год весною приезжает от наместника сборщик и получает от коменданта весь сбор киргизского зекета.

29 числа часу в десятом караван снялся; сделавши около 10 верст, остановился на берегу реки Нарына. Так как на реке по берегам еще оставался лед и сообщение [384] с укреплением производилось вплавь (река глубока), то по усиленной нашей просьбе, чтобы не замочить при переправе своих товаров, нам было сделано снисхождение остаться на этой стороне. В 4-х верстах от укрепления мы разбили свои юрты в соседстве с аулом одного из сильных биев рода Сояк, Османа, облеченного кокандцами в звание датхи. На другой день, 25 марта, мы отправились в укрепление, чтобы отдать салям коменданту. Укрепление Куртка стоит на правом берегу Нарына, имеет поперечник в 200 саженей, окружен с трех сторон стеной, а четвертая опирается в крутой берег. Высота стен около 3 саженей, ширина до 2 аршин, с восточной стороны пробиты в стене главные ворота, а с северной другие, ведущие в место, где прежде был домик Дженгир ходжи; там устроена молельня, посажено несколько деревьев и как на всех священных местах водружены бунчуки и развешены в большом количестве рога баранов, принесенных в жертву. Въехавши в ворота, мы увидели войлочные кибитки, окруженные земляными валами, и несколько мазанок». Комендантский дом состоял также из нескольких отдельных мазанок под пышными названиями приемной, гарема, мечети и проч.; в середине двора стояло несколько киргизских юрт. На небольшом возвышении из глины сидел смуглый сарт с белой бородой, одетый в бумажный старый халат. и в киргизских, сапогах из красной кожи. Нам сказали, что это сам комендант Мамразык датха. После приветствия посланный от аксакала поднес ему письмо и подарки. Прочитав письмо, Мамразык стал расспрашивать об аксакале, с которым был старый товарищ, потом спросил, сколько мы дали зекету; сказал, что до сих пор он считал нас за татар и слышал от дикокаменных киргиз, что мы осматриваем земли.

Часу во втором приехал в караван сын коменданта в сопровождении одного анджанского купца, который, как видно, пользовался доверенностию датхи и употреблялся им в случаях, требующих ума и сметливости. Напоив [385] гостей чаем и угостив хорошим пилавом, мы приступили к делу. Кокандцы предполагали у нас большие богатства и не хотели верить, что мы в Кашгаре дали в зекет 124 золотых и потому объявили, что будут осматривать вьюки. На другой день, развязав вьюки, нашли. только то, что было показано нами прежде и получили в зекет две ямбы, двадцать ланов серебра и в подарок пять халатов и фунт чаю. После зекета мы опять представлялись датхе. Мамразык принял нас благосклонно, поднес по чашке зеленого чаю, пожелал хорошей дороги и дал для конвоирования каравана, чрез подведомственные ему улусы, нашего старого приятеля ильбеги Асанбая и поручил нас покровительству бия Наймана, который отправился в свои улусы. Укрепление Куртка основано в 1832 году, в год дракона, во время хана Мадали мин-башей Хак-Кулы. Первая половина правления Мадали хана была ознаменована счастливыми войнами с Китаем, покорением Каратигина, Дарваза и подчинением дикокаменных киргиз. Два полководца: мин-баши Хак-Кулы, узбек из племени Юз, и кушбеги Ляшкар, из персидских рабов, подчинили все киргизские племена; Хак-Кулы усмирил и обложил ясаком восточные племена дикокаменных киргиз, а кушбеги Ляшкар киргизские и китайские племена, кочующие от Чу до Или, Хак-Кулы в 1832 г. разбил Саяков, предводителя, их Атантая и Тайлака взял в плен и привез в Коканд, обложил ясаком Чериков, Басьцев, Монульдыров и основал Куртку. Укрепление Тугуз-Турау было построено еще прежде. Атантай и его брат Тайлак не хотели подчиняться кокандцам и после освобождения из плена откочевали на Илю к киргизам Большой орды; но впоследствии, разграбленные кайсаками, возвратились на родовые кочевья.

В укреплении считается до 200 человек сипаев, набранных из анджанских киргиз, кокандцев не более 50 человек. Нынешний комендант был первый раз назначен на этот пост в конце 30-х годов, когда анджанским наместничеством управлял Иса-датха, и во второй раз утвердился со времени падения кипчаков. К ведомству его [386] принадлежат: три рода из племени Саяк, Чирики и небольшая часть рода Богу. Роды Саяков, подчиненные Куртке, суть: 1) Чора, ими управляет Осман, сын Тайлака, самый сильный родоначальник, 2): Кульчугач, ими управляет Тюлеке, сын Ералы, 3) Иман, которым начальствует Байтуры Джалапаков. Эти три рода ведут междуусобную вражду. Чирики разделяются по своим кочевьям на. два отдела. Один отдел кочует по Атбашу, Арпа и Аксаю, другой по реке Какшал. В первом отделе, каждый род имеет своего отдельного вождя, из них более влиятельны Урус-бий, Сасык Урус, Кондожесь и сильнейший — Сарыжак; второй отдел признает власть одного верховного бия Турдуке. Турдуке имеет от китайцев красный шарик, известный грабитель, не слушает кокандцев, зекет и подать берет к себе.

К ведомству Куртки подчиняются также киргизы колена Теным Сеит из рода Богу, отделения Калмакы, кочующие В верховьях Нарына и на плато Таргай. Ими управляет фамилия Мамеке Шопак. Из них влиятельнее: Найман, сын Буйдаши, Алджан и Табулды, дети Алеке. Куртка берет также зекет с киргиз Монылдыр, Бассыз и других родов. Укрепление Тугуз Тарау и Джумгал прежде занимали от курткинского коменданта, но теперь из них сделаны отдельные ведомства. Между курткинскими и сипаями этих укреплений очень часто происходят сшибки за зекет в роде тех, — как в старой Сибири враждовали за ясак мангазейские и красноярские казаки. Саяков, подчиненных Куртке, считают до 600 юрт, Чириков ведения Туртуки 1500, Чириков родов, кочующих по рекам Атбашу и Арпа, до 1300 и Богу 1200. Зекет с этих киргиз собирается Курткой двояким образом или, по показанию самих киргиз, «улфан», или же посредством счисления; в первом случае берут с 40 голов одну, а при счислении — с 100 голов две. Сверх того киргизы должны снабжать хлебом гарнизон укрепления. Независимо: от зекета с каждого рода раз в год, а иногда и два раза берут «салык» в неопределенном количестве. В [387] нынешнем году на Богу положили этой подати 60 лошадей. Вообще власть кокандцев между этими киргизами поддерживается лживой и хитрой политикой, к которой нынешний комендант повидимому привык. Для поддержания своей власти он имеет аманатов из хороших фамилий и поддерживает постоянную вражду, между родоначальниками. Мамразык возвысил Османа, вступил с ним в родство для того, чтобы посредством его наказывать других киргиз. Для возбуждения ревности он называет Османа понсадом (полковником) и дотхой, что очень льстит честолюбию этого киргиза. Осман содержит 500 человек, постоянно готовых к услугам коменданта. С Богу обращается Мамразык осторожно, задабривает щедрыми подарками из биев. Эта политика, как говорит сам Мамразык, основана на долгом опыте, ибо силой с киргизами ничего нельзя сделать по малочисленности гарнизона. Во время кипчаков киргизский родоначальник Алимбек-дотха, ныне кокандский визирь, враждуя с кипчаками, ушел на Нарын и поднял всех киргиз. Куртка была осаждена, комендант кипчак вызван на переговоры и изменнически убит. Мамразык сам подвергался неоднократно осаде. В последнее время Турдуке совершенно не стал платить зекет, а другие Чирики, хотя и платят, но неисправно. Мамразык два года обращается к анджанскому наместнику, с просьбой прислать для наказания киргиз до 700 человек войска, но напрасно. Во время смут в Хоканде, киргизы совершенно не слушались курткинского коменданта, потому что вместе с переменой хана обыкновенно обновляются и все власти. О возвышением их родовича Алимбека в звание визиря киргизы, надеясь на его покровительство, продолжают беспорядки. Чирики, как мы уже говорили, посылали депутацию с просьбою дать им отдельного начальника; депутация эта вернулась только что перед нами; Мамразык говорил нам, что домогательства их были безуспешны, но тем не менее сильно беспокоился, что Чирики не являлись на его приглашение. Киргизы, подведомственные Куртке, сравнительно с Богу и Сарыбагышами, бедны, малочисленны, а [388] взаимные кровавые раздоры делают их еще более бессильными. Наши Бугинцы всегда одерживают над ними верх и несколько раз жестоко наказывали Саяков и Чириков.

24 марта караван оставил Куртку. В. долине Нарына весна открывается в начале марта, между тем как в других частях Сырта, например: на плато Торгай и Аксай, снег остается до половины апреля. В пребывание наше в Куртке стояли теплые, весенние дни. 24 числа на реке уже не было льдов и поля были, покрыты свежими отростками артемизии и тюльпанами. Караван шел посреди киргизских аулов и пашен. Киргизы пахали землю. Осман, предводитель Саяков, разъезжал по пашням и разделял их на участки. Увидев караван и зная прежде о его прибытии в Куртку, Осман послал к нам одного из своих рабов с приглашением заехать «в гости» в его аул. У киргизских родоначальников образовались систематические правила, освященные временем, по которому они грабят караваны, но грабят по своему законно, основываясь на древних обычаях и правах. Эти обычаи или права суть: 1) Караван, проходя чрез улусы киргизского родоначальника, должен заплатить зекет (это право отменено кокандцами и считается теперь грабительством), 2) должно дать выкуп за свободный проезд, 3) поднести подарки соответственно значению и силе родоначальника, 4) не должен обходить аулов знатных вождей и обязан останавливаться в их улусах для того, чтобы воспользоваться их гостеприимством. 2-й и 3-й. пункты этих обычаев не поощряются кокандцами, хотя и совершенно не преследуются; но 4-й пункт сохранил законность, признанную и кокандцами. Заехать «в гости» значит то, что каравану дадут одного или двух, тощих баранов на ужин, а на другой день потребуют подарков «за гостеприимство», и если подарки окажутся не соответственными значению родоначальника-хозяина (каждый киргизский родоначальник считает себя первым в роде), караван неизбежно подвергается штрафу. Вот образчик хваленого восточного гостеприимства. Зная хорошо это обстоятельство, наш [389] караван-баши, с соблюдением всех форм среднеазиатской вежливости, отказался от предложения Османа тем более, что мы сделали только 10 верст и было очень рано. При других обстоятельствах мы на это не решились бы, но имея при себе чиновника от Мамразыка и находясь в 10 верстах от укрепления, мы думали, что киргизы не осмелятся ничего нам сделать и беззаботно продолжали свой путь. Другой киргиз, посланный Османом, повторил от имени своего господина тоже самое приглашение, и объяснил, что благородная фамилия их родоправителя с древнейших времен славится своим гостеприимством и дорожит этой священной славой. Караван-баши опять в отборных, вежливых фразах благодарил Османа, объявив, что для нас каждый час дорог и что так рано останавливаться не расчет и в заключение сказал несколько похвальных слов о славе предков Османа и о его собственной храбрости и добродетелях. Караван-баши надеялся на свое красноречие и уверял, что теперь Осман оставит нас в покое; но видно мало знал киргиз. Не прошло несколько минут, как из одного аула выскочила толпа пьяных киргиз, пивших бузу, бросилась в карьер на наш караван и заставила нас бранью и угрозами повернуть в аул. Осман был сильно оскорблен: он требовал с каждой палатки по ямбе серебра, как штраф за покушение нарушить силу древних прав его фамилии. Наш кокандец, хотя ездил сам к Осману, но ничего не мог сделать. Кто-то из наших заметил из разговоров киргиз, что Асан-бай ильбеги действовал заодно с Османом, это показалось нам правдоподобным. Мы, оставив в стороне киргиз, начали действовать на нашего воина. Караван-баши объявил ему, что не намерен ничего давать добровольно Осману, грозил, что будет жаловаться хану на курткинское управление и прилагая к слову дело, велел одному из наших товарищей готовиться ехать с просительным письмом к кашгарскому аксакалу. Кокандец наш после этого принял нашу сторону и дело пошло на лад. К нашему счастию вечером приехал солдат [390] требовать Османа в укрепление. Кончилось все это тем, что Осман получил от нас подарок ценою не более 25 руб. серебром, но перед отъездом заехал в караван и объяснил нам, что он кокандского хана не боится, но с Мамразыком не хотел бы ссориться, потому что он его родственник и человек ему нужный, и что если он нас не ограбил, то этим мы обязаны Мамразыку. Речь свою закончил словами: «Поезжайте с Богом и молите Аллаха, дабы он продлил славу мою и родственника моего Мамразыка!»

На другой день с восходом солнца снялись мы с лагеря и два дня шли форсированным маршем и на третий день вступили в кочевья Саяков враждебных Осману, а потом в улусы Богу, которых родоначальник Нойман был при нашем караване. Несмотря на то, что Нойман был при нас, но мы не решились нарушить в другой раз обычай гостеприимства и 26 числа ночевали в ауле родственника Ноймана Табылды, тем более, что этот родоначальник пользуется славою батыря. Табылды молодой человек лет 30-ти, но заметно стремится к преобладанию над всеми родами Богу. Он имеет, подобно Осману, отряд джигитов, постоянно готовых к набегу или к преследованию врагов. Этот киргиз два года был в ссоре с Мамразыком, не платил ему зекет, откочевал на Тарган и, как сам рассказывал, хотел ехать в укрепление Верное, чтобы просить покровительства русских. Вообще тянь-шаньские Богу много говорят и расспрашивают о условиях русского подданства и, как кажется, готовы последовать примеру своих Иссык-кульских родовичей, но не находят случая. Мамразык особенно дорожит этими бугинцами; они, сравнительно с другими киргизами его ведения, очень богаты. Ночью в ауле поднялась тревога. Чирики отогнали из соседнего аула несколько сот лошадей. Табылды со своими джигитами отправился по свежим следам в погоню и, как узнали после, нагнал хищников, отбил скот, взял несколько человек в плен и сам поехал в набег на Чириков. Аул Ноймана был в 8 верстах и в стороне [391] от дороги, но мы на другой день поехали к нему и разбили палатки в недалеком, расстоянии от его кибитки.

Улусы бугинцев были крайние пределы кочевок киргиз ведения Куртки и потому наш кокандец должен был здесь остановиться. Отсюда начинается страна безлюдная. и подверженная разъездам барантачей. Нойман вызвался проводить нас до Иссык-куля и просил за это подарков на сумму 120 рублей. Мы боялись, что киргизы курткинского управления будут нас преследовать и потому с радостию согласились на его предложение. Нойман, державший себя в дороге очень просто, в ауле своем сделался горд и важен; он заставил нас простоять на месте 29 число потому только, что дни 27-го и 28-го чисел были неблагоприятные для путешествия. Асанбай, получивший 30 рублей за службу, сделал с нами еще один переход, по собственному сознанию для того, чтобы в последний раз поужинать хорошим пилавом.

Выехавши 9 верст из аула Ноймана, мы пришли к слиянию Большего и Малого Нарына (Малый Нарыл впадает с правой стороны), отсюда местность получает другой характер. От Куртки до слияния этих рек, по моему расчету, 150 верст. На этом пространстве долина Нарыла имеет от 5 до 2 верст ширины, путь ровный и удобный, особенно по левому берегу. На дороге, идущей по левому берегу, есть только в одном месте, против аула Тобылды, поперечный мыс Теке-Сингир; а правый берег от моста (который построен китайцами и отстоит от селения вниз в 27 верстах), вверх имеет много подъемов и спусков, но не значительных. Мы, боясь полноводия, перешли Нарын около моста в брод на правый берег. В Нарын впадает с правой и с левой стороны много речек, образующих проходы. Из впадающих с правой стороны замечателен Он-арча (в 50-ти верстах выше Куртки), образующий истоками два прохода, из которых один через Джунан арык, впадающий в Кочкар, а другой через Улак-кол и Ала-баш ведут на Иссык-куль. С левой стороны Нарын принимает Ат-баш и Шаркрала. По ущелью этих [392] рек выходит путь на Атбаш и Аксай. Горы, идущие по правому и левому берегу реки, покрыты еловым лесом и богаты зверями. Берег реки сопровождается уремой из облепихи, тополя, ивы и чилиги; урема выше впадения Атбаши делается реже, а за мостом вовсе прекращается. От слияния Малого Нарына река одевается в скалистые берега, местность делается выше, потому что ель и казачий можжевельник, свойственный в Тянь-шане высоким альпийским зонам, растут уже на самом берегу этой реки. Течение Нарына от впадения Малого Нарына до плато Таргай киргизы называют Капчагай (скалистыми). Местность здесь гориста, реки имеют высокое падение и быстрое течение. Дорога идет сначала по правому берегу, потом переходит на левый; подъемы и спуски встречаются очень часто и изнуряют вьючный скот; есть также опасные косогоры и узкие тропинки, местами путь преграждается обломками скал. Капчагай поднимается крутыми уступами и поднимается заметно высоко. На северо-восточном склоне гор лежит еще снег, а юго-западные испещрены норами альпийских сурков. Река местами покрыта льдом. Горы богаты пастбищами и летом служат кочевками Богу. Три дня (около 70 верст) поднимались мы по трудной для езды и гористой местности; но далее дорога стала более удобной, долина сделалась шире и ровнее; течение реки не так быстро, глубина ее незначительна и окрестные горы безлесны. 2 апреля караван вышел на плато Таргай. День был холодный, шел снег и дул сильный северо-восточный ветер. Ночевали в горах Джетым-Асу, на том самом месте, где стояли лагерем в передний путь. Отсюда караван шел по прежней, описанной нами дороге. На Джетим-Асу лежал глубокий снег, на Зауку снегу было менее. Опустившись на северный склон Заукинского ущелья, мы увидели совершенную весну: кусты барбарису и шиповника уже распустили листья, и поля были покрыты ярко-зеленым ковром свежих трав.

От Кашгара до Зауку мы сделали 23 перехода, около 530 верст. В Куртку пришли мы в 10 перегонов (250 [393] верст), от Куртки до Капчага около 150, по пустой местности шли 70 вер., далее до Зауку сделали около 60 вер.

Всего от Кашгара до озера Иссык-куль, надо полагать, по обратному нашему пути, 580 верст. Еще 30 числа мы встретили на пути маленький караван, шедший в Куртку, и узнали, что Иссык-куль занят кочевками Сары-багышей. Известие это было для нас неприятно. Нойман, узнавши это, отказался идти далее Торагая, несмотря на условие, и посоветовал послать наперед гонца к Урману или Тургельды и просить их покровительства. Урман, Тургельды и Джатай три сильнейшие родоначальника в колене Сарыбагыш; последние двое кочевали в то время на Иссык-куле. Проходя через киргизские аулы, караван непременно. должен прибегнуть к покровительству одного из сильных вождей, иначе в каждом ауле его будут останавливать, требовать подарков и настаивать на право гостеприимства. Товарищ Ноймана за небольшую плату взял доставить письмо к тому из двух вышеупомянутых родоначальников, которого аулы будут на нашем пути.

Когда караван вышел в ущелья, Зауки, выехали навстречу к нам посланные Тургельдой сын его и брат. К крайнему моему удивлению киргизы эти знали о моем присутствии в караване и первым словом их был вопрос обо мне. Им отвечали, что в караване такого лица нет, но один сарыбагыш, видавший меня в Верном, удовлетворил их любопытство. Тургельды был самый дерзкий киргиз и притеснял караван более всех из своих собратий. Он взял подарков на 300 р. и взял самым наглым образом; если ему нравился халат, он говорил: «эй, сними халат и дай нам». Беспрестанно, грозил, что он разграбит караван, а меня отправит в Коканд. В этих видах он несколько дней держал нас в своем ауле и не хотел пускать. К счастию подошел на Иссык-куль отряд, высланный навстречу каравана, и Тургельды, будучи в ссоре с Кокандцами и Джантаем, боялся русских и потому принужден был отпустить нас добровольно. Чтобы исправить свою неделикатность относительно каравана, [394] он на прощанье подарил караван-баши и мне по одной лошади.

12-го апреля 1859 года приехал я в укрепление Верное. Путешествие мое продолжалось с 28 июня 1858 г. до 12 апреля 1859 г., 10 месяцев и 14 дней.

В Кашгаре мы жили около 5 месяцев, с 1 октября до 13 марта. Торговые операции нашего каравана в этом городе имели вообще удовлетворительный результат. Из счетов, сообщенных мне караваном-башей, видно, что караван при снаряжении имел товаров на сумму 19 тысяч р. серебром; в Большой киргизской и Дикокаменной орде продано товаров на 3026 баранов (считая в этом числе дву-годовых барашков); эти бараны и остальные товары проданы в Кашгаре на 4.068 1/2 кокандских золотых (Каждый золотой имеет весу 1 золотник 10 долей, по среднему курсу он в Кашгаре идет в 3 р. 70 коп. на наши деньги). Скорый сбыт наших товаров и при том на серебро и золото нужно приписать особенным благоприятным случаям. После восстания 1857 г. сношения Кашгара с Кокандом были прерваны, наш караван был первым, привезшим товары на значительную сумму. Особенно выгодно проданы были бараны: по 63 на ямбу, каждый баран стоит более 1/2 золотого. Принимая во внимание излишние расходы и подарки, большею частию вынужденные; и наконец то, что караван по недостатку вьючных животных не мог вывезти оттуда товаров . . . . . . (В рукописи пробел. Ред) вполне воспользоваться торговыми выгодами кашгарского базара. Расходы караванные были следующие: зекету дано в Кашгаре 622 р. 50 к., в Куртке 360 р., подарков дано на 1302 р. Немаловажный расход для каравана составляло содержание прислуги и вьючного скота. Кокандцы и другие народы, имеющие торговлю с Кашгаром, вследствие удобств пути, товары свои отправляют с подрядчиками и прислуги более одного человека не имеют, между тем как в караване нашем было 32 челов. киргизской прислуги, много верблюдов и лошадей. Прислуга нанята была по усиленным [395] ценам, так что на одежду и в жалованье получили 1036 р. 13 коп. Содержание и прокормление скота в Кашгаре чрезвычайно дорого. По недостатку подножных кормов, животные круглый год довольствуются сухим фуражом, а в нашем караване для откормления до крайности истощенных лошадей и верблюдов давали усиленную дачу корма. Жизненные припасы также недешевы. Таким образом израсходовано караваном на пищу, на угощения и корм скоту и проч. 4067 р.

От дальности дороги и трудности пути караван до приезда в Кашгар потерял 60 верблюдов и 8 лошадей. Недостаток вьючного скота был причиною того, что караван не мог вывезти из Кашгара дабу, несмотря: на видимую выгоду этой операции. В Кашгаре главный предмет вывоза есть чай, по преимуществу зеленый, который не имеет сбыта у нас; а главные туземные произведения: даба, хлопчатая бумага, шелк требуют много вьючных животных и не могут вознаградить убытку от потери животных. Оттого караван вывез 11 ящиков чаю, дабы, кокандских полушелковых материй и машоу всего только на сумму 14.051 р. 75 к. и должен был купить 11 верблюдов. Некоторые вывезли серебро. Из Кашгара вывезено нашим караваном 27 ямб. Принимая во внимание все эти расходы, мы думаем, что караван не вполне доволен своим оборотом, по крайней мере не столько имел барыша, сколько бы мог иметь, еслиб был при другой обстановке. Присутствие мое, повидимому, стеснило свободу их действий. Они боялись, чтобы кокандцы не узнали о участии русского правительства в отправлении каравана, потому давали подарки там, где обыкновенные караваны не дают или более, чем дают другие. В Кашгаре все купечество советовали им ехать через Коканд и вывезти товар на всю сумму, ибо из Кашгара до Семипалатинска через Коканд и Ташкент меня могут узнать, тогда, как подданные кокандского хана, могут лишиться жизни. По этим причинам караван не мог также воспользоваться милостию правительства относительно освобождения его от пошлины, [396] а с 11 ящиков чаю, привезенных им, взяли пошлину.

Что касается до моих действий, то я во время пребывания в Кашгаре старался всеми мерами собрать возможно точные сведения о крае особенно о политическом состоянии Малой Бухарии, для чего заводил знакомство с лицами всех наций, сословий и партий, и сведения, полученные от одного, сверял показаниями другого; сверх того я имел случай приобрести несколько исторических книг, относящихся к периоду владычества ходжей и пользовался дружбой некоторых ученых ахунов. Из этих источников заимствованы мною факты, касающиеся влияния ходжей до времен джунгарского владычества и после до падения страны под иго Китая. Сведения о восстаниях, бывших с 1825 г., получены от лиц достойных доверия: от кокандцев, участвовавших лично в «газате» и занимавших значительные должности, и от кашгарских ахунов, бывших свидетелями этих переворотов. Кашгарский аксакал Нор-Магомет дотха принимал деятельное участие в попытке ходжей возвратить независимость отечества. Наш вожатый в Куртку, есаул Тохтар, родом из сибирских киргиз, был в 1857 г. у ходжи начальником дворцовой стражи, потом командовал отдельным отрядом при осаде Еркенда. Тохтар уже преклонных лет, но фанатически предан интересам, ходжей, участвовал во всех восстаниях с 1825 до 1857 г. и готов участвовать в будущих. Я был знаком с одним кипчаком, который в последнее восстание у ходжи Валихана занимал придворную должность удайчи. Что касается до ходжей и их значения в Коканде, об отношениях их к кокандскому и кашгарскому народу и об их фамильных отношениях, то обо всем этом я узнал от маргиланского купца Ноиманбая, которого сестра замужем за ходжей Кятта-ханом и в гареме его пользуется первенством. Факты, относящиеся к территории шести городов и туземного его населения приобретены от кашгарских беков шейхов, ахунов и от моих кашгарских родственников, людей сведующих в [397] этом деле. Имея постоянные и короткие сношения с кокандцами, я получил много данных о состоянии этого ханства и особенно о последних событиях, имевших последствием падение хана Худояра.

Географические сведения, маршруты, собранные мною, имеют значение в связи с существующими исследованиями и требуют предварительного знакомства с источниками, а потому оставляю их, как и сведения о Коканде, предметами отдельной статьи, а теперь прилагаю записку о Алты-шааре или о шести западных городах Восточного Туркестана. Записка разделена мною на 5 частей. Продолжительная болезнь не позволила мне вполне обработать эту записку, но она содержит в себе факты до сих пор, вовсе неизвестные. [398]

Отчет о состоянии Алтышара или шести городов Восточного Туркестана в 1858-9 годах.

(Этот Отчет в деле о поездке Валиханова занимает листы с 197 по 389. Местами он имеет поправки, сделанные рукою Валиханова. Ред)

Исправления и дополнения к напечатанному тексту (стр. 79-150).

Страница 79. Восточный Туркестан лежит в центре Восточно-азиатского нагорья. Гумбольдт, основываясь на отношениях возделания растений, полагал, что Мало-Бухарская равнина, и т. д.

Стр. 80, строка 4-я. Обширную песчаную степь Гоби...

- 9-10. И засыпает целые города. Далее Валихановым вставлено: История представляет несколько примеров подобных событий. В XIV столетии погибли таким образом города Лоб и Кедек, лежавшие около озера Лоб-нор (См. Тарихи-Рашиди, рукопись Академии Наук).

- 17-18. Оазисы образуют дугу по подножию Тянь-шаня.

- 22. Лишенные резких орографических. рельефов. Далее особо прибавлено: небольшие глинистые холмы, которыми оканчиваются предгория окружающих горных цепей, вдаются иногда в равнину, они, как и песочные горы в Мало-бухарской Сахаре, имеют незначительную высоту, но тем не менее в общей картине страны составляют своеобразную характерную черту. Три великие цепи гор, знаменитые по влиянию своему на развитие среднеазиатских народностей и на их историческую судьбу. Небесные горы, священные для Гуннов и для турков Тюгю; Болор и [399] Куэн-Лун с особой группой любопытных народов, производящих себя от Александра, Македонского, огибают Восточный Туркестан колоссальной дугой. Так как горы эти лежат вне политических пределов страны, то я в настоящем случае буду говорить о них в той связи, которую имеют в Малой Бухарии в отношении дорог и проходов. Дороги, ведущие в Восточный Туркестан или все равно идущие из Восточного Туркестана, пролегают частию по ущельям, частью по горным плато. В первом случае представят много трудностей и опасностей. Путник должен беспрестанно то подниматься, то опускаться, должен идти по узким и извилистым тропинкам, иногда по краю глубокой пропасти и нередко по опасным косогорам. Когда же дорога проходит по плоскогорию, тогда встречают только незначительные округленные подъемы и небольшие овраги, удобные для езды всякого рода. Тянь-шань относительно путей сообщения...

Стр. 81, стр. 9, вм. «представляет» поправлено: обращается в . . . .

- стр. 12. Сырт безлесен вследствие постоянной низкой температуры.

- стр. 17. Горы здесь одеты лесом. Реки вырывают углубленное ложе и береговые долины их большею частию сопровождаются уремой. Но подъемы делаются выше. На этом пространстве есть много конных дорог и две караванные дороги из Ферганской долины в Кашгар: одна из Анджана через Узгенд, Чадыр-куль и по реке Тоин-баши в Кашгаре, а другая через проход Теректы-даван . . . .

- стр. 20. По первому пути.

- стр. 24 . . . . в самые отдаленные времена: Птоломеева дорога в Серы.

- стр. 25 . . . . в Туран. Дорога эта обставлена со времени основания и усиления города Кокана (в конце XVIII века) и теперь по ней ходят изредка небольшие партии анджанских торгашей, выменивающих у киргиз баранов. Значение ее перешло теперь на Теректинский путь, идущий [400] из Оша в Кашгар. По последней дороге идут круглый год, почти каждый день: вереницы вьючных лошадей. Теректинский путь . . . .

- стр. 31 . . . . Плоскогорие Памир.

. Стр. 82, стр. 1 . . . . в Каратегин и Дарваз. В Куэн-Луне есть также несколько дорог: 1) из Кашгара через Далрим на Кучу и Яркенд, 2) из Яркенда на Канджут и Гундзе и потом в Искардо, но более всех известен один доступ -

- стр. 6, вм. Туркестанский — Теректинский проход.

- 10, вм. представляют очень мало доступов — имеют немного хороших доступов. Только по линии Тянь-шана, от Аксу до пересечения его с Болором, находятся наиболее удобные сообщения.

- стр. 13, в настоящее время Теректинский . . . .

- стр. 16, . . . . не проходил караван. Во время зимы, особенно в те года, когда выпадают большие снега, горы, окружающие Малую Бухарию, бывают непроходимы и все проходы закрываются, исключая Теректинского и Музартского. Закрываются в ноябре, иногда даже в начале октября, открываются некоторые в марте, а другие и гораздо позже.

- стр. 20, Главные реки . . . .

Стр. 83, стр. 3, в горах Алай из вершины Тянгри-тюбе.

- стр. 13-14, слова: «К системе Кашгар-дарьи принадлежит» зачеркнуты. Далее: Река Янысар-Устэн берет начало из окрестностей . . . .

- стр. 17, Ерекенд-дарьи, которая течет из озера Саркола и в вершинах носит название: Сар-кола и Заравшан, и из реки Тынзап.

- стр. 23, Аксу . . . .

- стр. 27, вм. правой — с левой стороны..

Стр. 85, стр. 5-6, Хурхараусу.

- стр. 11-12, топи, продолжающиеся на запад до города Бюгура, где устроена земляная насыпь.

Стр. 86, стр. 3, вм. 170-140.

- стр. 14, вм. Бокчан — Борчан.

- стр. 26, вм. закрыт — забыт. [401]

- стр. 27-28, вм. закрыта — забыта.

Стр. 87, стр. 20, в каналах ночью вода . . . .

Стр. 90, стр. 32-33, в горах Мирджай, и суташ, добываемый . . . .

Стр. 93, стр. 12, каковы чи (ирис).

Стр. 94, стр. 15-16, дыни нескольких пород отменного вкуса, арбузы . . . .

- стр. 21, с серебристыми листьями, тутовые деревья, и т. д.

Стр. 100, стр. 9 снизу, торговая площадь.

Стр. 101, стр. 2, мастерскими и лавками, в которых продают мясо, сало и готовые кухонные произведения.

- стр. 7-8, привозимых и отвозимых.

- стр. 12. На этой же улице есть еще один небольшой Сарай. Другие караван-сараи расположены по «вышеупомянутой. крытой улице.

- стр. 17, кун-дан.

- стр. 6 снизу, на реке Артыш или Тоин небольшое селение Аргу.

Стр. 102, стр. 7, Тогузташ.

- стр. 14, Янгибат.

- стр. 17, в 25 верстах от города.

- стр. 17, Тазгун.

Стр. 103, стр. 4. Гробницы.

- стр. 5, лежат на дороге.

- стр. 20 и 21. Недельный базар бывает в воскресенье вне города в тайчане перед кашгарскими воротами.

Стр. 104, стр. 10-11, Урда-алды, Сока-куль.

- стр. 17, и происходит в гайчане между китайской цитаделью и городом.

- стр. — 4-3 снизу, имеют своих правителей, а в Барчуке расположен китайский гарнизон в числе 300 человек.

- стр. 2-1 снизу, озера Сары-куля.

Стр. 106, стр. 2, Юрункаш, Кария и проч.

- стр. 21, в 205 верстах от Аксу.

- стр. 9 снизу, на запад от Аксу.

- » 9 » в Аксуйском маньчене живет. [402]

Стр. 107. стр. 10, (таранчи) и образовано военное поселение из китайцев.

- стр. 24, Хань в Китае, за два века до Р. Х.

Стр. 108, стр. 17, в 110 г. до Р. Х.

- стр. 22, славился..

Стр. 109, стр. 5 снизу, почет. Следовательно влияние ходжей началось вместе с введением мусульманства, и религиозное влияние их, как патронов и духовников, развивалось единовременно со светскою властию монгольских ханов.

Стр. 112, стр. 1, Эминя.

- стр. 2, Мухаммед-Эминь.

- стр. 2 снизу, ходжу Ахмета и союзника своего Даниеля с семействами их увезли в Илю.

Стр. 114, стр. 2, убить Юсуфа-ходжу.

- стр. 7-8, Юсуф-ходжа.

Стр. 116, стр. 1-2, Ходжа-Сыбек (Хадис).

Стр. 117, стр. 27, ходжи Мумина.

Стр. 121, стр. 17. Дауров и Чахаров.

Стр. 122, стр. 25, страх от китайцев.

Стр. 123, стр. 9, Сузака.

Стр. 124, стр. 1, Чар-Крама.

- стр. 6 снизу, восточные города подвергались.

- стр. 2 снизу, Комул принадлежал.

Стр. 125, стр. 13, не распространялось.

Стр. 126, стр. 15-16, с изгнанными ходжами. Пожертвования (нияз), приношения посылались им постоянно: сильное неудовольствие...

Стр. 129. стр. 1, со своими кочевыми партизанами из поколения Саяк, Бассыз-Каба.

- стр. 6, под начальством Батыр-амбаня.

- стр. 10, укрепления Куртки, в урочище Манаты.

- стр. 27. После слов: «под знамя аппаков» Валиханов сделал примечание: «Горные таджики или гальча, живущие в горах Болора, производящие себя от Александра Македонского, носят черные узкие кафтаны, почему азиатцы их обыкновенно называют Сияхпушами. Это обстоятельство было поводом к распространению слухов на [403] Сибирской границе, что в войске ходжи участвуют европейцы».

- стр. 2 снизу. Илийского цзянь-цзюна, при чем оружие досталось в руки победителей.

Стр. 132, стр. 18. И изрубил их. Это был последний его подвиг.

- стр. 20, правителем Кашгара и сменил Касим-бека, правившего 4 месяца эту должность, а в Яркенд — Паянды бек. Иссак Ван деньгами склонил.

- стр. 24, чон-багышского бия.

Стр. 134, стр. 4. Купец Пеленков.

Стр. 135, стр. 14, Мин-Юл.

Стр. 137, стр. 13. Мин-Юл.

Стр. 139, стр. 7, а потом отправлен.

- стр. 15, чампанов.

Стр. 140, стр. 4, возобновлены с кокандцами.

Стр. 141, стр. 13, в 4 часу утра.

- стр. 5 снизу, Бишкерим.

- Стр. 143, стр. 24, чтобы вынести в продолжении ста десяти дней все жестокости.

Стр. 144, стр. 12, они адресованы.

Стр. 146, стр. 8 снизу, Кичихан-тюря.

Стр. 150, стр. 10, Алыч-бек человек слабый и считает за особенное счастие.

Текст воспроизведен по изданию: Сочинения Чокана Чингисовича Валиханова (Записки императорского русского географического общества по отделению этнографии, Том XXIX). СПб. 1904

© текст - под. ред. Веселовского Н. И. 1904
© сетевая версия - Тhietmar. 2019
© OCR - Иванов А. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001